Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Италия в биографии Цветаевой 14
Италия до Италии 14
Детство: год в Нерви 20
М. Цветаева и С. Эфрон: итальянское путешествие 1912-го года в контексте эпохи 33
Глава 2. Литературный образ Италии (круг чтения Марины Цветаевой) 49
Письма юной Марины Цветаевой П.Юркевичу в контексте чтения романов Габриеле Д'Аннунцио 51
Цветаева и роман Ж, де Сталь «Коринна, или Италия» 60
Леонардо да Винчи и Савонарола в жизни и творчестве Цветаевой (читая Мережковского) 66
Два «Пленных духа»: Марина Цветаева и Микеланджело 71
Цветаева и Данте 82
Глава 3. Джакомо Казанова в жизни и творчестве Марины Цветаевой 89
«История моей жизни» 89
«Романтика» 98
«Приключение» 111
«Феникс» 129
Казанова и Калиостро 146
Заключение 153
Библиография 161
Приложение 176
- Италия до Италии
- Детство: год в Нерви
- Письма юной Марины Цветаевой П.Юркевичу в контексте чтения романов Габриеле Д'Аннунцио
- «История моей жизни»
Введение к работе
В настоящее время цветаевоведение является одним из насыщенных и ' активно развивающихся направлений русской филологии. Уже десять лет прошло со времени издания собрания сочинений в семи томах1, изданы сводные тетради, записные книжки и недостающая переписка как Цветаевой, так и членов ее семьи, воспоминания о ней и критика современников2.
Ежегодно проходит несколько конференций, посвященных творчеству Цветаевой, публикуются новые монографии, большое количество статей, за-щищаются диссертации, как в России, так и за рубежом .
1 Цветаева М.И. Собрание сочинений в 7 тт. М., 1994-1995. Далее ссылки на это издание даются в тексте с
тома и страницы.
2 Список основных изданий: Неизданное. Сводные тетради. М., 1997. Далее ссылки на это издание даются в
тексте как HCT; Неизданное. Семья, история в письмах. М., 1999. Далее: НСИП; Неизданное. Записные
книжки. Т.1. М., 2000; Т. 2. М., 2001. Далее: ЗК с указанием тома и страницы; Письма к К. Родзевичу. Улья
новск, 2001, Марина Цветаева в воспоминаниях современников в 3 тт. М., 2002; Марина Цветаева в критике
современников в 2 тт. М., 2003; Письма к Наталье Гайдукевич. М., 2003; Марина Цветаева - Николай Трой
ский. Несколько ударов сердца. M., 2003; Марина Цветаева - Борис Пастернак. Души начинают видеть. М.,
2004; Георгий Эфрон. Дневники в 2 тт. М., 2004; Марина Цветаева - Вадим Руднев. Надеюсь - сговоримся
легко. М., 2005.
3 Неполный список книг и авторефератов диссертаций: Войтехович Р. Психея в творчестве М. Цветаевой:
Эволюция образа и сюжета. Диссертация на соискание ученой степени доктора философии. Тарту -, 2005;
Ельницкая С Поэтический мир Цветаевой: Конфликт лирического героя и действительности. Wien, 1990.
Далее ссылки на это издание даются как : Ельницкая: 1990; Зубова Л. В. Потенциальные свойства языка в
поэтической речи М. Цветаевой: (Семантический аспект). Л., 1987; Зубова Л. В. Поэзия Марины Цветаевой:
Лингвистический аспект. Л., 1989; Зубова Л. В. Словотворчество в поэзии Марины Цветаевой: Проблемы
интерпретации окказионального словообразования. СПб., 1995; Зубова Л. В. Язык поэзии Марины Цветае
вой: (Фонетика, словообразование, фразеология). СПб., 1999; Клинг О. А. Поэтический мир Марины Цветае
вой. М., 2001; Коркина Е. Б. Поэмы Марины Цветаевой: (Единство лирического сюжета): Автореф. канд.
дис. Л., 1990; Лаврова СЮ. Художественно-лингвистическая парадигма идиостиля Марины Цветаевой:
Автореф. докт. дис. М., 2000; Лютова С. Н. Марина Цветаева и Максимилиан Волошин: Эстетика смысло-
образования. М., 2004; Маякова Ю. В. Своеобразие мифологизма в творчестве М. И. Цветаевой 20-х годов:
(«После России» — «Молодец» — «Федра»): Автореф. канд. дис. СПб., 2000; Маслова М. И. Мотив родства
в творчестве Марины Цветаевой. Орел, 2001; Мейкин М. Марина Цветаева: Поэтика усвоения. М., 1997;
Осипова Н. О. Творчество М. И. Цветаевой в контексте культурной мифологии Серебряного века. Киров,
2000; Пешкова Г. Т. Поэтика лирического цикла в творчестве Марины Цветаевой: Автореф. канд. дис. М.,
1994; Смит А. Песнь пересмешника: Пушкин в творчестве Марины Цветаевой. М., 1998; Сомова Е. В. Лич
ность поэта, природа и назначение поэтического творчества в художественной концепции М. И. Цветаевой:
Автореф. канд. дис. М., 1997; Суни Т. Композиция «Крысолова» и мифологизм М. Цветаевой / Диссертация
на соискание ученой степени доктора философии. Хельсинки, 1996; ТаубманД. «Живя стихами...»: Лириче
ский дневник Марины Цветаевой. М., 2000; Титова Е. В. Преображенный быт: Опыт историко-литератур
ного комментария десяти поэм М. Цветаевой. Вологда, 2000; Цветкова М. В. «Эксцентричный русский ге
ний...» (Поэзия Марины Цветаевой в зеркале перевода). М.; Нижний Новгород, 2003; Швейцер В. Быт и бы
тие Марины Цветаевой. М., 2003; Шевеленко И. Литературный путь Цветаевой: Идеология— поэтика —
идентичность автора в контексте эпохи. М., 2002; Faryno J. Мифологизм и теологизм Цветаевой («Магда
лина» — «Царь-девица» — «Переулочки»), Wien, 1985; Karlinsky S. Marina Tsvetaeva: The Woman, her World
and her Poetry. Cambridge, 1985; Majmieskulow А. Провода под лирическим током (Цикл Марины Цветаевой
«Провода»). Bydgoszcs, 1992.
