Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Переводы А.Ф. Мерзлякова из Горация и Вергилия: концепция «золотого века» и роль культурного законодателя 27
Глава II. Деятельность А.Ф. Мерзлякова как организатора литературного пространства
Глава III. «Письмо из Сибири»: выступление А.Ф. Мерзлякова 22 февраля 1818 года в Обществе любителей российской словесности 123
Приложение I. Переложения идиллии Феокрита «Циклоп» 155 в России в конце XVIII - XIX веков.
Приложение II. Автобиография А.Ф. Мерзлякова. 173
Заключение 177
Список использованных источников и литературы
- Переводы А.Ф. Мерзлякова из Горация и Вергилия: концепция «золотого века» и роль культурного законодателя
- Деятельность А.Ф. Мерзлякова как организатора литературного пространства
- «Письмо из Сибири»: выступление А.Ф. Мерзлякова 22 февраля 1818 года в Обществе любителей российской словесности
Введение к работе
Тема настоящей диссертации - культурная деятельность Алексея Федоровича Мерзлякова в конце 1800-х - 1810-х годов. Самобытный поэт, влиятельный критик, переводчик античных авторов и создатель «русских народных песен» Мерзляков сыграл яркую роль в истории русской литературы. Один из активнейших деятелей литературного процесса первых десятилетий XIX столетия, участник многочисленных литературных кружков и многолетний преподаватель Императорского Московского Университета он оказал значительное влияние на развитие культурной жизни первой четверти XIX века.
Своеобразие фигуры Мерзлякова было афористично сформулировано его современником - писателем Ф.Ф. Вигелем: «Мне сдается, что в словесном деле был он то же, что в военном искусстве великий тактик, которому не удалось выиграть ни одного сражения»1. Как представляется речь идет о наличии у Мерзлякова культурной программы - «тактики», - которая, несмотря на разнообразие интересов и многолетие его творческой работы, практически не эволюционировала. В центре этой программы - стремление к присвоению основ античной культуры, к пересадке классических культурных моделей на русскую почву. Изучение творчества Мерзлякова в выбранном нами аспекте заключается в изучении манифестаций этой программы, в которой поэт тщетно пытался примирить противоречия смены культурных эпох с помощью обращения к культурным универсалиям. Программа Мерзлякова связана с ключевой для истории первой половины XIX века проблемой построения самобытной русской культуры на базе античности. Специфика рецепции античной культуры в конце XVIII — начале XIX веков была сформулирована А.Н. Егуновым, автором книги «Гомер в русских переводах XVTII - XIX веков»: «Переводы Гомера на русский язык свидетельствовали о постепенном усвоении античного культурного наследия
1 Вигель Ф.Ф. Записки. М., 1891. Т. III. С. 136.
русской литературой, переводная часть которой бывала иногда настолько неотделима от оригинальной, что их изучение должно быть неразрывно связано» . Актуальность исследования этой проблемы обусловлена и тем, что если на сегодняшний день мы в общих чертах представляем себе, какие именно античные авторы пользовались наибольшей популярностью у русских писателей в первые десятилетия XIX века, то сам способ обращения к этим авторам не всегда очевиден. То, что доскональное изучение «античного текста» русской культуры по существу еще только предстоит осуществить, демонстрирует книга Е.В. Свиясова «Античная поэзия в русских переводах» (СПб., 1998), дающая прекрасный инструмент для исследования рецепции древнегреческой и древнеримской литератур. На это же недавно указал и Г.С. Кнабе, который настаивает на пристальном анализе «особой и по-своему уникальной формы «русской античности», не ограниченной рамками поэзии». Однако и в его книге «Русская античность» (М., 1999) деятельность одного из самых ярких представителей этой «специфической фазы в развитии русской культуры», переводчика, последовательно актуализировавшего в своей работе античный материал, по существу не рассматривалась. Ключ к пониманию творческой программы Мерзлякова мы видим именно в его своеобразном опыте создания «русской античности» и потому воспринимаем его деятельность, прежде всего, как деятельность переводчика — в самом широком смысле слова.
Степень разработанности темы и актуальность исследования.
В.Г. Белинский назвал Мерзлякова «одной из умилительнейших жертв духа времени»3. Переоценка творчества влиятельного литератора первых десятилетий XIX века произошла уже в середине 1820-х годов и предопределила его литературную репутацию — «некогда довольно счастливого лирика, отставшего по крайней мере на 20 лет от общего хода
2 Егунов А.Н. Гомер в русских переводах XVIII - XIX веков. 2-е изд. М.: «Индрик», 2001. С. 8.
3 Белинский В.Г. Полное собрание сочинений. М. - Л., 1953. Т. 1. С. 63.
ума человеческого»4. Эта репутация, в свою очередь, повлияла на сравнительную бедность посвященной Мерзлякову научной литературы. Канон изучения творчества Мерзлякова установила биография, написанная СП. Шевыревым в 1855 году5. Это жизнеописание представляет собой добротный пересказ биографических данных, перечень произведений и обзор критической деятельности писателя, который именуется одним из последних последователей классицизма и компилятором европейских теоретических сочинений, чья главная заслуга — создание «пленительных» песен. По тому же пути пойдут и позднейшие дореволюционные исследователи, с разной степенью тщательности пересказывающие содержание сочинений Мерзлякова и воспроизводящие кочующие из текста в текст биографические данные.
Следующим значительным опытом анализа творчества Мерзлякова стала статья Н. Мизко, написанная к столетию со дня рождения писателя как «изъявление сочувствия к его памяти». Объясняя необходимость обратится к «знаменитому в свое время» автору, биограф пишет, что он уже почти забыт: «о нем едва упоминают руководства к истории литературы, а исторические очерки критики и журналистики чаще красноречиво умалчивают». Восполняя этот пробел, Мизко судит Мерзлякова как преподавателя, критика и как поэта и заключает: «Теоретические и критические статьи Мерзлякова именно и составляют его главную, неотъемлемую заслугу в отечественной литературе и предмет любопытства, даже и в наше время, как памятники нашего эстетического развития и критического сознания»6. Спустя десятилетие выходит монография Н.П. Колюпанова «Биография А.И. Кошелева», в которой также исследуются критические взгляды Мерзлякова и рассказывается о его педагогической деятельности. На основании анализа воспоминаний современников и учеников Мерзлякова Колюпанов приходит
4 Кюхельбекер В.К. Обозрение российской словесности 1824 года // Литературные портфели. Время
Пушкина. Пг., 1923. С. 73.
5 [Шевырев СП.]. Мерзляков А.Ф. // Биографический словарь профессоров и преподавателей Московского
университета. М., 1855. 4.2. С. 52 - 100.
6 Мизко H. А.Ф. Мерзляков. Биографически-критический очерк // Русская старина. 1879. №1. С. 140.
к несколько другим выводам: «Но главная заслуга Мерзлякова состоит не в этом историческом его значении, а в живом влиянии его личности на современников. Тот внутренний огонь, соединенный с глубоким уважением к науке и литературе, которым согрета была поэтическая душа Мерзлякова, производил обаятельное впечатление на слушателей и имел в свое время громадное культурное значение, пробуждая в них самостоятельность мысли и стремление к литературно-общественной деятельности»7. Этот, на наш взгляд, чрезвычайно перспективный и заманчивый способ восприятия деятельности Мерзлякова до сегодняшнего дня не получил своего достойного применения. Гораздо большее влияние имели выводы Н. Мизко, определившие появление нескольких новых очерков критический деятельности Мерзлякова8.
Неслучайно уже в 1913-м году П.Н. Сакулин писал в своей книге о В.Ф. Одоевском: «Общий характер эстетических и литературных воззрений Мерзлякова достаточно известен»9. Сакулин останавливается на учебных пособиях Мерзлякова, которые в 1820-е годы были в руках у воспитанников благородного университетского пансиона - «Краткой риторике, или правилах, относящихся ко всем родам сочинений прозаических» и «Кратком начертании теории изящной словесности». Он приходит к выводу, что «в своей эстетике Мерзляков уклоняется от традиционной теории «ложноклассицизма», учитывает литературу начала романтического периода, но в сущности стоит еще на распутье»10.
