Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Религиозно-философский и церковно-богословский подходы к войне и миру в России конца XIX - начала XX вв .
1.1. Тема войны и мира в «метафизике всеединства» В. С. Соловьева 13
1.2. Религиозно-этический и социальный аспекты войны и мира: постановка вопросов (С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев) 37
1.3. Церковно-богословская позиция дореволюционного русского православия в отношении к войне и миру 64
Глава 2. Первая мировая война как предмет религиозно-философского дискурса
2.1. В. Ф. Эрн, Е. Н. Трубецкой, С. Л. Франк: духовный смысл войны и мировые задачи России 82
2.2. С. Н. Булгаков: война и русское самосознание 99
2.3. Н. А. Бердяев: религиозное значение войны и мира 119
Глава 3. Опыт осмысления войны и мира в русской религиозной философии и современное православное богословие .
3.1. Е. Н. Трубецкой и С. Н. Булгаков об уроках войны и революции 144
3.2. Проблема войны и мира в историософских размышлениях Н. А. Бердяева 164
3.3. Отношение современного православного богословия к религиозно-философским взглядам на войну и мир 184
Заключение 199
Библиография 203
- Религиозно-этический и социальный аспекты войны и мира: постановка вопросов (С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев)
- Церковно-богословская позиция дореволюционного русского православия в отношении к войне и миру
- Н. А. Бердяев: религиозное значение войны и мира
- Проблема войны и мира в историософских размышлениях Н. А. Бердяева
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В отечественной философской и религиозной мысли тематика войны и мира никогда не была маргинальной. О ней считали необходимым высказаться представители всех мировоззренческих направлений и идейных течений в России. Однако главным образом в этих рассуждениях акцентировался «военный» аспект проблемы — слишком частыми и тяжелыми по последствиям были войны в истории Отечества. Отсюда — преобладающее внимание к аналитике военно-политической стороны рассматриваемых событий и процессов, в ущерб поискам перспектив миротворчества. Нравственный же аспект проблемы войны и мира в дореволюционные времена затрагивался преимущественно с позиций официального православно-церковного учения, в значительной мере адаптированного к интересам текущей государственной политики. Концептуализация взглядов на войну и мир сосредотачивалась либо на вероучительных, либо на политико-идеологических мотивах, препятствуя попыткам целостного обобщающего понимания, которое включало бы философское, религиозное и этическое объяснение проблемы.
Единственной относительно реализованной инициативой «надпартийного» теоретического осмысления войны и мира на уровне сопряжения понятий религии, морали и философии можно считать последовательно развертывавшуюся систему воззрений на данный предмет в русской религиозно-философской традиции конца XIX - начала XX вв., идущей от В. С. Соловьева и достойно продолженной Н. А. Бердяевым, С. Н. Булгаковым, Е. Н. Трубецким, С. Л. Франком, В. Ф. Эрном. Знакомство с наследием этих философов раскрывает картину глубокого проникновения в самую суть явлений войны и мира, при том — не только на отвлеченном метафизическом уровне, но и с очень точными конкретными характеристиками рассматриваемых вопросов.
К сожалению, весь советский период это наследие оставалось фактически не известным в нашей стране и не могло быть востребовано. Но и в постсоветские времена ситуация принципиально не изменилась. О самой русской религиозной философии конца XIX - начала XX вв. в современной России вышло уже необозримое количество научных публикаций, где исследованы подчас малейшие детали философского и жизненного пути большинства ее представителей, и такая работа продолжается по сей день. Однако начало подлинного знакомства с трудами этого направления отечественной мысли выпало на период «перестройки», когда тематика войны и мира в политическом обиходе, казалось, ушла в благополучно преодолеваемое прошлое. Поэтому рассматриваемый срез
философского наследия русских мыслителей тогда остался за пределами основного научного внимания. В таком же состоянии он и поныне.
Активизировавшиеся за несколько последних лет обсуждения вопросов войны и мира очень редко апеллируют к опыту русской религиозно-философской мысли. Если это и происходит (как правило, в публикациях социальных исследователей о новой «философии мира» и военных авторов, ищущих замену «марксистско-ленинскому учению о войне и армии»), то выглядит фрагментарно, без попыток проникновения в основополагающий смысл представлений русских философов о войне и мире. Что же касается церковной среды, то в работах ее представителей отсылки к религиозно-философским взглядам на проблему войны и мира почти не звучат, замещаясь воспроизведением традиционных богословских положений о грехе и зле применительно к злободневным вопросам нынешней социально-политической жизни.
Освоение же идейного наследия русской религиозной философии по проблеме войны и мира представляется весьма поучительным — ив силу того, что сложилось оно в трудах действительно выдающихся и проницательных мыслителей, и по причине заметного созвучия многого из происходившего в духовной и социальной сферах нашей страны на рубеже XIX-XX вв. современным процессам в российском государстве и обществе.