Среди научных работ одно из ведущих мест принадлежит исследованиям языка поэта4. Остаются актуальными и биографические исследования5. Активно исследуется поэтика, мифопоэтика и фольклорные архетипы6. Все больше внимания уделяется исследованию интертекстуальности в творчестве Цветаевой. Рассматриваются религиозные, философские и мистико-
В частности см.: вышеупомянутые работы Л. В. Зубовой, а также: Ляпон М. В. Семантика парадокса // Марина Цветаева: Личные и творческие встречи, переводы ее сочинений: Восьмая цветаевская международная научно-тематическая конференция. М., 2001. С. 255-263; Ляпон М. В. К. Г. Юнг — M. Цветаева: воображаемый диалог // Век и вечность. Марина Цветаева и поэты XX века. Вып. 1. Череповец, 2002. С. 4-15; Ревзина О. Г. Из наблюдений над семантической структурой «Поэмы конца» М. Цветаевой. Труды по знаковым системам. Вып. 9. Тарту, 1977. С. 62-84; Ревзина О. Г. Структура поэтического текста как доминирующий фактор в раскрытии его семантики // Marina Cvetaeva. Studien und Materialien. Wien, 1981. C. 49-65; Ревзина О. Г. Горизонты Марины Цветаевой // Здесь и теперь. 1992. № 2. С. 98-116; Ревзина О. Г. «Поэма воздуха» как художественный текст и как интертекст // «Поэма воздуха» Марины Цветаевой: Вторая международная научно-тематическая конференция. М., 1994. С. 54-69; Ревзина О. Г. Марина Цветаева // Очерки истории языка русской поэзии XX века: Опыты описания идиостилей. М., 1995. С. 305-362; Ревзина О, Г. Самосознание Цветаевой в борисоглебский период: Борисоглебье Марины Цветаевой: Шестая цветаевская международная научно-тематическая конференция. М., 1999. С. 103-109; Северская О. И. Паронимическая аттракция в поэтическом языке М. Цветаевой // Проблемы структурной лингвистики. 1984: Сб. науч. трудов. М., 1988. С. 212-223; Седых Г. И. Звук и смысл: О функциях фонем в поэтическом тексте: (На примере анализа стихотворения М. Цветаевой «Психея») // Науч. доклады высш. шк. Филологические науки. 1973. № 1. С. 41-50. 3 См., напр.: Саакянц А. А. Марина Цветаева: Жизнь и творчество. М., 1997. Далее как: Саакянц, 1997; Саа-кянц А. А. Твой миг, твой день, твой век. М., 2002; Кудрова И. Путь комет: Жизнь Марины Цветаевой. СПб., 2002.
6 См., напр.: Боровикова М. К вопросу о реконструкции брюсовского мифа М. Цветаевой (на материале эссе
«Герой труда» // Русская филология, 9. Тарту, 1998. С. 171-180; Боровикова М. Андрей Белый в «Пленном
духе» М. Цветаевой // Русская филология. 10. Тарту, 1999. С. 105-112; Боровикова М. Цветаева и Ахматова:
вокруг последнего стихотворения Марины Цветаевой // Блоковский сборник XVI. Александр Блок и русская
литература первой половины XX века. Тарту, 2003. С. 142-156; Войтехович: 2002; Войтехович Р. С. Психея
в творчестве Цветаевой борисоглебского периода // Борисоглебье Марины Цветаевой: Шестая цветаевская
международная научно-тематическая конференция. М., 1999. С. 202-209; Войтехович Р. С. К постановке
проблемы «Цветаева и Гераклит» // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение IV.
Новая серия. Тарту, 2001. С. 236-246; Войтехович Р. С. Три заметки на тему «Цветаева и Волошин» // Ма
рина Цветаева: Личные и творческие встречи, переводы ее сочинений: Восьмая цветаевская международная
научно-тематическая конференция. М., 2001. С. 144-157; Войтехович Р. С. Цветаева как Elementargeist //
«Чужбина, родина моя!»: Эмигрантский период жизни и творчества Марины Цветаевой: Одиннадцатая цве
таевская международная научно-тематическая конференция. М., 2004. С. 366-388; ГаспаровМ. От поэтики
быта к поэтике слова // Марина Цветаева. Статьи и тексты. Wiener Slawistischer Almanach Sbd. 32. Wien,
1992. С 5-16; Гаспаров M. Л. «Поэма Воздуха» Марины Цветаевой // Гаспаров М. Л. Избранные труды: В 3
т. Т. 2: О стихах. М., 1997. С. 168-186; Ельницкая С. И. Статьи о Марине Цветаевой. М., 2004; Коркина Е. Б.
Лирический сюжет в фольклорных поэмах Марины Цветаевой // Русская литература. 1987. № 4. С. 161-168;
Кудрова И. После России: В 2 т. Т. 2. М., 1997; Ронен О. Часы ученичества Марины Цветаевой // Новое ли
тературное обозрение. 1992. № 1. С. 177-190; Тихомирова Е. В. Орфей и Эвридика Цветаевой в литератур
ном контексте // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века. Вып. 3. Ива
ново, 1998. С. 104-113; Шевеленко И. Символистские архетипы в цветаевском самосознании // Марина Цве
таева: Песнь жизни. Un chant de vie: Marina Tsvetaeva I Actes du colloque international de I'Universite Paris IV,
19-25 Octobre 1992. Paris, 1996. С 332-340; FarynoJ. К вопросу о соотношении ритма и семантики в поэти
ческих текстах (Пушкин — Евтушенко — Цветаева) // Studia Rossica Poznaniensia. 1971. No. 2. С. 16-26.
7 Кроме упомянутого выше, см. также: КиперманЖ. «Пророк» Пушкина и «Сивилла» Цветаевой: (Элементы
«поэтической теологии и мифологии») // Вопросы литературы. М., 1992. № 3. С. 94-114; ЛонгоА. П. Марина
Цветаева и Каролина Павлова // Марина Цветаева: Личные и творческие встречи, переводы ее сочинений:
Восьмая цветаевская международная научно-тематическая конференция. М., 2001. С. 114-126; Мусатов В.
Лирика Осипа Мандельштама. Киев, 2000; Стрельникова Н. Д. М. Цветаева и В. Нилендер, переводчик Ге
раклита // Русская литература. 1992. № 1. С. 160-170.
оккультные особенности цветаевской картины мира . Существуют также работы психологического и психоаналитического направления.
Тема диссертации - «Итальянский субстрат в творчестве Марины Цветаевой» может рассматриваться как один из аспектов сразу нескольких более широких проблем. С одной стороны, она затрагивает проблематику «Цветаева и европейская культура». С другой стороны, мы непосредственно касаемся такой темы как «русские писатели и Италия», проблемы русско-итальянского культурного диалога и так называемого «итальянского текста» русской культуры. Кроме того, затрагивается проблема рецепции Цветаевой чужих произведений.
В рамках первой проблемы на сегодняшний день наиболее полно представлена тема «Цветаева и Чехия».9 В статьях, собранных в чешских сборниках, можно выделить несколько направлений: 1) Русская эмиграция в Чехии в 1920-е гг.10, 2) произведения Цветаевой чешского периода11, 3) материалы Цветаевой в чешских архивах12, 4) переводы произведений Цветаевой на чешский язык13.
Сходным образом развивается исследование темы «Цветаева и Франция». Так, в одноименном сборнике14 представлены разделы: «тематические анализы» (произведения периода эмиграции)15, «новое и неизданное»16, «Ма-
ем., в частности: Кузнецова Т. Цветаева и Штейнер: Поэт в свете антропософии. М., 1996; Лебедева М. С. Стихотворный цикл М. Цветаевой «Иоанн» // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: Межвуз. сб. науч. трудов. Вып. 2. Иваново, 1996. С. 143-144; Шток У. Цветаева как мыслитель (М. Цветаева и Ф. Ницше) // Марина Цветаева: Личные и творческие встречи, переводы ее сочинений: Восьмая цветаевская международная научно-тематическая конференция. М., 2001. С. 93-100.
9 Марина Цветаева и Чехословакия. Прага, 1993; Дни Марины Цветаевой. Вшеноры, 2000. Прага, 2002; Ма
рина Цветаева в Чехии. Путеводитель по местам пребывания в 1922 - 1925 годах. Без года. Также было ор
ганизовано несколько выставок: «Цветаева и Чехия» г. Вшеноры, 2000г.; «Чехия Марины Цветаевой» г.
Санкт-Петербург, 2001 г.; «Прага Марины Цветаевой», г. Екатеринбург 2003 г.
10 См., статьи Е. Чирикова, Т. Полуэктовой.
