Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Современная эпистемология: основные проблемы, подходы и направления . 25-91
1. Эпистемология в структуре философского знания: истоки, статус и основания 25-58
2. Основные направления эпистемологических исследований в философии XX века 59-91
Глава 2. Гуманитарное познание: эпистемологический статус, предпосылки и основания 92 - 200
1. Специфика гуманитарного познания как эпистемологическая проблема. Философский и гуманитарный дискурс: проблемы демаркации 92- 126
2. Объект и предмет гуманитарного познания 127 - 140
3. Проблема реальности в философском и гуманитарном дискурсе 141-162
4. Субъект гуманитарных наук: «идеальный» и «реальный». Проблема ответственности ученого в гуманитарном дискурсе 163-179
5. Предпосылки и основания гуманитарного познания в эпистемологическом контексте 180 - 200
Глава 3. Интерпретация: структура, эпистемологический статус и основания 201 - 303
1 Интерпретация в современном философском и гуманитарном дискурсе: социокультурные основания и аппликации 201 - 225
2. Модели интерпретации: основания и границы применимости 226 - 244
3. Эпистемология интерпретации: проблемы, подходы и возможности решения 245 - 260
4. Теория интерпретации: структура, эпистемологический статус и методологические аппликации 261 -278
5. Специфика философской интерпретации 279 - 303
Заключение 304-321
Список использованной литературы 322 - 351
- Эпистемология в структуре философского знания: истоки, статус и основания
- Основные направления эпистемологических исследований в философии XX века
- Специфика гуманитарного познания как эпистемологическая проблема. Философский и гуманитарный дискурс: проблемы демаркации
- Интерпретация в современном философском и гуманитарном дискурсе: социокультурные основания и аппликации
Введение к работе
Для классической эпистемологии научное познание - это познание, понятое преимущественно в позитивистском духе как познание естественнонаучное. Гуманитарное познание долгое время либо «подгонялось» под идеалы и нормы естественнонаучного познания, либо относилось к сфере «ненаучного» познания. Пренебрежение проблемами гуманитарных наук породило, в частности, радикальный постмодернистский эпистемологический проект. Невписанность гуманитарного познания в структуру эпистемологии имело двухсторонние последствия. С одной стороны, само гуманитарное познание в эпистемологии стало ассоциироваться с субъективизмом и недостаточной строгостью, а его результаты - с релятивизмом, с другой - привела к односторонности самих эпистемологических исследований. Как справедливо отмечает В.Г. Кузнецов: «Была утрачена старая, но очень глубокая истина, что философия черпает свои живительные силы не только в связи с точными науками (и обратном методологическом воздействии на них), но и в философско-теоретическом осмыслении действительности через призму гуманитарного знания» .
Ситуация стала радикально меняться в последние несколько лет. Оказалось, что многие «очевидные», устоявшиеся представления о природе, специфике и структуре гуманитарного познания, с одной стороны, и познании в целом, с другой стороны, должны быть подвергнуты существенному (если не сказать радикальному) пересмотру. Вновь неожиданно актуальными оказываются поиски ответов на вопросы о предмете, методологических стандартах, идеалах и нормах гуманитарного познания. Не в последнюю очередь такой пересмотр был стимулирован «лингвистическим поворотом» в философии XX века, «современной философской одержимостью языком» (по меткому определению И.Т. Касавина). Именно многомерный, многоликий, полифоничный феномен языка объединил философские и гуманитарные поиски. «Стягивание», сопряжение разнородных, подчас противонаправленных дискурсов оказалось не только точкой роста нового знания, но и пространством новой философской рефлексии. Анализ широкого круга проблем, связанных с исследованием природы и сущности языка, привел, в свою очередь, ко «второму рождению» проблемы интерпретации.
Особый статус проблемы интерпретации в рамках современного философского дискурса, безусловно, определяется и культурно-историческими вызовами эпохи. Избыточность информации как один из существенных, возможно системообразующих факторов современного цивилизационного развития, размывание границ виртуальной и повседневной реальности могут быть рассмотрены с точки зрения генерирования бесконечного множества интерпретаций, которые постепенно «вытесняют» собой как собственно изначальный объект интерпретации, так и само представление о его присутствии. Более того, презентация события все больше вытесняется его интерпретацией, а потребитель информации до такой степени приучен к тесному сплаву интерпретации, оценки и авторского комментария, что уже не испытывает потребности в знании фактов «самих по себе».
Человек приговорен к интерпретации - вот новый поворот в размышлениях об интерпретации, рожденный в рамках философского и гуманитарного дискурса конца XX века. Интерпретация, предусматривающая конструирование некоторой модели возможной реальности, меняет общее поле интерсубъективности, делает необратимыми изменения в понимании феноменов культуры, вторгается во внутренний мир самого интерпретатора. Наряду с «человеком разумным», «человеком производящим», «человеком познающим», возникает образ «человека интерпретирующего». Проблема границ свободы интерпретации (и интерпретатора!), парадоксальный вывод о влиянии «возможного мира интерпретации» на человеческую жизнь, проблема размывания границ реальности и вымысла, рефлексии над языковыми предпосылками самой философии - эти вопросы очерчивают поле дискурса современных размышлений о природе интерпретации. Потребность в «теории интерпретации», преодолевающей границы узкоспециальных исследований, синтезирующей философские и гуманитарные подходы, становится все более очевидной.