Состояние научной разработанности темы. Заметной особенностью отражения в научной литературе религиозно-философских и богословских взглядов русских мыслителей рубежа XIX-XX вв. на проблему войны и мира является отсутствие постоянства и последовательности в обращении к этому предмету.
Реакция современников (Л. А. Комаровский, П. А. Кудряшов, П. Н. Милюков, Н. А. Неплюев, М. А. Таубе, А. А. Царевский и др.) на позицию рассматриваемых религиозных философов и богословов по данному вопросу носила преимущественно полемический характер и ее трудно считать собственно исследовательской.
С начала 1920-х годов и на протяжении более полувека это наследие вообще никак не упоминалось советскими авторами. Зарубежных же — иностранных и эмигрантских — исследователей больше интересовали иные грани философского творчества Вл. Соловьева, Бердяева, Булгакова, Франка.
Только с 1980-х годов в отдельных публикациях советских исследователей по истории русской философской мысли (работы В. Н. Акулинина, А. А. Галактионова, В. А. Кувакина и др.) стали появляться какие-то упоминания о взглядах религиозных философов на войну и мир, но преобладающей здесь первоначально была очень
критическая тональность. Наиболее содержательными в то время стали исследования воззрений B.C. Соловьева (например, в трудах А. Ф. Лосева, Е. Б. Рашковского).
В период «перестройки» и последующие два десятилетия время от времени выходили работы отечественных и зарубежных авторов, где интересующие диссертанта взгляды русских религиозных мыслителей отчасти затрагивались в общем контексте анализа их многогранного творчества. Некоторые из этих исследований (П. П. Гайденко, Б. В. Емельянова, А. А. Ермичева, А. Ф. Замалеева, А. Л. Казина, А. Н. Лазаревой, И. Д. Осипова, Н. П. Полторацкого, В. В. Сербиненко, В. П. Сидорова, С. С. Хоружего, Е. С. Элбакян, Б. В. Яковенко) были использованы в диссертации для формирования общетеоретической позиции и обоснования подхода к избранной теме.
Отдельно можно упомянуть ряд социально-философских и историко-социологических исследований, которые прямо или косвенно содержат указание на опыт религиозно-философского осмысления вопросов войны и мира в российской общественной мысли (работы В. С. Барулина, А. М. Величко, О. Л. Гнатюк, И. А. Голосенко, Г. Г. Дилигенского, Н. И. Кареева, Е. И. Кукушкиной, Б. Н. Миронова).
Определенное освещение рассматриваемые в диссертации вопросы получили также в публикациях на тему религиозной жизни российского общества предреволюционной эпохи, Первой мировой и Гражданской войн в России (работы Л. А. Андреевой, М. М. Дунаева, Г. В. Лобачевой, протоиерея Г. Митрофанова, Д. В. Поспеловского, С. Л. Фирсова и др.).
Что же касается непосредственной и специальной аналитики идейного наследия русских религиозных философов рубежа XIX-XX вв. по проблеме войны и мира, то объем таких исследований оказывается весьма ограниченным (работы С. Г. Киселева, Е. В. Демидовой, В. А. Микляева, А. В. Павлова, М. Ю. Смирнова, С. Н. Чубакова, А. О. Чубарьяна). Еще хуже обстоит дело с рецепциями этого наследия в современных православно-богословских трудах и официальных церковных публикациях. Назвать здесь какие-либо значимые исследования не представляется возможным.
Наиболее позитивными фактами в указанной ситуации стали немногочисленные публикации произведений самих русских религиозных философов о войне и мире — появление двух тематических сборников («Отечественная философская мысль о войне, армии и воинском долге» в 1995 г. и «Русские философы о войне» в 2005 г. — оба сборника без серьезного научного аппарата) и выход в свет нескольких изданий сочинений этих мыслителей с их работами по вопросам войны и мира.
Таким образом, следует отметить крайне невысокий уровень исследованности весьма важной части теоретического наследия В. С. Соловьева, Н. А. Бердяева, С. Н.
Булгакова, Е. Н. Трубецкого, С. Л. Франка, В. Ф. Эрна, — их взглядов на войну и мир, что особенно контрастирует со множеством публикаций о творчестве этих философов в других областях.
Источники исследования. Можно выделить две основных группы использованных источников: одну составили труды В. С. Соловьева, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Е. Н. Трубецкого, С. Л. Франка, В. Ф. Эрна и ряда других представителей русской религиозно-философской мысли конца XIX - начала XX вв., посвященные различным аспектам проблематики войны и мира; другая включает православно-церковные богословские и публицистические работы дореволюционных и современных авторов на темы христианской социальной этики, духовно-патриотического воспитания, религиозного миротворчества. Использованы также исследовательские и комментаторские публикации в советской и нынешней российской научной литературе, затрагивающие рассматриваемые в диссертации вопросы.
