Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. «Реализм в высшем смысле» Ф. М. Достоевского и основные течения русской прозы последней трети XX века 32
Глава 2. Дискурс сознания в «записках из подполья» Ф. М. Достоевского и «Москве - петушках» вен. Ерофеева 74
2.1. Жизнь сознания: диалог - дискурс - трансдискурс 74
2.2. Жанровая матрица 83
2.3. Антиномии подпольного сознания 107
2.4. Поведенческая парадигма 117
Тоска 117
Юродство 120
Опьянение 123
Глава 3. Новый подпольный человек в романе В. Маканина «андеграунд, или герой нашего времени» 136
3.1. Подполье - андеграунд: трансформация смыслов 136
3.2. «Подпольный» нигилизм 140
3.3. Локусы подполья 157
3.4. Лики подполья 164
3.4.1. Двойники 164
3.4.2. «Самоизволъные мученицы» 172
3.4.3. «Гении» и «совки-общаэюники» 182
Глава 4. В диалоге мотивов: Ф. М. Достоевский и Ю.В. Мамлеев 191
4.1. Образ метафизики. Метафизика и литература 191
4.2. Ю. Мамлеев: «литература других измерений» 203
4.3. Жизнь мотива 223
4.4. Фантастические превращения (об изменении «лика человеческого») 240
4.5. Метафизические встречи 250
4.5.1. Вновь об изменении «лика человеческого» 250
4.5.2. Встречи с «великими метафизиками» мотив детства 259
4.6. «Кладбищенские фантазии» 266
4.7. Метафизические путешествия 285
4.8. Испытание веры 292
Заключение 306
Библиографический список 310
Список трудов автора по теме исследования
- «Реализм в высшем смысле» Ф. М. Достоевского и основные течения русской прозы последней трети XX века
- Жизнь сознания: диалог - дискурс - трансдискурс
- Жанровая матрица
- Подполье - андеграунд: трансформация смыслов
Введение к работе
Трансдискурсивность Достоевского
К русской классической литературе XIX века сегодня отношение двойственное. С одной стороны, усиливается идущая от В. Розанова, В. Набокова и др. тенденция говорить о ее «врожденных пороках», «исчерпанности» и невозможности ее «органического продолжения» (В. Курицын). «Преодоление» этой литературы, отношение к ней не как к доктрине, а как к событию, происходит через «игру», «переписывание» (нередко банальное), полемику, создание различных сиквелов и т. д.
Другое осмысление русской классики связано с убеждением, что современная отечественная литература (во всей ее эстетической многомерности, жанровой и стилистической пестроте) есть прежде всего сложный комплекс трансформаций основных художественных открытий именно литературы ХГХ века, и с пониманием, что данные трансформации являются не «заменой», а общим «изменением традиционности», про-явлением «традиционных форм в неожиданных положениях» (Д. С. Лихачев). Так, основные типы художественного сознания в русской литературе последней трети XX века - постмодернизм (погруженный не только в пространство комментариев и иронии), постреализм и метафизический реализм - сформировались в опоре на фундаментальные стили и языки русской классической литературы XIX века. И не «поход против кумиров», а стремление вступить в диалог1 с классикой и определяет художественно-философскую ориентацию современной русской литературы.
1 В слове «диалог», произошедшем, как известно, от греческого dialogos, приставку dia (означающую "сквозь, через" - а не два, как принято считать) мы интерпретируем как сквозное движение, взаимопроникновение/размежевание, разделение, а, соответственно, диалог - разделенное, взаимопроникающее художественное слово-речь, которое ведут два и более писателя.
Оба подхода в оценке русской классики констатируют взаимодействие классических и модернистских систем как общую тенденцию литературного развития XX века.
Отсчет многих художественно-философских «эволюционных маршрутов» в русской литературе, психологии, философии, да и культуре в целом восходит, как известно, к творчеству Ф. М. Достоевского.
И. Виноградов, называя Ф. М. Достоевского художником-метафизиком, поставившим «с универсально всеобъемлющим и глубинно целостным захватом перед современным открытым сознанием <...> фундаментальные вопросы бытия» и пережившим «их вместе с теми, кто обратился к нему за ответами на них, через своих героев», убежден, что он и в XXI веке будет одним «из самых востребованных писателей мира»2.
Справедливо и актуально замечание А. 3. Штейнберга, сделанное еще в начале прошлого века: «Мыслеобразы Достоевского* развивают целую сеть онтологических возможностей, кроющихся в глубине русского самосознания современности»3, т. е. выявляют ресурсы русской мен-тальности, весьма значимые для мировой духовной культуры.
Однако роль Ф. М. Достоевского, его влияние на литературу в отечественной науке была оценена не сразу: как писатель «реакционный», «жестокий талант» он на долгое время был изъят из литературного процесса. А после разгромных рецензий Д. О. Заславского, («Против идеализации реакционных взглядов Достоевского» - «Культура и жизнь», 1947 г., 20 декабря), В. Ермилова* («Достоевский и наша критика» - «Литературная газета», 1947 г., 24 декабря)» на книги А. С. Долинина («В творческой лаборатории Достоевского: История создания рома-
2 Виноградов И. Религиозно-духовный опыт Достоевского и современность.
[Электронный ресурс]. - Режим доступа: http: // magazines, I okto-
ber/2002/3/vinogr.htmal. - Загл. с экрана.
3 Штейнберг А.З. Система свободы Достоевского. Париж, 1980. С. 58.
на "Подросток"» М., 1947) и В. Я: Кирпотина («Молодой Достоевский», М., 1947) Достоевский оказался в советской науке писателем малоиссле-дуемым в течение еще 10 лет.
Новый поворот в осмыслении художественного мира Ф. М. Достоевского начался на рубеже 1950-1960-х годов: выходит сборник «Творчество Достоевского» (Мі: АН СССР, 1959) со статьями, определившими основные линии в последующем развитии' достоевскове-дения: А.А.Белкина «О реализме Достоевского»,. В. Я. Кирпотина «Записки из Мертвого, дома», F. М. Фридлендера «Роман; "Идиот"», Л. П. Гроссмана «Достоевский - художник», А. В.Чичерина «Поэтический* строш в романах Достоевского»^ переиздана знаменитая книга Мі М! Бахтина* «Проблемы поэтики Достоевского» (Mi, 1963: г.), монография F. МІФридлендера; «Реализм Достоевского» (Ш, 1963);, в которой исследователь, показал связь Ф: М: Достоевского? с русским: литературным: процессом, с основными тенденциями- русской* литературы.
Следующий очень важный этап изучения? творчества. Ф: Ml Достоевского начался с юбилейного 197г года; и начала издания Полного собраниям сочинений' писателя в. 30-ти томах, осуществленного* т течение 20^ лет группой Ф, Mi Достоевского под руководством F. М. Фридлендера в Институте: русской; литературы АН СССР (Пушкинский Дом): Появление этого; издания; активизировало работу по изучению связей и перекличек Ф; Мі Достоевского с русской? и мировой литературой, прежде всего* с писателями* XIXі века; рубежа ХГХ-ХХ столетия: т 20-х годов XX века.
В* контексте Ф. Mi Достоевского рассмотрено творчество; Л: Н! Толстого (F. Фридлендер, В; Кулешов, К. Ломунов, Ш. Воловинская); Ф: И: Тютчева (А. Гачева; С. Семенова); Hi А. Некрасова (В. Туниманов^ М: Тин, Ф:Евнин), Mi Е. Салтыкова-Щедрина* (С.Борщевский), И: С. Тургенева; (Hi Буданова; F. Ребель); Н: С. Лескова (Е. Тюхова,
7 Г. Щенников) и др. Появились и работы обобщающего характера, подводящие предварительные итоги изучению связям Ф. М. Достоевского с мировым литературным процессом. Это монография Г. М. Фридлендера «Достоевский и мировая литература», удостоенная Государственной премии СССР (М., 1979), и позднее - монография Г. К. Щенникова «Достоевский и русский реализм» (Свердловск, 1987).
Особенно актуальным является вопрос об отражениях художественно-философской мысли Ф. М. Достоевского в произведениях писателей XX и XXI веков. В трудах Н. В. Живолуповой, К. Г. Исупова, Р. Я. Клейман, О. Г. Левашовой, Л. И. Сараскиной, Ю. И. Сохрякова, К. А. Степаняна, В. А. Суханова, В. А. Туниманова, Г. М. Фридлендера, Г. К. Щенникова, О. Ю. Юрьевой, статьях в изданиях серии «Достоевский: материалы и исследования», альманахах «Достоевский и мировая культура», сборниках «Достоевский и современность», «Достоевский и время», в вышедшем недавно двухтомном издании «Достоевский и XX век» в контексте Ф. М. Достоевского рассматривается творчество русских и зарубежных писателей: М. А. Алданова, Л. Н. Андреева, Д. Л. Андреева, А. Белого, Н. Н. Берберовой, М. А. Булгакова, Е. И. Замятина, Л. М. Леонова, Д. С. Мережковского, В. В. Набокова, Ю. К. Олеши, А. П. Платонова, Б. Л. Пастернака, А. М. Ремизова, Ф. К. Сологуба,
A. И. Солженицына, Ю. В. Трифонова, В. Шаламова, И. С. Шмелева,
B. М. Шукшина, К. А. Федина, Д. И. Хармса, Г. Гессе, Г. Белля, С. Цвейга,
Т. Манна, Г. Манна, Ф. Кафки, А. Камю, Ж-П. Сартра, Дж. Оруэлла,
О. Хаксли, В. Вулф, Ф. Жакоте, К. Оэ, Лу Синь, Р. Сиина, Т. Такэда,
Ю. Хания, Г. Д'Аннунцио, А. Фогаццаро, У. Фолкнера и многих-многих
других писателей XX-XXI веков. Это далеко не полный перечень, но и
он достаточно красноречив: в исследовании, например, темы «Достоев
ский и русские писатели XX века» ученые преимущественно останавли
ваются на двух проблемах: «Достоевский и русские писатели начала XX
8 века» и «Достоевский и писатели-эмигранты». Вопрос же о влиянии
Ф. М. Достоевского на современную русскую литературу в достоевскове-дении не разработан. Так, в двухтомном сборнике «Достоевский и XX век» (ИМЛИ, 2007 г., ред. Т. А. Касаткина) нет статей, посвященных проблеме влияния Ф. М. Достоевского на современную русскую литературу - за исключением статей Л. И. Сараскиной «Уроки Достоевского в творческой судьбе А. И. Солженицына» и К. А. Степаняна «"Реализм в высшем смысле" и XX век». Замечательные статьи сборника Р. Я. Клейман «Достоевский в творческой интерпретации Иосифа Бродского: эхо преемственности», Р. Н. Поддубной «"Братья Карамазовы" Достоевского в "Иисусе Неизвестном" Д. Мережковского», Е. Г. Новиковой «В. В. Набоков и Ф. М. Достоевский: дискурс "личного отчаяния"», О. Ю. Юрьевой «Образ "русского семейства" в творчестве Ф. М. Достоевского и в русской литературе начала XX века» и другие исследования носят все же локальный характер — точно отмечено сходство сюжетных перипетий, интересно и оригинально исследованы особенности поэтики, образности, словесного ряда и т.д.
