Содержание к диссертации
Введение
Глава I. «Баллады и балладные стихотворения А.С. Пушкина» С. 25
1. «Черная шаль» (1820) С. 27
2. «Песнь о вещем Олеге» (1822) С. 42
3. «Жених» (1825) : С. 58
4.«Утопленник» (1828) С. 75
5. «Бесы» (1830) С. 87
Глава II. «Балладные произведения в „Песнях западных славян" А.С. Пушкина» С. 112
1. Историческая тематика С. 130
2. Семейно-бытовой конфликт. Герои С. 146
3. Чудесные мотивы С. 171
Заключение С. 224
Библиография С. 237
- «Черная шаль» (1820)
- «Песнь о вещем Олеге» (1822)
- Историческая тематика
- Семейно-бытовой конфликт. Герои
Введение к работе
Филологической наукой в 70-80-ые гг. XX в. прослежена история взаимодействия литературы и фольклора на многовековом протяжении, изучены пути вхождения народного искусства в идейно-тематический художественный арсенал литературного творчества. Балладная поэзия, в том числе Пушкина, не была обойдена авторами коллективного труда «Русская литература и фольклор»1. Изучение и осмысление роли фольклорных источников в его балладных текстах было и продолжает являться одним из плодотворных и актуальных направлений пушкинистики и фольклористики. В этом отношении наукой накоплен богатый материал. В работах Н.Ф. Сумцова , Б.В. Томашевского3, Л. Лотман и А. Кукулевича4, А.Л. Слонимского5, И.П. Лупановой6, P.M. Волкова7, Р.В: Иезуитовой8, Н.М. Долговой9 раскрыты различные фольклорные источники пушкинских баллад, осмыслена идейно-тематическая, жанровая близость фольклорного и авторского материала. Тем не менее, выявление литературных и фольклорных источников пушкинской баллады оставляет много белых пятен.
Само понимание литературного источника неоднозначно. В узком смысле слова, когда под таковым подразумевается иноязычный оригинал переводного
1 Русская литература и фольклор (XI-XVIII вв.) / Ред. колл. В.Г. Базанов, Т.П. Макогоненко, А.Д. Соймонов;
Предисл. А.Д. Соймонова, введ. Л.И. Емельянова. Л.: Наука, 1970; Русская литература и фольклор (Первая
половина XIX в.) / Ред. колл. А.А. Горелов, Ф.Я. Прийма, А.Д. Соймонов; введ. Ф.Я. Приймы Л.: Наука, 1976;
Русская литература и фольклор (Вторая половина XIX в.) / Отв. ред. А.А. Горелов, введ. А.А. Горелова. Л.:
Наука, 1982; Русская литература и фольклор (Конец XIX в.) / Отв. ред. А.А. Горелов, введ. А.А. Горелова. Л.:
Наука, 1987.
2 Сумцов Н.Ф. Этюды о Пушкине. Русский филологический вестник. T.XXXVI. 1896.
3 Томашевский Б.В. Пушкин и южные славяне // Томашевский Б.В. Пушкин. Книга вторая. Материалы к
монографии (1824-1837). М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1961.
4 Лотман Л., Кукулевич А. Из творческой истории баллады Пушкина «Жених» // Временник пушкинской
комиссии, М.-Л., 1941. Вып. 6. С. 72-91.
5 Слонимский А.А. Мастерство Пушкина. М.: Худ. лит., 1963.
Лупанова И.П. Русские народные сказки в творчестве писателей первой половины XIX века. Петрозаводск: Гос. изд-во Карельской АССР, 1959.
'Волков P.M. Народные истоки творчества Пушкина//Учен. зап. Черновицкого гос. ун-та. 1960. Т.44. Сер. фшюл. наук. Вып. 19. С. 17 - 37. 8 Иезуитова Р.В. «Жених» // Стихотворения Пушкина 1820-1830-х годов. С. 35-56.
Долгова Н.М. К вопросу об источниках баллады А.С. Пушкина «Жених» // Учен. зап. Горьковского гос. ун-та. 1958. Вып. XLVIII. С. 27-36.
произведения, решение поставленного вопроса может быть отнесено к небольшому кругу пушкинских произведений — переводов. В свою очередь, в последних, как известно, Пушкин редко исключительно следовал избранному источнику, трансформируя его, и даже тогда, когда, казалось бы, был верен ему, создавал глубоко оригинальное произведение. Необходимо более широкое толкование — пласт общеевропейской балладной традиции, в которую включен Пушкин, в которой он творил, учитывая опыт и отталкиваясь от существующих канонов в стремлении создать неповторимое, свое. Пушкинскую особенность в умении передать суть определенного жанра или творчества отдельного писателя, не обращаясь к конкретным источникам, а ориентируясь на «некий" обобщенный текст, которого ... нет, хотя он в тоже время и существует в совокупности различных ... произведений» Е.Г. Эткинд в своей монографии «Божественный глагол. Пушкин, прочитанный в России и во Франции»10 очень точно обозначил как «метаперевод». В русле этого определения вышеуказанный тип источников можно определить как. метаисточники.
Специфика работы с фольклорным источником определяется его бытованием: изначально устном, позже в записи собирателей; во множестве вариантов. Писатель мог воспользоваться имеющимися в его распоряжении книжными источниками, либо, соприкоснуться с живой стихией фольклорного творчества во всем многообразии его связей с современной действительностью. При этом установление конкретного варианта, если не сохранилось записи самого писателя, становится практически невозможным.
Диссертация посвящена изучению баллады в творчестве А.С. Пушкина. Исследуются пути освоения им литературной традиции, овладения фольклорной поэтической системой в связи с решением художественных задач. Изучение
Эткинд Е.Г. Божественный глагол. Пушкин, прочитанный в России и во Франции. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 525.
. 5
литературных и фольклорных источников позволяет раскрыть специфику пушкинской баллады.
Опираясь на предшествующий опыт исследователей, мы дополняем круг привлекаемых к анализу источников элементами свадебного обряда, отразившегося в пушкинских записях песен (учитываются также более поздние описания, сделанные А. Терещенко11, в том числе на основе материалов Псковской и Новгородской губерний). В круг исследования включаются суеверные, мифологические представления, зафиксированные в первых (современных Пушкину) мифологических словарях (в первую очередь в имевшейся в библиотеке Пушкина «Абевеге русских суеверий» М. Чулкова) и в последующих, дающих научное толкование, сборниках (А.Н. Афанасьева, Д.К. Зеленина), а также уже нашедшие свое воплощение в литературной балладе (европейской и русской).
На современном этапе смена понимания общей концепции творчества Пушкина требует пересмотра многих вопросов, в том числе о народности. Думается, предлагаемая работа внесет свою лепту в решение этой проблемы.
Необходимо отметить, что в филологической науке не существует и принципиально не может существовать единого целостного определения баллады. Этот жанр на протяжении столетий претерпевал кардинальные генетические изменения в различных географических, социально-исторических условиях, определялся национальными особенностями. Не будем подробно останавливаться на многократно изложенной в обширной литературе истории бытования и эволюции баллады, тем более что под этим обозначением понималось несколько различных по существу жанров поэзии. Нам важно отметить ту линию развития баллады, которая берет свое начало от англошотландской лироэпической песни. В силу своих композиционных, тематических и эмотивных особенностей этот жанр оказался востребованным в
11 Терещенко А. Быт русского народа. Свадьба. СПб., 1848.
w 12
поэтической системе европейского, в первую очередь английского и немецкого
романтизма. Национальная средневековая и фольклорная тематика
удовлетворяла выдвинутому романтиками принципу народности, выражавшемуся во многом в поисках местного колорита. Народная и религиозная фантастика, мрачность или страстность изложения сюжетов о любви, мести, преступлениях контрастно противопоставлялись темам, формам, эмоциональному тону гармонического классицизма. На этой основе создавалась баллада литературная.
В Европе стимулом для создания литературных баллад, как известно, послужил выход в свет «Памятников старинной английской поэзии» (1765) епископа Т. Перси и последовавшие за ним собрания, в том числе В. Скотта «Песни шотландской границы» (1802-1803), помимо текстов включавшие введение и комментарий, посвященные описанию быта народа Шотландии и проблеме происхождения баллады. В 1830 г. В. Скотт предпошлет переизданию «Песен» теоретический очерк «Вводные замечания о народной поэзии и различных сборниках британских (преимущественно шотландских) баллад», в котором выскажет свои мысли о специфике жанра и даст обзор вышедших песенных собраний.
