Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Классические концепции толерантности и их противоречия 16
Параграф 1. Начало дискуссии о терпимости 18
1.1.1. Локк о терпимости, её пределах и основаниях 18
1.1.2. Ограниченность исходной либеральной парадигмы 23
1.1.3. Современное переосмысление рациональных оснований толерантности .28
Параграф 2. Толерантность на основании естественно-правовой концепции 38
1.2.1. Приоритет права над благом 38
1.2.2. Подмена моральной общности универсальностью принципов 41
1.2.3. Ключевой вопрос современных моральных дискуссий о толерантности 47
Параграф 3. Утилитаристская модель терпимости 52
1.3.1. Свобода и равенство как основа для терпимости 53
1.3.2. Противоречия утилитаристской концепции толерантности 57
1.3.3. Эмансипаторские последствия развития идей Милля 61
ГЛАВА 2. Вызовы Современности и современные политико-философские дебаты о толерантности 69
Параграф 1. Вызовы Современности 70
2.1.1. Феномен массы и мозаичной культуры 70
2.1.2. Трудовая миграция и политическое исключение 74
2.1.3. «Левый поворот» в теории толерантности 80
Параграф 2. Политические и философские ответы Современности 86
2.2.1. Теория справедливости и утрата толерантности 88
2.2.2. Альтернативный проект культурного признания и его неконтролируемые последствия 96
2.2.3. Замена толерантности солидарностью 107
Параграф 3. Постлиберальная перспектива толерантности 115
2.3.1. «Культурные» конфликты: новые проблемы и перспективы толерантности 115
2.3.2. Подмена толерантности концептом групповых прав 123
2.3.3. Постлиберальная толерантность 135
ГЛАВА 3. Специфика толерантности в России 143
Параграф 1. Исторически сложившиеся в России типы терпимости 144
3.1.1. Имперская модель 144
3.1.2. Концепция Всеединства 149
3.1.3. Советская модель терпимости 155
Параграф 2. Методологические установки и парадигмы мышления, стереотипы интолерантного поведения 162
3.2.1. Групповой субъект: коллективные права и коллективная ответственность 164
3.2.2. Примордиализм и этноцентризм 167
3.2.3. Риторика национально-освободительной борьбы 172
Параграф 3. Современная российская политическая практика толерантности... 177
3.3.1. Перспективы толерантности в России 177
3.3.2. Маргинализация трудовых мигрантов 180
3.3.3. Проблемы гражданского нациестроительства 183
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 187
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 192
Введение к работе
Со сменой идейной платформы российского государства в его политико-идеологическое оформление началось активное внедрение ряда сложных политико-философских категорий. В начале 90-х годов прошлого века концепты и ценности западного либерализма, интенсивно пересаживавшиеся на российскую почву в качестве идеологем, воспринимались некритично, исключительно позитивно. Полностью чуждые советской системе, они и противостояли ей целыми блоками: так, «рынок» противопоставлялся «плановой экономике», «демократия» - «командно-административной системе», федерализм, понимаемый как «парад суверенитетов», - «тоталитарно-унитарному» государству. Впрочем, на смену эйфории вскоре пришло разочарование, а с ним и понимание того, что, скажем, свободы слова не бывает без той или иной формы цензуры, что рынок не может функционировать без финансового планирования, а властную вертикаль необходимо не только демонтировать, но и укреплять. Словом, началось осмысление и переосмысление категорий, заимствованных из арсенала либеральной теории и идеологии.
До сих пор, однако, почти не подвергается серьёзному научному анализу, не говоря уже об углубленной рефлексии, такая политико-философская категория и одновременно одна из центральных ценностей либерализма, как «терпимость», или «толерантность», становящаяся между тем всё более популярной и не знающей себе равных по востребованности во всех сферах общественно-политической жизни: мотив терпимости, как и сам термин, во многом организует вокруг себя дискурс средств массовой информации, высказывания правозащитников, размышления педагогов, выкладки социальных работников. Сегодня уже все знают о том, что «нужно быть терпимыми», что нисколько не мешает росту экстремизма как в российском обществе, так и во всём мире.
Актуальность исследования
Данная работа родилась из стремления заполнить пробел, существующий в исследованиях толерантности. При изучении этой категории учёные, чаще всего, рассматривают её как ценность-в-себе или обращаются к ней как к одному из видов исторической политической практики. Настоящее исследование расширяет спектр подходов к толерантности, дополняет «операциональное» видение данной категории. С точки зрения автора диссертации терпимость как таковая не является добродетелью и значима лишь тогда, когда содействует другим важным целям и благам человека, которых нельзя достичь иначе как при условии примирения с существованием различия.