Пересмотр классической схемы эпистемологического отношения, основывающейся на противопоставлении субъекта и объекта, предусматривает новое понимание их взаимосвязи и взаимозависимости. Поистине революционные открытия в разных областях гуманитарных наук второй половины XX века привели к философскую мысль к необходимости решения принципиально новых эпистемологических задач, связанных, прежде всего, с анализом языковых и культурных пред-рассудков и установок субъекта, исследованием механизмов их влияния не только на процесс и результат познания, но и на специфику видения самой его предметности. Сегодня представляется уже совершенно очевидным, что рассмотрение субъекта гуманитарного познания должно учитывать встроенность в мышление и познавательную деятельность человека представления о «Другом». В связи с этим в рамках современного философского дискурса неслучаен все возрастающий интерес к идеям М.М. Бахтина, которому принадлежит приоритет в открытии принципиальной диалогичности гуманитарного познания: «гуманитарное познание - это познание Другого».
Современная гуманитарная мысль стоит на пороге важных открытий. Существование разнонаправленных философских и гуманитарных проектов, приводящее к конституированию новой проблемности, стимулирует развитие новых исследовательских стратегий. Вызов «эпохи постмодерна» потребовал от философии и гуманитарных наук нетривиальных решений, нестандартных
подходов, контуры которых уже прорисовываются в интеллектуальном пространстве современной культуры.
Опыт исследования проблемы предпосылок и оснований гуманитарного познания в философских учениях XX века убедительно показал, что выработка новой эпистемологической парадигмы неразрывно связана с анализом социокультурных, языковых, исторических аспектов познания, выявлением «каналов» проникновения традиции в структуру познавательного акта на всех его уровнях.
Принципиально важным в контексте предлагаемого исследования оказывается определение проблемного поля современных дискуссий, посвященных проблемам эпистемологии. Такой анализ представляется нам необходимым по целому ряду причин. Во-первых, в результате такого анализа выявляются «точки пересечения» различных философских традиций, и тем самым проясняется логика дальнейшего развития эпистемологических исследований. Во-вторых, он позволяет наметить как пути преодоления кризиса эпистемологии, так и стратегии дальнейших исследований. В-третьих, анализ наиболее важных познавательных интенций в гуманитарной сфере может стать мощным импульсом к развитию философских исследований указанного круга проблем, и способствовать преодолению наметившейся в последнее время «рискованной разобщенности» (по выражению К.-О.Апеля) между философией и гуманитарными науками.
Особенно хотелось бы обратить внимание на то обстоятельство, что современная отечественная философия переживает период
«информационного взрыва», связанного с лавинообразным увеличением переводной литературы, прежде недоступной широкому кругу ученых. Период своеобразного ученичества, «открытия» тех идей, которые уже по праву признаны в западной философской традиции классикой, неизбежен и предусматривает кропотливую работу по заполнению «лакун», реконструкции реального историко-философского процесса. Если западная философия существовала в контексте постоянного диалога различных традиций и школ, то отечественная философская мысль долгое время пребывала в искусственно созданном монологичном дискурсивном пространстве. Мы глубоко убеждены в том, что выработка собственных позиций и оригинальных концепций должна дополняться реконструктивной и интерпретативной деятельностью, которая, однако, вовсе не кажется нам «вторичной». Сама специфика философского познания вполне допускает возможность новых открытий в процессе историко-философского анализа.
Станет ли философия XXI века «назиданием» (Р.Рорти), или обретет иной статус, во многом будет зависеть от решения эпистемологических проблем.
Степень разработанности проблемы.
В современной отечественной философии наблюдается «ренессанс» эпистемологической проблематики. Одной из главных причин повышенного интереса к проблемам познания является крушение прежних общефилософских и методологических установок. Выявлению и преодолению противоречий и парадоксов в господствовавшей ранее эпистемологической парадигме посвящен целый ряд новаторских для отечественной философии работ И.И. Борисова, П.П. Гайденко, А.Ф. Грязнова, А.А. Грякалова, С.С. Гусева, А.Ф. Зотова, И.Т. Касавина, А.В. Кезина, М.С. Козловой, А.С. Кравеца, СБ. Крымского, В.Г. Кузнецова, В.А. Лекторского, Е.А. Мамчур, Б.В. Маркова, И.П. Меркулова, Н.А. Мещеряковой, Л.А. Микешиной, В.В. Миронова, Н.В. Мотрошиловой, Н.С. Мудрагей, С.С. Неретиной, А.П. Огурцова, А.А. Печенкина, В.Н. Поруса, Е.Я. Режабека, Н.М. Смирновой, З.А. Сокулер, B.C. Степина, Г.Л. Тульчинского, В.Г. Федотовой, Е.Л. Фейнберг, В.П. Филатова, B.C. Швырева, Б.Г. Юдина и других авторов.
