Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Анализ принципов построения культурной политики в трансформирующемся обществе 19
1. Приоритеты формирования культурной политики: научные принципы или конъюнктурность? 19
2. Проблемы наследия в сценарных моделях культурной политики 1990-х годов 27
3. Обоснование повышения эффективности культурной политики в области наследия 42
Глава II. Морфология культурного наследия в переходном обществе: структура и динамика 47
1. Статус и функции культурного наследия в переходном обществе 47
2. Культурная политика в сфере наследия: стратегии сохранения 50
3. Социокультурные аспекты освоения культурного наследия 64
4. Историко-культурная среда как диахронная модель трансформации культурных образцов 82
5. Основания типологии историко-культурных сред в контексте региональных различий 97
Глава III. Теоретико методологические аспекты изучения культурного наследия 109
1. Идеология наследия в проблемном поле культурной политики 109
2. Историцизм как метод реформационных стратегий 123
3. Проект российской исторической традиции: опыт рационализации 130
4. Сравнительно-культурный (исторический) метод сопоставления объектов прошлого и их значений в историческом времени 142
5. Глобализация и культурное наследие 159
Глава IV. Освоение культурного наследия как составляющая образовательного и просветительского процессов 167
1. Трансформация культурных ценностей в образовательных программах 167
2. Методология освоения культурного наследия в процессе социализации 176
3. Понятие предмета эстетического воспитания: методология определения 192
Заключение 208
Выводы 217
Литература 219
- Приоритеты формирования культурной политики: научные принципы или конъюнктурность?
- Проблемы наследия в сценарных моделях культурной политики 1990-х годов
- Статус и функции культурного наследия в переходном обществе
- Социокультурные аспекты освоения культурного наследия
Введение к работе
Актуальность темы исследования
В контексте современной государственной социальной и культурной политики России, безусловно, актуальной является проблема освоения и использования культурного наследия: разработка проектов и программ социокультурного развития, в том числе в сфере образования и просвещения, так или иначе, предполагает изучение истории, наследия, традиции.
В условиях трансформирующегося общества изменяется содержание, значение, способы передачи культурных ценностей прошлого; соответственно возникает проблема определения, с одной стороны, характеристик и тенденций переходного общества, а с другой - той новой роли, которую приобретают эти ценности сегодня. Их современный статус и роль не могут быть описаны традиционными способами и с помощью классической терминологии. Требуются новые подходы, определения, методы изучения. Необходимо выделить, обосновать разные классы объектов культурного наследия, их ключевые функции в формировании современного культурного пространства, концепция которого разработана д.ф.н. Э.А.Орловой.
С этой точки зрения целесообразно различить два основных и взаимосвязанных понятия: наследие и наследование, как, соответственно, «объектную» и «процессуальную» стороны исследования.
Первое определение предполагает разработку морфологии культурного наследия, его структуры и динамики, что покажет возможности использования объектов прошлого в современной культуре. При этом, как очевидно, необходимо рефлексировать к основаниям предпочтений представителей различных социокультурных групп в отношении ценностей прошлого: то есть обосновать почему они выбираются, какова их роль в современной культуре?
Наследование как социокультурный феномен, в самом общем виде может быть представлено как процесс освоения многомерного социокультурного опыта: необходимого «набора» точек зрения на мир, картин мира, представлений, символов, традиций, стереотипов и образцов деятельности, позволяющих людям отрефлексировать свое представление о мире, данном конкретном социуме, уточнить свои ролевые функции в обществе, удостоверить собственную культурную идентичность.
Перечисленные характеристики культурного наследования приобретают сложные коннотации в условиях трансформирующегося общества, поскольку определяются уже не классическими моделями образовательной и просветительской деятельности, традиционно управляющими процессами ротации культурного наследия, а условиями переходного общества.
С этой точки зрения показательно, что институционализация культурного наследия сегодня осуществляется именно в рамках проблемного подхода: современные музеи, библиотеки, выставочные комплексы руководствуются в своих выборах репрезентации объектов наследия не столько классическими моделями культурных ценностей, незыблемых и сакральных, сколько необходимостью решения текущих социально значимых проблем. Можно сказать, что этот процесс осуществляется в «инструментальных» моделях: рационалистическая тенденция проявляется здесь в кумуляции знания с применением современных технологий; информация «сворачивается», группируется и классифицируется с соответствующих исследовательских (познавательных) позиций.
Если классическое отношение к истории носило доктринальный характер знания о прошлом, составляя незыблемые иерархии, которые нужно было «осваивать» как неизменяемые и своего рода сакральные ценности, то в
1 Термин предложен И.К.Кучмаевой, см.Кучмаева И.К. Культурное наследие: современные проблемы. М., Наука, 1987
модернизирующемся обществе они подвергаются рефлексии. И, прежде всего, основания такого рода доктрин. Соответственно на первый план выходит проблемный подход: сомнению подвергается сама возможность существования инвариантов - незыблемых законов истории. Поэтому, если раньше процесс исторического познания понимался как изучение «законов» истории для того, чтобы применять их на практике, то теперь акцент смещается на изучение социокультурных взаимодействий и коммуникации в особых исторических условиях: не только реконструкция объектов прошлого и их функций во имя нее самой, но и определение их значимости в настоящем в контексте решения современных проблем.
Сегодня библиотеки, музеи, учреждения образования и культуры поставлены в новые условия, которые предполагают обновление научно-исследовательских программ для решения проблемных ситуаций в каждой конкретной сфере культурной деятельности. Модернизационные тенденции в научном познании заключаются в том, что оно становится в известной мере, релятивным, условным; что трансляция культурных образцов представляет собой не «истинные» знания о прошлом, как раз и навсегда данные и завершенные, но как знания условные, то есть применяемые в определенных условиях.