Мы рассматриваем толерантность не как моральную, этическую категорию, не как ценность-в-себе, а как категорию политическую, и в пользу данного предмета исследования можно привести ряд, с нашей точки зрения, веских оснований. Во-первых, современные исследователи, как правило, избегают категориального осмысления толерантности. Во-вторых, труды классиков, за которыми стоят богатые традиции, нуждаются в переосмыслении в соответствии с реалиями Современности: процессы глобализации, массовые трудовые миграции, производство этнических и религиозных идентичностей. В-третьих, кризис либеральной толерантности, который заставляет исследователей обращаться к иным, нелиберальным, её основаниям (скептицизму, функционализму, признанию божественной естественности человеческих различий и мистицизму), в первую очередь ставит вопрос о переосмыслении оснований толерантности в рамках самой либеральной теории.
Разумеется, полностью свободная от морали концепция толерантности не может быть сформулирована. Однако настоящее исследование в большей степени направлено на изучение политических оснований толерантности. Более того, автор убеждён, что в отсутствие оных никакая концепция толерантности не возможна в принципе. Терпимое отношение к группам практикуется лишь тогда, когда исчерпаны ресурсы их подавления. Вполне возможно, что
концепция либеральной терпимости не была бы сформулирована Локком, если бы в XVII столетии католики могли уничтожить протестантов (или наоборот). Современная риторика терпимости в отношении ранее маргинализованных групп (трудовых мигрантов, иных видов культурных и/или социальных меньшинств) обусловлена невозможностью большинства в высокоразвитых странах игнорировать их возросшее политическое влияние.
Критическое рассмотрение западного либерального опыта и традиционных для России моделей толерантности (как части мирового опыта) позволило автору при формулировании перспектив российской толерантности избежать как «западнических» устремлений к некритическому заимствованию чужих моделей, так и «почвеннической» теории «особого пути» России.
Степень разработанности проблемы
За долгую историю философской мысли к теме терпимости обращались многие мыслители. Вот весьма неполный перечень: Святой Августин - в период Поздней Античности; Барух Спиноза - в Новое время; Монтескье, Вольтер, Руссо, Дидро - в эпоху Просвещения; из числа русских философов -Владимир Соловьёв, Павел Флоренский и Николай Бердяев.
В процессе исследования либеральной терпимости нами для углубленного изучения были избраны труды трёх классических либеральных авторов: Джона Локка - как зачинателя дискуссии о веротерпимости в ранней Современности, Иммануила Канта - как родоначальника естественно-правового подхода к либеральной толерантности, а также Джона Стюарта Милля - автора её утилитаристской парадигмы. Если труды Джона Локка нередко цитируются в российских работах по толерантности, то обращение к Канту и Миллю не свойственно отечественным исследователям. Исключения составляют статьи Б.Г.Капустина, М.Б.Хомякова (Локк и Милль), О.Ю.Малиновой (Милль), А.К.Судакова (Кант). В то же время для западной политфилософской мысли - углубленная рефлексия текстов этих трёх философов - почти обязательный элемент.
6 На современном этапе дискуссии наиболее последовательное осмысление категории толерантность представлено в трудах теоретиков трёх различных политико-философских направлений: либерально-деонтологического (Джон Ролз и Рональд Дворкин), мультикультуралистского (Чарльз Тейлор, Майкл Сэндел и Уилл Кимлика) и «солидаристского» (Майкл Уолцер, Юрген Хабермас, С.Бенхабиб). Здесь нам оказались полезны статьи Т.А. Алексеевой, посвященные теории справедливости Джона Ролза, разграничению публичной и частной сфер в философии Ю.Хабермаса; работы Б.Г. Капустина о политической философии (в том числе Локка, Канта, Милля, Д.Ролза и Ю.Хабермаса). Несмотря на множество статей о поликультурности и мультикультурности российского общества, на русском языке почти нет серьёзных теоретических работ, посвященных мультикультурализму как теории и практике (существенным интеллектуальным прорывом в этом отношении являются публикации B.C. Малахова). В то же время в странах, где эта политика является официальной, накоплен обширный, в том числе негативный опыт рассмотрения общества как конгломерата культурных единиц.
В отечественной политической науке тема терпимости крайне популярна на многочисленных исследовательских площадках: в Институте Философии РАН (академик А.А.Гусейнов, под руководством которого была защищена диссертация «Толерантность как этическая категория», и В.А.Лекторский практикуют этический подход), в Уральском МИОНе (Максим Хомяков и др. используют междисциплинарный подход), в Академии управления при Президенте РФ (В.А. Васильев пишет о терпимости к экономическим реформам), в Институте Социологии РАН (где осуществляются многочисленные социологические исследования межэтнической терпимости под руководством Леокардии Дробижевой), в Институте Толерантности Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М.И.Рудомино (где практикуется подход к толерантности с точки зрения соблюдения прав человека), проблемы толерантности не раз поднимались на Ломоносовских чтениях в МГУ (в основном, практиковалось её рассмотрение с
позиций социологии и психологии). Однако узко-ценностный подход, характерный для большинства отечественных исследователей терпимости, с точки зрения политической теории представляется нам непродуктивным.