Объектом исследования является теоретическое наследие российских религиозных философов (В. С. Соловьева, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Е. Н. Трубецкого, С. Л. Франка, В. Ф. Эрна) и богословов (А. А. Бронзова, А. И. Введенского, М. А. Олесницкого) рубежа ХІХ-ХХ вв., — в той его части, которая относится к осмыслению ими проблемы войны и мира.
Предметом исследования выступает содержание религиозно-философских и богословских взглядов на войну и мир, представленное в трудах рассматриваемых отечественных мыслителей.
Цель и задачи диссертационного исследования. Ведущая цель работы — философско-религиоведческое исследование комплекса представлений о проблеме войны и мира в русской религиозно-философской и богословской мысли рубежа ХІХ-ХХ вв.
Данная цель обусловила постановку и решение следующих задач:
- Рассмотрение основной тематики воззрений и дискуссий русских религиозных
философов в конце XIX - начале XX вв. по вопросам войны и мира.
- Анализ соотношения социально-философских и богословских оснований в подходе
к войне и миру представителей русской религиозной философии в начале XX в.
Характеристика официальной церковно-богословской трактовки войны и мира русским православием в предреволюционный период.
Исследование персонального вклада каждого из рассматриваемых мыслителей в аналитику современных им военных событий (русско-японская война, Первая мировая война, Гражданская война в России).
- Выявление общего и особенного в подходах отечественных религиозных
философов и богословов начала XX в. к истолкованию природы, смысла и назначения
войн.
- Выяснение современного отношения православной церковно-богословской мысли
к религиозно-философским взглядам на войну и мир.
Методологическая основа исследования. Примененная в диссертации методология образована совокупностью традиционных принципов религиоведческого и историко-философского анализа. Прежде всего, это принцип объективности в интерпретации материала, с соблюдением дескриптивного способа раскрытия интересующих диссертанта положений. Благодаря другому принципу — историзма, в диссертации дается объяснение взглядов российских религиозных философов на войну и мир исходя из особенностей их персональной творческой эволюции в соотнесении с социально-историческими обстоятельствами эпохи. Исследование опирается на принцип единства исторического и логического, позволяющий выявить диалектическое взаимоотношение индивидуальных мотиваций рассматриваемых мыслителей и общих тенденций в современных им духовных и социальных процессах. В работе применен и принцип комплексного анализа, раскрывающий многофакторность детерминации воззрений на проблему войны и мира в религиозно-философском и церковно-богословском направлениях русской мысли рубежа XIX-XX вв. Диссертант основывается также на последовательном проведении метода восхождения от частного к общему и от абстрактного к конкретному при выявлении закономерностей сложения устойчивой системы взглядов русских религиозных философов предреволюционной поры на войну и мир. В качестве методологических ориентиров в диссертации используются суждения и выводы ряда авторитетных отечественных исследователей русской религиозно-философской мысли в XX столетии.
Основные научные результаты и положения, выносимые на защиту. На защиту выносятся полученные автором результаты исследования, представленные в следующих положениях:
1. В русской религиозной философии рубежа XIX-XX вв. существовала
последовательно складывавшаяся и преемственная система общих воззрений на проблему
войны и мира, разрабатывавшаяся в трудах ведущих представителей религиозно-
философской мысли этого времени — B.C. Соловьева, Н. А. Бердяева, С. Н.
Булгакова, Е. Н. Трубецкого, С. Л. Франка, В. Ф. Эрна.
2. При очевидных персональных различиях в религиозно-философском творчестве
исследуемых мыслителей, теоретическая основа их воззрений на войну и мир
определяется идентичными базисными принципами:
- рассмотрением конкретных явлений войны и мира в контексте общей
мировоззренческой парадигмы всеединства, сложившейся на основе учения В. С.
Соловьева;
интеграцией религиозно-этического истолкования причин и сущности войн с их социально-философской интерпретацией;
историософским объяснением духовного смысла, нравственных и социальных последствий войн и революций в России начала XX в.
Взгляды русских религиозных философов на войну и мир не были исключительно умозрительными. В них непосредственно отражались события современных для той эпохи войн, в которых участвовала Россия. Поэтому сделанные в трудах этих мыслителей теоретические обобщения и выводы имеют существенное значение в настоящее время для более полного и точного понимания событий исторического прошлого. Это наследие также является применимым и для осмысления созвучных современных процессов, затрагивающих Россию в условиях текущей актуализации вопросов войны и мира.
