Стратегии исследования в социально-гуманитарных науках: философско-эпистемологический анализ Гусева Ирина Ивановна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Стратегии социально-гуманитарных наук в философском ракурсе: традиции и современность с. 39 - 132

1.1. Генеалогия социального в европейской философии: онтологический фундамент социально-гуманитарных наук с. 39 — 69

1.2. «Другая социальность»: стратегии исследования общества в контексте философии различия с. 69 — 100

1.3. Образы социально-гуманитарного знания в традициях русской мысли с. 100—132

Глава 2. Стратегии исторического исследования в философской рефлексии и научной практике с. 133 -217

2.1. Микроистория как исследовательская стратегия с. 137— 172

2.2. Постмодернистская парадигма в историографии: философско-эпистемологические уроки с. 172-217

Глава 3. Современная социология в зеркале философско-эпистемологической рефлексии с. 218 — 276

3.1. Соотношение микро- и макростратегий исследования: социология после «феноменологического поворота» с. 218- 244

3.2. Стратегии социологии в постмодернистском контексте с. 244 — 265

3.3. Биографическая стратегия как выражение гуманизации социологии с. 266 — 276

Заключение с. 277 — 289

Библиографический список с. 290 - 334

• Генеалогия социального в европейской философии: онтологический фундамент социально-гуманитарных наук
• Образы социально-гуманитарного знания в традициях русской мысли
• Постмодернистская парадигма в историографии: философско-эпистемологические уроки
• Соотношение микро- и макростратегий исследования: социология после «феноменологического поворота»

Введение к работе

Остаётся ли философия, на путях вхождения в постсовременность лишившаяся притязаний быть «зеркалом природы», зеркалом науки? Или в постмодернистском ракурсе она может существовать лишь в жанре наставления, комментария, ремарки к Тексту культуры?

Целью данной работы является исследование «взаимного насыщения» философии и социально-гуманитарных наук: как изменившиеся образы социального в философии повлияли на стратегии социально-гуманитарных наук, и как изменение стратегий исследования в этих науках запечатлелось в формировании новых образов социальной реальности в философской рефлексии. Речь идёт о рефлексивной деятельности двойного рода: с одной стороны, социально-гуманитарные науки «смотрятся» в зеркало философии и «примеривают» на себя определённые философские концепции и построения, узнавая или не узнавая себя в образах философии и эпистемологии; с другой — сама философия оказывается перед «зеркалом» социально-гуманитарных наук и, вглядываясь в него, стремится проверить жизнеспособность своих интуиции и проектов.

Известный отечественный историограф, культуролог, философ Е.Б.Рашковский, размышляя о невозможности полной «конвертируемости» между философским умозрением и теоретическими обобщениями в сфере конкретно-научных исследований, отмечает: «Стержневая, метафизическая проблематика философии сама по себе неразменна, но присутст-

вие этой проблематики в міре частных наук, некоторая оглядка учёных на эту проблематику... не только удостоверяет методологическую насущность философии для любой из развитых наук, но, более того, взаимно насыщает и частные науки, и самое философию тем, что Гуссерль называл "человеческим смыслом"» .

Начиная со второй половины XX в. и с особенной интенсивностью в последней его четверти социально-гуманитарные науки проходят через серию различных «поворотов». Среди них в академической литературе наиболее часто упоминаются антропологический, лингвистический, культурный, прагматический, постмодернистский, семиотический и др. Эти события, повлекшие за собой коренные качественные изменения в способах производства, передачи и представления научного знания, получили общее название «поворота», или «революции» в гуманитаристике. Влияние этих перемен на характер научной рациональности и специфику стратегий исследования в социально-гуманитарных науках и образует проблемное поле данной диссертационной работы.

***

В своё время Мишель Фуко размышлял над серьёзными проблемами с самоидентификацией социально-гуманитарных наук, обусловленными, с одной стороны, их генетической вторичностью по отношению к естествознанию, неуверенностью в собственной научной легитимности, с другой -претензиями на всеобщность, порождаемыми во многом неотъемлемо присущей им установкой на изменение реальности. Он подчёркивал, что «непреодолимое впечатление расплывчатости, неточности, неопределённости, которое производят почти все гуманитарные науки, является лишь поверхностным следствием того, что даёт возможность им определиться в их по-

¹ Рашковский Е.Б. На оси времён. Очерки по философии истории. М., 1999. С. 6.

зитивности»². О «хрупкости» и «недолговечности» гуманитарных наук, об их стремлении создать «иллюзию божественной истины», уже давно запёчатлённой в языке литературы, писал и Ролан Барт. Между этими размышлениями Фуко и Барта и сегодняшним состоянием наук о человеке и обществе пролегли события, которые теперь принято называть «поворотом», «кризисом» или даже — по аналогии с известными политическими собы-тиями начала 1990-х гг. — «бархатной» революцией в гуманитаристике . Пьер Нора, соотечественник Фуко и Барта, руководитель проекта «Франция - память», сформулировал суть произошедшего следующим образом: «Идея внутреннего единства и вера в возможность объединить все социальные науки в единое целое распалась на всех уровнях... Главное измерение кризиса - сомнение в экспертизе, научности и единстве социальных наук, а также в возможности социальных трансформаций»⁴.

В рамках проекта Модерна в европейской культуре социально-гуманитарным наукам всегда отводилось особое место: они должны были не просто объяснять и прогнозировать, как естествознание, но и создавать теоретическую основу для совершенствования и радикального обновления общества. Поэтому значение их кризиса выходит далеко за рамки научного сообщества и связано с глубинными изменениями культуры и общественного сознания.

Кризис наук о человеке и обществе - это одно из ярких проявлений кризиса цивилизации, основанной на безусловной вере в линейный прогресс, это выражение утраты иллюзий, связанных с построением идеального общества. В общественном сознании социальная концепция уже не предстаёт как «несущая свет Разума и Прогресса критика обыденного, до-

² Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М., 1977. С. 451.

³ См.: Пушкарёва Н.Л. От «His-story» к «Her-story»: рождение исторической фе-
минологии // Адам и Ева: Альманах тендерной истории. М.; СПб., 2003. С. 367.

⁴ Цит. по: Хапаева Д. Герцоги Пятой республики // Новое литературное обозре
ние. 2004. №67 (3). С. 24.

научного социального знания, как квинт-эссенция просвещенного сознания, воплощенного в "единственно верной теории"»⁵. Пространство социально-гуманитарных наук объединяет теперь не высокий моральный пафос, свойственный прежним «наукам о духе», а практические, вполне конкретные задачи, которые могут быть решены только на основе методов, опыта и возможностей, присущих именно этой сфере познания. Однако это состояние отнюдь не даёт поводов для пессимизма: любое бифуркационное пространство чревато новыми возможностями.

В дискуссиях о будущем социально-гуманитарных наук довольно отчётливо просматриваются три тенденции . Оптимистический взгляд базируется на незыблемой уверенности в значимости социально-гуманитарных наук для человека и общества, невзирая на все общественные и научные катаклизмы. Этот оптимизм основан на непреходящей актуальности изучаемых этими науками проблем независимо от конкретных форм их проявления. Пессимистическая тенденция рассматривает современный кризис социально-гуманитарных наук чуть ли не как предвестие их агонии. В наиболее экстремальном выражении это умонастроение находит своё воплощение в пророчествах о «конце социального» и упразднении связанной с ним когнитивно-интеллектуальной территории. И наконец сторонники «средней позиции» склонны оценивать современное состояние социально-гуманитарных наук без излишнего драматизма, полагая, что их сегодняшние проблемы - всего лишь один из необходимых этапов их развития и уже виден «свет в конце тоннеля».

Новую ситуацию в социально-гуманитарном знании называют то «антропологическим поворотом», то «прагматическим поворотом», то

⁵ Смирнова Н.М. Когнитивные практики в цивилизационном измерении // Зна
ние в связях социальности // http:/www2. usu. ru/philosophy/soc phil/rus/texts/knowledge.
html

⁶ См.: «Тайные обряды малых народов» (Дискуссия о будущем социальных наук
в Санкт-Петербурге) //Новое литературное обозрение. 2005. № 72 (2). С. 434.

«возвращением субъекта». Суть же заключается в следующем: в фокус исследования попадает множество жизненных миров и индивидуальных траекторий. «Возвращённым субъектом» становится и сам исследователь. Важнейшим итогом «поворота» в социально-гуманитарных науках стало изменение образов социальности и соответствующих им исследовательских стратегий.

Актуальность темы диссертационного исследования обусловлена необходимостью переопределения места социально-гуманитарных наук, прошедших за последние десятилетия через серию различных «поворотов» и «вызовов», в жизни современного общества и человека. Трансформировалась социальная реальность, изменились модели, её отображающие, соответственно, произошли серьёзные изменения в стратегиях исследования этой реальности. Распад социальной реальности на различные поля и анклавы, умножение типов индивидуального опыта, плюрализм повседневных практик привели к возрастанию научного интереса к локальным формам бытия социального. Образ общества в реалиях постмодерна со свойственной ему онтологической неопределённостью, поливариантностью требует релевантной ему методологии. Новые способы воспроизводства социальности, новые механизмы социальной интеграции и социального контроля приводят к формированию способов научной репрезентации, существенно отличающихся от тех, которые коррелировали с цивилизационными практиками эпохи Модерна.

По мнению многих учёных, одна из главных причин кризиса — разочарование в «больших» социальных теориях. Часто происходит отождествление концептуальной модели очень высокого уровня обобщений с представлением о том, какой должна быть социальная теория вообще. Напрашиваются аналогии с ситуацией в естествознании на рубеже XIX - XX вв. Тогда крушение парадигмы классической физики привело к тому, что подверглись радикальному переосмыслению фундаментальные понятия,

на которых зиждилась наука о природе, - понятия объективности и реальности. То же самое происходит сейчас в познании общества. То, с чем столкнулись ныне социальные теоретики, напоминает один из уроков революции в физике столетней давности: представления о том, какой должна быть научная теория, исторически изменчивы; эталоны научной рациональности не вечны, со временем они уступят своё место новым стандартам научного мышления. Поэтому судьба социальных концепций мега-уровня может быть уподоблена судьбе классической механики. Последняя пережила серьёзный кризис после создания эйнштейновской концепции относительности, однако представления о мире, основанные на принципах программы механицизма, не исчезли: стало ясно, что они справедливы лишь в определённых пределах. Изменились представления не только о природе, но и о самих возможностях и границах нашего познания, о том, чего мы вправе ожидать от научной теории и какие ожидания ни одна -самая замечательная теория — оправдать не в состоянии. Поэтому крушение теоретических «империй», очень тесно переплетённых с идеологией, отнюдь не означает деструкцию социальной теории вообще.