В западных демократиях о толерантности пишут, в основном, в связи с глобальными проблемами современности и кризисом либерализма как политической идеологии. Для данного исследования оказались полезны статьи Джона Грея о постсовременной толерантности, Сэйлы Бенхабиб - о коллизиях политики мультикультурализма в либеральном обществе, переосмысление идей Локка и Милля в исполнении Сьюзен Мендус, работы Герберта Маркузе о репрессивной толерантности, а также статьи таких авторов, как: Ричард Беллами, Бернард Уильяме, Дэвид Хейд, Петер П. Николсон и др.
Объект исследования
Политические отношения между группами по вопросам доступа к власти и ресурсам; государственная символическая и дискурсивная политика терпимости; социально-политические конфликты, интерпретируемые как конфликты культур, конфликты цивилизаций.
Методы исследования - комплексный анализ первичных и вторичных источников, существующих взглядов на проблему, исторический метод, методы сравнений, аналогий и обобщений, эмпирические (наблюдение, описание) методы.
В научной литературе по проблеме мы можем выделить четыре основных исследовательских подхода к теме толерантности:
1. Аксиологический, при котором толерантность воспринимается как
«ценность-в-себе» (для Г.Маркузе - «цель-в-себе», для Питера П. Николсона -
«благо-в-себе») или, по крайней мере, как одна из ценностей либеральной
демократии.
2. Политико-философский идеально-типический, приверженцы
которого видят в толерантности некий моральный идеал, к достижению
которого обществу необходимо стремиться, толерантность такого подхода - это
толерантность «абстрактного нерефлектирующего мы»1 (Джон Ролз и другие представители деонтологического либерализма).
3. Политико-философский онтолого - историцистский,
рассматривающий толерантность как определённый способ сосуществования
групп в истории (такой метод использовал Майкл Уолцер в своём
исследовании, посвященном пяти режимам толерантности, иногда к нему
обращаются другие коммунитаристы и мультикультуралисты, а также все те
авторы, которые предлагают обратиться к иным, нелиберальным основаниям
толерантности, например, Кэрри Дж. Нидерман, Густав Меншинг).
Этот подход широко представлен и в отечественной исследовательской литературе. На западе его придерживаются, например, британский философ морали Бернард Уильяме, пишущий о толерантности как о невозможной добродетели, но всё же находящий способ некоторого разрешения парадоксов толерантности в утверждении либеральных ценностей, связанных с автономией личности. Борис Капустин назвал такую толерантность толерантностью «ситуированного нерефлектирующего мы», в смысле отсутствия саморефлексии.
4. Политико-философский «ситуированного рефлектирующего мы», в
отечественной науке подробно разрабатываемый Борисом Капустиным, на
западе его придерживаются Шанталь Муфф и ряд др. политических философов,
с опорой на постмодернистский стиль мышления.
Мы будем придерживаться трактовки толерантности в политико-философском смысле границ и условий совмещения разного, а не в житейском смысле терпеливости и притерпелости. В этом смысле толерантность — это единство цели в делах общества без единства убеждений.
Кроме того, в качестве исследовательских парадигм избраны: 1) при рассмотрении традиционного и современного общества - (возможно, несколько устаревший) структурный функционализм Э.Геллнера; 2) в процессе
1 Использована терминология Б.Г. Капустина из статьи «Что такое политическая философия?» 4.3 - «Полис» №2 1997.
исследования группы как объекта/ субъекта терпимости - социальный конструктивизм Б.Андерсена (основательно разработанный в отечественной литературе В.Тишковым и В.Малаховым).
Цель и задачи исследования
Цель диссертационного исследования состоит в осмыслении толерантности как политической категории и предполагает решение следующих задач:
- критический анализ основных теоретических парадигм либеральной
толерантности с использованием в качестве вспомогательных инструментов
других категорий политической науки (свободы, равенства и справедливости,
разума, различия и др.);
- оценка возможностей трёх современных политико-философских теорий
толерантности в контексте поиска ответов на вызовы современности;
- осмысление специфики отечественных режимов толерантности и
свойственных им теоретических парадигм (примордиального понимания
этничности, конструирования коллективного субъекта и воспроизводства
риторики национально-освободительной борьбы), а также формулирование
перспектив российского общества в сфере межэтнической терпимости.
Новизна исследования проявилась:
1. в прояснении крайне запутанной эпистемологической ситуации,
сложившейся относительно понятия «толерантность», рассматриваемого 1) как
признание и уважение прав и свобод человека, 2) в качестве отношений
господства и подчинения, 3) как явления, противоположного политической
нетерпимости, 4) в качестве ценности воздержания от применения своей силы
во вред принципиально неприемлемому отклонению во взглядах, действиях,
верованиях, 5) как способа отношения к Другому, при котором особенности
частной жизни воспринимаются в качестве безразличных вещей и т.д.;
2. в «конфликтном» политико-философском подходе к толерантности, с
точки зрения которого толерантность — это не отмена борьбы, не
противоположность ей, а ни что иное, как борьба, но в известных границах, которые нельзя определить априорно, поскольку их задает практика борьбы;
3. в рассмотрении либеральной толерантности не только как формы
принятия Другого, но и как формы его политического отчуждения вследствие
того, что либеральная политическая практика терпимости любым путем (в т.ч.