Проведенное исследование свидетельствует о почти полной невостребованности религиозно-философского истолкования войны и мира дореволюционным русским православием и о фрагментарном, очень выборочном отношении к этому наследию в современной официальной идеологии Русской православной церкви.
Научная новизна диссертации заключается в проведении первого в отечественной религиоведческой литературе специального обобщающего рассмотрения идейного наследия по проблеме войны и мира ведущих представителей русской религиозно-философской и богословской мысли рубежа XIX-XX вв.
Впервые воззрения русских религиозных философов и православных богословов этого периода на войну и мир представлены в сопоставительном и систематизированном виде, с учетом общего контекста их творчества и указанием специфики персональных подходов и интерпретаций.
Выполненная в диссертации текстуальная реконструкция положений и выводов по тематике войны и мира в трудах В. С. Соловьева, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Е. Н. Трубецкого, С. Л. Франка, В. Ф. Эрна позволила впервые представить наследие этих мыслителей в данной области как последовательную, преемственную и относительно целостную религиозно-философскую теорию войны и мира.
В работе проведен сравнительный анализ религиозно-философского и церковно-богословского направлений осмысления проблемы войны и мира в условиях радикальных трансформаций социальной и духовной жизни России первой четверти XX в. Выявлены причины и содержание идейных расхождений русской религиозно-философской мысли и
православной церковности в отношении оценок и выводов по происходившим в стране процессам войны и революции.
В диссертации поставлен вопрос об актуальности идейного содержания рассмотренных религиозно-философских интерпретаций войны и мира для современной российской философской и религиозной мысли и для формирования адекватных представлений о проблеме войны и мира в российском общественном сознании.
Теоретическая значимость исследования. Сформулированные в диссертации суждения и выводы имеют значение для тех областей философского и религиоведческого знания, которые касаются отношения религии к войне и миру в истории и современности российского общества. Проведенная в работе развернутая реконструкция отечественных религиозно-философских и богословских воззрений на проблему войны и мира расширяет и уточняет существующие научные представления о состоянии, основных идеях и значении русской религиозной мысли конца XIX - начала XX вв.
Практическая значимость исследования. Сделанные в диссертации обобщения могут быть использованы в религиоведческих исследованиях русской религиозно-философской и церковно-богословской мысли рубежа XIX-XX вв. В работе содержатся положения и выводы, представляющие интерес для обоснования практики патриотического воспитания в современной России. Материалы диссертации применимы к задачам образовательного процесса в высшей школе: составлению лекционных курсов, созданию учебных и методических пособий по религиоведению, культурологическим и философским дисциплинам.
Апробация содержания диссертации. Результаты исследования неоднократно освещались диссертантом на теоретических и научно-практических конференциях, научных чтениях и семинарах разного уровня. Среди них: научная конференция «Сохранение военных памятников культурно-исторического наследия» — Бородино, 2000; Международный конгресс «Ратные поля Европы» — Псков, 2003; Герценовские чтения «Актуальные проблемы социальных наук» — С.-Петербург, 2004 и 2005; теоретический семинар Института культурных программ — С.-Петербург, 2005; «Чтения по военной истории. 2007» — С.-Петербург, 2007.
Диссертация обсуждена на заседании кафедры философии религии и религиоведения факультета философии и политологии Санкт-Петербургского государственного университета и рекомендована к защите.
Структура диссертации определена поставленными задачами исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.
Религиозно-этический и социальный аспекты войны и мира: постановка вопросов (С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев)
Человек, по сути своей, абсолютен в возможностях, но ничтожен в действительности. По мнению Соловьева, разрешить это противоречие возможно только в максимуме духовных стремлений человека к достижению полноты бытия во всецелой общечеловеческой организации, ненасильственно сплоченной во имя осуществления безусловного предназначения Богочеловечества.
Рассуждая о свободе, Боге и человеке, Соловьев приходит к выводу о том, что начало истины есть убеждение, что человеческая личность не только отрицательно безусловна, т. е. она не может удовлетвориться никаким условным ограниченным содержанием, но что человеческая личность может достигнуть и положительной безусловности, т. е. она может обладать всецелым содержанием, полнотою бытия. Вера в себя, вера в человеческую личность есть вместе с тем вера в Бога, ибо Божество принадлежит человеку и Богу, с тою разницею, что Богу принадлежит оно в вечной действительности, а человеком только достигается, только получается через стремление. Вера в бога и вера в человека сходятся в единой полной и всецелой истине Богочеловечества.