11 Статьи О. Hasty, Г. Петковой
12 Статьи Г. Ванечковой, Й. Вацека
13 Статьи А. Моравковой, Л. Белошевской, Е. Толкачевой.
14 Марина Цветаева и Франция. Новое и неизданное. М., 2002. О цветаевской Франции см. также: Клю-
кин Ю. Цветаевский Париж // Марина Цветаева. Песнь жизни. Un chant de vie: Marina Tsvetaeva I Actes du
colloque international de rUniversite" Paris IV. Paris, 1996. C. 77 - 102.
15 Статьи С. Ельницкой, Ш. Креспель, Л. Зубовой, В. Лосской, Л. Мнухина, А. Асланян.
16 Статьи 3. Атрохиной, Л. Шур, Л. Цибарт, Е. Пастернака.
рина Цветаева и ее культурное и литературное окружение» , «Переводы Цветаевой на французский язык» .
Несмотря на наличие этих публикаций, затронутая в них проблематика изучена пока недостаточно. Работ, которые могли бы дать полное представление о цветаевском восприятии той или иной страны, ее национальных особенностей, ее значении в системе цветаевских ценностей и отражении в жизни и творчестве поэта, крайне мало19.
Исследования сосредоточены, с одной стороны, на уровне поиска нового материала, сбора биографических фактов и введения их в научный оборот. С другой стороны, предлагаются анализы произведений Цветаевой, написанные в эмиграции. Однако мы считаем, что такие работы не раскрывают тему «Цветаева и европейская культура». Анализируя тексты, авторы работ указывают (и то не всегда) лишь факт их создания заграницей. При этом исследователи не ставят вопрос о том, как историко-культурные особенности той или иной страны повлияли на поэтический мир и собственно мировосприятие Цветаевой.
Что касается второй упомянутой нами проблемы, она все чаще привле-
кает к себе внимание исследователей . В изучении темы «Цветаева и Италия» мы наблюдаем ситуацию, обусловленную тем фактом, что поэт не жила долгое время и не написала никаких произведений в этой стране. Исследова-
Статьи Е. Толкачевой, А.Смит.
18 Статьи Л. Дени, Э. Анри.
19 Напр.: Стенина Н.А. Марина Цветаева и Чехия: роман душ // Стихия и разум в жизни и творчестве Мари
ны Цветаевой: Двенадцатая международная научно-тематическая конференция. М., 2005. С. 475-485; Клю-
кин Ю. Цветаевский Париж // Марина Цветаева: Песнь жизни. Un chant de vie: Marina Tsvetaeva I Actes du
colloque international de l'Universite" Paris IV. Paris, 1996. С 77 - 102.
20 См., напр.: Италия и русская культура XV-XX вв. М., 2000; Меднис Н.Е. Венеция в русской литературе.
Новосибирск, 1999; Кара-Мурза А.А. Знаменитые русские о Венеции; Знаменитые русские о Флоренции;
Знаменитые русские о Риме. М., 2001; Образ Рима в русской литературе. Рим, Самара, 2001; Россия и Ита
лия. Вып. 1 -4. М., 1993 -2000; Хождения во Флоренцию. Флоренция и флорентийцы в русской культуре.
M., 2003. А также: L'Est europeo е L'ltalia: immagini e rapporti culturali: studi in onore di Pietro Cazzola, 1995; I
russi e l'ltalia. A cura di V. Strada. MI, 1995; Viaggiatori e stranieri a Venezia. A cura di E. Kanceff e G. Boccazzi,
1987; Viaggiatori stranieri in Liguria. A cura di E. Kanceff, 1992; Passi, Passaggi, Passioni. Scrittori, poeti, artisti
russi in Liguria nel corso di un secolo (1825-1925). A cura di A. Dokukina-Bobel, С. M. Fiannacca, 2001; Turgenev
e l'ltalia. A cura di A. Ivanov, 1987; Todeschini M.P. Russi in Italia dal Quatrocento al Novecento: bio-bibliografia
descrittiva; 1997.
тели концентрируются на немногочисленных биографических фактах21. Итальянская тема возникает также и при обращении к цветаевскому театру22.
М. Мейкин в работе «Марина Цветаева: Поэтика усвоения»23 проанализировал цветаевскую пьесу «Приключение» с точки зрения ее близости к источнику - «Мемуарам» Казановы, однако представление образа цветаевской Италии не входило в задачу автора.
Наиболее полно проблема влияния итальянской культуры на творчество Цветаевой рассмотрена в работах Н.П. Комоловой24. Автор исследует близкое окружение Цветаевой, анализируя тему и значение Италии в творчестве поэтов и писателей цветаевского круга, вовлеченных в русско-итальянские культурные отношения . Не остается без внимания биографический аспект2 , наблюдаются также элементы поэтического анализа27. В заключительной версии статьи исследовательница собрала большую часть цветаевских упоминаний об Италии, объединив биографические сведения с выдержками из тех стихотворений Цветаевой, в которых встречаются итальянские образы. К сожалению, ряд фактов и несколько итальянских персонажей ускользнули от внимания исследователя. Кроме того, в статье не уделяется должного внимания пьесам о Казанове.
В противоположность Н.П. Комоловой Т. Малова сконцентрировалась исключительно на образе Казановы. В статье «Седой венецианский лев» -
21 См., напр.: Докукина А. "Нерви мое дорогое" // Борисоглебье Марины Цветаевой: Шестая международная
научно-тематическая конференция. M., 1999. С. 58 - 64. Далее: Докукина: 1999; Passi, Passaggi, Passioni.
Scrittori, poeti, artisti russi in Liguria nel corso di un secolo (1825-1925). A cura di A.Dokukina-Bobel, С. M.
Fiannacca, 2001. P. 90-109 Далее: Passi: 2001; Pessina-Longa H. Lettere da Bologna. Omaggio a Marina
Cvetaeva e alia sua poesia. Bologna, 1988.
22 См., напр.: Литвиненко, H. РИПОСТ. Марина Цветаева (1892-1941) // Парадокс о драме: Перечитывая пье
сы 1920-1930-х годов. M., 1993. С. 154-189; Малова Т. «Седой венецианский лев» - Locus et nomen в творче
стве Марины Цветаевой // Борисоглебье Марины Цветаевой. Шестая международная научно-тематическая
конференция. M., 1999. С. 247-255. Далее: Малова: 1999.
23 Мейкин M. Марина Цветаева: Поэтика усвоения. M., 1997. Далее: Мейкин: 1997.
24 Комолова Н.П. «Италийские сполохи» Марины Цветаевой // Комолова Н.П. Италия в русской культуре
Серебряного века. М., 2005. С. 216-246. Далее: Комолова: 2005.
25 Комолова Н.П. Марина Цветаева в кругу «друзей Италии» // «Все в груди слилось и спелось». Пятая меж
дународная научно-тематическая конференция. М., 1998. С. 9-28.
Комолова Н.П. Марина Цветаева и Андрей Белый (К истории итальянского путешествия Марины Цветаевой) // Борисоглебье Марины Цветаевой. Шестая международная научно-тематическая конференция. М., 1999. С. 52-62.
27 Комолова Н.П. "Италийские сполохи" Марины Цветаевой // Проблемы итальянской истории. М., 1993. С. 122 - 143; Комолова Н.П. Итальянские мотивы в творчестве Пушкина и Цветаевой // А.С. Пушкин - М.И. Цветаева. Седьмая международная научно-тематическая конференция. М., 2000. С. 177-189.