Итак, в трансформирующемся обществе универсализм картины мира замещается множеством точек зрения на происходящие культурные процессы, дифференцированных в соответствии с новыми конфигурациями социокультурных взаимодействий; представления о «гармоничном» прошлом, характерные для классических определений культурного наследия, распадаются на множество ориентации, соответствующих ценностным приоритетам различных социокультурных групп, воспринимающих те или иные фрагменты прошлого в той мере, в какой они позволяют адаптироваться в сложной и динамичной социокультурной среде.
Преемственность социокультурного опыта от старших поколений к младшим осуществляется уже не в форме нарратива - последовательной и упорядоченной передачи устоявшегося набора образцов высокой культуры -а в постмодернистской парадигме, которая допускает смещение разных культурных контекстов, стилей, создание новых ценностных конструкций из артефактов разных уровней сложности и функционального назначения. И эти процессы интерпретируются как плюрализация шкал культурных ценностей, выравнивание значимых элементов высокой и массовой культуры.
Актуализация конкретных фрагментов наследия не может осуществляться сегодня в форме последовательной передачи единой для всех членов общества модели традиционных ценностей. Все более заметной становится тенденция избирательной преемственности тех частей наследия, которые так или иначе значимы для определенных социокультурных групп. Происходит отбор таких элементов исторического опыта, которые позволяют адекватно адаптироваться в современном мире.
В концепциях культурной политики периода реформ 1990-х годов необходимо было зафиксировать эти тенденции трансформирующегося общества и соответственно, разработать трансляционные модели преемственности, передачи и использования культурного наследия.
Между тем, анализ политических дискурсов 1990-х годов, а также методология построения сценарных моделей культурной политики, показывает, что к числу приоритетных в социально значимом смысле тема культурного наследия не относилась. Более того, поскольку государственная культурная политика формировалась как политический «дискурс выбора» коммерциализации учреждения культуры, то есть как принципиально конъюнктурная сфера социально-политической деятельности, культурное наследие исключалось из этой сферы как рудимент тоталитарного общества.
В итоге сценарии и проекты культурной политики оказывались зачастую оторванными от социально значимого культурного контекста:
вместо программ социокультурной адаптации членов общества в меняющихся условиях на базе имеющегося культурного опыта предлагались абстрактные экономические модели. Сторонники же традиционалистской ориентации, выдвинувшие в качестве своей идеологии обращенность к традициям, предлагали не менее абстрактные рассуждения о необходимости возвращения ценностей российского прошлого. В обоих случаях говорилось о культурном наследии - в одном с негативной, в другом - с позитивной оценкой. Однако сторонники этих разных позиций сходились в одном: они считали культурное наследие каким-то целостным объектом, абсолютным и единым для всех членов сложного и многонационального российского общества. Более того, и политические деятели, и большинство представителей гуманитарной и социальнонаучной областей обходили молчанием вопрос о том, каково содержание понятия «культурное наследие». Соответственно, в политических и научных дискурсах как отвергающих, так и защищающих приоритетность культурного наследия в динамике современного российского общества, это ключевое понятие оставалось неопределенным.
Состояние вопроса. Степень разработанности проблемы.
Главная проблема изучения культурного наследия заключается в том, что при широком использовании в теоретическом и практическом контексте это понятие до сих пор не имеет четкого определения. Оно не оформлено как научная категория, не операционализовано, что обусловило безосновательность всех деклараций относительно наследия в дискурсах культурной политики периода 1990-х годов.
Несмотря на то, что содержание понятия «культурное наследие» остается неопределенным оно широко используется в рамках специализированных научных дисциплин (музееведения, памятниковедения, истории и теории культуры, краеведения, культурологии и др.), а его
значение варьируется от выделения объектов, признанных в качестве культурных ценностей высшего порядка в мировом масштабе, до включения всех артефактов прошлого. В рамках исследований Лаборатории музейного проектирования Российского института культурологии проблемы наследия рассматриваются в аспекте музейных коммуникаций и современного информационного поля (работы Т.П.Полякова, В.Ю.Дукельского, М.Б.Гнедовского, Н.А.Никишина). Еще одно существенное направление исследований посвящено региональному аспекту культурного наследия (работы Э.А.Шулеповой по музеефикации памятников Дона), а также исследования памятниковых объектов в контексте региональной историко-культурной среды (под руководством Э.А.Шулеповой), которые в разные годы изучались в лаборатории Свода памятников истории и культуры России. Есть также целый ряд исследований, посвященных изучению памятников в контексте предметного мира (работы А.Н.Дьячкова, П.В .Боярского).
Существует специализированный Российский научно-
исследовательский институт культурного и природного наследия им. Д.С.Лихачева (под руководством Ю.А.Веденина), в котором осуществляется комплекс работ по изучению природного и культурного наследия. Существенная роль в изучении культурного наследия принадлежит Государственному институту искусствознания (исследования А.И.Комеча).
Разумеется, не потеряли своего фундаментального значения труды Д.С.Лихачева, посвященные памятникам древнерусской культуры и С.С.Аверинцева по наследию ранневизантийской культуры. К числу обобщающих можно отнести монографии Э.А.Баллера по проблемам преемственности в развитии культуры, И.К.Кучмаевой, посвященной механизмам наследования культуры, А.Я.Гуревича, где рассматриваются категории средневековой культуры, а также польского исследователя Е.Шацкого, в которых анализируется проблема традиции.