На рубеже XIX - XX веков появляются работы, посвященные деятельности Мерзлякова в ярком литературном объединении начала XIX века — Дружеском литературном обществе, в которое входили поэты А.И. Тургенев и В.А. Жуковский. Публикация материалов переписки членов общества и других документов, связанных с его историей, продемонстрировала, что
7 Колюпанов Н.П. Биография А.И. Кошелева. М., 1889. Т. 1. Кн. 1. С. 466.
8 См., например: Белорусов И.М. Зачатки русской литературной критики. Мерзляков как теоретик и критик.
В., 1888; Виноградов Ф.А. А.Ф. Мерзляков. Опыт литературной характеристики // Отчет о состоянии 6-й С.-
Петербургской гимназии за 1907-1908 учебный год. СПб., 1908.
9 Сакулин П.Н. Из истории русского идеализма. В.Ф. Одоевский. М., 1913. Т. 1. С. 49.
10 Там же. С. 56.
Мерзляков имел ключевое значение в литературном кружке, сыгравшем большую роль в культурной истории XIX века11.
В дореволюционный период изучение творчества Мерзлякова пошло по двум основным направлениям: анализу его эстетической программы 1810-х годов и исследованию его литературных связей начала 1800-х годов. И как правило, эти два направления не пересекались. Это разделение в определенной степени сохранилось и в дальнейшем.
Наиболее значительным вкладом в изучение творчества Мерзлякова в советский период стали исследования Ю.М. Лотмана, Н.И. Мордовченко и З.А. Каменского.
В работах Н.И. Мордовченко и З.А. Каменского12 рассматривается деятельность Мерзлякова-критика. Характерным образом, анализ эстетических взглядов Мерзлякова привел обоих исследователей к тем же выводам, что и Сакулина. Так, Мордовченко пишет: «Сохраняя основы теории классицизма, Мерзляков в своих работах ревизовал отдельные ее положения, что объективно подготовляло новые эстетические понятия и критерии»13. В изложении Каменского общая характеристика эстетических взглядов писателя звучит так: «Эта теория содержала в себе и черты старого, и черты нового, проистекающие из критики классицистического искусства». Каменский называет работу Мерзлякова «самокритикой классицизма», отмечая, что он старался обобщить классицистический опыт — с помощью разработки общих проблем эстетики — наметить способы устранения его несовершенств14. Особая тема — песенная поэзия Мерзлякова, серьезное
См., прежде всего, работы: Сухомлинов М.И. А.С. Кайсаров и его литературные друзья // Известия ОРЯС. СПб., 1897. Т. 2. Кн. 1; Веселовский А.Н. В.А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». СПб., 1904; Истрин В.М. «Дружеское Литературное Общество» 1801 г. // Журнал Министерства народного просвещения. 1910. №8; 1913, №3; Он же. А.С. Кайсаров, профессор русской словесности, один из младшего тургеневского кружка // Там же. 1916. №7; Фомин А.А. А.И. Тургенев и А.С. Кайсаров // Русский библиофил. 1912. №1.
12 Русские эстетические трактаты первой трети XIX в. / Сост., вступит, статья и примеч. 3. А. Каменского. М.: «Искусство», 1974. В 2-х тт. Т. 1. С. 32 - 42; 387 - 397.
"Мордовченко Н.И. Русская критика первой четверти XIX века. М.-Л., 1959. С. 259.
14 Русские эстетические трактаты первой трети ХГХ в. / Сост., вступит, статья и примеч. 3. А. Каменского. М.: «Искусство», 1974. В 2-х тт. Т. 1. С. 389 (примеч.).
изучение которой началось еще в начале XX века , и было продолжено в позднейших работах16.
На сегодняшний день наиболее значимым вкладом в изучение творчества Мерзлякова являются исследования Ю.М. Лотмана. Лотман осуществил первое и единственное научное издание избранных стихотворений писателя, снабдив его статьей «Мерзляков как поэт», в которой предпринял попытку определить место, занимаемое писателем в общественно-литературном контексте эпохи. Однако ученого интересовала, прежде всего, ранняя деятельность поэта, в особенности же характер деятельности Дружеского литературного общества, в рамках которого проходило становление Мерзлякова как писателя. Мерзляков привлекает Лотмана как яркий представитель разночинской культуры и выразитель преддекабристских настроений. Исследователь достаточно бегло касается творчества Мерзлякова более позднего времени, лишь конспективно характеризует переводческие принципы поэта и специфику его обращения к античной культуре. Хотя после выхода статьи Лотмана в 1958-м году появлялись публикации и работы, посвященные Мерзлякову, вопросы, обойденные полстолетия тому назад, так и не получили достаточно полного освещения. Упоминаемый в работах, посвященных истории русской литературы, Мерзляков, как правило, не становится героем специального исследования, всякий раз ему отводится второстепенная роль. Эту лакуну представляется необходимым заполнить.
Все это делает крайне актуальным вопрос о более пристальном изучении литературной деятельности Мерзлякова происходившей на «геологическом сдвиге»17. В частности, очевидна необходимость исследования той
См., напр.: Трубицын Н.И. О народной поэзии в общественном и литературном обиходе первой трети XIX века. СПб., 1912.
16 Напр.: Азадовский М.К. История русской фольклористики. М., 1958. Т. 1; Совалин B.C. Взаимодействие
книжного и устного стиха в поэзии Мерзлякова // Проблемы изучения народно-поэтического творчества. М.,
1978. В. 5; Новикова A.M. Русская поэзия XVIII - первой половины XIX веков и народная песня. М., 1982.
С. 70-90.
17 Выражение Ю.Н. Тынянова: Тынянов Ю.Н. Промежуток // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы.
Кино.М., 1977. С. 176.
культурной программы, которую он пытался реализовать на протяжении двух десятилетий.
Цели и задачи исследования.
Целью диссертации является исследование происхождения, специфики и путей реализации культурной программы А.Ф. Мерзлякова второй половины 1800-х — первой половины 1810-х годов в контексте его интереса к античной культуре. В работе рассматривается проблема рецепции Мерзляковым наследия античных авторов и реконструируется его литературное окружение 1800-1810-х годов.
Целью настоящей работы является также изучение ключевых переводов Мерзлякова на фоне истории рецепции античной культуры в начале XIX века. Кроме того, среди целей исследования — выявление тех культурных моделей, на основе которых Мерзляков пытался создавать вокруг себя литературные объединения и кружки. Отсюда вытекают основные задачи исследования:
1. Изучение культурной программы Мерзлякова, манифестированной в его
переводах.
2. Анализ переводов Мерзлякова из Горация, Вергилия и Феокрита в
контексте других переводов XVIII - начала XIX веков. Характеристика тех-
целей, которые преследовал Мерзляков, перелагая античные тексты.
3. Воссоздание литературного круга Мерзлякова 1810-х годов, состоявшем из
московских литераторов, призванных по мысли Мерзлякова стать основой
для нового литературного направления, печатным органом которого
становится журнал «Амфион».
4. Исследование литературных отношений Мерзлякова с его главным
соперником — В.А. Жуковским в контексте путей развития русской культуры
первой четверти XIX века.
Научная новизна исследования.
Впервые в отечественной историографии исследуется культурная программа А.Ф. Мерзлякова, заявленная им в переводах из античных авторов. Целый ряд произведений Мерзлякова, прежде не привлекавших внимания исследователей, рассматривается в контексте рецепции античной культуры. Впервые проводится реконструкция литературного окружения писателя и определяется прагматика созданного им журнала «Амфион», а также выявляется полемика Мерзлякова с участниками литературных объединений 1810-х годов и характер его литературных отношений с В.А. Жуковским. Ключевые культурные инициативы Мерзлякова по созданию русской самобытной культуры впервые интерпретируются как составляющие его единой программы на фоне литературного движения начала XIX века.
Методологические и теоретические основы исследования. Для решения задач диссертации целесообразно применение нескольких методологических подходов.