Интерес к философским проблемам познания характерен также и для современной западной философии. Разработку проблем современной философской теории познания в русле различных традиций и школ ведут H.J. Adriaanse, L.E. Cahoone, E. Craig, M. Dammit, J. Dancy, D. Davidson, H.L. Fairlamb, G. Gebauer, A. Goldman, J. Greco, J. Grondin, G. Hookway, M. Krausz, A. Maclntyre, P. Machamer, J. Margolis, P.K. Moser, G. Nicholson, J.L. Pollock, N. Rescher, M. Silberstein, F. Schmitt, E. Sosa, S. Stich, B. Stroud, M. Williams, T. Williamson, J. Worrall и другие исследователи.
В последние десятилетия серьезную конкуренцию эпистемологии в исследовании традиционных проблем философской теории познания составляет бурно развивающийся комплекс наук, который получил название «когнитивистика». Когнитивный подход придал новый импульс развитию многих отраслей знания (лингвистика, психология, исследования по искусственному интеллекту и т.п.). Когнитивные науки не просто исследуют структуру и специфику когнитивных процессов, но и выдвигают собственные модели порождения и трансляции знаний, соотношения вербальной и невербальной составляющих человеческого мышления, разрабатывают новые методы и подходы к изучению познавательной деятельности, а также претендуют на построение единой концепции знания, имеющей междисциплинарный статус. Базисные понятия когнитивистики: «ментальные пространства» (G. Fauconnier, G. Lakoff), «когнитивные сферы» (R. Langacker), «фреймы» (Ch. Fillmore), «когнитивные наборы» (Т.A. Van Dijk) стали весьма популярными и часто используются в исследованиях, касающихся самых разных аспектов познавательной деятельности человека. Очевидно, что принципы и методологические основания когнитивных наук, а также полученные ими результаты, не могут не стать предметом серьезного эпистемологического анализа. Но результаты когнитивных исследований при всей их значимости сами по себе не могут заменить философской рефлексии. Стремление к исключительно частнонаучному изучению познавательных процессов, отрицание необходимости какой бы то ни было философской и/или метанаучной рефлексии, декларируемые в целом ряде исследований, вступают в явное противоречие с реальным развитием самой науки.
Однако не только усиление «конкуренции» в изучении познавательных процессов со стороны частных наук и междисциплинарных исследований, но и внутренняя логика развития самой философской мысли привела к новому взгляду на проблему обоснования необходимости и состоятельности эпистемологических исследований. Вопрос о несостоятельности философского анализа процесса познания связан, прежде всего, с кризисом парадигмальных установок классической эпистемологии. Одной из наиболее очевидных лакун классической эпистемологии является отсутствие адекватного анализа специфики гуманитарного познания, его идеалов, норм, методологических программ. «Наукоцентричная» эпистемология по-прежнему находится в плену позитивистской установки, понимая «научное познание» преимущественно как познание, устроенное по естественнонаучному образцу.
Проблемы специфики гуманитарного познания, эпистемологических и методологических проблем гуманитарных наук в отечественной философской литературе до недавнего времени получали одностороннее освещение. Принадлежность гуманитарных наук к ведомству идеологии предусматривало анализ всех этих проблем исключительно в рамках марксистской парадигмы. Разумеется, это вовсе не означает, что все работы, посвященные вышеперечисленным вопросам, можно признать не заслуживающими внимания современного исследователя. Весьма интересные и не утратившие своего значения по сей день идеи были высказаны в работах С.С. Аверинцева, Н.С. Автономовой, М.М. Бахтина, Л.М. Баткина, В.В. Бибихина, B.C. Библера, М.Л. Гаспарова, B.C. Глаголева, B.C. Горского, А.Х. Горфункеля, А.Я. Гуревича, К.М. Долгова, В.В. Иванова, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, М.К. Мамардашвили, А.А. Радугина, Э.Ю. Соловьева, Б.А. Успенского и многих других авторов.
Десятилетия эпистемологического и методологического «изоляционизма» привели к тому, что после единообразия, которое обеспечивала марксистская методология, произошел очень быстрый (фактически за последнее десятилетие прошлого века) переход к крайнему варианту «методологической свободы». Интерес к прежде «запретным» идеям (впрочем, вполне понятный и естественный) зачастую приводит авторов к смешению самых разнородных методов и приемов исследований, что вызывает критические замечания у самих ученых-гуманитариев. Видимо, процесс некритического увлечения разнородными (и зачастую противоположными, по сути, течениями) проходит, на смену ему приходит стремление к методологической выверенности и концептуализации собственных размышлений. Разумеется, этот процесс будет достаточно долгим и трудным. Он уже начат отечественными исследователями, и бесспорно, будет продолжен.
Одной из важнейших и интереснейших проблем современной философии, решение которой будет иметь значимые эпистемологические и прикладные методологические следствия для всех областей гуманитарных наук, является проблема интерпретации. В отечественной философской традиции рассмотрение проблемы интерпретации в гуманитарном познании было жестко привязано к единственно возможной марксисткой интерпретативной схеме.
С одной стороны, такая парадигма порождала очевидную односторонность в понимании многообразия гуманитарной сферы, в том числе и в историко-философском ключе, фактически отлучая отечественную философскую мысль не только от западной философии, но и от собственной традиции религиозной философии конца XIX- начала XX века. Нужно отдать должное тем авторам, которые под маской критики все же вводили в контекст отечественной культуры идеи западных авторов, открывая собственные методы и приемы интеллектуальных ухищрений, сопоставимые по изощренности с деятельностью средневековых схоластов. С другой стороны, господствовавшая установка не позволяла развиваться оригинальным теоретическим изысканиям в области философской теории интерпретации, поскольку эти проблемы оказывались уже раз и навсегда решенными.