и с помощью подавления) обеспечивает деполитизацию частных различий;
4. в акценте на репрессивность любого режима толерантности, поскольку
1) всякий режим толерантности предполагает навязывание извне идентичности
тем, кого затрагивает соответствующая политика, 2) позитивная концепция
терпимости стимулирует формирование коллективного субъекта «изнутри», и
3) каждая рассмотренная либеральная версия толерантности предполагает
наличие исключённых, а объекты терпимости инкорпорируются на
определённых условиях, устанавливаемых доминирующей группой.
Теоретическая и практическая значимость работы
Проведённое исследование позволяет не только заполнить теоретические пробелы в изучении исторической трансформации идеи толерантности, но и обозначить прикладные перспективы этой категории в условиях поздней современности. В диссертации изучение классических теоретических моделей терпимости пересекается с рассмотрением некоторых современных политических вызовов традиционным концепциям толерантности: борьбы мусульман за право ношения платка представительницами группы в государственных учреждениях светского государства, конфликта групповых и индивидуальных прав в судебной практике современных либеральных стран, политического исключения трудовых мигрантов и др.
Теоретическая значимость работы состоит в дополнении научных представлений о толерантности и развитии её проблемно-теоретического поля.
Практическая значимость диссертации заключается в том, что её результаты могут быть использованы как в учебном процессе, так и для выработки политических стратегий терпимости и технологий урегулирования социальных конфликтов.
11 Апробация результатов исследования
Основные положения и выводы диссертации получили освещение в ряде
публикаций, использовались автором при чтении лекций на факультете
политологии Государственного университета гуманитарных наук (ГУГН) и
факультете журналистики Международного Университета (МУ в Москве).
Кроме того, значительную часть материалов, вошедших в текст настоящей
работы, диссертантка использовала во время поездок в качестве эксперта
Международного института гуманитарно-политических исследований для
проведения круглых столов по межэтнической толерантности в 2002-2003 годах
в Тверском, Елецком, Волгоградском университетах, Калужском
педагогическом институте.
Доклады с изложением основных идей диссертации были сделаны на следующих научных конференциях и симпозиумах:
Двенадцатом симпозиуме «Пути России: 20 лет перемен» (Москва, МШСЭН, 21-22 января 2005 года).
Международных Кантовских чтениях (Москва, МГИМО, 25-26 июня 2004 года).
Международной конференции «Переосмысляя Современность -Rethinking Modernity» (Москва, МГУ-МГИМО - МИГПИ, 25-28 октября 2002г.)
Научной конференции молодых обществоведов "Векторы развития современной России" (Москва, МВШСЭН, 19-20 апреля 2002г.)
Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании сектора Истории политической философии Института философии РАН. Структура исследования
Работа состоит из введения, трёх глав, заключения и списка литературы. Диссертация включает три рабочие гипотезы:
1. Об обязанностях как необходимом элементе любой системы права: моральное соглашение относительно общих обязанностей является необходимым элементом существования в едином социуме.
О социально-экономической природе межкулътурных конфликтов. Культурная самобытность в современном обществе сама по себе не является источником конфликта. Источник нетерпимости -конкуренция за ресурсы.
О культурно-ценностной составляющей социальных конфликтов в случае следования стереотипам поведения традиционного общества в обществе современном (постсовременном) и наоборот.
Основные положения, выносимые на защиту
Следуя обширной политико-философской традиции теоретиков «общественного договора», автор считает, что моральное соглашение относительно общих обязанностей является необходимым элементом существования в едином социуме. Рациональная версия морального консенсуса вместо «заключения» «общественного договора» на новых условиях обычно предполагает, что распространение толерантности на те группы, которые ранее были исключены из политического диалога, автоматически вменяет им принятие господствующей системы моральных императивов. Этим объясняется существование различных этапов политического включения (от претензии на членство через гражданское инкорпорирование вплоть до политического членства).
Диссертантка последовательно отстаивает точку зрения, что так называемые «конфликты культур» чаще всего имеют социально-экономическую природу, касаются вопросов доступа к власти и ресурсам. Тем не менее, такие конфликты нередко интерпретируются как межкультурные либо «конфликты цивилизаций», что приводит к прямой спекуляции риторикой терпимости и дальнейшему нарастанию социальных противоречий. По справедливому наблюдению В.Малахова, когда социальная стратификация частично совпадает с культурной (расовой, этнической), возникает стремление истолковать неравенство в культурных категориях.