Возникает проблема адекватности стратегий исследования онтологическим основаниям - в данном случае цивилизационным практикам. Глобальные социальные концепции прошлого «являются элементами того образа социального знания, который соответствует экономически и социально стабильному гражданскому обществу с развитым средним классом -менталитету Модерна»; их основными несущими конструкциями выступа-ли принципы фундаментализма, редукционизма и эссенциализма . В отечественной литературе отмечена корреляция разочарования в глобальных

Смирнова Н.М. Когнитивные практики в цивилизационном измерении // Знание в связях социальности // http:/www2. usu. ru/philosophy/soc phil/rus/texts/knowledge. html

социальных теориях с разрушением методологических подходов, основанных на этих принципах⁸.

Итак, разрушение определённых образов социальности и связанных с ними теорий и методологий не тождественно «смерти» социального вообще и отказу от каких бы то ни было социальных концепций. Очень показательна в этом смысле судьба модели так называемой структурной социальности, в которой социальные структуры рассматривались наподобие помещений и перегородок, т.е. использовались прежде всего пространственные образы социальности⁹. Идеи классификации и систематизации -атрибуты классической науки - первоначально стали несущими конструкциями в складывающемся социально-гуманитарном знании. Неслучайно когнитивным идеалом в эпоху XVIII в. выступала таблица: «Создание "таблиц" - одна из огромных проблем научной, политической и экономической технологии XVIII века... В XVIII веке таблица - одновременно и техника власти, и процедура познания»¹⁰.

Одной из лучших иллюстраций понимания социальности в классической науке является знаменитый образ «комода из красного дерева», предложенный Л. Февром. Подобно ящичкам из этого комода располагаются социальные структуры . Неудивительно, что так популярны были стратифицированные образы социального, причём социальная обусловленность понималась как внешняя детерминация знания политической ангажированностью, экономическими интересами, идеологией.

См.: Кемеров В.Е. Знание — социальная связь // Знание в связях социальности // http:/www2. usu. ra/philosophy/soc phil/rus/texts/knowledge. html

⁹ См.: Там oice.

¹⁰ Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999. С. 216 - 217.

¹' Г. Башляр отметил, что метафора ящика у А. Бергсона и бергсонианцев воспроизводится «с целью разоблачения стереотипных идей», выступая образом окостенелости застывшего, омертвевшего мышления. В топоанализе самого Башляра, в его «поэтике пространства» ящик, шкаф занимают совсем другое место: это «органы тайной жизни души». См.: Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства. М., 2004. С. 79 - 81.

В 1970-е — 1980-е гг. резко нарастают процессы, в результате которых стало уже невозможно рассматривать знание как обезличенную реальность; начинает происходить персонификация социальности, опосредующей знание. Крушение трактовки социальности как надындивидуальных структур и породило ощущение деструкции социальности вообще: «Деструкция социальности в этом контексте представлялась прежде всего как распад или демонтаж больших квазивещественных структур, разделяющих и связывающих индивидов, поглощающих их энергию, приспо-сабливающих (социализирующих) их к своим функциям» ". Однако такая форма социальности, возобладавшая в дискурсе Модерна, отнюдь не исчерпывает всей её многомерности. И вновь возникают ассоциации с революцией в естествознании на рубеже XIX — XX вв.: отождествление материи с одним из способов её бытия и впоследствии крушение этого, достаточно ограниченного, понимания материи стало одной из главных причин фундаментального кризиса в физике.

На наш взгляд, вызывает серьёзные возражения подход, предложенный отечественными историками А.Ю. Согомоновым и П.Ю.Уваровым, согласно которому возникновение социальности произошло на рубеже XVI - XVII вв. С этой точки зрения общество может существовать без социального. Социальность, утверждают данные авторы, — это исторический проект: «Общество в него когда-то вошло и вполне возможно когда-то выйдет» . Происходит отождествление социальности эпохи становления Модерна с социальностью вообще. Действительно, эта эпоха стала рубежной в развитии европейской культуры. Она дала мощный импульс рефлексии по поводу общественных отношений, вызвала к жизни знаменитые доктрины, идеологии, концепции. Но эти её специфические черты отнюдь

Кемеров В.Е. Указ. соч. ¹³ Согомонов А.Ю., Уваров П.Ю. Открытие социального (парадокс XVI века) // Одиссей. 2001. С. 212.

не дают оснований утверждать, что именно такой и только такой должна быть социальность как таковая.

Итак, социальность не исчезла, но это, по выражению В.Е. Кемерова, "другая социальность". Поворот к "другой социальности" выражается, в частности, в интенсивном исследовании повествовательных стратегий — одном из генеральных направлений современной гуманитаристики, в котором производство социальности рассматривается через призму риторических приёмов. Исследование микромеханизмов становления социальности — столкновения индивидуальных жизненных траекторий и образования на их пересечении новых миров социальной коммуникации и действия — ещё один способ «прочтения» социального.

В качестве альтернативы настроениям, предвещающим скорый «конец социального», предлагается новый образ социальности, построенной не на едином фундаменте, а разнородной и множественной: «Такая социальность требует другой онтологии бытия, гетерологии, для которой принципиально важной оказывается идея различия». В этой онтологии принцип иерархии перестаёт быть смыслообразующим, следовательно, различие «фундаментальных» и «региональных» социально-гуманитарных дисциплин утрачивает своё значение. Каждая наука приобретает по сути маргинальный статус, поскольку она «выставлена к собственной границе и существует как пограничная область знания»¹⁴.

Идеи дискретности, гетерогенности, мозаичности реальности на уровне методологической рефлексии воплощаются в таких установках и принципах, как необходимость смены «фокусных» расстояний, варьирование масштаба наблюдения, сочетание различных исследовательских стратегий, толерантность к иным познавательным логикам. Конкурирующие концепции, парадигмы, картины мира находятся в отношениях взаимодействия, притяжения и отторжения, но не в отношениях взаимного исключе-

¹ Философия и интеграция современного социально-гуманитарного знания (материалы «круглого стола») //Вопросы философии. 2004. № 7. С. 17.

ния, как это было во времена классической науки. Однако при этом не стоит забывать о том, что классическая рациональность — это ценность культуры, её принципы и регулятивы в определённых пределах работают и сегодня. Современная рациональность, по определению B.C. Швырёва, носит «проектно-конструктивный характер», формирует познавательную деятельность «в ситуации взаимодействия гетерогенных позиций», при этом одни тенденции в изучаемом предмете «гасятся», другие, наоборот, усиливаются¹⁵.

Ещё одна тенденция преодоления кризиса связана с изменением акцентов в связке «социальное - гуманитарное». В широком смысле слова все науки, изучающие общество, культуру, человека как общественное существо, называют социальными. Так, во Франции понятие «социальные науки» употребляют именно в таком - широком смысле, включая в них и историю, и даже философию. Но существует и другая традиция: внутри корпуса обществозна-ния отличать социальные науки в узком смысле слова (например, экономику, социологию) от гуманитарных дисциплин (истории, культурологии, антропологии).

Существует несколько точек зрения относительно критериев разделения наук на социальные и гуманитарные. Во-первых, по предмету исследования. С этой точки зрения удел социальных наук — структура общества и его законы, а гуманитарных — индивидуализированный человеческий мир. Во-вторых, по методу исследования. Критерием различия в данном случае является ставшая уже хрестоматийной - и в определённом смысле даже одиозной - дихотомия «объяснение - понимание». Наконец разделение, основанное на корреляции предмета и метода. Нам представляется обоснованной точка зрения, сформулированная В.Г. Федотовой: решающим критерием выступает доминирующая исследовательская программа. В этом случае «к социальным наукам следует

См.: Там же. С. 31.

отнести те, которые используют натуралистическую программу с присущей ей моделью объяснения, разделением субъект-объектных отношений.

Гуманитарными науками будут называться те, которые применяют куль-тур-центристскую исследовательскую программу с характерным для нее устранением субъект-объектного противостояния и использованием понимающей методологии»¹⁶. Один и тот же объект может стать предметом исследования как гуманитарной научной дисциплины, так и социальной — в зависимости от того, что окажется на первом плане: смыслы, ценности, «субъектность» самого объекта или закономерности общественного развития. Поэтому граница между социальным и гуманитарным в современной науке является размытой, скользящей. Об этом свидетельствует возникновение таких научных направлений, как историческая социология, социальная история, гуманистическая социология, гуманистическая психология. Как показывает практика современных научных исследований, представители социально-гуманитарных дисциплин и не стремятся укреплять эту границу: ведь «смысл достижения гуманитарной адекватности состоит в том, чтобы к одному и тому же объекту подходить с точки зрения двух стратегий, обеспечивающих одновременную работу натуралистической и культур-центристской программ»¹⁷. Хотелось бы ещё добавить следующее: по нашему мнению, именно выбор исследовательской стратегии позволяет сделать или «социальный», или «гуманитарный» акцент в этом очень трудно разделяемом целом.

Отметим, что стирание грани между социальным и гуманитарным знанием, соединение в середине XX в. традиционно гуманитарных дисциплин (например, истории) и аналитических социальных наук многими авторитетными учёными и у нас, и на Западе рассматривается как безусловный шаг вперёд¹⁸.

¹⁶ Федотова ВТ. Анархия и порядок. М., 2000. С. 134. ^Х1 Там же. С. 138.

¹⁸ См., напр.: Иггерс Г. История между наукой и литературой: размышления по поводу историографического подхода Хейдена Уайта // Одиссей. 2001. С. 142.

Степень разработанности проблемы

Проблемы специфики социально-гуманитарного знания, его статуса и роли в современной науке и культуре открываются в разных ракурсах.

Метаморфозы в науках о человеке и обществе, начавшиеся со второй половины XX в., невозможно понять, не обратившись к истокам - программам социально-гуманитарных наук эпохи Модерна, в которых воплотилась грандиозная работа по генеалогии социального, проделанная корифеями социально-философской мысли: К. Марксом, Ф. Ницше, Э. Дюрк-геймом, М. Вебером.