Среди вышеперечисленных подходов к этой теме можно различить две общие тенденции. Первая - это преимущественно описательный метод в рамках исторической науки, представляющий наследие в качестве хронологической упорядоченности событий всемирной или отечественной истории. Вторая предполагает определение культурного наследия в категориях философии культуры. В отличие от исторических дисциплин в рамках этого подхода культурное наследие представлено во всеобщих значениях - универсалиях - что предполагает отвлечение от многообразия конкретных культурно-исторических событий и фактов. В этом случае можно назвать работы Г.В.Ф.Гегеля, К.Ясперса, А.Тойнби, О.Шпенглера, МХайдеггера, М.Вебера, Г.-Г.Гадамера, и таких российских философов, как А.А.Пелипенко, И.ГЛковенко, М.С.Каган. Однако сторонники обоих подходов так и не дают четкого, операционального определения культурного наследия. Соответственно, размытость этого понятия отразилась и в политических дискурсах 1990-х годов в целом ряде документов, постановлений, материалов исследований, национальном докладе по культурной политике (1996 год), а также материалах международных научно-практических конференций (2000-2001 годы).
Анализ постановки проблем культурного наследия в проектах культурной политики, социокультурных программах образования и просвещения, обнаружил достаточно широкий спектр отношения к наследию, отечественной истории и традиции от приоритетов значимости культурного наследия в традиционалистских сценариях в работах таких авторов, как А.С.Панарин, Н.А.Нарочницкая, до предпочтительности инновационных моделей в модернизационных концепциях таких авторов, как Е.Ю.Сидоров, К.Э.Разлогов. Этот анализ показал, что проблемы культурного наследия в трансформирующемся обществе не могут решаться при абсолютизации одного из полярных факторов, влияющих на содержание
культурных процессов в реформирующемся обществе, но только при определении динамики их соотношения.
Сказанное означает, что продолжает оставаться актуальным определение критериев сопоставления культурных ценностей, относящихся к разным периодам истории и странам, и выявление возможностей их сочетаемости и эффективного функционирования в современных динамичных условиях.
Социально значимое сочетание элементов культурного наследия существенным образом зависит от точного определения функций его выделенных единиц в прошлом и возможности их комбинирования в настоящем. Но пока критерии, по которым формируются эти композиции из элементов и «следов» истории, относящихся к разным эпохам и культурам, в сегодняшних политических дискурсах отсутствуют. В то же время обнаруживаются тенденции к упрощению отношения к культурно-историческим образцам, к подчинению их вульгарной прагматике текущих интересов бюрократии.
Для решения этой проблемы необходима методология, позволяющая сопоставлять объекты прошлого в дифференцированном времени и пространстве.
Продуктивным с точки зрения темы диссертации является метод сравнительно-исторических исследований, позволяющий устанавливать связи между различными типами культур на основе изучения наследия этих культур. Проблема методологии исследования и сопоставления различных культурно-исторических типов была поставлена в работах представителей западной исторической «Школы Анналов» (М.Блока, Л.Февра, Ф.Броделя). М.Блок в своем известном труде «Апология истории» выявил как «единицы сравнения» в истории, так и нормативные объясняющие модели культурного наследия. В работах Ф.Броделя история рассматривалась в качестве мультилинейной социокультурной динамики.
В отечественной научной традиции проблемы историко-культурной типологии ставились в трудах Н.Бердяева, П.Милюкова, Л.Карсавина. В трудах П.Милюкова история русской культуры представлена как «эволюция месторазвитий», индуцированных на основе сравнительно-исторического анализа усложнения и дифференциации стадий каждого из них. На этих основах можно построить достоверные критерии функционального определения различных элементов культурного наследия.
В контексте культурной политики актуален также вопрос о макровременных аспектах культурного наследия: возможны ли модели истории, придающие ему абсолютную ценность? В трудах К.Поппера рассматривались существующие представления об инвариантах истории, которые он называл «историцизмами». Он показал, что речь здесь идет отнюдь не о закономерностях динамики исторического развития, но лишь об идеально-типических конструкциях, представляющих ее отдельные тенденции, выделенные по конкретному признаку. К.Поппер показал, что именно на таких историцистских концепциях объяснения истории основываются утопические проекты развития социумов. Теоретическая позиция К.Поппера является обоснованным предостережением против абсолютизации любой оценки концепций прошлого. Соответственно представления о ценности конкретных элементов культурного наследия начинают трактоваться как меняющиеся во времени.
Важнейший аспект культурного наследования как составляющей образовательно-просветительского процесса представлен в трудах Г.-Г.Гадамера: образование как «деятельность по образцам», а также в семиотической системе категорий образ - символ -знак в трудах по эстетике А.Ф.Лосева.
В трудах этих мыслителей нашли отражение важнейшие процессы трансляции социокультурного опыта от поколения к поколению. В рамках
изучения культурной политики эти идеи можно использовать с точки зрения определения современных институциональных форм такой трансляции.
Рассмотренная совокупность контекстов изучения культурного наследия приводит к выводу о необходимости разработки теоретической модели освоения культурного наследия, в трансформирующемся российском обществе, а также оценить отражение соответствующих проблем в политических дискурсах 1990-х годов, определивших последующие направления реализации культурной политики в России.
Проблема исследования следовательно, может быть сформулирована как расхождение между попытками строить культурную политику в отношении наследия и неопределенностью (неоперационализованностью) самого понятия.
Гипотеза исследования. Сегодня в социальных науках (культурной антропологии) есть теоретические основания, чтобы рассматривать наследие операционально: в единицах анализа и процедурах оперирования этими единицами; и это поможет более рационально и эффективно строить культурную политику в отношении элементов прошлого в трансформирующемся обществе.
Цель исследования: построить теоретически обоснованную модель изучения культурного наследия; продемонстрировать ее применимость в сфере культурной политики.
Задачи исследования:
выделить единицы анализа и наблюдения культурных объектов прошлого как элементов культурного наследия (образцы, памятники, историко-культурная среда, традиции);
обосновать методологическую модель изучения культурного наследия в современном обществе;
определить основания культурной политики в области наследия в трансформирующемся обществе.
Предмет исследования: элементы культурного прошлого в настоящем и механизмы их удержания (сохранения).
Объект исследования: культурное наследие как теоретическая категория.