В работе используется метод реконструкции, предполагающий воссоздание локальной исторической ситуации с помощью апелляции к общим категориям сознания эпохи и анализа фактов и деталей, многие их которых, на первый взгляд, могут производить впечатление несущественных. При подобном методе лакуны заполняются через гипотетическое достраивание имеющихся фактов в целях объяснения того или иного текста или события. Этот метод становится особенно востребован при исследовании деятельности Мерзлякова, источники для изучения творчества и биографии которого сильно ограничены: личный архив писателя утерян, и мы обладаем сравнительно небольшим набором инструментов для описания его культурной деятельности.
Метод реконструкции был применен Ю.М. Лотманом в книге «Сотворение Карамзина»: «Но рано или поздно приходит биограф. Он тщательно собирает источники: листы книг, писем, дневников, листы воспоминаний современников. Но это не жизнь, а лишь ее отпечатки. Их еще предстоит
оживить, - пишет Лотман. - И биограф становится реконструктором. Он встает на трудный и опасный путь воссоздания утраченного целого, реконструкции личности по документам, всегда неполным, двусмысленным, всегда несущим в себе субъективную позицию своего создателя»18. Этот подход кажется наиболее продуктивным и при исследовании культурной программы А.Ф. Мерзлякова: при объяснении роли отдельных художественных произведений (в частности, переводов) в контексте общих замыслов писателя и при описании его литературного круга. В своей диссертации мы опираемся и на теоретические разработки итальянского историка Карло Гинзбурга. В статье «Приметы (Уликовая парадигма и ее корни)» Гинзбург пишет: «Знаток искусства уподобляется детективу, выявляющему автора преступления (полотна) на основании мельчайших улик, не заметных для большинства. Всем памятны бесчисленные примеры проницательности Холмса, интерпретирующего следы в дорожной грязи, пепел от сигареты и так далее»19. Как представляется, «уликовый» подход и установка на движение от конкретного к «глубинным феноменам значительной важности», чрезвычайно эффективны и при исследовании «событий» отечественной культуры. Кроме того, при написании диссертации учитывались методологические разработки Г.А. Гуковского, сформулировавшего научную проблему выявления общего понятия эпохи, ее «единого эстетического лица»: «Установления дифференциальных отличий систем в поэзии середины XVIII века, разделение ее на участки школ и направлений приводит в конце концов к вопросу о том, что же в таком случае создавало единство эпохи, которого невозможно не замечать». Поиск таких «единств» заставляет говорить об «особых объектах исследования»20. Гуковский выделяет два таких понятия —
15 Лотман Ю.М. Карамзин. СПб.: Искусство-СПБ, 1997. С. 11. Демонстрацией этого подхода стала статья «Опыт реконструкции пушкинского сюжета об Иисусе» (Лотман Ю.М. Пушкин. СПб.: Искусство-СПБ, 1997. С. 281-292).
19 Гинзбург К. Приметы (Уликовая парадигма и ее корни) // Гинзбург К. Мифы - эмблемы - приметы. М.:
Новое издательство, 2004. С. 191.
20 Гуковский Г.А. «К вопросу о русском классицизме (Состязания и переводы)» // Ранние работы по истории
русской поэзии XVIII века / Общ. ред. и вступ, ст. В.М. Живова. М., 2001. 251 - 252.
поэтические состязания и переводы, говоря о том, что «интерес к иностранному автору выражался в неуклонном стремлении ассимилировать его всеми способами своей литературе». Это характерным образом отразилось на исследовательском методе самого ученого, склонного для понимания тех или иных культурных «событий» проводить параллели между различными эпохами21. В центре диссертации - изучение использования параллелей, ключевых для русской литературы начала XIX века. В работах Гуковского, для нас, кроме того, важна демонстрация значимости перевода при реконструкции литературной позиции писателей. Мерзляков ассимилирует наследие античной культуры, проецируя явления древнегреческой и древнеримской литератур на русскую почву. Обращаясь к идеальным образцам, он конструирует свой собственный образ — писателя-просветителя, преемника и продолжателя мировой культуры. Слова Гуковского о необходимости выйти за пределы . изучения литературных школ перекликаются с замечанием Л.Я. Гинзбург, размышляющей в письме Б.Я. Бухштабу от 7 июля 1925 года о границах допустимой в научном исследовании схематизации: «Ну, хорошо классицизм и романтизм «просеялись» - мне не жалко! На их месте оказалось конкретное явление: борьба младших архаистов с карамзинистами — очень хорошо, а что если эта конкретность в свою очередь окажется суммарной, когда дело дойдет до объяснения единичных фактов. Нет ничего легче, как дотыняниться до того, чтобы за вычетом всех схем остаться при одном понятии отдельной литературной личности. Но личности, в качестве замкнутого творческого сознания, в свою очередь, не существует. И, за вычетом этого самого сознания нам останется ходить вокруг да около личности»22. Выходом из этого методологического тупика, как представляется, может стать изучение «отдельной литературной личности» с помощью привлечения «общих понятий» эпохи (в нашем случае,
21 См. нашу работу: «Карманная история литературы»: к поэтике филологического текста Г.А. Гуковского //
Новое литературное обозрение. 2002. №55. С. бб - 77.
22 Гинзбург Л.Я. Письма В.Я. Бухштабу / Подгот. текста, публ., примеч. и вступ, заметка Д.В. Устинова //
Новое Литературное Обозрение. 2001. №49. С. 125.
проецирования античных моделей) и реконструкции «пепла от сигареты» (в нашем случае, целостной культурной программы писателя).
Источниковая база исследования.
В основу диссертации положена работа с широким кругом как опубликованных, так и не известных раннее источников: художественными текстами, журнальной публицистикой, документами личного происхождения, воспоминаниями современников.
В центре внимания, во-первых, ключевые переводы Мерзлякова: переложения Горация, Вергилия и Феокрита. Во-вторых, его- программные публицистические выступления, прежде всего, статья «Об эклоге», «Воспоминания о Федоре Иванове» и «Письмо из Сибири». Вокруг этих произведений, тесно связанных с литературным контекстом 1800-1810-х годов и не становившихся прежде объектом специального изучения, мы строим содержание исследования. Значительная часть текстов, разбираемых в диссертации, была опубликована Мерзляковым в журналах «Утренняя заря», «Амфион», «Вестник Европы», а также в его программной книге «Эклоги П. Вергилия Марона», в которую вошли переложения из Вергилия и Феокрита и статья о жанре эклоги. В работе над диссертацией также были использованы мемуарные источники, в частности, воспоминания самого Мерзлякова и его ученика Н.В. Сушкова. Эти материалы, освещающие эпоху 1800-1810-х годов, дают ценные сведения, служащие для реконструкции той или иной историко-литературной ситуации.
Существенную роль в диссертации играют неопубликованные документы: речь Мерзлякова, произнесенная им в 1801-м году на заседании Дружеского литературного общества, позволяющая реконструировать важнейшие установки его культурной программы, а также письма Мерзлякова 1811 — 1812-го годов и дневник Д.И. Вельяшева-Волынцева 1816 - 1817-го годов, дающие представление о круге Мерзлякова 1810-х годов. Кроме того, среди источников используется воспроизводимая в Приложении 2 «Автобиография
Мерзлякова, написанная им самим». Эти документы, хранящиеся в архивах Москвы и Санкт-Петербурга, позволяют многое прояснить в деятельности Мерзлякова.
Структура исследования.
Структура работы соответствует целям и задачам исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, двух приложений и списка использованных источников и литературы.
Во введении дано обоснование актуальности темы, сформулированы проблема, цели и задачи исследования, определены его объект и хронологические рамки, научная значимость работы, изложены источники, методологические основы и структура диссертации.
В первой главе диссертации речь идет о двух важнейших выступлениях А.Ф. Мерзлякова второй половины 1800-х годов, подготовка к которым велась им все предыдущие годы. Это - издание книги «Эклоги Пі Вергилия Марона» и публикация перевода «Науки поэзии» Горация. В этих произведениях Мерзлякова сформулированы основные положения его культурной программы.