С самого начала философско-эпистемологической рефлексии по поводу «наук о духе» традиционной стала тема взаимоотношения естественнонаучного и социально-гуманитарного подходов в науке. Проблемам различия и взаимодействия естествознания и социально-гуманитарного знания, специфики «наук о духе» посвящены исследования классиков западной философской мысли: В. Дильтея, В. Виндельбанда, Г. Риккер-та, Э. Гуссерля, М. Вебера, Х.Г. Гадамера, Т. Ад орно, К. Поппера. Построение и обоснование программы социально-гуманитарных наук, их методологического фундамента занимает значительное место в творчестве русских мыслителей: А.С. Лаппо-Данилевского, Г.Г. Шпета, Л.П. Карсавина, М.М. Бахтина, М.И. Кагана.

Особое место занимает заявленная основателями баденской школы неокантианства В. Виндельбандом и Г. Риккертом тема взаимоотношения ценностей и знания в социально-гуманитарных науках. Проблемы ценностного бытия человека как основания парадигмы социально-гуманитарного знания интенсивно исследуются современными отечественными философами (В.Б. Устьянцев, В.П. Барышков, Е.Л. Черткова). Специфику двух культур научного мышления, природу социально-

гуманитарного измерения современной научной рациональности рассматривают В.А. Лекторский, Л.А. Микешина, Ю.И. Борсяков, В.Г. Кузнецов, В.Л. Махлин, М.А. Розов, Г.Л. Тульчинский, B.C. Швырёв, В.Ю. Файбышенко, М.В. Шугуров. Многие исследователи отмечают, что резкое противопоставление естественных и гуманитарных наук было актуально и оправдано в рамках классической науки XIX в. Так, по мнению М.А. Розова, после коренных изменений, которые произошли в науке в XX в., наблюдается методологический изоморфизм естественных и гуманитарных наук. Как это ни парадоксально, с точки зрения данного автора гуманитарные науки в методологическом плане ближе всего к современной физике¹⁹.

Анализируются трансформации объективности в неклассической науке, при этом также сравниваются естествознание и социально-гуманитарное знание (ВТ. Федотова, Е.Н. Ищенко, М.А. Розов). Рассматривается соотношение научного и ненаучного, рационального и вне-рационального в социальном познании (B.C. Стёпин, А.В. Туркулец, СВ. Никитин).

Осмысление специфики социально-гуманитарных наук невозможно без философского исследования их генезиса (М. Фуко, B.C. Стёпин).

Принципиальное значение для исследования стратегий социально-гуманитарного знания имеет изучение науки как социокультурного феномена. Оно связано с именами таких отечественных философов, как М.К. Мамардашвили, B.C. Стёпин, П.П. Гайденко, Ю.Н. Давыдов, B.C. Библер, В.П. Визгин, Е.А. Мамчур, А.П. Огурцов, Л.М. Косарева, Б.Г. Юдин.

Постановка проблемы новой онтологии социальности, неклассических образов социального универсума открывает возможность сформиро-

Розов М.А. О соотношении естественнонаучного и гуманитарного познания (Проблема методологического изоморфизма) // Наука глазами гуманитария. М., 2005. С. 23.

вать подходы, рождающиеся на пересечении эпистемологии и социальной философии . Это открытие «онтологической многомерности» социального, возникновение новых форм бытия социальности в современной культуре и новых способов их познания (В.Е. Кемеров); обоснование необходимости «социальной гетерологии» бытия (Т.Х. Керимов), создания плюралистичного образа социальной реальности (Р. Р. Шарипова); проблема ци-вилизационных оснований исследовательских стратегий социально-гуманитарных наук (Н.М. Смирнова); обоснование программы социальной эпистемологии (Ю.М. Резник).

Влияние постструктуралистско-постмодернистского комплекса на характер научной рациональности и стратегии исследования в социально-гуманитарных науках рассматривается в работах Н.С. Автономовой, В.П. Визгина, И.А. Гобозова, И.П. Ильина, В.А. Конева, Н.В. Мотрошиловой, В.Н. Поруса, Б.И. Пружинина, Г.Л. Тульчинского, М.С. Уварова, В.Н. Гасилина, СВ. Никитина, Е.В. Листвиной.

Возрастание «эпистемологического доверия» к вненаучному социальному знанию, стимулированное феноменологическим поворотом, необычайно актуализировало тему повседневности как предпосылки знаний о человеке и обществе. Исследовательский акцент на концепцию повседневности сделан предшественниками и основоположниками «понимающей социологии»: А. Шюцем, Ч.-Х. Кули, Г. Гарфинкелем, позже - Д. Силверменом, М. Филипсоном. Различные аспекты концепции повседневности и связанных с нею стратегий научного поиска проанали-

Примером плодотворности и эвристичности такого подхода является монография «Знание в связях социальности», подготовленная совместными усилиями специалистов в области эпистемологии и социальной философии. Первые представлены сотрудниками Института философии Российской Академии Наук, прежде всего сектора теории познания, вторые - преподавателями кафедры социальной философии Уральского Государственного Университета. См.: Знание в связях социальности II http:/www2. usu. ru/philosophy/soc phil/rus/texts/knowledge. html

зированы современными исследователями: Б. Вальденфельсом, И.Т. Ка-савиным, Н.Н. Козловой, В.Н. Беловым, Л.А. Савченко, А.В. Худенко.

Анализируются исследовательские программы и структура теорий в социально-гуманитарньгх науках (В.Г. Федотова, О.А. Горбунова, А.В. Юревич, И.В. Стеклова). Особое внимание уделяется конструктивистской парадигме (П. Бурдье, В.А. Лекторский, В.А. Тишков, Е.Г. Трубина, В.Ф. Петренко) и роли повествовательных структур, фигур речи, нарративов в науках о человеке и обществе (Ф.Р. Анкерсмит, Р. Барт, Г. Иггерс, Ж.Ф. Лиотар, П. Рикёр, X. Уайт, Р. Шартье^ С.А. Никитин, Т.П. Фокина, Ю.А. Тюменцев, М.А. Кукарцева, В.И. Стрелков, С. Козлов, Е. Добренко).

Все проблемы, связанные с поворотом в социально-гуманитарном знании, очень рельефно запечатлелись в современном состоянии исторической науки. Эпистемологический анализ этих проблем, представляющий собой чрезвычайный интерес для философских обобщений и интерпретаций, осуществляется в работах зарубежных и отечественных историков и философов: М. Фуко, П. Нора, Г.М. Спигел, Р. Шартье, А.Я. Гуревича, Б.Г. Могильницкого, Л.П. Репиной, Н.Е. Колосова, Н.С. Розова, Н.Л. Пушкарё-вой, Г.С. Кнабе, Д. Хапаевой, Н.Г. Козина, О.А. Лосевой, Г.И. Зверевой, А.Н. Аверюшкина, А.А. Зайченко. Очень значимая в контексте данного диссертационного исследования тема соотношения микро- и макроистории и сопутствующих им поисковых стратегий рассматривается К. Гинзбургом, Дж. Леви, Ле Р.Э. Ладюри, Э. Гренди, Ж. Ревелем, Ч. Тилли, С. Черут-ти, Ю. Шлюмбомом, Ю.Л. Бессмертным, Б.Г. Могильницким, И.М. Савельевой, А.В. Полетаевым.

Очень благоприятной, «насыщенной» средой для философско-эпистемологического анализа основных тенденций научной репрезентации социальной реальности является социологическая наука. Анализ этих тенденций' и основных стратегий исследования представлен как в трудах классиков социологии, так и в работах современных учёных (Э. Дюркгейм,

Ч.-Х. Кули, Г. Гарфинкель, П. Бергер, Т. Лукман, И. Валлерстайн, Н. Эли-ас, П. Бурдье, Э. Гидденс, Д. Силвермен, М. Филипсон, М. Маффесоли, Л. Тевено, Л. Болтански, К.Кнор-Цетина, Ш.-А. Кюэн, М. Вевёрка, Л.Г. Ионии, В.А. Ядов, С.А. Кравченко, А.Б. Гофман). Проблемы социологии в постмодернистском контексте осмысливаются как представителями западного постмодернистско-постструктуралистского комплекса (Ж. Бодрийяр, 3. Бауман, У. Бек, М. Маффесоли), так и российскими социологами (Л.Г. Ионин, С.А. Кравченко, Л.Г. Судас). Соотношение качественной и количественной стратегий в перспективах гуманизации социологии рассматривается А. Сикурелом, П. Бурдье, Ж.-К. Шамборедоном, Ж.-К. Пас-сероном, П. Лазарсфельдом, А. Страусом, В.В. Семёновой, И.Ф. Девятко, А.С. Готлиб, В.Г. Виноградским. Возможности биографического метода и нарративного анализа в социологии исследуются У. Томасом, Ф. Знанец-ким, Н. Дензином, Ж.-П. Альмодоваром, В. Фукс-Хайнритцем, Д. Берто, И. Берто-Уиам, Н.Н. Козловой, В.Б. Голофастом, С. Чуйкиной, Е.Р. Ярской-Смирновой.

Многие исследователи обращают внимание на то, что процессы возникновения, развития и институционализации социально-гуманитарных наук неразрывно связаны с изменениями в понимании природы философии. Н.М. Смирнова в этой связи отмечает: «...конфигурация взаимоотношения философии, специализированного и обыденного социального знания в рамках различных когнитивных проектов в значительной мере детерминирована исторически изменчивым пониманием предмета и задач самой философии..., её культурным статусом в универсуме человеческого знания»" . «Обмирщение» «наук о духе», осознание их своеобразия стали неизбежными следствиями отказа от новоевропейской метафизики, и неклассическая эпистемология, во многом

Смирнова Н.М. Философия, специализированное социальное знание и жизненный мир человека // Наука глазами гуманитария. М., 2005. С. 167 - 168.

инициированная становлением этой новой территории научной рациональности, основана на новом понимании философии, прошедшей через «антропологический переворот» начала XX в.²².

Сам диалог философии и социально-гуманитарных наук строится на иных, чем прежде, основаниях. Сегодня, когда формируются новые образы социального и социальной теории, философская работа заключается не в проецировании на конкретные науки априорных схем, а в анализе эпистемологических сюжетов, «подбрасываемых» самими научными дисциплинами, непосредственно в точках зарождения новых проблем, понятий, исследовательских стратегий. В современных реалиях задача философии по отношению к социально-гуманитарному знанию заключается, по выражению И.Т. Касавина, в «панорамизации проблемы»: философия «вводит набор новых концептуальных ресурсов, она расширяет проблему до панорамы, делает проблему панорамой»" .

