Содержание к диссертации
Введение
Часть I. Эволюционная парадигма в науках о человеке.
Глава 1. Поиски человека: история и перспективы 24
Глава 2. Социальные механизмы антропогенеза 78
Глава 3. Психогенез и социосфера 101
Глава 4. Человек: от биоса к логосу 124
Часть II. Антропологическая аналитика культуры.
Глава І. Антропная реальность культуры 150
Глава 2. Культура и цивилизованность 180
Глава 3. Человек в сетях повседневности 202
Часть III. Антропотехники и антропотехнологии .
Глава I. Антропотехники времени и пространства 218
Глава 2. Коммуналыюсть и коммуникация 247
Глава 3. Технологии воспитания: традиции и новации 259
Заключение 287
Библиография 294
- Поиски человека: история и перспективы
- Социальные механизмы антропогенеза
- Антропная реальность культуры
- Антропотехники времени и пространства
Введение к работе
Тема социокультурного становления человека долгое время находила свое выражение в основном в так называемых «философских проблемах антропогенеза», которые были представлены в десятках обширных монографий и множестве статей и разделов в учебной литературе. В подавляющем большинстве этого массива исследований антропогенез рассматривался как процесс, включенный в биологическую эволюцию и представляющий собой «превращение обезьяны в человека». Проблема возникновения человека была плотно вписана в контекст диалектического и исторического материализма, концептуально оформляясь в терминах «диалектических законов развития» и «социально-исторической сущности человека». Однако после упразднения диалектического материализма, вместо ожидаемой ревизии устоявшихся взглядов на возникновение и становление человека, произошло неожиданное исключение этой проблемы из разряда актуальных философских тем. По умолчанию в учебных курсах по философии продолжают воспроизводиться устаревшие и зачастую не соответствующие современным исследованиям представления, нуждающиеся в дополнении и коррекции. Академическое оформление философской антропологии практически не произвело никаких изменений, поскольку в различных вариантах антропологии - социальной, культурной, психологической - не находится места антропогенетической проблематике, которая стала невидимкой на фоне возрождения религиозных идеалов человечности и духовности, несовместимых не только с прежними философскими установками, но и с современными научными представлениями о человеке, его происхождении и сущности. Предпринимаются даже попытки исключить преподавание дарвиновской эволюционной теории из школьного курса биологии.
С другой стороны, отвергнутая философами проблема практически полностью перешла в ведение биологов. Для них человек оказывается зве ном эволюции, движимой механизмами изменчивости и естественного отбора. Но, успешно разбирая машинизированный образ человека на составляющие его биологические функции, биология в нерешительности останавливается перед освященными христианской культурой категориями духовности и свободы, разрывая существование человека на две несводимые друг к другу сферы - природного существования и духовной культуры. Результатом такого удвоения сущности становится своего рода шизофреническое раздвоение самосознания современного человека, стремящегося усидеть сразу на двух стульях - природной причинности и культурной целесообразности. Забота о теле и забота о душе становятся разнонаправленными и, в то же самое время, равноправными тенденциями в современной европейской культуре, что вызывает не только коллизии культурологического порядка, проявляющиеся в столкновениях «храма и рынка», но и психологические конфликты в личностном плане существования человека - фигура психоаналитика не случайно становится органичным элементом интерьера современности.
Поэтому обращение к проблеме социокультурного становления человека представляется насущным и актуальным предприятием, задачу которого является как пересмотр прежних философских позиций, так и выработка новых подходов в исследовании становления человека как разумного существа, наделенного способностью устанавливать и поддерживать принципы собственного существования в системе взаимодействия с себе подобными. Для достижения этой цели необходимо не только учесть результаты исследований круга «наук о человеке» - психологии, социологии, этнографии и антропологии, но и попытаться усвоить уроки биологического понимания человека, указывающего на ту сторону его существования, которая стыдливо замалчивалась в философии, главным образом обращенной к «чистым» его аспектам - воле, разуму и рассудку, и оставлявшей без внимания факты иной природы - желание, сексуальность, инстинкт и психический автоматизм.
Исследования этологов и биологов-эволюционистов предлагают принципиально иное видение человека, позволяющее иначе поставить саму проблему человека. Если для философии свойственно утверждение инобытия и внеприродной сущности человека и связанные с этим поиски сущностных отличий человека и животного, то для этологии существенным является признание имманентной природности человека, направленное на его примирение со своей «подлинной» природой и отказ от «выдуманной». Ориентация на возвращение человека природе стала главным моментом биологического его понимания, которое берет начало в работах основоположника эволюционной теории Ч. Дарвина. С момента признания этой теории человек превращается в объект «наук о природе» и рассматривается исключительно с точки зрения формы. Проблема антропогенеза становится разделом теории эволюции и рассматривается как морфогенез — возникновение и закрепление признаков, отличающих собственно человека от его дочеловеческих предков. Очарование простотой и наглядностью морфологического определения человека достигает максимума в генетических исследованиях человека, когда он окончательно превращается в «объективную реальность», оформленную в виде генома, осуществляющего трансляцию фенотипа человека. Натурализация форм человеческого существования становится сегодня уже не соблазнительной целью, а реальностью и задачей научного исследования. Поведение человека сводится к генетически детерминированной программе, реализация которой не должна входить в противоречие с «условностями» культурного бытия. Возвращение к природе обретает далеко не романтические черты, свойственные рассуждениям Ж.Ж. Руссо, а вполне технологический облик «исправления и коррекции» не только тела человека, отклонившегося от биологической программы, но и отношений между людьми - посещение генетической консультации стало уже реальностью и даже необходимостью во многих европейских государствах, а поведение людей все чаще интерпретируется даже на обыденном уровне с позиций биологической целесообразности.
Оборотной стороной биологического понимания человека является признание его морфологической стабильности. Предполагается, что, выйдя из-под давления естественного отбора и укрывшись под защитой рациональных практик культуры, человек обретает видовую стабильность, оборачивающуюся моделью своего рода вечного человека, наделенного неизменными способностями — умелостью, разумностью, языком. Представление о такой стабильности становится основанием опасной самоуспокоенности и самоуверенности человека относительно оснований собственного существования, которые видятся ему исключительно как набор внешних угроз, в первую очередь экологических, эпидемиологических, космических и т.п. Оставляя без внимания социокультурные основания своей жизни, человечество, на наш взгляд, подвергает себя гораздо большей опасности, поскольку технологий разрешения этого типа проблем не пока не существует. Уверенность в своем вневременном бытии, абсолютизация сущностных характеристик создают предпосылки для формирования статичной, «константной» модели человека, очерченной категориями самосознания, индивида и личности. Однако эти категории адекватны только в отношении современного человека, являющегося продуктом длительного исторического процесса становления человеческих качеств.