Книга переводов «Эклоги П. Вергилия Марона» выходит в декабре 1807 года, в предисловии к ней дается характеристика античной идиллии, и разъясняются цели предпринятого издания. Здесь Мерзляков утверждает необходимость обращения к эпохе античности, объясняя это требованием «общественной жизни».
Поэт указывает на то, что обращение к античности позволяет определить и самобытность русской культуры, увидеть близость между бытом и творчеством пастухов греческих (и римских) и пастухов русских. Античные идиллии предстают не абстрактным «памятником культуры», но актуальным литературным событием, которое воспитывает в читателе идеалы
«невинности и правды». То, что своему переводу античных «мечтаний» Мерзляков придает исключительное значение, подтверждает факт посвящения всей книги «Эклог...» императору Александру І; в этом посвящении автор сравнивает себя с Вергилием, а Александра с Августом. Свой труд Мерзляков сопоставляет с работой государственного деятеля: переводя античных идилликов, он приближает читателя к эпохе благоденствия и мира.
Притязания Мерзлякова следует объяснять стратегией создания образа, который выстраивает поэт, и статусом Императорского Московского Университета, в котором он преподавал всю жизнь. В своем жизнеописании он изображает томящегося в глуши одаренного юношу из бедной семьи, который своим талантом обратил на себя внимание властителя. Мерзляков апеллирует к биографиям поэтов XVIII века — Ломоносова и Тредьяковского, которые в свою очередь, по его мнению, следовали пути Горация и.Вергилия. Мерзляков подчеркивает, что продолжает дело великих просветителей, не только перелагая образцовые сочинения, но и обучая студентов в университете. Университет воспринимается им как вариант платоновской, Академии, как один из «колоссов» государственного устройства. Подобное отношение было свойственно не одному Мерзлякову и во многом обуславливалось обстоятельствами времени: в самом начале XIX века Московский Университет оказался в центре новых правительственных реформ и воспринимался как одна из важнейших институций Александровской России.
Эти настроения нашли отражение в оде Мерзлякова «На коронование государя императора Александра І», в которой проводились развернутые параллели между античностью и русской современностью. Сопоставление российского императора с Августом позволяло обыграть целый набор культурных клише: просвещенный государь, даровавший долгожданный мир, покровительствовавший литературе и помогающий «слабым». Царствование Августа - это «золотой век».
Мерзляков всякий раз пытается откликнуться на требования времени: в эпоху первой войны с Наполеоном он публикует переводы из Тиртея — древнегреческого «поэта-воина». С окончанием войны, он реализует уже другую античную модель.
Мы исследуем анонимный текст 1807-го года, напечатанный в журнале «Вестник Европы» и озаглавленный «От Мецената к Августу». Есть серьезные основания атрибутировать эту статью Мерзлякову, в любом случае, она тесно связана с его культурной программой, в том числе с ключевым для него представлением о «поэте - советнике императора». Рассуждения о наступлении эпохи благословенного мира, содержащиеся в статье «От Мецената к Августу» и в предисловии к «Эклогам...» имели актуальный смысл — в июне 1807 года был заключен Тильзитский мир с Наполеоном. Мерзляков откликается на актуальные исторические события переложением идиллий.
Жанр идиллии был наиболее удобен для продуктивного использования мифа о «золотом веке» - определяющего в программе Мерзлякова. Этот миф раскрывается в его книге в трех временных измерениях: «золотой век» прошлого - в его «классическом», общеевропейском значении; «золотой век» настоящего - как время Александра I, с либеральными реформами первых лет царствования, Тильзитским миром и радужными надеждами; «золотой век» будущего - реализация программы по освобождению крестьян и просвещению русского общества. Проводником во все эти утопические миры становится у Мерзлякова ученый-переводчик, поэт-просветитель, в подлиннике читающий античных авторов, а значит беседующий с ними на одном языке.
Выбирая для манифестации своей программы «мирный» жанр идиллий, он апеллирует к IV эклоге Вергилия. В этом тексте фигура поэта предстает равноценной фигуре божественного пророка. Переведя IV эклогу, Мерзляков становится новым Вергилием при новом Августе. Наступление «золотого века» связано с окончанием труда и тягот — тех тягот, которые приходится
испытывать пастухам и хлебопашцам. Кроме того, в IV эклоге Вергилия утверждается огромная роль поэта в обществе. В новом веке, вместе с правителем государством будет управлять поэт: «Феб царствует с тобой!». В 1808-м году Мерзляков публикует перевод еще одного ключевого текста античной литературы: «Послания к Пизонам» Горация. Перевод этого текста — реализация несколько другого культурного проекта, использование другой классической модели: поэт как создатель «духа публики» - литературы. Перевод «Науки поэзии» (такое название дает своему тексту Мерзляков), нормативной античной эстетики, рассматривается нами в контексте других русских переводов. Для Мерзлякова непреходящее значение «Науки поэзии» было несомненно по целому ряду причин. Во-первых, из-за необходимого, по его мнению, существования «правил» для литературы. Во-вторых, из-за образа ученого поэта, «истинного законодателя вкуса». Мерзляков, получивший образование, основанное на нормативных ..эстетиках классицизма, свою собственную деятельность легитимирует с помощью обращения-к безусловному литературному авторитету. «Наука поэзии» тем самым — не только учебник для начинающего литератора, но руководство строителю общества: поэзия объединяет людей («узлы взаимности связала»), учит их отличать «чистое» от «скверны» и почитать законы государства.
Во второй главе исследуется роль Мерзлякова в объединении литературных сил в начале 1810-х годов и выявляется своеобразие инициированного им журнала «Амфион». Создавая объединения единомышленников, Мерзляков апеллирует к культурной модели, реализованной в «дружеских беседах Сократа» и кружке Мецената. Речь идет об еще одном проекте, составляющем культурную программу Мерзлякова по перенесению ценностей «золотого века» на русскую почву: создании дружеского круга писателей, работающих ради просвещения государства.
Организацией литературного пространства Мерзляков занимается на протяжении всей своей деятельности. Будучи одним из инициаторов
образования официального Общества Любителей Российской Словесности, он также стремится сформировать влиятельные частные литературные кружки. Ряд источников позволяет прояснить специфику наиболее значительной из подобных инициатив Мерзлякова — московского объединения 1812-1816-х годов.
В «Воспоминаниях о Федоре Федоровиче Иванове» Мерзляков описывает эпоху Александра I как уникальный период российской истории, когда изменился «дух публики», и сам император стал пропагандировать ценности образования и просвещения. Благодаря этому, появились литературные общества: к словесности обратились не только «молодые дворяне», но «всякое звание». По мнению Мерзлякова, это стало ответом на требования времени и реакцией на запрос правительства: подобные собрания становятся школой для литераторов, которые, в свою очередь, воспитывают сограждан. Одним из самых активных деятелей этой своеобразной «революции обществ» Мерзляков считал самого себя.
Целью создаваемых им литературных объединений Мерзляков видит продолжение трудов Дружеского литературного общества, созданного им в 1801-м году вместе с А.И. Тургеневым и В.А. Жуковским. На протяжении всей своей деятельности поэт будет заниматься культивированием «плодов» этого образцового для него общества. Анализ речи Мерзлякова, произнесенной на одном из заседаний Дружеского литературного общества и ныне хранящейся в РО ИР ЛИ23, позволяет реконструировать цель и характер всех позднее созданных им объединений. Основная задача этих культурных инициатив Мерзлякова - стремление «убеждать других словесностью», создавать такие сочинения, которые смогут заронить в читателе «божественную искру». По мнению Мерзлякова, члены общества должны подражать гражданам Спарты, герои которой «приуготовлялись» за учеными столами к добродетели; они должны продолжать традиции ученых
Голос Члена Мерзлякова. Речи, говоренныя в собраниях дружескаго Литтературнаго Общества. 1801. -РО ИРЛИ. Ф. 309. Оп. 1. Ед. хр. 618.