Если вернуться к образу «зеркала», то можно сказать, что философия и социально-гуманитарные науки — это не просто взаимно отражающиеся зеркала; это, если бы такое было возможно, зеркала, проникающие в «Зазеркалье» друг друга. Нечто подобное, как нам кажется, описал один из самых талантливых и загадочных гуманитариев нашего времени Карло Гинзбург, размышляя о своём эссе о микроистории как своеобразном автопортрете: «Если это - автопортрет, тогда его моделью являются картины Боччони, на которых улица проникает в дом, пейзаж - в лицо человека, внешнее заполняет внутреннее, "я" проницаемо»²⁴.

Социальность, рассыпавшаяся, словно осенние листья, облетевшие с дерева, в известном образе постмодернистской историографии Фрэнка Ан-

²¹ Си.: Там же. С. 169, 196.

Философия и интеграция современного социально-гуманитарного знания (материалы «круглого стола»). С. 15.

^2А Гинзбург К. Микроистория: две-три вещи, которые я о ней знаю // Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С. 228.

керсмита, не перестала быть предметом научного анализа. Но её «схватывание» возможно в исследовательских стратегиях и техниках, существенно отличающихся от тех, которые доминировали во времена безраздельного господства модели структурной социальности. Это стратегии, адекватные новому образу социальности, построенной не на едином фундаменте, но разнородной и множественной. Стратегии микроанализа, проблематизируя социальную реальность, открывают её новые измерения и ракурсы, формируют дискурсы, адекватные бытию человека в мире постсовременности, в котором индивидуализация становится доминирующей формой социализации личности. Эти дискурсы отличают повышенное внимание к микромеханизмам производства социального, акцент на повествовательных формах, в которых запечатлеваются и часто зашифровываются социальные практики.

Методологическая основа диссертации. Разработка философско-методологических оснований социально-гуманитарных наук начинается в период их возникновения и институционализации и продолжается по настоящее время. Одной из главных методологических установок в программах, связанных с экспликацией генеалогии социального, выступает эпистемологический принцип «подозрения» (К. Маркс, Ф. Ницше, Э. Дюрк-гейм, М. Вебер, М. Фуко, П. Бурдье, М.М. Бахтин). Сутью этого принципа является недоверие к внешним формам проявления социального, стремление проникнуть в глубинные механизмы его производства и воспроизводства.

В русской философской и социально-гуманитарной мысли доминируют методы исследования общества и человека, основанные на представлениях об открытости и незавершённости истории, причастности человека к трансцендентным целям истории и культуры. Приоритетными установками этой методологии выступают проблематизация социальной и исторической действительности; отношение к историческому источнику не как

чисто вещественному свидетельству, а как к смысловой реальности, опосредующей диалог между прошлым и настоящим; отказ от позитивистской абсолютизации методов естествознания в науках о культуре. В современной отечественной философской традиции заметна ориентация на такие методы, которые адекватны «онтологической многомерности» социального.

Из арсенала постструктуралистской философии, оказавшей значительное влияние на обновление стратегий социально-гуманитарных наук, в диссертации рассматриваются и используются такие установки и принципы, как деконструкция, отказ от презентизма и телеологизма, анализ повествовательных структур.

Поскольку значительное место в диссертации занимают философско-эпистемологические проблемы исторической науки, автор опирался также на методы, играющие значительную роль в исторических исследованиях: методологию источниковедения, сравнительно-исторический анализ. Основой для экспликации и анализа эпистемологического статуса микроистории стали историографические и методологические работы К. Гинзбурга, Дж. Леви, Ле Р.Э. Ладюри, Э. Гренди, Ж. Ревеля, С. Черутти, Ю. Шлюмбома. Особое внимание уделено таким методологическим принципам микроисторических исследований, как изменение масштаба наблюдения, деконструкция априорных схем социальной стратификации, принцип неоднородности и динамичности социального контекста, новая трактовка пограничного случая с точки зрения исторической генерализации. Для интерпретации соотношения микро- и макростратегий автор опирался на принцип дополнительности Н. Бора.

Для оценки философско-эпистемологических итогов постмодернистского движения в историописании использовались анализ тропологиче-ских стратегий, идея множественности интерпретаций реальности прошло-

го, установка на отказ от натуралистического подхода к прошлому, про-блематизация субъекта исторического познания.

При исследовании роли микроанализа в социологии акцент делался на те методы, которые дают возможность исследовать производство социального посредством обращения к индивидуальному. Это прежде всего методы и стратегии качественной социологии: этнографическое исследование, «кейс-стади», «обоснованная теория», «устная история», «история жизни». Для анализа стратегий социологии в постмодернистском контексте рассматривались эпистемологические возможности конструктивистской парадигмы, нарративного анализа и биографического подхода.

Методологической основой диссертации также выступают результаты исследований принципов, регулятивов и механизмов производства научного знания вообще и социально-гуманитарного в частности, осуществлённых представителями саратовской школы философии и методологии науки, основанной Я.Ф. Аскиным.

Из междисциплинарных стратегий в социально-гуманитарных науках в диссертации рассматриваются сетевой анализ межличностных взаимодействий, биографический подход, методы нарративного анализа.

Цель и задачи исследования. Целью данного диссертационного исследования является философский анализ эпистемологической специфики определённых типов исследовательских стратегий в контексте «поворота» в социально-гуманитарных науках. В соответствии с поставленной целью в работе выдвигаются следующие задачи:

1. дать обзор основных стратегий социально-гуманитарных наук в исследовательских программах ведущих представителей европейской социально-философской мысли; рассмотреть онтологические основания и главные цели философско-эпистемологических проектов, связанных с экспликацией генеалогии социального; исследовать влияние этих программ на

стратегии и установки, которые играют ключевую роль в современных социально-гуманитарных науках;

2. проследить взаимосвязи между философской интерпретацией проблем социально-гуманитарных наук и их конкретными исследовательскими задачами; проанализировать философско-эпистемологические итоги «поворота» в социально-гуманитарных науках, влияние этого «поворота» на модели социальности и соответствующие им стратегии исследования;

3. рассмотреть корреляцию образов социальной реальности, сформировавшихся в постструктуралистской философии, с ведущими стратегиями социально-гуманитарных наук и исследовать её влияние на обновление этих стратегий; проанализировать соотношение философско-эпистемологической составляющей постструктуралистско-постмодернистского комплекса с направленностью исследовательских стратегий и методологической рефлексией в современной историографии и социологии;

4. рассмотреть традиции русской философской и социально-
гуманитарной мысли в контексте построения и обоснования программы
социально-гуманитарных наук, их методологического фундамента и стра
тегий исследования; эксплицировать и проанализировать стратегии исто
рического исследования как архетипические в российском дискурсе соци
ально-гуманитарных наук; проанализировать влияние идей открытости и
незавершённости истории, «онтологической причастности» человека к
трансцендентным целям истории на стратегии научного исследования; ис
следовать генеральные стратегии литературоведческого варианта русской
гуманитаристики (на примере «эстетики истории» М.М. Бахтина и его
единомышленников по Невельской школе);

5. проследить влияние метаморфоз в социально-гуманитарном зна
нии в целом на изменение стратегий исследования в историографии; обос-

новать эпистемологический статус микроистории и микромасштаба как основы этой исследовательской стратегии; проанализировать взаимосвязь микро- и макроистории; выявить и охарактеризовать основные принципы микроисторических исследований; исследовать взаимосвязь моделей социально-исторической реальности в философской рефлексии эпохи постмодерна с историографической практикой микроистории; рассмотреть проблему исторического нарратива с точки зрения микроистории; исследовать эпистемологические возможности исторической биографии в микроисторическом ракурсе;

6. дать философско-эпистемологический анализ постмодернистского движения в историографии; показать основные направления переосмысления эпистемологических стандартов исторического исследования, инициированные постмодернистским «вызовом»; рассмотреть основные эпистемологические проекты и исследовать стратегии постмодернистской историографии; проанализировать значимость литературных форм в создании исторических нарративов; проанализировать философские и конкретно-научные итоги лингвистического поворота в историописании;

7. проанализировать проблему соотношения микро- и макростратегий исследования в социологии; дать философско-эпистемологический анализ движения микросоциологии, инициированного им эпистемологического поворота и вызванных этим поворотом перемен в стратегиях социологического исследования; рассмотреть актуализацию качественных методов в социологии в контексте микросоциологического и постмодернистского «вызовов»;

8. исследовать стратегии социологии в постмодернистском контексте, рассмотреть их обусловленность трансформациями самой социальной реальности; проанализировать постмодернистский дискурс в социологии с точки зрения ревизии познавательного инструментария социологии Модерна; рассмотреть влияние конструктивистской парадигмы на основные

установки и принципы социоанализа; проследить роль повествовательных стратегий в социологии эпохи постсовременности;

9. исследовать эпистемологический статус биографического метода в социологии; проанализировать онтологические и эпистемологические причины «ренессанса» биографического метода в социологии, его возможности, перспективы и эпистемологические препятствия, встречающиеся на его пути; проследить роль биографического подхода в социологии эпохи постсовременности с точки зрения соотношения микро- и макроперспектив исследования и соответствующих им масштабов анализа.

Объектом исследования являются социально-гуманитарные науки. Предмет исследования — эпистемологическая специфика определённых типов стратегий исследования в контексте «поворота» в социально-гуманитарных науках.

Научная новизна диссертационного исследования определяется разработкой авторской концепции эпистемологической специфики определённых типов стратегий исследования в контексте «поворота» в социально-гуманитарных науках. Автором предложено и обосновано новое направление философско-эпистемологического анализа социально-гуманитарного знания, связанное с исследованием роли микростратегий и диалектики взаимодействия микро- и макростратегий в социально-гуманитарных науках. В центре внимания в данной диссертационной работе находится диалог философии и социально-гуманитарных наук. Автор анализирует, как изменившиеся модели социального в философии повлияли на стратегии социально-гуманитарных наук, и, в свою очередь, как изменение стратегий исследования в этих науках запечатлелось в формировании новых образов социального универсума в философской рефлексии. Дано оригинальное обоснование эпистемологического статуса масштаба как основы стратегии исследования в микроистории и микросоциологии.

Представлен авторский анализ философско-эпистемологических итогов постмодернистского «поворота» в историографии и социологии.