В Германии подобную роль сыграли собрание народных песен' «Volkslieder» (первая редакция 1773), и теоретические работы И.Г. Гер дера, в которых он заложил основы понимания сущности народной поэзии и призывал к созданию национальной баллады, обладающей признаками народной. В фольклорных песнях Гердер видел отражение картины мира, системы ценностей и идеалов, истории и философии, нравов и обычаев определенной нации, а также различных социальных слоев в ней: «Песни - это архив народов, - писал
12 Фольклорная английская баллада была плодотворным источником еще шекспировской драматургии. А Томас Перси в своем сборнике выделил в специальный раздел баллады, перекликающиеся с пьесами Шекспира, (см.: Степанова Е.И. Английская народная песня и баллада как источники шекспировского творчества // Филол. науки. 1968. №.3. С. 34-46).
Гердер, - сокровищница их науки и религии (Курсив здесь и далее автора диссертации — Е.К.), их теогонии и космогонии, деяний отцов и событий их истории, отпечаток их сердца, картина их домашней жизни в их радости и горе, на брачном ложе и на смертном одре... В ней (песне - Е.К.) они воплощают себя, выступают такими, какие они есть. Воинственный народ воспевает подвиги, нежный воспевает любовь. Сметливый народ слагает загадки, народ, обладающий воображением - аллегории, притчи, живые картины...»13.
Песни, о которых идет речь, прежде всего баллады, т.к. Гердера интересовали те произведения, которые сочетали в себе четыре элемента: лирический, мифологический, драматический и эпический. Таким образом, призывая современников «воспеть предметы нашего времени также естественно, с такой же благородной краткостью, силой, движением» , тем самым Гердер ставил решение вопроса о народности перед литературной балладой.
Совершенно новым для немецкой литературы было обращение Гердера к поэзии славянских народов: эпическим песням южных славян, почерпнутым из вышедшего в 1774 г. издания «Путешествие по Далмации» итальянского аббата Фортиса. Впоследствии, как известно, к этой работе обратился Мериме при создании своего сборника «Гузла, или собрание иллирийских стихотворений, собранных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине» (1827), в свою очередь послужившую источником «Песен западных славян» Пушкина. В последние годы жизни (1802-1803) Гердер работал над созданием цикла романсов о Сиде (переведен в России Жуковским и Катениным) — герое испанского народного эпоса. Не удовлетворившись только французскими пересказами, для получения представления о стиле испанских народных
Гердер И.Г. О сходстве средневековой английской и немецкой поэзии и о прочем, отсюда следующем // Гердер И.Г. Избранные соч. М.-Л.: ГИХЛ, 1959. С.68.
14 Гердер [Из старого предисловия к сборнику народных песен] // Гердер И.Г. Избранные соч. М.-Л.: ГИХЛ, 1959. С.86.
романсов он перечитывал в оригинале имевшиеся в его распоряжении испанские песенники.
Мысли Гердера о народной поэзии и принципах перевода (установка на эмоциональный колорит песни, ее язык и музыкальный тон) имели огромное влияние на современников. С переводами и обработками английских баллад изч сборника Перси, обращаясь к национальному фольклору, выступает Бюргер. Под влиянием Гердера молодой Гете 'записывает народные песни, в том числе создает замечательный перевод знаменитой сербской народной песни (впервые опубликованной в книге А. Фортиса (1774) на сербохорватском и итальянском под названием «Xalostna Pjesnza Plemenite Asan-Aghinize»/ «Canzone Dolente Delia Nobile Sposa d'Asan Aga») «Klagessang von der edlen Frauen des Asan Aga» (1778) («Жалобная песнь благородной жены Асан Аги»). Позже ее переводили Шарль Нодье (1821), Проспер Мериме (1827), Вук Караджич (1814), А.Х. Востоков (1827), А.С. Пушкин (1834-35) и др.
Гегель, рассуждая о романтической поэзии, особенностью которой он считал сосредоточенность на индивидууме и его внутреннем мире15, несколько раз останавливается на рассмотрении жанра баллады, соединяющего в себе эпическую форму и лирический тон, способного охватить целостность замкнутого в себе события и с большой полнотой и сосредоточенностью дать «выявиться глубинам сердца, которое без остатка связывает себя со всем происходящим». В качестве вершин балладной поэзии Гегель выделял «мастерство» Бюргера с его «задушевным наивным тоном», и особенно Гете, отличающегося «проникновенной задушевностью, которая лирически окрашивает все целое», и Шиллера, в балладах которого ощущается «величественный подъем чувства и переживание основной идеи, которую он
15 «Бесконечную ценность обретает теперь действительный отдельный субъект в его внутренней жизненности, так как лишь в нем распространяются и сосредоточиваются, получив существование, вечные моменты абсолютной истины, которая действительна только как дух», (см.: Гегель Г. Эстетика: В 4 т. М., 1969. Т.2. С. 234).
повсюду стремится высказать лирически, хотя и в форме события, чтобы вызвать у слушателя столь же лирическое движение души и рассуждения» .
С творчества Гете «начинается обновление немецкой лирики влиянием народной песни и баллады, сыгравшее важную роль в период романтизма». Вначале «бурный гений», а затем «классик», «он наложил свой отпечаток на весь классически-романтический период немецкой литературы, который уже современники называли по его имени «эпохой Гете» . Его ранние баллады были близки к стилю народной песни с ее по преимуществу эмоциональным воздействием. Баллады переходного периода тоже отличались лирическим характером. Тематику их поэт черпал из фольклора для «выражения романтически окрашенного чувства природы». Баллады эпохи классицизма, возникшие в общении с Шиллером (его баллады отличает усиление драматического элемента) и отчасти под его влиянием, явились «обширными и сложными повествовательными композициями, маленькими поэмами, в которых конкретный повествовательный сюжет становился типическим случаем, воплощает общую морально-философскую идею» .
Их баллады стали классическими образцами литературной баллады, занявшей этапное место в европейском литературном процессе. Вслед за Гете и Шиллером к жанру баллады обращаются Д. Байрон, Г. Гейне, В. Гюго, А. Мицкевич и Ю. Словацкий (собиравшие народные песни: польские, литовские, белорусские, украинские) и др.
В России жанр баллады «был начат, создан и утвержден» с переводами и переложениями В.А. Жуковского образцов немецкой и английской баллады, сконцентрировавшими в себе «новый мир поэзии»19 европейского романтизма и
16 Гегель Г. Эстетика. М., 1971. T.3. С. 497-499.
17 Об этом подробнее см.: Жирмунский В.М. Очерки по истории классической немецкой литературы. Л.: Худ.
лит., 1972.
18 Жирмунский В.М. Гете в русской литературе. Л.: Наука, 1981. С. 23.
19 Белинский В.Г. Статьи о Пушкине (статья вторая) // Белинский В.Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. М.: Изд-во АН
СССР, 1955. T.7.C.135, 137.
предшествующего ему направления «Бури и натиска». Эти инонациональные истоки жанра питали балладное творчество П.А. Катенина, М.Ю. Лермонтова, А.К. Толстого. Образцовой основой оставались они и для Пушкина. Многообразие внутрижанровых разновидностей, принципы создания — особенности сюжетно-тематического состава, композиционной структуры, осознание возможностей эмоционального воздействия, круг источников: национальный фольклор, средневековая и античная история — были заложены в Европе. В России они получили собственное претворение в обращении к своей истории и фольклору. Потому вопрос о литературных источниках является необходимой предпосылкой рассмотрения жанровых реализаций баллады.
