Введение к работе
Современный мир являет собой картину беспрецедентного кризиса традиционной европейской культуры (включая полный распад традиционной фольклорной культуры под влиянием урбанизации, технического прогресса, фрагментации культуры и постоянно усиливающейся изолированности каждого индивидуума). Этот кризис проявляется, среди прочего, в коллапсе широкого спектра норм, включая нормы этические, сочетающемся с трансформацией героического сознания, утратившего прежний телос своего существования. В нашей работе мы проанализируем именно исконный телос героического сознания, один из основных побудительных мотивов движения мысли и культуры Европы - жажду преодоления человеческой природы, который мы и обозначаем термином «самообожение». В свете этого телоса такие тенденции современной культуры, как трансгуманизм (представляющий собой, как бы ни отрицали этого факта сторонники трансгуманизма, новое воплощение дискредитировавшей себя евгеники), предстают не уникальным феноменом, порожденным исключительно современным состоянием естественных и точных наук, но продолжением на новом уровне и в новых формах того философского осмысления человеческого бытия, того представления о телосе человека, которое зафиксировано еще в первом индоевропейском героическом эпосе третьего тысячелетия до н.э.
В диссертационном исследовании впервые актуализируется предположение о том, что одной из ключевых категорий европейской культуры является стремление человека выйти за пределы собственной природы в сторону природы божественной. Это стремление проявлялось по-разному в разные эпохи, но было неизменно связано со смертью - самого героя в языческой традиции или тех, над кем он решал проявить свою божественную власть. С нашей точки зрения, стремление к самообожению, стержень героической философской и культурной антропологии, проявлялось и
кодифицировалось в различные периоды истории европейской культуры различными способами.
Исследование имеет теоретическую актуальность, поскольку в нем предлагается новое концептуальное прочтение ключевой сквозной темы европейской культуры и открываются возможности для широкого спектра исследований родственных и смежных тем на материале других европейских и не только европейских культур. Оно обладает также и практической значимостью, позволяя еще раз внимательно рассмотреть связь предположительно абстрактных философско-религиозных концепций и исторической действительности, ход которой мог определяться не соображениями политической выгоды, но имплицитными 1 философско-
Отсутствие прямого упоминания чего бы то ни было не может являться убедительным доказательством несуществования самого явления. Будь это так, возникновение «подсознания», например, датировалось бы только 1889 г., поскольку именно в этом году этот термин был создан П. Жане. Тот факт, что школьники и студенты, создающие тайные общества с ритуалами инициации, само слово «инициация» не используют, не означает, что по сути своей требование прогуляться по городу в подгузнике, слюнявчике и детском чепчике (картина, которую автор лично наблюдала на улице г. Нью-Хейвен, где существует множество студенческих братств, каждое со своими обрядами посвящения) или украсть что-то не является классическим обрядом посвящения. Имплицитно существующее в любой данной культуре явление также может быть табуированным и запретным к упоминанию. Практика табуирования в примитивных обществах является хорошо изученной, практика табуирования в литературе Нового времени анализировалась, в частности, на материале творчества Достоевского: см., например, О. Meerson. Dostoevsky's Taboos. Dresden University Press, 1998. С другой стороны, нечто может быть настолько привычным, что не заслуживает специального упоминания. См., например, «Записки из подполья» Достоевского, где ни разу не упоминается Христос. Это произошло по цензурным соображениям, но характерно, что в последующих публикациях «Записок» Достоевский так и не восстановил вымаранный цензурой фрагмент, где утверждалась потребность веры и Христа. Делать на этом основании вывод о том, что для Достоевского Христос не имел значения, было бы ошибочно. Еще один пример - средневековая рукописная традиция, которая характеризуется фрагментарностью, и в любой момент может быть найден манускрипт, опровергающий ранее существовавшие гипотезы. Характерный случай: история попыток Э. Кинана доказать, что переписка Грозного с Курбским является подделкой Семена Шаховского (Keenan, Edward L. The Kurbskii-Grozny Apocrypha: The Seventeenth Century Genesis of the "Correspondence" Attributed to Prince A.M. Kurbskii and Tsar Ivan IV, with an appendix by Daniel С Waugh. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1971). Аргументы Кинана основывались, в частности, на том, что до нас не дошло ни одного списка ранее конца 1620-х гг. Однако в 1986 г. был найден список конца XVI - начала XVII, что подрывает аргументы Кинана. См. «Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным». [Электронный ресурс]. Режим доступа: (официальный сайт ИР ЛИ РАН). Таким образом, применительно к средневековой литературе наши выводы a priori достоверны лишь условно, поскольку в любой момент может быть найден текст, содержащий их опровержение.
религиозными представлениями, эксплицирование которых в очередной раз подчеркнет ключевую значимость междисциплинарности как существенной черты современной науки, продемонстрировав тесную связь имплицитной философской антропологии и эксплицитных исторических событий от X до XX вв. Мы выделяем ряд типологически сходных явлений и даем им общее название, тем самым показывая эволюцию принципов, лежащих в основе этих явлений. Примерами объединяемых нами явлений могут послужить различные события от битвы при Мэлдоне, в которой олдермен Эссекса Бюрхтнот решил дать викингам удобный плацдарм для боя, тем самым обеспечив самому себе героическую смерть в бою и самообожение, и до, казалось бы, совершенно оторванной от подобной проблематики Крымской войны XIX в. («Атака легкой кавалерии» Альфреда Теннисона, где историческое событие Крымской войны осмысляется в том же ключе, что и решение олдермена древнего Эссекса, а из всей успешной для Британии войны для прославления выбирается бессмысленная гибель кавалеристов под огнем российской артиллерии).
Как мы уже говорили, при решении поставленных задач мы исходим из разработанных нами представлений о героическом и негероическом типах миросозерцания, выражающихся, в частности, в представлениях о судьбе как смерти и судьбе как богатстве соответственно, которые могут сосуществовать в рамках одной национальной культуры, тем самым раздробляя лингвистически и, так сказать, политически единую нацию на две существенно отличные друг от друга группы. Таким образом, выдвигаемые нами предположения о раздробленности традиционно полагаемого гомогенным европейского сознания имеют актуальность также для анализа современных политических и социальных проблем и их исторических корней.
Героическое и негероическое сознание полагают для себя принципиально разные цели - соответственно устремление за пределы человеческого, земного, к индивидуальному божественному бессмертию и, напротив, вполне земное
Но до тех пор, пока такой текст не найден, мы имеем право строить гипотезы на существующем материале, в том числе гипотетически предполагая и имплицитные категории, есть только они не опровергаются существующими данными.