1. Выделены новые аспекты в трактовке исследовательских стратегий социально-гуманитарных наук ведущими представителями европейской социально-философской мысли. Показано, что эти стратегии основаны на онтологии «непрозрачности» социальной реальности и представляют собой разные варианты преодоления этой «непрозрачности». У К. Маркса демистификация социального мира и прорыв к подлинному бытию -задача не только познания, но и практического преобразования мира и человека в движении к трансцендентным целям истории. Ф. Ницше заложены основания эпистемологических проектов, связанных с экспликацией генеалогии социального, названные самим Ницше «школой подозрения». Кредо исследовательской стратегии М. Вебера - объективировать рациональность, растворённую в мире повседневности. У П. Бурдье эпистемологический принцип «подозрения» воплощается в анализе объективации как обязательном условии существования любой социальной науки - в необходимости подвергать научную практику социологической критике.

2. В новом ракурсе рассмотрена проблема стратегий социально-гуманитарных наук в постструктуралистской философии. Выявлены и проанализированы те метаморфозы в стратегиях исследования, которые обусловлены постструктуралистским отказом от образов унифицированной социальной реальности и заменой их на такие её модели, в которых доминируют идеи различия, дискретности, разрыва. С позиций авторского подхода проанализирован вклад Коллежа Социологии в обновление стратегий исследования общества. Рассмотрена концепция М. Фуко как архе-типическая при обсуждении специфики социально-гуманитарных наук. Выявлены и исследованы новые аспекты историографического проекта М. Фуко: осуществлён анализ рационалистической составляющей, фундирующей его концепцию историографии (эпистемологические поиски в об-

ласти истории науки Г. Башляра и Ж. Кангилема); охарактеризованы основные стратегии генеалогической историографии М. Фуко; рассмотрено соотношение его философско-эпистемологических построений с направленностью исследовательских стратегий и методологической рефлексией в современной историографии.

3. С позиций авторского подхода к стратегиям социально-
гуманитарного знания выделены и исследованы новые аспекты в традици
ях русской философской и социально-гуманитарной мысли. Эти традиции
рассмотрены с философско-эпистемологической точки зрения: в контексте
построения и обоснования программы социально-гуманитарных наук, их
методологического фундамента и стратегий исследования. Поскольку цен
тральное место в российском научно-публичном дискурсе всегда принад
лежало истории, особое внимание уделено экспликации и анализу страте
гий исторического исследования. Впервые в эпистемологическом ракурсе
рассмотрены концепции с историософской направленностью как архети-
пические для традиций русской философской и социально-гуманитарной
мысли. Рассмотрено конституирующее влияние историософской состав
ляющей и её онтологического ядра - идей открытости и незавершённости
истории, «онтологической причастности» человека к трансцендентным це
лям истории - на стратегии научного исследования.

4. Предложен новый взгляд на философско-эпистемологическую си
туацию в современной исторической науке: через призму общих проблем,
связанных с «поворотом» в социально-гуманитарном знании. Показано,
что изучение ситуации в историческом познании, осмысление его перспек
тив имеют не только локальное конкретно-научное значение, но позволяют
понять глубинные смыслы трансформаций всего комплекса социально-
гуманитарных наук. Предложен и обоснован оригинальный подход к опре
делению эпистемологического статуса микроистории как исследователь
ской стратегии. Показано, что выбор микромасштаба даёт возможность ре-

конструировать жизненные стратегии, видимые только с очень близкого расстояния, и позволяет посмотреть на прошлое как на переплетение различных возможностей, далеко не все из которых воплотились в действительность. Сделан вывод о том, что за счёт применения особой исследовательской «оптики» микроанализ даёт возможность отказаться от априорных конструкций и посмотреть на социальный порядок как подвижный, открытый, находящийся в процессе становления. Вычленены и проанализированы такие принципы микроисторических исследований, как изменение масштаба наблюдения, деконструкция априорных схем социальной стратификации, принцип неоднородности и динамичности социального контекста, отказ от телеологичности историографии, новая трактовка пограничного случая с точки зрения исторической генерализации. Сделан новый вывод о том, что идеи дискретности и гетерогенности, ставшие атрибутом социальной реальности в философской рефлексии и концепциях социально-гуманитарных наук в эпоху постмодерна, получили своё конкретно-научное воплощение в исследовательской технике микроанализа исторического прошлого. Обосновано, что повышенное внимание к индивидуальному в микроистории - это не пренебрежение к социальным общностям; напротив, индивидуальные поведенческие стратегии рассматриваются в направлении формирования групповой идентичности. Рассмотрено, как решается проблема исторического нарратива с точки зрения микроистории. Показано, что в контексте микроисторического подхода произошло «переоткрытие» эпистемологических возможностей исторической биографии. Проанализированы взаимоотношения микро- и макроистории.

5. С позиций авторского подхода дан развёрнутый философско-эпистемологический анализ постмодернистской экспансии в историографию. Показано, что лингвистический поворот в историописании по-новому поставил одну из ключевых проблем исторического исследования - проблему принципов реконструкции прошлого. Обосновано, что глав-

ным содержанием этого поворота стала интенсивная методологическая рефлексия, направленная на эксплицирование обусловленности исторического исследования нарративными формами. Рассмотрена центральная проблема эпистемологии истории в ситуации постмодернистского «вызова» — проблема исторического нарратива. Выделены и проанализированы новые аспекты эпистемологического проекта Ф. Анкерсмита, основанного на постмодернистской трактовке исторического опыта. Отмечено, что в его основе лежит отказ от «присвоения прошлого» - от позитивистского образа прошлого как вещи или объекта, которым можно обладать, пребывающего в некоем неизменном, законсервированном виде. Показано, что антитезой реифицированному прошлому в концепции X. Уайта выступает обусловленная моральной оценкой исследователя драмы истории игра тропологических стратегий, вызывающая к жизни образы прошлого; у Ф. Анкерсмита это познание прошлого через переживание, открывающееся в опыте ностальгии как матрицы исторического опыта. Сделан вывод о том, что идея неоднородности, дискретности опыта прошлого в постмодернистской историографии сведена к разнообразию дискурсивных стратегий историков.

6. Новым научным результатом является комплексный философско-эпистемологический анализ движения микросоциологии, инициированного им эпистемологического поворота и вызванных этим поворотом перемен в стратегиях социологического исследования. По мнению диссертантки, одной из наиболее заметных тенденций современной социологии является либо акцент на микроракурсе исследования, либо стремление разработать такие стратегии социоанализа, в которых был бы найден баланс микро- и макроперспектив. Отмечено, что проблема соотношения микро- и макростратегий исследования в социологии даёт наиболее мощный импульс для современной рефлексии по поводу предмета социологии, поскольку микроанализ социальных процессов зачастую порождает представление о воз-

можности социологии без понятия общества (социологическая версия проблемы «конца социального»). Показано, что выбор микроракурса в социологии означает установку на изучение конструирования социальной реальности в процессах совместной деятельности и коммуникации людей, действующих в конкретных обстоятельствах, в «мелкомасштабных» социальных ситуациях. Осуществлён новый подход к анализу концепций Н. Элиа-са, Л. Тевено с точки зрения смены микро / макро-ракурсов исследования и обусловленной этой сменой игры познавательных стратегий.

7. Выделены новые аспекты философско-эпистемологического анализа социологии в постмодернистском контексте. Показано, что стратегии исследования социологии эпохи постмодерна определяются соответствующими онтологическими основаниями - изменившимися конфигурациями цивилизационных практик: распадом социальной реальности на различные поля и анклавы, породившем ощущение неопределённости, фрагментарности жизни; утратой социальных связей в больших общностях; плюрализмом жизненных миров. Эти глубинные трансформации, а не постмодернистская мода, привели к тому, что распалось более или менее единое поле социологии. Особо отмечено, что познавательный инструментарий прежней социологии не отброшен - в новых социально-культурных реалиях он подвергнут ревизии. В первую очередь это проблема соотношения качественных и количественных методов в социологии. Проанализировано, как работает одна из заметных составляющих постмодернистского дискурса — конструктивистская парадигма, воплощаясь в исследовательские стратегии социологии (на примере социоанализа П. Бурдье и историко-ситуативного анализа В.А. Тишкова). Рассмотрена роль' анализа повествовательных стратегий в социологии как одной из важных форм реализации исследовательского интереса к субъективной стороне социального.

8. Предложен новый подход к обоснованию эпистемологического статуса биографического метода в социологии. Ренессанс биографического метода рассмотрен как одно из важных направлений «антропологического поворота» в социологии. Показано, что он обусловлен как причинами онтологического порядка - осознанием ценности различных типов субъективного опыта, плюрализма жизненных миров и повседневных практик, -так и эпистемологической ситуацией: этот метод органично вписывается в исследовательские конфигурации эпохи постсовременности. Отмечено, что главным «эпистемологическим препятствием» в использовании биографического метода в социологии является проблема репрезентативности индивидуального.

Положения, выносимые на защиту:

1. Общим онтологическим фундаментом исследовательских программ ведущих представителей европейской социально-философской мысли, направленных на экспликацию генеалогии социального, выступает идея «непрозрачности» социальной реальности, главной целью - необходимость преодоления этой «непрозрачности» на основе разработки и применения соответствующих стратегий исследования. Современное прочтение К. Маркса позволяет увидеть в его работах прообразы микростратегий, которые в настоящее время играют большую роль в социально-гуманитарных науках (анализ формы стоимости товара как «экономической клеточки» буржуазного общества). Ф. Ницше использованы такие принципы исследования генеалогии культуры, как применение «микроскопической психологии», смена «оптики исторических перспектив», мобилизация разных точек зрения на предмет, которые по смысловой нагрузке совпадают со стратегиями, основанными на варьировании масштаба анализа. Принципы и установки исследования генеалогии социального у Ф. Ницше нашли своё продолжение и развитие в таких стратегиях современных социально-гуманитарного наук, как проблематизация, деконст-

рукция, варьирование масштаба анализа и исследовательской «оптики», анализ повествовательных структур, отказ от телеологичности, множественность интерпретаций. Концепция идеально-типического М. Вебера стала связующим звеном между философской интерпретацией проблем социально-гуманитарных наук и их конкретными исследовательскими задачами. И, наконец, П. Бурдье переходит от генеалогии социального к «социальной генеалогии генеалогии»: «непрозрачна» не только социальная реальность, но и сознание «объективирующего субъекта», которое также нуждается в объективации. Таким образом, Маркс, Ницше, Вебер, Бурдье предложили разные варианты проблематизации социальной реальности и различные пути преодоления её «непрозрачности». Заданные ими стратегии исследования общества во многом определили направленность и многообразие поисков в сфере современного социально-гуманитарного знания.