Locus et nomen в творчестве Марины Цветаевой28 исследовательница наметила основные штрихи портрета цветаевского Казановы. Малова приходит к выводу, что сюжет пьесы «Приключение» и характер ее центрального персонажа «определяются не местом действия, а мифологией «вечного образа» Ка-зановы» . Сюжетные изменения «Приключения» исследовательница связывает со стремлением Цветаевой развить эту линию и показать в Казанове жизнь сердца и «отсутствие души».
Анализу образов героев цветаевских пьес о Казанове «Приключение» и «Феникс» посвящены также работы Р. Войтеховича. В статье «История и миф в ранней драматургии М. Цветаевой»30 прослежен общий метасюжет цветаевских пьес 1918 - 1919 года. Окончательные результаты наблюдений Р. Войтеховича представлены в докторской диссертации «Психея в творчестве М. Цветаевой: Эволюция образа и сюжета»31 . Женские героини пьес о Казанове, Генриетта и Франциска, представлены исследователем как «Музы» или «Психеи» Казановы - Генриетта является «душой» героя, при этом представлен подробный анализ ее образа, в то время как Франциска -своеобразный «двойник» Генриетты.
Весьма ценные наблюдения на тему автобиографичности цветаевских пьес сделала И. Шевеленко. В работе «Литературный путь Цветаевой» исследовательница поставила вопрос о том, почему Цветаева в 1918-1919 гг. обратилась в своем творчестве к XVIII веку. Она отметила, что Цветаеву, в отличие от современников, увлекали не соположения идеологического характера (французская революция - русская революция).- Ее занимали проблемы легкомыслия и глубокомыслия, «неуловимость и невнятность грозных предвестий грядущего»33, «трагедия уничтожения и исчезновения с
28 Малова Т. «Седой венецианский лев» - Locus et nomen в творчестве Марины Цветаевой // Борисоглебье
Марины Цветаевой. Шестая международная научно-тематическая конференция. М., 1999. С. 247-255.
29 Там же. С. 248.
30 Войтехович Р. История и миф в ранней драматургии Цветаевой. Studia russica helsingiensia et tartuensia
VIII, История и историософия в литературном преломлении. Тарту, 2002. С. 252 - 268.
31 Войтехович: 2005.
32 Шевеленко И. Литературный путь Цветаевой. Идеология-поэтика-идентичность автора в контексте эпохи.
М.,2002.
33 Указ. соч. С. 155.
исторической сцены определенных человеческих типов, людей того культурно-психологического склада, который определил целую эпоху, будь то Просвещения или Модернизм»34. Цветаева ассоциирует дорогих ей людей и себя саму с «породой» XVIII-ro века, сущность которого - «жизнь» и «молодость», а также достойная встреча со смертью. XVIII век становится для Цветаевой как метафорой дореволюционной России, так и воображаемой реальностью дореволюционной Франции, а все вместе - неким Золотым веком, за гранью которого жизнь для людей, принадлежащих его эпохе -бессмысленна. В истории XVIII века Цветаева находит своих «партнеров» или двойников, создавая свою автомифологию принадлежности «породе» XVIII века.
Анализ научной литературы по теме диссертации показывает, что ни в одной из работ не ставится задачей рассмотрение именно образа Италии у Цветаевой, важные наблюдения по теме нашего исследования зачастую носят обрывочный характер.
Учитывая неосвещенные аспекты и возникающие трудности, мы ставим в своей работе следующие задачи:
Уточнение фактов биографии поэта, из которых можно почерпнуть сведения о впечатлениях поэта об Италии, итальянском характере и отдельных представителях итальянской культуры.
Анализ круга чтения Цветаевой, уточнение авторов и персонажей, оказавших влияние на восприятие поэтом Италии.
Анализ собственно цветаевских текстов, в которых фигурируют итальянские авторы, персонажи, или же упоминается Италия.
Представление целостного образа цветаевской Италии в контексте включенности поэта в русско-итальянский диалог.
Отметим сразу, что мы не касаемся римской темы у Цветаевой, так как ее Рим - это, прежде всего, Древний Рим. Его исследование было бы уместно
34 Там же, С. 156.
в работе, посвященной Цветаевой и античной культуре, предполагающей свой круг текстов, сюжетов, имен и свою проблематику.
Методика исследования. Рассматриваемые в работе цветаевские тексты можно выделить в две группы. При анализе первой группы мы основываемся на конкретных свидетельствах об использовании того или иного источника при создании собственно цветаевского текста (например, «Приключение», «Феникс»). В подобных случаях исследование базируется на компаративистском подходе, ибо наша задача заключалась в сопоставлении текста-источника с цветаевским текстом и выявление с одной стороны заимствований, а с другой стороны, цветаевских привнесений и особенностей. Примером такого подхода, зародившегося в отечественном литературоведении в трудах А.Н. Веселовского35 и развитого в ставших классическими работах В.М. Жирмунского , М.П. Алексеева и Н.И. Конрада в цветаевоведении можно назвать работы М. Мейкина и А. Смит39.
Что касается второй группы текстов, для которой уместно говорить о скрытых контекстах и подтекстах (например, «Пленный дух», ряд стихотворений), в подобных случаях используется интертекстуальный подход, достаточно популярный в цветаевоведении40. Мы исходим из положения К. Тара-новского о том, что все элементы произведения требуют выявления мотивации, которая «может лежать за пределами самого текста, прежде всего - в ином тексте»41. Таким образом, учитывая, что другой, мотивирующий, текст становится подтекстом анализируемого произведения, скрытая цитата рассматривается как разгадка непонятного текста. Подобно тому, как для Тара-новского определение круга авторов, чьи тексты послужили «подтекстами»
35 См.: Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М., 1989.
36 Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение. Л., 1979.
37 Алексеев М.П. Сравнительное литературоведение. Л., 1983.
38 Конрад Н.И. Проблемы современного сравнительного литературоведения // Конрад Н.И. Избранные тру
ды. Литература и театр. М., 1978.
39 Мейкин: 1997; Смит А. Песнь Пересмешника: Пушкин в творчестве Марины Цветаевой. М., 1998;
40 См., напр., работы Р. Войтеховича, М. Боровиковой, Г. Дюсембаевой, Г. Петковой, Л. Кациса.
41 Левинтон Г.А., Тименчик Р.Д. Книга К.Ф. Тарановского о поэзии Мандельштама // Тарановский К. О по
эзии и поэтике. М., 2000. С. 404.
для Мандельштама, стало ключом к описанию мандельштамовскои иерархии культурных ценностей и его модели мировой литературы, так и для нас выявление итальянских персонажей и авторов, писавших об Италии, оказавшихся актуальными для Цветаевой, означает восстановление культурного концепта «цветаевской Италии».
Наше исследование построено на следующих источниках: стихотворения, драматические произведения, письма, дневники, записные книжки М. И. Цветаевой, воспоминания членов ее семьи и современников, а также произведения русских и зарубежных авторов, которые затрагивают проблематику русско-итальянских литературных связей или в которых предстает образ Италии. Тексты, привлекаемые в качестве материала для анализа и иллюстрации наших положений, фигурируют в творческом наследии Цветаевой, прямо или косвенно оказали влияние на формирование ее творческой личности или создание тех или иных произведений.
Под «итальянским» произведением мы имеем в виду актуальный для Цветаевой текст русского или западно-европейского автора об Италии, с упоминанием итальянских реалий, в которых фигурируют персонажи-итальянцы.