Нам представляется чрезвычайно важным рассмотрение вопроса самого главного - о влиянии метода Ф. М. Достоевского на развитие современной художественной методологии.
В последнее время проблема метода потеряла свою актуальность, а такие дефиниции, как романтизм, реализм, модернизм в изучении литературного процесса, начиная с XIX века, не имеют теперь особого значения. Так, В. Маркович пишет: «все литературные направления XIX века близки между собой, иногда до полной неразличимости. Границы между ними теряют резкость, а отличительные признаки* перестают вое-
приниматься как существенные»4. Применительно к современному литературному процессу считается целесообразнее изучать творчество писателя не «в составе метода и направления»: «И реализм, и натурализм, и концептуализм, и постмодернизм, и другие "измы" рассыпались на писательские индивидуальности <...> частное возвысилось над общим, книги <...> стали важнее и интереснее тенденций. В цену вновь вошли неповторимость, штучный художественный опыт, а не верность принципам, т.е. тому или иному "школьному" канону <...> Время жестких эстетических предпочтений и позиционно вкусовых размежеваний прошло, как либо уже прошло, либо пока не вернулось время творческих "школ", "направлений", "методов", чьи напряженные взаимоотношения обычно регулируют ход литературного процесса, вынося одни явления в мейнстрим, а другие сталкивая на обочину читательского и профессионально-критического внимания»5. А разные попытки систематизировать литературный процесс с точки зрения метода признаются не только нецелесообразными, но и искажающими картину развития современного литературного процесса, не выявляющими, но стирающими «лица необщее выраженье»7. Показательно, что в некоторых современных учебных
4 Маркович В. М. Вопрос о литературных направлениях и построение русской
литературы XX века // Освобождение догм. История русской литературы: состоя
ние и пути изучения. Т. 1. М.,1997. С. 246.
5 Чупринин С. Тринадцатое мнение, или «Знамя» после 1996 г. // Знамя. 1997.
№1.С207.
6 Например, классификация современной русской литературы Г. Л. Нефагиной:
1) Неоклассическая проза; 2) Условно-метафорическая проза; 3) «Другая проза»;
4) Постмодернизм. - Нефагина Г. Л. Русская проза второй половины 80-х -начала
90-х годов XX века. Минск, 1998. Или систематизация прозы 1990-х годов группой
критиков еженедельника «Книжное обозрение»: 1) Новый реализм; 2) Мистико-
метафорическая проза; 3) Постмодернизм; 4) Иная проза. - Книжное обозрение.
1990. 26 июля. С. 19.
7 Тимина С. И. Русская проза рубежа веков // Русская проза конца XX века. Хре
стоматия. М.: СПб., 2005. С. 5.
10 пособиях по литературоведению отсутствует словарная статья о термине
«метод»8.
При всей справедливости перенесения центра тяжести литературоведческого анализа на отдельные произведения, нельзя согласиться с тем, что исследование общих тенденций мало что дает. Только в свете изучения общих закономерностей, общих направленческих черт и типологических категорий можно по-настоящему вывести и специфику отдельного произведения. Кроме того, исследование направлений и течений в литературе позволяет лучше представить не только отдельные литературные феномены, выявить общие типологические закономерности литературного процесса, но и увидеть в сосуществовании множества составляющих этой эстетической парадигмы общее движение духовной культуры, развитие философии, психологии и других гуманитарных дисциплин.
На наш взгляд, именно актуальное присутствие в современной литературе Ф. М. Достоевского и его метода, названного писателем «реализмом в высшем смысле», позволяет особым образом типологизи-ровать литературный процесс. Но как, по каким правилам проявляется это «участие»?
М. Фуко в работе «Что такое автор?» отмечает: «в сфере дискурса можно быть автором более, чем просто книги, - можно быть автором теории, парадигмы или дисциплины, в которой смогут, в свою очередь, найти место другие книги или авторы. Эти авторы оказываются в позиции трансдискурсивной» : они являются авторами не только, своих произведений и своих книг, они создали «возможности и правила формирования других текстов»10. К подобным, «основателям дискурсив-
8 См., например: Введение в литературоведение. Под ред. Л. В. Чернец. М.,
1999.
9 Фуко М. Что такое автор? // Лабиринт. Екатеринбург, 1993. № 3. С. 39
10 Фуко М. Указ. соч.
ности» Фуко относит, например, 3. Фрейда (не просто автора «Толкования сновидений» или трактата «Об остроумии») и К. Маркса (не просто автора «Манифеста» или «Капитала»), т. к. они установили некую бесконечную возможность дискурсов. Они «сделали возможным не только некоторый ряд аналогий, но также некоторое число различий ... создали возможность чего-то иного, нежели их дискурс, и, тем не менее, чего-то неотделимого от того, что они основали»11. Так, «сказать, что Фрейд основал психоанализ - не значит просто сказать, что понятие либидо или техника анализа сновидений встречаются и у Абрахама или у Мелани Клейн, - это значит сказать, что Фрейд сделал возможным также и ряд различий по отношению к его текстам, его понятиям, к его гипотезам, — различий, которые все, однако, релевантны самому психоаналитическому дискурсу»12. В силу того, что «великий литературный автор» является, по сути, автором только собственного произведения, он, по мнению Фуко, не может выполнять функцию «основателя дискурсивно-сти». Однако здесь, на наш взгляд, есть безусловные исключения: именно «великие литературные авторы», «возвращение» к которым происходит в созданной ими- дискурсивной парадигме не только и не Л столько через «формальные общности», а через «плодотворные трансформации», открытие «ряда возможностей», т. е. через эффект аналогии/различия. Таким исключением является Ф. М. Достоевский, присутствующий в современном мире именно как автор трансдискурсивный, создатель такого дискурса, который, «обладая генеративным потенциалом, самим фактом своего прецедента открывает в культурной среде определенную традицию дискурсивных практик» .
11 Фуко М. Указ. Соч. С. 38.
12 Там же.
13 Можейко М. А. Транс - Дискурсивность [Электронный ресурс]. - Режим дос
тупа: http: // ariom. ru/wiki/T/. - Загл. с экрана.
12 В созданной достоевским парадигме «нашли место» книги разных
современных писателей, стремившихся в своих художественных практиках «собственные режимы мысли (ее логику, типы дискурса и пафос) идентифицировать «через Достоевского», а точнее - через манеру его письма и природу сознания героя, как бы удостоверяя новую правду в преднайденной писателем голосовой партитуре»14. Самые разные произведения современной литературы — произведения В. Пьецуха («Новая московская философия»), Л. Цыпина («Лето в Бадене»), А. Мелентьевой («Девушки Достоевского»), Б. Акунина («Ф. М.»), Ф. Михайлова («Идиот») и многие другие тексты — своеобразные «медитации по поводу Достоевского»15.
По замечанию М. Бахтина, есть «определенные традиции, выраженные и сохраняющиеся в словесном облачении: в произведениях, в высказываниях,, в изречениях и т. п. Всегда есть какие-то словесно выраженные ведущие идеи «властителей дум» данной эпохи, какие-то за-дачи^ лозунги и т. п.»16. На «авторитетные высказывания» (М.Бахтин) Ф.Достоевского - подлинного властителя дум - «опираются и ссылаются», их цитируют, им подражают, за ними следуют. Поэтому жизнь дискурса Достоевского, его эволюция продолжается? до* тех пор, пока «разворачивается эволюция соответствующей традиции дискурсивно-сти» . Исследуя специфику полифонического романа Ф.М.Достоевского, М., Бахтин увидел главную заслугу писателя в «открытии другого Я»: «Быть, значит быть для другого и через него для себя» . Приведенные слова и являются свернутой метафорой взаимоотражающего диалога Ф. М. Достоевского с. писателями XX века.
14 Исупов К. Г. Компетентное присутствие (Достоевский и «серебряный век») //
Достоевский. Материалы и исследования. Т. 15. СПб., 2000. С. 4.
15 Там же.
16 Бахтин М..М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 268-269.