Поэтому реконструкция этого процесса, «археологический» поиск оснований человеческого существования является актуальной задачей, от решения которой зависит не только построение непротиворечивой теории антропогенеза, но и решение множества актуальных проблем современности, связанных с симптомами деградации и вырождения человеческих качеств и способностей, прежде считавшихся субстанциальными. В контексте этих проблем не менее актуальным представляется создание междисциплинарного теоретического пространства, которое бы позволило объединить многочисленные знания о человеке в единый исследовательский проект, работа над которым начиналась в рамках «философской антропологии» М. Шелера, А. Гелена и X. Плесснера.
Следует признать, что приобщение философов к обработке эмпирического материала палеоантропологии не принесло сколько-нибудь заметных дивидендов ни палеоантропологии и биологии, ни философской антропологии. Размежевание, установленное между биологическими и гуманитарными науками по линии разделения природного и культурного существования человека, по сути дела, равнозначное разделению на дочелове-ческос и собственно человеческие состояния, представляется крайне неудачным. На этой разделительной черте в равной степени спотыкаются и биологи, и гуманитарии, поскольку, первым интересен и современный человек, претерпевающий морфологические изменения, а вторым, практически ничего не добавляет обращение к ископаемым останкам человекообразных существ.
Одним из оснований построения интегральной модели человека может послужить предложенный французской школой «Анналов» историко-этнологический подход, который переключает внимание со столь популярных в середине XX века исследований так называемых «первобытных» племен и культур, на изучение оснований собственной культуры, которая представляет не менее ценный материал для исторического и этнологического исследования, чем живая экзотика застывшей древности. Трудность такого исследования очевидна - событийная история скрывает за парадным фасадом подлинную реальность культуры, которая складывается из повседневных практик удовлетворения жизненных потребностей. Поэтому историку нужно научиться читать на языке вещей, а этнологу - реконструировать культурную реальность из этих молчаливых сообщений. Несмотря на все сложности, вознаграждение с лихвой окупает все затраты, поскольку становится возможным совершенно по-новому посмотреть на человека и его становление. Благодаря возвращению вещного контекста, человек вновь обретает жизненную полноту существования, прежде ограниченную духовной стороной. Вещи могут больше сказать о человеке, чем он сам, так как вещи и их использование открывают его телесное измере ниє, выходящее за пределы организма и способное к трансформациям и более эффективной трансляции.
Телесность становится основополагающим феноменом человеческого бытия в антропологических исследованиях XX века, что позволяет иначе взглянуть и на процессы становления человека. Теперь уже не сознание, а тело становится рабочим телом эволюции человека. Человек развивается как совокупность телесных функций, в которых заключены способности мыслить и действовать по-человечески. Именно тело — это то, что подвергается окультуриванию и культивированию. Постепенное возвращение тела чрезмерно рационализированной и одухотворенной европейской культуре является одним из самых важных успехов современной антропологической мысли, который должен быть закреплен и развит.
Не менее важным приращением гуманитарного знания стало социологическое исследование человека, выявляющее неразделимость становления социального и индивидуального. Возвращение индивида в общество может быть осуществлено благодаря преодолению крайнего индивидуализма, свойственного современной европейской культуре и являющегося одной из главных причин искажения образа человека, который зачастую предстает в виде совокупности индивидуальных качеств, стремлений и потребностей. Антропологам и культурологам следовало бы принять более активное участие в решении этой задачи. Ведь без этого неосуществима и задача, поставленная в этом исследовании, - возвращение человека в культуру, понимаемую как непрерывный процесс производства человека и всего человеческого.
Происхождение человека — это происхождение человеческих качеств, возникновение и закрепление которых и должно стать предметом интегральной антропологии. Только в этом случае могут быть преодолены теоретические границы прежних исследований становления человека. Возникновение человеческих качеств должно рассматриваться до того, как становится возможным говорить о видовом морфологическом своеобра зии, поскольку, возможно, что именно эти качества и создали эту специфику. Следовательно, возникновение и изменение проточеловеческих качеств, среди которых главную роль играют особенности поведения и социальной организации, является содержанием процесса антропогенеза, который, в свою очередь, следует понимать как социо- и культурогенез. В недрах этого процесса и зарождаются видовые отличия, которые долгое время ошибочно принимались за первичные человеческие способности - пря-мохождение, умелость, сознание, мораль и многие другие «исключительные» признаки. Однако обращение к социокультурным механизмам становления человека убедительно демонстрирует, что эти, считающиеся сегодня неотъемлемыми «эксклюзивы», либо вовсе не являются таковыми, либо принадлежат к вторичным и финальным приобретениям человечества.
Исследование механизмов социокультурного становления человека не только способно предъявить человека во всей его «цветущей сложности», но и сформировать интегральный дискурс о человеке. В пределах этого дискурса, при сохранении традиционного дисциплинарного членения теоретических моделей, будет возможно их обогащение и усложнение, способное если и не устранить целиком неизбежную фрагментарность научного знания, то в значительной степени смягчить и сделать более проницаемыми дискурсивные границы. А это, в свою очередь, позволит различным специалистам двигаться в направлении поиска общих оснований и общего языка описания человека, культуры и общества.
Одним из наиболее перспективных приложений интегрального гуманитарного знания является сфера педагогики и педагогических исследований, основной проблемой которых до сих пор является подчиненность господствующим идеологическим схемам, не позволяющая беспристрастно взглянуть на проблемы воспитания и образования. Такая идеологическая ангажированность педагогики может быть преодолена посредством обращения к глубинным социокультурным основаниям человеческого бы тия, что сделает возможным выполнение ее главной функции - сохранения и воспроизводства человека.
Не хочется быть излишне оптимистичным относительно практической применимости философского знания, но стоит отметить, что нынешние трудности в процессе модернизации России в значительной степени обусловлены антропологической безграмотностью «политической элиты», не замечающей бесперспективности технократических методов проведения реформ, не учитывающих сопротивление хабитуса российского населения, долгое время формировавшегося вне общеевропейского пространства культуры.
Степень разработанности проблемы. Как уже было отмечено, проблема антропогенеза не входит на сегодняшний день в число актуальных философских тем. Однако с середины XIX века было накоплено огромное количество исследовательских материалов, отражающих как предпосылки ее возникновения, так и основные этапы развития. Исторический и эволюционный подходы к исследованию человека сформировались в основном в течение девятнадцатого столетия и связаны с именами Г. Спенсера, Ч. Дарвина, К. Маркса и Ф. Энгельса. Взаимно дополняя друг друга, теоретические построения этих авторов, легли в основу эволюционной парадигмы, как в естествознании, так и в гуманитарных науках. Противопоставляя свои теории гегелевскому пониманию имманентного исторического закона, эти концепции переводят истолкование исторического процесса в план материальных процессов «дифференциации и интеграции», «естественного отбора и борьбы за существование» и «материального производства».