материальное благополучие и непременное продление рода как залог коллективного физического бессмертия рода. Следует также отметить, что аргументированное описание противостояния двух мировоззренчески различных групп в рамках одной нации требует новой оценки исторических и политических процессов, происходящих в данной стране.
Следует отметить, что проблематика самообожения была остро поднята Достоевским применительно к русской культуре, но она актуальна и для других стран и культур. Аналогичные конфликты разных типов сознания можно увидеть в английской литературе, служащей вторым источником нашего исследования. Здесь следует особо отметить, что понятие «самообожения» составляло центр философской рефлексии некоторых авторов художественных текстов, поэтому в значительной степени материалом нашей работы будет литература, толкуемая прежде всего как отражение и осмысление философского самопонимания человека. В нашем исследовании литература выступает не как комплекс художественных приемов (что было бы предметом науки филологии), но как компендиум философско-культурных антропологических представлений, облеченных в художественную форму.
Общая характеристика исследования.
Наше исследование посвящено одному из аспектов проблемы самоосмысления человека и его пути в мире, включающем в себя различные уровни бытия - физический и метафизический, а именно, проблеме самообожения, в которой сопрягаются оба уровня. Мы опираемся на выделенные нами два типа самовосприятия человека, названные нами героическим и негероическим; расхождения между ними выявляются через анализ свойственных им различных концептуализации таких ключевых
Так, литературовед X. Блум, утверждая, что Шекспир объясняет нам, кто мы такие (Bloom Н. Shakespeare: the Invention of the Human. Yale University press, 1998, p. xx) по сути дела переводит анализ творчества Шекспира из сферы литературоведения. Т.е. рассмотрения прежде всего художественных элементов текста, в сферу философии. Т.е. основной упор, с точки зрения Блума, следует ставить на философской антропологии, составляющей основу непреходящей значимости Шекспира.
Ср. аналогичный подход к фольклору и художественной литературе в работе З.А. Тажуризиной «Идеи свободомыслия в истории культуры» (М., 1987), особ. С. 129-171.
категорий, как свобода и судьба. Можно выделить следующие черты, присущие двум типам сознания: героическое сознание индивидуально, негероическое сознание коллективно; героическая судьба - это судьба-смерть, негероическая судьба - это удача, связанная с богатством и заключением правильного брака; цель героического сознания - переход на трансцендентный уровень бытия, бессмертие в самообожении, чему и служит исполнение его судьбы, смерти в бою; цель негероического сознания - обретение полной человечности, бессмертие в коллективном бессмертии вечно существующего рода. Эти два типа сознания находятся в отношениях эволюции (героический тип можно счесть более поздним по сравнению с негероическим4), а потому ошибочно было бы проводить между ними жесткую разделительную линию, не допуская дальнейшего развития обоих понятий.
Мы соотносим героический и негероический типы сознания с определенными социальными группами. Героическое миросозерцание было скорее свойственно воинской верхушке языческого общества, а впоследствии -аристократии, элите, хотя, подчеркнем еще раз, границы между разными типами являются открытыми, их можно пересекать в обоих направлениях как от негероического к героическому, так и обратно. Эти типы понимаются нами как «социомифологические» 5 , где социальный, т.е. «физический», и мифологический, т.е. «метафизический» модусы бытия человека находятся в сложных отношениях взаимоопределения: социальный статус человека мог задавать определенный тип самосознания, но свободное действие в
Ср. с убедительно доказанной эволюцией понятия судьбы от «доли» до «смерти». Даже знаменитая греческая мойра изначально означала «долю»; например, Ахиллес упрекает ахейцев за то, что «равная доля» достается и трусу, и храбрецу. В.В.Горан. Древнегреческая мифологема судьбы. Новосибирск, 1990. С. 124.
Данный термин использовала Т.А. Михайлова (Михайлова Т.А. Витязь на распутье в пространстве и во времени: к проблеме выбора судьбы // Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994. С. 173) , и он представляется нам в высшей степени удачным, так как отражает двоякое восприятие каждого индивидуума как потенциально существующего одновременно в реальном мире социальных структур и взаимосвязей и в мире мифологических архетипов (этот термин мы используем в широком значении «базисного элемента <...>, формирующего константные модели <...> мышления и поведения» (Яблоков И.Н. Религиоведение. Учебный словарь-минимум по религиоведению. Яблоков И.Н., ред. М., 2002. С. 329).
соответствии с этим типом сознания обусловливало дальнейший путь эволюции индивидуума, свойственный данному типу. Конечная точка эволюции негероического и героического типов была принципиально разной: негероический тип должен был достичь статуса полноценного человека, героический тип стремился к прорыву за пределы человеческого.6 Поэтому если человек «создает себя в качестве человека через отношение к чему-то сверхчеловеческому, сверхъестественному и освящаемому (то есть священному)» , то, с нашей точки зрения, задача человека героического состоит уже в том, чтобы пересоздать себя в качестве существа сверхчеловеческого, в нашем понимании - существа божественного, и самому исполниться «сверхъестественного и освящаемого (то есть священного)».
Самообожение является одним из ключевых способов самопредставления и самореализации героической личности; на разных этапах эволюции общества и личности стремление к самообожению принимает различные формы с различными последствиями как для самой личности, для и для социума, в рамках которого она функционирует, и для взаимоотношений личности с трансценденциеи, устанавливаемых именно через конкретный модус поиска и/или достижения самообожения.
Может возникнуть вопрос об эволюционном развитии обоих типов сознания. Несомненно, изменение религиозных систем, социальных условий, этических установок ведет, как мы покажем, к изменению восприятия стремящихся к самообожению личностей. От образцов для подражания они
превращаются в угрозу стабильности и самому существованию общества.
Об инициации и разных ее формах см.: Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. СПб., 1996; Eliade М. Rites and symbols of initiation: the mysteries of birth and rebirth. NY: 1965; о соотношении негероического и героического типов сознания см.: Бузина Т.В. Достоевский. Динамика судьбы и свободы. М., 2011. С. 110-191
Мамардашвили М.К. Необходимость себя. М., 1996. С. 112.
