Содержание к диссертации
Введение 3
Глава I. Миф национального бытия в поэзии Николая Клюева 31
Глава II. Аксиологические и гносеологические основы
художественного мира Сергея Есенина 70
Глава III. Миф и реальность крестьянского быта в поэзии
Сергея Клычкова 122
Заключение 153
Библиография 158
Введение к работе
Новокрестьянская поэзия - самобытное явление в русской литературе XX века. В этой своеобразной ветви отечественной поэзии нашел отражение земледельческий крестьянский мир с его уникальной культурой, философией и судьбой, с его противоречиями и слабостями, неиспользованными возможностями. Новокрестьянская поэзия уходит корнями в глубину национального бытия, отражая как творческую память, самобытность русского народа, так и попытки реализоваться в новых исторических условиях.
В литературной ситуации первой трети XX века группа новокрестьянских поэтов не представляла собой организованного, специально оформленного литературного течения с единой теоретической платформой, творческой программой, как это имело место в случае с символизмом, футуризмом, акмеизмом, имажинизмом и другими литературными группами. Это был круг поэтов, родство которых осознавалось ими не по единству художественных приемов (поэтики), а скорее мировоззренчески и со-словно. Интересно отметить, что сами поэты не стремились закрепить свою общность программно, эстетически, даже объединяющее их название пришло со стороны: они были выделены из традиционной крестьянской поэзии в особую группу критиком В. Львовым-Рогачевским, давшим им лишь в 1919 году название "новокрестьянские" (178, 43). В нее он включил Н.А. Клюева, С.А. Есенина, С.А. Клычкова, П.В. Орешина, А.В. Ширяев-ца, П.А. Радимова, А.А. Ганина и др. Вслед за В. Львовым-Рогачевским в 1920-е годы А. Лежнев в духе времени обозначил их как "новокрестьянскую группировку" (160, 108). Тогда же название "новокрестьянская поэзия" было применено И. Ежовым ко всем крестьянским поэтам - современникам революционной эпохи (92, 40). Традиция оказалась устойчивой. И в 1960-е годы К. Зелинский называл их "новокрестьянскими" или "ново-
крестьянами" (109,174). Позже тематическое определение стало термином, введено в "Историю русской литературы" (119, 1983 г.). Им пользуется и современное литературоведение, квалифицируя "новокрестьян" как "неонародническое направление в русской литературе начала XX века" (2, 1979 г.).
В этом тематическом определении легко различима сословная, классовая составляющая, свойственная революционной эпохе ("крестьянская" - "пролетарская" литература), политизированная ориентация которой сохранялась едва ли не на протяжении всего XX века. Мы хотим обратить внимание на первую часть термина "ново-", смысл которой представляется более значительным, чем простое указание на время ("старое" - "новое"). Поэзия тех, кто был назван новокрестьянами, не была логическим продолжением творчества крестьянских поэтов второй половины XIX века, вошедших в литературу как "поэты из народа", "поэты-самоучки", а позднее "поэты-суриковцы" едва ли не как этническая разновидность русской лирики. Народническая критика, несмотря на декларируемый пиетет в отношении поэтов из крестьян, осознавала их несамостоятельность в художественных решениях.
Нельзя новокрестьянскую поэзию считать наследницей и кольцов-ской традиции в русской лирике уже по одному тому, что новокрестьяне не принимали отношения к себе как к чему-то экзотическому, как воспринимался поэт-прасол. Стихийная талантливость А.В. Кольцова удивляла читающую публику, а разработка им поэтических тем в значительной степени была связана с миром природы и местом человека в ней - от изображения "доли горькой" бедняка, характерного для поэта-самоучки, до восторга перед "великой тайной" природы, что выводило лирику А. Кольцова за тематически ограниченные пределы крестьянской поэзии.
Лирика крестьянских поэтов второй половины XIX века сохранила кольцовскую традицию радостного восприятия природы ("И твоим зеле-
ным шумом / Словно сказкой очарован...", Все в мире ожило с весной, / Зазеленелися поля..." (С. Дрожжин)), понимания работы на земле как блага ("Успешно работа идет: / Ложится земля бороздами; / А солнце на пахаря льет / С небес золотыми лучами" (С. Дрожжин)). Однако эта сторона кольцовского наследия оказалась заметно потеснена социальной темой, которой нередко определялся и исчерпывался эмоционально-духовный мир героя. Так, уже первые строки стихотворений И. Сурикова несут жалобы крестьянина на свою жизнь: "Эх ты, доля, эх ты, доля...", "Бедность ты, бедность...", "Сиротой я росла...", "Ах, нужда ли ты, нужда...", "Тяжело и грустно...", "Сердцу грустно, сердце ноет...", "Нет мне радости, веселья..." и т. д. Это подтверждают и типичные названия стихотворений разных авторов: С горя, Бедность, Горе, Нужда, Доля бедняка (И. Суриков), Голодная, Сиротинка (С. Дрожжин) и т. д.
В лирике поэтов-суриковцев происхождение, принадлежность к крестьянству вольно или невольно трактовались как социально ущербные, ограничивающие творческие возможности, определяющие индивидуальную судьбу. И это был один из результатов влияния народнической идеологии. Восприятие поэтов-крестьян исключительно как певцов горькой бедняцкой доли объясняется господствующим представлением о народе как униженной, безликой массе, творческие способности которой подавлены тяжелым, безрадостным трудом. На фоне доминирующей дворянской культуры крестьянская поэзия, принявшая в центр своего изображения жизнь крестьянина, не могла не выглядеть как маргинальное и в целом политизировано оцениваемое явление в русской литературе.
Рубеж XIX-XX веков - время выработки совершенно иного отношения к народу и народной культуре, время серьезных попыток целостного, системного разговора о ней во всех областях искусства.
Со второй половины XIX века начинается активное научное изучение фольклора. Выходят работы А.Н. Афанасьева "Поэтические воззрения
славян на природу: Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований" (1866-1869), М. Забылина "Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия" (1880), М. Никифоровского "Русское язычество. Опыт популярного изложения научных сведений о языческой религии русских славян" (1875), И.П. Сахарова "Сказания русского народа. Народный дневник. Праздники и обычаи" (1885), Д.Н. Садовникова "Загадки русского народа" (1876), П. Рыбникова "Песни, собранные П. Н. Рыбниковым" (1861-1867) и мн. др. В них народное миропонимание раскрывается через быт, ритуал, народное искусство.