Возникшая в первой половине XX века философская антропология не могла оставаться нейтральной по отношению к фундаментальным открытиям биологии и социологии. Поэтому в исследованиях основоположников новой науки о человеке переосмысливается место человека в структуре мироздания. Позиции при этом расходятся. М. Шел еру и Т. де Шар-дену представлялось необходимым оставить человеку привилегированное положение во Вселенной как носителю разумного начала. В то время как для X. Плесснера и А. Гелена характерно стремление рассматривать человека в контексте природных закономерностей.
Большинство последующих проектов исследования человека в той или иной степени захвачены идеей материализации человеческой истории. Это касается и орудийной теории антропосоциогенеза, разрабатывавшейся в СССР, и проекта «структурной антропологии» К. Леви-Стросса, стремившегося к достижению математической строгости исследования социальных структур, материальным выражением которых признавались структуры родства, планировка поселений, орнаменты, одежда и украшения, правила отправления физиологических потребностей. Технологический детерминизм в описании процессов становления человека определяет исследования М. Маклюэна, Л. Мамфорда и Э. Тоффлера. Дальнейшее предметное наполнение исторического процесса осуществлялось во французской «школе Анналов», в которой основное внимание было направлено на изучение изменений повседневной среды обитания человека, не только окружающей, но и формирующей его. Наиболее интересные результаты этих исследований представлены в работах Ф. Арьеса, Ф. Броделя и Ж. Ле Гоффа. Среди отечественных авторов следует выделить работы А.Я. Гуре-вича, посвященные исследованию средневековой культуры и устанавливающие соответствие между категориями мышления и инструментарием культуры.
Подобные исследования были инициированы этнографическим бумом конца XIX, начала XX столетий, когда детальному исследованию были подвергнуты сохранившиеся остатки «первобытных» культур американских индейцев, африканских и меланезийских племен. Наиболее интересные результаты этих исследований представлены в работах Дж. Фрэзера, Э. Тэйлора, В. Тэрнера, Л. Леви-Брюля, Б. Малиновского, М. Мид. К сожалению, на большинстве этих работ лежит тень европоцентризма и ко лониализма, что необходимо учитывать при использовании излагаемых в них фактов.
Наиболее важные проблемы в отношении темы представленного диссертационного исследования, касающиеся социологического, психологического и биологического аспектов антропогенеза, отражены в широком круге работ как зарубежных, так и отечественных авторов. Проблема со-циогенеза становится одним из центральных пунктов уже у основоположников современной социологии — Э. Дюркгейма, М. Мосса и М. Вебера. Для французской социологии более характерно внимание к объективным социальным структурам, которые детерминируют содержание и структуру субъективного индивидуального опыта. Это относится как к основоположникам этой школы, так и к виднейшим ее представителям в XX столетии -П. Бурдье и М. Фуко. Следует отметить, что современным французским социологам свойственно стремление к подробной детализации социальных процессов. Так, например, в работах А. Моля делается попытка унификации социологических и естественнонаучных методов познания социальной реальности посредством привлечения теории информации. А в исследованиях Б. Латура радикальному переосмыслению подвергаются фундаментальные принципы новоевропейской науки, которая представляется как один из эффектов социальных отношений. При этом традиционная оппозиция природа - культура ставится под сомнение благодаря демонстрации технологии «изготовления» этих и других фундаментальных категорий европейской научной культуры.
Для немецкой социологической традиции, напротив, свойственно более внимательное отношение к личностным аспектам индивидуальности, в которых социальные отношения не столько отражаются, сколько ими поддерживаются. Так, например, в исследованиях А. Щюца, П. Бергера и Т. Лукмана используется метод феноменологической дескрипции социального поведения человека, который в равной степени и конструируется социальной средой, и способен активно воздействовать на социальные структуры. Интересная концепция социогенеза, в которой осуществляется своего рода синтез социоцентристской и индивидуалистской традиций, разработана М.К. Петровым. В его работах социальный прогресс неразрывно связан с индивидуальными изменениями, происходящими на уровне распределения профессиональных компетенций. В этом же направлении двигался и Н. Элиас, который пытался связать процессы психо- и социогенеза посредством анализа механизмов культурных изменений, направленных к большей цивилизованности, и осуществляющихся как непрерывное приращение бытового инструментария индивида, изменяющегося в соответствии со своей оснащенностью.
Проблемы психогенеза разрабатывались различными направлениями психологической науки с момента ее возникновения. Если для Г. Спенсера и В. Вундта было «естественным» вписывание развития психических способностей человека в общий эволюционный контекст, что являлось следствием принятия гипотезы психофизического параллелизма, то для следующих поколений психологов более характерна автономизация психики и, следовательно, поиск закономерностей психического развития как самостоятельного процесса. В этом направлении намечается сближение психологии и социологии и углубление философской рефлексии относительно сущности психики и психических процессов. Это характерно для работ как зарубежных, так и отечественных исследователей: Дж. Брунера, Л.С. Выготского, В.М. Бехтерева, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурия, Ж. Пиаже, М. Коула и С. Скрибнера. Психическое рассматривается в них не только как совокупность внутренних процессов, но включается предметную среду, языковые структуры и социальные связи. Редким исключением в отечественной психологии были исследования Б.Ф. Поршнева, одним из первых позволившего себе критиковать трудовую теорию антропогенеза и предложившего оригинальную концепцию психогенеза как социального процесса ав-тономизации человеческой психики. Важную роль в формировании такой оппозиции в отечественной науке сыграли незаконченные исследования К.Р. Мегрелидзс.
Среди философских исследований, посвященных проблемам психогенеза, выделяются работы Г. Райла и Д.С. Деннета, в которых подвергаются анализу основания европейского рационализма, опирающегося, по мнению этих авторов, на слишком узкое понимание сознания. Пределы сознания должны быть расширены посредством его включения в широкий контекст поведения, обычаев и социальной организации. Проблематика генезиса сознания как психической структуры представлена в работах М.К. Мамардашвили и Э.В. Ильенкова, а также в работах современных исследователей философско-антропологических проблем В.А. Подороги, А.Н. Исакова, В.Ю. Сухачева и Ю.М. Шилкова.
Наиболее интересными и продуктивными в контексте представленной диссертации являются начатые 3. Фрейдом исследования бессознательного, получившие разностороннее продолжение в психоаналитической традиции. Фрейд одним из первых осуществил попытку синтеза социального и психологического аспектов генезиса человеческого способа существования посредством соединения социальных и индивидуальных сторон психических связей и отношений, являющихся основанием культурного бытия человека. Продолжая начатую Фрейдом работу, В. Райх, Э. Фромм, Э. Эриксон и Ж. Лакан превращают психоанализ в глубинную метапсихо-логию, обращенную к предельным основаниям человеческого существования в его направленности к «другому», и раскрывающую социальные механизмы становления человека.