17 МожейкоМ. А. Указ. соч;
18 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 330;
13
Имя трансдискурсивного автора «обнимает, детерминирует и арти
кулирует универсум дискурса»19. Его функция - «характеризовать опре
деленный способ бытия дискурса: для дискурса тот факт, что он имеет
имя. автора <...> означает, что этот дискурс - не обыденная безразлич
ная речь, не речь, которая уходит, плывет и проходит, не речь, немед
ленно потребляемая, но что тут говорится о речи, которая должна при
ниматься вполне определенным образом и должна получать в данной
культуре определенный статус <...> В силу всего этого <...> имя авто
ра <...> стремится в некотором роде на границу текстов, оно их выре
зает, следует вдоль этих разрезов, обнаруживает способ их бытия или,
по крайней мере, его характеризует. Оно размещается- в разрыве, уста
навливающем определенную группу дискурсов и ее особый способ бы-
тия» . Так, имя Ф. М. Достоевского обнаруживает и характеризует спо
соб бытия многочисленных дискурсов - философских и художественных,
обнаруживающих даже в своей отличности релевантность его дискурсу 21.
Главной особенностью дискурса Ф. М. Достоевского, по разному
определяемого (как реализм «символический» - С. Н. Булгаков, «онтоло
гический», «мистический» - Вяч. Иванов, «психологический» -
Г. М. Фридлендер, «социально-психологический» - Ф. И. Евнин,
К. И. Тюнькин, «философско-экзистенциальный» - И. И. Виноградов, «хри
стианский» - В. Н. Захаров, «евангельский» - Ю. П. Иваск, «духовный» -
М. М. Дунаев, А. М. Любомудров) является отражение особого способа
бытия - двоелшрия - взаимосвязи, взаимодействия, взаимопроникновения
19 Фуко М. Указ. соч. С. 38.
20 Там же.
21 Убедительный (правда, не литературный), на наш взгляд, пример: по мнению
3. Фрейда (которого, кстати, Фуко называет трансдискурсивным автором), Досто
евский, открыв таящуюся в душе человека стихию скрытых внутренних, «подзем
ных» сил как его сущностный феномен, предугадал основные идеи психоанализа.
Поэтому (при безусловной отличности и даже противоположности) психоаналити
ческий дискурс Фрейда располагается внутри большого «Достоевского» дискур
сивного единства и, конечно, релевантен ему.
14 быта и бытия, социального и экзистенциального. Речь идет не просто о
нравственном бытии, а о бытии, которое, в конечном счете, определяется отношением человека к Богу. К. А. Степанян в известной монографии «"Сознать и сказать": "реализм высшем смысле" как художественный метод Достоевского» пишет о романах Достоевского: «Здесь весь наш мир воссоздан и показан в его полном объеме — как мир, определяющим центром и источником существования которого является Бог; Священное Писание и Священное Предание есть основа человеческой истории, совершающееся на Небесах и на земле происходит в едином смысловом и временном пространстве, духовные сущности всех уровней зримо присутствуют в жизни и судьбах людей - иными словами, реальность видна читателю во всей своей метафизической глубине. И человек изображен в его подлинном бытии - как образ и подобие Божий, образ Христов» (курсив автора - Р. С.) . Так К. Степанян определяет художественный метод Ф. М. Достоевского, названный писателем «реализмом в высшем смысле».
На наш взгляд, здесь заложена и формула трансдискурсивности Ф. М. Достоевского, которая определяет влияние писателя на литературу XX века. В крупнейших произведениях мировой литературы XX века мы наблюдаем проявление этого двоемирия, взаимопроникновение реального и трансцендентного, социального и экзистенциального.
Были в этой истории случаи, когда это единство разрушалось, когда писатели стремились показать экзистенциальное вне связи с реальным (модернистское сознание), изымали человеческий дух из повседневности «как чудовищного антимира, где необратимо действуют законы аннигиляции человеческой личности»23. Герои- таких произведений не
Степанян К. А. «Сознать и сказать»: «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф. М. Достоевского. М., 2005. С. 10.
23 Лейдерман Н. Л. Постреализм. Теоретический очерк. Екатеринбург. 2005. С. 37.
15 оставляют впечатления живых людей. В характере Мерсо, героя романа
Камю «Посторонний», до предела доведен индивидуализм, равнодушие к миру, близким, а в героях Кафки («Процесс», «Замок») уничтожены, стерты живые, человеческие черты — не осуществилась связь сверхреального с реальным за счет игнорирования реальности. Это герои-абстракции, воплощения идеи индивидуализма и равнодушия, полной изоляции от мира в силу его абсурдности, отсутствия в нем смысла, или воплощения равнодушной покорности неотвратимому закону.
Иначе реальное и сверхреальное соотносятся в постмодернизме: в «Улиссе» Д. Джойса реальность не просто присутствует, а присутствует в дотошных подробностях «сгущенного жизнеподобия» («принцип гиперлокализации» - С. Хоружий). Реконструированная «физиология одного дня» и является воплощением тотального хаоса (Н. Лейдерман). И человек не просто включен в этот мир, но и «осуществляет свое духовное бытие: любит и ненавидит, радуется и страдает, врастает в историю, ищет свое место в просторах Вечности» . «Врастание» в реальность, единение с космосом, нахождение его смысла происходит у Джойса через универсальный мифологический сюжет - «Одиссею» Гомера25.
Необходимо отметить, что и в литературе соцреализма — тот же «принцип гиперлокализации», только «с другого конца»: ориентация на повседневную социальную действительность, на социальную гармонию и отсутствие связи с вечностью. Есть реальность, но нет сверхреального, т. е. связи со сверхреальным. Писатели (многие из них являются лауреа-
24 Лейдерман Н. Л.. Указ соч. С. 40.
25 В этом принципиальная разница между модернизмом и постмодернизмом:
модернизм видит в человеке только критическое начало бытия, акцентирует аб
сурдность существования, бессмысленность человеческой жизни, а постмодернизм,
не отвергая абсурдности человеческого существования, тем не менее ищет связи с
вечными, незыблемыми началами бытия. Современного хрупкого человека, его
жизнь Джойс сопрягает с миром мифологических вечностей.
тами Государственных премий) В. Аржаев («Далеко от Москвы», 1948 г.), М. Бубеннов («Белая береза», 1947 г.), В. Закруткин («Сотворение мира», 1955-1978 гг.), Г.Николаева («Битва в пути», 1957) В.Кожевников («Знакомьтесь, Балуев», 1976), Г.Марков («Строговы», 1939-1946, «Соль земли», 1954-1960, «Отец и сын» 1963-1964), Б. Можаев («Мужики и бабы» 1976), П. Проскурин («Горькие травы» 1964, «Имя твое» 1977), А.Иванов («Тени исчезают в полдень» 1963, «Вечный зов», 1976) талантливо и реалистически точно воспроизводили действительность. Но герои их, честные, благородные, сосредоточены на повседневности и не обременены тоской по экзистенциальному.
Традиционная русская реалистическая литература XX века, таким образом, глубоко раскрывала подлинные конфликты бытия, но рассматривала человека преимущественно в плане социальном. Изображение жизни социума являлось главным ее содержанием, а человек показан не как общечеловеческий характер, а как социальный тип.
Но попытки - и весьма серьезные - соотнесения реального и сверхреального, временного и надвременного, человеческого и общечеловеческого здесь, конечно, были, например, у Ч. Айтматова («Плаха»), Л. Бежина («Калоши счастья»), Б. Васильева («Дом, который построил Дед»).
Взаимопрониковение это специфически представлено в различных течениях современного литературного процесса. В постмодернизме - как диалог с хаосом (концепция Н. Лейдермана и М. Липовецкого) - обезумевшим миром, как предельная критика советской действительности, общего духовного «опьянения». «Опьянение» и есть проявление духовного хаоса, выразившегося в лозунгах-симулякрах, предмете иронии Венички, героя поэмы Вен. Ерофеева «Москва - Петушки», в душе которого живет вечная вера в Бога.
17 В постреализме двоемирие проявляется как взаимопроникновение
двух миров: быт, пронизанный экзистенциальными, бытийными потребностями. У В. Маканина в романе «Андеграунд, или Герой нашего времени» показан мир людей, преуспевающих в советском обществе и характеризуемых категорией «истеблишмент», и мир тех, кто протестует против них, против разного рода симуляций ценностей - совершенно другая форма «опьянения».
И, наконец, третий тип двоемирия в метафизическом реализме - у Ю. Мамлеева: с одной стороны, жалкая, скудная жизнь обыденных, приземленных, грубых, малоразвитых людей, а с другой - свойственная этим же людям неутолимая и необъяснимая жажда иной реальности -трансцендентной жизни.
Все это разные проявления двоемирия. Но именно там, где мы встречаемся с двоемирием, взаимодействием реального и скрытого, и происходят важные художественные открытия.
Чаще всего исследователи, характеризуя современный литературный процесс, останавливаются на постмодернизме и постреализме как наиболее значительных литературных направлениях. И в том, > и в другом направлениях отмечается интерес к метафизическому началу (в творчестве, например, А. Битова, Ф. Горенштейна, А. Иванченко, А. Слаповского, С. Соколова, Т. Толстой, В. Шарова и других современных псиателей). Но предметом специального изучения метафизический реализм - важное и- значительное направление в современной литературе -еще не стал. Наиболее ярким представителем, можно сказать, основоположником этого направления является Ю. Мамлеев, который странным образом изъят из современного литературного процесса. Долгое время аналитики современной русской литературы не вписывали Ю. В. Мамлеева ни в привычную модернистскую или постмодернисткую обойму прозаиков, ни в ряд представителей постреализма, концептуа-
18 лизма, сюрреализма или авангарда. В специальных монографиях об оте-
чественном постмодернизме не анализируется творчество Ю. Мамлеева. Не включают его ни в привычный постмодернисткий круг прозаиков (А. Битов, Вен. Ерофеев, С. Соколов, В. Сорокин, В. Пелевин), ни в ряд представителей постреализма (С. Довлатова, Л. Петрушевской, В. Макани-на) и авторы новейших учебников по современной русской литературе27. Создается впечатление, что Ю. Мамлеев «выводится» не только за пределы постмодернизма, но и за пределы значительных литературных явлений второй половины XX и начала XXI века. И, наконец, самый свежий пример: в учебных пособиях «Современная русская литература (1990-е - начало XXI в)» под редакцией С. И. Тиминой, «Русская проза конца XX века» под редакцией Т. М. Колядич, справочник «Русская литература сегодня: Большой путеводитель», составленный С. Чуприниным , в котором ни о метафизическом реализме, ни о Мамлееве, ни о других представителях этого направления (Д. Силкана, С. Сибирцева, Н. Макеевой и др.) нет монографических статей.