Русский фольклор, народный быт и верования начинают рассматриваться системно, как естественная составляющая народной культуры, глубина традиций которой может быть соотносима лишь с общим мировым процессом. Научные, системные подходы к фольклору, этнографии, обрядовой стороне народной жизни существенно меняют и национальное самочувствие, и отношение к народным истокам культуры. Результатом деятельности этнографов, фольклористов можно считать развитие новых форм изучения и популяризации народной культуры. Так, в 1901 году в Москве была организована Музыкально-этнографическая комиссия, объединившая передовых музыкальных деятелей столицы, посвятивших себя делу собирания и пропаганды народных песен. В ее состав вошли А. Листопадов, М. Пятницкий, Н. Римский-Корсаков, Ф. Шаляпин и др. Задачу комиссии сформулировала Е. Линева в предисловии к первому выпуску собранных ею "Великорусских песен": "На собирателях лежит обязанность спасти произведения народного гения от неумолимой руки времени, сохранить песню от гибели или от искажения" (262, 293). Стремясь "сохранить песню от гибели" и популяризовать ее, М.Е. Пятницкий в 1910 году организует Русский народный хор.
В орнаментальной музыке появляется множество обработок народных песен. Например, А. Лядов сочиняет "Восемь русских народных песен
для оркестра" (1905). В них присутствуют типичные образцы народного песнетворчества разных жанров: духовный стих, рождественская колядка, лирическая протяжная, шуточная, былина, колыбельная, плясовая и хороводная. Композитор также пишет симфоническую картину "Баба-Яга", сказочную картину "Волшебное озеро", народное сказание "Кикимора".
Повышение интереса к народному искусству способствовало развитию ансамблевой игры на русских народных инструментах. В 1880-е годы В.В. Андреев организует "Кружок любителей игры на балалайках", который в 1896 году был преобразован в Великорусский оркестр русских народных инструментов. Оркестр пользовался огромной популярностью в России и за рубежом, что свидетельствовало об остром интересе городской аудитории к исконно национальным формам музицирования (262, 291).
Попытки возрождения народного искусства коснулись и народных художественных промыслов. В 1882 году в Москве открывается "Торгово-промышленный музей кустарных изделий". Организуются мастерские по развитию и восстановлению художественных промыслов в Абрамцеве, Та-лашкине, Хохломе, Скопине, Торжке и др., возрождается ткачество, плетение кружев, ковроделие, гончарное дело, ложкарный промысел, роспись ложек, половников, мисок и т. д. Ранее мало известное русскому образованному обществу народное декоративно-прикладное искусство было воспринято как "новый, невиданный мир народного творчества прошлых эпох, как бы чудом сохранившийся, покоряющий необычайной искренностью, свежестью мироощущения, жизнерадостностью, величавой простотой и богатством воображения" (263, 319).
В русском обществе начала века обостряется интерес к сектантам и старообрядцам, - по мнению Блока, носителям "бунтарского" начала, преобладающего в "народной душе". К ним тянутся Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, пытаясь найти свой "переход к народу". О сектантах и старообрядцах пишут М. Пришвин, В. Бонч-Бруевич, А. Пругавин и др.
Константин Бальмонт выпускает сборники "Жар-птица" (1907), "Зеленый вертоград. Слова поцелуйные" (1909), стилизованные под сектантские песнопения.
В то же время обозначается интерес к язычеству, более глубинному пласту народной жизни и культуры (например, сборник С. Городецкого "Ярь" (1907)).
Влияние народного искусства, его образов, тем, мотивов сказалось на видах искусства, традиционно считавшихся элитарными: в классической музыке (С. Рахманинов - "Три русские песни", И. Стравинский -"Китеж", "Свадебка" и др.), опере (Н. Римский-Корсаков - "Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии", "Садко", "Кащей бессмертный", А. Гречанинов - "Добрыня Никитич" и др.), балете (М. Фокин и В. Нижин-ский ставят, а С. Дягилев вывозит в Париж на Русские сезоны "Петрушку" и "Жар-птицу" И. Стравинского), живописи (В. Серов - "Осенью", "Октябрь", "Баба в телеге", "Безлошадный", "Баба с лошадью", М. Врубель -"Микула Селянинович", "Морская Царевна", "Царевна Лебедь", В. Васнецов - "Аленушка", "Богатыри" и т. д.), скульптуре (М. Чижов - "Крестьянин в беде", Л. Позен - "Нищий", В. Бекмишев - "Деревенская любовь", А. Голубкина - "Марья", "Иван Непомнящий", С. Коненков - "Старик на завалинке", "Слепой старик" и т. д.).
Таким образом, на рубеже XIX - XX веков были созданы не только условия для систематизации и научного изучения фольклора и этнографии, но - что представляется более важным - нового отношения к истории страны, народа, определившего и иной тип эстетического переживания. Народная культура начинает восприниматься как организатор и регулятор крестьянской жизни, как источник утраченного знания, забытых ценностей. На таком глубинном основании возникла поэзия начала XX века, вошедшая в историю литературы как новокрестьянская. Народная культура, все формы ее бытования были осознаны как источник эстетического, спо-
собный питать "высокое" искусство.
Творчество новокрестьянских поэтов было оценено современниками как самобытное явление в русской литературе начала XX века, обладающее новизной и ярким образным строем: "... их стихи зазвучали, заиграли огнем, заискрились талантом, засверкали силой и заразили удалью" (178, 108). В нем современники увидели возвращение к ценностям народной культуры, целостной и гармоничной, имеющей нравственную основу. Вот почему возникла необходимость в термине, отличающем существенно новое эстетическое явление от уже сложившегося, но внешне не прерывающем генетической связи с господствующей традицией. Однако сам термин "новокрестьянская поэзия" оставлял довольно широкие возможности для привычных истолкований: возникнув как спор с народнической традицией сословного подхода к поэзии, он в конце XX века был использован современным литературоведением для возвращения в лоно классовых формул и определений ("неонародническое направление").
Признав ограниченность термина, не раскрывающего сути явления, обратимся к общей характеристике последнего. Новокрестьянская поэзия возникла в начале XX века как попытка адекватного ответа на общественную потребность. Россия стремительно втягивалась в революцию, перспективы которой отчетливо показал 1905 год. Как известно, авторы сборника "Вехи" (1909) сделали энергичную попытку предупредить русскую интеллигенцию о грозящей опасности, но даже они лишь отдаленно смогли наметить масштабы будущей катастрофы. Говоря об опасностях, грозящих России, авторы "Вех" их преодоление связывали прежде всего с интеллигенцией. "Худо ли это или хорошо, но судьбы Петровой России находятся в руках интеллигенции, как бы ни была гонима и преследуема, как бы ни казалась в данный момент слаба и даже бессильна эта интеллигенция", — пишет С.Н. Булгаков в статье "Героизм и подвижничество" (48, 25). Именно в интеллигенции видит С.Н. Булгаков наиболее точное выражение
русскости, противопоставленной западному мещанскому быту: "Законченность, прикрепленность к земле, духовная ползучесть этого быта претит русскому интеллигенту, хотя мы все знаем, насколько ему надо учиться, по крайней мере, технике жизни и труда у западного человека. В свою очередь, и западной буржуазии отвратительна и непонятна эта бродячая Русь, эмигрантская вольница, питающаяся еще вдохновениями Стеньки Разина и Емельки Пугачева, хотя бы и переведенными на современный революционный жаргон..." (48, 28).