Однако нельзя не отметить и то парадоксальное обстоятельство, что при очевидных теперь «натяжках» марксистская интерпретативная парадигма обладала одним безусловным преимуществом. Она обеспечивала единство критериев оценки гуманитарных исследований, решала проблемы эпистемологического и методологического выбора, способствовала жесткому ограничению дискурсивного пространства. Деструкция этих границ привела к тому, что поколения исследователей оказались перед лицом нелегкого выбора между множеством предлагаемых интерпретаций в условиях отсутствия сколько-нибудь внятных и общезначимых критериев. Видимо поэтому проблема интерпретации в современной отечественной философии и гуманитарных науках является не просто актуальной, но и достаточно «болезненной».
В контексте современной западной философии проблема интерпретации также принадлежит к числу наиболее интересных и остро дискутируемых. В рамках герменевтического (М. Heidegger, H.-G. Gadamer, J. Habermas, P. Ricoeur, K.-O. Apel и др.), аналитического (M. Dammit, D. Davidson, N. Goodman и др.), постструктуралистского (R. Barthes, J. Kristeva, J. Derrida, G. Deleuze, M. Foucault, U. Eco и др.), постмодернистского (J. Baudrilllard, J.-F. Lyotard, R. Rorty, P. de Man, I. Hassan, F. Jameson, D. Fokkema, T. D haen и др.) дискурсов проблема интерпретации получила разностороннее освещение. Выявились границы общего проблемного поля дискуссий, которые во многом определяют движение мысли в поисках нового понимания интерпретации в современной философии.
Методологическая основа исследования.
В работе используется целый ряд методов и принципов философского анализа. Прежде всего, диссертационное исследование основывается на системном подходе к решению поставленных проблем.
Компаративистский подход к анализу учений классиков европейской философской мысли и выдающихся ученых-гуманитариев способствовал выработке базисных идей и концептов работы.
Историко-философская реконструкция позволила выделить проблемное поле и специфику эпистемологии как самостоятельной сферы философских исследований, а также наметить перспективы и основные направления ее дальнейшего развития.
Основные идеи и принципы герменевтики стали ключевыми для раскрытия эпистемологических проблем гуманитарных наук, рассматриваемых в диссертационном исследовании.
Использование структурного подхода позволило выделить базисные элементы интерпретативнои деятельности в гуманитарном и философском дискурсе.
Основным исследовательским материалом для выработки концептуального аппарата диссертации явились идеи, результаты и методологические программы гуманитарных наук, европейской и отечественной философской мысли.
Цели и задачи исследования.
Диссертация посвящена исследованию современного этапа развития эпистемологии, выявлению основных элементов становящейся неклассической эпистемологической парадигмы, анализу специфики познавательных процессов в гуманитарных науках, а также раскрытию природы и структуры интерпретативнои деятельности в гуманитарном познании.
Цель диссертации состоит в обосновании эпистемологии гуманитарных наук как самостоятельной сферы философских исследований познавательной деятельности, раскрытии ее основных идей и принципов.
Реализация этой основной цели диссертационной работы предполагает решение следующих задач:
проанализировать истоки и основания выделения эпистемологии как самостоятельной сферы философского знания в европейской традиции, а также социокультурные и философские причины кризиса классической эпистемологии;
выявить основные тенденции и смысловые основания современных философских исследований познания;
проанализировать развитие гуманитарного познания, показать особенности формирования дисциплинарной матрицы гуманитарных наук;
эксплицировать понятия объекта и предмета гуманитарных наук, выявить их взаимосвязь с экстерналистской и интерналистской моделями развития гуманитарной познавательной сферы;
выявить значение понятия «идеальный субъект» для развития гуманитарных наук, наметить пути решения проблемы личной ответственности ученого-гуманитария в современном мире;
раскрыть истоки и основания пересмотра представлений об интерпретации в современной философии и гуманитарных науках, выявить основные модели интерпретации, их характерные особенности и сферу применения;
обосновать роль интерпретации как базисной эпистемологической процедуры гуманитарных наук, вскрыть структуру интерпретативной деятельности в гуманитарном познании;
раскрыть специфику философской интерпретации, выявить основные элементы комплексной стратегии интерпретации философского текста, проанализировать роль и значение историко-философской интерпретации в рамках философского дискурса.
Новизна научного исследования.
Проведен комплексный анализ развития теоретико- познавательных исследований в европейской философской традиции, на основании которого выделены нормативная и дескриптивная составляющая
эпистемологии как ее необходимые элементы, выявлены основные проблемы эпистемологии, решение которых определяет специфику философского подхода к исследованию человеческого познания.
Проанализированы истоки и основания кризиса эпистемологии как самостоятельной сферы философского знания, который связан с несостоятельностью классической философской теории познания, абсолютизировавшей естественнонаучное познание как идеал и образец научного познания вообще, и конкуренцией со стороны частных наук и междисциплинарных проектов изучения познавательных процессов.