В нашей диссертации мы обращаемся к исследованию произведений крупнейших представителей трех основных направлений русской литературы последней трети XX века: Вен. Ерофеева («Москва - Петушки» (1988)), В. Маканина («Андеграунд, или Герой нашего времени» (1998)), Ю. Мамлеева (цикл рассказов «Конец века» (1999 - 2001)), рассмотренных как факты своеобразного «переоткрытия» Ф. М. Достоевского: диалогического обращения к нему современных писателей, исследующих
26 См.: Эпштейн М. Н. После будущего: Парадоксы постмодернизма в совре
менной русской культуре. М., 1991; Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм
(Очерки исторической поэтики). Екатеринбург, 1997; Скоропанова И. С. Русская
постмодернистская литература: новая философия, новый язык. СПб., 2001.
27 Лейдерман Н. Л., Липовецкий М. Н. Современная русская литература: В 3 кн.:
Учебное пособие. М.5 2001; Тимина С. И., Васильев В.Е., Воронина О. Ю. Совре
менная русская литература (1990-е гг. - начало XXI в.): Учебное пособие. СПб.; М.,
2005.
28 Чупринин С. Русская литература сегодня: Большой путеводитель. М., 2007.
19 феномен сознания современного человека, существенные перемены в
структуре этого сознания. Главные персонажи избранных нами авторов - личности, как и герои Ф. М. Достоевского, исключительные, тоже «по-виднее обыкновенных», с особым мировидением, но в этом мировиде-нии преломились некие общие процессы в мышлении и самосознании людей переломной эпохи. Веничка Ерофеев (поэма «Москва - Петушки») в своих рассуждениях и своей судьбе отразил деконструкцию всей системы ценностей социалистического общества, обнажив тем самым изъяны советской ментальносте.
В романе В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» запечатлено важное социально-психологическое явление, ставшее специальным предметом художественного исследования отечественного писателя - «подсознание общества», социальный андеграунд.
В рассказах Ю. Мамлеева проявились скрытые (темные и светлые) сферы души человека, его внутренние - метафизические - бездны, а также выразились приглушенные прежде метафизические порывы к вечности, другим реальностям, духовному космосу.
«Вхождение того или иного художника в определенную структуру сознания, - пишет Е. Созина, - знаменует "тождество нетождественного", т. е. некую общность смысловых полей авторов, обладающих разными мировоззренческими установками, исповедующих разные принципы творчества и т. п. Достаточно традиционным "знаком" структур сознания в литературоведении выступают так называемые "вечные типы", "вечные образы", "бродячие сюжеты", лейтмотивы и т. д. - то, что, метафорически используя язык К. Юнга, мы называем литературной или культурной архетипией. Схождение "нетождественного" обнаруживается также в состояниях сознания, которые знаменуют соотнесенность субъекта с собственно психикой и могут быть спроецированы на духовные состояния отдельных эпох; обычное и соответствующее данной категории условное
20 обозначение - "дух времени"» . В наши задачи входит выявление «некой общности смысловых полей» авторов, относящихся к разным историческим эпохам, литературным направлениям и т. д. - Ф. М. Достоевского, Вен. В. Ерофеева, В. С. Маканина, Ю. В. Мамлеева. Один из сквозных для русской литературы «знаков» структур сознания — метафизическое подполье (идущий, по мнению Л. Шестова, еще от Платона: философ считает, что Достоевский открыл подполье, которое задолго до него описал Платон в притче об обитателях пещеры. Пещера — это и есть подполье)30 — в центре нашего внимания. «Вечные типы» подполья, описанные Достоевским, Ерофеевым, Маканиным, Мамлеевым, — по принципу «тождества нетождественного» будут рассмотрены в «диалогическом испытании» (М. Бахтин): в зеркале диалогического взаимодействия их сознаний.
Открытый Достоевским подпольный тип - «главный человек в русском мире» (16; 406), муки сознания и самосознания которого стали отражением русского духовного кризиса, предстает сегодня в качестве " архетипа. Писатель создал метафизическую матрицу особого мира — подполья, в лабиринтах которого «встречаются» герои-антигерои произ- д. ведений русской литературы XX-XXI веков. Веничка («Москва - Петушки»), Петрович («Андеграунд, или Герой нашего времени»), Вася Куро-лесов («Бегун»), Андрей («Дорога в бездну»), как и подпольные герои Ф. М. Достоевского (парадоксалист и Раскольников, Иван Карамазов и Ипполит Терентьев), - знаковые герои времени, которые не только могут и должны «существовать в нашем обществе, взяв в, соображение те
Созина Е. К. Сознание и письмо в русской литературе. Екатеринбург, 2001. С. 40.
30 Шестов Л. И. Сочинения: в 2 т. Т. 2. 1993. С. 34.
21 обстоятельства, при которых вообще складывалось наше общество»31, но
и, «сохраняя свои исходные положения, переживать динамическую
трансформацию, эволюционировать вместе с окружающим их миром»
(Ю. М. Лотман).
Так и произведения Ф. М. Достоевского, в которых писатель «впервые вывел настоящего человека русского большинства» (16; 329), переживают «динамическую трансформацию», являясь «идеологическими этюдами»32 к произведениям русской литературы последней трети XX века, продолжающих русскую историю подпольных героев-антигероев. Особенно важные вехи в этой истории - поэма Вен. Ерофеева «Москва - Петушки», роман В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени», цикл рассказов Ю. Мамлеева «Конец века».
«Границы книги никогда не очерчены достаточно строго: в ее названии, в первой и последней строке, во внутренних конфигурациях и в обособляющих ее формах содержится система отсылок к другим книгам, другим текстам и фразам <...> Эта игра отсылок находится в прямой зависимости от того, имеем ли мы дело с математическим трактатом или комментариями к тексту, историческим повествованием или эпизодом романного цикла, - во всех этих случаях единство книги, понимаемое как средоточие связей, не может быть описано как тождественное <...> книга не укладывается в маленький параллелепипед, который якобы заключает ее в себе; единство книги <...> изменчиво и относительно. Как только оно становится предметом исследования, так тотчас же утрачивает свою однозначность <...> А о его природе мы можем судить только исходя из сложного поля дискурса»33.
31 Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: в 30 т. Т. 5. С. 99. Далее произведения
Ф. М. Достоевского цитируются по этому изданию, в скобках указываются том и
страницы.
32 Назиров Р. Г. Творческие принципы Ф. М. Достоевского. Саратов, 1982. С. 54.
33 Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. С. 25.
Рассматривая произведения Ф. Достоевского, Вен. Ерофеева, В. Маканина, Ю. Мамлеева как «сложное поле» дискурсов, мы можем вывить «одинаковые тексты» сознания. Подобное взаимодействие М. Мамардашвили определил так: «сознание прочитало сознание». Но нам важно не только то, что прочитало сознание и что оно прочитало, но и как сознание прочитывает, т. е. живет.
Таким образом, актуальность нашего исследования определяется не только изучением мало освоенной сферы «присутствия» Ф. М. Достоевского в литературе последней трети XX века, но и новым обоснованием необходимости «реабилитировать» исследование движения литературы в аспекте творческого метода, в плане его новых модификаций, а также преодолением обозначившегося в исследованиях последнего десятилетия недоверия к этой категории, как «релевантной советской эпохе». Традиционная методология работ по теме «классика и современность» сводится, как правило, к констатации «формального» сходства содержательных концепций и поэтики (выраженных сюжетом, образностью, лексикой) писателей. Наш подход иной: даже в сходстве отдельных частных явлений мы ищем принципиальное развитие и трансформацию принципов творческого метода Ф. М. Достоевского в художественных исканиях современных отечественных прозаиков, в различных течениях современной русской литературы. Такой подход был немыслим прежде, до середины 1950-х годов, когда метод Достоевского объявлялся «реакционным» и его православная тенденция демонстративно противопоставлялась реализму русских писателей XIX века. Огромная работа советских достоевсковедов с середины 1950-х годов до конца 90-х велась в направлении все более точного, приближенного к миро-видению самого писателя пониманию -главных особенностей его метода, выросшего из недр русской словесности и вместе с тем по-новому утверждающего синтез мира и синтетическую структуру личности. Лите-
23 ратуроведы все точнее и глубже осмысляли проблемы «универсализма»,
«двоемирия», «полифонизма» и «трагизма» в творчестве Ф. М. Достоевского. Именно «универсализм», «синтетизм» «двоемирие», не буквально воспринятые, а по-новому увиденные, по-новому осмысленные, явились исходными творческими принципами новейших литературных течений второй половины XX века.
Проблема диалога классики и современности в литературе последней трети XX века, как представляется нам, ставится нами в аспекте назревших задач отечественного литературоведения.