Для Соловьева всегда важны этические аспекты поступков человека в мире и соизмерение их с божественной истиной. Смысл евангельского наставления он видит в том, что «мы теряем душу свою для того, чтоб снова получить ее».9 Соловьев уверен в том, что «мы теряем мир для того, чтоб снова получить его, потому что, как мы увидим, если вне божественного начала, в отчуждении от него рассматриваемый сам в себе, природный мир есть зло, обман и страдание, то в положительном отношении к этому безусловному началу, или рассматриваемый из него, он становится необходимым орудием или материей для полного осуществления, для окончательной реализации самого божественного начала».10
Так как человечество, в понимании В. С. Соловьева, представляет собой три существенных элемента — дух, ум и чувственную душу, то искушение зла для всего человечества представляется трояким, но в ином порядке, чем для личности Христа. Человечество уже получило откровение Божественной истины в Христе, оно обладает этой истиной как действительным фактом, — поэтому первым искушением представляется злоупотребление истиной во имя самой этой истины, зло во имя добра.
Чтобы разобраться во многообразии размышлений Соловьева над проблемами мира и войны, следует проанализировать не только его историософские идеи, но и взгляды на конкретные исторические процессы, в которые была вовлечена Россия, оценку мыслителем этих событий. Следует отметить, что В. С. Соловьев был современником событий Русско-Турецкой войны 1877-78 годов, армейских реформ и создания европейских коалиций рубежа XIX-XX столетий.
Тема России для В. С. Соловьева всегда была одной из самых важных. Он рассматривал ее через ретроспективу метафизических, этических и теологических взглядов и построений, имея на многие запутанные и сложнейшие вопросы русской истории свой, глубоко оригинальный ответ. Результатом этих размышлений стало своеобразное учение о России, ее месте в мировом историческом процессе.
Анализируя канву исторических событий, Соловьев высказывает интересную мысль о духовной изолированности русского государства в силу тех обстоятельств, которые складывались, начиная с XIII века. Разобщение с Европой, воздействие монголов и «одностороннее влияние византизма», по мнению Соловьева, стали главной причиной религиозно-идеологического оправдания национального самодовольства и самомнения; проблему он видит в том, что в Московском государстве в сознании русских людей христианство превращается в «религиозный атрибут русской народности»,13 и церковь сливается с национальным государством. Соловьев полагает, что именно процесс государственного объединения привел к «духовному одичанию» народа, что, в свою очередь, стало одной из главных причин раскола Русской церкви в XVII веке. В ходе этих идеологических потрясений сам народ «определил себя не как церковь, а как государство»,4 тяготея к образованию «великой национальной монархии».15 Логическим следствием этого стали реформы Петра І. В оценках личности этого царя Владимир Соловьев согласен со своим отцом, историком С. М. Соловьевым. Но как философ, В. С. Соловьев видит в деятельности Петра I воплощение «русского народного духа», полагая, что реформы царя Петра имели глубоко христианский национальный характер, так как были основаны на нравственно-религиозном акте национального возрождения.16 То есть, петровские реформы не только ввели Россию в Европу, но и стали началом государственной христианской политики России.
В исторических взглядах Соловьева кроется позиция философа в решении проблемы войны и мира, смысл которой состоит в приоритете религиозно-нравственного подвижничества нации. Смысл войны не в завоевании, но в очищении, в защите Отечества и национального духа.
Точку зрения Соловьева на проблемы войны и пути достижения мира невозможно рассматривать, не обозначив его теократических и социально-политических взглядов, опирающихся на идеи всеединства и вселенской христианской культуры. Призвание России состоит в том, чтобы осуществить в исторической жизни относительно полно вселенское христианство, очищенное от односторонности Востока и Запада.
Церковно-богословская позиция дореволюционного русского православия в отношении к войне и миру
Булгаков согласен с Бердяевым в том, что характер русской интеллигенции складывался под влиянием двух основных факторов — с одной стороны полицейского пресса, сформировавшего «подпольную» психологию, с другой — особого духовного склада и отношения к религии. В страшном, на его взгляд, отходе от православия и «бесновании» русской интеллигенции сказались, как полагал Булгаков, чувство виновности перед народом, атеистичность, подозрительное отношение к философии, особенно к метафизике, «догматическая спячка» и нежелание услышать не только религиозных мыслителей, таких как В. С. Соловьев, но даже, не смотря на внешнее признание, Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого.
В то же время, интеллигенция встала по отношению к русской истории и современности в позицию героического вызова и героической борьбы. По мнению Булгакова, «героизм — вот то слово, которое выражает основную сущность интеллигентского мировоззрения и идеала, притом героизм самообожания». Главной чертой такого героизма является максимализм, последствия которого — нигилизм, революция, террор, идейная одержимость, черносотенцы и красносотенцы и т. п. Большинство представителей русской интеллигенции не хотели слышать сентенций религиозных мыслителей. Интеллигенция, страдающая «якобизмом», стремящаяся к «захвату власти», к «диктатуре» во имя спасения народа, неизбежно разбивается и распыляется на враждующие между собой фракции.