По мнению автора диссертации, борьба за символическое признание группы в конечном итоге ведётся ради изменения принципов распределения
социального капитала. Идея толерантности и концепт особых коллективных прав, на основании которых группы отстаивают престиж и легитимность своего положения, нередко позволяют традиционной ценностной системе использовать современную систему ценностей для получения дополнительных ресурсов и укрепления группой идентичности. 4. В диссертации доказывается, что особенностью России (несмотря на внешние признаки современного государства) является сохранение традиционной ценностной матрицы с такими её атрибутами, как: 1) восприятие власти как собственности, 2) снисходительное отношение к нарушению формальных законов (широкое «поле терпимой противозаконности», невозможное в государстве с устойчивыми институтами частной собственности), 3) восприятие терпимости не как отношений между группами, а как государственной политики в адрес групп, являющейся произвольно даруемой привилегией, но не правом.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обосновывается актуальность избранной темы, описывается современное состояние её научной разработки, формулируется цель и основные задачи исследования, определяется его методологическая основа, анализируется научная новизна работы и её научно-практическое значение.
В первой главе автор проводит анализ классических концепций толерантности (Джона Локка, Иммануила Канта и Джона Стюарта Милля), определяет, что является её основанием (естественный разум, универсальный разум и общественная польза), почему она есть добродетель политического режима, обозначает границы терпимости. Рассматривает возможности каждой из концепций терпимости с точки зрения реализации основных социальных ценностей (свобода, равенство, справедливость), фиксирует противоречия классических концепций толерантности. Изучение теоретических моделей в первой главе пересекается с выдвижением диссертационных гипотез и рассмотрением практических вопросов, например, борьбы мусульман за право
ношения платка представительницами группы в государственных учреждениях светского государства или на пятницу в качестве выходного дня.
Во второй главе исследования диссертантка обращается к тем вызовам, которые Современность поставила перед классическими концепциями толерантности. Речь пойдёт о так наз. «массовом обществе», в котором, с точки зрения некоторых теоретиков, нет места альтернативному мнению и оппозиционность исчезает как таковая; о процессах глобализации, которые приводят к неслыханной до сих пор трудовой мобильности, в результате которой представители традиционного общества попадают в общество современное; о культурном партикуляризме; а также об экономической детерминации индивида, вследствие которой исчезает сфера политического.
Начиная с 1965 года (выход в свет статьи Герберта Маркузе «Repressive Tolerance») и 1971 года (опубликование Джоном Ролзом своей «Теории справедливости») в научном сообществе Запада не прекращаются политико-философские дебаты о толерантности. В рамках этих дискуссий, в качестве ответов на вызовы Современности, сформировались три модели терпимости: либерально-деонтологическая (Джона Ролза и Рональда Дворкина), мультикультуралистская (Уилла Кимлики, Чарльза Тейлора, Майкла Сэндела) и «солидаристская» (Майкла Уолцера, Юргена Хабермаса и Сейлы Бенхабиб).
Нами эти модели рассматриваются во второй главе в качестве толерантности «абстрактного нерефлектирующего мы» (либералы-деонтологи) и «ситуированного нерефлектирующего мы» (мультикультуралисты). Демонстрируются различия между пониманием в каждой из них свободы, равенства и справедливости. Приводится описание того, как меры по преодолению структурного неравенства меньшинств подрывают само основание одной из трактовок справедливости - принцип либерального равенства. Диссертантка дефинирует деонтологическую модель как консенсусную терпимость, а мультикультуралистскую - как терпимость множества консенсусов. «Солидаристская» модель нами представлена как попытка синтеза двух вышеперечисленных моделей с помощью идеи
солидарности. После демонстрации неадекватности политфилософских ответов проблемам Современности, мы переходим к постлиберальной перспективе толерантности «ситуированного рефлектирующего мы».
Третья глава диссертации посвящена российской специфике. Автор описывает исторически сложившиеся в России модели терпимости и раскрывает ресурс каждой из них в урегулировании межгрупповых конфликтов, освещает ситуацию, благодаря которой политическая практика терпимости в России становится не только способом преодоления, но и источником конфликтов, анализирует укоренившиеся методологические установки и парадигмы мышления, а также связанные с ними стереотипы политического действия. Импульсом для теоретических размышлений на этот счёт стал феномен укрепления этноцентричного сознания вследствие мер позитивной дискриминации на западе и некритического насаждения западной либеральной категории терпимость в эпоху демократизации России.
Изучение феномена реактивной толерантности при освещении современной российской политической действительности помогло обозначить довольно широкое поле для прогнозов относительно последствий избранных политических стратегии толерантности, которые, большей частью, ведут к усугублению тенденций, разрушительных для российской государственности.
В заключении подводятся основные итоги исследования, излагаются общие выводы и обозначаются перспективы дальнейшего исследования.
Локк о терпимости, её пределах и основаниях
Исторически категория толерантности проложила себе путь в классическую либеральную теорию через разработку Джоном Локком темы терпимости в религиозной сфере. С точки зрения Б.Капустина, который в своих статьях не раз обращался к взглядам Локка на данную проблему, основное практическое значение идеи толерантности заключается в том, что она может положить предел некоему нестерпимому политическому насилию.