2. Открытие новых измерений социального и отказ от модели структурной социальности привели к тому, что, в отличие от классической философии и науки, направленных на поиск единства и нивелировку различия, в постструктуралистском контексте доминирующими стали установки на поиск различия, неоднородности, случайности, разрыва как атрибутивных характеристик социальной реальности. Кардинальные перемены в стратегиях социально-гуманитарных наук, произошедшие в период утверждения постструктуралистской философии, вызревали и подготавливались по двум основным линиям: смысло-ценностной и рационалистически-эпистемологической философии. Во французской философско-эпистемологической традиции первую линию символизирует Коллеж Социологии, вторая представлена исследованиями в области истории науки с ярко выраженной эпистемологической рефлексией Г. Башляра и Ж. Канги-лема. На перекрёстке этих двух направлений сформировалась концепция историографии М. Фуко, оказавшая парадигмальное влияние на исследо-

вательские стратегии социально-гуманитарных наук вообще и на самые известные историографические проекты современности, такие, как микроистория, концепция «Мест памяти», постмодернистская историография. Стратегиями генеалогической историографии М. Фуко являются: деконструкция привилегированной позиции современности как основы для герменевтического истолкования прошлого, отказ от презентизма и телеологиз-ма, проблематизация как способ изучения истории, установка на поиск нередуцированного различия и случайности.

3. Поскольку исторической науке принадлежит особое место в пространстве русской социально-гуманитарной мысли, методология истории предстаёт у российских исследователей не в узко-предметном смысле, а как методологический архетип наук о культуре вообще. Ведущими стратегиями исторического исследования в традициях русской мысли являются: проблематизация исторической действительности; трактовка исторического источника не как чисто вещественного свидетельства, а как смысловой реальности, опосредующей диалог между прошлым и настоящим; отказ от позитивистской абсолютизации методов естествознания в истории; снятие оппозиции номотетического и идиографического направлений; отказ от натуралистического подхода к прошлому, когда оно рассматривается как раз и навсегда завершившаяся реальность; использование биографического метода, необходимого в силу причастности каждой личности к трансцендентным целям истории. В литературоведческом варианте русской гума-нитаристики - «эстетике истории» М.М. Бахтина - генеральная стратегия социально-гуманитарных наук трактуется как экспликация внутренней социальности, зашифрованной в речевых жанрах. Это даёт основание отнести исследовательскую стратегию М.М. Бахтина к традициям «школы подозрения».

4. Важнейшим итогом «поворота» в социально-гуманитарных науках является изменение моделей социальности и соответствующих им страте-

гий исследования. Для воспроизведения новых моделей социального, в которых дискретность, неоднородность, мозаичность выступают как атрибутивные характеристики социальной реальности, необходимы смена «фокусных» расстояний, выбор соответствующего масштаба наблюдения, сочетание различных исследовательских стратегий. Эти установки нашли адекватное воплощение в микростратегиях: исследовании микромеханизмов производства социального (столкновения индивидуальных жизненных траекторий и образования на их пересечении новых миров социальной коммуникации и действия), — и в повествовательных стратегиях - одном из генеральных направлений современной гуманитаристики, в котором производство социальности рассматривается через призму риторических приёмов.

5. Идея дискретности и гетерогенности исторической реальности обрела адекватное эпистемологическое воплощение в стратегиях, основанных на варьировании масштаба исследования. Уменьшение масштаба в историческом исследовании означает не локализацию наблюдения, а возможность открыть механизмы конструирования определённых социальных порядков. «Схватывание» определённых измерений социальности невозможно при использовании исследовательской оптики уровня макроконцепций. Эпистемологический статус микроистории заключается в следующем: микроистория — это направление историографии, основанное на исследовательской стратегии особого рода, позволяющей через реконструкцию опыта индивида и микрогрупп выйти на уровень объективации социального. Уменьшение масштаба в микроистории является основой исследовательской стратегии, соразмерной новому образу социального универсума.

6. Проблемы, поставленные постмодернизмом, не являются навязанными историографии извне: они давно вызревали в самой историографии, постмодернизм же предложил для их решения развёрнутый аппарат мето-

дологической рефлексии. Суть «постмодернистского вызова» — крушение «наивного» представления об исторической реальности, расставание с натуралистическим подходом к прошлому, когда последнее рассматривается как объект естествознания, единая для всех людей овеществлённая реальность. Важнейшими стратегиями постмодернистской историографии являются тропологические стратегии (X. Уайт, Ф. Анкерсмит), а также про-блематизация субъекта исторического познания. Значимость постмодернистских стратегий заключается в возможности более глубокого понимания природы исторической репрезентации, стимулировании методологической рефлексии по поводу эпистемологических стандартов исторического исследования. Главным итогом «постмодернистского вызова» в исторической науке стало переосмысление способов получения и представления знания, открытие и анализ значимости литературных форм в создании исторических нарративов. Вместе с тем в контексте постмодернистской историографии произведена замена реальности прошлого «эффектом реальности», создаваемым исторической репрезентацией, акцент сделан на дискурсивной практике историка, поэтому постмодернизм остался маргинальной позицией для исторического исследования.

7. Основным итогом «вызова микросоциологии» является не «деон-тологизация» социологического знания, а построение новой онтологии социального и разработка соответствующих этим онтологическим основаниям стратегий и техник исследования. Сутью эпистемологического поворота, вызванного движением микросоциологии, является разработка таких стратегий исследования, которые дают возможность исследовать производство социального через индивидуальное. Одним из главных результатов этого поворота является актуализация и развитие качественных методов в социологии. Это обусловлено необходимостью проникновения в субъективные смыслы, продиктованной микроаналитическими подходами в разных их воплощениях. Микроанализ социальной жизни, как и микро-

история, не означает забвение больших социальных общностей: смена ракурса исследования ведёт к тому, что закономерности функционирования социальных структур и институтов открываются через призму жизненных судеб и жизненного опыта конкретных акторов. Микросоциологический поворот открыл возможности для изучения новых ракурсов социального и привёл к отказу от монополии макропарадигмы - но не от самой макросоциологии: при изучении крупномасштабных процессов общественного развития невозможно обойтись без категориального аппарата и методологии макросоциологического уровня.

8. Онтологический фундамент социологии в контексте постмодерна
образован трансформациями самой социальной реальности: распадом её на
различные поля и анклавы, разрушением социальных связей в больших
общностях, возрастанием значения небольших социальных групп с ярко
выраженной локальной солидарностью, усложнением жизненных миров и
умножением типов индивидуального опыта, плюрализмом повседневных
практик. Эти процессы обусловили возрастание научного интереса к ло
кальным формам бытия социального. Именно глубинные трансформации
социальной реальности, «тектонические сдвиги» в основаниях культуры
привели к тому, что были найдены некоторые точки пересечения между
постмодернизмом и социологией, и постмодернистско-

поструктуралистский комплекс идей нашёл определённый отклик в социологической науке. В социологии не сформировались стратегии исследования, которые можно было бы назвать собственно постструктуралистско-постмодернистскими, однако постмодернистское движение стало важным этапом рефлексии по поводу её принципов, установок и стратегий. Самыми заметными тенденциями социологии в постмодернистском контексте являются следующие. Во-первых, заметно возросшая популярность и актуализация качественных методов, ставшая ответом на «вызовы» микросоциологии и постмодернизма. Акцент на качественных стратегиях обуслов-

лен потребностями в проблематизации социальной реальности, отказом от априорных схем её описания и истолкования. Во-вторых, возрастание роли конструктивистской парадигмы, которая в современной социологии прошла путь от философской концепции до стратегии социоанализа. В-третьих, в социологии в контексте постмодерна, как и в других сферах социально-гуманитарного знания, значительное место занимает нарративный анализ.

9. Биографический метод в социологии эпохи постсовременности перестал быть просто одним из методов: он является квинтэссенцией определённой исследовательской стратегии, ориентированной на познание социальной жизни через обращение к субъективному и индивидуальному. Кульминацией этой стратегии выступает эпистемологическая переоценка роли единичного случая. Её возможности охватывают и индивидуальное как проявление типичного, и индивидуальное как маргинальное. Биографическая стратегия даёт возможность увидеть, как смешиваются и взаимодействуют макро- и микросоциальные факторы на протяжении всего жизненного пути индивида, взаимодействуют перекрёстные виды анализа, представляющие как макро-, так и микроуровень исследования, что позволяет перейти от индивидуального к социальной динамике — и наоборот. Сопоставление различных масштабов анализа выявляет ракурсы, в которых по-новому открывается социальная реальность. Такое понимание и применение биографического метода снимает напряжённость дихотомии микро- и макросоциологии.

Теоретическая и практическая значимость диссертационного исследования заключается в следующем:

На академическом уровне основанием для оптимистического взгляда на будущность социально-гуманитарных наук является формирование жизнеспособных стратегий исследования, адекватных новым социальным

реалиям. Философская рефлексия, направленная на анализ эпистемологической специфики стратегий исследования в социально-гуманитарных науках, способствует переосмыслению места этих наук в перспективах современной культуры. Данная работа открывает новое направление в социальной эпистемологии, связанное с анализом диалектики взаимодействия микро- и макростратегий исследования в социально-гуманитарных науках, и тем самым стимулирует поиск философско-эпистемологических оснований постклассической рациональности в социально-гуманитарном измерении, способствует обновлению методологических принципов и подходов в науках, изучающих общество и человека.

Материалы исследования могут быть использованы для разработки образовательных программ и лекционных курсов по методологии науки, социальной философии, социологии, истории. Результаты исследования используются автором при чтении курсов лекций по дисциплинам «Философия» и «Философия и история науки» соответственно для студентов и аспирантов социально-экономического университета.

Генеалогия социального в европейской философии: онтологический фундамент социально-гуманитарных наук

Общим фундаментом самых значительных исследовательских программ в европейской социально-философской мысли от Маркса до Бурдье выступает идея «непрозрачности» социальной реальности, которую необходимо преодолеть, выработав соответствующие стратегии исследования.

Уже в ранних произведениях Маркс обращался к проблеме диалога двух культур научного мышления: естествознания и наук о человеке. Так, рассматривая естественные науки в историческом ракурсе, Маркс говорит об их чуждости философии, когда они находились на эмпирической стадии развития, о внешнем характере их взаимосвязей с гуманитарными науками, в частности, с историографией: «...историография принимает во внимание естествознание лишь между прочим, как фактор просвещения, полезности, отдельных великих открытий» . Однако практическая экспансия естествознания, опосредуя диалог между природой и культурой, стала мощным фактором сближения естественнонаучной и социально гуманитарной составляющих научного знания. Естествознание в его практически-преобразовательной направленности, через посредство промышленности, способствует раскрытию человеческих сущностных сил и в будущем, по мысли Маркса, сольётся с наукой о человеке: «Впоследствии естествознание включит в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание: это будет одна наука»2.