Философ полагал, что русской интеллигенции не хватает глубокой народной веры. Большая ее часть отвернулась от «мужицкой веры», отсюда духовное отчуждение между интеллигенцией и народом. Размышляя над процессами, которые происходили в России в начале века, экономическими и революционными реформами, попытками демократических
преобразований, Булгаков пишет: «...человеческая личность хотя и зависит от еды, экономической обстановки, вообще условий своей материальной жизни, но есть прежде всего то, во что она верит, чем живет, чего хочет, что чтит; исходя же из такого понимания, правильнее заключить, что и в новом строе личность тоже может оказаться опустошенной и морально разлагающейся. Потому сколь бы высоко мы ни ставили заботы о материальных нуждах обездоленных классов, нельзя забывать и о духовных нуждах человека».
В понятие мир и само понимание мира Булгаков вкладывает глубоко религиозный смысл. В работе «Апокалиптика и социализм. Религиозно-философские параллели», возвращаясь к проблеме прогресса и хилиазма, Булгаков рассуждает о том, что «если в хилиазме человечество видит впереди для себя историческую цель, то в эсхатологии оно усматривает над собою и за пределами этого мира с его историей сверхприродную цель». Мир созревает для своего преображения творческой силою божества; это сверхприродное, чудесное вмешательство в представлениях человечества получает характер мировой катастрофы. Преображение мира подготовляется происходящим в нем духовным процессом борьбы противоположных сил. Мировой, а в нем и исторический процесс и в эсхатологии рассматривается как процесс теологический, ведущий к разрешению мировой трагедии и тем установляющий ее цель и смысл, но для человека цель эта остается совершенна трансцендентна и в этом смысле от него независима.
В начале XX века с новой силой вспыхнули споры между неослафянофилами и неозападниками. Для Булгакова эта эпоха представляла критический и поворотный момент в русской истории. Он считает, что конец XIX века подготовил рост политического самосознания, а начало нового столетия Булгаков называет критической эпохой в культурном самосознании. «Перед нами, — пишет он, — опять стоит антиномия славянофильства и западничества, в новой лишь ее постановке. ... Тогда, как и теперь, западничество, т. е. духовная капитуляция перед культурно сильнейшим, остается линией наименьшего сопротивления, и стремление к культурной самобытности, конечно на основе творческого усвоения мировой культуры и приобщения к ней, тогда как и теперь, может утверждаться лишь подвигом веры, казаться лишь некоторым дерзанием. ...Русская боль и русская тревога за нашу культуру не должны ослабевать в это трудное и ответственное врем, когда задачи так огромны, культурные силы так разрозненны и слабы, а национальное самосознание так придавлено. И в грядущее, к будущей молодой России, обращено наше упование, наша вера».73
Размышляя о судьбе России и ее народа, Булгаков затрагивает проблему национальности в более широком, философском аспекте, замечая при этом, что государство является своеобразной скорлупой, облегающей национальность. Булгаков считает, что национальное чувство следует держать в узде и никогда не отдаваться ему безраздельно. Идея избранности легко перерождается в идею особой привилегированности, а не ответственности за нацию. При правильном развитии национального чувства, им должно порождаться историческое смирение, несмотря на веру в свое призвание. Высота христианского идеала и «возвышенность обетовании не надмевает, но смиряет их подлинных носителей. Одним словом, национальный аскетизм должен полагать границу национальному мессианизму, иначе превращающийся в карикатурный отталкивающий национализм».
Н. А. Бердяев: религиозное значение войны и мира
Семен Людвигович Франк, подобно В. С. Соловьеву и Е. Н. Трубецкому, рассматривая войну с нравственно-религиозных позиций, видел в ней своеобразный духовный недуг человеческой жизни. Подход к изучению войны как феномена человеческого бытия С. Франк осуществляет в рамках религиозно-философской концепции всеединства и собственной конструкции философского и религиозного осмысления мира.
Еще в начале XX в., участвуя в сборнике «Вехи», С. Л. Франк, задумываясь над проблемами русской интеллигенции и тех революционных процессов, которые охватили Россию, писал: «человеческая, как и космическая, жизнь проникнута началом борьбы. Борьба есть... — имманентная форма человеческой деятельности, и к чему бы человек ни стремился, чтобы ни создавал, он всюду наталкивается на препятствия, встречается с врагами, и должен постоянно менять плуг и серп на меч и копье».166 По мнению Франка, война — в своем роде необходимость для созидающего труда и этим оправдывается. Он полагает, что такое отношение применимо ко всем областям человеческой жизни, так как «внешняя война бывает нужна для обеспечения свободы и успешности национальной жизни, но общество погибает, когда война мешает ему заниматься производительным трудом». Революцию С. Франк называет внутренней войной и считает, что она всегда есть временно необходимое зло, при котором гибнет не только творчество, литература, искусство, но и нравственность в целом. И если борьба, как непроизводительная форма деятельности человека, как неизбежное зло, вытесняет подлинно производительный труд, «это приводит к обнищанию и упадку соответствующей области жизни».