В политике необходимо обосновывать границы, за которыми действует не толерантность, а безжалостное подавление, и либерализм, как любая
серьезная политическая теория, начинается с этого. У Локка четко обозначены и те «границы произвола и покорности», о которых, следуя «моде на терпимость», впоследствии нередко забывали. Они обусловлены тем же, чем и вся его теория веротерпимости, в основании которой лежит «нравственный принцип» или «закон природы», познаваемый с помощью «светоча разума».
Классифицируя «мнения и поступки» людей, Локк признает имеющим «абсолютное и всеобъемлющее право на терпимость» то, что он обозначает как «спекулятивные мнения и вера в Бога».14 Описание объекта «совершенной терпимости» выглядит у него следующим образом: люди могут иметь собственные религиозные убеждения, самостоятельно выбирают место, время и способ поклонения Богу, не терпя в этих делах «препон и вреда» от других. Основная идея Локка состоит в том, что правитель не может навязывать подданным религиозных убеждений и, более того, призван ограждать их от какой-либо нетерпимости в этой сфере.
В наше время, когда проблема насильственного обращения в какую-либо веру или ограничения определенной категории верующих в правах во всём мире (кроме нескольких стран) утратила актуальность и в понятие терпимости (со стороны государства, окружающих) вкладывается иной смысл, подразумевающий особое отношение, предоставление специальных условий, проблема границ толерантности (по Локку - «пределов произвола и покорности») приобретает особую актуальность.
Для формулировки явлений, выходящих за пределы терпимости, попытаемся выдвинутые Локком аргументы в пользу тезиса о том, что различные способы вероисповедания, а также практические принципы и мнения имеют право на терпимость, сформулировать «от противного». При этом никак не удастся обойти причин терпимого отношения: (1) богопочитание отнесено Локком в разряд действий, не «возмущающих покой общества», не создающих «опасность и угрозу миру государства» и потому долженствующих восприниматься терпимо15; (2) практические мнения, касающиеся брака, вопросов распоряжения собственностью, и вытекающие из них действия, с помощью которых люди упорядочивают отношения, равно как и прочие «безразличные (т.е. не имеющие отношения к религии) вещи», с точки зрения Локка, имеют право на терпимость «в той степени, в какой они не ведут к беспорядкам в государстве и не приносят обществу больше вреда, чем пользы»16; (3) право на терпимость в церковных культах имеет, по Локку, все то, что является приемлемым в обычной жизни: «позволенное на пиру позволено и для богослужения», позволенное «в государстве не может быть запрещено правителем для церкви».17 Так мы приходим к примату государства в мирских и церковных делах. И сам Локк делает вывод о том, что не позволенное в государстве может - и должно - быть запрещено правителем для церкви.
Итак, право на толерантное отношение не распространяется на мнения и вытекающие из них действия, ведущие к беспорядкам и приносящие обществу больше вреда, чем пользы, как и на все, что возмущает покой людей и создает угрозу миру государства. То, что запрещено государственными законами для всех граждан, не может быть объектом терпимости по отношению к какой-то одной категории людей.
Иначе говоря, мнения, которые «направлены на подрыв власти и правительства», правитель, согласно Локку, волен запретить, как и «действия, вытекающие из любого такого мнения».18 Кстати, не что иное, как вопрос о границах терпимости и свободы, послужил Локку поводом выделить конкретный случай, когда допустимо принуждение в отношении людей, «которые требуют для себя права на терпимость»: если в систему их воззрений прочно входят спекулятивные мнения, совершенно разрушительные для общества, которые данными людьми почитаются за основополагающие догматы веры, и если невозможно разрешить одно (богослужения), не допуская распространения другого (разрушительных мнений или действий). С точки зрения Локка, когда люди сбиваются в группы (религиозные объединения или партии), «отмеченные чертами отличия от остального общества», то их следует остерегаться, за ними необходимо надзирать, а при необходимости - и подавлять - для предотвращения неурядиц.19 Выделяя случаи допустимого насилия в отношении требующих права на терпимость, Локк, надо заметить, не забывает упомянуть и об ограничениях на принуждение, причем они у него продиктованы целесообразностью, поскольку для него очевидно, что силой невозможно заставить отказаться от убеждений, а насилие, чаще всего, ведет лишь к сплочению гонимых. Правитель в его теории для того, чтобы не остаться без подданных, «обязан не тревожить или уничтожать некоторых ради спокойствия и безопасности остальных, пока не дознано, есть ли способ спасти всех». Поскольку у Локка существует только одна альтернатива веротерпимости: установление единообразия веры путём физического уничтожения сектантов.