строителей государства: «Для Греции нужнее и полезнее Нестор, нежели запальчивый Аякс». Апеллируя к античным моделям, он формулирует и ключевую роль идеального общества: «писательский парламент» становится одной из основ государства, беседы друзей - литераторов должны стать «колыбелью счастливых сынов отечества». Эта позиция, сформулированная Мерзляковым в 1801-м году, объясняет специфику его творчества, основанного на актуализации античных культурных моделей. Основываясь на ряде мемуарных свидетельств, прежде всего на воспоминаниях Н.В. Сушкова и М.А. Дмитриева, мы реконструируем общество Мерзлякова начала 1810-х годов. Людей, составивших его ближайшее окружение (Ф.Ф. Иванов, Ф.Ф. Кокошкин, Н.И. Ильин, СВ. Смирнов и др.) объединяют близость к' университету, материальная необеспеченность, «преддекабристские настроения», внимание к вопросам русской идентичности и к фольклору, культ античной гражданственности.. Кроме того, как правило, это люди, которых привлекает «демократическое искусство» - театр и сатира.
В окружение Мерзлякова 1810-х годов входят и писатели, составляющие совершенно отдельную группу, позднее объединившиеся в общество «Арзамас» (П.А. Вяземский, А.Ф. Воейков, В.Л. Пушкин, К.Н. Батюшков, В.А. Жуковский, А. И. Тургенев). Их отношения с Мерзляковым во многом были обусловлены памятью о Дружеском литературном обществе: для них Мерзляков - один из наследников этого, превращающегося в легенду, объединения. Специфика этих отношений отразилась в письмах Мерзлякова к Александру Тургеневу 1811-1812 годов, хранящихся в ОПИ ГИМ24. В этих письмах Жуковский и Тургенев именуются «братьями», однако, можно заметить и зерно будущего конфликта: разделение на «наших» и «ваших». Шаткость временного союза разнонаправленных сил, державшегося на мифологии прошлого, отразилась на двойственном характере кружка Мерзлякова 1810-х годов: мемуарист сообщает, что вечера проходили в
24 ОПИ ГИМ. Ф. 247 (Тургеневы). Оп. 1. Ед. хр. 1.
«разговорах и спорах» и определяет их как «забавные» и «ученые», литераторы здесь танцуют под клавикорды и декламируют стихи. В «Воспоминаниях...» Мерзляков переносит принципы, заложенные в Дружеском литературном обществе, на более поздние объединения, участником которых он был, описывая их как инструменты создания «огромного колосса государства». Как литературный кружок единомышленников, объединенных четкими обязательствами и целями, общество 1810-х годов существовало лишь в представлении самого Мерзлякова, в определенных целях мифологизировавшего временное содружество внутренне разобщенных литераторов.
Платформу для объединения Мерзляков попытался создать, организовав собственный журнал — «Амфион», ядро авторов которого составили литераторы кружка 1810-х годов. Журнал был призван положить начало реализации программы Мерзлякова: в его содержании можно увидеть принципы реформирования русской культурной и общественной жизни, заявленные писателем еще в 1800-е годы и отразившиеся в его концепции «золотого века». По нашему представлению, «Амфион» задумывался как программное издание. Уже выбор названия чрезвычайно показателен: подобно мифологическому герою, давшему журналу свое имя, «Амфион» был призван с помощью лиры возвести стены нового града — русской словесности. Темы издания были частично заявлены Мерзляковым еще в предисловии к сборнику «Эклог...»: обращение к античности, внимание к фольклору как к одному из воплощений русской идентичности, пропаганда антикрепостнических идей и «демократического» искусства, утверждение «критики» как общественно значимого занятия.
В стихотворении «К надменному соседу», напечатанном в первом же номере «Амфиона» и представляющем собою переложение оды Горация, Мерзляков полемизировал с посланием «Мои пенаты» К.Н. Батюшкова: на фоне кажущегося сходства, общего прославления честной бедности в ущерб надменному богатству, отчетливее видно смещение акцентов - апология
тяжелого труда у Мерзлякова противопоставлена беззаботности Батюшкова. Мерзляков отвечает на текст Батюшкова, воспринимавшийся как манифест определенной литературной группы «молодых счастливцев», своим «партийным» текстом - манифестом московских литераторов-разночинцев, для которых важнейшими темами творчества были «благородная бедность» и «благородный труд».
«Амфион» выходил на протяжении одного года: в последнем за 1815-й год номере Мерзляков объявил о прекращении издания, мотивировав это намерением возобновить публичные лекции. Однако, как представляется, истинная причина закрытия журнала была другой: «Амфион» как площадка для реализации программы Мерзлякова исчерпал себя. Для ее успешного продвижения нужны были союзники, которых Мерзляков искал среди литераторов, собиравшихся в 1810-е годы в московских гостиных Ф.Ф. Иванова и Ф.Ф. Кокошкина. Стремясь сделать круг этих единомышленников-просветителей как можно более широким, он привлекает своих прежних товарищей по Дружескому литературному обществу и их «компанию». При этом в своем «авторском» журнале он печатает представителей тех литературных сил, с которыми полемизирует на страницах этого же журнала. Попытка перенести античную модель кружка литераторов, объединенных общей идеей государственного строительства, не удалась: представление о задачах литературы у участников московского кружка 1810-х годов расходились решительно. Мерзляков оказался заложником своей статичной программы, не увидев реальных культурных изменений и надеясь примирить непримиримые литературные установки. Вероятно, неудачу его проекта следует объяснить и определенным запозданием с его обнародованием: взять на себя роль культурного законодателя и объединителя Мерзлякову помешала война - за три года литературная карта была перекроена, а сам Мерзляков к 1815-му году почти утратил свой авторитет: ценность классических моделей уходила в прошлое.
Третья глава посвящена решительной манифестации программы Мерзлякова - событию, которое привлекло большое внимание современников и вызвало скандал. Речь идет о ярком эпизоде литературной борьбы первой четверти XIX века — выступлении Мерзлякова в Обществе любителей российской словесности 22 февраля 1818 года против литературной деятельности В.А. Жуковского.
Своеобразным «прологом» к этому выступлению стал текст импровизации Мерзлякова 1814-го года. По немногим дошедшим до нас строчкам этого текста можно понять, что стихотворение, написанное «на случай» в компании московских литераторов, представляет собою первый из известных нам опытов пародии на баллады Жуковского, а именно на «Светлану». Анализ этого текста, прежде не привлекавшего внимания исследователей, показывает, что Мерзлякова раздражало в жанре баллады не только то, что этот жанр был слишком «легким» для молодой русской литературы, «синонимом химерических мечтаний и юродствующего воображения»25. В балладах нарушается фольклорный и античный колорит, верность которому так важна для Мерзлякова.
Гораздо острее свое несогласие с литературной деятельностью Жуковского, Мерзляков выразит в 1818-м году. К концу 1810-х годов его авторитет как критика, поэта и переводчика постепенно утрачивается. Его сочинения еще можно встретить в печати, лекции в университете все еще привлекают к себе внимание московского студенчества, публичные чтения в «благородных домах» остаются излюбленным времяпрепровождением публики. Однако все чаще и чаще раздаются критикующие Мерзлякова высказывания, о нем начинают говорить, как о человеке из прошлого, его литературные взгляды называют устаревшими.
О «Письме из Сибири», зачитанном Мерзляковым 22 февраля 1818 года в Обществе любителей российской словесности, вспоминают многие
Выражение из статьи: Мерзляков А.Ф. Чтение пятое в Беседах любителей словесности в Москве // Амфион. 1815. №7. С 74.
мемуаристы: оно произвело сильнейшее впечатление. Воспользовавшись маской наивного сибирского жителя, Мерзляков резко порицал «две новизны, а именно: Гекзаметры и Баллады». Целая совокупность причин сделала это выступление скандальным и неожиданным. За рамки приличия выходил тон «письма», никак не допустимый на заседаниях Общества, положившего своей обязанностью создание «безобидной критики». Кроме того, подобный способ ведения публичной полемики с трудом соотносился с репутацией «прямодушного, снисходительного» Мерзлякова, чьи редкие печатные отзывы о текущей литературе носили преимущественно комплиментарный характер. Но главным образом удивление слушателей вызвало то, что «Письмо...» было прочитано в присутствии самого Жуковского, это придавало событию особенный флер скандальности. Недоумение и даже некоторый шок современников были связаны со спецификой мерзляковского текста и, как следствие, с полным «несовпадением кодов адресанта и адресатов»26. Знанием необходимого «кода» обладал только один человек, присутствовавший на скандальном заседании - Василий Жуковский.