Биологическим аспектам проблемы антропогенеза уделяется значительное внимание в относительно молодой научной дисциплине - этологии. Со второй половины XX века вслед за исследованиями Я. Икскюля, К. Лоренца и Н. Тинбергена, в которых эволюция понимается как процесс развития поведенческих программ, многие отечественные этологи обращаются к теме социогенеза - Н.А. Тих, Л.А. Файнберг, М.Л. Бутовская, и биосоциальной эволюции — Ю.М. Плюснин и Е.Н. Панов. В этих работах претерпевает изменение понимание как эволюции, так и социальности, которая вводится в биологический контекст. Этот подход получает дальнейшее развитие в социобиологии и эволюционной психологии, от которых ведет свою родословную бихевиоризм, доминирующий в американских гуманитарных исследованиях. Биологи эволюционисты преобразуют ортодоксальную дарвиновскую теорию в соответствии с результатами современных генетических исследований. Например, с точки зрения Р. Докинза человек - это всего лишь «генетическая машина выживания», подчиняющаяся кибернетическим стратегиям успеха. Подобная точка зрения отстаивается и в работах В.В. Бунака и В.Р. Дольника. Философской рефлексии биологического понимания человека посвящены работы А.В. Говорунова, в которых исследуются перспективы возникновения «искусственного человека», снабженного системой протезов, постепенно замещающих его природное тело.
С философских позиций биологические проблемы антропогенеза рассматриваются в работах в основном советского времени. Это исследования В.П. Алексеева, ІО.И. Ефимова, Я.Я. Рогинского и Ю.С. Семенова, главным образом обосновывающие и развивающие трудовую теорию антропогенеза. Среди современных исследований можно выделить работы Н.В. Клягина и Л.Б. Вишняцкого, посвященные генезису человека, цивилизации и культуры.
Из современных отечественных антропологических исследований наибольший интерес представляют начавшиеся в последнее десятилетие XX века исследования повседневности как среды обитания и формирования человека. В работах основоположника этого направления Б.В. Маркова представлены различные антропологические стратегии, нацеленные на поддержание и сохранение человеческого состояния в повседневных практиках его производства и воспроизводства. Повседневность как вещное наполнение символического пространства культуры представлена в иссле дованиях В.Д. Лелеко и С.Н. Тесля. Культурологические аспекты человеческого бытия анализируются в работах А.В. Бабаевой, А.А. Грякалова, В.М. Диановой, С.Н. Иконниковой, М.С. Кагана, А.С. Кармина, Л.К. Круг-ловой, В.В. Прозерского, Б.Г. Соколова, Е.Э. Суровой.
Важные аспекты социокультурного становления человека рассматриваются в педагогической антропологии - одной из самых молодых «наук о человеке», исследования которой помимо размышлений о педагогическом наследии Я. Коменского, Д. Локка и Ж.Ж. Руссо и критического анализа современных педагогических новаций, направлены на выявление фундаментальных психических и ментальных структур, которые производятся и воспроизводятся в процессах воспитания, обучения и образования. Наиболее интересные результаты этих исследований представлены в работах Б.М. Бим-Бада, А.П. Желобова, И.С. Кона, Н.В. Крыловой, О.М. Ломако, А.П. Огурцова и Е.Г. Соколова.
В целом, рассматривая весь массив научных и философских исследований, посвященных проблемам социального, психологического, культурного и биологического развития человека следует отметить чрезвычайную фрагментарность и разрозненность знаний и интерпретаций, далеких как от единого образа человека, так и согласованного понимания его происхождения и становления.
Цели и задачи исследования. Основной целью представленной диссертации является исследование филогенетических и онтогенетических механизмов социокультурного становления человека и разработка интегратив-ной теоретической модели, ориентированной на возвращение человека из сконструированной им природы в прирожденную ему культуру. Эту модель предполагается построить на основании синтеза биологических, социологических и психологических исследований с использованием фило-софско-антропологических и культурологических методов изучения человека. Такой синтезирующий подход делает возможным построение инте-гративной модели антропологического знания, в которой понятие «чело век» приобретет необходимую полноту и непротиворечивость. Для достижения поставленной цели предполагается решение следующих задач:
- исследовать возникновение и генезис эволюционной парадигмы в науках о человеке;
- реконструировать и сравнить главные дискурсы о человеке в философии;
- рассмотреть антропологический проект в естественных и гуманитарных науках и на этой основе отобрать фактический материал для построения интегративной философско-антропологической модели становления и формирования человека;
- исследовать антропотехники и антропотехнологии, осуществляющие конструирование и закрепление хабитуальных форм человеческого существования, как на уровне коллективных практик, так и на уровне индивидуального опыта «переживания себя»;
- вывести понятие антропогенеза из биологического контекста и рассмотреть его как процесс возникновения и становления человеческого способа существования в культуре;
- исследовать механизмы конституирования базовых концептов культуры - пространства и времени, посредством которых устанавливаются режимы функционирования как тела, так и сознания человека;
- раскрыть «технологическую» целостность структур телесности и соз-Егания;
- связать категории социального, культурного и бессознательного посредством построения модели человека как единства соматических, психических и социальных функций.
Методологическими основаниями исследования являются сформулированные в феноменологической традиции постулаты о тотальности человеческого бытия, которое разворачивается в историческую реальность становления идеальных смыслов и отношений, укорененных в реальности «жизненного мира», а также психоаналитическая реконструкция основа ний культурного и социального порядков психической реальности. Соединение феноменологических и психоаналитических методов, хотя и стало в европейской философской традиции привычным и распространенным приемом, но еще не исчерпало всех своих возможностей. В первую очередь это относится к философско-антропологическим исследованиям, в которых синтез этих подходов представляется наиболее перспективным, поскольку способен объединить разрозненные фрагменты в целостный образ человека, который существует пока только в эскизах результатов отдельных наук. В диссертации были также использованы методы структурной антропологии К. Леви-Стросса, функционализма Б. Малиновского и семиотических исследований культуры. Важными ориентирами на пути собирания человека послужили также «физиология» и генеалогия культуры Ф. Ницше, «эмпирический трансцендентализм» Ж. Делеза, «археологические» исследования М. Фуко, социогенетические — Н. Элиаса, и психогенетические - Ж. Лакана.
Научная новизна результатов исследования находит свое выражение в следующих положениях:
- Представление о человеке как наиболее совершенном и приспособленном к окружающей среде животном не поддерживается в настоящее время даже в биологической антропологии. В то же время и представления о биологической «ущербности» и «недостаточности» также нуждаются в коррекции, опровергаемые самим фактом доминирования человека в природе. Поэтому в диссертации предлагается принципиально иное понимание антропогенеза не как адаптации к окружающей среде, а как установление, поддержание и распространение человеческого способа существования в уже человеческой среде очага, дома и социума.