С балладами Жуковского страшная фантастика древних легенд, старинных баллад и преданий внезапно выплеснулась и всколыхнула отечественную литературу. По справедливой оценке В.Г. Белинского, Жуковский стал «переводчиком на русский язык романтизма средних веков, воскрешенного в начале XIX века немецкими и английскими поэтами, преимущественно же Шиллером» . При этом, однако, приобщив своими балладами российскую поэзию к европейскому литературному процессу, он заложил основы национального развития этого жанра в России. Переводя, Жуковский непременным условием полагал наличие «почти одинакого воображения», «искусства слога», «силы в уме и чувствах» с создателем оригинала, умение «находить у себя в воображении такие красоты, которые бы могли служить заменою, следовательно производить собственное, равно и превосходное...»21, т.е. быть оригинальным творцом. Тонко уловил эту особенность переводческого таланта самого Жуковского В.Г. Белинский: «Жуковский везде был верен самому себе, своей великой идее, своему великому призванию. От всех поэтов он отвлекал свое или на их темы разыгрывал собственные мелодии, брал у них
Белинский В.Г. Статьи о Пушкине. С. 221. 21 Жуковский В.А. О басне и баснях Крылова//Жуковский В.А. Собр. соч.: В 4 т. М.-Л., 1960. T.4. С. 410.
содержание и, переводя его через свой дух, претворял в свою собственность» . Уже в «Людмиле» Жуковского многие ощутили звуки и краски очень родные и близкие: «Краски поэзии, тон выражений и чувств, составляющие характер и дающие физиогномию лицам, обороты, особенно принадлежащие простому наречию и отличающие дух народного языка русского, вот чем Ленора преображена в Людмилу» , — писал И.И. Гнедич о балладе Жуковского в своей рецензии на «Ольгу» Катенина. Позже Н.В. Гоголь в статье «В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность» с восхищением отзовется: «Светлана» и «Людмила» разнесли в первый раз греющие звуки нашей славянской природы, более близкие нашей душе, чем какие раздавались у других поэтов»2 .
В нашу задачу не входит останавливаться на сравнении поэтических особенностей бюргеровского оригинала и вольного перевода Жуковского, как и последующего перевода Катенина. Жанрово-стилистические поиски русских романтиков решались путем овладения богатыми возможностями фольклора. Обращение к фольклору: его стилистике, образности, сюжетике,-определенное едиными задачами, приносило разные плоды. Оценку им в свое время дал Пушкин, сравнив героинь знаменитых «Людмилы» и «Ольги» с шотландкой и чувашкой: «Должно ли укрываться в чухонскую деревню, дабы сравнивать немку Ленору с шотландкой Людмилой и чувашкой Ольгою?»25. Тем самым он указал на результаты первых опытов овладения «своим» национальным материалом. Бюргер создал в «Леноре» образ, черты которого были заложены в национальном фольклоре. Жуковский сообщил своей балладе оссиановский колорит. Катенин, стилевые устремления которого шли в направлении,
22 Белинский В.Г. Очерки русской литературы. Соч. Николая Полевого // Белинский В.Г. Поли. собр. соч. М.:
Изд-во АН СССР, 1954. T.3. С. 508.
23 Гнедич И.И. О вольном переводе бюргеровой баллады «Ленора» // Сын отечества. 1816. 4.31. № XXVII. С.7-8.
24 Гоголь Н.В. Поли. собр. соч. М.: Изд-во АН СССР, 1952. Т.8. С.377-378.
25 Пушкин А.С. Мои замечания о русском театре (1820) // Пушкин А.С. Поли. собр. соч. М.: Изд-во АН СССР,
1949. Т. 11. С. 9. В дальнейшем все цитаты Пушкина приводятся по этому изданию и ссылки даются в тексте в
квадратных скобках с указанием номера тома и страниц — Е.К.
параллельном бюргеровскому — отобразить звучность языка народной поэзии, ввести в сферу романтического жанра предметы, черты простонародного быта, слишком огрубил слог, не согласуясь с стилистическими законами русской народной поэзии.
Первые баллады Жуковского, а затем Катенина положили начало важнейшей внутрижанровой разновидности баллады — «русской балладе». Она основывалась на русском фольклоре, стремилась к воспроизведению народных воззрений, быта. Специально подчеркивая направление своих творческих стремлений, Жуковский сопроводил свою «Людмилу» подзаголовком «Русская баллада, подражание Бергеровой Леноре». «Русскими» балладами называл * «Людмилу» и «Светлану» Жуковского В.Г. Белинский, противопоставив русской (без кавычек) балладе Пушкина «Жених» и одновременно рядоположив по линии эволюции как предшественниц на пути создания национальной литературы26. В этом сопоставлении заложена важнейшая оценка творческого взаимодействия двух поэтов, не раз высказываемая им прямо: «Без Жуковского мы не имели бы Пушкина» — подводил он итог осмыслению предшествующей Пушкину традиции. Но не менее важно и то, что «и Пушкин имел сильное влияние на Жуковского» . Взаимное влияние обоих поэтов было осмыслено в фундаментальной монографии А.Н. Веселовского . Однако и на современном этапе, как справедливо указал А.С. Янушкевич, тема «Жуковский и Пушкин» остается важнейшей историко-литературной проблемой, требующей «выявления значения живой традиции романтизма Жуковского для формирования системы
26 Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья восьмая. Т.7. С. 432-434.
27 Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья вторая. T.7. С.220-221.
28 «Было ли то благоговейное преклонение, или та духовная или сердечная близость, когда душа всецело
раскрывает перед другой завет своих дум, отдаваясь ее пониманию и влиянию...» (см.: Веселовский А.Н. Поэзия
чувства и сердечного воображения. М.: INTRA-DA, 1999. С. 316).
пушкинского творчества... Система романтизма Жуковского была для Пушкина живой художественной традицией...».29
Коренным отличием их творческих принципов исследователи традиционно полагали разницу в овладении русским фольклором, как одним из средств создания национальной литературы. Еще А.Н. Веселовский, задаваясь вопросом о народности и народной старине в произведениях Жуковского, решал его для себя скорее отрицательно: «Мы не вправе прилагать к Жуковскому мерку нашего реального и эстетического понимания народности; она не лежала в сфере его непосредственных интересов». Но разыскания советских литературоведов привели их к заключениям, демонстрирующим внутреннее развитие фольклористических взглядов Жуковского, о том, что к 30-м гг. «В своем понимании задач изучения народного творчества сам Жуковский стоял на уровне современной ему фольклористики», в чем сказывалось влияние знакомства с немецкими романтиками (братья Гримм), «сознательно противопоставлял методы литературного использования фольклора методам его научного собирания», видя в фольклорном произведении самостоятельную ценность и возможный «источник для литературной обработки, ведущий писателя в самую душу народа» . Хотя при этом отмечается, что «в то время, как Пушкин в своих сказках создавал произведения, отмеченные подлинной народностью стиля..., Жуковский остался гораздо ближе к своим европейским источникам, чем к духу русских народных сказок»32. В этом отношении нам кажется достойно особого внимания мнение А.С. Янушкевича, видящего в
Янушкевич А.С. Романтизм Жуковского и пути развития русской литературы XIX века // Проблемы метода и жанра: Сб. ст. / Ред. Ф.З. Канунова, Н.Н. Киселев и др. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1990. Вып. 16. С. 13, 14.
30 Веселовский А.Н. Поэзия чувства и сердечного воображения. С. 426.
31 Вольпе Ц.С. Жуковский // История русской литературы. T.V. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1941. С. 385.; Вольпе Ц.
С. В.А. Жуковский // Жуковский B.A. Стихотворения ./ Вступ, ст., ред. и прим. Ц. Вольпе. Л., 1936. С.64. (Б-ка
поэта. Малая сер.).
32 Вольпе Ц.С. Жуковский. С.391.
сказочных опытах Жуковского сферу эксперимента, связанного с его движением к эпическим формам .