По мысли С. Л. Франка, производство и война, по сути, являются символами двух исконных начал человеческой жизни, где война подчинена производству. Такое соотношение — всегда условие прогресса как накопления материальных и духовных богатств. Морально-философской ошибкой революционизма Франк считает абсолютизацию начал борьбы и обусловленное ею пренебрежение к универсальной производительности как основе человеческой жизни.
С началом Первой мировой войны, выступая на заседаниях Религиозно-философского общества памяти В. С. Соловьева, С. Л. Франк активно включился в дискуссию по поводу смысла войны и задач России в этой войне. В статье «О поисках смысла войны», опубликованной на страницах «Русской мысли», он высказывает несогласие с С. Булгаковым и В. Эрном в оправдании войны на национально-мессианской почве. Прежде чем оправдать войну, следует разобраться, во имя чего она ведется и какие объективно-ценные начала защищает. Возвращаясь к размышлениям о войне и ее причинах, высказанным еще в начале столетия, Франк полагает, что война может быть оправдана, если она преследует общечеловеческие ценности и интересы.
С. Л. Франк считает, что русское общество в целом отреагировало на войну «здоровым инстинктом национального самосознания, непосредственным единодушным порывом национальной воли».169 Война была воспринята самой «стихией национальной души» как важное и правомерное дело. По мысли Франка, если в Германии несколько поколений воспитывалось на мысли о необходимости войны, и «игра в солдатики» символизировала идею войны как целое миросозерцание германского народа, то в России среднему «русскому мыслящему человеку» война казалась чем-то противоестественным. Хотя в политической атмосфере было присутствие признаков военной угрозы.
Франк С. Л. В поисках смысла войны // Русские философы о войне. М., 2005. С. 403 С объективной точки зрения вопрос идейного оправдания войны, отыскания ее нравственного смысла С. Л. Франк считает подлинно историко-философской проблемой. Он обозначил общие размышления и дискуссии по поводу «смысла войны» как некоторые «общие условия к правильному решению и предостережению от односторонних или неправомерных его освещений».170
С. Л. Франк видит в вопросе оправдания войны конкретную антиномию и сплетение разнородных и сталкивающихся мотивов. Первое противоречие войны как объективности заключается в том, что с точки зрения объективно-ценных начал в противостоянии борющихся сторон сложно определить истину. Каждая сторона считает благом то, что для другой стороны представляется злом, защищая свои интересы. Для каждой «ее интересы суть бесспорное, самоочевидное, абсолютное благо, а все прочее — одни пустые разговоры».171 С точки зрения моральных ценностей такая позиция имеет некоторую долю истины, так как отделяет относительную правду от абсолютной, обозначая тем самым возможность защиты собственных интересов при уважении к противнику. По мнению Франка, действенно на такой точке зрения устоять невозможно, так как без веры в абсолютную, нравственную ценность своей цели в войне и моральную ответственность за участие в бедствиях, которые она несет, невозможно «самоотвержение и напряжение действенной воли... в столь трудном и мучительном деле, как война».172
Эти размышления С. Франка важны уже потому, что он, в отличие от В. Эрна, не пытается во всем обвинить политику и идеи Германии, но пробует объективно разобраться в запутанных причинах и глубинном смысле войны. Франк уверен, что оправдание войны не может опираться на чьи-либо частные интересы или общечеловеческие блага. Истина сама по себе всегда одна. Нужно время, чтобы ее понять и убедить в ней противника. Франк считает, что истина на стороне России и русский народ борется за правое дело. Но антиномизм проблемы оправдания войны обнаруживается в том, что «одна сторона, — именно неправая — «обязана признать свое дело, свою национальную волю неправой». Франк считает, что для нации признать свою волю злом в рамках общечеловеческих ценностей и морали, практически невозможно. Именно в этом и заключается противоречие в попытках оправдания войны.
У С. Франка вызывает недоумение позиция С. Булгакова и В. Эрна и он задается вопросом: «если источник зла, с которым мы боремся в этой войне, есть «имманентизм» и «феноменализм» германской мысли, то как нам быть с родственными течениями позитивизма и эмпиризма у наших союзников, Англии и Франции?». 7 Франк не считает немецкий дух и немецкий гений объективным злом, с которым необходимо бороться. По его мнению, признание основ национального бытия и бытия индивидуальности негодными, по сути, означат осуждение многообразных проявлений Абсолютного.