Цветаевское восприятие Италии складывалось как благодаря личным контактам, напрямую, так и через культурных посредников. Среди повлиявших факторов можно отметить такие, как: личные впечатления (во время двух поездок в Италию), впечатления знакомых (например, путешествие Белого и Аси Тургеневой). Немаловажную роль играют также литературные источники, как русские, так и западно-европейские, которые, в свою очередь, можно разделить на исторические (мемуарные произведения, «Путешествия», романы о реальных лицах и реальных событиях)42, и на художествен-
42 Например, «Итальянские впечатления» Розанова, «Путешествие по Италии» Гете, «Мемуары» Казановы, воспоминания Князя де Линь, и т.п.
ные (романы о реальных или несуществующих лицах, построенные на вымышленных событиях)43.
Структура работы. Присутствие Италии в творчестве Цветаевой может быть прослежено на нескольких уровнях. Первый - это биографический уровень. Ему посвящена первая глава настоящего исследования, в которой мы анализируем биографические факты с точки зрения их преломления в мировосприятии и творчестве поэта.
Второй уровень - рецептивный. Речь идет о круге чтения Цветаевой и использовании поэтом имен-символов, образов и мотивов итальянской культуры в собственном творчестве. Здесь мы выделяем следующие аспекты:
- Использование сюжетов, влияние стиля и идей какого-либо автора «италь
янского» произведения на Цветаеву;
Наличие прямых и скрытых отсылок к «итальянским» текстам русских и западно-европейских авторов;
Упоминание того или иного автора или героя в стихотворениях, пьесах, прозе, письмах, записных книжках, дневниках.
Третья глава посвящена известному итальянскому авантюристу Джа-комо Казанове. Неоднократные упоминания и частое возвращение к его образу указывают на особое место, которое занимает Казанова в жизни и творчестве Цветаевой. Этому герою посвящено наибольшее количество текстов, по сравнению с другими итальянскими персонажами: Казанова является героем двух пьес и нескольких стихотворений, фигурирует в записных книжках, письмах, дневниковых записях.
Как и рассматриваемые нами в предыдущей главе итальянские персонажи, этот герой входит в жизнь Цветаевой благодаря чтению. Первая часть главы посвящена истории знакомства Цветаевой с «Мемуарами» Дж. Казановы, вторая - анализу стихотворений и пьес о Казанове44.
Как-то: «Воскресшие Боги» Мережковского, «Жозеф Бальзамо» Дюма, романы Д'Аннунцио, «Коринна, или Италия» Жермены де Сталь и другие.
44 С 1916 по 1919 гг. Казанова постоянно упоминается в записных книжках Цветаевой. Она пытается понять характер героя, осмыслить основные этапы его судьбы. Результатом рефлексии над этим характером, цвета-
У образа Казановы большая история не только в русской, но и в мировой литературе, поэтому нам важно понять специфику цветаевского взгляда на этого героя. Параллель, которую проводит Цветаева между Казановой и другим итальянским авантюристом, известным под именем графа Калиостро, позволяет нам рассмотреть его образ в последней части данной главы. Как и в случае с Казановой, источник, используемый Цветаевой при обращении к образу Калиостро, литературный - роман Дюма45.
В заключении подводятся итоги проведенного исследования в целом и делаются выводы.
Диссертация дополнена приложением, в котором приводится перевод тех мест из «Мемуаров» Казановы, которые оказались особенно важными при разборе пьес «Приключение» и «Феникс» и не знакомы большинству русских читателей. Отсутствие «Мемуаров» Казановы на русском языке полностью, послужило причиной выполнения нами данного перевода, который мы посчитали необходимым включить в нашу работу.
Перевод выполнен по следующему изданию: Casanova Giovanni Gia-como. Storia della mia vita I G.G. Casanova. - A cura di Carlo Cordie. - Roma: Casini, 1961-1963.-4 v.
Сверен по изданию: Casanova, Giacomo. Memoires de J. Casanova de Seingalt ecrits par lui-meme suivis des fragments des memores du prince de Ligne IG. Casanova. - Nouv. Ed. Collationnee sur Г edition original de Leiprick. - Paris, Gamier, s.a. - 8 v.
Стихотворения, пьесы и драматические произведения Цветаевой цитируются по наиболее полному изданию: Цветаева М.И. Собрание сочинений в 7 тт. - М.: Эллис-Лак, 1994-1995.
евской интерпретацией его становятся пьесы «Приключение» и «Феникс», а также несколько стихотворений. Замысел третьей пьесы, «Лео», остался неосуществленным. 45 См. IV, С. 168-169.
Италия до Италии
Знакомство Цветаевой с итальянской культурой состоялось в раннем детстве. Иван Владимирович Цветаев, ее отец, часто бывал в Италии и активно привлекал детей к делу создания Музея Изящных Искусств46, одно из значимых мест в котором занимала коллекция слепков итальянской скульптуры. Музей был для дочерей Цветаева младшим братом, почти живым существом. Благодаря ему «идея Италии» у Цветаевой сформировалась еще до посещения самой страны.
Летом 1933 г. у Цветаевой появляется замысел создать своеобразный письменный памятник отцу и матери: она пишет серию очерков о своем детстве, в которых создается легенда о каждом члене семьи. Среди прочего, три произведения, в которых просматривается влияние деятельности отца на ее мировосприятие: «Музей Александра III», «Лавровый венок», «Открытие музея» (1933 г.), а также четыре маленьких текста на французском языке, объединенных под названием «Mon pere et son Musee» («Отец и его музей», 1936 г.). Что касается непосредственно посещения Италии, основные сведения о пребывании семьи Цветаевых в Нерви находим в очерке «Дом у старого Пимена» (1933 г.).
Валерия и Анастасия Цветаевы не раз заявляли, что Марина Ивановна в своей прозе преобразила картину их детства, исказила образы родственников, и достаточно далека от правды факта. Исследовательница-цветаевовед С. Ельницкая, разделяя такую точку зрения, отмечает, что М. Цветаева создала в своей автобиографической прозе «свою правду», и жизнь в ее произведениях не столько «отражена», сколько «преображена»: «Персонажи, населяющие цветаевскую автобиографическую прозу .. . не реально существовавшие люди, известные нам по биографии Цветаевой (при всей узнаваемости в этих образах их прототипов), а именно действующие лица ее художественного мира, созданные по тем же законам ее мифотворческого мировосприятия .. . »47.
Для самой Цветаевой мифотворчество и есть вся правда. Она сама подсказывает читателю мифологические подтексты «Дома у Старого Пимена»: «И так как всё - миф, так как не-мифа - нет, вне-мифа - нет, из-мифа -нет, так как миф предвосхитил и раз навсегда изваял - всё, Иловайский мне ныне предстает в виде Харона, перевозящего в ладье через Лету одного за другим - всех своих смертных детей» (V, С. 111). Опираясь на слова Тре-диаковского о поэтическом мышлении, она видит «как вещь могла и долженствовала быть» (V, С. 519), а вместе с вещью человек или событие.
В. Швейцер и И. Кудрова отрицают наличие вымысла в цветаевской прозе о детстве. Они видят в автобиографических очерках Цветаевой своеобразное исследование феномена поэта в ребенке.
Цветаева действительно основывается именно на своих детских впечатлениях об отце и матери, Иловайских и т.д. «Мое дело на земле - правда, хотя бы против себя и от всей своей жизни», - говорит Цветаева (НСТ, С. 449).
Таким образом, В. Швейцер и И. Кудрова трактуют понятие «факта» с точки зрения психологии, исходя из цветаевского самосознания. «Факт» -не то, как «было», а то, как это «было для Цветаевой».