В главе исследуется, как Жуковский и Мерзляков воспринимали свои отношения и создавали миф Дружеского литературного общества. Особенности выступления Мерзлякова в феврале 1818 года можно объяснить, поняв какую роль он уделял связям, родившимся в этом обществе, и как он воспринимал и строил отношения с Жуковским. Свое выступление Мерзляков наполнил отсылками к ключевому тексту в истории Дружеского литературного общества - программной речи Андрея Тургенева «О русской литературе» 1801-го года. Тем самым, Мерзляков хотел напомнить Жуковскому былые годы дружеских споров и проводил следующую параллель: как семнадцать лет назад Тургенев позволил себе резкий выпад против авторитета Карамзина, подвергнув критике его литературную программу, так Мерзляков критикует Жуковского, занявшего
26 ЛотманЮ.М. Тексти структура аудитории//Лотман Ю.М. Избранные статьи. T.I.Таллинн. 1992. С. 161.
теперь первенствующее место на поэтическом Парнасе. В марте 1801 года Тургенев объявил путь, выбранный Карамзиным «скорее вредным» для русской литературы, чем полезным. Через два десятилетия Жуковский, по мнению Мерзлякова, стал тем же, кем был Карамзин: человеком, который влечет литературу не по тому пути, не понимая, что «мы еще младенцы в литературе». Воскрешая живую для себя атмосферу Дружеского литературного общества, сохраняя неуместную уже интонацию наставника, Мерзляков распределяет роли следующим образом: Жуковский - Карамзин 1801 года, Мерзляков — Тургенев. И голосом покойного друга, словами одной из последних его речей Мерзляков порицает Жуковского за выбранное им литературное направление и порождаемое им племя бездарных подражателей.
Выпад Мерзлякова против баллад Жуковского объяснялся его убежденностью в том, что существование любого литературного жанра невозможно без опоры на освященную веками традицию: для баллады, которую разрабатывал Жуковский, этой традиции, по мнению «неизвестного» из Сибири, не существует. В выступлении Мерзлякова" проступает и положительная программа, которая также предлагалась Тургеневым: «пересаживание» на русскую почву античных классиков и «очищение» в критических разборах русской словесности. И если Жуковский, «новый Карамзин», «отступился» от этого плана, то Мерзляков на протяжении всей своей литературной деятельности ему следовал.
История отношений двух прежних товарищей по Дружескому литературному обществу позволяет увидеть культурную программу Мерзлякова в новом свете. Эта программа основывалась на идеях, возникших в Дружеском литературном обществе: именно за право трактовать наследие этого общества и вел свою литературную борьбу Мерзляков. Хотя и в 1820-е годы Мерзляков так или иначе остается участником литературного процесса, и хотя в 1825-26-х годах выходит его фундаментальный труд «Подражания и переводы...», именно выступление 22 февраля 1818 года и реакция на него
продемонстрировали крушение мерзляковской программы - программы по перенесению античных моделей на русскую почву, созданию русского «золотого века».
В приложении первом на примере перевода одной из самых популярных в начале XIX века эклог Феокрита — «Циклопа» - исследуется, как именно Мерзляков видел пути построения русской национальной культуры на основе античности. Речь идет о характерной для него попытке соединить античный колорит и русский фольклор. Кроме того, рассматривается, как художественные инициативы Мерзлякова были восприняты его коллегой-переводчиком Н.И. Гнедичем. Анализ реакции Гнедича проливает свет на причины неудачи мерзляковских проектов и демонстрирует другие подходы к рецепции античного материала, оказавшиеся более успешными в ходе литературной эволюции.
В приложении втором мы публикуем текст «Краткой записки о Жизни Алексея Федоровича Мерзлякова, написанной им самим», который хранится в ОР РГБ.
В заключении подведены итоги в соответствии с задачами исследования. Неудачу культурных инициатив Мерзлякова по перенесению ценностей «золотого века» в русский контекст, следует, на наш взгляд, объяснять не только утопичностью программы Мерзлякова, но и ее несвоевременностью. То, что апелляции к императору и предложение занять место государственного поэта остались не услышанными, то, что образ просветителя и организатора литературного пространства оказался невостребованным, связано не только с тем, что Мерзлякову не хватило влияния или способностей. Причина состоит в том, что в начале XIX столетия меняется отношение к статусу государственного поэта, и классические модели, которые Мерзляков пытается актуализировать, с
возникновением «нового духа публики» отмирают. Меняется сам характер восприятия античности, и с закатом эпохи классицизма — не только литературной, но как способа мировоззрения — античные модели отношений поэта и общества уходят в прошлое. Используя как образец для строительства идеального общества античные схемы, Мерзляков не увидел произошедших изменений. Сам он это сформулирует уже на закате своей деятельности, фактически оказавшись в культурной изоляции, в печальном письме графу Д.И. Хвостову: «Мы не принадлежим уже к нынешнему
веку» .
27 Мерзляков А.Ф. Воспоминания о Федоре Федоровиче Иванове // Труды общества любителей российской
словесности. M., 1817. Ч. 7. С. 97.
28 Русская старина. 1892. №8. С. 409.
Переводы А.Ф. Мерзлякова из Горация и Вергилия: концепция «золотого века» и роль культурного законодателя
Выход книги «Эклоги П. Вергилия Марона». В декабре 1807 года выходит книга под названием «Эклоги П. Вергилия Марона, переведенная А. Мерзляковым, профессором Императорского Московского Университета» . В сборник кроме переводов нескольких буколик Вергилия, вошли переводы двух идиллий Феокрита и по одной — Биона и Мосха. Всей книге предпослано пространное предисловие «Нечто об эклоге», которое начинается с риторического вопроса: «Где этот золотой век, эта золотая сторона, в которой царствовали невинность и правда, не имея нужды [...], где изобилие не требовало поту трудолюбия, где собственность и спокойствие награждалось стенами?»30.
На этот вопрос Мерзляков отвечает так: «золотой век» это «времена пастухов», век, когда царили «равенство и беспечность». Обращаясь к жанру эклоги , Мерзляков манифестировал необходимость культурного возвращения к этому «веку»: «Скажут: Пастушеская поэзия, живописуя состояние, совершенно от нас отдаленное, теряет свою вероятность и становится бесполезною, незанимательною. Это несправедливо. Разберем1 самих себя, вспомним, сколько часов в жизни посвящаем мы мечтаниям, еще более несбыточным? И можем ли от них отказаться, будучи снедаемы горестью и заботами действительного своего состояния, будучи утомлены скукой жить посреди одних и тех же предметов?». Роль жанра идиллии - и литературы как таковой - чрезвычайно велика: «Не составляют ли сии мечтания важнейших удовольствий жизни общественной, целительного бальзама в печалях наших, небесного очарования, с которым только против воли разлучаемся?»32.
Однако за переводом конкретных греческих и латинских примеров таких «мечтаний», столь полезных для «жизни общественной», стоят более широкая концепция «золотого века» и концепция «возвращения». «Золотая сторона» понимается Мерзляковым как эпоха античности, и его первая книга - «Эклоги...» - пронизана твердой уверенностью в необходимости осознанного возращения к этой культуре. Однако не только к ней: поэт дает понять, что обращение к античности должно сочетаться с обращением к русскому фольклору. Он проводит отчетливую параллель между бытом и творчеством пастухов греческих (и римских) и пастухов русских: «Сколь бы далеко не увлечены мы были вихрем страстей и нужд, чувствуем, что простота есть что-то родное наше: на поля и на леса смотрим, как на колыбель, в которой покоилась невинность нашего младенчества; в деревне отдыхаем от тяжелого дыма городского». Продолжая апеллировать к опыту своих современников, Мерзляков пишет: «Кто бывал на лугах во время сенокоса, тот видел много приятнаго: это годовой праздник. Возвращение с работы, игры вечерния, хороводы, песни и пляска не могут быть чужды пастушеской Поэзии»33.