Научная новизна исследования состоит в том, что в нем предлагается оригинальная концепция развития' русской прозы последней трети XX века, в котором, наряду с признанными течениями (постмодернизм и постреализм), утверждается метафизический реализм как особое самостоятельное течение. Хотя историки современной литературы (В. Агено-сов, Н. Кякшто, Н. Лейдерман, М. Липовецкий, Г. Нефагина, И. Скоропано-ва, И. Тимина, М. Черняк) отмечали наличие метафизических тенденций в постмодернизме и постреализме, термин этот до сих пор не вводился у нас В' типологическую классификацию новейших направлений русской литературы.
Новизна нашей работы видится нам и в том, что в качестве наиболее яркого и последовательного представителя метафизического реализма выбран^ Ю. Мамлеев - писатель до сих пор не признанный отечественным литературоведением, хотя и получивший мировое признание, и привлекающий живой читательский* интерес явлением каждой своей книги, обычно вызывающей новую, журнальную статью и интервью. Важно и то, что Мамлеев считает себя наследником «реализма в высшем смысле» Ф. М. Достоевского. Новизна* нашего исследования также и в современном методологическом: подходе, сочетающем типологическую обобщенность, выявление типологического сходства в ху-
дожественных явлениях разного порядка, разработку концепции взаимодействия реального и ирреального (сверхреального) на «разных этажах» литературы с избирательным и целостным анализом конкретных произведений, а именно: «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева, «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина, цикла рассказов «Черное зеркало» Ю. Мамлеева. Словом, мы стремились к сочетанию предельной обобщенности, т. е. выявлению параллелей и традиций в самих основах мировидения писателей с тщательным анализом неповторимого формотворчества у каждого из трех авторов.
Объектом изучения является творчество Ф. М. Достоевского и крупнейших представителей трех основных течений русской прозы последней трети XX века (постмодернизма, постреализма, метафизического реализма): Вен. Ерофеева, В. С. Маканина, Ю. В. Мамлеева.
Предмет исследования — влияние творчества Ф. М. Достоевского, одного на литературный процесс в России последней трети XX века.
Цель диссертационного исследования — раскрыть новаторство основных течений русской прозы последней трети XX века в контексте художественных открытий Ф. М. Достоевского.
В соответствии с поставленной целью в диссертации решается ряд задач:
выяснить роль Ф. М. Достоевского в современном литературном процессе как трансдискурсивного автора;
исследовать феномен сознания, определяющегося («живущего») во взаимодействии интерсубъективных форм: диалога - дискурса -трансдискурса;
— выявить общие принципы исследования мира и человека в
творчестве писателей разных литературных направлений (постмодерниз
ма, постреализма, метафизического реализма), сближающие их с твор
чеством Ф. М. Достоевского;
- определить, как и насколько востребован «реализм в высшем смыс
ле» Ф. М. Достоевского в литературе последней трети XX века, что необхо
димо и для понимания общих тенденций развития современного литератур
ного процесса;
— выявить сходство и различие важнейших принципов художест
венного мышления, прежде всего, в синтезе реального и ирреального у
Ф. М. Достоевского, Вен. Ерофеева, В. Маканина, Ю. Мамлеева;
раскрыть сущность, специфику, генезис метафизического реализма Ю. Мамлеева; рассмотреть философские и собственно художественные тексты Ю. Мамлеева как «гибридный дискурс», а метафилософский трактат «Судьба Бытия» - как «семантическое ядро» художественного творчества писателя;
проследить, как благодаря интертекстуальной «жизни» мотива (метафизической константы текста) создается в произведении эффект эстетической и метафизической многоплановости бытия, несводимого к рационалистически однозначным интерпретациям;
рассмотреть сюжетные перипетии и коллизии в цикле Ю. Мамлеева «Конец века», отражающие текст Ф. М. Достоевского, выделить ряд типологически сходных метафизических мотивов;
- исследовать специфический характер двойственности героев
Ф. М. Достоевского и Вен. Ерофеева через диалог дискурсов сознаний, жан
ровую «матрицу» и поведенческую парадигму;
- установить общее и различное в социально-философских и этиче
ских основаниях подпольного нигилизма героев Ф. М. Достоевского и
В. Маканина.
Методологическая основа. Исследование выполнено в русле компаративистского подхода и опирается на принципы историко-функционального метода (изучение восприятия произведения в разные эпохи и с разных точек зрения), интертекстуального, структурно-
типологического методов, позволивших показать особенности трансдискурсивного диалога Ф. М. Достоевского и писателей последней трети XX века (Вен. Ерофеева, В. Маканина, Ю. Мамлеева). Важным методологическим приемом является сопоставление «концептуальных персонажей» (Ж. Делез), конституирующих художественные миры Ф. Достоевского, Вен. Ерофеева,
B. Маканина и Ю. Мамлеева. В выявлении парадигматических «тождеств»
и «различий» художественных миров названных писателей, мы. придержи
ваемся принципа единства историко-культурного и экзистенциального под
ходов.
Теоретическая база исследования. Основными теоретико-методологическими ориентирами послужили труды М. М. Бахтина, Р. Барта, М. Бубера, Б. М. Гаспарова, И. П. Смирнова, Ю. Кристевой, Ю. М. Лотмана, М. К. Мамардашвили, А. М. Пятигорского, М. Хайдеггера, М. Фуко; работы русских религиозных мыслителей, открывших метафизический характер мышления Ф. М. Достоевского: Н. А. Бердяева,
C. Н. Булгакова, Вяч. Иванова, И. И. Лапшина, Н: О. Лосского,
B. В: Розанова, Л. Шестова, С. Л. Франка и др.; исследования достоевскове-
дов, посвященные поэтике Ф. М. Достоевского, в которых особенности ху
дожественного мышления писателя рассматривается во взаимосвязи с соз
данной им новой художественно-метафизической моделью: Н. Ф. Будано
вой, Р. Бэлнепа, В. Е. Ветловской, И. Л. Волгина, И. А. Есаулова, В. Н. За
харова, К. Г. Исупова, Т. А. Касаткиной, А. Е. Кунильского, Р. Лаута,
К. В. Мочульского, Е. Г. Новиковой; Г. С. Померанца, С. Г. Семеновой,
К. А. Степаняна, В. А. Туниманова, F. М. Фридлендера, Г. К. Щенникова,
и др., а также концепции, современного литературного процесса, представ
ленные в работах HI Л. Лейдермана, М. Н. Липовецкого, Г. Л. Нефагиной,
C. И. Тиминой; И. С. Скоропановой, М1. Эпштейна и др: Особо важное зна
чение для нашей работы имеет концепция диалогической онтологии
М: М. Бахтина и теориятрансдискурсивного автора М. Фуко.
\
27 Основным материалом исследования стали новеллы, фельетоны,
статьи Ф. М. Достоевского из «Дневника писателя»: «Столетняя», «Бобок», «Сон смешного человека», «Мужик Марей», «Спиритизм. Нечто о чертях. Чрезвычайная хитрость чертей, если это только черти», «Дон Карлос и сэр Уаткин. Опять признаки "начала конца"», «Слово об отчете ученой комиссии о спиритических явлениях»); повесть «Записки из подполья», романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток», «Братья Карамазовы». В центре нашего внимания находятся произведения наиболее репрезентативных представителей трех господствующих течений русской литературы последней трети XX века (постмодернизма, постреализма и метафизического реализма): поэма «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева, роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Ма-канина, романы Ю. Мамлеева «Шатуны», «Мир и хохот», цикл рассказов «Конец века», метафилософский трактат «Судьба Бытия» и публицистика, вошедшая в книгу «Россия Вечная».
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Ф. М. Достоевский - творец особой дискурсивной практики, моде
лирующей мир во взаимопроникновении быта и бытия, социального и экзи
стенциального, реального и трансцендентного, - создал в своей модели
двоемирия художественно-методологическую парадигму, которой следуют
многие современные писатели. Этот феномен дает основание характеризо
вать Ф. М. Достоевского как трансдискурсивного автора.
2. Исследование любого литературного феномена в аспекте ху
дожественного метода позволяет выявить общие типологические законо
мерности литературного процесса, увидеть в динамике его составляющих
общее движение духовной культуры. Актуальное присутствие в современной
литературе Ф. М. Достоевского и его метода, названного писателем «реализ
мом в высшем смысле», позволяет особым образом типологизировать лите
ратурный процесс.
28 3. Открытый Ф. М. Достоевским «подпольный» тип - «главный человек в русском мире» - предстает сегодня в качестве архетипа. Писатель создал «матрицу» особого метафизического мира - подполья, в лабиринтах которого «встречаются» герои-антигерои произведений русской литературы XX-XXI вв.
Основные структурные принципы постреализма - сочетание детерминизма с поиском иррациональных связей, взаимопроникновение типического и архетипического как структурная основа образа, приводящая к сочетанию социальности и психологизма с исследованием родового и метафизического слоев человеческой натуры - восходят к Ф. М. Достоевскому.
Истоки метафизического реализма Ю. Мамлеева — в «реализме в высшем смысле» Ф. М. Достоевского, изображающего не видимые процессы и явления исторической действительности, а скрытые, тайные, творящиеся в глубинных недрах мира, и человека, прозревающего сквозь реальное более реальное, постигающего высшие реальности «в символах низшего мира» (С. Булгаков).
Сущность философско-художественного («гибридного») дискурса Ю. Мамлеева заключается в том, что доминирующее положение в его художественных произведениях занимает философская проблематика. Впервые предпринятая попытка рассмотрения художественного творчества Ю. Мамлеева через основные философские положения трактата «Судьба Бытия» позволяет осмыслить метод метафизического реализма Ю. Мамлеева во всей его сложности и оригинальности. Основной принцип метафизического реализма Ю. Мамлеева — расширение и углубление «действительного» мира включением метафизических реалий, открывающих во внутреннем пространстве человека множество бездн. Общая «метафизическая ситуация» произведений Достоевского и Мамлеева - человек, стремящийся к постижению внутреннего духовного космоса — проявляется в целом ряде типологически сходных мотивов.