- Для раскрытия механизмов социокультурного становления человека вводится понятие бессознательного хабитуса - набора правил, реакций, способов действия, сложившихся на основе традиционных форм жизни и традируемых посредством практик воспитания, которые превращают «родовое существо» в члена социума.
- В качестве первособытий культуры рассматриваются установления правил употребления пищи, использования одежды, обустройства жилища и изобретения орудий, которые и составляют конструктивные, а не утилитарные элементы культурного существования человека.
- Пространственно-временной континуум как место бытия человека истолковывается как основополагающий феномен «антропной реальности», объективное и субъективное наполнение которого непосредственно зависит от хабитуальной конституции человека.
- Понятие «техники тела» трансплантируется из социогенетического контекста в антропогенетический, что позволяет выявить его онтологические ресурсы, представляющие собой возможность истолковать их как автономные механизмы конституирования телесности, осуществляющиеся в процессе эволюции технологий воспитания человека.
- Тело предъявляется не как физиологическая конструкция, а как знако-во-символическая реальность культуры, которая не только считывается другими, но и задает режимы поведения человека, обращаясь в символическую реальность смысла и значения.
- Сознание не сводится к рефлексии, которая традиционно считается «сущностным основанием» человека, а рассматривается как результат длительного социокультурного процесса возникновения и закрепления человеческих способностей к самоконтролю, сдержанности и предусмотрительности, что дает возможность квалифицировать его в терминах телесности, привычки и чувственности.
Существующие технологии воспитания необходимы для приведения в соответствие «устройства» социокультурной реальности и индивида, и должны быть дополнены традиционно осуществляемыми в рамках семьи и дома навыками и умениями, в связи с тем, что в современном об ществе эти пространства формирования человека подверглись глубокой трансформации и уже не работают как машины воспитания. В соответствии с полученными результатами исследования сформулированы положения, выносимые на защиту:
1. Процесс антропогенеза, понимаемый в качестве составной части биологической эволюции, требует дополнения и рассмотрения его как самостоятельного процесса возникновения, закрепления и синтеза таких основополагающих элементов «антропной реальности» культуры, как пространство и время. Возникновение и становление пространственных и временных ориентации является важной составной частью генезиса человека и культуры. Пространственно-временной континуум - это место человеческого бытия и не тождественно естественной среде, подобной окружающей среде животных. Мир человека является социокультурной реальностью, в которой природа «перекодирована» знаками социума и предстает как место труда, познания и общения, а также как объект индивидуального восприятия.
2. Становление форм этого восприятия связано с изменениями закрепленных в культуре способов конструирования человека, в число которых входят такие привычные способы действия, как правила приготовления и употребления пищи, использование одежды и организация жилища. Регламентация человеческого поведения устанавливает режимы времени и формы организации пространства. Такое понимание предъявляет человека как исторически изменчивую форму, которая является не только биологической и онтологической реальностью, но и социокультурной конструкцией, реализуемой в повседневных практиках жизни. В силу этого исследование человека с необходимостью предполагает обращение к социокультурным механизмам его становления, которые осуществляются как эволюция социальной организации, техник тела и технологий воспитания.
3. Процесс социокультурного становления человека осуществляется посредством усложнения «телесной матрицы» хабитуса — психосоматического единства человеческих качеств и функций, определяющих своеобразие культурного бытия человека, его способа существования и опыта деятельности. Телесность человека является единством биологических и социокультурных функций, и определяет своеобразие исторических и региональных типов культуры. Именно такая интерпретация телесности позволяет сделать ее предметом комплексного, интегрального изучения человека и объединить результаты исследований естественных и гуманитарных наук.
4. Повседневность является не только вещной средой обитания человека, закрепляющей обретенные им формы телесности, но и средоточием социокультурной эволюции. Изменения повседневных практик, не являясь целенаправленным и сознательно запланированным процессом, приводят к формированию специфичных для каждой культуры человеческих качеств и способностей. В первую очередь это необходимо учитывать при решении проблем межкультурной коммуникации и модернизации, так как одной из главных причин сопротивления социокультурным новациям является консерватизм повседневных привычек и предпочтений, отменить которые посредством апелляции к разуму практически невозможно, и для их изменения необходима длительная культурная работа.
5. Основанием культурного бытия человека являются не столько рационально-теоретические проекты обустройства жизни и производства артефактов, сколько «бессознательные» дисциплинарные механизмы функционирования социокультурных установлений. К таким механизмам относятся техники тела как совокупность повседневных телесных практик, чаще всего остающихся незамеченными вследствие автоматического воспроизводства. Техники тела выполняют функцию аккумулятора социальных воздействий на индивида и оказываются гораздо более эффективными, чем действия, направленные непосредственно к сознанию. Являясь опосредованными, они оказывают на сознание не информирующее, а формирующее действие. 6. Традиционные практики воспитания являются важнейшими элементами производства и воспроизводства человека и должны сохраняться в «высоких» культурах современности. Несмотря на невозможность их полной рационализации и превращения в целенаправленную и «прозрачную» технологию конструирования человека, они обеспечивают координацию филогенетических и онтогенетических процессов социокультурной эволюции, преемственность и устойчивость культуры. Традиционные формы жизни являются предметом онтологической антропологии, которая, собственно, и задаст основания оценки общества и культуры с человеческой точки зрения. Научно-практическая значимость исследования. Полученные результаты могут быть использованы в комплексных исследованиях человека, а также применены в разработке современных педагогических технологий и для решения проблем социальной и межкультурной коммуникации. Решение этих проблем особенно актуально для современной российской действительности, захваченной эпохальными социальными и культурными процессами модернизации. Очередной социальный эксперимент, производящийся на наших глазах должен стать не только источником эмпирических фактов для гуманитарных исследований и критики, но и сферой практической реализации научных рекомендаций и проектов.
Материалы исследования могут быть использованы для подготовки методических и учебных пособий по философии, философской, социальной и культурной антропологии, культурологии и специальным курсам по философским и гуманитарным дисциплинам.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации отражены в монографии «Социокультурные механизмы становления человека: антропотехники и антропотехнологии» (2007 г.); использованы в учебных пособиях «Философские проблемы науки и техники» (2004 г.), «Проблемы философской антропологии» (2005 г.), «Проблемы теории познания: классика и современность» (2007 г.). Материалы диссертации были использованы для подготовки докладов, представленных на научной конференции «Философия XX века: школы и концепции» (Санкт-Петербург, 2000 г.), на межвузовском научном семинаре «Управление: интеллект и субъективность» (Санкт-Петербург, 2002 г.), на X международной научной конференции «Ребенок в современном мире. Культура и детство» (Санкт-Петербург, 16-18 апреля 2003 г.), научной конференции «Инновации и образование» (Санкт-Петербург, 2003 г.), на международной конференции «Человек постсоветского пространства» (Санкт-Петербург, 24-25 февраля 2005г.), на научной конференции «Коммуникативные процессы - традиции и инновации, технологии, тенденции» (Санкт-Петербург, 25 ноября 2005г.), на международной конференции «Дни Петербургской философии» (Санкт-Петербург, 2007 г.).
Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на заседа » нии кафедры философской антропологии факультета философии и политологии Санкт-Петербургского государственного университета.
Внедрение материалов и результатов исследования осуществлялось при подготовке методических материалов и чтении лекций по философии, философской антропологии, культурной антропологии и культурологии для студентов Санкт-Петербургского государственного университета и Петербургского государственного университета путей сообщения.
Материалы диссертации были использованы при выполнении исследовательского проекта «Технологии воспитания и базовые концепты культуры», поддержанного грантом Министерства образования РФ PD 02-3.13-118.
Поиски человека: история и перспективы
Поиски человека: история и перспективы Когда Диоген вышел на рыночную площадь с зажженной лампой, крича: «Ищу человека», его очередной «перформанс» наверняка был встречен как новое чудачество странного мудреца-провокатора, бросающего вызов моральным устоям «общества». Многочисленные «люди» в очередной раз рассмеялись, не понимая, кого же и почему он ищет. Однако сегодня эта выходка уже не кажется смешной и бессмысленной, по крайней мере, для философа, размышляющего о «человеке» как о явлении, далеко не столь самоочевидном, и понятии, не только не проясненном, но все более и более запутанном. Но, в отличие от Диогена, ему уже не помогут фонарь и призывы, поскольку «человек» больше не скрывается от своего исследователя. Напротив, он явлен ему во множестве образов и уподоблений, предъявляющих «человеческую природу». Современному философу суждено с горечью признать тот факт, что человек — его любимое детище, оставленное по неосторожности без присмотра, вероломно украдено у него «учеными», решившими в свое время, что дитя это — сирота и беспризорник1.
Обратимся же к расследованию этого чрезвычайного происшествия, граничащего с преступлением, потому что, с одной стороны, похищение «человека» произошло совершенно легально, с молчаливого согласия многочисленных философов, уступивших свои права на монопольное владение «истиной» о человеке и, более того, признавших свою несостоятельность в исследовании этого предмета, одновременно и понятийно стершегося от небрежного употребления всуе, и актуально злободневного в силу многогранной проблематизации человеческого бытия в перипетиях современности; с другой же стороны, это согласие не было вербализовано, что говорит о незаконности отторжения этого предмета в пользу так называемых на стоящих «наук о человеке», которые не только посягнули на «человека», но рассчитывали вообще потеснить, а затем и вытеснить философию в целом как совершенно ненаучное предприятие, выдающее измышления за истины, а спекуляции за факты. На стороне спекуляций оказались прежде считавшиеся незыблемыми понятия разума, духа, свободной воли, определявшие вплоть до недавнего времени если не облик «человека», то возвышенный стиль рассуждений о нем. На стороне фактов — «эмпирические» данные, ставшие результатом влияния вируса подозрительности, обратившегося сначала к произведенному человеком знанию, а затем и к самому человеческому, определяемому как столкновение и борьба множества сил социального, психического и «природного» происхождения. «Человек» отныне представляется лишь точкой пересечения этих сил, функцией вне-человеческих процессов, определяемых не-человеческими законами.
Человек оказался заключенным: метода, поскольку научное исследование предполагает выверенный практический и теоретический инструментарий; дискурса, поскольку рассуждение о нем должно исходить из внешней ему позиции - отныне является признаком дурного ненаучного вкуса судить о человеке, исходя из самого себя, и необходимо вещать из укрытия «объективного», обесценившего субъективное и интуитивное; и факта, поскольку именно в нем происходит встреча дискурса и метода, которая устанавливает истинность первого и адекватность второго. Удивительно, что в текстах этой заключенности не обнаруживается - человека упорно пишут по-старому, без кавычек, что часто приводит к недоразумениям, полагают, например, что под человеком подразумевается в том числе и читатель, который может и не согласиться с выводами, не найдя подтверждений в «личном опыте» человеческого существования. В дальнейшем, во избежание недоразумений, я постараюсь не забывать о кавычках в том случае, когда будет использоваться понятие человека как объекта научного исследования, и, напротив, оставлять его «чистым» в случае экзистенциального понимания.
Сети дискурсивных практик, густо расставленные «науками о человеке» и предназначенные для уловления подлинно человеческого, до сих пор остаются пустыми. «Человек» упорно не ловится в них, оставаясь бесплотным фантомом, несмотря на все более частое употребление понятия телесности в качестве своего рода ключа к потаенным глубинам человеческого. Так называемое тело почему-то проскальзывает сквозь ячейки дисциплинарных сетей-дискурсов, оставляя в недоумении исследователей, для которых разрозненные следы присутствия человека не соединяются в единую «картину»". В результате «человек» оказывается лишь клубком переплетений, сотканным разнообразными дискурсивными набросками, - пустым коконом, который внешнее выдает за внутреннее.
Попытаемся разобраться с хитросплетениями нынешнего понимания «человека», распутывая образующие его нити, выбрав из них наиболее прочные, обозначающие магистральные пути онаучивания антропологии. Речь идет о таких науках как, социология, психология и биология. Их выбор обусловлен и историческими причинами - ведь именно в них и посредством их начинается постепенный вывод «человека»из ведения философии; и методологическими - поскольку каждая из этих наук в процессе дисциплинарного самоутверждения постепенно дрейфует в сторону унификации методов познания посредством приведения их к образцу экспериментально-математического естествознания. Последнее особенно важно в силу того, что результатом подобного дрейфа является такая проблематизация «человека», которая не допускает уже совместного владения им гуманитарного и естественнонаучного знания, что в конечном итоге и заставляет философов спохватиться, - ведь становится очевидным, что еще немного и изначально философский объект будет окончательно утрачен без достаточных на то оснований.
Социальные механизмы антропогенеза
Ресурсы социологического знания о человеке с самого начала антропологического проекта продуктивно используются. Являясь одной из родоначальниц эволюционного подхода, социология, после долгого забвения этой идеи, вновь возвращается к исследованию процессов становления человека. Но, в отличие от рассуждений XIX столетия, сконцентрированных на исследовании «социальных законов», «социальной реальности» и «социальных фактов», современная социология расширяет свое тематическое поле введением в него понятий «личность» и «индивид», которые уже не столь однозначно определяются пассивными реципиентами социального воздействия, обретая известную долю активности, которая проявляется во включенности в процессы конструирования и производства самой «социальной реальности» и социальных смыслов, касающихся как непосредственно социальных интеракций, так содержания и структуры рефлексии относительно человека и мира.