Как видим, этим традиционным для начала XX века противостоянием структурированного Запада ("буржуазии") и "бродячей Руси" описана исходная предреволюционная ситуация. И даже у С.Н. Булгакова в ней нет места крестьянину, его укорененности в быте, в земледельческом труде.
Традиционно не найдут места крестьянину в предреволюционном противостоянии общественных сил все его участники - от народников до пролетарских идеологов. И Н. Клюев один из немногих, которому выпадет честь открывать галерею поэтов-новокрестьян, увидит в крестьянине, его быте, психологии созидающее и стабилизирующее начало. Накануне русской революции поэты-новокрестьяне создали свой миф о Руси-хранительнице, о стране крестьянского изобилия, включая и себя в ее мифологизированное пространство.
Считая себя "голосом из народа", новокрестьянские поэты
подчеркивали свое крестьянское происхождение и поэтическую
родословную. В автобиографическом рассказе "Гагарья судьбина"
Николай Клюев ведет родословную от своей "светлой матери",
"былинницы" и "песенницы", высоко оценивая ее поэтический талант.
Сергей Клычков признавался, что "языком обязан лесной бабке Авдотье,
речистой матке Фекле Алексеевне" (76, 107). В атмосфере народной
поэзии рос Сергей Есенин: "К стихам расположили песни, которые я
слышал кругом себя, а отец мой даже слагал их" (1, V, 5). Новокрестьяне
вполне осознанно дорожили своей биографией и не отказывались от
и не отказывались от родовых примет, что выражалось в их внешнем облике, одежде. По мнению В.Г. Базанова, они "разыгрывали социальный водевиль с переодеванием", "превратили и свой образ жизни, и свою внешность в наглядное средство агитации", цель которой - утверждение самоценности крестьянского мира (28, 106, 109). Исследователь подчеркивает осознанность, демонстративность, полемическую остроту этого "водевиля", задача которого - стремление "подчеркнуть значение крестьянских поэтов в общественном и литературном движении", противопоставить себя петербургским литературным салонам, с пренебрежением относившимся к деревне (28, 14, 16). Однако протест новокрестьян не был самоцельным, эпатирующим. Они хотели быть услышанными и потому говорили на языке, понятном обществу. Видя в подобном поведении новокрестьянских поэтов "определенную литературную позицию", В.Г. Базанов вписывает ее в контекст культуры начала XX века, для которой была характерна "маскарадность, стилизованность, ряженость" (28, 16-17). Новокрестьянские поэты хотели быть естественными в русле культурной ситуации начала века, когда каждое литературное течение "настойчиво подчеркивало свою "знаковость", приоритет своего мировидения (28, 17), но, на наш взгляд, и не хотели раствориться в чужом окружении. Отсюда и подчеркнутая простоватость Н. Клюева, "гетры"-валенки С. Есенина и пр. Глубинное родство с народным духом, осознание самоценности крестьянского мировосприятия, новая общественная ситуация способствовали тому, что, в отличие от своих предшественников, новокрестьянские поэты именно в характере русского земледельца видели свою опору.
Свежесть лирических голосов, своеобразие мировосприятия, ориентация на самобытное крестьянское слово обратили на себя внимание литературной общественности, и в массе разноречивых отзывов преобладала высокая оценка поэзии новокрестьян А. Блоком, Н. Гумилевым, В. Брюсо-вым, А. Белым, А. Ахматовой и др. Ее типологическими качествами стали
ориентация на традицию и ее длительность, известная ритуальность в выборе героев, острое, свежее чувство природы, отношение к крестьянскому быту как к целостному и ценностному миру и т. д.
Революция 1917 года, связавшая судьбу страны, ее будущее с пролетариатом, существенно изменила общественное мнение. Пролетарская культура, ищущая не только собственный поэтический язык, идеологию, но и читателя, агрессивно потеснила поэтов-новокрестьян, еще совсем недавно бывших голосом народа, трансляторами народной культуры. В середине 1917 года оформляется движение Пролеткультов, которое ставит перед собой крупномасштабную задачу - создание пролетарской культуры. Исходя из абсолютного отрицания прошлого, пролеткультовцы пытаются создать новое, революционное искусство с чистого листа, отрицая традицию как сдерживающее начало. Творцом новой культуры, по их мнению, мог стать только пролетариат - социальный слой, не укорененный в прежнем быте. Огромный культурный слой, духовный опыт народа, питавшие творчество новокрестьянских поэтов, оказались не востребованными в новой эстетической ситуации. Таким образом, модель культуры, предлагаемая пролеткультовцами, отвергала крестьянскую культуру. Литературному противостоянию пролеткультовцев и новокрестьян суждено было выйти за рамки культуры, поскольку в полемику вмешались внелитературные факторы.
С 1920-х годов негативное отношение к новокрестьянской поэзии определялось динамично менявшейся политической ситуацией: сначала введением продразверстки, затем индивидуального налогового обложения в деревне, позже - курсом на индустриализацию и массовым раскулачиванием. Новокрестьянские поэты довольно скоро стали объектом не только литературных преследований и травли. Их имена стали синонимами опасных для жизни определений: "певцы кулацкой деревни", "кулацкие поэты", "бард кулацкой деревни" (О. Бескин о С. Клычкове). Их обвиняли в нацио-
нализме, антисемитизме, "благоговейной идеализации прошлого", "восхищении перед патриархальной рабовладельческой Русью" (О. Бескин о С. Клычкове, В. Князев о Н. Клюеве), в неприязни к новому, индивидуализме, мистицизме, реакционной идеализации природы, а подчас и прямо зачисляли в разряд классовых врагов (О. Бескин, Л. Авербах, П. Замойский, В. Князев). В сознание читателей внедрялась мысль о бесперспективности новокрестьянской поэзии, ее классовой чуждости.