29 7. Практика постмодернизма, разрушающего «диктатуру» моно-
логизма и утверждающего множественность истин, отразившего эпистемологическую неуверенность современного человека и кризисное сознание, соотносимы с полифонической эстетикой Ф. М. Достоевского, что особенно ярко проявилось в поэме Вен. Ерофеева «Москва - Петушки».
8. В романе В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» открываются новые смыслы и локусы подполья: андеграунду творческой интеллигенции противостоит «инквизиторское» подполье (КГБ и «психушка»). С другой стороны, андеграунд соприкасается с массовым «подземельем» («общагой»). Герои-антигерои данных локусов соотносимы с архетипом подпольного парадоксалиста. Связь реализма В. Маканина с реализмом Ф. М. Достоевского проявляется в близости отдельных сцен и сюжетных перипетий, в использовании приема двойников и, главное, в признании русской классики (и прежде всего Ф. М. Достоевского) первейшей нравственной опорой современного писателя.
Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том, что она является одним из первых опытов подведения итогов литературного процесса, совершающегося на наших глазах, выявления закономерного, типологического и художественно перспективного в том, что многим до сих пор представляется пестрым, туманным, неоформившимся. Результаты исследования, на наш взгляд, восстанавливают в правах изучение литературы с точки зрения движения и литературного метода - изучения, несколько вытесненного у нас в последнее десятилетие исключительной сосредоточенностью литературоведов на проблемах жанра и стиля. Впервые проанализирован феномен метафизического реализма Ю. Мамлеева как явление эстетически ценное, знаковое и органически вписывающееся в текущий литературный процесс.
Научно-исследовательская перспектива диссертации заключается в том, что многие затронутые проблемы в ней проблемы могут стать предме-
том отдельных научных работ, т. к. проблема рецепции Ф. М. Достоевского как трансдискурсивного автора в современной русской литературе неисчерпаема. Разработанные в диссертации методологические принципы рассмотрения явлений трансдискурсивности могут быть использованы в изучении других подобных фактов в русской, зарубежной литературе и культуре. Полученные результаты могут быть применены в работах по изучению литературного процесса, литературных направлений и творчества отдельных авторов, в исследованиях по истории русской литературы XX века. Рекомендации по использованию результатов диссертационного исследования. Основные положения, материалы и результаты работы могут быть использованы в лекционных курсах, спецкурсах и спецсеминарах по истории русской литературы XIX и XX веков, в работах по исследованию взаимосвязей современного литературного процесса и русской литературы XIX века.
Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в докладах на международных конференциях: «Достоевский и современность» (Старая Русса, Дом-музей Ф. М. Достоевского, 2005, 2006, 2008), «Достоевский и мировая культура» (Санкт-Петербург, Литературно-мемориальный музей Ф. М. Достоевского, 2005 - 2008), «Русская словесность в мировом культурном контексте» (II Международный конгресс. Москва, 2004), «Русская словесность в мировом культурном контексте. К 500-летию рода Достоевских» (Международный симпозиум. Москва, 2006), «Культура и текст» (Барнаул, БГПУ, 1997- 2008 гг.), «Воспитание читателя: теоретический и методический аспекты» (Барнаул, 2007), «Теоретические и методические проблемы русской филологии на современном этапе (Семей, СГПИ, 2007); на всероссийских конференциях: «Дергачевские чтения. Русская литература: национальное развитие и региональные особенности» (Екатеринбург, УрГу им. А. М. Горького, 2004, 2006); «Актуальные проблемы филологического образования. Наука - вуз - школа» (Екатеринбург, 2002).
31 Основное содержание и итоги исследования отражены в монографиях: «О
"соприкосновении мирам иным": Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев» (Екатеринбург - Барнаул, 2007) [Рец.: Бойко, М. Судьба потустороннего. Метафизический реализм на операционном столе // НГ EX LIBRIS - № 20 - 5.03.2008; Решетников, К. С «Идиотом» в душе. Книги Юрия Мамлеева и о нем // Газета. - № 37. - 29.02.2008. ; Завгородняя, Н. Рецензия на книгу Р.С.-И. Семы-киной «О "соприкосновении мирам иным": Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев» // Филология и человек. - Барнаул, 2008. - № 3. - С. 220-221], «В матрице подполья: Ф. Достоевский - Вен. Ерофеев - В. Маканин» (М., 2008); в статьях, опубликованных в изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки: журнале «Искусство и образование» (Москва, 2008. № 3), Известиях Уральского государственного университета (Екатеринбург, 2004.- №'33; 2008. № 59), Вестнике Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина (Санкт-Петербург, 2008. № 1), Вестнике НГУ (Новосибирск, Новое, гос. ун-т, 2008. Т.,7. Вып. 2), Ползуновском вестнике (Барнаул, АлтГТУ, 2005. Вып. 3), Мир науки, культуры, образования (Горно-Алтайск, 2008. № 4), в журнале «Октябрь» (2007. №3), других работах (общее количество публикаций по теме диссертационного исследования - 39).
Структура диссертации. Исследование состоит из Введения, четырех глав, каждая из которых включает в себя несколько разделов, Заключения и Списка использованной литературы.
«Реализм в высшем смысле» Ф. М. Достоевского и основные течения русской прозы последней трети XX века
Эстетическая парадигма русской литературы весьма разнообразна. И. Скоропанова называет множество ее составляющих: «реализм, модернизм, постреализм, постмодернизм, пост-постреализм, постпостмодернизм (постконцептуализм), романтизм - в разнообразии их течений, модификаций, смешанных форм»34. Можно продолжить этот перечень: метафизический реализм, неореализм, неосентиментализм, неокритический реализм, символический реализм и т. д. При всем разнообразии, даже противоположности эстетических принципов названных художественных систем, есть безусловно объединяющее их начало - все они вышли из классического реализма и являются (в большей или меньшей мере) трансформациями (часто весьма своеобразными) традиционной реалистической художественной системы.
«У любой эпохи есть собственный постмодернизм» , - сказал . У. Эко, охарактеризовавший постмодернизм не как хронологическое явление, а как специфическое духовное состояние. Постмодернизм XX века, как известно, возник при особом состоянии мира, характеризующемся утратой нравственных ориентиров, глубоким сознанием культурного и духовного кризиса («каждая эпоха подходит к порогу кризиса» ), тупика, отсутствием абсолютных ценностей. Как культура новой эстетики, гуттаперчевая и пластилиновая (соединяющая несоединимое, сочетающая несочетаемое) постмодернизм провозглашает радикальные тезисы: «мир как текст», «текст без границ», «кризис авторства», «смерть Автора», «изживание субъектности» и другие обоснованные крайности. Крайности, которые приводят к некоторым закономерностям. В посмодернистском тексте рождаются интегральные, символы, «коды» художественных систем, являющиеся знаками других эпох, культур, других авторов (так, в «Пушкинском доме» А. Битова есть главы, которые называются «Медные люди» и «Бедный всадник», отсылающие читателя прежде всего к А. С. Пушкину и к Ф. М. Достоевскому). Постмодернизм воспринимает текст как открытую структуру, принимающую в себя голоса контекстов, перерабатывает нечто «первозабытое» (Лиотар). В том же «Пушкинском доме» провозглашается один из главных тезисов постмодернизма: «Мы склонны в этой повести ... под сводами Пушкинского дома следовать освященным музейным традициям, не опасаясь перекличек и повторений — наоборот, всячески приветствуя их, как бы даже радуясь нашей несамостоятельности»37. По замечанию Лиотара, «под его (постмодернизма -Р. С.) крышей» могут сойтись самые противоположные голоса и каждый из них может приобрести актуальную значимость.
При всей противоположности голосов Ф. М. Достоевского и русских постмодернистов XX века наблюдается в то же время и странное тяготение их друг к другу.
Многие идеи Ф. М. Достоевского получили то или иное преломление в теориях и художественных практиках постмодернистов. Имена его героев і встречаются достаточно часто в постмодернистских текстах и исследованиях о постмодернизме. Внимание писателей-постмодернистов, а также исследователей, рассматривающих постмодернистское сознание; привлекают прежде всего Подпольный, Раскольников; Терентьев, Иван Карамазов, Ставрогин, Кириллов и другие герои Ф. М. Достоевского.
В трансдискурсивном диалоговом пространстве Ф. М. Достоевский и постмодернисты «сцепляются», во-первых, единой исходной позицией - действительность иррациональна; во-вторых, общей проблематикой: человеческой свободы/несвободы; героя/антигероя; хотения/воли, добра/зла, кризисного сознания, нравственного идеала и т. д.; в-третьих, особой «оптикой видения» мира как хаоса.
Ф. М. Достоевский и постмодернисты отразили «эпистемологическую неуверенность» человека в современном им мире. И, так называемая, «постмодернистская чувствительность» - «ощущение мира как хаоса, где отсутствуют какие-либо критерии ценностной и смысловой ориентации ... "кризис веры" во все ранее существующие ценности...» - уже была главным нервом «реализма в высшем смысле» великого классика.
Ф. М. Достоевский профетически предупреждает о грядущей катастрофе обезбоженного мира, фатальном итоге идеологической цивилизации, постмодернисты осмысляют мир как текст, «генерируя новые смыслы» в ситуации тотального тупика этой цивилизации. Антитоталитарная, антиавторитарная,- полилогическая» установка постмодернизма также роднит его- с Достоевским. А полифоническое мышление последнего «встречается» с практикой постмодернизма, утверждающего множественность языков, разрушающего «диктатуру монологизма, поиска единственно верного решения, и заменяет подобного рода усилия разноголосицей соревнующихся альтернатив, голосов» . Думается, что есть все основания говорить о длящемся диалоге Ф. ЪА . Достоевского и писа-телей-посмодернистов, специфичность которого проясняется теорией ри-зомы - «корневой» системы, - созданной, французскими учеными Ж. Делезом и Ф: Гваттари: «в этом случае главный корень, сделал выкидыш или разрушился в своем окончании, породив множество бурно развивающихся вторичных корней ... От этого единство не исчезает, существуя как прошлое и будущее, как возможное...»40.