Показано, что смысловым центром современных эпистемологических дискуссий является антитеза фундаментализм / релятивизм.
Выявлена зависимость развития гуманитарных наук от социокультурной ситуации и философских представлений, эпистемологическая и методологическая специфика современного гуманитарного познания. Выдвинуты основные принципы эпистемологического анализа гуманитарных наук.
Обоснована необходимость разделения понятий «объект» и «предмет» гуманитарных наук, отражающая их взаимосвязь с реалиями культуры, с одной стороны, и научной традицией, с другой стороны. Показана их взаимосвязь с экстерналистской и интерналистской моделями развития гуманитарных наук.
Предложены понятия «идеальный» и «реальный» субъект гуманитарного познания, раскрыто их методологическое значение в процессе развития гуманитарного познания. Рассмотрена проблема ответственности ученого, работающего в сфере гуманитарных исследований, намечены пути ее решения.
Выявлены основные тенденции развития современного гуманитарного познания, показаны их социокультурные и эпистемологические основания.
Вскрыты причины повышенного интереса к проблеме интерпретации, связанные как с изменениями культурных реалий, так и с внутренней логикой развития современной философии и гуманитарных наук. Выявлены основные модели интерпретации, предложенные в рамках философского и гуманитарного дискурса: интерпретация как перевод, интерпретация как результат объяснения, интерпретация как предпосылка понимания, редукционистская модель интерпретации, интерпретация как свободное смысловое творчество, показаны их характерные особенности и область применения.
Выявлена общая теоретическая структура интерпретативной деятельности в гуманитарном познании, базисными элементами которой являются объект, представление, интерпретативная схема, интерпретативная стратегия. Показана роль интерпретации в процессах конституирования предмета, выбора методологии исследования и анализа полученных результатов, а также их социокультурных аппликаций в гуманитарных науках.
Выявлена специфика бытования интерпретации в философском дискурсе, связанная с разделением на два уровня: интерпретацию философского текста и интерпретацию историко-философского процесса. Предложена интертекстуальная модель комплексной стратегии интерпретации философского текста. Выявлена роль историко-философской интерпретации в философском дискурсе, предложен новый подход к анализу современной философии сквозь призму исследования интерпретаций философской классики.
Основные положения, выносимые на защиту.
В ходе проведенного исследования получены следующие результаты, выносимые на защиту:
В истории философии теоретико-познавательная проблематика занимала различное место в структуре философских размышлений. Проведенный анализ показал, что эпистемология как самостоятельная сфера философского знания наряду с дескриптивной всегда включала в себя нормативную составляющую. Именно нормативизм обеспечивал методологическую значимость эпистемологических инвектив. Кризис современной эпистемологии связан с несостоятельностью классической философской теории познания, абсолютизировавшей естественнонаучное познание как идеал и образец научного познания вообще, и конкуренцией со стороны частных наук и междисциплинарных проектов изучения познавательных процессов.
Исследование основных эпистемологических проектов, предложенных философской мыслью XX века - эволюционной эпистемологии, герменевтики, социальной эпистемологии, «натурализированной эпистемологии» - позволил выделить смысловое основание современных дискуссий о познании. Сосуществование двух конкурирующих установок: «фундаментализма» и «релятивизма», их развитие и преодоление в рамках различных интеллектуальных проектов стало определяющей тенденцией современной эпистемологии.
Социокультурные сдвиги, приводящие к пересмотру представлений о природе человека, субъекта, субъективности, взаимоотношений человека и мира, являются существенными «внешними предпосылками» для парадигмальных революций в гуманитарном познании. Процесс формирования дисциплинарной матрицы гуманитарных наук исторически был тесно связан с эволюцией философских идей. Формирование новой «лингвоцентричной» парадигмы гуманитарного познания, проникновение методологических приемов за границы отдельных областей познания, возникновением новых междисциплинарных областей знания, процесс интеграции частных наук о человеке отражают тенденцию современной гуманитарной науки к самоопределению и демаркации.
Эпистемологический анализ гуманитарного познания предполагает демаркацию объекта и предмета гуманитарных исследований. Объектом гуманитарного исследования является та сфера культурной, исторической, психологической, языковой, социальной реальности, тот ее «срез», который представляет собой исходный фундамент познавательной деятельности. Понятие объекта отражает экстерналистское видение развития гуманитарных наук. Экстерналистская модель предусматривает детерминированность исследовательской сферы гуманитарных наук исключительно изменениями социокультурной ситуации. Предметом гуманитарного познания является та часть культурно-исторической реальности, которая предусматривает конституируемость, реконструкцию, дополнение в процессе познания, в его структуру включаются представления о культурных реалиях, сложившиеся в рамках научной традиции. В этом смысле понятие предмета коррелирует с интернализмом в понимании развития гуманитарных наук, предусматривающем наличие собственной логики развития в контексте взаимодействия научной традиции и новаций.