Политическое содержание высказанных обвинений подтверждалось запретом на творчество. В конце 1920-х годов был взят курс на отлучение Клюева, Клычкова, Орешина, Есенина (посмертно) от литературы. Ново-крестьяне стали объектом издевательских статей и пародий. Известны нападки А. Безыменского на Н. Клюева, литературно-политическая полемика О. Бескина и С. Клычкова, но, пожалуй, самый сокрушительный удар был нанесен по С. Есенину статьей Н. Бухарина "Злые заметки", опубликованной в 1927 году в газете "Правда". Главный идеолог партии, Н. Бухарин осознает, что мишенью его прямолинейных, фельетонных нападок является крупнейший национальный поэт, которого невозможно уничтожить грубым политическим шаржированием. Есенинские стихи не поддаются фальсификации, осмеянию даже такого полемиста, как Н. Бухарин. И потому он идет на подлог. Он пишет якобы не столько о поэте Сергее Есенине, сколько о "есенинщине - явлении самом вредном, заслуживающем настоящего бичевания" (41, 208). Расправляясь в статье с ушедшим поэтом, он целил свое осуждающее слово в тех, кто и после смерти С. Есенина продолжал мыслить категориями крестьянской культуры. Стремление скомпрометировать не только поэта, но прежде всего его поэзию, мировосприятие, общественную позицию было частью государственной политики раскрестьянивания, борьбы с мужиком.
1930-е годы - период творческого молчания и замалчивания новокрестьянских писателей: они пишут "в стол", занимаются переводами (на-
пример, С. Клычков). Их оригинальные произведения не публикуют. Последовавшие в 1937 году репрессии надолго вычеркнули имена Николая Клюева, Сергея Клычкова, Петра Орешина и др. из литературного обихода.
Интерес к творческому наследию крестьянских поэтов возобновляется лишь в 1960-80-е годы с возвращением поэзии Сергея Есенина. Одна за другой выходят работы, посвященные творчеству поэта, - Е.И. Наумова (216, 217), A.M. Марченко (188, 189), Ю.Л. Прокушева (250), B.C. Выход-цева (60, 61), В.Г. Базанова (24, 27), В.В. Коржана (145), СП. Кошечкина (150), П.Ф. Юшина (364), А.А. Волкова (52), Э.Б. Мекша (192, 193, 194, 195, 196, 197,198), В.И. Харчевникова (337, 338)) и других.
Достаточно быстро обнаруживается "социальный заказ", определившийся отношением советской критики к крестьянству в революции. 1960-е гг. сужают творчество С. Есенина до рассмотрения одной деревенской темы. Есенин не погружен в литературный процесс первой трети XX века, его творчество представлено как иллюстрация политической незрелости и провинциальности, от которых С. Есенин постепенно избавляется (или не может избавиться). Рассматривая поэта в русле идеи революцио-низации крестьянства, литературоведы 1960-х гг. отмечают его "пассивную общественную позицию" (Е. Наумов, Ю. Прокушев, П. Юшин, А. Волков). Серьезным препятствием для создания стройной картины политического роста поэта стали религиозные мотивы его творчества и самоубийство, обстоятельство которого до сих пор вызывают много спекуляций.
Известным прорывом в есениноведении стали работы А. Марченко (188, 189). Она пытается преодолеть традиционную трактовку С. Есенина как певца природы и крестьянского быта. Перестав связывать мировоззрение поэта с его социальной принадлежностью, она обратилась в первую очередь к поэтике и уже не только к ее фольклорным истокам. А. Марчен-
ко вписывает творчество С. Есенина в контекст литературы серебряного века. Она отказывается рассматривать поэта как деревенского бытоописа-теля, говорит о нем как о живописце, старающемся выразить "лирическую идею". А. Марченко отмечает "столь характерное для поэтики его пейзажной лирики соединение простодушной непосредственности со строгим и даже суровым мастерством" (189, 26). Она не разделяет давних и неоспо-ренных упреков А. Воронского в идеализации крестьянской жизни. Обращение поэта к праздничной ее стороне исследователь справедливо объясняет укорененностью традиций народного искусства с бытом: "Ему нужно восстановить когда-то живые связи между искусством и повседневностью, искусством и бытом — связи самые естественные, самые необходимые, самые "значные", он хочет вернуть искусство в быт, сделав его <...> предметом первой необходимости; хочет, чтобы жизнь снова стала пронизанной поэзией, как некогда жизнь древней Руси" (189, 87). И это уже преодоление стереотипного подхода к поэту-крестьянину.
В 1980-е гг., как и сто лет тому назад, возобновился интерес к крестьянской культуре, к ее мифологической основе. В 1989 году переиздается труд М. Забылина "Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия", выходят работы Б.А. Рыбакова ("Язычество древних славян" (1981), "Язычество Древней Руси" (1987)) возвращаются в исследовательский обиход работы А. Афанасьева, появляются словари, книги по славянской мифологии. Как и в конце XIX века, общественная и культурная мысль стремится освоить эстетику крестьянского быта (напр., В. Белов "Лад. Очерки о народной эстетике"(1982)), осмыслить крестьянскую культуру как цивилизацию (напр., статьи К. Мяло "Оборванная нить. Крестьянская культура и культурная революция" (1988), И. Шафаревича "Две дороги - к одному обрыву" (1989)), увидеть в народном опыте возможность осмысления современных проблем.
В. Белов возвращает крестьянской культуре статус хранительницы
народной памяти, народного мироощущения. Детально воспроизводя особенности и нюансы ее бытования, он пытается сохранить в слове вытесняемый городской цивилизацией, исчезающий "лад" народной жизни. Невостребованность категории крестьянской культуры в современной исторической ситуации, утрата ее ценностной системы оценивается В. Беловым как отход страны от органичного, национального пути развития.
Близка к этой позиции историк К. Мяло. Она утверждает право на существование особого культурного пласта - крестьянской культуры: "Была самобытная и разнообразная крестьянская культура, как всякая культура, имеющая право быть независимо от того, нравится она нам или нет" (215, 246). Послереволюционные годы, стремясь "поскорее преодолеть "идиотизм" деревенской жизни", не увидев в ней ничего позитивного, попросту разрушили ее. Понесенные потери, по мнению К. Мяло, практически невосполнимы, о чем свидетельствует тот факт, что понятие "крестьянская культура", будучи долгое время невостребованным, "все еще не обрело законного гражданства и должно доказывать свое право на существование" (215, 246).