Основанием терпимости у Локка является характерная для его этической философии категория естественного разума, дающего нам представление о некоем моральном законе природы - проявлении божественной воли, представлении о должном, которым люди должны руководствоваться в своих решениях. Основным доказательством существования закона природы (помимо того, что люди способны из существования чувственно воспринимаемых вещей сделать вывод о наличии некоего могучего и мудрого творца) является феномен совести. Философ полагает, что естественный светоч разума дан Богом всем людям, но каждый человек самостоятельно познаёт истину, используя при этом способности, данные ему природой.
Феномен массы и мозаичной культуры
Ханна Арендт, анализируя предпосылки зарождения тоталитарных движений XX века, определила, что «термин «массы» применим только там, где мы имеем дело с людьми, которых... нельзя объединить ни в какую организацию, основанную на общем интересе: в политические партии либо в органы местного самоуправления или различные профессиональные организации».146 Основная характеристика «человека массы» - политическая нейтральность и равнодушие.
Предпосылкой появления масс стало крушение в начале XX века классовой системы, которое разрушило систему общественных связей и партийную систему: «эти партии, организованные для защиты определённых интересов, не могли больше представлять классовые интересы».
В традиционном обществе каждый индивид заполнял собой строго определённое место, занимал некую фиксированную позицию в составе более или менее фиксированной окружающей обстановки, демаркационные линии между организациями и их подструктурами были жёстко определены в пространстве. Присоединяясь к какой-либо организации, человек брал на себя ряд обязательств в обмен на определённое вознаграждение. Эти обязательства и вознаграждения оставались неизменными в течение больших отрезков времени. Таким образом, человек находился в относительно постоянной паутине отношении не только с другими людьми, но и с организационным каркасом.
В Европе социальная атомизация и крайняя индивидуализация людей развились после Первовой мировой войны вследствие инфляции, безработицы и прочих социально-экономических кризисов, стимулирующих отрицательную солидарность. В сложившихся условиях каждый член общества выживал сам по себе и видел в других его представителях, прежде всего, конкурентов. «Массы выросли из осколков чрезвычайно атомизированного общества, конкурентная структура которого и сопутствующее ей одиночество индивида сдерживались лишь его включённостью в класс».149 В Советской России массовое общество было создано благодаря Октябрьской революции, разрушившей сословную структуру общества, а также сталинской политике массового террора, уничтожившей только народившиеся социальные связи граждан молодого государства.
Эрих Фромм объясняет психологические причины формирования тоталитарного сознания тем, что люди «не могут без конца влачить бремя "свободы от"», которая приводит к одиночеству, страху и потерянности, «если они не в состоянии перейти от свободы негативной к свободе позитивной, они стараются избавиться от свободы вообще». Главный путь, по которому это происходит, - обретение ощущения причастности через подчинение вождю в авторитарных режимах или вынужденную конформизацию, преобладающую в режимах демократических.
Массовое общество с помощью средств массовой коммуникации разрушает не только публичную сферу, но и приватное пространство, «не только лишает людей их места в мире, но отнимает у них также защиту их собственных четырёх стен, в которых они некогда чувствовали себя укрытыми», тех стен, где даже те, кого исключила публичность, могли найти «эрзац действительности в теплоте своего домашнего очага внутри границ семьи».
После Второй мировой войны социально-экономические реформы государств «всеобщего благоденствия» помогли преодолеть индивиду в либеральном сообществе то ощущение одиночества и покинутости, которое способствовало его превращению в человека массы. Утилитаристское понимание справедливости привело к наделению граждан, помимо политических, социальными правами, и это таило в себе новые угрозы для свободы (о которых будет сказано в следующем параграфе). Но утилитаристская модель терпимости имела существенное ограничение: автономия индивида и его неподсудность внешним оценкам у Милля предполагали способность к самостоятельным суждениям в смысле свободы не только от физического принуждения и экономической нужды, но и от манипуляции волей. Поэтому процессы омассовления, зарождение которых так тревожило Милля, безгранично усилились, когда к орудиям пропаганды начала XX века - радио, газетам и т.п. - добавилось гораздо более эффективное орудие такой манипуляции - телевидение.
Имперская модель
Американская и Французская революции, установив режимы народного суверенитета, передали власть, которой обладал монарх, «нации». Сформировался новый вид коллективного взаимодействия, означавший общность индивидов, которой приписывалась способность мыслить и действовать сообща. Во многих, самых разных социальных кругах стали считать, что для того, чтобы выполнять некие коллективные действия, суверенный народ должен представлять из себя единство в культурном, историческом и языковом отношении, за политической нацией должна стоять предшествующая ей культурная нация.
Что же делать, если культурная общность отсутствует? Для получения вожделенного единства, для того, чтобы члены политического сообщества могли доверять друг другу, необходимо «переплавить» общество жёсткими и бескомпромиссными мерами. Так рождается политика ассимиляции как продукт Нового времени, закономерный результат демократии западного образца и идеологии национализма.