Методы исследования:
структурно-функциональный - для определения значений культурных объектов прошлого в настоящем;
динамический - для выявления изменения значений культурных объектов в социокультурном времени;
сравнительно-культурный (исторический) - для сопоставления объектов прошлого и их значений в социокультурном времени и пространстве.
Новизна исследования. Научные результаты.
В диссертационном исследовании получен ряд новых научных результатов, заключающихся в том, что:
впервые в отечественной философии культуры разработана концепция освоения и использования культурного наследия, в которой был учтен многообразный междисциплинарный опыт исследований в данной сфере, а также синтезированы разрозненные теоретико-методологические представления;
обосновано применение сравнительно-культурных (исторических) методов изучения общества и его институтов как необходимое методологическое основание для сопоставления объектов прошлого и их значений в социокультурном времени и пространстве.
3. операционализованы (доведены до единиц анализа и наблюдения)
понятия памятник, историко-культурная среда, традиция, что позволяет
объединить категории культурного наследия в единую концепцию освоения
и использования информации о прошлом в современном контексте;
4. впервые в отечественной культурологии культурное наследие на философско-методологическом уровне представлено как динамическая система координат (осей) социокультурных взаимодействий:
субъектной: кто является субъектом наследования (социальные слои, классы, группы, общественные организации, политические партии, конфессиональные структуры, этносы, корпорации, отдельные индивиды);
объектной: что является объектом наследия (образцы, нормы, ценности из различных специализированных областей культуры, символические объекты, содержание социокультурной деятельности как совокупность технологий, регулятивные образования - нормы, ценности, правила, содержание социокультурных взаимодействий - коммуникационные, информационные технологии);
аксиологической: по каким критериям оцениваются образцы культурного наследия (отношение к наследию: «готовность» или неготовность потомков принять наследие предков, предпочтения к тем или иным образцам наследия, определяющие структуру их выбора в качестве культурных ценностей);
функциональной: как происходит передача наследия, каков ее механизм (в качестве механизма наследования рассматривается традиция и ее действие на трансляционном уровне культуры социума);
динамический, определяющий временной масштаб освоения культурного наследия; в морфологии культуры различают два подхода: микровременной и макровременной; первый относится к процессуальности текущих событий; второй - к характеристикам длительности, последовательности (темпу, ритму, сменам периодов, эпох, формаций, стадий, культурный черт и культурных форм) исторического времени.
В такой системе координат социокультурных взаимодействий культурное наследование может быть представлено как процесс, который обеспечивает самовоспроизводство культуры социума через преемственность
опыта от одного поколения к другому, как тенденция повторять в рядах поколений сходные (цивилизационные) черты. Вместе с тем, наследие никогда не «повторяется» как набор аутентичных артефактов, но это всегда трансформация традиционных и вновь создаваемых культурных объектов;
5. в диссертации предлагается инновационная модель эстетического воспитания, соответствующая возможностям освоения и использования культурного наследия в трансформирующемся обществе.
Теоретическая значимость исследования.
Разработка методологической модели освоения и использования культурного наследия как многоуровневого социокультурного целого позволит структурировать наследие по социокультурным параметрам: выявить возможности «распределения» культурных норм, ценностей, образцов прошлого по специализированным областям культуры, социальным слоям, и соответственно разработать компаративную модель дифференциации социальной значимости наследия в разных измерениях социокультурного пространства.
Практическая значимость исследования
Результаты диссертационного исследования позволяют:
разработать социокультурную модель освоения и использования наследия, представленную как набор целеориентаций - тех классов объектов культурного наследия, на которые направлены определенные социокультурные взаимодействия, обосновать критерии отбора объектов наследия, обогащать, уточнять и приращивать новые знания;
в контексте образования и просвещения разработать модель культурного наследования как «рамки трансляции» историко-культурного опыта в трансформирующемся обществе, адаптировать его содержание для первичной и вторичной инкультурации, определить условия трансляции
исторического опыта, учитывающие «расщепление» традиций в культурно-неоднородных обществах, процессы переструктурирования социокультурных идентичностей;
использовать теоретически обоснованные методологические модели освоения и использования культурного наследия в качестве оснований построения эффективной дифференцированной социокультурной политики в трансформирующемся обществе;
использовать материалы и выводы диссертационного исследования в качестве учебного пособия для студентов и аспирантов в курсах истории и теории культуры, культурологии, политологии, эстетики.
Положения выносимые на защиту
Культурное наследие не следует рассматривать как неизменную данность. Это фактор конструирования модели социума. Соответственно наследие представляет собой те социокультурные реалии, которые транслируют опыт отношений людей с окружением, накопленный в прошлом, в форме культурного наследования.
Предлагаемая социокультурная модель наследования связана с рассмотрением изменчивости границ и композиций классов артефактов и традиций, передаваемых от поколения к поколению; традиции рассматриваются как актуализированная форма трансляции социокультурного опыта прошлого.
Дифференциация элементов культурного наследия и способов культурного наследования определяется предпочтением одних классов артефактов прошлого другим в разных социальных группах, выбором и сохранением последующими поколениями альтернативных образцов в качестве культурных ценностей.
Сравнительно-культурный (исторический) подход в изучении культурного наследия является необходимым методологическим основанием
»
для сопоставления объектов прошлого в дифференцированном социокультурном времени и пространстве.
5. Теоретически обоснованная модель культурного наследия становится концептуальным основанием для построения культурной политики в области его сохранения и использования в трансформирующемся обществе, а также оценки социальной эффективности такой политики с точки зрения целеориентаций и целереализаций.
Структура диссертации
Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и списка использованной литературы.
Приоритеты формирования культурной политики: научные принципы или конъюнктурность?