К. Мяло подчеркивает гибкость крестьянской цивилизации, которая готова принять любое новшество, но не позволяет, как всякая ценностная культурная система, затронуть свое мировоззренческое ядро, сутью которого являются "принципиальная космоцентричность", "идеальное равновесие вселенной" (215, 253). Она отмечает в крестьянской цивилизации "диалектику космоса, социума и единичной личности, когда, входя в общину (мир), человек через весь объем ее представлений как бы входил в "правильный" миропорядок. А только через связь с этим порядком он и мог обрести... высшее благо - спасение души" (215, 254).
Мысль К. Мяло о глубокой укорененности, устойчивости крестьянской цивилизации продолжает И. Шафаревич: "Это была самостоятельная цивилизация, органично складывавшаяся многие тысячелетия, со своим
экономическим укладом, своей моралью, эстетикой и искусством. Даже своей религией - православием, впитавшим гораздо более древние земледельческие культы" (347, 151). Крестьянскую цивилизацию, ориентированную, по мнению исследователя, на жизнь, сменила технологическая, неизбежный результат которой - уничтожение самого человека. Этот разговор обращен не в прошлое, для Шафаревича его актуальность несомненна. Шафаревич считает, что крестьянская цивилизация "может стать для нас наиболее ценной моделью органически выросшего жизненного уклада, у которого можно многому научиться, и главное, космоцентризму - жизни в состоянии устойчивого социального, экономического и экологического равновесия" (347, 164). "Деревенская" литература, по оценке ученого, потому и притягательна, что, "воскрешает крестьянскую цивилизацию - хоть и не в жизни, а в наших переживаниях", "указывает путь в будущее" (347, 165).
В 1980-е годы в связи с концепцией народной культуры как разрушенной крестьянской цивилизации формируется новый подход к изучению крестьянских поэтов, в первую очередь Николая Клюева и Сергея Есенина. Можно говорить о динамике подходов к творчеству С. Есенина в литературоведческой науке XX века. В целом для есениноведения характерно движение от политических по своему характеру выступлений к философскому осмыслению лирики поэта, к исследованию поэтики творчества Есенина. Отличительной особенностью есениноведения последних 15-20 лет является то, что в нем обозначилась и развилась тенденция к рассмотрению есенинской поэзии в генетической связи с основными ценностями мировой и национальной духовной культуры. Глубина поэзии Есенина осмысляется на основе ее народнопоэтического генезиса.
Выдвижение на первый план имен С. Есенина и Н. Клюева произошло не случайно. Временная дистанция позволила увидеть в некогда казавшейся единой "группировке" новокрестьянских поэтов не только те-
матическую близость, но и различия творческих установок. В свете формирования концепции утраченной крестьянской цивилизации Н. Клюев был осознан как сознательный творец мифа об утраченном жизненном укладе, "космоцентризме" (И. Шафаревич) мировоззрения наших предков. С. Есенин, напротив, рассматривался на фоне утраченной национальной традиции как художник, отыскивающий пути естественного развития национальной поэзии, опирающейся на глубинные смыслы народного мироот-ношения, трансформируемые реальной историей. Н. Клюев и С. Есенин обозначили две разнящиеся прежде всего временным вектором концепции народной культуры: одна, клюевская, была реставрационной по смыслу, обращена в прошлое, а потому и оказалась нежизнеспособной, другая, есенинская, искала пути в будущее. Будучи национальным гением, глубоко чувствующим потребности народа в слове истинном, С. Есенин далеко отошел от клюевских мифологических построений, предложив своим современникам не только возможную стратегию постижения изменившегося мира в слове поэта, но и реализовал ее, насколько это было возможно в тех исторических условиях, в своей художественной практике.
Другие поэты, включаемые в группу новокрестьянских, шли своими путями, разнообразие которых лишний раз подтверждает мысль о том, что перед нами не традиционное литературное объединение, а обозначенный конкретными именами и судьбами поиск путей развития не только поэзии, но национального самосознания. Н. Клюев и С. Есенин лишь на время поддались революционным обольщениям, не изменив сути своих художественных верований. П. Орешин, П. Радимов, А. Ганин приняли люмпенизирующуюся часть крестьянства за новый, революцией обновленный народ, сделав бунт в духе Разина своим поэтическим кредо. И на этом пути их ждали поэтические провалы и политическая гибель. Не найдя необходимого равновесия между бунтом "голытьбы" (П. Орешин) и естественной тягой к земле, к сбережению жизни, свойственной крестьянскому боль-
шинству, пролетаризировавшиеся поэты-новокрестьяне не стали ни реставраторами погибшей цивилизации, как Н. Клюев, ни голосом меняющегося крестьянского сознания, как С. Есенин. Из поэтов-новокрестьян, помимо очевидных лидеров, сохранил свое поэтическое лицо Сергей Клыч-ков, соединивший в своей лирике разных лет сначала поиск Н. Клюева, в послереволюционные годы - С. Есенина. Его поэтический опыт оказался в числе продуктивно продолженных реальной историей литературы 1930-х гг. Героем С. Клычкова стал человек деревни в новых исторических условиях. Утратив претензии на восстановление крестьянского мифа, не имея ни творческих, ни исторических возможностей продолжить путь, намеченный гением С. Есенина, русская советская поэзия 1930-х гг. сохранила в своем составе лишь особый тематический пласт как отдаленную память о попытке поэтов-новокрестьян начала века - тему деревни.
Корпус нашего исследования составили поэзия Николая Клюева 1910-1930-х гг. (не анализируется лирика 1900-х гг., еще несамостоятельная в художественных решениях), поэзия Сергея Есенина: дореволюционная (по преимуществу Радуница), позволяющая представить становление художественной аксиологии поэта, часть произведений послереволюционного периода, иллюстрирующих динамику гносеологических и аксиологических основ художественного мира Есенина, лирика Сергея Клычкова.
В свете вышесказанного обратимся к обзору литературоведческих идей 1980-х гг., ставших исходными в формировании нашего видения проблемы. В аспекте "художественного народознания" рассматривает творчество С. Есенина В.Г. Базанов в книге "Сергей Есенин и крестьянская Россия" (1982). Он доказывает факт изучения поэтом работ А. Афанасьева и Ф. Буслаева, уточняет причины обращения поэта к мифологии. Исследователь прав, говоря о том, что Есенин "... не реставрирует старину, но всегда помнит о ней, ищет в прошлом ключи для понимания народного мировоззрения и искусства своего времени" (27, 93). Например, В. Базанов отметил
тесную связь есенинского орнамента с народным искусством: Есенин увидел в народной орнаментике, в крестьянском искусстве не только пережитки глубочайшей старины, но и вечно живое художественное творчество, не умирающую красоту народной эстетики" (27, 68).