Фольклористическая деятельность Пушкина как исследователя и собирателя фольклора основательно изучена в работах Ф.М. Миллера, Н.О. Лернера, Н.Н. Трубицына, занимавшихся изданием и изучением народных песен, записанных Пушкиным. Наиболее полно пушкинские записи народных песен были представлены в издании сочинений Пушкина под редакцией С.А. Венгерова34, а после революции А.Д. Соймоновым (он же автор вступительной статьи и комментариев) в 79-ом томе «Литературного наследства», где опубликованы «Песни, собранные писателями. Новые, материалы из архива П.В. Киреевского» . Рассмотрением собранных материалов, изучением фольклористических замыслов в связи с общими проблемами творчества Пушкина занялись М.К. Азадовский36, А.Д. Соймонов37,
"5 0
Г.А. Гуковский и другие крупные фольклористы и пушкинисты. Т.М. Акимова39 и В.К. Архангельская40 сделали убедительную (их результаты приняты исследователями) расшифровку скупых пушкинских строк о народной песне, как полагают пушкинисты, набросанных им в виде плана предисловия к
33 «Сказки Жуковского не только свидетельство его движения к народности. Стремление сочетать литературную
основу сказки с фольклорными приемами способствовали подвижности самой структуры сказки. У Жуковского
— игра в сказку, проявляющаяся в обнажении приемов сказового повествования. В этом смысле сказки стали
лабораторией поиска эпических форм» (см.: Янушкевич А.С. Этапы и проблемы творческой эволюции
В.А. Жуковского. Томск: изд-во Томского ун-та, 1985. С. 197).
34 Пушкин А.С. Сочинения. СПб.: Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1915. Т.6. (Б-ка великих писателей под редакцией
С.А. Венгерова).
35 А.С. Пушкин / Публ., вступ, ст. и комм. А.Д. Соймонова//Лит. наследство. М.: Наука, 1968. Т. 79: Песни,
собранные писателями. Новые материалы их архива П.В. Киреевского. С. 171-230.
36 Азадовский М.К. История русской фольклористики. М.: Учпедгиз, 1958-1963.
37 Соймонов А.Д. А.С. Пушкин //"Русская литература и фольклор (первая половина XIX в.). Л.: Наука, 1976. С.
143-209.
38 Гуковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1957. (изучение фольклорных истоков романа
«Евгений Онегин» ведется с учетом развития творческого метода Пушкина, пушкинский фольклоризм
рассматривается в его исторической эволюции, как один из принципов, определяющих становление
реалистического стиля).
39 Акимова Т.М. Пушкин о народных лирических песнях // Учен. зап. Саратовского гос. ун-та. 1953. Т. XXXIII.
Вып. филологический. С. 21-77.
40 Архангельская В.К. План статьи Пушкина о русских песнях. Там же. С. 3-20.
предполагаемому сборнику народных песен. В работах ученых раскрывается понимание Пушкиным специфики русского фольклора, отражающего историческую, бытовую, нравственную жизнь русского народа. Устанавливается, что Пушкиным было осмыслено историческое развитие фольклорных жанров. Чутьем художника поэт сумел определить ведущий композиционный прием лирических свадебных и семейных песен, названный им «лестницей чувств» (эта фраза расшифрована Т.М. Акимовой как обозначение приема, отражающего «строгую... градацию в отношениях героев песни к членам семьи»41, требуемую законами семьи и обрядовым этикетом, название укрепилось в качестве термина в современной фольклористике).
Пушкин уже в период южной ссылки проявляет особый интерес к устно-прозаическому и песенному творчеству различных народов, общаясь с Н.Н. Раевским, собирающим разинские песни, знакомится с этим пластом исторических песен и разбойничьей лирики. Позже, в Михайловском, а затем в Москве, Болдино, Оренбурге и Уральске он записывает сказки и песни: исторические, свадебные, лирические, и баллады. Задумывает издать собрание народных песен. Мимо его внимания не проходит вышедший в 1827 г. сборник «Малороссийские песни» М.А. Максимовича, в издании которого принимал участие С.А. Соболевский. Д.А. Соймонов считает, что этот сборник и мог послужить непосредственным поводом к решению подготовки собственного собрания русских песен. В связи с задуманной работой Пушкин, судя по словам Н.М. Языкова, к 1830 г. сличил имевшиеся в его распоряжении записи с существовавшими печатными изданиями и привел их в определенный порядок. (Как известно, в песенниках существовала путаница в расположении песен).
В поле его зрения, несомненно, попали и народные баллады — фольклорный жанр, изначально, в отличие от европейского, не связанный с
41 Акимова Т.М. Пушкин о народных лирических песнях // Акимова Т.М. О фольклоризме русских писателей: Сб. ст. / Сост. и отв. ред. Ю.Н. Борисов; вступ, ст. В.К. Архангельской. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2001. С. 64.
литературной балладой. До середины 20-х годов народные баллады еще не выделялись в особый жанр, а попадали в разряд низших эпических песен42. До сих пор отграничение баллады от смежных фольклорных жанров остается достаточно сложной задачей. Баллады можно было обнаружить среди лирических (с более развитым повествовательным характером изложения), былевых, исторических песен, духовных стихов. Однако уже современники Пушкина (О.М. Сомов, Н.А. Полевой, П.В. Киреевский) начинают фиксировать особую повествовательную песню о трагических событиях - балладу. Несколько позже в предисловии к своему собранию «Народных русских песен» П.И. Якушкин вычленит четыре раздела: «стихи духовного содержания»; «песни исторические, с которыми могут быть соединены и солдатские»; «песни лирические, из которых некоторые, по своему содержанию, несколько эпическому, принадлежат к области баллад, другие - к роду элегий»; «песни обрядовые...»43. Но даже среди исторических песен можно легко выявить исторические и социально-бытовые баллады: о татарском полоне («Как за речкою»)44, Князь Роман и Марья Юрьевна («Жил был князь Роман Митриевич»)45, Ванька Ключник (несколько вариантов)46.
Р.В. Иезуитова справедливо отмечает, что, употребляя новое обозначение «баллада» применительно к народным песням, собиратели и литераторы, избрали жанрово-тематлческое обозначение книжной поэзии47. Т.е., значимая в эстетической системе романтизма роль литературной баллады сказалась и в неосознанном стремлении найти ее аналогии в русском фольклоре.
Итак, два балладных пласта: литературный и фольклорный начинают пересекаться в сознании пушкинских современников. Нам предстоит
42 См.: Великорусские народные песни. Изданы проф. А.И. Соболевским. СПб., 1895. Т.1.
43 Народные русские песни из собрания П. Якушкина СПб., 1865. С. 3-4.
44 Там же. С. 79-82.
45 Там же. С.68.
46 Там же. С.85-89.
47 См.: Иезуитова Р.В. Литература второй половины 1820-х - 1830-х годов и фольклор // Русская литература и
фольклор (вторая половина XIX в). Л.: Наука, 1976. С. 98.
рассмотреть это пересечение в балладном творчестве Пушкина. Во избежание недоразумений следует дифференцировать оба понятия: народная и литературная баллада. Под народной балладой нами понимается именно фольклорный жанр. Обозначения «русская баллада», «национальная баллада» мы будем употреблять по отношению к жанровой разновидности литературной баллады.
В пушкинское время не существовало теоретической точности и в определении литературной баллады. Н. Остолопов характеризует балладу как стихотворение, принадлежащее новейшей поэзии. Важнейшим его замечанием, на котором современные исследователи основываются в выявлении центральных жанровых критериев, явилось указание на то, что она «всегда
АЯ.
основана на чудесном» (в отличие от романса). На основе типологического сравнения содержания различных текстов, без учета структурных особенностей, пытался вывести общие закономерности жанра баллады, связанные с историей его развития, В.Г. Белинский в статье «Разделение поэзии на роды и виды»: «... в балладе поэт берет какое-нибудь фантастическое и народное предание или сам изобретает событие в этом роде. Но в ней главное не событие, а ощущение, которое оно возбуждает, дума, на которую оно наводит читателя. Баллада и романс возникли в средние века, и потому герои европейских баллад — рыцари, дамы, монахи; содержание — явление духов, таинственные силы подземного мира; сцена — замок, монастырь, кладбище, темный лес, поле битвы»49.
На научную основу теоретическое изучение литературной и народной баллады было поставлено гораздо позже — в XX веке. При этом смутно уловленное романтиками идейно-эмоциональное сходство обоих жанров уточнилось близостью структурной, подтверждающейся тем, что в
Остолопов Н. Словарь древней и новой поэзии. СПб., 1821. Ч. I. С. 62.
Белинский В.Г Разделение поэзии на роды и виды // Белинский В.Г. Поли. собр. соч. Т.5. С. 51.
дефинитивном определении литературной баллады ученые опираются на выработанные фольклористами принципы.
Начало изучению народной баллады положили сборники «Русская баллада» (193б)50 и «Народные баллады» (1963)51, представившие богатый корпус балладных текстов. Различие в установлении границ жанра определило разность содержательного наполнения этих и последующих сборников.