8 0 В культуре раннего средневековья, не сохранившей для нас личных высказывании многих
исторических личностей, об их мотивах можно судить по характеру их поступков. Примером
имплицитного поиска самообожения можно назвать поступок эссекского олдермена
Бюрхтнота, давшего викингам возможность фактически перерезать его воинов в открытом
бою вопреки интересам Эссекса, а также Гуннара, персонажа «Саги о паленом Ньяле»,
которого также можно счесть реальной исторической личностью; объявленный вне закона
Однако типы героического и негероического сознания, даже эволюционируя, оказываются более устойчивыми, чем может представляться на первый взгляд. Изучение фольклорных текстов и обрядов показало живучесть негероического типа сознания, сохранившегося в архаических формах вплоть до XX в.9 Значительную роль в этом процессе играет фиксация обоих типов сознания в различных устных и письменных текстах, 10 которые увековечивают эти представления, давая последующим поколениям определенные стандарты поведения и мышления. Так, «"ориентировал свою жизнь на Кухулина" известный ирландский поэт и революционер Патрик Пирс, расстрелянный в 1916 г.». п Таким образом, вопрос об эволюции типов сознания и о применимости категорий, определяющих средневековое сознание, к сознанию современному, оказывается сложным и допускающим различные трактовки и точки зрения.
Гуннар, вопреки предсказанию счастья и богатства, которые он должен был завоевать за пределами Исландии, остался, хотя в таком случае ему была суждена смерть, которая его и постигла.
Об особенностях русской народной веры, имеющей мало общего с христианством, зато сохранившей под видом христианства архаичные языческие представления, см. Федотов Г.П. Стихи духовные. (Русская народная вера по духовным стихам). М.: 1991; о сохранении архаичного коллективизма в русском народном сознании вплоть до XIX в. см. Бузина Т.В. Достоевский. Динамика судьбы и свободы. М.: 2011. С. 116-121.
Текст мы понимаем в расширенном смысле, не только как определенную последовательность слов, зафиксированную в письменном виде, но некое целое (или его фрагмент), состоящее из любых знаков и могущее быть различными способами интерпретированную. Ср. «текст жизни». Т.е. жизненный путь человека. Отдельно следует сказать о том, что применительно к большому корпусу рассматриваемых нами средневековых текстов неприменимы многие современные филологические понятия, например, понятие авторства. Пользуясь терминами Р.Пиккио, можно сказать, что если современная литературная традиция является «закрытой» (т.е. каждый текст обладает более-менее фиксированной формой и фиксированным авторством), традиция средневековая была «открытой», и в ее рамках каждый текст мог подвергаться любому количеству переработок, расширений, сокращений, мог компилироваться с другими текстами, создавая новые текстуальные единицы (см. Picchio R. In merito alia tradizione testuale russa antica. II Studi in onore di Arturo Cronia. Padua, 1967. P. 415-432). Даже атрибуция «открытого» текста определенному автору не гарантировала его неизменного существования. Средневековые тексты бытовали, закрепляясь в наиболее приемлемой для своей аудитории форме. Таким образом, только наличие или, в идеале, повторяемость определенных мотивов могут служить средством выявления определенных категорий миросозерцания. Наша задача состоит в том, чтобы вычленить некоторые ключевые понятия, в разных формах отраженные в широком спектре текстов. Михалова Т.А. Указ. соч.. С. 173.
Мы отличаем термин «самообожение», используемый при анализе широкого спектра явлений, от таких понятий, как самообожествление, апофеоз и обожение-теозис.
Самообожествление есть провозглашение человеком собственной божественности и требование себе полагающихся богам почестей. Таково было самообожествление некоторых римских императоров, например, Калигулы и
Домициана. Самообожествление есть декларация, требующая определенных действий от социума, в котором существует человек, и дающая самому человеку, с его точки зрения, санкцию на любые его будущие поступки. Самообожение, напротив, предполагается как результат определенного деяния, совершаемого усилием воли героической личности, стремящейся к божественности. (Например, в германском язычестве, являющемся одним из основным объектов нашего исследования, таким деянием является добровольное согласие на смерть в битве, т.е. готовность убивать и быть убитым. В культуре Нового времени и пост-Нового времени такое деяние -убийство, совершая которое, преступник целенаправленно присваивает себе божественную функцию определения длины человеческой жизни). Отношения самообожающегося героя и окружающего его социума - вопрос сложный, и в германском язычестве, например, влияние поступка индивида на социум и, шире, мироздание, могло проявляться как в конкретных практических поступках, так и в эсхатологическом будущем вселенной.14
Апофеоз есть формальное посмертное причисление почившего императора к лику богов, проводимое решением сената.
1 о
См. Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1964. С. 112; С. 217. Калигула приказывал заменять головы статуй греческих богов своим скульптурным портретом, Домициан велел именовать себя «государь наш и бог». Калигула также велел поставить собственную статую в святилище Иерусалимского храма. Подробнее о значении этого поступка, а также дальнейшую литературу о Калигуле см. Rudich V. On the Reputation of the Little-Boots. Я выражаю профессору В. Рудичу искреннюю признательность за возможность ознакомиться с его работой до публикации.
Для сравнения в начале нашей работы мы вкратце рассматриваем «Эпос о Гильгамеше», где преодоление человечности. Т.е. достижение бессмертия, теоретически достигалось либо милостью богов, либо преодолением испытаний, сходных с обрядами инициации.
См. Бузина Т.В. Вторая смерть - от самообожения к самоуничтожению. // Идеи и идеалы, 2011.-№3(9). -Т.1.С. 88-100.
Мы рассматриваем самообожение как противоположное теозису. Если самообожение, как уже говорилось, есть одномоментное деяние, предпринимаемое усилием собственной воли, то теозис есть процесс, подразумевающий слияние воли Бога и человека, т.е., по сути дела, подчинение воли человека воле Бога. Между этими двумя явлениями возник конфликт, наиболее наглядно проявившийся в Новое время. В социомифологических архетипах западноевропейской аристократии сохранились, как мы покажем, представления о телосе героической (аристократической) личности как о выходе за пределы своей человечности путем единократного усилия собственной воли в акте убийства и героической смерти. Поэтому конфликт между самообожением в деянии (которое, в отличие от эпохи язычества, теперь является противным христианскому миропорядку) и свойственным христианству представлением о теозисе как отказе от своевольного деяния становится знаком Нового времени.