На рубеже XX-XXI веков наконец-то началось исследование творчества С. Есенина как крупнейшего национального поэта без ритуальных ссылок литературоведения советского времени на его политическую близорукость и крестьянскую ограниченность. О.Е. Воронова (54) рассматривает поэта как "органического носителя народной духовной и художественной культуры" (54, 4), чье "образное мышление типологически идентично фольклорному" (54, 6). Она осмысляет творчество С. Есенина в контексте традиций православной культуры, на фоне русского религиозно-философского "ренессанса", в соотнесении с понятиями "русская идея", "новое религиозное сознание", "русский космизм". Н.И. Шубникова-Гусева (356) идет дальше. По ее мнению, новаторство С. Есенина состоит в создании "принципиально новой системы художественного постижения мира, в основе которой лежит идея полемического диалога как основы бытия в русской культуре" (356, 23). Исследователь расширяет литературный контекст, вписывая поэта в традицию не только литературы серебряного века, но и в культурное поле русской литературы в целом.
Интерес к личности и творчеству Николая Клюева возродился в конце 1960-х годов, причем в связи с ростом внимания к поэтическому наследию С. Есенина. Творчество Клюева довольно часто оценивалось сквозь призму негативных есенинских оценок. На первый план выходили политические определения рапповского толка - "воинствующий национализм", "политический и поэтический консерватизм" "косной части крестьянства" и т. д.
Ситуация менялась медленно. Дружба-вражда двух поэтов, претендующих на первое место среди новокрестьян, рассматривалась сначала как
факт их биографии, но не в плане новокрестьянской поэзии как художественной концепции. В 1969 году в Мюнхене вышел двухтомник Николая Клюева под общей редакцией Г.П. Струве и Б.А. Филиппова (4). Во вступительной статье Э. Райе подчеркивает "единственность" Н. Клюева "во всей русской литературе" (255, 61). С его точки зрения, поэт - "первый представитель неисчислимой, анонимной, до тех пор бессловесной массы русского народа (255, 61), поэтому его поэтика традиционна, он "ищет красоты и выразительности внутри уже существующего" (255, 76). С ним не согласен Б. Филиппов, который видит причину клюевской самобытности в сочетании "своеобычной словесной культуры потаенных сект и староверчества, прологов и цветников дониконовского письма, ... старорусской церковной традиции" с "высокой поэтической техникой русского XX века" (325, 122).
1970-1980-е годы - время более активного исследования биографии поэта (А.К. Грунтов (80)), его переписки, раннего этапа творчества (К.М. Азадовский (15)) и др. Но и в эти годы внимание к поэту избирательно, круг исследований немногочислен.
1990-е годы стали периодом уже всестороннего исследования личности и творчества Н. Клюева. Условно исследования этих лет можно разделить на две группы: одни ученые (Л.Ф. Пичурин (240) и др.) восстанавливают жизненный путь поэта, пытаются осветить "белые пятна" биографии, другие (К.М. Азадовский (14), В.Г. Базанов (28, 29), Н.М. Солнцева (298) и др.), опираясь на факты биографии, исследуют его творчество.
К.М. Азадовский жанр книги "Николай Клюев: Путь поэта" (1990) определяет как "жизнеописание поэта". В ней автор обобщил и дал свою трактовку накопленному за два десятилетия исследовательской работы материалу: неизвестные архивные свидетельства, отзывы о Н. Клюеве его современников, оценки его личности и творчества, историю взаимоотношений с коллегами по цеху, материалы о последних днях и трагической гибе-
ли поэта позволили ему выстроить собственную концепцию феномена Н. Клюева. К.М. Азадовскому принадлежит книга "Жизнь Николая Клюева" (2002) - "документальное повествование" о жизни поэта.
В.Г. Базанов ("С родного берега: О поэзии Николая Клюева", 1990) рассматривает не столько событийную канву жизни поэта, сколько своеобразие поэтического творчества. По мнению ученого, для Н. Клюева характерно эпическое мирочувствование, религиозно-мифологическое видение мира (28, 129). Поэтому он по преимуществу исследует мифологические, религиозные, фольклорные истоки образности поэта, эволюцию тем, образов, особенности поэтики, осмысляет идейно-философский контекст поэзии Клюева.
Работы В.Г. Базанова (28) и К.М. Азадовского (14) сформировали корпус идей - основу для современного научного изучения творчества Николая Клюева. Исследователи пересматривают устоявшиеся мнения и оценки. Оспаривая есенинские высказывания об архаичности, статичности клюевских образов, В.Г. Базанов доказывает напряженность поисков поэта. В ретроспективности поисков Н. Клюева В.Г. Базанов видит не отказ от современности, а способность видеть в наследии древней Руси эстетические и нравственные ценности, имеющие значение и для будущего.
К.М. Азадовский развенчивает миф о Н. Клюеве как сугубо крестьянском поэте. По мысли исследователя, поэт не был носителем "народной души", он лишь "пытался уловить, угадать" ее и выразить в своем творчестве (14, 326). Кроме того, К. Азадовский определил логику становления клюевской поэзии: она формировалась на стыке фольклора, древнерусской письменности и современной поэту культуры. Клюев продвигался от сознательного освоения литературной традиции, через фольклор и фольклорные стилизации, к обретению "на фольклорной основе своего индивидуального лиро-эпического стиля" (14, 212). К.М. Азадовский, вписывая Н. Клюева в литературную традицию, не склонен переоценивать, в отличие от
Базанова, значимость опоры поэта на народную культуру. В.Г. Базанов же показывает, что традиция народной культуры формировалась наряду с книжной в творчестве Н. Клюева. Таким образом, К.М. Азадовский и В.Г. Базанов обозначили пути изучения творчества Н. Клюева (опосредованно и новокрестьянской поэзии в целом): 1) только как литературное творчество, стилизованное под народное, 2) индивидуальное творчество, в равной мере использующее приемы традиционной книжной лирики и народного опыта.
Исследованию литературных истоков творчества Н. Клюева, в развитие идей К. Азадовского, посвящены работы Л.В. Захаровой (107, 108, 109), И.В. Гречаник (77), Д.А. Савельева (268), СИ. Субботина (306) и др. Л.В. Захарова в диссертации "Творчество Н.А. Клюева в литературном процессе 10 - 30-х годов XX века. Типологическая общность и индивидуальное своеобразие" (М., 1993) устанавливает "взаимосвязь поэта с эпохой и культурной традицией", вписывает его в контекст духовно-нравственных и философских исканий эпохи. В диссертации рассматривается связь творчества поэта с идеями Н. Федорова, В. Соловьева, С. Булгакова, хлыстов-цев, символистов, акмеистов.