Нам кажется, что необходимо учитывать точку зрения как сторонников одной позиции, так и другой. Конечно, Цветаева перерабатывает имеющийся в ее памяти материал, придавая ему достаточно заметную мифологическую окраску, зачастую ошибаясь с датами, событиями, но лишь с теми, о которых у нее нет достоверных сведений. Часто она выявляет в описываемом человеке то, что не замечают другие, что запало ей в память, и при этом стремится не отступать от «правды», в том виде, в каком она ее понимает.
Все это подводит к тому, что цветаевскую автобиографическую прозу мы будем рассматривать не только как результат художественного преображения действительности, но и как фактический источник, так как «факт» нам интересен, прежде всего, в том виде, в каком он присутствовал в сознании поэта.
Из очерка «Музей Александра III» мы узнаем, что уже с ранних лет Цветаева помогает отцу, ведет его немецкую переписку (вплоть до 1913 г.): «К одиннадцати годам и я втянулась в работу, а именно, по летам, когда мы все съезжались, писала отцу его немецкие письма. (Отец языки знал отлично, но, как самоучка, и пиша и говоря, именно переводил с русского. Кроме итальянского, который знал как родной и на котором долгие годы молодости читал в Болонском университете)» (V, С. 160)49.
Очевидно, что Цветаева была близко знакома и с русской перепиской отца, доступ к которой, как и к дневникам, она получила после его смерти. Но и ее детских воспоминаний достаточно, чтобы понять, что соприкосновение с процессом создания музея заложило те основы восприятия Италии, которые сопровождали Цветаеву во взрослой жизни.
Вот одно из таких воспоминаний: «Во дворе будущего музея, в самый мороз, веселые черноокие люди перекатывают огромные, выше себя ростом, квадраты мрамора, похожие на гигантские куски сахара, под раскатистую речь, сплошь на р, крупную и громкую, как тот же мрамор. «А это итальянцы, они приехали — из Италии, чтобы строить музей. Скажи им: «Buon giorno, come sta?». В ответ на привет — зубы, белей всех Сахаров и мраморов, в живой оправе благодарнейшей из улыбок. Годы (хочется сказать столетия) спустя, читая на листке почтовой бумаги посвященную мне О. Мандельштамом «Флоренцию в Москве» — я не вспомнила, а увидела тех итальянских каменщиков на Волхонке» (V, С. 157). Этот отрывок перекликается с «Воспоминаниями» Анастасии Ивановны: раскатистое «р» итальянской речи, которое у младшей сестры возникло при воспоминании о Нерви (это одно из ее первых впечатлений об Италии и оно звучит звуком первой встречи с этой страной), у Марины Ивановны связывается с Музеем: с до-встречей, Италией в Москве (итальянские каменщики - воплощение Италии). Не случайно возникает у нее ассоциация со строкой Мандельштама.
Детство: год в Нерви
Первый раз Цветаева оказалась в Италии в связи с болезнью матери: семья отправилась в местечко Нерви близ Генуи (осень 1902 - весна 1903 г.).
Сведения о пребывании семьи Цветаевых в Нерви немногочисленны. Основными источниками являются воспоминания сестер, Анастасии и Валерии Цветаевых53. В сводных тетрадях, записных книжках, письмах, некоторых стихах, но в первую очередь в автобиографической прозе («Дом у Старого Пимена», «О Германии» (из книги «Земные приметы») Марины Ивановны также нашли свое отражение воспоминания о Нерви5 .
Нерви осталось в сознании сестер Цветаевых на всю жизнь. Помимо новых знакомств, которые способствовали формированию характеров Марины и Аси, знаменательны еще несколько фактов: первая встреча с морем, итальянской природой, смертью.
Особенности Нерви как популярного в конце XIX - начале XX века курорта для больных с легочными заболеваниями, а затем и русской колонии, подробно описаны в уже упоминавшейся книге Н. Комоловой ив статьях (в том числе на итальянском языке), А. Докукиной56.
Городок этот начинает принимать первых иностранцев примерно с 1863 года, после того как в середине Х1Х-го века была замечена благотворность воздуха этого места для больных туберкулезом: «Маленькое местечко с изумительным воздухом, с температурой, о которой можно только мечтать, с роскошью цветов и экзотических фруктов - все это делает Нерви похожим на земной рай»57. Иван Владимирович Цветаев с семьей (кроме сына Андрея) прибывает в Нерви осенью 1902-го года. О скорой поездке в Италию Цветаев упоминает в письме Ю.С. Нечаеву-Мальцеву от 27 сентября 1902 г. , а его первое письмо из Нерви датировано 20 ноября59. Он поселяется в «Pension Russe», открытом в 1898 году А. Мюллером на улице Capolungo 32/34.
Валерия Цветаева в своих воспоминаниях так описывает обстановку цветаевских комнат в «Русском пансионе»: «Наши три комнаты второго этажа выходили окнами одни на улицу, другие в сад. Окна очень высокие, открывались они от самого пола, как дверь. В жару можно было заслонять их изнутри легкими деревянными темно-зелеными ставнями - жалюзи. Это давало приятную полутень, прохладу и заглушало уличный шум. В саду, по всему фасаду и под нашими окнами, проходила дорожка с трельяжем из металлических брусьев, сверху и по стенам густо увитым вьющимися розами» ... 60. Эти окна вспомнит и сама Цветаева в книге «Земные приметы»: «в темнеющей итальянской комнате, где окна как двери - он [умирающий немец Рёвер - Т.Б.] учил нас с Асей бессмертию души» (IV, С. 543).
В первый день после приезда Цветаевы посещают кладбище Сатро-santo в Генуе, понравившееся девочкам своими неказистыми гипсовыми статуями безвестных художников «так сильно и искренне, что и Микеланджело бы не помог» . Жадное вылавливание пока что редких знакомых слов из «звонкого цокота итальянской речи» Анастасия Цветаева характеризует как «веселое колдовство», которое становится одним из первых развлечений по прибытию в Италию.
Анастасия в «Воспоминаниях» пытается воссоздать свое детское восприятие Нерви: запахи, вкусы, впечатления от людей. Она пишет о прошлом, как о настоящем («ему шестнадцать лет», «он не умеет драться», «не знает немецкого»)62. «Она стремится передать всю распахнутость детской души впечатлениям бытия и вследствие этого почти задушена подробностями, которые ей с готовностью преподносит щедрая память. ... Она не просто вспоминает, а на наших глазах будто переживает все заново — и с такой радостной силой чувства, которой мог бы позавидовать юноша»63. Валерия, напротив, вспоминает. Италия для нее - далекое прошлое, но и в этом прошлом она - взрослая и судит обо всем с позиции девятнадцатилетней барышни. Вот как она воссоздает атмосферу первых дней приезда: «Для нас, приезжих, непривычно, удивительно были живость и музыкальность итальянцев. Поражало количество уличных звуков, музыки, особенно музыки, всюду кругом. По улицам ездили механические, заводные пианино, бродячие эксцентрики, с пением куплетов и танцами разыгрывали какие-то комические сценки, нищая старуха прекрасным звонким голосом пела арии из опер, мандолинисты, певцы с гитарой - все эти бродячие музыканты и артисты целыми днями ходили по садам отелей и пансионов, пели в кабачках, тратториях и просто на улице, под окнами высоких домов»64.