В политическом дискурсе обычно на первый план выступают мотивы выбора целей общественных преобразований, в связи с чем возникает - не обязательно риторический - вопрос: если выбор, то чей? (100, с Л 09)
Относительно «выбора стратегии культурной политики России» ответ на этот вопрос ясен: выбор осуществился в ведомственных структурах. Но тут возникает другой встречный вопрос, в любом случае требующий принципиального прояснения: если выбор, то из чего?
Культурная политика России периода реформ 1990-х гг. стала своего рода реакцией на резкое обострение антиномичности общественного сознания в условиях идеологического кризиса в стране, связанного с утратой прежних форм культурной самоидентификации. В этот период отчетливо обозначились две модели, две альтернативные стратегии, которые с определенной долей условности можно было бы назвать «проектом модернизации» и «проектом традиционализма». Они создавались как реконструкция оппозиции двух разных систем социально-политических ценностей: в основе первого проекта лежала либеральная идеология, в основе второго — утопические историцистские схемы (91). В зависимости от того, каков был социальный идеал, предлагаемый сторонниками этой оппозиции, вместо прежней, утраченной «общности, связанной единым каркасом пусть предельно мифологизированных норм, традиций и ожиданий» (42, с.7), обращенности в идеализируемое прошлое или же в идеализируемое будущее, и формировались модели культурной политики. Таков в первом приближении и в самых общих чертах ответ на вопрос, из чего делался выбор. Но осталось еще выяснить, каким образом данный выбор пытались осуществить или даже осуществляли, какими принципами при этом руководствовались, из каких явных или неявных посылок исходили.
Однако прежде необходимо определить основные черты «переходного общества», которое, собственно говоря, и порождает проблему выбора социокультурных стратегий. В нашем контексте под «переходным» понимается такое общество, которое формируется в результате «неодновременно» совершающихся процессов модернизации, когда трансформации экономических, политических, социокультурных и других институциональных сфер происходят несинхронно, образуя диффузные поликультурные поля.
В России процесс модернизации не стал целостной совокупностью многопрофильных социокультурных реформ, но, по большей части, был лишь имитацией реформирования. Подобные имитации можно обозначить как псевдомодернизацию. В результате в России сложилось переходное состояние, которое можно охарактеризовать как «промежуточное» между старыми и новыми институциональными формами. Здесь реформы в одних сферах противоречат изменениям в других, порождая нестабильность и неупорядоченную чересполосицу элементов новых технологий и рутинных форм жизни.
Поскольку попытки модернизации осуществлялись старой номенклатурной элитой, рамки советских социокультурных институтов сохранились. Если применять западные мерки, то Россия как бы вышла из параметров традиционного общества, но не достигла стандартов общества либерального. Некоторые политологи считают, что наше общество — это общество «архаичной модернизации» или так называемая «промежуточная цивилизация», отмечая, что в России существуют лишь отдельные островки модернизации — в сферах экономики, политики, искусства — в сочетании с нетронутыми фундаментальными слоями традиционных ценностей. Параллельно в стране усилились процессы социальной стратификации, в результате которых появились новые социальные слои и группы.
В условиях ускоренного переструктурирования социокультурного пространства, когда резко обрываются старые социальные связи, изменяются статусы, роли, привычные жизненные ниши, механизмы социализации и образ жизни в целом, возникают особые социокультурные характеристики «промежуточного» общества, которые политологи называют «кризисом идентичности». Это признаки раскола общества на «старое» и «новое», и как очевидное следствие данной ситуации начинается поиск новой идентичности, сущность которого заключается в восстановлении распавшейся социальной ткани.
Формы поиска новой идентичности характеризуются широким спектром не только реальных событий, но и виртуальных символов — от буржуазной идеологии до традиционной «национальной идеи», носители которых пытаются интегрировать общество или даже заново сконструировать национальную идентичность. Этот кризис актуализирует обращение идеологов к культурному наследию, которое замещает утраченные идентичности (как привычные связи с традиционными социокультурными объектами, выступающими в виде символов культуры прошлого). Именно в этом и заключается социальная значимость культурного наследия в контексте процессов модернизации: оно содействует преодолению взаимной отчужденности людей, выбитых из привычных жизненных ниш и ностальгирующих по прошлому. Традиции как коммуникации помогают людям найти общий язык, упрочить собственные социальные позиции. В нестабильном переходном обществе культурное наследие выступает в качестве идеально-типической модели его ценностей, основанной на культурной традиции и, в этом смысле, порождающей потенциальные возможности актуализации накопленного социокультурного опыта при решении текущих социокультурных проблем.
Актуализация культурного потенциала наследия осуществляется в границах конкретно-исторического времени, где предел воплощенности положен инновациями, а сама «промежуточность» (переходность) выглядит как динамика традиционного/модернизационного в разных социокультурных сферах. В какую сторону «качнется» соотношение традиционных и реформированных образцов — зависит от степени интенсивности и глубины несинхронно представленных социокультурных трансформаций.
В самом общем виде можно констатировать, что в российской культурной политике 1990-х гг. вместо старой, традиционной идеологии сформировались так называемые маркетинговые стратегии или сценарии.
В Национальном докладе «Государственная культурная политика России» (1996) (57), подготовленном в рамках соответствующей программы Совета Европы, приведены альтернативные сценарии и соответствующие им вариативные прогнозы развития «сферы культуры» России на ближайшее десятилетие. В этом документе представлены определенные параметры вышеназванных моделей культурной политики: «модернизационной» и «традиционалистской». Подчеркнем, в докладе речь не шла о дискуссии между сторонниками той и другой модели или хотя бы о сопоставлении соответствующих точек зрения. Нет, здесь были представлены обе модели, но так, как они видятся сторонникам одной из них — модернизационной.