Первым «ориентировочно» определил баллады как песни с четко выраженным повествовательным содержанием, достигающим драматической напряженности, Н.П. Андреев, характеризуя их по принципу отрицания как отличающиеся от былин, исторических песен и духовных стихов отсутствием-характерных для этих видов специфических особенностей. В результате наряду с балладами в собрание попали лирические мужские и женские, исторические, солдатские и др. песни, былины и духовные стихи, что только доказывает зыбкость жанровых границ и трудность их вычленения.
Более четкую дефиницию с указанием отличительных признаков баллады, анализом специфики ее характера, сюжетно-композиционного стержня, эмоциональной тональности, героя дал во вступительной статье к сборнику «Народные баллады» Д.М. Балашов. Но и в его сборник вошли произведения, не связанные с жанровыми признаками баллады, тяготеющие к скоморошинам, духовным стихам, разбойничьей лирике.
Серьезным подспорьем в решении вопроса о составе балладного материала фольклора явился также указатель Ю.И. Смирнова «Восточнославянские баллады и близкие им формы. Опыт указателя сюжетов и версий»52.
Русская баллада / Предисл., ред. и примеч. В.И. Чернышева; вступ, ст. Н.П. Андреева. М-Л., 1936. (Б-ка поэта. Большая сер.).
51 Народные баллады / Вступ, ст., подгот. текста и примеч. Д.М. Балашова; общ. ред. A.M. Астаховой. М.-Л.:
Сов. писатель, 1963. (Б-ка поэта. Большая сер.).
52 Смирнов Ю.И. Восточнославянские баллады и близкие им формы: Опыт указателя сюжетов и версий/ Отв.
ред. Е.П. Наумов. М.: Наука, 1988.
С.Н. Азбелев5 , объединил в своем сборнике тематически близкие исторические песни и баллады, наметил критерии их различения, проследил генезис жанра.
Дополнительный раздел, в большей степени состоящий из произведений, традиционно относимых к лирическим военно-бытовым песням, вошел в новый сборник баллад, изданный в серии «Библиотека русского фольклора»54. Составитель сборника счел возможным включение произведений смежных жанров, разрабатывающих балладные сюжеты.
Значительным вкладом в создание объективной картины истории развития жанра баллады является антология баллады «Эолова арфа», составленная и прокомментированная А.А. Гугниным. Она включает в себя тексты европейских и русских литературных и народных баллад. В подборе материала составитель ставил перед собой задачу обнаружить «Неразрывную взаимосвязь и постоянное взаимодействие и взаимообогащение народной и литературной баллады Европы»55. А.А. Гугнин особенно подчеркивал сюжетную и структурно-композиционную общность народной и литературной баллады разных стран, оговаривая наличие возможных нациойальных особенностей балладных форм.
По нашему мнению, близость баллады литературной и народной проявляется и в том, что к первой (литературной) оказывается, с некоторыми корректировками, вполне применима классификация, предложенная для последней (народной). В попытках классификации русской литературной баллады в исследовательских работах смешивались несколько различных подходов: с точки зрения генезиса выделяется переводная, точный перевод или вольное переложение, переделка, и оригинальная баллада. С точки зрения творческого задания особое место получило обозначение «русская баллада» и ее
53 Исторические песни. Баллады / Сост., подгот. текстов, вступ, ст., комм. С.Н. Азбелева. М.: Современник,
1991. (Сокровища русского фольклора).
54 Баллады / Сост., подгот. текста и комм. Б.П. Кирдана, вступ, ст. А.В. Кулагиной. М.: Русская книга, 2001. (Б-
ка русского фольклора; Т.6).
55 Эолова арфа: Антология баллады / Сост., предисл., комм. А.А. Гугнина. М.: Высш. шк., 1989. С.5.
разновидность «национально-историческая» и «простонародная баллада»,
которая в связи с ее наполнением народнопоэтическими элементами или прямо
ориентацией на народный источник называлась «фольклорной». Связывая
поэтику баллады с литературным направлением, выделяют балладу
романтическую и реалистическую, что в известном смысле спорно. Наиболее же
популярной и плодотворной является сюжетно-тематическая классификация, на
основе которой выделяются баллады с любовными, рыцарскими, волшебными
сюжетами. По сути дела литературная баллада может рассматриваться в рамках
классификаций народной баллады, предложенных Н.П. Андреевым (сказочно-
мифологическая, былинная, историческая и собственно бытовая), Д.М.
Балашовым (семейно-бытовая, историческая, социально-бытовая),
Н.И.Кравцовым56, А.В.Кулагиной57 (семейная, любовная, историческая, социальная). Понятно, что такое сопоставление имеет свои границы.
Несмотря на подвижность и изменчивость жанровых границ, как в народной, так и литературной балладе, существует и из многочисленных определений можно выявить более или менее устойчивый формально-содержательный комплекс, наличие большей части компонентов которого позволяет отнести то или иное произведение к балладе. Для баллады характерно наличие повествовательного сюжета остродраматического характера, быстрота развития действия, достигаемая фрагментарностью изложения, вершинностью композиции, включением диалогов, ритмической организацией стиха. Драматизм определяется выбором исключительного события, обычно личного характера.
Существенным признаком литературной баллады является функция фантастики. Р.В. Иезуитова, обозревая понимание внутреннего наполнения категории «чудесного», подчеркивала, что «баллада... всей внутренней
Кравцов Н.И. Баллады // Кравцов Н.И. Славянский фольклор. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976. С.189-197. Кулагина А.В. Русская народная баллада. Учебно-метод. пособие. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1977. С. 20.
структурой и всей системой изобразительных средств обращена в сферу исключительного, таинственного, стихийного. Она кладет в основу своих сюжетов состояния и ситуации, которые возникают всякий раз при нарушении повседневного, будничного развития событий» . В балладе народной фантастика, как было замечено еще Н.П. Андреевым, не составляет основу всего сюжета.
Отличие литературной и народной баллады касается и сюжетного состава, самой его природы. Народная баллада имеет свой круг, хоть и взаимодействующих с другими фольклорными жанрами, сюжетов, в основном строящихся на семейно-бытовых коллизиях. Литературная баллада начала XIX в. основана в большей степени на сказке и предании. Е.А. Тудоровская в статье «Становление жанра народной баллады в творчестве А.С. Пушкина»59 по контрасту различает эти разносистемные жанры, не сопоставляя их именно в силу различия сюжетной основы.
Одним из центральных аспектов предлагаемой работы является анализ поэтики пушкинских баллад в соотнесении с сюжетно-тематической, структурной спецификой народной баллады. Но так как, в отличие от европейской традиции, на начальных этапах сложения литературной баллады в России народная и литературная баллады генетически не связывались, в первой главе мы рассматриваем разнообразие жанровых модификаций пушкинских баллад, основанных на иных фольклорных источниках. Выясняем их роль в характере изображения героя, воссоздания национального колорита и балладной атмосферы.
В пушкиноведческих работах вопрос о балладе возникал не раз, но до сих пор не существует даже единого мнения по поводу самого круга текстов, относимых к балладным. После В.Г. Белинского, предложившего в качестве
58 Иезуитова Р.В. Баллада в эпоху романтизма // Русский романтизм. Л.: Наука, 1978. С.155-156.
59 Тудоровская Е.А. Становление жанра народной баллады в творчестве А.С. Пушкина // Русский фольклор.
Материалы и исследования. М.-Л., 1962. Т. VII.C. 67-83.
образцов русской баллады считать «Жениха», «Утопленника» и «Бесов»60, уже с конца XIX в. и до настоящего времени в справочной литературе балладами единогласно называют две последние, присовокупляя «Песнь о вещем Олеге» '. Другие же тексты, в том числе и, казалось бы, признанные балладой «Бесы», остаются предметом дискуссий в литературоведении. Предметом анализа главы являются классически признанные балладами «Песнь о вещем Олеге», «Жених», «Утопленник» и остающиеся спорными «Черная шаль», «Бесы».
В связи с дискуссионностью вопроса о жанровом своеобразии «Черной шали», «Жениха» и «Бесов» мы еще раз, оценив различные аргументы ученых и проанализировав сюжетно-композиционную структуру, эмоциональный тон изложения, выявив балладное начало произведений и те черты, которые делают жанровую определенность спорной, уточняем их жанровое определение.