Как естествознание, так и наука о человеке и обществе немыслимы вне исторической размерности. Ни природный, ни социальный мир не являются некоей данностью, самотождественностью - если говорить ниц-шевским языком, они требуют генеалогического анализа. Квалифицируя материализм Л. Фейербаха как созерцательный, Маркс упрекает его в чрезмерном доверии к чувственной достоверности: «...окружающий его чувственный мир вовсе не есть некая непосредственно от века данная, всегда равная себе вещь, ... он есть продукт промышленности и общественного состояния...»3. Если же говорить об онтологических основаниях мар-ксова анализа общественных отношений и человека в системе этих отношений, то в центре внимания оказываются такие измерения социальной реальности, как «отчуждение», «переворачивание», «мистификация».

«Непрозрачность» социального у Маркса связана прежде всего с отчуждением. Он задаётся вопросом: каким образом понятие отчуждённого труда представлено в реальной действительности? Решение - в природе частной собственности, которая предстаёт и как продукт отчуждённого труда, и как средство его самоотчуждения. Отчуждённый труд «переворачивает» всё. Во-первых, предмет, произведённый трудом, противостоит работнику как внешняя, враждебная, чуждая сила. Во-вторых, деятельность человека в процессе труда выступает как его самоотчуждение: «Деятельность выступает здесь как страдание, сила - как немощь, оплодотво рение - как оскопление, собственная физическая и духовная энергия рабочего, его личная жизнь (ибо что такое жизнь, если она не есть деятельность?) - как повёрнутая против него самого, от него не зависящая, ему не принадлежащая деятельность» . И, наконец, человек отчуждается от его родовой человеческой сущности и как следствие - от другого человека. В этом мире перевертышей, где освоение непрерывно превращается в отчуждение, всё удивительным образом оборачивается своей противоположностью: «самодеятельность - деятельностью для кого-то другого, жизненный процесс оказывается принесением жизни в жертву, производство предмета - утратой предмета, переходящего к чужой власти, к чужому человеку» .

Анализируя процесс превращения стоимости и цены рабочей силы в стоимость и цену самого труда, Маркс подчёркивает, что на механизмах такого рода, маскирующих истинные отношения их прямой противоположностью, покоятся все иллюзии и мистификации капиталистического способа производства.

Универсальным посредником в этой стихии всеобщего оборотниче-ства выступают деньги. Обладая способностью превращать все свойства в их противоположность, уравнивать несоизмеримое, они «представляют собой всеобщее смешение и подмену всех вещей, т. е. мир навыворот, перетасовку и подмену всех природных и человеческих качеств»6. Жан Бод-рийяр, говоря о том, как далеко зашла эта игра подмен и перестановок, «игра, питающейся исключительно правилами игры», констатирует, что в современном мире соотнесённость с реальностью вообще утрачивает своё значение: «Достигнув определённой фазы отрыва, они /деньги —И. Г./ перестают быть средством коммуникации, товарооборота, они и есть сам борот, то есть форма, которую принимает сама система в своём абстракт-ном коловращении» . Наблюдается определённая симметрия между играми спекулятивного финансового капитала, оторвавшегося от реальной производящей экономики, и постмодернистскими стратегиями символического производства, основанными на принципе самодостаточности и автономии знаков . Вполне естественно, что в социальном анализе Маркса - в концепции отчуждения, товарного фетишизма, в концепции идеологии -современные аналитики усматривают предвестие постмодерна.

Образы социально-гуманитарного знания в традициях русской мысли

Так сложилось, что обращение к наследию русской философии в 80-х — 90-х гг. XX в. выдвинуло на первый план религиозно-антропологические мотивы в этом наследии. Проблемы философского рационализма и методологических поисков русских мыслителей долгое время оставались в тени. Сейчас ситуация меняется. Исследователь творчества Г.Г. Шпета Т.Г. Щедрина в этой связи отмечает: «Рационалистический поворот к проблемному анализу позволяет эксплицировать методологические установки русских философов и, в частности, поставить под вопрос тезис об "антиметодологичности" русской философской мысли»115. На необходимость устанавливать взаимосвязи между ценностными чертами русского национального сознания и той теоретической формой, в которую эти черты облечены, обращает внимание В.П. Барышков116.

В данном разделе работы нас будет интересовать творчество русских мыслителей - философов и гуманитариев — именно с точки зрения эпистемологической: в контексте построения и обоснования программы социально-гуманитарных наук, их методологического фундамента.

Обращаясь к анализу стратегий социально-гуманитарного знания в традициях отечественной философии и науки, мы сталкиваемся с проблемой: каким образом в многообразии философских, исторических, политических, социологических концепций вычленить те, которые могли бы представительствовать за всю русскую социально-гуманитарную мысль в целом? Отдавая отчёт в том, что критерии выбора могут быть различными, мы хотим обратиться к тем концепциям русских мыслителей, в которых в явном или неявном виде присутствует историософская направленность. Но прежде хотелось бы остановиться на самом понятии «историософия».

Существует два основных типа философии истории. Это «критическая», или «аналитическая» философия истории, которую интересует прежде всего специфика исторических исследований, эпистемологический ракурс истории, и «спекулятивная» философия истории, направленная на постижение цели и смысла исторического процесса, в русской традиции по-лучившая название историософии . Известный российский историк Е.Б. Рашковский в книге с символичным названием «Профессия - историограф» так формулирует суть историософского подхода: «...Во-первых, само понятие историософии, предполагая интуитивно-глобальную трактовку исторических судеб, несёт в себе некоторые мистические коннотации; это — буквально, - не просто философская трактовка истории, но некоторое мудрствование об истории как таковой; во-вторых, всякая развёрнутая философская трактовка истории предполагает обоснование некоторых предпосылок по части общих принципов и процедур исторического позна-ния» . Поскольку проблема исторической судьбы России не утрачивает своей остроты, историософская тематика, к которой уже давно достаточно прохладно относятся на Западе, в отечественном культурном и научном онтексте по-прежнему остаётся достаточно востребованной, а историософские мифологемы и концепты весьма активно используются в социально-политической практике современной России119. Если историософия как «мудрствование об истории» является объектом пристального- внимания, то эпистемологические проекции русской историософии представляются недостаточно изученными.

Непреходящий интерес к историософской проблематике является атрибутом отнюдь не любого общества. По справедливому замечанию В.П. Филатова, «проблема "смысла" истории, "судьбы" и "назначения" национальной истории может не слишком волновать людей, которые живут в обществах с устойчивой национальной исторической традицией. Они, как правило, довольствуются непосредственным историческим сознанием и не нуждаются в историософском оправдании своего места или цели своего существования в этом мире» . Итак, как бы мы к этому не относились, настоятельная потребность в «историософском оправдании» была и остаётся одним из атрибутов отечественного менталитета. Это, на наш взгляд, даёт серьёзные основания для того, чтобы рассматривать именно концепции с историософской направленностью как архетипические для традиций русской философской и социально-гуманитарной мысли. Разумеется, историософский импульс может быть представлен в очень разной степени — от общих координат онтологического контекста до главного системосози-дающего фактора той или иной концепции. Нас же будет интересовать конституирующее влияние историософской составляющей на стратегии научного исследования.

Речь пойдёт о русских мыслителях, амплитуда творчества которых очень велика: от научной систематики до визионерства. Это А.С.Лаппо Данилевский, Л.П. Карсавин, М.И. Каган, М.М. Бахтин. Большинство произведений, о которых пойдёт речь, были написаны в первые десятилетия XX в.

В начале XX в. в России идеи методологии гуманитарного познания оказались в центре внимания в российском научно-публичном дискурсе. Особое место в пространстве русской социально-гуманитарной мысли всегда принадлежало истории.

Методология истории предстаёт у российских исследователей не в узко-предметном смысле, а как методологический архетип наук о культуре вообще. Так, по словам исследовательницы феноменологии культуры А.С. Лаппо-Данилевского О.М. Медушевской, «методология истории трактует-ся им как методология познания человечества, познания культуры» . Это представление о том, какой вообще должна быть наука о человеке и обществе, являющая собой ансамбль исторического, психологического, социологического аспектов исследования в их неразрывном и целостном переплетении.

В творчестве А.С. Лаппо-Данилевского мы сталкиваемся с тем феноменом, когда проблемы собственной науки выводят выдающегося учёного на уровень их глобально-философского осмысления. Как и у многих русских мыслителей-гуманитариев, историческая наука характеризуется у него прежде всего стремлением к целостности охвата «единого непрерывного процесса» развития человечества, к «целокупности исторических фактов». Целостность, системность — главные детерминанты концепции Лаппо-Данилевского. Человечество — часть глобальной системы - «мирового целого», поэтому и история человечества рассматривается как составная часть «мирового целого»: «...историк-специалист... ограничивает объ ект своего изучения именно той индивидуальной частью мирового целого, которая преимущественно известна ему как носительница сознания, воздействующая, в качестве таковой, на мировое целое и в зависимости от него действующая»122.

Постмодернистская парадигма в историографии: философско-эпистемологические уроки

Состояние современной исторической науки характеризуется как отечественными, так и зарубежными исследователями как время подведения определённых итогов «постмодернистского вызова» в историогра-фии . Часто используют также практически синонимичные формулировки

«лингвистический поворот» и «семиотический вызов». Несмотря на нарастающую инфляцию в употреблении термина «постмодернизм», существуют вполне сложившиеся атрибуты связанного с ним умонастроения и стиля мышления. Это отказ от монологизма и признание ценности плюрализма, отказ от бинарных оппозиций, безусловно легитимных научных дискурсов, игра со смыслами. Нередко обсуждение возможностей постмодернизма на территории той или иной научной дисциплины носит слишком «размытый», «импрессионистский» характер. Целью данного параграфа является анализ воплощения постмодернистских установок в стратегиях исследования современной исторической науки.

Многие исследователи, рассматривая постмодернизм как важный этап рефлексии по поводу характера, границ и типов научной рациональности, высказывают весьма критичное отношение к собственно методологическому потенциалу постмодернистской программы . Немало как западных, так и отечественных философов связывают глубокий кризис в философии и социально-гуманитарных науках именно с постмодернистской экспансией. В этой связи И.А. Гобозов констатирует: «Современная философия переживает глубокий кризис (впрочем, все гуманитарные дисциплины переживают такой кризис). В ней доминирует постмодернизм, отвергающий классические философские традиции, поиск истины, субъектно объектные отношения, сводящий всё к релятивизму и ревизующий все прежние ценности»7 .