Впечатление об Италии как о стране пения, голоса, музыки отразится и у самой Цветаевой. Однажды в контексте размышлений о Казанове она заметит: «Музыкальность же его и стихотворчество - музыкальность и стихотворчество всей Италии» (ЗК 1, С. 151)65. «Сад наш кончался крутым скалистым спуском к морю, берег завален был большими камнями, обломками скалы - подойти к воде было трудновато. В первый же день приезда, Марина, поскользнувшись, очутилась в воде, в башмаках и платье. Умению лазить по скалам Асю и Марину научили неизменные их товарищи - двое мальчиков, дети хозяина пансиона. Все свое свободное время проводили они на скалах. Там было их воображаемое «разбойничье гнездо»; Володя - младший из мальчиков - стал «атаманом» и пошли у них игры одна другой увлекательнее»66. С Володей девочки быстро подружились. Он учился в итальянской школе и по-русски говорил с некоторым затруднением. С ним сестры узнали «свободу»: это был первый опыт разбойного бродяжничества и протеста против родительского «нельзя». В первый же день он показал им море совсем не таким, каким они увидели его днем ранее с отцом: море отца было «крошечно зажатой между каких-то неровно-стей пейзажного рельефа» узенькой полоской и пахло дегтем гавани , море Володи - «нестерпимый блеск серебра и зелени, занявшей всю даль»68. Смотреть на море можно было с секретной «маленькой Марины» - плат-формообразного выступа среди скал.
Ребята стали неразлучны, иногда к ним присоединялся и старший брат Володи, Жорж: «Тайком мы жжем костры, жарим уже жаренные, унесенные с наших тарелок рыбки, спрятанные под столом. ... Еще более тайком мы учимся от Володи и Жоржа - курению; это очень противно, но отставать от мальчиков нельзя.. .»69.
Письма юной Марины Цветаевой П.Юркевичу 51 в контексте чтения романов Габриеле Д'Аннунцио
Габриэле Д Аннунцио и его сочинения упоминаются Цветаевой, в основном, в эпоху становления ее таланта. Пик увлечения романами этого итальянского писателя приходится на 1908-1910 гг. К 1920 гг. имя Д Аннунцио полностью исчезает из цветаевских записей.
Цветаева была широко знакома с произведениями Д Аннунцио. Отдельные идеи и мотивы его романов встречаются уже в письмах к Юркевичу 1908 г., однако первое прямое упоминание Д Аннунцио мы находим в пись ме от 8 июля 1910 г.: «У меня к Вам, Петя, большая просьба: пожалуйста, прочтите Генриха Манна «Богини» и «Голос крови». ... Если сравнивать его с кем-нибудь - его, пожалуй, можно сравнить еще с D Annunzio. Знакомы ли Вы с произведениями последнего? Если нет - будьте хорошим мальчиком, прочтите его «Огонь», «Наслаждение», «Девы скал». ... Поймите, я прошу только для Вас. Сама я ведь читала эти вещи, и выгоды в том, что Вы их про чтете, для меня никакой нет. .. . Читайте, Понтик, Манна и Д Аннунцио и читая вспоминайте меня» (VII, С. 731-732).
Отметим соседство имен Д Аннунцио и Г. Манна. Популярность обоих писателей, упоминания в публицистике их имен в одном ряду, не могли не отложиться в сознании Цветаевой, в то время активно читающей «массовую» литературу.
Автор предисловия к полному собранию сочинений Г. Манна издания 1909 г. В. М. Фриче отмечает проитальянские настроения Манна и так характеризует героев его романа «Диана»: « ... Цари биржи, финансовые короли, эти собственники ежедневных газет кажутся Г. Манну какими-то дальними родственниками итальянцев эпохи Возрождения, духовными детьми великого авантюриста и властителя Цезаря Борджиа и как Д Аннунцио, с которым его часто сравнивали, с которым он имеет при большом различии много сходства, которого он быть может изобразил в лице поэта Марио Мальвольто в повести «Пинно Спано», Генрих Манн любит делать экскурсии в «золотой век» Ренессанса, черпать в нем вдохновение, образы и настроения»123.
Трилогия Манна «Богини» неоднократно упоминается в письмах Цветаевой к Юркевичу и Волошину (1908-1911 гг.). В одном из писем Цветаева подробно разбирает, почему следует прочитать Манна: «У Манна так: едет автомобиль, через дорогу бежит фавн. Все невозможное — возможно, просто и должно. Ничему не удивляешься: только люди проводят черту между мечтой и действительностью. Для Манна же (разве он человек?) все в мечте — действительность, все в действительности — мечта. ... Все — мечта и все возможно! Герцогиня это знает. В ней все, кроме веры. Она не мистик, она слишком жадно дышит апрельским и сентябрьским воздухом, слишком жадно любит черную землю. Небо для нее — звездная сетка или сеть со звездами. В таком небе разве есть место Богу? Ее вера, беспредельная и непоколебимая, в герцогиню Виоланту фон Асси. Себе она молится, себе она служит, она одновременно и жертвенник, и огонь, и жрица, и жертва. .. . Она грешница перед чеховскими людьми, перед социал-демократами, земскими врачами, — и святая перед собой и всеми, ее любящими» (VI, С. 41).
Итак, любовь Цветаевой к произведениям Манна, как следует из вышеприведенного высказывания, зиждется на двух составляющих: отсутствии черты между мечтой и реальностью, и утверждении жажды жизни (через образ главной героини романа «Богини»).
В произведениях Манна и Д Аннунцио высказываются сходные мысли, близкие по духу юной Цветаевой: «Генриху Манну точно доставляет огромное удовольствие доказывать, .. . что на земле больше нет великих людей», - отмечает переводчик собрания сочинений. - «И он сам и его героиня - герцогиня Асси встают перед вопросом: «Где же настоящие люди, светлые, бескорыстные, прекрасные, где жизнь, сверкающая в неувядающей красе, бьющая полным ключом?»124. Герои обоих писателей увлечены рассуждениями о мелочности сегодняшних людей и тоской по прошедшим эпохам.
В романе «Огонь» Д Аннунцио поэт Стелио, который должен произнести речь перед собравшейся толпой, восклицает: «Как все это жалко! ... В зале Большого Совета, на эстраде дожей, подыскивать метафоры, чтобы растрогать эти тысячи накрахмаленных грудей!» . В романе «Девы скал» главный герой мучится мыслью, что он вынужден жить в тот век, когда уже не за что умереть, когда нет места подвигу. Он ищет опасности для тела и страстей для сердца, чтобы отвлечься от этих мыслей: «Часто после возвышенных размышлений, снедаемый безумной жаждой испытания, я погонял своего коня, перепрыгивал высокие ограды и, преодолев ненужную опасность, чувст-вовал, что всегда и везде я сумел бы умереть» .
В записной книжке 1920-1921 г. Цветаева признается в своей любви к опасности, которая характеризовала ее с детства: «Что я еще люблю в природе: это превозможение. Опасные переходы, ("труднопроходимые места") в Альпах 11-ти лет!) - скалы, горы, 30-тиверстные прогулки, - действенность! Чтобы все устали, а я нет! Чтобы все боялись, а я перепрыгнула!» (ЗК2, С. 160).
Герой Д Аннунцио завидует своим знаменитым предкам, погибшим в боях, чьи кони по пояс тонули в крови, он считает смерть в бою прекрасной, он чувствует в себе эти древние силы, однако, не хочет осуществить себя ни на общественном поприще, ни в другой достойной цели, - он просто не видит таковой и думает обратить свои «энергичные порывы, такие бурные и пылкие»127 в живую поэзию, как нашептывает ему демоническое начало, веру в которое внушил ему Сократ.