Во второй главе работы мы обращаемся к «переводным» произведениям Пушкина: «Песням западных славян», непосредственными источниками большинства которых явились сборник Мериме «Гузла» и песни из собрания В. Караджича. Современная обстановка обостряет актуальность вопросов, нашедших свое отражение в текстах этого цикла.
«Песни западных славян» не рассматривались в целостности жанровой и фольклорной специфики. Собственно сам вопрос жанровой специфики «Песен» еще детально не разбирался: ни в сопоставлении с жанровыми определениями произведений Мериме (автор называл их балладами, реже поэмами и импровизациями), ни с жанрами славянского фольклора. Единственно, обращало на себя внимание вынесенное Пушкиным уже в название своего цикла общее, соотносящееся с фольклорной традицией, родовое обозначение — «песни». Е.Г. Эткинд62 со всем основанием полагает, что Пушкиным изначально
60 Белинский В.Г. Разделение поэзии на роды и виды. Т.5. С. 51.
61 Энциклопедический словарь / Под ред. И.Е. Андреевского. СПб.: Ф.А. Брокгауз - И.А. Ефрон, 1891. Т. 11а
С.816; Литературная энциклопедия. М.: Изд-во коммунист, академии, 1930. Т. 1. С. 311; Краткая литературная
энциклопедия. М., 1962. T.I. С.423.
62 Эткинд Е.Г. Божественный глагол. Пушкин, прочитанный в России и во Франции. С.503.
была выработана своя концепция воображаемого фольклорного «оригинала», отразившаяся в этом жанровом определении и повлиявшая на выбор стиховой формы. Однако смысл контрастного дефинитивного сопоставления ученым «баллад» Мериме и «песен» Пушкина в большей степени связан с методом и степенью владения двумя писателями фольклорной поэтикой, заложен в некой антитезе: романтический балладный экзотизм и произведение уникальное по приближению к народной поэзии. Но оно не отражает жанровую сущность и внутренние различия пушкинских произведений из цикла «Песен». Не случайным, требующим специального осмысления нам кажется то, что в последних исследовательских работах по отношению к некоторым из «песен» вдруг возникает определение баллада , стихотворение балладного типа64.
Т.М. Акимова в своем семинарии «Пушкин и фольклор»65, недавно опубликованном в пушкинском выпуске саратовского межвузовского сборника научных трудов «Филология», поставила вопрос о необходимости сопоставления «Песен западных славян» с героическим славянским и русским эпосом, балладой и лирической песней. Мы обратимся лишь к тому пласту песен, который соотносится с балладной традицией.
О «Марко Якубовиче» и «Яныше королевиче» (см.: Фомичев С.А. Комментарии // Merimee-Пушкин: Сб. / Сост. З.И. Кирнозе. М.: Радуга, 1987. С.166, 170).
64 По отношению к пушкинской песне «Сестра и братья» и ее сербскому источнику (см.: Прийма Ф.Я. Из
истории созд ания «Песен западных славян» А.С. Пушкина // Из истории русско-славянских связей XIX в. М.-
Л.: .Наука, 1963. СИЗ).
65 Акимова Т.М. Пушкин и фольклор (семинарий) / Публ. В.К. Архангельской // Филология: Межвуз. сб. науч.
тр. Вып. 5 - Пушкинский /Отв. ред. Ю.Н. Борисов, B.T. Клоков. Саратов: Изд-во Сарат. гос. ун-та, 2000. С. 43-
57.
Структура работы обусловливается систематизацией принципов анализа фольклорных и литературных источников баллад и балладных стихотворений, что позволяет объединить в отдельную главу баллады, написанные Пушкиным в разные годы. Циклом «Песен западных славян» востребована специальная глава. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.
«Черная шаль» (1820)
Творческая история «Черной шали», ее самостоятельная жизнь в качестве литературного и музыкального произведения: романса, кантаты, драматической постановки, как мы предполагаем, с самого начала предопределила исследовательские споры о ее жанре: романс, песня или баллада. Рассмотрим последовательно черты, позволяющие исследователям относить ее к тому или иному жанру.
Подзаголовок «Черной шали» «Молдавская песня» и воспоминания современников Пушкина о том, что он положил в основу баллады песню молодой молдаванки Мариулы или румынки Мариолицы, подвигли исследователей на поиски подобной песни в фольклоре. А.И. Яцимирский во время поездки по Румынии записывает два текста «романса», которые считает популярными полуискусственными созданиями профессиональных певцов «лаутарей»: «Довольно правильные размеры и отдельно несомненно ненародные выражения оригинала убеждают нас, что произведенная песня принадлежит к числу популярных румынских романсов, составленных неизвестными авторами и только впоследствии онародившимися. Место составления их - двор румынских бояр, державших собственные цыганские хоры, чем и объясняется известная «культурность» песни - романса. О простонародном происхождении ее не может быть и речи»6.
Эта линия исследовательской мысли не прерывается по сей день. Ее подхватил Г.Ф. Богач, который не ;нашел в молдавском фольклоре песни, подобной по содержанию пушкинской, но сообщил, что ученый В. Чобану установил существование румынского народного романса на подобную тему .
Б. Трубецкой считает, что «Черная шаль» написана по мотивам молдавской песни, либо сюжет ее существовал в болгарском, греческом, цыганском или турецком, откуда вошел в молдавский фольклор, как это случилось с цыганской песней Земфиры. Правда, его аргументация в основном сводится к авторитету пушкинского подзаголовка: «Но нельзя ставить под сомнение свидетельство самого Пушкина, что стихотворение «Черная шаль» -это молдавская песня и создана на основе молдавского фольклора»8.
Паратекстуальное значение подзаголовка действительно важно для понимания авторского замысла и творческой истории текста. Интересен в этом отношении «обратный» случай, когда указание на источник было пропущено. Пушкинская баллада «Два ворона» публиковалась как с подзаголовком «Шотландская песня», указывающим на источник, так и без него9. В 30-ые гг. немецкий поэт Гофман фон Фаллерслебен создает стихотворение «Der Erschlagene Ritter» («Поверженный рыцарь») и посылает его в 1838 г в «Musenalmanach», издателем которого был А. фон Шамиссо. Немецкая исследовательница Г. Цигенгейст, занимавшаяся изучением записных книжек Варнгагена фон Энзе, обнаружила запись о его разговоре с Шамиссо по поводу выше указанного стихотворения. Первый выразил подозрение, что «Поверженный рыцарь» Гофмана фон Фаллерслебена «не что иное как скрытый, к тому же плохой перевод пушкинских «Двух воронов». В результате Шамиссо решил публиковать стихотворение с редакторской пометой «с русского из Пушкина»10. К.Д. Зееманн замечает, что Шамиссо сам перевел пушкинскую балладу и она вышла (посмертно) в том же номере Musenalmanach а со стихотворением Гофмана фон Фаллерслебена под заголовком «Русская песня Пушкина» (без указания на имя переводчика)11. Лишь месяц спустя после смерти Шамиссо Варнгаген фон Энзе узнал от П. Грановского, что источник Пушкинской баллады - шотландская песня и, таким образом, Гофман фон Фаллерслебен мог и не знать русского перевода, а пользоваться оригиналом. Этот факт косвенно подтверждается в сравнительном анализе баллады Пушкина и ее немецких переводов Г. Рааба. Исследователь видит в стихотворении Гофмана фон Фаллерслебена полное отсутствие русского колорита, напротив, действие происходит на фоне западноевропейского ландшафта, где рыцарь лежит на широком камне под блеклым дубом, а его супруга ждет на башне замка любовника .
Как известно, исследователи неоднократно отмечали нарочитую русификацию пушкинского перевода баллады, опубликованной В. Скоттом в «Песнях шотландской границы» (вместо «рыцаря» - «богатырь», вместо «старого рва» - «в чистом поле под ракитой», вместо «охотничьей собаки» -«кобылка вороная» , вместо «любовница» - «хозяйка молодая»)1 .
Таким образом, вероятнее всего, немецкий поэт ориентировался на шотландский оригинал, хотя не исключено и знание им русского литературного варианта этой баллады в устной передаче. По одной из версий, стихотворение было сообщено ему русским спутником во время путешествия в Бреслав в качестве русской песни.