Различные роли субъекта познания, его непременная включенность в ту или иную систему ценностей, с одной стороны, и встроенность представлений о Другом в структуру познающего субъекта, с другой, позволяют нам провести принципиальное разделение между «идеальным» и «реальным» познающим субъектом. Применительно к гуманитарной сфере «идеальный» субъект есть мыслительный конструкт, лишенный субъективных предпочтений, пред-убеждений, ценностей, способный встать на точку зрения «независимого наблюдателя», увидеть ситуацию «как она есть на самом деле» во «внечеловеческом измерении». Существование в рамках гуманитарного сообщества представления об «идеальном» субъекте позволяет сохранять целостность и самодостаточность гуманитарной познавательной сферы. «Реальный» субъект, в отличие от «идеального» понимается не как эмпирический субъект, но как носитель культурных установок, дитя своего времени и ситуации, представитель определенной научной традиции. Сложная структурированность «реального» субъекта является одним из оснований полиинтерпретируемости результатов и выводо гуманитарных наук, а также связана с проблемой личной ответственности ученого-гуманитария, приобретающей в современной культуре полифоничное звучание. Conditio sine qua поп научного творчества в гуманитарной сфере становится стремление самого ученого разнести в своем сознании оценку и факт, реальность как она есть и реальность как она возможна, другое как иное и другое как чужое.
Одной из важных тенденций развития гуманитарного познания второй половины XX века является поиск универсальных общекультурных оснований, позволяющий избегать релятивизации его результатов. Попытки найти «универсалии культуры», «антропологические константы», «семантические примитивы» отражают общегуманистическую направленность современного гуманитарного познания, стремление выйти за рамки схемы «свое - чужое» и перейти к модели «свое и иное как вариации общечеловеческого».
Сегодня происходит коренной пересмотр представлений о границах, возможностях и значении интерпретации в структуре человеческой деятельности. Из процедуры, имеющей операциональный смысл, интерпретация превращается в самодостаточный феномен человеческого бытия. Компаративистский анализ моделей интерпретации, предложенных в рамках различных философских школ и направлений, - интерпретация как перевод, интерпретация как результат объяснения, интерпретация как предпосылка понимания, редукционистская модель интерпретации, интерпретация как свободное смысловое творчество - показывает, что каждая из них имеет определенную сферу применимости и делает акцент на одной стороне интерпретативной деятельности.
Узловыми пунктами общей теории интерпретации становится анализ основных элементов интерпретативной деятельности: объекта, его представления, интерпретативной схемы и интерпретативной стратегии.
Интерпретативная схема обеспечивает внутреннюю согласованность и определенность интерпретативных стратегий, а также предполагает наличие более или менее прописанных, но определенных критериев отбора интерпретаций, осуществляемых в рамках данной схемы. Истина любой данной интерпретативнои схемы не предполагает сравнения с другими интерпретативными схемами, она принимается как некая аксиома, вынесенная за пределы «доказательного пространства». В отличие от интерпретативнои схемы, интерпретативная стратегия является принципиально корректируемой, меняющейся в зависимости от выбранного объекта, а также от целей, задач и ожиданий познающего субъекта. Корректировка интерпретативнои стратегии направлена на достижение наиболее полного представления объекта в рамках данной интерпретативнои схемы, с одной стороны, и на создание целостной интерпретации, с другой.
Проведенный анализ позволил выявить основные особенности интерпретации. Во-первых, интерпретация стремится к всестороннему охвату объекта. Любая интерпретативная деятельность стремится к целостности, задаваемой существованием единой интерпретативнои схемы. Во-вторых, интерпретация представляет собой гипотезу, или версию своего объекта. Именно поэтому интерпретация конституирует предметный мир гуманитарного познания. В-третьих, специфика интерпретации в различных областях во многом определяется способами конституирования стратегий в рамках данной интерпретативнои схемы, процедурами их селекции и методами реализации.
Для решения проблемы специфики философской интерпретации предложено разделение двух различных направлений исследований: анализа интерпретации философского текста и интерпретации историко-философского процесса, являющиеся взаимно комплементарными. Комплексная стратегия интерпретации философского текста предусматривает его исследование сквозь призму интертекстуальности и выявления различных контекстов. Анализ проблемы историко-философской интерпретации показал, что актуализация тех или иных проблем в философии связана не только с духом времени и требованиями эпохи, но и с теми поворотами сюжета, которые заданы ее внутренними смысловыми основаниями. Формообразующим началом сюжета становятся нерешенные проблемы, которые актуализируются в связи с внутренней потребностью к заполнению смысловых лакун. Движущей силой этого процесса является интерпретация идей мыслителей прошлого, в творчестве которых эти лакуны по мере обретения исторической дистанции становятся наиболее очевидными. Философия данной исторической эпохи определяется не только новаторскими учениями, но и интерпретациями «классиков» прошлого, идеи которых получают свое «второе рождение» в новом дискурсивном пространстве.
Теоретическое и практическое значение работы.