Самообожение может быть как субстанциальным (при этом субъект полагает, что его непосредственная физическая природа претерпевает определенные изменения, делающие его божественным; так, Макбет полагает, что он становится неуязвимым для обычного человека), так и функциональным (субъект узурпирует определенные функции, традиционно резервируемые за божеством - прежде всего, право распоряжаться жизнью и смертью, иногда -аспекты творчества). Одним из ключевых признаков субстанциального самообожения является обретение бессмертия как главного атрибута божества, отличающего божество от человека.15 Поэтому в определенных контекстах обретение бессмертия равняется достижению самообожения. Признаками притязания на самообожение функциональное являются проявление своеволия
«Самой сутью <...> божественности» названо бессмертие в книге Тахо-Годи А.А., Лосева А.Ф. «Греческая культура в мифах, символах и терминах» (СПб., 1996. С. 211). И хотя в иудео-христианской традиции Бог понимается не как бессмертный, но как вечный, к Нему также прилагаются определения «нетленный», «а(р$арто<;» (1 Тим 1:17) и «бессмертный» в церковном богослужении: «Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас» («'Ayioq 6 0є6<;, 'Ayioq ioxup6<;, 'Ayioq dGdvaxot;, гкщооу т|ца<;», где употребляется непосредственно слово «бессмертный», «dGdvaxot;».
и определенные виды творческой деятельности; в представлении героя16 функциональное самообожение часто влечет за собой самообожение субстанциальное.
Исходя из вышесказанного и очерченных нами связей самообожения с концептами судьбы и свободы, при рассмотрении представлений о самообожении мы будем анализировать представления о судьбе, а также о свободе и свободной воле, проявляющейся не только в существовании собственно эксплицитного понятия свободы, но в ситуации выбора, стоящего перед героем.
Степень научной разработанности темы.
Есть по меньшей мере два прецедента использования термина «самообожение». Термин сштобєюак; употребляется в трактате Псевдо-Дионисия Ареопагита «О божественных именах», однако переводится он по-разному - и как «самообожение»17, и как «само-по-себе обожение»18. Второй существенный для нашего исследования контекст употребления данного термина - статья С.Н. Булгакова «Героизм и подвижничество» в сборнике «Вехи». Термином «самообожение» С.Н. Булгаков обозначает конечную цель героического самосознания, противопоставляемого подвижническому, и видит в стремлении к самообожению корень современных проблем человека и человечества. 19 Однако собственно тема «самообожения» практически не исследована.
Более обширно исследовалась тема «человекобожия» (см. статью З.А. Тажуризиной «Человекобожие», где рассматриваются различные аспекты этой темы), а также тема самообожествления, хотя это слово редко фигурирует
О категориях, определяющих статус героя в античной традиции, см. Гусейнов А. А. Античная этика. М., 2011. С. 5-11. Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. М., 2003. С. 15.
1 о
Дионисий Ареопагит. Сочинения. Максим Исповедник. Толкования. СПб., «Алетейя», 2003. С. 541.
См. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество (из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции). // Вехи. Интеллигенция в России 1909-2009. М., 2007. С. 68-69. См. также стр. 84-85 о природе героического самообожения.
Тажуризина З.А. Человекобожие. // Религиоведение. Энциклопедический словарь. М., 2006. С. 1181-1182.
в соответствующих работах. Самообожествление было характерно не только для римских императоров, но и для русских сектантов, которые, начиная с XIX в., вызывали активный интерес исследователей.21 В XX в. сектантством активно
занимались А.И. Клибанов, A.M. Эткинд и А.А. Панченко, из исследований которых следует, что самообожествление часто связывалось с самозванством, например, Кондратий Селиванов именовал себя не только богом, но и императором Петром III, что свидетельствует об особых автохтонных формах идеи самообожения на русской почве.
Социологическое исследование основ религии, по сути своей, также предполагает изучение феномена «человекобожия», поскольку в рамках такого подхода исследователи вслед за Л. Фейербахом видят в создании религии и понятия Бога «объективацию» свойств самого человека. Разные пути такой
объективации описываются в работах И.Н. Яблокова.
О смерти и «героизме отчаяния» в связи с Ницше и Достоевским, рассматриваемым в нашей работе, писал Ю.Н. Давыдов, связывая их с самообожествлением, не отличаемым от самообожения, хотя он и рассматривает деяние Кириллова, классический у Достоевского пример самообожения в извращенной языческой традиции, называя его опять-таки самообожествлением. Мы же в своей работе, как указывалось ранее, разводим эти два понятия.
В частности см. Кельсиев В. Сборник правительственных сведений о раскольниках. Лондон, 1862 (в XIX в. раскольниками именовали как собственно представителей древлеправославия, так и сектантов, например, хлыстов и скопцов). У Кельсиева обширно представлены интереснейшие скопческие духовные стихи, радикально отличающиеся от несектантской народной духовной поэзии (для сравнения см. Бессонов П.А. Калеки перехожие. М., 1861-1864).
Клибанов А.И. Религиозное сектантство в прошлом и настоящем. М., 1973; Эткинд A.M. Хлыст. М., 1998; А.А. Панченко. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура русских мистических сект. М., 2002.
З.А. Тажуризина. Указ. соч. С. 1182.
См. Яблоков И.Н. Основы теоретического религиоведения. М., 1994. С. 142-144; Яблоков И.Н. Религиоведение. М., 2002.
Давыдов Ю.Н. Этика любви и метафизика своеволия (проблемы нравственной философии). М. Молодая гвардия,1989. С. 30-48. О самоубийстве Кириллова см. С. 199-214.
Уже указывалось, что собственно самообожение практически не было предметом научного исследования, однако широко изучались темы судьбы и свободы, тесно связанные с темой самообожения, поскольку самообожение и есть, как уже говорилось, судьба героя, достигаемая не противлением ей, но, наоборот, добровольным, т.е. сделанным по собственной свободной воле, приятием смерти в бою. Поскольку темы самообожения, героической судьбы и свободного выбора переплетены, то в отсутствие библиографии по самообожению основной список использованной нами научной литературы составляют работы, посвященные именно вышеуказанным смежным темам, т.е. прежде всего, представлениям о судьбе и свободе в английской.
Тема судьбы наиболее исследована применительно к древнегреческой культуре, и здесь библиография весьма обширна; для нашего исследования ключевое значение имеет работа «Древнегреческая мифологема судьбы» В. Горана, где выдвигаются эволюционные представления о судьбе как развивающейся концепции от «мойры» как доли к «мойре» как року26. На славянском материале тема судьбы и свободы/воли исследована гораздо меньше; в XIX в. эту тему разрабатывали прежде всего А.Н.Афанасьев и А.Н.Веселовский , а также ряд других ученых. Судьба в древнеанглийской литературе до сих пор остается малоисследованной темой; авторами классических работ являются Р.Тиммер (статьи выходили с 1928 по 1941 годы) и Дж. Смизерс (статья опубликована в 1971 г.). В отечественной науке
Горан В.В. Древнегреческая мифологема судьбы. Новосибирск, 1990. См., однако, представление о том, что эволюция в понятии судьбы отсутствует, что судьба есть агломерат различных представлений, происходивших из различных источников и наслаивавшихся друг на друга в процессе бытования Неклюдов СЮ. О фаталистических образах и концепциях в традиционных культурах. // Эссе о поэтике, литературной истории и лингвистике. М., 1999; Неклюдов СЮ. Тайна старых туфель Абу-л-Касима. К вопросу о мифологической семантике традиционного мотива. // От мифа к литературе. М., 1993.