Мерзляков подчеркивает, что мир русских крестьян вовсе не столь благословенен и полон «нужды» и «пота трудолюбия». Исправить это положение и призвана книга переводчика: он привлекает общественное внимание к этой проблеме. В этом смысле слова об обретении утраченной «золотой стороны» - не риторический прием, но след реальной программы. Классические «свидетельства» о «золотом веке» прочитываются сквозь призму русского фольклора, как родственные отечественным «песням и пляскам». И это делает античные идиллии не абстрактным «памятником культуры», но актуальным литературным событием, которое с высоты тысячелетней культуры помогает ввести в общественный оборот проблему положения отечественных крестьян, подтверждает художественную ценность «младшего брата» - русского фольклора — и воспитывает в читателе идеалы «невинности и правды». «Богатые надежды»: автобиографический миф Мерзлякова
То, что своему переводу античных «мечтаний» Мерзляков придает исключительное значение, подтверждается фактом посвящения всей книги «Эклог...» императору Александру I: значение своего труда поэт сравнивает с работой государственного деятеля - переводя античных идилликов, он «приближает нас к жизни спокойной, тихой, невинной». Это притязание Мерзлякова следует объяснять стратегией выстраивания им собственной биографии во многом, на которой следует остановиться чуть подробнее. Родившись в городе Далматове в семье купца, Мерзляков работал прислужником у своего дяди, затем поступил в Пермское народное училище и в тринадцать лет написал «Оду на заключение мира со шведами»34. Это сочинение сыграло решающую роль в его жизни: директор училища, И.И. Панаев передал «Оду» пермскому генерал-губернатору А.А. Волкову, а тот -главному начальнику Народных училищ П.В. Завадовскому. Последний показал ее Екатерине II. Ода была напечатана по распоряжению императрицы, а юного Мерзлякова было предписано отправить на казенный кошт в Петербург или Москву для продолжения образования. В пятнадцать лет Мерзляков был определен в московскую университетскую гимназию казенным учеником. Через три года он уже был студентом Императорского Московского Университета и через год — бакалавром. В «Краткой записке о Жизни Алексея Федоровича Мерзлякова, написанной им самим» в 1815-м году, эти факты преподносятся совершенно особенным образом. Мерзляков подчеркивает «отдаленность» места своего рождения и замечает, что «отец его весьма небогатый купец», который «по совершенному недостатку в способах мог только сам научить его читать и писать». Поэт сообщает, что его дядя первый заметил «необыкновенную охоту его к учению и дарования» и не без труда уговорил Федора Мерзлякова отдать сына в училище. Счастливый случай с «Одой» он описывает следующим образом: «Генерал-Губернатор, ревностно споспешествующий видам попечительского Правительства, клонящимся к распространению просвещения в столь отдаленном краю, какова Сибирь, отправил сию оду [...] Графу Петру Васильевичу Завадовскому, который поднес ее Императрице Екатерине П. Благодетельная Государыня приказала напечатать сие сочинение в издаваемом тогда при Академии журнал и сверх того несколько экземпляров особенно для сочинителя [...]. Мерзляков прибыл в Москву и препоручен Знаменитому Куратору сего Университета Михаиле Матвеевичу Хераскову».
Расставляя таким образом акценты в рассказе о своем приходе в литературу, рисуя картину томящегося в глуши одаренного юноши из беднейшей семьи, который своим талантом пробил себе дорогу, он видит себя в ряду величайших поэтов древности: сына поденного рабочего Вергилия и сына вольноотпущенника Горация, а также русских поэтов XVIII века: — Ломоносова и Тредьяковского.
Свое призвание Мерзляков видит как возвращение долга отечеству - самим Правительством он вызван из глуши, чтобы нести свет просвещения. Немаловажен здесь и социальный подтекст: оппозиция разночинской и дворянской культур была крайне важна для Мерзлякова и осложнялась тем, что будучи на рубеже XVIII-XIX веков принят как равный в круг молодых дворян, он на протяжении всей жизни будет скован своим купеческим разночинским происхождением.
Деятельность А.Ф. Мерзлякова как организатора литературного пространства
Вторая глава настоящей работы посвящена деятельности Мерзлякова как инициатора объединения литературных сил: речь идет об еще одном проекте, составляющем его культурную программу по перенесению ценностей «золотого века» на русскую почву — создании дружеского круга писателей, работающих ради просвещения государства.
Мерзляков постоянно занимается организацией литературного пространства. Будучи одним из инициаторов создания официального, а потому неподконтрольного ему Общества Любителей Российской Словесности15 , он стремится сформировать и влиятельное частное «общество словесности». Сохранились немногочисленные свидетельства о его кружке 1805-1806-го годов, в который входили З.А. Буринский, Н.Н. Сандунов, актеры В.П. Померанцев и Я.Е. Шушерин, драматурги П.А. Плавильщиков и Ф.Ф. Кокошкин157; позднее участниками этих встреч станут Н.В. Смирнов, Н.Ф. Грамматин, М.В. Милонов158.
Наиболее масштабным из объединений Мерзлякова было сообщество литераторов, собиравшихся в московских гостиных в 1812 — 1816-х. годы. В 1815-м году у этого объединения появляется свой печатный орган — журнал «Амфион», издаваемый Мерзляковым, стремившийся таким образом институализировать свой кружок. Чтобы понять, как Мерзляков формирует идеологию кружка, мы обращаемся к его стихотворению «К надменному богачу» — переложению оды Горация. Как и во второй половине 1800-х годов, поэт использует античные модели для реализации своих целей. Для того чтобы составить представление - настолько, насколько это возможно сегодня - о литературных обществах Мерзлякова начала 1810-х годов, мы используем метод реконструкции. В нашем распоряжении - текст воспоминаний самого Мерзлякова об одном из главных действующих лиц этого кружка Ф.Ф. Иванове, дневник Д.И. Вельяшева-Волынцева, мемуарный очерк выпускника университетского благородного пансиона, переводчика Н.В. Сушкова.
Ключевой источник для исследования этого проекта — речь Мерзлякова, прочитанная им в 1801-м году в Дружеском литературном обществе, первом в числе многих кружков, участником которых он был. Этот текст объясняет, каким образом Мерзляков относился к самому институту частных культурных обществ и какую роль отводил этому институту в реализации своей программы. Именно в Дружеском литературном обществе в начале 1800-х годов была заложена основа для всей культурной программы Мерзлякова, без возвращения к этому времени невозможно понять ее во всей полноте. Принципы организации и цели этого общества воспринимались Мерзляковым как образцовые. Для характеристики этого объединения, ставшего прообразом всех дальнейших кружков Мерзлякова, мы обладаем важнейшим источником, до сих пор неопубликованным.
Каким должно быть литературное общество: речь Мерзлякова 1801-го года Дружеское литературное общество было основано в самом начале 1801-го года А.И. Тургеневым и Мерзляковым при деятельном участии В.А. Жуковского159. Кроме названных людей в него вошли Ал. И. Тургенев, А.Ф. Воейков, СЕ. Родзянко, Андрей и Михаил Кайсаровы. И хотя это объединение просуществовало недолго, участники собрания, каждый по- своєму, будут обращаться к беседам своей молодости. Мерзляков, вспоминая о Дружеском Литературном Обществе, возвращается в свой личный «золотой век»: «Сие время жизни моей почитаю и всегда почитать буду самым счастливейшим, золотым, невозвратным временем моей жизни»160. В конце 1802 - начале 1803 года161 он обещает Жуковскому, что придет время, когда «прославится еще раз прошедшее наше собрание, и произрастут новые, хотя и поздние, плоды трудов его!»162. На протяжении всей своей деятельности Мерзляков будет развивать идеи этого собрания. Тем более, что он являлся одним из главных его вдохновителей и идеологов, или, по выражению Ал. И. Тургенева его «корифеем»163. Дело в том, что цели Дружеского литературного общества были сформулированы в его речи «О главных Законах общества», произнесенной 12 января 1801-го года1 . Эта речь — важнейший источник для исследования творчества Мерзлякова — прежде лишь цитировалась исследователями, но целиком не публиковалась. Для реконструкции практически не эволюционировавшей культурной программы Мерзлякова необходимо обращение к полному тексту этого ключевого для истории Дружеского литературного общества документа.