До середины 1990-х гг. исследование творчества Н. Клюева имело монографический характер. В 1997 году вышла книга "Николай Клюев: исследования и материалы" (225) о проблемах мировоззрения, творчества и биографии поэта - результат коллективных усилий разных авторов.
Аспект исследования поэзии Клюева в работе Д.А. Савельева "Духовные искания Н. Клюева и его творческое наследие 1910 - 1930-х годов" (М., 1999) - связь его творчества с древнерусской литературой. Это новый интересный поворот, позволяющий посмотреть на творчество поэта в более широком контексте русской культуры и ее традиций. С точки зрения диссертанта, Клюев - "выраженный поэт-книжник" и творит авторский миф, опираясь на литературную традицию.
Н.М. Солнцева в книге "Странный Эрос: интимные мотивы в поэзии Николая Клюева" (2000) основу клюевской образности ищет в личных пристрастиях поэта, освещает его творчество через тему эроса, пытается вписать поэта в поведенческую и литературную ситуацию серебряного века.
Через призму поэтики символизма поэзию Н. Клюева рассматривают А.И. Михайлов (207), Н.М. Дзуцева (88), замечания по данной проблеме можно встретить у В.Г. Базанова (26, 28), К.М. Азадовского (14), Л.В. Захаровой (107) и др. Кроме того, многие ученые (В.Г. Базанов (26, 28), К.М. Азадовский (14), А.И. Михайлов (207) и др.), отмечая "вещность", конкретность, осязаемость клюевского поэтического мира, прослеживают его связь с поэтикой акмеизма.
Расширяется культурное поле, в которое вписывается Николай Клюев. Отмечается связь поэта с традициями русских классиков: Державина, Тютчева (В.Г. Базанов (26, 28)), Кольцова (Т.П. Чаплышкина (343)), Фета (Н.С. Гумилев (82)), Некрасова (П.С. Выходцев (60), Н.И. Неженец (220)) и др.
Изучению фольклорно-мифологического пласта клюевской поэзии посвящены работы Э.Б. Мекша (199), Н.И. Неженца (220), А.И. Михайлова (207), Е.И. Марковой (187) и др. СВ. Полякова доказывает неосознанность повторения мифа в поэзии Н. Клюева и подчеркивает антропоморфную модель мифотворчества поэта. "Овеществление мифов и их обновление", а также роль метафоры как "вещественного символа, утверждающего крестьянский взгляд на окружающую действительность", отмечает В.Г. База-нов. А.И. Михайлов отмечает "органическое родство новокрестьянской поэзии с народно-песенной стихией", что позволило ей "отобразить глубинные черты национального бытия" (207, 131). Н.И. Неженец причисляет Клюева к поэтам фольклорной традиции.
В последние годы в литературоведении обозначился и лингвистиче-
ский аспект исследования художественного мира Николая Клюева. Кафедрой русского языка Вологодского государственного педуниверситета выпущены два "Клюевских сборника" (1999, 2000) в которых исследуются образы пространства, времени, топонимика, поэтическая география поэта, а также публикуется "Проект поэтического словаря Н.А. Клюева" (135, 136).
Работы последних лет, рассмотренные нами, позволяют обозначить исследовательскую тенденцию в подходах к творчеству Николая Клюева: от фиксации его экзотичности, которая нередко была синонимом провинциальности или малой художественности, к анализу тех смыслов и связей, которые открывает поэзия Н. Клюева, сознательно им ориентированная на разные пласты национальной культуры.
В отличие от Н. Клюева и С. Есенина, творчество Сергея Клычкова менее освещено в современной литературной науке. Интерес к нему обозначился только в 1980 - 1990-е годы. Началось уточнение фактов биографии поэта (Клычкова Е.С. (133)). В работах Т. П. Чаплышкиной (343), 3. Я. Селицкой (278, 279) анализируются отдельные произведения, темы, поэтические циклы С. Клычкова. По-прежнему обязательным компонентом почти всех публикаций является указание на связь поэта с фольклором, обусловленную крестьянским происхождением, проблематикой творчества. З.Я. Селицкая свои наблюдения над лирикой С. Клычкова обобщила в диссертации "Творчество Сергея Клычкова (Черты творческой индивидуальности поэта)" (Л., 1989), подробно проанализировав влияние символизма на лирику поэта, отметила стык фольклорной и литературной культур. Важной чертой творческой индивидуальности поэта она считает "элегическое восприятие мира" (279, 25).
Ю.А. Изумрудов в диссертационном исследовании "Лирика Сергея Клычкова" (Нижний Новгород, 1993) тоже отмечает, что "лирика Клычкова находится на "стыке" фольклорности и книжности, мифа и реальности"
(116, 30). Особенность подхода автора диссертации состоит в том, что он акцентирует внимание на образе человека в художественном мире поэта. Он рассматривает образы Леля, Лады, деда как варианты образа лирического героя, их особенности и эволюцию. Диссертант совершенно верно подметил в лирическом герое С. Клычкова движение от мифологического персонажа к реальному человеку (116, 118).
Наиболее полным исследованием жизни и творчества Сергея Клычкова является книга Н.М. Солнцевой "Последний Лель: О жизни и творчестве Сергея Клычкова" (1993), вписывающая Сергея Клычкова в складывающуюся современную картину изучения поэтов-новокрестьян. На основе богатого фактического и архивного материала автор воссоздает сложный, драматический путь становления личности и художественного мастерства поэта. Исследовательница вписывает поэзию и прозу С. Клычкова в литературный контекст эпохи, анализирует влияние на его творчество символистов, Н. Клюева, С. Есенина. Она рассматривает преемственность тем и образов, их эволюцию в поэзии и прозе. Не обойдена вниманием и переводческая деятельность, которой поэт занимался в последние годы жизни.
В 1960-80-е гг. творчество каждого поэта-новокрестьянина рассматривалось литературоведением по отдельности, без учета концептуальной общности. В 1990-е гг. появились попытки осмыслить новокрестьянскую поэзию как целостное явление. А.И. Михайлов в книге "Пути развития новокрестьянской поэзии" (1990) рассматривает ее тридцатилетнюю историю, определяя, таким образом, время существования новокрестьянского направления - 1910-30-е гг. Мы считаем, что конец новокрестьянской поэзии наступил раньше физического уничтожения ее представителей, на чем настаивает А.И. Михайлов. Как единая концепция восстановления мифа о народной культуре новокрестьянская поэзия завершилась к началу 1920-х гг., когда стала ясна невозможность воплощения предло-
женной доктрины. Круг поэтов, включенных А. Михайловым в новокрестьянскую группу, довольно широк: в него вошли "русские поэты - выходцы из крестьян, заявившие о себе в начале 1910-х гг." (207, 3), то есть Клюев, Орешин, Есенин, Ширяевец, Ганин, Клычков и др. Объединить достаточно разных поэтов в одно литературное направление исследователю позволил тематический принцип, положенный им в основу их общности. Мы же говорим о концептуальном единстве новокрестьян, состоящем в восприятии народной культуры как эстетического и нравственного центра их поэзии.