Веселовский А.Н. Судьба-доля в народных представлениях славян, в книге «Разыскания в области русского духовного стиха. XIII. // «Сборник отделения русского языка и словесности императорской академии наук», 46. СПб., 1889; Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. В 3-х тт. М., 1869; Потебня А.А. О доле и сродных с нею существах. // А.А. Потебня. Слово и миф. М., 1989.
Например, Timmer В. Wyrd in Anglo-Saxon Prose and Poetry II Neophilologus 26 (1941); Smithers G.V. Destiny and the Heroic Warrior in Beowulf. II Philological Essays: Studies in Old
проблему германской судьбы подробно исследовал А.Я.Гуревич. В 1994 г. вышел сборник «Понятие судьбы в контексте разных культур», остающийся важной публикацией по данной тематике. 29 Тема судьбы в английской литературе Нового времени практические не исследована.
Тема свободы, воли и судьбы на материале русской культуры широко исследуется в современной лингвистике с выходами прежде всего на социологическую и политическую проблематику. Среди основных следует упомянуть работы А. Вежбицкой (в сопоставлении, в частности, с английским и польским языками), а также ряд исследований А.Д. Шмелева, И.Б. Левонтиной и А. Зализняк. Исследования проводятся прежде всего на современном языковом материале, что отличает их от исследований, проведенных для настоящего исследования, материалом для которых стали прежде всего фольклорные и древнерусские тексты.
Не претендуя на какую-либо полноту в описании проблематики, связанной с понятием обожения-теозиса, одного из определяющих догматов восточного христианства, являющегося предметом активных исследований, мы вкратце затронем основные положения учения св. Григория Панамы32 с тем, чтобы показать точки сходства (конечная цель обретения божественности) и
and Middle English Language and Literature in Honour of Herbert Dean Merritt. Rosier L.L., ed. The Hague and Paris: Mouton, 1970.
Гуревич А.Я. Диалектика судьбы у германцев и древних скандинавов. // Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994; Гуревич А.Я. Избранные труды. Т. 1. Древние германцы. Викинги. М.-СПб., 1999; Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994.
Р.А. Эриксон утверждает, что его работа является первым исследованием темы судьбы в английской литературе вообще! Erickson R.A. Mother Midnight. Birth, Sex, and Fate in Eighteenth Century Fiction (Defoe, Richardson, and Sterne). New York, 1986, p. x.
Q 1
Вежбицка А. Словарный состав как ключ к этнофилософии, истории и политике: «Свобода» в латинском, английском, русском и польском языках. // А.Вежбицка. Семантические универсалии и описание языков. М., Языки русской культуры, 1999; Зализняк Анна А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М., 2005; Шмелев А.И. Пространственная составляющая русской души. // Шмелев А.Д. Русская языковая модель мира. М., Языки русской культуры, 2002.
Мейендорф И. Введение в святоотеческое богословие. Минск, 2007; Мейендорф И. Византийское богословие. Минск, 2007; Попов И.В. Идея обожения в древневосточной церкви. // Вопросы философии и психологии, 1909, № 97; Зайцев Е. Учение В.Н. Лосского о теозисе. М., 2007; Лосский В.Н. Очерк мистического богословия восточной церкви. Догматическое богословие. М., 1991; Соколов И.И. Свт. Григорий Палама, его труды и учение об исихии. СПб., 2004.
различия (способы достижения этой цели) между исследуемым понятием самообожения и понятием теозиса. Особо будут упомянуты философия Николая Кузанского, Джордано Бруно и Пико делла Мирандола, представляющие собой в некотором роде промежуточное явление между классическим теозисом и самообожением.
В «Философских исследования о сущности человеческой свободы» Ф. Шеллинга теодицея основывается на факте божественных притязаний индивидуальной человеческой воли: «Своеволие может стремиться к тому, чтобы в качестве частной воли [Partikularwille] быть тем, что оно есть лишь в тождестве с универсальной волей. <...> [И]менно названное возвышение своеволия и есть зло».34 Таким образом, именно жажда самообожения (хотя сам этот термин у Шеллинга не фигурирует) становится объяснением появления зла в мироздании и оправданием Бога, т.е. теодицеей. Однако «Философские исследования о сущности человеческой свободы» и философия Шеллинга в целом рассматриваются имплицитно в контексте романтического демонизма, и его воззрения, в целом вполне ортодоксальные, принимают в этой трактовке оттенок едва ли не антихристианский. См. также работы В.В. Лазарева, 3. Каменского, сборник «Шеллинг: Pro et Contra», где опубликованы работы в основном XIX в., сборник «Философия Шеллинга в России», книгу А.В. Гулыги «Шеллинг».35
Библиография по творчеству Шекспира огромна, но собственно тему самообожения можно увидеть буквально в двух-трех работах - в книге Дж. Колдервуда, где рассматривается прежде всего страх смерти в контексте фрейдистских идей, а также в работах К. Феррела и Р. Брауэра, рассматривающих творчество Шекспира в контексте европейского героизма в
О Богосыновстве у Николая Кузанского, а также о Джордано Бруно см: Тажуризина З.А. Философия Николая Кузанского. М., 2010. С. 87-137, особ. с. 96. 34 Шеллинг Ф.Й.В. Собрание сочинений в 2-х тт. М., 1981. Т. 2. С. 113.
Лазарев В.В. Философия раннего и позднего Шеллинга. М., 1990; Лазарев В.В. Этическая мысль в Германии и России. Шеллинг и Вл.Соловьев М., 2000; Каменский З.А. Московский кружок любомудров. М., 1980; Каменский З.А. Русская философия начала XIX века и Шеллинг. М., 1980; Философия Шеллинга в России. В.Ф. Пустарнаков, ред. СПб., 1998; Шеллинг: Pro et Contra. СПб., 2000; Гулыга А.В. Шеллинг. М., 1994.