Проблемы наследия в сценарных моделях культурной политики 1990-х годов
За противопоставлением «модернизационной» и «традиционалистской» моделей, прежде всего, важно увидеть жесткое противопоставление самих модернизационных и традиционных процессов, а также выявить посылку, которая у авторов российского Национального доклада по культурной политике специально не выделена, поскольку она, вероятно, была принята за самоочевидную: если есть традиция — нет модернизации, если есть модернизация — нет места традиции.
Авторы не эксплицируют своего понимания традиции, как и соотношения традиции и развития, в динамике социокультурных процессов. Они просто противопоставляют одно другому в качестве факторов «консервации» и «детрадиционализации». Тем не менее, их дискурс достаточно определен, чтобы за подобного рода недоговоренностями можно было усмотреть — и, в свою очередь, «реконструировать» — содержащиеся в докладе представления.
Так, в частности, с этими представлениями, на наш взгляд, явно коррелируют образы «герметизации», создания «культурных резерваций», и, напротив, «разгерметизации» как «сознательного размыкания культурной замкнутости за счет расширения горизонтов коллективного понимания процессов, текущих "поверх" определенной культурной общности» (73, С.8). Эти столь наглядно очерченные (и в определенных контекстах, по-видимому, могущие быть эвристичными и продуктивными) образы-понятия можно найти в статье «Национально-культурная политика в Российской Федерации», помещенной в информационном бюллетене Министерства культуры. В статье трактуются «вопросы культурной реабилитации (возрождения) и выбора путей дальнейшего развития культуры», которые [вопросы], как указывают авторы, «остро стоят перед всеми без исключения народами Российской Федерации» (73, с. 7). От смысла, вкладываемого в понятие «культура», замечают они далее (а также, добавим мы, от того, что именно понимается под «возрождением», в том числе — культурным), зависит «эффективность практической реализации того или иного из вышеупомянутых подходов» (73, с.9). Но от этого зависит и смысл, который приобретают сами образы-понятия «герметизации» и «разгерметизации», а вместе с тем и коррелирующие с ними в Национальном докладе имплицитные концепты «традиции» и «модернизации», когда они попадают в общий контекст моделирования культурной политики России в связи с проблемой реформирования социума.
Какое же значение имеют эти концепты в указанном контексте, если, скажем, «возрождение» понимается в смысле (вос)создания некоей «резервации», отдельных культурных анклавов, например, у «малочисленных» народов, т.е. как восстановление неких неизменных исторических структур и/или институтов?
Как подчеркивает А.А.Кара-Мурза и другие авторы уже цитированной выше статьи, Россия 1990-х опасно балансировала между двумя рисками: «риском застоя» и «риском неудачной псевдомодернизации», равно грозящими увлечь ее в бездну деградации (42, с. 12). Для нее было жизненно необходимо избежать как того, так и другого. Возможно ли это на путях «возрождения», которое произошло бы (если только это было бы возрождением) на основе реанимации архаичных пластов российской культуры после десятилетий тоталитарного произвола? Данные авторы — философы и политологи — подчеркивают как иллюзорность этой надежды, так и расчетов на то, что «под глыбами тоталитаризма» обнаружится «здоровый субстрат — общество, подобное "граду Китежу", который лишь на время ушел под воду». Дело в том, что «именно Россия выносила большевизм как патогенную мутацию своего же собственного организма» (42, с. 13). Между тем из бесперспективности замысла такого «возрождения» вовсе не вытекает, что в поисках цивилизационнои перспективы можно и нужно, как-то предполагает логика построения «стратегической альтернативы» в российском Национальном докладе по культурной политике, вообще отказаться от исторического наследия как от тормоза на пути социокультурного прогресса. Однако потенциал для выхода из застоя, потенциал успешной, не «псевдо», а подлинной модернизации (что, кстати, означает и необходимость исключить «подчинение России чужим канонам», т.е. предполагает также и удержание накопленного ею «позитивного опыта в ходе межцивилизационного взаимодействия при осмысленном сопротивлении активной культурной и экономической экспансии Запада» (42, с. 15), негде больше искать, кроме как в самой культуре, а это значит — и в самих традиционных образцах, не возлагая на них ни слишком больших, ни слишком малых надежд, но всякий раз ища точную меру их соотношения с новыми культурными явлениями. В принципе, она задается лучшими образцами русской национальной культуры, которые «имеют своим общим свойством противостояние "русскому варварству" и в этом смысле неделимы на "русскость" и "западность"» (42, с. 14).
Все это, отмечают авторы, говорит и о некорректности мнения, «согласно которому социокультурный ценностный раскол российского общества (условно говоря, на "традиционалистов" и "либералов") либо вообще лишает Россию цивилизационнои перспективы, либо требует от реформаторов беспрецедентной степени модернизационного насилия». Это также означает, что свои традиционные культурные формы надо знать, понимать, чувствовать и задуматься над тем, каковы способы их исторического бытования вообще.
Если же говорить о традиционалистских моделях культуры в философском смысле, то надо учесть, что в каком бы историческом контексте они ни проявлялись, они ориентированы не столько на сохранение наследуемых структур, сколько на те или иные их трансформации в соответствии с каким-либо идеалом. Притом вовсе не обязательно, чтобы данный идеал в точности соответствовал представлениям той эпохи, в рамках которой «реставрируется» наследие. Это может быть и более отдаленный во временном отношении идеал, теряющийся в глубине «золотого века». В таком случае традиционалистский проект и в самом деле приобретает утопические черты, поскольку подразумевает не столько реставрацию историко-культурного наследия как такового (что, впрочем, не реально), сколько о проектировании «нового прошлого», определяемого новой идеологией (111, с.144; 120, с.284).
В стратифицированном обществе неизбежны дифференциация и даже своего рода «конкурирование» традиций в силу неизбежной актуализации различных функций заимствованных из прошлого образцов. Но в дискурсе о «традиционализме» они собственно, понимаются «статично» — как нерефлектируемые, недифференцируемые и неизменяемые части наследия. А это уже «идеологизация» соответствующей части наследия или даже наследия вообще, трактовка его как «оплота» неких политических сил, которые часто (и, как правило, неправомерно) отождествляют с «консерватизмом» (в смысле «реакционного мировоззрения»).