Однако не секрет, что мода на постмодернизм, захватившая социальные науки в конце XX в., в настоящее время сменяется его «скоропостижным угасанием»73. Поэтому именно сейчас, на исходе первого десятилетия XXI в., когда прошёл постмодернистский бум, настало время взвешенно ответить на вопросы: каким оказался прагматический потенциал постмодернистской программы развития науки, насколько она операциональна в решении конкретных научных проблем, в чём заключается влияние по-стмодернистско-постструктуралистского комплекса на стратегии научного исследования?

В данном параграфе нас прежде всего будет интересовать, какие реальные результаты принесло постмодернистское «вторжение» в историографию и что осталось лишь на уровне декларации. В исследовании постмодернистской историографии мы будем опираться в основном на работы X. Уайта и Ф. Анкерсмита. Мы согласны с мнением А. Дмитриева, высказанным на страницах журнала, в котором проблемам интеллектуальной истории отводится первостепенное место: «Из всего многообразия концептуально и новаторски мыслящих "западных" гуманитариев не Клиффорд Гирц, Мишель де Серто, Рейнхард Козеллек и даже не Мишель Фуко (а ряд можно продолжать), но именно Хейден Уайт и Фрэнк Анкерсмит, кажется, стали ведущими фигурами для наиболее теоретически ориентированных современных российских историков...»74.

Движение, которое впоследствии получило название лингвистического поворота, начинает набирать силу в западной историографии со второй половины XX в. По выражению Л.П. Репиной постмодернистская парадигма «поставила под сомнение "священных коров" историографии»: понятие об исторической реальности, собственную идентичность историка, его профессиональный суверенитет, критерии достоверности источника, веру в возможность достижения объективной истины в историческом познании75.

Постмодерн в исторической науке принимает разные облики, но одно несомненно: «экспансия» этого умонастроения в историю вызвала мощный резонанс. При всей неоднозначности отношения исторического научного сообщества к постмодернизму нельзя не признать, что он затронул болевые точки мировой исторической науки. Его наступление произошло не в атмосфере академической стабильности и респектабельности - в этом случае оно не было бы таким заметным, а в условиях методологического «голода», на фоне настроений растерянности и разочарованности, возобладавших в среде историков, в преддверии появления новой парадигмы.

Главным содержанием этого поворота стала интенсивная методологическая рефлексия, направленная на эксплицирование обусловленности исторического исследования нарративными формами. Если раньше предметом подобного анализа были философские, идеологические, политические конструкции, вплетающиеся в ткань исследования, или «привычки сознания» самого историка, то теперь речь идёт о власти самого языка, «префигурации» поля исторического исследования выбранными учёным повествовательными структурами. Существенная роль повествования в работе историка впервые была проанализирована в работах А. Данто, У. Гэлли, Дж. Хекслера, Л. Минка. В рамках литературоведения структуры повествования исследовали Р.Барт, А. Греймас, К. Бремон, Ф. Кермоуд, Н. Фрай. Примечательно, что методологической основой работ этих западных исследователей стали концепции наших соотечественников - В. Проппа и Р.Якобсона. Изучение структур повествования в рамках философии истории и теории литературы осуществлялось параллельно, до тех пор пока эти две линии не пересеклись в «Метаистории» X. Уайта.

Соотношение микро- и макростратегий исследования: социология после «феноменологического поворота»

В современной социологии наблюдается знакомая картина, общая для социально-гуманитарных наук: разочарование в концепциях мегауров-ня. По мнению Ш.-А. Кюэна, профессора университета в Бордо, основными тенденциями социологии в настоящее время являются с одной стороны, недоверие к обобщающим теоретическим построениям; с другой — разрыв микро- и макроуровней анализа. Он отмечает, что современное строение социологического знания даёт «сегментированную картину социальной реальности, разделённой на участки и эмпирические объекты, которые часто трудно связать между собой» .

По выражению Э. Гидденса, «общественность потеряла социологию из вида», поскольку эта наука «распалась на множество специализмов: изучение СМИ, тендерные исследования, индустриальная социология, поли-тическая социология и т.п.» . Однако назрела потребность в синтезе.

Крупнейшие социологи современности, размышляя о перспективах социологии, констатируют отказ от умозрительных традиций социальной философии, настаивают на актуальности обращения к насущным эпистемологическим проблемам, таким как экспликация теоретических основ социологического эксперимента, выяснение сути эпистемологических препятствий, встречающихся в научной практике. Тот же Гидденс, размышляя о том, что в отрыве от философии социальные науки утрачивают всякий смысл, тем не менее подчёркивает, что поскольку социология изучает конкретные социальные процессы, она не должна слишком уповать на предварительное разрешение философских споров как непременную предпосылку будущего исследования: «Напротив, проведение социологического исследования может пролить свет на философские разногласия...»3.

Речь идёт о вторичности проблемы соотношения социальной метатеории с конкретным социологическим исследованием «по сравнению с вопросом, имеет ли вообще исследование отношение к социологии». Единственный критерий, который позволяет об этом судить, - насколько в данном исследовании применяются «фундаментальные принципы теории социологического знания» . Это критерий эпистемологического плана, который даёт возможность оценивать, насколько социолог адекватен своему «ремеслу», опирающемуся на определённые схемы мышления и действия в этом научном поле. При этом Бурдье и его коллеги имеют в виду не педантичное следование ритуалам, этапам метода, а эпистемологическую органичность пребывания в «габитусе» профессии социолога. В этом же русле располагаются размышления Бурдье о преодолении антагонизма между макро- и микросоциологией. С его точки зрения это преодоление происходит совершенно естественным образом в практике «отдельно взятого ис следователя», если последний обладает «искусством» соединить теоретическую проблему и хорошо выстроенный эмпирический объект5. Б. Бэрнс также обращает внимание на то, что метафизические и онтологические соображения не доминируют над аргументами «внутреннего» порядка в споре микро- и макросоциологов и социальных теоретиков: в «поле» конкретного социологического исследования важны прежде всего прагматические перспективы, и поэтому микро/макропроблема здесь разрешается на этапе конструирования объекта данного исследования .

Проблема соотношения микро- и макроракурсов исследования в социологии приобретает, пожалуй, даже более значимый характер, чем в истории. По существу, именно эта проблема даёт наиболее мощный импульс для современной рефлексии по поводу предмета социологии. Микроанализ социальных процессов зачастую порождает представление о возможности социологии без понятия общества. В наиболее радикальной формулировке вопрос звучит так: существует ли общество или оно является всего лишь эпифеноменом взаимодействия отдельных индивидов? Это социологическая версия проблемы «конца социального».

Социология, как и социальная метатеория, всё время балансирует между подходами, связанными с приоритетом индивидуального начала в социальной жизни, и холистскими доктринами в различных их вариантах. Это неразрешимый спор. Если оставаться на территории социологии и в пределах её компетенции, — а она исследует конкретные формы социального, а не метафизические принципы его устройства, - то методологическая дилемма «индивидуализм - холизм» интересна не возможностью её преодоления в пользу одного из подходов, но теми эффективными страте гиями исследования, которые складываются в период доминирования одной из противоположных установок, независимо от того, является ли ею на данном этапе индивидуализм или холизм.

В настоящее время более популярны подходы, основанные на принципах индивидуализма, ориентированные на локальные формы бытия социального: социальная феноменология, символический интеракционизм, когнитивная социология, этнометодология, — в социологии, этнография речи и этнонаука - в антропологии. Видный западный социолог К. Кнор-Цетина, констатируя активное развитие этих направлений социологии, в которых изучаются микропроцессы социальной жизни, и объединяя все эти исследования общим термином микросоциология, оценила современную ситуацию как вызов, брошенный микросоциологией макросоциологии . Сегодня, спустя четверть века после этого заявления, можно оценить некоторые итоги этого вызова.

Для макросоциологии данные, касающиеся различных микроуровней социальной жизни, - всего лишь материал, с помощью которого верифицируются или фальсифицируются её теоретические схемы. Вспомним классическое определение социологии Эмиля Дюркгейма: «Социологию ... можно определить как науку об институтах, их генезисе и функционировании»9. В микросоциологии всё меняется. Социальная структура не является «скелетом» символического универсума — скорее уж она его эпифеномен: она непрерывно создаётся и пересоздаётся в процессах символического обмена, процедурах анализа деятельности, поддержания, регулирования и интерпретации значений. Для микросоциологов объективные структуры предстают прежде всего в форме субъективного восприятия агентами своей собственной деятельности, поскольку она вплетается в эти труктуры. К. Кнор-Цетина отмечает, что социальная структура «становится скорее когнитивным (в том числе лингвистическим), чем нормативным феноменом...» . В этой связи понятен особый интерес к естественному языку. Вспоминается трактовка П. Бергером когнитивного стиля как особого способа видения «конечной области значений».

Итак, суть когнитивного сдвига, вызванного микросоциологией, заключается в следующем: «Проблема социального устройства переопределена так, что традиционный подход к социальному порядку поставлен с ног на голову... Проблема социального устройства не только превратилась в проблему когнитивного порядка, но из проблемы макроуровня стала микропроблемой социального действия» п.

Похожие диссертации на Стратегии исследования в социально-гуманитарных науках: философско-эпистемологический анализ

Критический анализ феноменологического метода исследования психических явлений Емельянов Андрей Михайлович

Анализ априорных оснований психоаналитической теории "Я" : Феноменологическое исследованиеЗинченко Евгений Владимирович

Концепция ситуативного познания в когнитивной науке: критический анализСущин Михаил Александрович

Сущность и существование науки (Проектный анализ) Князев Николай Алексеевич

Логический анализ языка науки в философии Рудольфа КарнапаАргамакова Александра Александровна

Семиотика языка науки в системном анализе научного знанияИванова, Валерия Айбасовна

История науки как предмет философского анализаРостошинский Николай Евгеньевич

Образ как форма бытия в науке и в искусстве. Эйдологический анализ смысла Счастливцев Александр Николаевич

Гносеологический анализ представлений о реальности в науке Петропавловский Алексей Викторович

Проблема предмета науки в контексте типов научной рациональности: опыт философско-методологического анализаПолехин Виталий Александрович