Возобновившийся интерес к творчеству новокрестьянских поэтов свидетельствует о востребованности и стремлении переосмыслить категорию народной культуры в общественной и литературной жизни первой трети XX века.
Актуальность диссертационного исследования определяется необходимостью изучения истории литературы XX века в ее реальном бытовании и освобождения ее от привычных мифов и стереотипных подходов. Нужно осмыслить художественную аксиологию новокрестьянской поэзии в современной социокультурной ситуации.
Научная новизна работы состоит в изучении художественной аксиологии новокрестьянской поэзии как закономерного и художественно завершенного определенного этапа развития русской литературы первой трети XX века.
Цель диссертации — выявить динамику развития новокрестьянской поэзии и исследовать ее художественную аксиологию.
Она диктует следующие задачи:
осмысление развития новокрестьянской поэзии в контексте художественного и мировоззренческого поиска русской литературы первой трети XX века;
выявление принципиальных основ ценностной системы поэзии
новокрестьян в меняющемся историко-культурном поле;
- монографическое рассмотрение художественной системы каждого из поэтов-новокрестьян в заявленном нами аспекте.
Объектом и материалом исследования стало поэтическое творчество Н. Клюева, С. Есенина, С. Клычкова, позволяющее наиболее репрезентативно показать варианты развития новокрестьянской поэзии, становление ее художественной аксиологии, базирующейся на народной культуре как целостном эстетическом явлении. Поскольку объектом нашего изучения стала концептуальная сторона новокрестьянской поэзии, то в работе мы не рассматриваем творчество тех, кто попытался увидеть в революции пролетаризированного крестьянина (тупиковая ветвь новокрестьянской поэзии - П. Орешин, А. Ганин, П. Радимов и др.), и тех, кто стал представителем деревенской темы в литературе 1930-х гг., унаследовав опыт С. Клычкова (напр., П. Васильев).
Предмет диссертационного исследования - художественная аксиология новокрестьянской поэзии.
Методологической базой исследования послужили работы по истории культуры и этнографии (А.Н. Афанасьев, Б.А. Рыбаков, А.В. Терещенко и др.), мифологии (Е.М. Мелетинский, А.Ф. Лосев, ЯЗ. Голосовкер, М.И. Стеблин-Каменский, В.Н. Топоров и др), литературоведению (Ю.М. Лотман, Д.С. Лихачев, Т.И. Сильман, Л.Я. Гинзбург, Б.О. Корман, М.Н. Дарвин и др.). Системный анализ художественных текстов проводился с использованием историко-литературного, сравнительно-типологического, структурно-семантического подходов, разработанных отечественными литературоведами (Ю.Н. Тынянов, Т.И. Сильман, Б.О. Корман, Л.Я. Гинзбург и др.).
Практическая значимость работы состоит в возможном использовании ее результатов при разработке вузовского курса истории русской литературы XX века, спецкурсов и спецсеминаров по русской поэзии первой
трети XX века. Наблюдения и выводы, предложенные в диссертации, могут быть применены в дальнейших исследованиях художественного мира новокрестьянской поэзии в целом и творчества Н. Клюева, С. Есенина, С. Клычкова в частности.
Апробация работы. Диссертация обсуждена на кафедре русской литературы XX века Воронежского государственного университета. Ее основные положения излагались на научных конференциях в Воронежском государственном университете (Воронеж, 2000, 2001, 2002), всероссийских научных конференциях - "Проблема национальной идентичности в литературе и гуманитарных науках XX века" (Воронеж, 2000), "Проблема национальной идентичности в культуре и образовании России и Запада" (Воронеж - Задонск, 2000), "XIII Пуришевские чтения: Всемирная литература в контексте культуры" (Москва, 2001), "Философия и литература: постижение человека" (Липецк, 2001), "Актуальные проблемы преподавания литературы в школе" (Липецк, 2004, 2005). По теме диссертации опубликовано 7 работ.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии, включающей 365 наименований. Общий объем работы составляет 189 страниц.
Основные положения, выносимые на защиту:
Новокрестьянская поэзия как художественное явление возникла в начале XX века в результате разнонаправленного освоения народной культуры общественным сознанием, академической наукой, культурой в целом. Ее мировоззренческим фундаментом стали жизнестроительные основы народного быта и нравственности, не отрицающие и собственно литературных традиций. На их основе новокрестьянская поэзия создала собственный миф национального бытия, явившийся формой эстетического пересоздания мира.
Оформление концепции новокрестьянской поэзии связано с твор-
чеством Николая Клюева, сформировавшего миф национального бытия, Сергея Есенина, разработавшего аксиологические и гносеологические основания художественного образа новокрестьянской поэзии, Сергея Клыч-кова, использовавшего в своем творчестве элементы мифа и реалий крестьянского быта.
3. Николай Клюев реконструирует как ценностную систему
крестьянскую космологию, архаическое мировосприятие, реализованное
для него в народном быте, ритуале, обряде, и воссоздает быт и
мирочувствование человека родового.
Художником, придавшим новокрестьянской поэзии поэтическую значимость и масштабность, стал Сергей Есенин. Большой национальный поэт не мог не отразить в своем творчестве новокрестьянский миф как эстетическую реакцию литературы на ценности народной культуры. Материал для иллюстрации концепции новокрестьянской поэзии дает главным образом ранняя лирика С. Есенина, выводящая человека индивидуального за пределы родовой аксиологии. Теория художественного образа, созданная внешне в революционные годы для подтверждения положений ново-крестьян, дает основания говорить об основах есенинской гносеологии. Заставочный, корабельный, ангелический образы для поэта - ступени познания, выводящие человека к себе истинному.
Лирика Сергея Клычкова, последовательно перераставшего опыт своих предшественников, но не отказавшегося от ценностной системы но-вокрестьян, осуществляет художественный поиск в слове, отражающем драматизм индивидуального бытия человека вне связи с родовым целым. Именно творчество С. Клычкова во многих отношениях свидетельствует о концептуальной исчерпанности потенциала новокрестьянской поэзии к началу 1920-х гг.