Мерзляков, взяв на себя роль лидера, обязуется «положить незыблемый камень во основание общества»165. Оправдывая «ограниченность» представляемых законов он отмечает, что они временные: когда общество «возмужает», законы ему будут предписывать «его успехи, его польза, его слава». Кроме того, законодатель уповает на то, что из его «слабых мыслей» друзья сообща смогут «сделать что-нибудь лучшее». Мерзляков готов к дружеским упрекам «в предрассудке или недостатке»: советы друзей это «рука подающая ему мачтаб [sic. — Ф. Д.], рука любви».
Поэт разбивает свою «конституцию» на несколько глав: «цель» общества, его «предмет», «средства», «нужные пособия» и «порядок».
Цель общества - научиться «трогать и убеждать других словесностью». Создавать такие сочинения, которые смогут заронить в читателе «божественную искру» любви к Добродетели и Истине. Предметом упражнений должно стать создание произведений на русском языке: это позволит постепенно «очистить вкус».
Средством станут теоретические и практические занятия. Во-первых, занятие «Феориею изящных наук»: она «будет служить Ариадниной? нитью В Лабиринте юродствующего воображения»166. Во-вторых, разбор отечественных переводов и сочинений. И в-третьих, совершенствование собственных произведений - «обработка их со всевозможным рачением». Кроме того, предлагается сообща составить список «образцовых писателей» в разных литературных жанрах и постепенно переводить их на русский язык.
«Письмо из Сибири»: выступление А.Ф. Мерзлякова 22 февраля 1818 года в Обществе любителей российской словесности
Третья глава диссертации посвящена истории последней решительной попытке Мерзлякова представить обществу свою культурную программу. Речь пойдет о выступлении писателя, состоявшемся в Москве в 1818-м году и получившем широкий резонанс.
По словам В.Г. Белинского, Мерзляков «представляет собою одну из умилительнейших жертв духа времени»255. К концу 1810-х годов, вместе с изменениями «духа времени», авторитет Мерзлякова как критика, поэта и переводчика, действительно, постепенно утрачивается. Его сочинения еще можно встретить в печати, лекции в Университете все еще привлекают к себе внимание московского студенчества, публичные чтения в «благородных домах» остаются излюбленным времяпрепровождением публики. Однако все чаще и чаще раздаются критикующие Мерзлякова высказывания, о нем начинают говорить, как о человеке, «отставшем по крайней мере на 20 лет от общего хода ума человеческого»256, а его литературные взгляды называют устаревшими.
Выступление 1818-го года - одна из последних попыток влиятельного в недавнем прошлом литератора обнародовать свое видение путей развития русской культуры. На публичном заседании Общества любителей российской словесности Мерзляков зачитал свое «Письмо из Сибири», в котором осуждал новые литературные веяния и пропагандировал собственные взгляды. Этот текст был адресован не только «всей литературной Москве», собравшейся послушать именитых литераторов, но присутствовавшему тут же другу юности - В.А. Жуковскому. История отношений двух прежних товарищей по Дружескому литературному обществу позволяет под новым ракурсом увидеть специфику культурной программы Мерзлякова. И хотя и в 1820-е годы он остается участником литературного процесса, и только в 1825 — 1826-е годы выходит его капитальный труд «Подражания и переводы...», именно выступление 22 февраля 1818 года продемонстрировало крушение мерзляковской концепции по перенесению античных моделей на русскую почву и созданию «русской античности» - русского золотого века.
Однако прежде чем обратиться к описанию этого литературного скандала, вернемся на несколько лет назад и обратимся к тексту, ставшим одной из первых реплик в борьбе Мерзлякова с новыми поэтическими настроениями и транслирующим довольно необычным образом существенные принципы культурной программы Мерзлякова.
Домашний стиходей В воспоминаниях Н.В. Сушкова о литературных встречах первой половины 1810-х годов приводится примечательный эпизод. Сушков рассказывает, что любимым занятием участников этих собраний была игра в омонимы. Человек, не угадавший загадку, должен был «в наказание» должен был сымпровизировать - «написать стихи, или что-нибудь спеть, или проплясать». Чаще всего наказывали Мерзлякова: «Против него действовали скопом и заговором». Сушков воспроизводит фрагмент одной из импровизаций Мерзлякова, написанной им «на пяти или семи страницах» в час ночи:
«В зимний вечер пред огнем Девушки собрались... Все - с работой, все кругом. В посиделки разыгрались... Речь за речью, как река -Сказка сказку потопляет... То веселье, то тоска
Белы груди колыхает». Как сообщает мемуарист, в образе героини этого истории угадывалась одна из участниц вечера, в тексте был обрисован весь «веселый круг» собравшихся и намеком «очеркнуты» некоторые «лица». Сушков вспомнил лишь несколько стихов из вступления и заключения, а также общий сюжет импровизации: Мерзляков «выводит вперед главное лице одной мечтательницы, тоскующей о милом... Он далеко, в ратной дружине... Она боится за него, боится за себя: жив ли сердечный друг? Помнит ли одинокую, красную девицу? Не изменил ли заветной любви. Наконец, Мерзляков доводит свой рассказ до появленья жданного нежданного гостя... двери — настежь!... Ах!...».
Даже по дошедшим до нас строчкам и по беглому пересказу можно понять, что текст «повести», написанной «на случай» представляет собою пародию на баллады Жуковского, а именно на «Светлану». Вероятно, именно это — выбор готовой канвы - позволило Мерзлякову быстро сымпровизировать. «Светлана» была напечатана впервые в журнале «Вестник Европы» в 1813-м году и сделалась самой известной из баллад Жуковского: «Именно-«Светлана» стала главной балладой молодого Жуковского, соединив «разбегающиеся» темы других баллад: наказание, любовь и соединение, предчувствие» . Репутацию «балладника» Жуковский получил еще раньше, после выхода «Людмилы» в 1808-м году. А.С. Немзер приводит свидетельство «домашней славы» Жуковского. М.А. Дмитриев вспоминал, что воспитанники Университетского благородного пансиона, пересказывали друг другу предание, что «будто Жуковский писал эту балладу по ночам, для большего настроения себя к этим ужасам». «Может быть, это предание было и неверно, - пишет Дмитриев, - но оно свидетельствует о том, как сильно действовала «Людмила» на воображение читателей». Однако именно «Светлана» закрепляет за Жуковским славу создателя нового жанра в русской поэзии. Уже через несколько месяцев после публикации этой баллады, она начинает обыгрываться в литературе: о «задумчивой Светлане над шумною рекой» пишет А.С. Пушкин в послании «Светлане» 1814-го года. Вслед за «Светланой», в 1813 - 1814-х годах Жуковский пишет восемь баллад. Однако из-за опасений, что, подобно тому, как сочинения Карамзина породили большое количество его нерадивых подражателей, Жуковский создает примеры для слишком легкомысленных творений, и из-за того, что ему самому не стоит тратить на них силы, Жуковский подвергается критике. «У тебя воображением Мильтона, нежность Петрарки... и ты пишешь баллады! Оставь безделки нам. Займись чем-нибудь достойным твоего дарования», - пишет Батюшков в конце 1814-го года Жуковскому. За баллады осуждает Жуковского и Мерзляков, в статье 1815-го года, отмечая несвоевременность и вредность этого жанра для развития литературы . Дискуссия о балладе во многом определила содержание литературного процесса 1810-х годов, активное участие в ней принимает и Мерзляков.