«Песнь о вещем Олеге» (1822)
В названии исторической баллады Пушкина «Песнь о вещем Олеге» закреплена связь с песенной традицией. Историческая тематика определила свой пласт сюжетных источников — не лирико-драматическая, а эпическая поэзия (исторические песни и былины), а также древнерусская письменность. Эпическую интонацию сказаний древности, несущих на себе отпечаток эпохи и ее древней культуры, в которой литература и фольклор тесно взаимодействовали и в памятниках наряду с историческим событием записывалось фольклорное предание, а жизнь действительно была наполнена чудесами и подвигами, воссоздают искусно инкрустированные в текст и не сразу бросающиеся в глаза стилистически окрашенные устаревшие поэтические выражения и старославянизмы (обрек, чело, врата, могущий, внемлет и др.), характерные обороты древнерусской письменности («уж не ступит нога / В твое позлащенное стремя» [Т.2.Ч.1.С.245]— подобная этикетная формула встречается в «Слове о полку Игореве...»: «Тъгда въступи Игорь князь въ златъ стремень», «Ступаеть въ златъ стремень въ града Тьмутороканн », «Вступита, господина, въ злата стремень за обиду сего времени»38). Ф.Я. Прийма считает, что само название баллады «Песнь о вещем Олеге» могло быть подсказано наименованием «Слова» в первом издании «Песнь о походе Игоря, сына Святославова, внука Ольгова»39. Литературный предшественник Пушкина Катенин, следуя цели воспроизведения исторической атмосферы, построил свое историческое стихотворение («баллада-поэма») «Мстислав Мстиславич» (1818), которое Пушкин высоко оценивал, на дословном цитировании, использовании поэтических ходов (символическое описание природы с использованием песенного отрицательного параллелизма, иносказательные обороты) «Слова»: «Мстислав Мстиславич»: Слово о полку Игореве: Не белые лебеди, " Боянъ же, братие, не 10 соколовъ Стрелами охотников На стадо лебедіьй пущаше... Рассыпаны в стороны... Пушкинская перифраза более органично вплавляется в текст - в речь самого героя, соответствующую, таким образом, языку эпохи. Колорит времени передают иносказания («обрек он мечам и пожарам», «могильной засыплюсь землею», «и пращ, и стрела, и лукавый кинжал щадят победителя годы»), фольклорные постоянные эпитеты, сливающиеся с авторскими в едином стилевом целом, где постоянное кажется сиюминутно найденным, а только что открытое вечным и застывшим («синее море», «ключевая вода», «темный лес», «верный слуга» / «вещий Олег», «верный, ретивый конь», «неразумные хозары», «вдохновенный кудесник»). Для «Песни о вещем Олеге» Пушкин избрал источником легенду русского средневековья - ход одновременно полемичный и традиционный. Средневековье было объектом и темой романтической литературы, в первую очередь балладной поэзии. В Европе обращение к нему связывалось с реализацией принципа народности. Оно возрождалось в балладах Жуковского, которые на русской почве выполняли иную функцию - несли атмосферу романтизма42. Соответственно обращение к русской легенде - закономерный шаг в решении художественных задач, поставленных эпохой русского романтизма, новый уровень постижения возможностей балладной поэтики в усвоении европейской традиции. Пушкин оставляет стихотворный размер немецкой баллады: амфибрахий, которым были написаны «Erlkonig», «Der getreue Eckart» Гете, «Berglied», «Graf von Gabsburger» Шиллера и переводы.Жуковского: «Лесной царь», «Суд божий над епископом», «Граф Гапсбургский». С этим размером, по мнению Б.В. Томашевского, а вслед за ним О.А. Проскурина, у Пушкина был связан устойчивый комплекс сюжетных, жанровых, семантических ассоциаций, влекущий за собой особую проблематику и совокупность мотивов . Им написаны «Сраженный рыцарь», «Черная шаль», набросок к «Братьям Разбойникам», девятое «Подражание Корану». Развивая эту мысль, О.А. Проскурин рассматривает вышеуказанные баллады Жуковского (а также его «Три песни» и «Песнь араба над могилою коня») в качестве литературных претекстов пушкинской баллады «Песнь о вещем Олеге». Их объединяет наличие этнографического и исторического колорита, тема смерти, коллизия властитель-певец, мотивы пророческой смерти, возмездия и образ коня (в качестве награды, возмездия, причины смерти и объекта скорби). Но, оставляя «немецкую» или ассоциирующуюся с таковой форму баллады, Пушкин наделяет ее русским содержанием. Т.е. он создает балладу по классическим европейским правилам, применяя их к собственным задачам создания исторической русской баллады. Историческая тематика владела умами многих поэтов. Отечественная война 1812 года во многом послужила катализатором для вспышки интереса к отечественной истории. М.П. Залесский констатировал активизацию таких жанров, как дума, историческая элегия и историческая баллада, которые зачастую сближались, превращаясь в промежуточные лиро-эпические жанры (элегии-думы, эпические элегии, близкие балладе: «Пленный», «Переход через Неман», «Переход через Рейн» К.Н. Батюшкова, «Баян», «Смерть Ермака» К.Ф. Рылеева, «Сказание о 1812 г» А.Н. Майкова, «Ночной смотр» Жуковского и др.)- Исторический колорит становился важным элементом и не исторических баллад. Непосредственно к фигуре Олега обратился в своей думе «Олег Вещий» Рылеев. Критический отклик Пушкина сразу вызвала историческая неточность в думе: у Рылеева Олег прибивает «свой щит с гербом России к царьградским воротам»45. В письме 1825 г. (вторая половина мая) Пушкин пишет Рылееву: «Ты напрасно не поправил в «Олеге» герба России. Древний герб, святой Георгий, не мог находиться на щите язычника Олега; новейший двуглавый орел есть герб византийский и принят у нас во время Иоанна III, не прежде. Летописец просто говорит: Также повеси щит свой на вратех на показание победы».
Историческая тематика
Две самостоятельные системы: литература и фольклор, вступают в сложные взаимоотношения в пушкинском цикле «Песен западных славян». Литературная историческая баллада в Европе, включая Россию, во главу угла ставила историческую личность (романтическая традиция индивидуализма, выделения значимой роли личности в истории) и историческое событие, а также с ним связанные явления. Литературная баллада собственно и появляется как раз, как пишет W. Wosler, когда развивалось историческое национальное сознание. Так, в Германии история, начиная с периода романтизма, становится в большей мере не античной, библейской или историей европейских властительных дворов, а собственной, уходящей корнями в средние века и даже во времена переселения народов (для немецкой баллады характерны темы времен Карла Великого и Роланда, реформации и освободительной войны). Герой, в том числе балладный, все чаще рассматривался как индивидуум в однособытийной исторической ситуации. Естественно, что исторические реалии отразились не только в исторической балладе, но и других ее типах, оказавшись на периферии. Тот же Бюргер изображает скачку Леноры с мертвецом на историческом фоне 7-летней войны (заметим, что Катенин, ставя перед собой задачу создания «русской баллады», в «Ольге» как бы на заднем плане рисует события российско-шведской войны, а в более ранней «Наташе», несомненно, сюжетно связанной с «Ленорой», историческая тема Отечественной войны 1812 года, гражданский патриотизм занимает важнейшее место).
Историческое сознание постепенно приводит к пониманию единичности неповторимости индивидуума и исторического события. В конце концов, даже родилась идея изложить всю историю в форме собрания баллад.
Подобный процесс сложения исторической баллады шел в России. В.Б. Лагутев, прослеживая историю ее становления в период 1790 - конца 1800 гг., так определяет ее тематику: «чаще всего в качестве исторического факта предстает военный набег, сражение, ратный подвиг, поединок, очень часто приобретающий легендарный характер, а также иные явления, так или иначе связанные с первым (гадания, пророчества, знамения)... В центре..., как правило, стоит изображение конкретного реально существовавшего исторического лица, в той или иной мере передаются детали эпохи и местного колорита; исторический факт интерпретируется как исключительный, необыкновенный, из ряда вон выходящий, абсолютизируется как единственно возможное, с точки зрения автора, выражение исторической необходимости». Важным наблюдением В.Б. Лагутева является установление того, что с самого начала, с первой исторической баллады, которую он выделяет, — «Песни Владимира Киевских Баянов» В. Нарежного —«интимное, частное оказалось столь же достойным воспевания, что и события общеисторического значения».