Наверное, утверждение О. Семака (оформленное, правда, как риторический вопрос) о том, что «может быть, постмодернизм ... является инфантильным повторением того, что уже было сказано Федором Михайловичем?»41, является смелым, но не голословным. Исследователь называет Подпольного «философом постмодернизма» и определяет несколько «ключевых моментов», позволяющих оправдать этот «статус»: во-первых, Достоевский «имел смелость увлечь своих читателей к самостоятельному мышлению»; во-вторых, «с постмодернизмом "человека из подполья" роднит и вопрос о легитимности основания наших дел»; и, наконец, в третьих, «мыслителям постмодернизма близок бунт "подпольного человека" против принудительного всеобщего единства (по Достоевскому - «всемства» - Р. С.)»42. В основе названных деклараций лежит проблема, сближающая творчество Ф. М. Достоевского и постмодернистов: проблема человеческой свободы .
Н. Живолупова в статье «Проблема свободы в исповеди антигероя. От Достоевского к литературе XX века (Е. Замятин, В. Набоков, Вен. Ерофеев, Э. Лимонов)»44 тоже называет проблему свободы в творчестве Ф. М. Достоевского центральной. Расширяя интертекстуальный контекст «Записок из подполья», исследовательница намечает следующую генетическую цепочку: романы «Мы» (Е. Замятина), «Роман с кокаином» (М. Агеева), «Отчаяние» и «Лолита» (В. Набокова), «Это я - Эдичка» (Э.
Лимонова) и поэма «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева восходят к «подпольному сознанию» героя Достоевского. Анализ главных героев названных произведений позволяет исследовательнице выявить особый тип сознания, «наиболее адекватное художественное воплощение получающий в жанре исповеди как свободном самовыражении героя в субъективной стихии рассказывания, и комплекс смысловых составляющих этого типа сознания, доминантой среди которых является идея свобоДЫ» .
В статье «Паломничество в Петушки, или проблема метафизического бунта в исповеди Венички Ерофеева» Н. Живолупова рассматривает сложный процесс самопознания героев в «трех важных аспектах отношения героя к миру: бунт, протест против мира; трусость, страх перед миром, бегство- от него и любовь, приятие мира как искомый синтез»46. Исследовательница вписывает «Записки из подполья» и «Москву - Петушки» в общий контекст художественной литературы, отражающей метафизические искания бунтующего героя. В несомненно интересных работах исследовательницы содержатся, на наш взгляд, и г, спорные моменты, о которых мы будем говорить ниже.
Жизнь сознания: диалог - дискурс - трансдискурс
Сознание, как известно, неоднозначно осмыслялось в философии - от натуралистических взглядов до абсолютного идеализма. Но определяющее качество сознания, обозначенное еще Гегелем, — это способность со-относиться, со-знавать предмет. При этом, «сознание не может быть отнесено к психическому процессу в классическом психофизиологическом смысле слова»125. М. Мамардашвили и А. Пятигорский предсказывают любому психическому процессу психологическую двойственность: «Любой психический процесс может быть представлен как в объектном плане, так и в плане сознания» . Данная психологическая двойственность «существует как двойственность психологии и онтоло-гии» . Поэтому сознание является таким уровнем, «на котором синтезируются все конкретные психические процессы, которые на этом уровне уже не являются самими собой, т. к. на этом уровне они относятся к сознанию».
Поскольку сознание есть не только способность со-отношения, но и само отношение, в структуре сознания присутствует разделенность между субъектом и объектом, внутренним и внешним, я и миром.
«Как отношение, сознание есть некоторое переживание, определенный опыт, в котором мы соотносимся с миром. Этот опыт понимается одновременно и как сама деятельность соотнесения в целом и как переживание субъектом этой деятельности самого себя и своего отношения к миру. Именно поэтому ... под «сознанием» в узком смысле понимают отношение субъекта и его объекта. Об этом говорят, что субъект (со)знает объект ... сознание всегда присутствует как возможная позиция, в которую субъект может перейти в любой момент - как опыт возможной соотнесенности с миром» .
Таким образом, сознание - высший уровень психического отражения и саморегуляции, вокруг которого группируются все дефиниции, связанные с основами человеческого существования или фундаментальный способ соотнесения человека со своим предметом и миром вообще.
Философское понимание сознания определило и характеристику художественного сознания: «сознание — результат, сознание — продукт духовного (идеального) освоения мира»; «различные виды духовной деятельности, в которых происходит целенаправленная ... идеальная переработка и перевоссоздание (освоение) отражаемой субъектом действительности»; «система идеальных структур, порождающих, программирующих и регулирующих художественную (творческую и воспринима-тельскую) деятельность и ее продукты»130. «Продуктами» жизни художественного сознания или его интерсубъективными формами являются диалог, дискурс, трансдискурс. Как соотносятся данные феномены? Насколько рассмотрение этого соотношения позволяет приблизиться к ответу на вопрос о природе сознания, диалога, дискурса, к тому, что определяет сущность, специфику и уникальность данных феноменов?
Сознание, диалог, дискурс не просто неразрывно связаны: они полагают друг друга. Диалог
Природа сознания диалогична. Диалог есть внутренняя деятельность сознания по его самоосуществлению и содержательному наполнению, есть самополагание сознания. А сознание формируется и развивается (живет) только при столкновении, со-бытии, т. е. диалоге, с другими сознаниями.
Диалог - внутренне присущее сознанию явление, одновременно выступающее единственным способом (которому можно придать статус способа существования и «технологии» самой жизни сознания) проявления сознания. Диалог является универсальной характеристикой сознательных процессов, наделяющей жизненной энергией существование индивидуального и всех форм надындивидуального сознания. Как явление сущности человеческого сознания феномен диалога всегда современен сознанию (как феномену).
Диалог не только то, что должно осуществиться, произойти, но и то, что всегда есть как происходящее, осуществляющееся. Он дан изначально, в бытии самого сознания, как модель, сознания, возникающего на границе с другостью, «в пограничных сферах», «на стыках и пересечениях»131 двух или нескольких сознаний. Диалогом часто называют процесс активного соучастия всех сторон в построении общего смысла, особую форму общения, в результате которого происходит «совершенствование процессов совместного познания»132. И не всякое общение можно назвать диалогом, а такое общение-взаимовлияние, которое, как утверждает основатель американской Школы диалога (Dialogue Group) ученый-физик Дэвид Бом , происходит в особом пространстве: «на стыках-пересечениях» культурных и трансперсональных смыслов, умножающее последние или обедняющее их. Такое творческое объединение мысли и чувства «единым потоком выносит» участников на новый, более глубокий уровень понимания, когда «на основе развития общего смысла возникает новый тип разума» .
Подобная трактовка диалога близка идеям Бахтина , для которого «участники диалога образуют новое единство в рамках общего смыслового пространства. Общий смысловой поток или пространство, объединяя участников диалога, меняет не только их сознание, но и приобщает их к более крупному единству — мировой целостности: границы между ними и миром растворяются и открываются источники понимания и силы. Это происходит в случаях идеального диалога, когда в состоянии измененного сознания мировое целое как бы разговаривает и слушает себя через нас, индивидуально и коллективно; слова становятся ненужными, знание приходит мгновенно, смысл течет как огромная река через нас и между нами»136.
У М. Бахтина человек заявляет о себе в диалоге: «Единственно адекватной формой словесного выражения подлинной человеческой жизни является незавершимый диалог. Жизнь по природе своей диалогична. Жить - значит участвовать в диалоге - вопрошать, внимать, ответствовать, соглашаться и т. п. В этом диалоге человек участвует весь и всею жизнью: глазами, губами, руками, душой, духом, всем телом, поступками. Он вкладывает всего себя в слово, и это слово входит в диалогическую ткань человеческой жизни, в мировой симпозиум...»137. Но и писатель заявляет о себе в диалоге, организует свой текст (дискурс) как диалог. Любой текст по природе своей диалогичен. Диало-гичность — «природная» категория текста — есть направленность его на адресата . «Эта категория подчеркивает реляционную природу текстов и тот факт, что диалог происходит не только внутри высказывания, но и между высказываниями (текстами). Диалогичность текста - это впле-тенность разных "голосов" в его составе» . Но отношения между текстами - «диалог особого вида»: процесс взаимодействия, создающий единство, целое взаимозависимых и дополняющих друг друга субъектов.
Жанровая матрица
В сложном поле дискурса любой текст не принадлежит какому-то жанру, нет текста без жанра, любой текст участвует в одном или нескольких жанрах, всегда существуют жанр или "жанры в пространстве одного текста. Такое «со-участие» обеспечивает произведению полижанровую структуру - в силу присутствия жанровой доминанты как таковой. Рассматриваемые нами произведения представляют собой полижанровую синтетическую структуру. Как справедливо заметила Н. Живолу-пова, в «Записках из подполья» «Достоевский соединяет ... явления, различной жанровой природы»154. В качестве таковых исследовательница называет «записки», «исповедь антигероя» - «устойчивый жанровый субстрат» и «петербургскую повесть»155. О. Дилакторская констатирует в «Записках из подполья», помимо исповеди и записок, черты петербургского очерка и новеллы.