Поэтому помимо интереса к личности характерным для современной социологии является внимание не только к статическим структурным компонентам общества и личности, но прежде всего к динамическим аспектам, которые выявляются в исследовании процессов становления человека как существа общественного. Одним из главных мотивов исторического исследования общества и личности является стремление к хотя бы теоретическому преодолению индивидуалистических тенденций современной культуры, поскольку радикальный индивидуализм не только разрушает ткань социальной коммуникации, но и приводит к неоправданной концентрации интереса гуманитарного знания на проявлениях частного, единичного и индивидуального . Конечно, при этом не отрицается изменчивость и историчность, но история эта предельно индивидуализируется, превращаясь в историю становления личности. При этом становление лич ности описывается в терминах адаптации и социализации, в которых, в свою очередь, преобладают факторы сознательного участия индивида, способного контролировать эти процессы.
Указанные обстоятельства в значительной степени определяют утрату интереса к проблеме антропогенеза. Тема эта давно вышла из моды и не способна сегодня обратить па себя внимание, подобное тому, которое было привлечено дарвиновским «коперниканским переворотом» в науках о человеке. До сих пор бытует мнение, что процесс антропогенеза давно закончился", «человек разумный» сформировался и, соответственно, антропогенез не заслуживает внимания ни наук о человеке, ни, тем более, философии. В самом деле, стоит ли говорить о давно минувшем, когда насущных проблем у человека предостаточно. Если абсолютизировать биологическую сторону существования человека, то, конечно же, не стоит, хотя биологическая константность homo sapiens sapiens далеко не бесспорна. Однако именно на таком понимании основываются теории «культурной эволюции» как процесса развития искусственной среды, средств и социальных отношений, а не самого человека. При этом закончилось ли формирование человека и каким образом происходит этот процесс, остается вопросом, на который не дается определенного ответа.
Уверенность биологов в константности основывается на понимании человека, прежде всего, как биологического вида. Но тогда остановка биологической эволюции вполне может рассматриваться как угроза биологическому существованию человека вследствие неизбежной его деградации как существа, выскользнувшего из жестокого, но эффективного механизма «естественного отбора». Опасность такого понимания не столько в оппозиционности его социокультурной модели человека (в таком случае можно рассчитывать на построение балансировочной модели природа — культура, в которой необходим учет биологических и культурных «потребностей»), сколько в абсолютизации «природного» устройства человека (тогда культура превращается только в «бахрому инстинкта», а человек — в природное существо, выполняющее заданную программу). Помимо упомянутых затруднений очевидна двусмысленность этой ситуации, связанная с тем, что эволюционный подход не является изобретением биологии, а заимствуется им из социальных наук. Тогда «эволюционные» суждения биологов становятся более чем сомнительными в отношении как биологического становления человека, так и его социокультурного развития.
Как уже указывалось в предыдущей главе, первенство в концептуализации эволюционизма принадлежит философии, а затем эстафета была принята социологией, поскольку именно общество оказалось той реальностью, в которой обнаружились изменения, требующие осмысления. Став предметом новой науки, общество обрело статус самостоятельной реальности, в которой человеку отводилась второстепенная подчиненная роль по отношению к происходящим социальным изменениям. Человек с первых социологических позиций понимался, прежде всего, как объект социального воздействия, воспринимающий изменения активной социальной среды и вынужденный подчиняться ее воздействиям либо посредством адаптации, либо благодаря транслированию объективных структур на субъективный уровень в процессе социализации. Таким образом, индивид рассматривался как стечение социальных обстоятельств, результат социальных воздействий и объект манипуляций, не имеющий познавательной ценности помимо значения симптома, отсылающего к подлинному объекту исследования.
Антропная реальность культуры
Тайна культуры — это тайна порядка, который, возникнув однажды, вовлекает в себя человека, формирует его и включает в практику воспроизводства культуры. Вне культуры нет человека. Только в ней он обретает свой специфический способ существования: навыки общения, деятельной активности, знания и умения, определяющие родовую сущность человека. Тайна культуры - это тайна, поскольку момент ее возникновения отделен от нас тысячелетиями, не зафиксированными ни в письменных источниках, ни в памяти рода человеческого. Перед нами только результат длительного со-творения культуры и человека. Не имеющее же начала всегда таинственно, притягивает испытующий взор и рождает самые фантастические предположения. Мифические сказания, повествующие о культуре как о даре богов, и фантастические картины «происхождения человека из обезьяны посредством труда» в равной степени скрывают подлинные события, предопределившие человеческую самобытность.
Предлагаемое исследование не стремится окончательно сорвать завесу секретности с таинства возникновения культуры — всякая такая попытка заранее обречена на неудачу, оно лишь обращается к тому, что, по мнению автора, делает возможным воспроизводство культуры, - к антропотехни-кам и антропотехнологиям как к тем основополагающим способам производства человека, которые связывают поколения, судьбы и события в единство становления культуры, а также к тому, что воспроизводится посредством этих способов, - к тем основаниям культуры, которые определяют ее устойчивый и продуктивный порядок, производящий знания и навыки в опыте обустройства человеческого мира .
В контексте этого исследования необходимо продемонстрировать фундаментальную связь феноменов культуры и способов производства человека, чтобы привлечь, наконец, столь нужное внимание практиков и теоретиков педагогики, исследователей культуры, социологов, антропологов и психологов к решению совместной и совершенно невыполнимой усилиями каждой из перечисленных сфер в отдельности задаче сохранения культуры в человеке и человека в культуре.
Конечно, угроза существованию человека видится сегодня, и не без оснований, главным образом в том, что его окружает. Это и экологическая угроза, и политическая нестабильность, и демографический кризис. Внешние угрозы человеку, вне всякого сомнения, являются реальностью современного мира. Но за этим угрожающим внешним легко не заметить нечто гораздо более опасное. Удивительный оптимизм в отношении культуры, основанный на явном преувеличении возможностей разума, способного якобы, подобно «вечному Робинзону», воспроизвести порядок культуры даже после Всемирного потопа, может оказаться фатальной халатностью человека, просмотревшего не менее серьезную угрозу, касающуюся самих основ своего существования.
Культура уже «ускользает из-под ног», что подтверждается симптомами разочарования и неустойчивости не только экзистенциального, но, прежде всего, социального плана. Предчувствие этого заставляет многих вновь и вновь обращаться к теме культуры и культурного бытия человека, предлагая порой не вполне оригинальные решения. Но коль скоро именно современность ставит перед человеком задачу самосохранения, то и рецепты не должны быть просроченными.