Теоретические положения и выводы диссертационного исследования могут иметь существенное значение:
в дальнейшем развитии философских исследований познавательной деятельности в различных сферах, выявлении их соотношения и исторической динамики;
в исследовании эпистемологических и методологических парадигм гуманитарных наук, прогностике основных тенденций развития современного гуманитарного познания;
при проведении комплексных гуманитарных исследований, выработке новых методологий и методик междисциплинарного анализа культурных феноменов;
для анализа основных интерпретативных стратегий в различных отраслях гуманитарного познания, а также в процессах межкультурной коммуникации. Такое исследование представляется актуальным и значимым как в теоретическом плане выявления
предпосылочности познавательной деятельности, так и в плане выработки установок толерантности и нацеленности на конструктивный диалог в межкультурном общении;
при разработке конкретных методик интерпретации философского текста, а также построения принципиально новой модели интерпретации историко-философского процесса; • в преподавании основных разделов базового курса философии, а также элективных курсов «Современная эпистемология», «Методология гуманитарного познания», «Философия интерпретации». при разработке программ и учебно-методических материалов для институтов повышения квалификации профессорско- преподавательского состава вузов в связи с введением курса «История и философия науки», а также в его преподавании для аспирантов гуманитарных специальностей.
Апробация работы.
Материалы диссертации докладывались научных конференциях, семинарах и симпозиумах различного уровня: на Межвузовской научной конференции «Гуманитаризация высшего образования» (Воронеж, 1996), Межвузовской научно-практической конференции «Деструктивные процессы в развитии современной российской культуры» (Воронеж, 1998), Межрегиональной научно-методической конференции «Актуальные проблемы гуманитаризации высшего образования» (Воронеж, 2000), научном семинаре «Герменевтика в России» (Воронеж, 2001), Международной конференции «Социальная власть языка» (Воронеж, 2001), Международной конференции, посвященной 60-летию воссоздания философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова «Человек - Культура - Общество. Актуальные проблемы философских, политологических и религиоведческих исследований» (Москва, 2002), Третьем Российском Философском конгрессе
«Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия» (Ростов на Дону, 2002), Международной конференции «Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности» (Воронеж, 2002), Международной конференции «Условия взаимопонимания в диалоге» (Воронеж, 2002), Международном научном семинаре «Культура Пост: истоки, основные черты и границы явления» (Воронеж, 2003), Международной научной конференции «Эстетика научного познания» (Москва, 2003), Международной конференции «Универсальное и специфическое в межкультурном и внутрикультурном диалоге» (Воронеж, 2003), Международной конференции «Интеграция России в международное академическое сообщество: перспективы российского образования и науки» (США, Вашингтон, 2003), Международной научной конференции «Перевод: язык и культура» (Воронеж, 2003), научном семинаре «История и философия науки» (Воронеж, 2004), Международной научной конференции «Культурные табу и их влияние на результат коммуникации» (Воронеж, 2004).
Идеи и положения диссертационного исследования докладывались на научных семинарах в Квинс Колледж (Оксфорд, Великобритания), а также использовались в лекциях, прочитанных соискателем в Центре логики, философии науки и философии языка Института философии Католического университета г. Левен (Бельгия).
Основные научные результаты нашли свое отражение в монографии «Современная эпистемология и гуманитарное познание» (Воронеж : Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 2003. - 144 с), а также в статьях, опубликованных в научных журналах и сборниках научных трудов, в главах коллективных монографий, в тезисах международных, всероссийских и межрегиональных конференций.
Диссертация обсуждалась на заседании кафедры систематической философии факультета философии и психологии Воронежского государственного университета и была рекомендована к защите.
Структура диссертации определяется в соответствии с целями и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, включающей 358 источников (из них 256 отечественных и 102 иностранных). Общий объем диссертации -351 страница.
Эпистемология в структуре философского знания: истоки, статус и основания
В современной отечественной философии наблюдается «ренессанс» эпистемологической проблематики. Одной из главных причин повышенного интереса к проблемам познания является, бесспорно, крушение прежних общефилософских и методологических установок. Выявлению и преодолению противоречий и парадоксов в господствовавшей ранее эпистемологической парадигме посвящен целый ряд новаторских для отечественной философии статей и монографий, появившихся в последнее десятилетие .
Интерес к философским проблемам познания характерен не только для отечественной философии. В современной западной философии проблема поиска новой эпистемологической парадигмы является также одной из наиболее значительных и остро дискутируемых проблем3. Эпистемологическая проблематика, по мнению наиболее авторитетных представителей «постаналитического» направления в англо-американской философии, является тем узловым пунктом, в котором, прежде всего, «старое различие между континентально-европейской философией, с одной стороны, и самоуверенно новаторским неопозитивизмом - с другой, которое вплоть до 70-х годов определяло философскую жизнь, начало стремительно терять свое значение»4.