Проблема войны и мира в историософских размышлениях Н. А. Бердяева
Философ писал о растерянности многих мыслителей, русских интеллигентов, между тем, как обстановка требовала живой реакции на мировые события такого масштаба. Русское сознание привыкло презирать все международное, полагаясь в этом вопросе только на буржуазию. Провинциальный кругозор русского радикализма, русского народничества и русского социал-демократизма не вмещал таких мировых событий. Сознание русского общества начало перерождаться под влиянием именно любви к Родине, отсюда ощущение трагедии и безысходности. С миром происходит не то, что привыкли предвидеть, что должно было с ним происходить по традиционным доктринам и теориям. Приходится ломать не только свое мировоззрение, но и привычные традиционные чувства.
Бердяев уверен в том, что обращение к международным проблемам, к историческим судьбам других народов не притупляет, а наоборот, усиливает чувство собственного национального достоинства. А вот борьба различных партий и классов между собой ведет к разладу в обществе, ослабляет чувство национальности. Рассуждения Бердяева по этому поводу не теряют своей свежести и сегодня, когда национальные и локальные конфликты буквально захлестнули мир. Ценность национальности занимает особое место в иерархии мировых ценностей. Бердяев считает, что у русской интеллигенции точка зрения блага всегда господствовала над точкой зрения ценности. Если исходить в размышлениях о смысле истории с точки зрения блага, то в чем же смысл истории? Исторические ценности предполагают жертву эмпирической жизни людей. Высшим критерием блага народа поверх блага людей является ценность национальности в истории. С точки зрения благополучия нынешнего поколения можно согласиться на постыдный мир, но это невозможно с точки зрения ценности национальности и ее исторической судьбы.
Анализируя ситуацию в русском обществе под влиянием военных событий 1-ой Мировой, Бердяев пишет о нарождающемся новом сознании, обращенном к историческому и конкретному, преодолевающему все отвлеченное и доктринерское. Русские любят морализировать, но конкретные исторические обстоятельства требуют совершенно иного подхода к осмыслению войны, национальных задач русского народа, мировой роли России — полагал он. Судьбу России, ее ценность нужно довести до божественной жизни.308
Рассуждая о кризисе интеллигентского сознания, Бердяев пишет о переходе от сознания по существу отрицательного к положительному. Философ уверен, что война пробудила в русском народе и русской интеллигенции творческие, созидательные силы, более мужественное, ответственное состояние сознания, ощущение свободы и независимости. Не бойкот войне нужен обществу, а созидание.
Будущее великого народа зависит от него самого, от его воли и энергии, от его творческой силы и от просветленности исторического сознания. По мнению философа, цель жизни народов — трагическое и героическое переживание своей исторической судьбы. А это предполагает религиозное отношение к жизни. И главная ценность русской интеллигенции — это ее душа. Освободившись от провинциализма, вовлеченная в круговорот европейской истории, сохранив свою душу, русская интеллигенция понесет свою жажду правды на земле, свою часто неосознанную мечту о спасении и свою волю к новой, лучшей жизни человечества. Таков пафосный аккорд статьи Н. А. Бердяева.
Другая статья — «Сила и насилие», стала своеобразным программным документом философа Н. А. Бердяева в его видении будущего России и тех задач в области русского сознания, которые необходимо решить русскому обществу. Бердяев ставит вопрос о природе силы и ее отношении к насилию. Он размышляет о том, что у русских никогда не было культа силы и всегда было нравственно подозрительное к ней отношение. Природа силы скорее дьявольская, чем божественная, поэтому она легко смешивается с насилием. Бердяев рассуждает о том, что в отличие от тех же немцев, насилие русские рассматривают как грех, но не как ересь. Именно поэтому стоит разобраться в этих понятиях для самого национального существования.
Николай Александрович считал, что силу следует полюбить и укрепить в себе, и только тогда нас не будут насиловать, и мы не будем насиловать. Насилие и бессилие — две стороны одной медали. Сила, являясь положительным понятием и ценностью, по природе своей божественна. Бог есть прежде всего сила. Именно в этом заключается ценностный аспект этого понятия. А вот бессилие или недостаток силы — отрицательная сторона бытия.
При этом философ подчеркивает, что ни в коем случае нельзя противопоставлять силе русское смирение. Великое святое смирение есть духовная сила, власть над своими низшими стихиями. Часто именно смирение спасало русский народ и являлось инстинктом самосохранения. А вот творческая сила русского народа еще дремлет. Русский человек должен осознать свою силу с точки зрения ее божественной природы. Потому как часто русские люди воспринимают силу не с точки зрения созидания, а как разрушительную, насилующую. И в этом проблема. Для русского человека сила духовная — изменяет и преображает мир. Именно таковы ощущения русского человека, по мнению Н. А. Бердяева.