Но говорить о традиции вовсе не значит непременно говорить о традиционализме. Зато это всегда значит говорить о преемственности. «Без традиции, без преемственности, — читаем у Н.А.Бердяева, — культура невозможна» (14, с. 117). Преемственность — жизненная, экзистенциальная основа культуры. Может ли методология культурной политики обойтись без этой категории?
Статус и функции культурного наследия в переходном обществе
В самом общем виде освоение культурного наследия в переходном обществе предполагает актуализацию его потенциала, который можно определить как адаптационный по отношению к новым социокультурным реалиям, в условиях формирования поликультурного пространства, заполненного разными, в том числе — традиционными культурными образцами. Последние вполне могут сочетаться с изменениями, но могут и противостоять им. Эффект «расщепления» традиций в стратифицированном социуме (или в обществе, где образовались новые иерархии) может порождать взаимную неприязнь его членов и даже агрессию. В соответствии с современными представлениями, модель освоения культурного наследия в контексте поликультурных образцов должна основываться на принципах мультикультурализма, который предполагает право «свободного выбора» идентичностей. Это право должно быть обеспечено соответствующими институциональными структурами.
В системе социокультурных институтов, которые по своему прямому назначению должны заниматься освоением культурного наследия, значение его модернизационного потенциала как инструмента адаптации членов общества, а также важность сохранения посредством воспроизводства его опорных точек как зон адаптации достаточно долго были совершенно не определены. К числу таких институтов относится вся, условно говоря, «сферо-ведомственная» совокупность учреждений Министерства культуры РФ.
Можно констатировать, что в 1990-е гг. институциональные структуры культурного наследия были ориентированы не на поддержание жизнеспособных культурных образцов, а на сохранение «отрасли», на воспроизводство ведомственной целостности. В результате проблема полифункциональности объектов культурного наследия встала особенно остро: утилитарные, эстетические, воспитательные, научные, образовательные, просветительские функции, как оказалось, могут противоречить друг другу. И задача заключалась в том, чтобы большая часть музеефицированных объектов культурного наследия использовалась в соответствии со своими главными функциями — просвещения и воспитания, а не была бы ориентирована на «герметизацию» и чисто физическое сохранение памятников вне программ, направленных на решение социально значимых проблем.
Адаптационный потенциал наследия не использовался в полной мере, при том, что во всех документах по культурной политике была декларирована значимость культурных ценностей прошлого. Это объясняется отсутствием поликультурной модели, включающей в себя традиционные культурные образцы, помогающие людям адаптироваться в контексте современных социокультурных взаимодействий и соответствующих политических приоритетов. Именно культурная политика, которая, прежде всего, задает уровень целеориентаций в государственном масштабе, должна формировать институциональные модели, адекватные для решения социально значимых проблем. Это и теоретические схемы развития сферы культуры (проекты, сценарии, прогнозы), и программные разработки по технологиям выполнения заданий для разных подотраслей культуры.
Тем не менее, в последнее десятилетие XX в. такая концепция государственной культурной политики отсутствовала. Следовательно, отсутствовала и целеориентация на социально значимые приоритеты, а в качестве приоритета того времени выступала коммерциализация. Кроме того, поскольку, как уже говорилось выше, культурная политика России 1990-х гг. сформировалась как политический «дискурс выбора» в пользу коммерциализированных социокультурных образцов, культурное наследие исключалось из нее как рудимент тоталитарного общества. В итоге, сценарии и проекты культурной политики оказывались зачастую оторванными от реального социокультурного контекста — от той возникавшей полифонии культурных ожиданий и запросов, которые требовали соответствующих программ адаптации. Вместо последних насаждались абстрактные модели альтернативных образцов коммерциализации культуры.
Основанные на бюрократических схемах, отраслевые модели культуры воспроизводили привычное единообразие удобных для чиновников способов деятельности. В прогнозных моделях хотя бы некоторая степень социальной эффективности культурной политики достигалась посредством операционализации (инструментализации) отдельных видов культурных «услуг» на основе их «оптимальных рационов». Более поздние сценарные стратегии не имели даже этих управленческих и ресурсных механизмов. Вместо декларируемой «вариативности» сценарных моделей обозначилась тенденция однозначного понимания целесообразности, при котором необходимость решения социально значимых проблем замещается конъюнктурой рынка спроса и предложения. В таких условиях институциональное социокультурное пространство формировалось не целенаправленно, а через механизм рыночных отношений, выстраивающих новые иерархии альтернативных учреждений культуры, которые могли быть вовсе не ориентированы на образование, просвещение и воспитание. И все же, как показывает современная ситуация, переориентация культурной политики на реальные социокультурные интересы и запросы была необходима.
Социокультурные аспекты освоения культурного наследия
Исследование способов освоения человеком своего культурного окружения, безусловно, связано с проблемами культурного наследования и нередко просто отождествляется с этим процессом. Это требует изучения наследования как особого социокультурного процесса и выявления его социальных рамок или тех границ, внутри которых осуществляется преемственность опыта поколений. Иначе говоря, человек осваивает не весь, безграничный социокультурный опыт предшествующей жизни, но осуществляет это избирательно и целенаправленно. Избирательность предполагает наличие некоторых критериев для выбора именно того класса объектов, который актуален в конкретной социокультурной ситуации, в определенном окружении и целеориентирован на соответствующие социокультурные взаимодействия. При этом необходимо также учитывать взаимосвязь объектов наследия и стадий жизненного цикла человека.