его традиционном понимании, где жажда бессмертной славы и готовность умереть за нее не связываются с сущностной трансформацией героя.36
Библиография работ по творчеству Ф.М. Достоевского мало уступает по объему научной литературе, посвященной У. Шекспиру, однако по причинам внелитературного характера тема человекобожия во всей своей сложности недостаточно затрагивалась в научных исследованиях. Среди наиболее интересных авторов, писавших на эту тему, можно назвать преподобного Иустина Поповича, подробно анализирующего проблему человекобожия (и даже в кратком сравнение с Шекспиром отдающего Достоевскому пальму первенства в проникновении в глубины трагедии человеческого бытия) в творчестве Достоевского. 37 В целом же тема влияния Шекспира на Достоевского практически не разработана, не говоря уже о заимствовании темы самообожения из произведений английского драматурга. И хотя в произведениях Достоевского основное внимание исследователей привлекали прежде всего философские и религиозные воззрения писателя, только в последнее время предпринимаются попытки изложить философию Достоевского систематизированно.
Объект исследования.
Поскольку наше исследование посвящено прежде всего культурным архетипам героического сознания, то и объектом нашего исследования являются тексты, имплицитно (и только в позднейшей традиции - эксплицитно) основанные на представлении о самообожении и бессмертии как телосе европейского героического сознания, как мы определили его выше. Среди них
36 Brower R. A. Hero and Saint. Shakespeare and the Graeco-Roman Heroic Tradition. Oxford at the Clarendon Press. 1971; Farrell K. Play, Death, and Heroism in Shakespeare. The University of North Carolina Press, Chapel Hill and London, 1989.
Преподобный Иустин Попович. Достоевский о Европе и славянстве. М.-СПб.: 2002. С. 67-69.
Левин Ю.Д. Шекспир и русская литература XIX века. Л., 1988; Шекспир и русская культура. Алексеев М.П., ред. Л., 1965; Leer N. Stavrogin and Prince Hal II Slavic and East European Journal, 1962, vol. VI, # 2. Горбунов A.H. Печать Каина (Шекспировские парадигмы: Пушкин, Достоевский, Лесков) // Горбунов А.Н. Шекспировские контексты. М., 2006.
Scanlan J. Dostoevsky the Thinker. Ithaca and London, 2002; Исупов К.Г. Введение в метафизику Достоевского. // Достоевский. Материалы и исследования. Вып. 18. СПб., 2007; Лаут Р. Философия Достоевского в систематическом изложении. М., 1996.
- древнеанглийский и германский героический эпос, русский героический эпос, избранные тексты древнерусской литературы, как оригинальной, так и переводной40, а также художественная литература Нового времени - прежде всего произведения У. Шекспира и Ф.М. Достоевского. Английский вектор исследования определяется тем, что из всех европейских литератур Нового времени именно в английской наиболее очевидна проблематика воскрешенного героического языческого самообожения, вступающего в конфликт с христианскими представлениями о пути человека.
Предмет исследования.
Предметом исследования является стремление к самообожению, служившее имплицитной основой европейского героического типа сознания, (характеризующегося теми чертами, которые были указаны в разделе «Общая характеристика исследования») на протяжении всего его существования вплоть до XX-XXI вв. Специально рассматривается существующий с начала Нового времени конфликт представлений о самообожении, актуализировавших представление о языческом по сути самообожении в христианском контексте, с эксплицированным в философском, богословском и художественном дискурсах представлении об обожении-теозисе.
Теоретические и методологические основания исследования.
Формулирование принципиально нового понятия самообожения, не эксплицирующегося вплоть до последних столетий существования культуры европейского типа, но, однако же, имплицитно определяющего собой не только философский, богословский и художественный дискурсы, но и собственно
Включение переводной литературы в сферу нашего исследования объясняется специфическим статусом перевода в древнерусской литературе по сравнению с современными представлениями о переводе: в отсутствие представлений о фиксированном тексте, определяемом личностью автора и конкретными целями, которые ставил перед собой именно автор как создатель текста, перевод, подвергавшийся правкам, дописываниям и многочисленным коррекциям не только в процессе первичного перевода, но и при дальнейшем бытовании, становился в той же мере явлением принимающей, сколь и явлением исходной культуры; кроме того, лингвистический вопрос выбора языковых средств для передачи определенных понятий чужого языка является для нас немаловажным; как это будет особо отмечено при анализе, например, «Беовульфа» и его переводов на современный английский и русский языки.
внедискурсное бытие европейского человека требует особой гибкости в отборе и использовании методов исследования. Прежде всего исследование исходит из герменевтических принципов в трактовке П. Рикера и X.-Г. Гадамера. Поскольку в герменевтике содержится прояснение изначального онтологического понимания, присущего любому человеческому существу, именно решению этой задачи подчинен отбор конкретных методов проведения исследования. Для достижения данной цели (прояснить основания европейского героического сознания, его телеологию и формы ее достижения) в работе используются методы сравнительного и сравнительно-типологического, а также контрастивного анализа, призванные выявить не только доказуемые элементы взаимовлияния, но и типологические параллели, служащие основанием для самой возможности взаимовлияния. При таком аналитическом методе необходимым является использование исторического подхода, позволяющего прослеживать эволюцию исследуемого и связанных с ним концептов. При анализе индивидуальных культур и проявления свойственных им категорий миросозерцания в конкретных текстах используется метод контекстного анализа. Центральное место в работе занимает структурно-функциональный анализ, призванный выявить принципы функционирования определенного элемента системы (в нашем случае концепта «самообожения» и связанных с ним концептов, указанных выше), его соотнесенность с и взаимодействие с другими элементами.42
Определив центральный концепт нашего исследования (самообожение) и связанные с ним концепты (судьба, свобода, воля, бессмертие), автор
Отделяя различные формы дискурса от внедискурсного бытия, в противоположность традиции постмодерна, и, тем не менее, признавая их взаимное влияние, мы следуем представлениям, сформулированным, в частности, в позднейшее время X. Ортегой-и-Гассетом в его работе «Дегуманизация искусства», где художественный дискурс модерна резко отделялся от внетворческого бытия человека и в большой степени противополагался ему, и одновременно внетворческое бытие европейского человечества трактовалось как непременное порождающее условие существования художественного дискурса. См.: Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства. // X. Ортега-и-Гассет. Эстетика. Философия культуры. М., 1991. С. 227-231.
См. краткое, но обстоятельное описание различных методов исследования: И.Н. Яблоков. Религиоведение. С. 19-22.
диссертационного исследования рассматривает эти концепты с помощью вышеописанных методов на материале различных текстов, как философских, так и художественных, в которых мы видим прежде всего воплощение
архетипов европейского героического сознания.