Майклом Уолцером империи относятся к толерантным режимам на том основании, что их бюрократия чаще всего нейтрально относилась к различиям в образе жизни культурно-религиозных групп, существовавших в этих государствах «на правах автономных или полуавтономных образований» и осуществлявших «самоуправление по значительному числу видов своей жизнедеятельности».272 Какой бы характер ни носили эти автономии, стоящий над ними режим всегда был автократичен, однако зачастую именно благодаря этому устоявшееся имперское правление характеризовалось толерантностью по отношению к инаковости групп. В то же время совершенно очевидно, что подобная автономия замыкает индивида в рамках его родного сообщества, навязывая ему однозначную этнически-религиозную идентичность. Лишь в столице и торговых центрах империй, куда стекались инакомыслящие, еретики, космополиты и т.п. маргинальные личности, социальное пространство, как правило, виделось состоящим из отдельных людей.
Так сложилось исторически, что на протяжении почти всей российской истории в нашей стране была принята имперская модель терпимости. Речь в данном случае идёт лишь о терпимости по отношению к представителям этнических и религиозных групп. И Российская Империя, и Советский Союз осуществляли различного рода репрессии, проявляя при этом нетерпимость к инакомыслящим, чьи воззрения ставили под сомнение легитимность существующей власти. Однако эти формы нетерпимости являются неотъемлемой характеристикой каждого из режимов.
Итак, основной причиной терпимости к меньшинствам в многонациональных империях чаще всего является глубочайшее безразличие метрополии к чужеродному образу жизни. В демократических государствах никогда не удаётся добиться такой же степени толерантности, поскольку введение всеобщего избирательного права и другие демократические институты неизбежно влекут за собой достаточно сильный ассимиляционный эффект. [Подобную нетерпимость отчётливо продемонстрировали, в том числе, недавние трансформации на постсоветском пространстве, когда реализовавшие своё «право на самоопределение» Украина, Молдавия, Грузия отказали в нём Крыму, Приднестровью, Абхазии.] Однако в Российской Империи отношение к меньшинствам стремилось скорее к правому, чем к левому флангу шкалы Майкла Уолцера (отстраненность-безразличие-стоицизм-любопытство-восторженность). «Есть в России одна господствующая народность, один господствующий язык, выработанный веками исторической жизни. Однако есть в России и множество племён, говорящих каждое своим языком и имеющих свой обычай, - писал один из лучших русских публицистов конца XIX века М.Н.Катков. - Но все эти разнородные племена..., лежащие по окраинам великого русского мира, составляют его живые части».275
Политика русификации была скорее редкостью в истории царской России (имевшей отношение, в основном, к «нелояльным» Украине и Польше), чем систематической практикой, поскольку Империя не нуждалась в ассимиляции этнических меньшинств, ибо ее единство обеспечивалось лояльностью подданных короне, а не нации. За последние сто лет так часто воспроизводился образ «тюрьмы народов», что мы вынуждены акцентировать внимание на том, что Российская Империя была одной из самых терпимых империй, предоставлявшей меньшинствам вертикальные каналы мобильности. Быть русским согласно имперской идее XIX века, не означало быть великороссом, малороссом или белорусом по факту этнического происхождения или православным по вероисповеданию, быть русским - означало быть верноподданным Императора Всероссийского.
Российская элита имперского периода формировалась из деятелей самого различного этнического происхождения (несмотря на то, что в «племенном составе» населения Европейской России к 70-м годам XIX столетия этнические русские составляли абсолютное большинство - 72,5%), а то, что подданные с фамилиями Бенкендорф, Багратион, Лорис-Меликов или Гильфердинг именовались русскими, никому не резало слух. Этнический образ жизни в то время (например, калмыка) был, скорее, способом хозяйственной деятельности. Если родитель хотел включения своего ребёнка в имперскую элиту, то он посылал его учиться, например, в Ставропольскую гимназию, Санкт-Петербургский университет. Это был сознательный выбор, оставляющий этничность в сфере приватного, порождающий русскую интеллигенцию с различными этническими корнями.
Во второй половине XIX века царское правительство проводило на Кавказе и, в особенности, в Туркестане достаточно гибкую политику, основанную на уважении к традиционному укладу жизни населения и сохранении в ходе проведения реформ традиционных политических и социальных структур.
Демократическая Россия ельцинского периода по терпимости к иному образу жизни также вполне может быть сравнима с древней Александрией или Османской империей с их системами миллетов. Всё, что требовалось от руководства субъектов федерации - это формальное признание протектората Москвы. Федеральные власти закрывали глаза на то, что принимаемые после провозглашения суверенитетов региональные правовые акты вступали в очевидное противоречие с российским законодательством. Эйфория поспешного изобретения культурных отличий приводила к правовым казусам, например, парламент Калмыкии всерьёз обсуждал законодательное разрешение многоженства. Доминирующим направлением в развитии культуры стал своеобразный фундаментализм (как обращение к истокам) и меры по закреплению статуса «коренных» языков.
Похожие диссертации на Толерантность как категория политической теории