В народной эпической поэзии историческое событие и личность осмысляется и изображается иначе. В ней преобладает коллективное сознание, ее герои — идеальные модели, а не конкретные исторические личности. В былине, как убедительно продемонстрировал А.П. Скафтымов, древняя изначальная фактографическая конкретность забылась, и смысл сосредоточился на идеологической, морально-психологической и эстетической стороне изображаемого патриотического подвига. Конкретность переходит в обобщение, главный герой соединяет в себе идеальные признаки национального защитника, периферический (как Владимир) — признаки различных исторических лиц. В центре изображения — подвиг героя, проявление патриотизма.
Фактографичностью в наибольшей степени отличается историческая песня, сосредоточенная на историческом событии и личности. Однако и она является отголоском, откликом на историческое явление, оставившее отпечаток в народном сердце и по-своему им переосмысленное. Песня может складываться, включая сюжетно-композиционные элементы уже существующих исторических, лирических песен, в которых описаны факты, не происходившие в действительности в данном случае. Пример такой подстановки приводит С.Н. Азбелев: «При взятии Казани войском Ивана Грозного важную роль сыграл взрыв части городской стены с помощью подведенного под нее подкопа. Возникшие позднее песни о взятии других городов порой заимствовали центральный мотив из баллады... Случалось, что фольклорная традиция «оттесняла» историческую истину...» .
В балладе историческое, даже становящееся основой сюжета, разливалось в эпохальном (татаро-монгольское нашествие) фоне с его характерными, но уже внутренними, частными, а не внешними, государственными конфликтами.
Герой народной исторической баллады в ее более узком понимании — обычное лицо, даже если это король или татарский хан. Он может иметь имя: князь Роман, Анна Юрьевна («Князь Роман и Анна Юрьевна»), Омельфа Тимофеевна («Омельфа Тимофеевна выручает родных»), Авдотья Рязаночка. Патриотизм, любовь к родине воплощаются иными средствами, нежели в исторической песне. Центральным событием в балладе является не ратный, а духовный подвиг, заключающийся в страдании и внутренним героизме. При этом сфера семейно-личных отношений продолжает играть существенную роль. Историческое событие вносит дисгармонию в обычную устоявшуюся жизнь семьи, разделяет ее, ставит перед ее членами сложное препятствие. Бежит из плена, не желая жить в чуждой ей среде и готовая умереть ради этого, Анна Юрьевна. Своих родных спасает из плена благодаря мудрости и решимости Авдотья Рязаночка. Трагическими нотами окрашено повествование о встретившейся в плену семье — дочери и не узнанной ею матери, взятой в прислужницы своему внуку.
Семейно-бытовой конфликт. Герои
Семья — организующее ядро сюжетов большинства народных баллад. Интерес баллады сосредоточен на локальном мире, внутри живого организма семьи, разрушающейся в результате исторических ли, фантастических или бытовых явлении. В семейно-бытовой балладе трагические события проистекают от предельной изначальной несовместимости членов семьи (оппозиции: свекровь-невестка, реже отец-сын, мачеха-падчерица). Ненависть антагонистов к своим жертвам не мотивирована логически. Это либо нечто от века данное, либо существовавшие некогда причины были «забыты» балладой, не важны для нее. Собственно поэтика ее строится на недомолвках, недосказанностях, странной игре мысли и поступков. В исторической балладе спокойная счастливая жизнь семьи разрушается в силу глобальных исторических бедствий: нашествие врагов, плен. Многие песни Пушкина в цикле «Песен западных славян» тоже повествуют о разрушении семьи путем предательства и/или убийства: отцеубийство лежит в основе исторических баллад «Видение короля» и «Песнь о Георгии Черном». Об убийстве побратима сюжет песни «Янко Марнавич», об убийстве мужем невинной, опороченной неудачливым мстительным соперником, жены - «Феодор и Елена», об убийстве братом оклеветанной сестры - «Сестра и братья», о самоубийстве покинутой неверным возлюбленным девушки - «Яныш королевич», семья Яныша королевича создается на несчастье Елицы. Единственной песней, в которой на жизнь семьи покушается неведомая сила (вампир) является «Марко Якубович». Рассмотрим композицию пушкинских песен. Начало их сразу погружает в гущу событий, задает эмоциональную тональность, так что возникает ощущение, будто что-то уже произошло и скоро непременно повлечет за собой неотвратимые последствия: королю («Видение короля») не спится потому, что нечто гнетет его душу, мрачное ощущение связано с настоящей осадой, и король ждет ее разрешения. Каскад вопросов о поведении Янко Марнавича («Янко Марнавич») и ответов на них обрисовывает сложившуюся к определенному моменту времени необычную ситуацию в результате некоего трагического события, фактически и психологически описываемого следом, и предвосхищает (ведь событие уже свершилось, а повествование только началось) его последствия. В «Феодоре и Елене» «предисловная» событийная канва заменена рядом точек, за которыми следует быстрая многозначительная сцена между Стамати и Еленой, которая, совершенно очевидно, не может остаться без продолжения. Экспрессией заряжено вступление «Песни о Георгии Черном», выразительно сравнивающее ссору отца и сына с дракой волков в овраге, заявляет фактическую расстановку сил и накал страстей, которые вот-вот должны разразиться, как туча проливным дождем. Исключительно экспозитивно-информационную функцию выполняют вступления песен «Марко Якубович» и отчасти «Сестра и братья» — самые пространные. Первое похоже на ремарку в драматической сцене, предшествующую началу сцены, четко обозначающую местоположение и позу каждого персонажа: У ворот сидел Марко Якубович; Перед ним сидела его Зоя, А мальчишка их играл у порогу. По дороге к ним идет незнакомец...[Т.З. 4.1. С.349] Второе — окрашено нежным лирическим чувством, чему особенно способствует использование традиционных для русского фольклора слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами: Два дубочка выростали рядом, Между ими тонковерхая елка. Не два дуба рядом выростали, Жили вместе два братца родные... [Т.З. 4.1. С.357] В первом стихе: «Два су бора напоредо расло» — незаметная замена обыкновенного названия породы дерева «дуб» на ласковое «дубочек» (в третьем стихе остается «два дуба»), а в четвертом (у Караджича в пятом) такого же рода замена обозначения родственных отношений («Byh то била два брата pohena») сообщают вступлению оттенок мягкости и теплоты, которыми проникнуты и отношения братьев и сестры. Видимый уют и спокойствие колеблет подарок братьев сестре — золоченый нож, и пугающее слово «напоследок»: «Напоследок ей нож подарили...» [Т.З. 4.1. С.357]. Почти три года жизни персонажа умещается в пяти начальных стихах песни «Яныш королевич». Так как вступление чрезвычайно тесно связано с развитием действия, оно почти не вычленяется из цепи последовательности событий. Каждая строка неразрывно скреплена с предыдущей и влечет последующую. Кажется, нет паузы, чтобы вдохнуть, всем властвует лихорадочное внимание: что будет дальше? Так, в «Видении короля» отрицательными конструкциями скрепляется почти вся первая часть. За счет отрицания каждого предыдущего высказывания, в том числе отрицательного, фразы оказываются в неразрывной связи почти гипнотического характера: Часто он подходит к окошку; Не услышит ли какого шума? Слышит, воет ночная птица. Не сова воет в Ключе-граде, Не луна Ключ-город озаряет, В церкви божией гремят барабаны. Вся свечами озарена церковь. Но никто барабанов не слышит. Никто света в церкви божией не видит. Лишь король то слышал и видел... [Т.З. 4.1. С.337] Характеризуя поэтику народной баллады, О.Ф. Тумилевич очень точно подметила, что «каждый мотив в балладе — следствие предыдущего действия и причина последующего» . Освобожденная от побочных линий, баллада вся сфокусирована на движении к кульминации, она из многообразия жизни выбирает только те моменты, которые являются звеньями цепи, ведущей к вершине. У Пушкина этот принцип выдержан и на синтаксическом уровне.