Цели и задачи исследования.
Цель исследования состоит в том, чтобы эксплицировать представление о самообожении в европейской культуре как об одном из ключевых принципов самоосмысления человека героического, проанализировать этот принцип в сопоставлении с обожением-теозисом и продемонстрировать его ключевой характер для таких фундаментальных культурных явлений, как творчество У. Шекспира и Ф.М.Достоевского.
Задачи исследования состоят в том, чтобы проследить эволюцию различных представлений о самообожении с древнейших времен и до начала XX в. по двум линиям развития: 1) в философском дискурсе, начиная с Платона и до неоплатоников, в богословском дискурсе восточных и западных отцов и восточных и западных мистиков, до Ренессанса, провозгласившего обожение предназначением человека, и до философии Шеллинга, где жажда замещения воли Абсолюта индивидуальной волей, т.е. самообожение через своеволие, становится основанием теодицеи; 2) в фольклорно-литературном дискурсе, начиная с «Гильгамеша», где герой пытается достичь индивидуалистический героический телос - самообожение - средствами негероического мира, исполнением заданий, до германского героического язычества, полагающего добровольную смерть способом достичь самообожения, до Нового времени, где самообожение впервые переосмысляется как причина гибели человека уже у Шекспира, что подхватывает в своем творчестве Достоевский. Следует отметить, что именно концепт самообожения придает фольклорно-литературному дискурсу его эволюционирующее философское измерение,
Подобно тому, как, по знаменитым словам Евтушенко, «поэт в России - больше, чем поэт», так и литературный персонаж - практически всегда больше, чем литературный персонаж. Ср. знаменитое эссе Тургенева «Гамлет и Дон-Кихот» (Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем в 28-ми тт. М.-Л., 1964. Т. 8. С. 171-192), где два сугубо литературных персонажа обретают значимость архетипов сознания и поведения.
выводя анализируемые нами тексты из сферы исключительно литературы в сферу культурного самоосмысления представителей различных культур.
Научная новизна исследования.
Основная новизна исследования состоит в актуализации понятия «самообожение» как одного из ключевых в европейской героической культуре и в подробном и всестороннем рассмотрении бытования этого понятия в различных формах культуры. Данная работа представляет собой первый детальный анализ этого понятия; поскольку концепт самообожения исследуется на кросс-культурном материале, в результате нашего анализа также впервые показан заимствованный характер представления о самообожении в том виде, в каком оно эксплицировалось в русской культуре XIX века, в дальнейшем оказав глубинное влияние на западноевропейскую культуру.
Актуализируемый нами концепт самообожения рассматривается не как статическое понятие, относящееся к определенной эпохе/конфессии, но как динамический концепт в общем культурно-философском процессе и в рамках философского осмысления бытия индивидуума. В общем культурно-философском процессе концепт самообожения развивается от встроенности в мироздание и гарантии продолжения существования мироздания в язычестве, до разрушительной силы в культуре и философии христианской Европы и до смертоносной силы в своей деградировавшей форме вампиризма. В рамках пути индивида жажда самообожения также не дает ему прийти в состояние стасиса, выводя его либо в трансценденцию, либо в анимальность.
Новизной отличается подход к материалу, выбираемому для анализа эволюции культурно-философского концепта «самообожение», поскольку нами привлекается обширный спектр данных, дающий широкий культурный срез различных составляющих культуры в целом: средневековый эпос, философские тексты от античного до Нового времени, христианские богословские трактаты, созданные в рамках различных христианских конфессий, средневековая
русская литература, представляющая собой особый текстуальный феномен, фольклорные тексты, художественная литература, рассматриваемая в контексте своих культурологических и философских аспектов. Таким образом, подчеркнем еще раз, философская антропология человека героического исследуется не в рамках определенного дискурса, но в рамках вербальной культуры в целом. Такой подход представляется одновременно новаторским и плодотворным в контексте растущей популярности междисциплинарных и кросс-дисциплинарных исследований.
Как следствие экстенсивной выборки материала, исследуемая проблема рассмотрена в широком культурно-историческом контексте, включающем в себя разные стороны саморефлексии человека как существа, неотрывного от тесно переплетенных исторического, политического, культурного, метафизического аспектов его бытия. В исследовании показано, как практическая социально-политическая деятельность человека (будь то человек исторический или литературный персонаж, сосредотачивающий в себе ключевые черты эпохи) определяется его наивными или отрефлексированными философско-антропологическими представлениями об онтологии и телосе человека, сформировавшимися под влиянием доминирующих религиозных (или квази-религиозных, но не связанных с конкретными формами организованной религиозной жизни) представлений эпохи.45 Итоговые выводы нашей работы показывают, как распад модели мира, определяемой метафизическим уровнем бытия, актуализирует те формы выхода за пределы человечности, которые ранее отбраковывались культурой как неадекватные и ущербные для достоинства человека. Поэтому в нашей работе отмечаемый представителями разных отраслей гуманитарной науки кризис
Об особенностях древнерусской литературы см. Goldblatt Н. Variance and Invariance in Cyrillo-Methodian Hagiographic Writings." II Russian History/Histoire Russe 3 (2006), nos. 2-4: 235-65.
О проблематизации метафизического см., в частности: М. Хайдеггер. Слова Ницше «Бог мертв». //Вопросы философии. 1990, №7. С. 143-176.
гуманистического сознания анализируется как результат эволюции и логическое завершение развития героического европейского сознания и доведение до самоотрицающего предела изначально заложенных в европейском героическом сознании категорий мировосприятия, что также является одним из новаторских аспектов нашей работы.
Положения, выносимые на защиту.
В работе проанализировано героическое (аристократическое) европейское миросозерцание; установлено, что одним из его основных представлений является представление о выходе человека за пределы своей природы в сторону природы божественной; это представление свойственно исключительно миросозерцанию героическому, в противовес негероическому сознанию, целью которого является обретение полноценной человечности; герой же, изначально будучи полноценным человеком, стремится усилием своей воли достичь либо сущностного, либо функционального тождества с божеством, т.е. самообожения.
Представление о самообожении было составной частью европейской языческой культуры; оно было тесно связано с представлением о героической судьбе как акте свободного выбора смерти и следующего за ней обожения; это представление наиболее четко зафиксировано в героическом германском язычестве; самообожение имело одновременно как узко индивидуальный (самообожение личности, достижение телоса героической личности), так и космический смысл, поскольку самообожившийся усилием собственной воли герой, принимая в конце времен вторую смерть, становится частью восстановления миропорядка и возрождения мира.