Наиболее распространенный ныне способ «сохранения» культуры — это ее обоснование. Многочисленные исследования направлены на своего рода апологию культуры, приводя аргументы в пользу культуры. Обосновываются природная целесообразность и эволюционная успешность, информационное совершенство и безграничные потенции к развитию. Усилия по доказательству необходимости и нужности культуры человеку таковы, что можно подумать, что в этом кто-то сомневается. Но необходимость культуры самоочевидна и не нуждается в обосновании, как не нуждается в нем и сама культура. В этом, пожалуй, и состоит главный парадокс культуры - не нуждаясь в обосновании, она в то же время обосновывает все. В каком-то смысле культура обосновывает себя сама, генерируя значения и смыслы помимо воли желания своих «носителей». Автономность культуры заключена не только в подчинении собственному закону, но и в онтологической суверенности самообоснования как обретения собственного способа бытия2. Исследование этих оснований и должно стать главным условием сохранения культуры, теряющей основание в многочисленных «знаниях» о ней, которые, претендуя на значимость и логическую обоснованность, подтачивают жизненность культуры, берущую свое начало отнюдь не в знании.
Сложность такого исследования в первую очередь заключается в эк-ранированности этих оснований от сознания живущего в культуре человека, поскольку структуры сознания — это структуры, сформированные в определенной культуре, т.е. культура и ее основания в значительной степени беспредметны и представлены репрезентативно - в знаках и символах, требующих дешифровки.
Антропотехники времени и пространства
Трудно найти что-либо более естественное и самоочевидное для человека и для его опыта познания себя и мира, чем категории пространства и времени. Они настолько глубоко проникли в язык и сознание современ j ного человека, что просто не замечаются в своей естественности и, кажется, не требуют каких-либо прояснений. Однако сомнения в естественности возникают вместе с разворачиванием проекта гуманитарного знания и все более упрочиваются в процессе самопознания человека1. Антропологиза-ция пространства и времени становится одной из главных характеристик наук о человеке. Релятивизация этих категорий происходит в этих науках раньше появления теории относительности Альберта Эйнштейна благодаря включению их в процессы социокультурного становления человека. Да и смысл социокультурной относительности совершенно отличается от физической. Меняется не содержание этих категорий и не их физический смысл. Ставится под сомнение их объективность и природность, причем гораздо более радикально, чем Кантом, для которого пространство и время являются не «определениями вещей самих по себе», а априорными формами чувственности, неотделимыми от опыта познания мира как совокупности явлений, определенных пространством и временем.
Не в последнюю очередь именно поэтому Канта, выводящего бытие мира из априорной предрасположенности человека к упорядоченному видению, можно считать одним из основоположников проекта философской антропологии. Однако в его основоположении изначально содержится проблема, которая раскрывается лишь в последующем развитии этого проекта. Речь идет об оставшейся недостаточно проясненной проблеме априоризма, заключающейся в возможности двоякого его истолкования. С одной стороны, наличие предустановленных форм чувственности и рассудка может быть объяснено существованием человеческого «мира культуры», снабжающего каждого своего со-человека набором правил и методов, закрепленных в языке и повседневных практиках жизнеустройства. С другой же - вследствие расплывчатой концептуализации природы у Канта эти формы могут быть представлены как своеобразие «природы» воспринимающего и мыслительного аппарата человека. Такое понимание и оказывается в конечном счете доминирующим, причем как у официального основателя философской антропологии М. Шелера, так и у многочисленных представителей естественнонаучного понимания человека, к примеру в этологическом проекте К. Лоренца, который на место априорных форм чувственности и рассудка ставит врожденные схемы поведения.
Вследствие такой половинчатой дезонтологизации наряду с пониманием необходимости и своего рода естественности пространственно-временной развернутости бытия человека сохраняется онтологический дуализм, предполагающий существование пространства и времени в двух различных модусах: в форме изменчивого человеческого восприятия, опосредованного, с одной стороны, особенностями его психики, а с другой — социокультурными обстоятельствами его существования в определенной символической среде; и в форме объективной реальности пространственно-временного континуума природы. Поэтому получается, что, даже признавая социокультурную обусловленность рецепции пространства и времени, необходимо постоянно оговаривать, что «объективно существующее пространство и время субъективно переживаются и осознаются людьми»".
Такая двойственность обусловливает внутреннее напряжение, свойственное практически всем концептуальным оформлениям проблемы времени и пространства. Связано это с необходимостью принимать в расчет позицию оппонента. Если рассуждения ведутся со стороны субъекта, то всегда возможна апелляция к объекту, который должен существовать «сам-по-себе» Если же внимание переносится на объективное положение дел, то проблемой становится неудобный факт развития субъективных представлений. В самом деле, почему в истории становления научного знания наблюдается не фиксация неизменной пространственно-временной структуры объективного мира, а становление форм рецепции, обусловливающее генезис представлений и концептов пространства и времени? И есть ли основания для уверенности в том, что сегодняшняя научная интерпретация пространственно-временной структуры мира наиболее прибли-жена к объекту? Современное состояние физической теории не способно развеять возникающие сомнения, поскольку предлагаются такие истолкования, которые идут вразрез с классическими физическими понятиями однородного линейного пространства и времени. Поэтому-то и остаются до сих пор сомнения в познаваемости мира и удивление по поводу того, «что наука вообще существует, что мы обнаруживаем конвергенцию природы и человеческого разума» .
Помимо философов активное участие в решении этой фундаментальной задачи приняли социологи и психологи. У одного из основоположников социологии Эмиля Дюркгейма дуализм также сохраняется. Хотя он и считает категорию времени социальной конструкцией, но вслед за Кантом предполагает, что она отражает объективно существующую реаль ность . В дальнейшем в социологии наряду с «социальным временем» появляется и понятие «социальное пространство», которое, в свою очередь, также оказывается неразрывно связанным с пространством «физическим». Опространствление социальных отношений выступает здесь не только как одна из продуктивных научных метафор, но действительно имеет физический смысл, описывая пространственное распределение социальных групп и социальный характер пространственных ориентации верха и низа, правого и левого, поступательного и возвратного. Социологическое истолкование пространственно-временных координат человеческого существования, конечно, не совпадает с физическими интерпретациями, но и не пытается заключить их в скобки, предпочитая метод наложения. Матрица социальных отношений как бы преформирует физическую реальность, придавая ей смысл и значение, понятные человеку, сформированному в определенной системе отношений . При этом биологическое тело человека может не совпадать с его социальным «воплощением», но неизбежно стремление его социального хозяина исправить несоответствие: поэтому величина дома чаще всего связана не с физическими потребностями, а с социальным статусом; то же касается и размера автомобиля, с необходимостью стремящегося соответствовать «высоте положения» своего обладателя. Природа, таким образом, остается нейтральным материалом, воплощающимся в различные социальные формы. А пространство и время хотя и подвижными и условными, но не подлежащими редукции координатами человеческой жизни.