Героя Д Аннунцио пленяют прекрасные речи, вдохновляющие на подвиг и сражения, победы римских полководцев, но толпа, с которой он ведет мысленный диалог, вопрошает: «А зачем это? В чем смысл, в чем цена жизни? Для чего жить?»128
«Искания» поэта находят сочувственный отклик у Цветаевой: «Если бы война! - пишет она Юркевичу 22. 06.1908, - Как встрепенулась бы жизнь, как засверкала бы! Тогда можно жить, тогда можно умереть! Почему люди спешат всегда надеть ярлыки?» (VI, С. 19).
Осенью того же года она отмечает: «Нет больше пороха в людях, устали они, измельчали, и не верю я, что эти самые, обыкновенные и довольные, могли бы воскресить революцию. Не такие творят, о нет! А м.б. те, что творят, настоящие, нежные и глубокие только и существуют, что в сочинениях Вербицкой и «Андрее Кожухове» Степняка. Можно бороться, воодушевляясь прочитанным, передуманным (никакими экономическими идеалами и настоящими марксистами нельзя воодушевиться), можно бороться, воодушевляясь мечтой, мечтой нечеловеческой красоты, недостижимой свободы, только недостижимой .» (VII, С. 730).
«История моей жизни»
Чтобы понять, как складывался и приобретал свою специфику образ Казановы в России в общем, и в произведениях Цветаевой в частности, следует обратиться к изучению основного произведения Казановы, озаглавленного им как «История моей жизни» и более известного как «Мемуары».
Мемуары Казановы в своем подлинном виде появились далеко не сразу: только в 1960-е годы. До этого, начиная с первого французского издания, осуществленного Ф. Брокгаузом в 1825-1829 гг. публиковалась пользующая-ся большой популярностью редакция Ж. Лафорга . Лафорг разбил рукопись Казановы на двенадцать томов, обозначил главы, снабдив их подзаголовками, переделал текст в соответствии с требованиями французского языка своего времени, а также с современными его эпохе вкусами. Он смягчил слишком откровенные сцены, образы и выражения, назвал текст «Мемуарами» и подарил ему жизнь. Именно «исправленный» Лафоргом вариант был известен Цветаевой.
Этот текст восхищал своим французским языком весь XIX век, сделал Казанову известным, а заодно и заставил сомневаться в подлинности его творения: «Сент-Бёв восхищался «прозрачно-легким стилем» венецианца, его «аристократическим изяществом», Барбе д Оревилли утверждал, что Казано-ва столь же удивительно владеет чужим языком, что и Антуан Гамильтон» . Меж тем, по словам Князя де Линя, знавшего Казанову в последние годы его жизни, французский язык последнего был «варварский, чудной, но стремительный и притягательный»183.
Вскоре стало известно, что опубликована не подлинная рукопись, а ее обработка, однако это не уменьшило восхищения «Мемуарами»: «Несмотря на то, что рукопись Казановы была «исправлена» рукой заурядного литератора 20-х годов и что, таким образом, в печати нет подлинного текста мемуаров, эта книга может служить примером повествовательной прозы», - писал в 1911 г. П. Муратов184.
При наличии большого интереса к личности Казановы, до сих пор не издано ни одного полного перевода «Мемуаров» на русский язык. Нам пришлось подготовить собственный перевод интересующих нас мест источника. Двенадцатитомный труд Казановы представлен на нескольких языках, но только не на русском. И виной тому не переводчики, а, скорее, неудачно сложившиеся обстоятельства. Вот краткая история русских переводов.
Первым русским поэтом, проявившим интерес к Казанове, был еще Пушкин . В 1823 г. «Сын Отечества» (т. 86-87) публикует отрывок из записок венецианца под названием «Париж в половине XVIII столетия» (в переводе с немецкого издания).
В 1861 г. эстафету подхватывает Достоевский, публикуя в № 1 своего журнала «Время» фрагмент «Заключение и чудесное бегство Жака Казановы из венецианских тюрем (Пломб)». В 1874 г. «Русская старина» (№ 9) предлагает читателям отрывок из «Мемуаров», посвященный пребыванию Казановы в России (пер. Д. Рябинина). Наконец, в 1887 г. выходит (переиздание -1902г.) издание, подготовленное В.В. Чуйко, самая большая публикация на русском языке в этот период, включающая в себя рассказы о странствиях Казановы в зрелые годы жизни. В 1901 г. К. Введенский публикует историю любовных похождений Казановы в вольном пересказе.
Первое научное издание «Мемуаров», подготовленное во второй половине 1920-х годов Б.И. и Г.И. Ярхо, М.А. Петровским и С.А. Шервинским, так и не увидело света. Из запланированных десяти выходит только первый том (в издательстве «Круг» 1927г.), включающий в себя первый и часть второго тома «Мемуаров» с минимальными сокращениями. Это повествование о детстве и ранней юности венецианца. Судьба остальных переведенных частей неизвестна, да и вышедшее издание сразу же попадает в спецхран и становится раритетом.
В те же 1920-е годы в Берлине над переводом «Мемуаров» трудится редактор «Воли России» Марк Слоним. Издательство «Нева» в 1923 г. выпускает первый том этого издания, после чего закрывается. О Казанове забывают вплоть до 1990-х гг.
Интерес к Казанове в 1920-х гг., по всей видимости, был отголоском увлечения «Мемуарами» в Серебряном веке. Уже осмыслив их и включив в свой культурный багаж, поэтам и переводчикам захотелось предложить русский перевод «Мемуаров» и сделать тем самым этот памятник доступным для всех. Если раньше этому мешала царская цензура, считавшая «Мемуары» произведением слишком вульгарным, чтобы переводить его на русский язык целиком, а публика, желающая с ними ознакомиться, могла без труда заказать оригинал, то советская цензура постаралась лишить читателя не только перевода, но и оригинала. Все издания «Мемуаров» на иностранных языках, равно как и уже имеющиеся немногочисленные русские переводы, попали в спецхран.
Казанова был слишком не подходящей фигурой для Страны Советов, а описываемая им атмосфера великосветской жизни при дворах разных государей смущала бы умы еще больше, чем его любовные похождения. Зато через шестьдесят три года про него вспомнили. В России 1990-х гг. Казанова стал фигурой более чем актуальной, и его любовные похождения в первую очередь удостоились внимания переводчиков.
Говоря об интересе к Казанове в Серебряном веке, нельзя не сказать об осмыслении его образа русскими писателями. Не прошли мимо увлечения «Мемуарами» Блок, Ахматова, Волошин, и многие другие . Особенно следует отметить П. Муратова, который написал о Казанове в своих «Образах Италии» (1911) и посвятил ему одну из новелл книги «Герои и героини» (М., 1918).
Книга Муратова «Образы Италии» стала основой представлений об этой стране для его современников. Ее появление обозначило еще одну страницу итальянского текста в русской культуре. По мысли М. В. Серовой, Муратов прописал в своей книге концепцию классического искусства (его воплощением стало для Муратова чинквиченто, то есть искусство XVI-ro века, иными словами, эпоха Возрождения), которой увлеклись тогда многие деятели культуры. В частности, ее использовал Н.Гумилев, разрабатывая программу акмеизма: «В муратовской характеристике чинквеченто воплощена если не сама идея акмеизма, то во всяком случае близкое акмеизму ощущение момента расцвета-заката, определившее «акмеистическое» переживание культуры» .