В работе был выявлен возникший в Новое время конфликт между языческим представлением о самообожении как акте проявления свободной воли и христианским представлением о теозисе как слиянии воли человека с волей Бога в подчинении этой воле и приобщении к божественным энергиям; этот
См., например: С.С. Хоружий. Ницше и Соловьев в кризисе европейского человека. // Вопросы философии, 2002, № 2. С. 53.
конфликт осознается в культуре раннего Нового времени в результате распада целостного средневекового мировоззрения и reductio ad absurdum ренессансного гуманизма, и стремление к языческому самообожению трактуется как гибельный путь европейского человека. Начиная с Нового времени, самообожение представляется не частью восстановления миропорядка, но частью разрушения христианского мироустройства.
Применение концепта самообожения позволило выдвинуть новое прочтение философского конфликта трагедий Уильяма Шекспира, центром которого является поиск самообожения героями драматурга; в работе также показано, что именно у Шекспира заимствует языческое представление о самообожении Достоевский (ср. самоубийство Кириллова); одновременно Достоевский наиболее четко формулирует концепт самообожения и тем самым снова вводит его в контекст европейской культуры, предлагая для него традиционное христианское и гуманистическое разрешение в признании человеком своей человечности.
В работе также показано, что традиционное решение проблемы, предложенное Достоевским, контрастирует с новым, аметафизическим и антитрансцендентным взглядом на преодоление человечности, постулированным, но детально не разработанным Ницше; в заключение рассмотрены иные возможности выхода за пределы человечности, частично постулированные еще в начале Нового времени в философской антропологии Шекспира, но актуализированные и расширенные в европейской культуре XIX-XXI вв. (анимализм, оборотничество, вампиризм).
Теоретическая, методологическая и практическая значимость работы.
Актуализация в научном обороте понятия «самообожение», эксплицирование этого понятия в рамках героической культуры и отражающей ее литературы европейского средневековья и Нового времени открывают новые перспективы исследований в философской антропологии. В данном исследовании эти понятия исследовались на материале английской,
средневековой немецкой и русской культур, в дальнейшем функционирование этого понятия можно было бы проследить на материале других европейских культур, а также исследовать связь внешне сходных явлений, например, культурно кодифицированных самоубийств в типологически иных культурах, с представлениями о выходе человека за пределы собственной природы (ср., например, работу А. Морриса «Благородство поражения» о японской культуре47).
Результаты исследования могут применяться в сферах различных гуманитарных наук для ре-интерпретации феноменов психологии, истории и политики. Аргументированное наличие двух типов культурно-философского самосознания в рамках единой культуры позволит по-новому взглянуть на проблему героики и героического в XX веке, что особенно актуально в связи с политизацией и новыми возможностями популяризации разных форм героического начала в эпоху массовых коммуникаций.48
Новая концептуализация эволюции европейской культуры может помочь в выработке новых подходов в периодически вспыхивающем и затухающем процессе поиска общего методологического и идейного знаменателя для различных ветвей науки. (В качестве одного из сравнительно недавних радикальных примеров подобных поисков можно назвать книгу нобелевского лауреата в области биологии Э.О.Уилсона «Единство знания»49, где в качестве основы единого знания предлагается биология, в частности, исследования работы мозга, могущие, с точки зрения автора, объяснить механизм возникновения знания и культуры в целом). Наше исследование может предложить не столько общую теорию, сколько общий побудительный импульс движения всех отраслей знания в качестве исходной точки интерпретации процессов и явлений в разных отраслях науки.
Апробация результатов исследования.
Моррис А. Благородство поражения. Трагический герой в японской истории. М., 2001.
Buzina T.V. Translation, translation environment and social order: Russian translations of Shakespeare. //Гуманитарные исследования, 2011, № 3 (39). С. 207-213. 49 Wilson Е.О. Consilience, or the Unity of Knowledge. New York, 1998
Результаты исследования были апробированы в ряде публикаций, указанных в Списке опубликованных трудов.
Результаты исследования были также апробированы в ряде выступлений на международных конференциях и в ряде лекций в российских и иностранных учебно-научных институтах, например, ИМЛИ РАН, 14 марта 2003 (заседание Комиссии по творчеству Ф.М.Достоевского при ИМЛИ РАН, доклад «Концепции судьбы и свободы в творчестве Достоевского»); на XIII Симпозиуме Международного общества Достоевского, 3-8 июля 2007 г., г. Будапешт, Венгрия (доклад «Иван Карамазов и Жан Сбогар: романтизм в «Братьях Карамазовых»); на XXIII Международных Старорусских чтениях «Достоевский и современность», Старая Русса, 21-25 мая, 2008 г. (доклад «Самообожение у Достоевского и Шекспира»); в Бард-колледже, г. Аннандейл-на-Гудзоне, США, 13 февраля 2008 г. (лекция «Самозванцы и цареубийцы: Ставрогин Достоевского и Генрих IV Шекспира»), на XIV Симпозиуме Международного общества Ф.М. Достоевского в 14-19 июня 2010 г. В Неаполе (доклад «Человекобожество у Достоевского и проблема самообожения в европейской культуре») и других.
Результаты исследования используются в преподавании лекционного курса «История и культура Великобритании» в Российском государственном гуманитарном университете. В рамках разработанной в нашем исследовании концепции в данном курсе выстраивается общая концепция развития английской литературы с древнейших времен до новейшего времени, находящая свое подтверждение в феноменах истории и прикладной художественной культуры. На основании этой концепции был написан раздел «Литература Великобритании» для учебника «История, литература и культура Великобритании» (в соавторстве с Ф.А. Вагизовой и Е.В. Семенюк, гриф УМО по образованию в области лингвистики). Также результаты исследования использовались при написании интерактивных Интернет-уроков по русской и английской литературе для проекта дистанционного образования «Просвещение.га» (см. Список публикаций).
Структура диссертации.
Структура диссертации обусловлена ее целями, задачами и содержанием. Диссертация состоит из Введения, трех глав, разделенных на параграфы, и Заключения. Во Введении формулируются основные задачи работы и описывается современное состояние изучения проблемы. В первой главе исследуется понятие самообожения в фольклорной, философской и богословской традициях. Вторая глава посвящена теме самообожения у Шекспира, в третьей главе обрисовывается эволюция понятия самообожения и определяемой им европейской культурной парадигмы до рубежа ХХ-ХХІ вв. (слом культурной парадигмы).