Воспроизводство социокультурного опыта не является беспорядочным, но имеет целенаправленный, векторный характер. Векторность этому типу процессов придает «механизм традиции», и в этой связи встает проблема взаимосвязи наследия и традиции. В обыденном сознании считается, что традиция — это культурный опыт, остающийся «неизменным» при передаче от одного поколения к другому: он как бы автоматически перетекает из общей «сокровищницы культуры» к очередным поколениям. На самом деле это не так. Передача опыта происходит не автоматически, но целенаправленно, в результате специальных усилий. Соответственно, та часть культурной информации, которая заключена в символах и образцах, видоизменяется в соответствии новым идеалом (или идеей, парадигмой и т.п.), который задан современной социокультурной ситуацией. Новые поколения воспроизводят трансформированный опыт, и это составляет суть традиции. Поэтому фрагменты наследия, воспринятые новыми поколениями в качестве традиционных, изменяют свои функции, структуры, значения, смыслы и т.п., благодаря чему возникает разрыв между их местом в структуре наследия (как определенного историко-культурного локуса, который может быть музеефицирован, т.е. интерпретирован как особая историко-культурная индивидуальность, или даже «театрализован» в музейной экспозиции через многообразные музейные сценарии) и современной социокультурной ситуацией. В опыте современников ценности прошлого в любом случае воспринимаются как результат их включенности в современную социокультурную среду. Изучая эти расхождения, можно понять механизмы непрерывности / дискретности в динамике культуры.
Распространенная трактовка наследия как «совокупности культурно-исторических ценностей» или общей сокровищницы культуры, по сути, недостаточна для понимания проблем культурной динамики. В социально дифференцированном обществе невозможно выделить в наследии всеми разделяемые, и в этом смысле — универсальные ценности, подобие неких неизменных, метафизических сущностей. В силу социокультурных различий людей в таком обществе историко-культурные ценности также социально дифференцированы. Акцент на непреложную «социальную значимость» объектов наследия также не эффективен и антиисторичен, поскольку она находится в прямой зависимости от места и времени, характера, условий, мировоззренческих установок и т.п. той или иной конкретной эпохи: то, что представляется социально-значимым в один исторический период, может оказаться совершенно невостребованным в другой. Поэтому социальная значимость наследия реально будет определяться самими носителями актуальных ценностей.
Отсутствие анализа социокультурного контекста наследия — существенный пробел в современной литературе, посвященной ему. Вопрос этот фактически еще не изучен, и ответы на него (точнее, информацию о формах восприятия и знании населением тех или иных историко-культурных ценностей) дают сегодня лишь социологические исследования, в сущности, очень мало помогающие освоению культурного наследия. Последнее в целом рассматривается как некий потенциал, становящийся «актуальной культурой» лишь в процессе реального воспроизводства тех или иных его функций и заимствованных из прошлого образцов.
В ситуации различия социокультурных норм, ценностей, образцов, существующих в социально дифференцированном обществе, можно утверждать, что восприятие различных фрагментов наследия будет неоднозначным. В условиях формирования новой, полистилистической культуры происходит дифференциация культурных форм, в том числе традиций, создающая возможность «альтернативных идентификаций». В силу этого отечественные историко-культурные ценности становятся не однозначными, не общепринятыми, что обусловливает затруднения в формировании единой идеологической концепции.
Акцент на социокультурных аспектах восприятия памятников вновь заставляет вернуться к осмыслению самой структуры и функций наследия. Исходя из того, что в культурологии не выработана общепринятая дефиниция наследия, и не вступая здесь в дискуссию по поводу многообразия его определений, необходимо обозначить рамки предмета обсуждения.
В настоящем исследовании культурное наследие может быть представлено как динамическая система координат (осей) социокультурных взаимодействий: — субъектной (кто является субъектом наследования: социальные слои, группы, индивиды, общественные организации, партии и т.д.);
— объектной (что является объектом наследования: образцы, нормы, ценности);
— аксиологической (критерии оценки осваиваемых образцов культурного наследия);
— функциональной (способы передачи наследия на уровне трансляции культуры).
Выстроенная таким образом структурная модель наследия может быть динамически представлена во временных координатах макроисторического и микроисторического масштабов к процессам освоения наследия.
Как уже говорилось, наследие становится реальным социокультурным фактом лишь при условии его передачи, освоения и использования. Таким образом, одним из главных факторов актуализации наследия становится «механизм его передачи» — социальные институты, организации, общности. В контексте социализации они выступают инструментом, средством трансляции социокультурного опыта от старших поколений к младшим. И здесь, видимо, необходима модель трансмиссии наследия, поскольку именно в этом вопросе особенно много ошибок и недоразумений. Например, широко распространена достаточно упрощенная схематизация функционирования наследия, тождественная как для так называемых «традиционных», так и для и современных обществ.
В традиционном обществе актуальное существование культуры тождественно воспроизведению наследия и происходит по принципу «сохранить все как было», в соответствии с которым все социально значимые культурные образцы уже сформировались в прошлом. Но, как очевидно, современные общества нельзя отождествлять с традиционными хотя бы потому, что последние жестко стратифицированы в социокультурном плане. Современные общества не имеют столь однородных, слоевых, групповых субкультур: интенсивные процессы социальной мобильности приводят к «расщеплению» субкультурных традиции. Разные социальные слои, общности, группы населения находят в наследии собственные культурные истоки и, соответственно, формируют свою собственную систему ценностей.
Расслоение, дробление ценностных позиций, происходящие в современных обществах, по-новому ставят проблему наследования и преемственности. Как представляется, раскрыть их механизмы можно на основе сравнительно-исторического метода межпоколенных коммуникаций. Пока же можно с уверенностью утверждать, что содержание наследия в системе вышеобозначенных координат оказывается величиной непостоянной, и реализуется как выбор из числа альтернативных образцов. Поэтому функция трансляции, наследования ценностей прошлого посредством культурной традиции не может и не должна абсолютизироваться.