В постмодернистском тексте «Москвы - Петушков» тоже проступает синтетическая жанровая структура. Н. Живолупова считает жанр исповеди наиболее адекватной формой выражения «подпольного сознания», С. Гайсер-Шнитман говорит о существовании в поэме Вен. Ерофеева «памяти жанра» мениппеи, а также далеко не карнавальных жанров: духовное странствие, стихотворения в прозе, баллады, мистерии156. Попытаемся продолжить этот перечень и остановиться на не отмеченных ранее общих для интересующих нас произведений жанровых доминантах («субстратах»).
«Записки из подполья» и «Москва - Петушки» могут быть рассмотрены как тексты самосознания. «Бывают философы, - пишет А. Вяльцев, — которые свои теории мыслят и выражают как художники. Причем так успешно, что люди забывают, что они философы. Таким был Достоевский ... Таков был Толстой. Собственно, литература есть область именно философской деятельности, где некие философские истины доказываются не аналитически, но художественным путем. И бывают вполне профессиональные философы, которые считают роман полноценной площадкой философского исследования» . История романа самосознания как новой разновидности текста, фиксирующей объективацию автором «меня» в «другом», начинается, по мнению А. М. Пятигорского, с «Исповеди» Руссо. «Общую конструкцию романа самосознания обеспечивает целостная структура смысла: самоосознающий мир и себя человек»158, который только «в самосознании и живет» (А. Пятигорский). А внутреннюю «конструкцию» этого человека определяет «всепоглощающее самосознание» (М. Бахтин).
Как особый элемент, содержательную единицу поэтики романа самосознания Пятигорский называет страдание, которое «фигурирует и как метафора субъективного сознания автора и героя». И «не только и не столько любое субъективное страдание есть страдание, сколько само страдание есть сознание, как оно осознает себя на субъективно эмпирическом уровне»159.
Подпольный человек и Веничка - герои самоосознающие и глубоко страдающие от этого усиленного самосознания.
Подпольный, называя страдание единственной «причиной сознания», страдает, «да еще настоящим, заправским способом» (5; 108). И Веничка «страдает от мысли» (1; 55). Но Подпольный, в отличие от Венички, видит в страдании особую страсть: «ведь, может быть человек любит не одно благоденствие? Может быть, он ровно настолько же любит страдание? Может быть, страдание-то ему ровно настолько же выгодно, как благоденствие? А человек иногда ужасно любит страдание, до страсти, и это факт ... Страдание есть сомнение, есть отрицание ... Страдание - да ведь это единственная причина сознания» (5; 119).
А. М. Пятигорский называет «страдание онтологичным, всегда уже заданным в контексте романа самосознания»160. В воспоминаниях о Венедикте Ерофееве И. Авдиев отмечал: «Веня ценил в людях только человеческое страдающее сердце ... В музыке, в стихах, в прозе, в живописи, в жизни - Веня слушал боль и страдание человеческого сердца ... Веня вздыхал на каждый вздох человека в этом мире, будь он хоть эллин, хоть иудей. Страдание человека в этом мире было для него пыткой» . Так, Вен. Ерофеев называет и свою поэму о страдающем герое «трагическими листами».
В тексте самосознания отражено состояние сознания. «Состоянием сознания можно назвать то, что «интерпретировано» и «дано как присутствие», то есть, иначе говоря, состояние сознания может рассматриваться как продукт интерпретации или переживания сознанием индивидуальных психических механизмов» . Э. Гуссерль определяет состояние сознания как переживание чувства; принимая форму состояния, оно приобретает тем самым «интенциональную сопряженность с человеческим «я» и человеческой телесностью»163.
Особое состояние своего сознания (когда «придавит сознание» (5; 103)) комментирует «усиленно» и «все сознающий, не знающий «непосредственных ощущений» Подпольный: «Клянусь вам, господа, что слишком осознавать - это болезнь, настоящая, полная болезнь. Для человеческого обихода слишком было бы достаточно обыкновенного человеческого сознания, т. е. в половину, в четверть меньше той порции, которая достается на долю развитого человека нашего несчастного XIX столетия ... Совершенно было бы довольно такого сознания, которым живут все так называемые непосредственные люди и деятели ... Я крепко убежден, что не только очень много сознания, но и даже и всякое сознание болезнь» (5; 101, 102). Веничка тоже это состояние сознания называет болезнью: «я болен душой ... И я смотрю и вижу, и потому скорбен. И я не верю, что кто-нибудь еще из вас таскал в себе это горчайшее месиво — из чего это месиво, сказать затруднительно, да вы все равно не поймете - но более всего в нем «скорби» и «страха».
Подполье - андеграунд: трансформация смыслов
В романе В. С. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» опора на Ф. М. Достоевского и полемика с ним заявлены с первого слова, с названия романа. Андеграунд - подземное подполье, сразу вызывает ассоциацию с «Записками из подполья», а главный герой -«агэшник» Петрович - заставляет вспомнить подпольного человека. Оба поставили себя в оппозицию к существующим социальным и идеологическим нормам - к образу жизни и стереотипам мышления своих современников, в том числе и к обнадеживающим концепциям прогресса (подпольный - к просветительской идеологии, Петрович - к российской демократии). Оба полагают высшей человеческой ценностью - свободную волю, личностное самоутверждение, стремление сберечь, сохранить свое «Я» и ради этого «Я» готовы на любые жертвы, даже на то, что, по словам Подпольного, «в ином случае себе худого пожелать, а не выгодного» (5; ПО), отказаться от благоденствия богатства, покоя ради «самовольного хотения». Разумеется, понятия «подполье» - «андеграунд» имеет у писателей разный смысл. У Достоевского подполье - изнанка души человеческой, обнаружение обратной стороны человеческого сознания: те потаенные желания, в которых он стыдится признаться самому себе. А подпольная идеология заключается в том, что эти иррациональные «почесывания» парадоксалист выдает за неотъемлемое свойство, квинтэссенцию человеческой натуры, определяющей бесперспективную судьбу человека, обреченного на вечные страдания.
У Маканина - андеграунд - это социальная группа - товарищество творческой интеллигенции (писателей, художников), пытавшихся в своих произведениях выразить оппозицию общественному строю - существующему «истеблишменту» - и оттого оказавшихся под запретом, не печатаемых, не имевших права на выставки, «невыездных», гонимых, преследуемых, нередко сурово наказуемых. О Петровиче депутат Двориков говорит: «Власть топтала его в течение двух брежневских десятиле-тий» . Вместе с тем идеи и образы этой интеллигенции - не их личные фантазии, а то, что подспудно ощущалось, смутно сознавалось многими людьми, поэтому андеграунд - весьма значимая психоидеологическая социальная «прослойка», и адепты «советского подполья» вправе заявить, что андеграунд - это «подсознание общества. И мнение андеграунда так или иначе сосредоточено. Так или иначе оно значит, влияет, даже если никогда (даже проговорками) не выходит на белый свет ... Племя подпольных людей, порожденное в Москве и Питере, - тоже наследие культуры. То есть сами люди в их преемственности, люди живьем, помимо их текстов, помимо книг - наследие» (С. 231).
Современные исследователи, исходя из метафорического понимания термина «андеграунд», подчас толкуют его весьма расширительно: «Андеграунд - образ жизни, тип сознания, способ бытия творческого человека, беспокойное, бродильное, революционное начало, «бесы», образ мысли поколения или всей нации»235, - пишет М. Абашева. Далее, расширяя это определение, исследовательница относит к андеграунду всю литературу, поколение, культуру, уходящую ныне «под землю», оттесняемую уже иной генерацией236. При таком толковании «агэшником»
оказывается любой писатель, чье творчество уходит в прошлое. Между тем, у В. Маканина «агэшники», которых топтал брежневский режим, категория конкретно-историческая. Читателю неизвестны тексты неопубликованных сочинений Петровича, неизвестно, к какому литературному течению он относился, какую тенденцию выражал, но, очевидно, его безусловно критическое отношение к принятому канону (не только литературному, классическому), но и к канону житейскому, социальному, идеологическому как оправданной системе. В основе его мироотношения господствует модернистский способ отношения к социалистической системе, да и миру в целом как хаосу, в то время как идеология современного строя утверждала социализм как новую социальную гармонию, как порядок подготовительный к совершеннейшему общественному космосу - коммунизму. Диссидентская и андеграундская литература обнажала глубинные противоречия режима, официально признанного «стабильным», устойчивым, прочным (по брежневской стабильности долго еще будут ностальгировать противники демократических новшеств).
Петрович относится к действительности, его окружающей, не с позиции человека, желающего видеть «социализм с человеческим лицом», а с точки зрения личности, воспринимающей всю современную «общагу» (его общежитие это метафора всего российского мира) как бесконечное пространство (нескончаемые коридоры) бездуховности, обезличенности, существования по шаблону, по зову простейших инстинктов.
Таким образом, в Достоевскую матрицу подполья как внутреннюю метафизическую реальность (где-то под сознанием), в пределах которой обитает темная, изнаночная сторона души («ночная душа» - В. Бачи-нин), интегрируются новые - «маканинские» смыслы: андеграунд духовный ; андеграунд социальный, который готов «стать истеблишментом, как только сменится власть. Это, в сущности, была форма оппозиции режиму, когда каждый умный человек понимал, что выгоднее быть в подполье, нежели при власти» ; подполье власти.
На пресс-конференции по поводу выхода романа «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканин дает еще одно определение андеграунда - андеграунд экзистенциальный: «подсознанье общества, отражающее его внутренние процессы: он биологичен по природе и никогда не выйдет наверх, подсознание никогда не может стать сознанием. Как говорит мой герой, это Божье сопровождение любого действия, любых реалий, нечто, всегда дающее почувствовать тем, кто нами управляет, что они не есть последняя инстанция. Если поискать модель андеграунда в прошлом - это были юродивые, чьи поговорки сознания позволяли что-то услышать, какие-то вещи понять».