Философия второй половины XX века представляет собой довольно пеструю палитру самых разнообразных направлений, школ, учений. С одной стороны, в том числе и под влиянием интеллектуального проекта деконструкции, заявленного представителями философии постмодерна, явно прослеживается тенденция к отказу от классических «фундаментальных» проблем, к локализации тематики исследований, приближении философских штудий к эмпирико-социологическим, политологическим и иным частнонаучным исследованиям. По мнению К.-О. Апеля, «...после Рорти мы достигли стадии «неопрагматического» переворота в философии, согласно которому, больше не существует никакого могущего быть обоснованным различия между априорным и эмпирическим познанием. Философам в их дискурсе следует отказаться от всяких претензий на общезначимость, не говоря уже об обосновании оной. Философия превращается в часть изящной литературы, что очень похоже на ситуацию в постмодернизме»5. «Деструктивный удар» оказался сильным до такой степени, что констатация кризиса философских исследований познания плавно перетекла в декларацию «смерти эпистемологии». Отмечая парадоксальный характер развития современной философии, З.А. Сокулер точно выделяет ее «болевой нерв»: «с одной стороны, философия науки отказывается от понятия истины как неработающего при анализе процессов познания. С другой стороны, философия, отворачивающаяся от теории познания, связывает понятие истины с сокрытостью, тайной или невыразимостью. В одном случае -анализ познания без понятия истины, в другом - понятие истины без процесса познания»6
Трудно спорить с теми авторами, которые отвергают эпистемологию, отказывая ей в праве на существование в рамках современного философского дискурса. Действительно, с одной стороны, «классическая» эпистемология представляет процесс познания настолько схематично и плоско, что явно проигрывает при этом тем многообразным и интереснейшим исследованиям, которые наиболее интенсивно стали проводиться во второй половине XX века. Серьезную конкуренцию эпистемологии в исследовании «классических» проблем знания и истины, языка и познания, смысла и значения, соотношения понимания, интерпретации, объяснения в последние десятилетия составляет бурно развивающийся комплекс наук, который получил название «когнитивистика». Когнитивный подход придал новый импульс развитию многих отраслей знания (лингвистика, психология, исследования по искусственному интеллекту и т.п.). Когнитивные науки не просто исследуют структуру и специфику когнитивных процессов, но и выдвигают собственные модели порождения и трансляции знаний, соотношения вербальной и невербальных составляющих человеческого мышления, разрабатывают новые методы и подходы к изучению познавательной деятельности, а также претендуют на построение единой концепции знания, имеющей междисциплинарный статус, и предлагают новые модели внутреннего функционирования человеческого сознания. Базисные понятия когнитивистики: «ментальные пространства» (Ж. Фоконье, Дж. Лакофф), «когнитивные сферы» (Р. Лэнекер), «фреймы» (Ч. Филлмор), «когнитивные наборы» (Ван Дейк) стремительно распространяются по интеллектуальному ландшафту современной науки. Успехи наук о мышлении провоцируют новые дискуссии в философии (прежде всего, англо-американской) по проблемам «мышление-тело», «мышление - мозг», «физическое - психическое». Как отмечал А.Ф. Грязнов, в конце 80-90-х годов в англо-американской философии «на первое место выходят такие дисциплины, как философия сознания (philosophy of mind) и философия психологии. Позиции участников дискуссии по поводу сознания различаются достаточно сильно: от откровенно сциентистских, делающих акцент на новейших исследованиях в области нейронауки и искусственного интеллекта, до чисто концептуальных исследований, продолжающих традиции райловского «логического бихевиоризма»» . Некоторые авторы склонны определять современное состояние философских исследований как «когнитивный поворот». Так, например, М. Вильяме, анализируя основные тенденции современных философских исследований познания, заключает: «сегодня многие философы считают, что философские вопросы познания имеют исключительно специальный характер. Они пытаются доказать, что эпистемология должна быть «натурализована»: это означает, что необходимо ее развитие с использованием знаний одной или нескольких наук, например, когнитивной психологии»8. Очевидно, что принципы и методологические основания когнитивных наук, а также полученные ими результаты, не могут не стать предметом серьезного эпистемологического анализа.
Основные направления эпистемологических исследований в философии XX века
Анализ различных эпистемологических проектов, предложенных философской мыслью XX века, предполагает выделение границ общего проблемного поля. Во всем многообразии концепций и подходов, как нам представляется, можно выделить один из центров проблемного поля дискуссий. Сосуществование двух конкурирующих установок: «фундаментализма» и «релятивизма», их развитие и преодоление в рамках различных интеллектуальных проектов стало определяющей тенденцией современной эпистемологии. Напомним, что острота этой полемики зачастую и приводила некоторых авторов к постановке вопроса о сомнительности самой идеи эпистемологии как самостоятельной области философского знания. Мы считаем, что именно эти течения философской мысли, а не отдельные подходы в трактовке тех или иных эпистемологических проблем (экстернализм / интернализм, реализм / антиреализм, пробабилизм / реалиабилизм и т.п.), во-первых, определили основное направление эпистемологических дискуссии, а во-вторых, позволяют обнаружить те «лакуны», которые связаны именно с гуманитарным познанием.
Учитывая то обстоятельство, что в современной философской литературе не существует единой терминологии (так, некоторые авторы отождествляют фундаментализм и эпистемологию, релятивизм и герменевтику, что, на наш взгляд, не является оправданным), мы должны специально остановиться на определении этих понятий.
Фундаментализм базируется на убеждении в существовании постоянной, имеющей внеисторический характер, матрицы или структуры, к которой философ может и должен, в конечном счете, обращаться при определении природы таких концептов как рациональность, знание, истина, реальность, а также морально-нравственных категорий. Основная задача философа, действующего в рамках данной мировоззренческо-эпистемологической установки, состоит в том, чтобы обнаружить эту структуру и показать объективные и всеобщие основания вышеупомянутых философских концептов. Фундаментализм исходит из предпосылки, сущность которой сводится, прежде всего, к существованию двух групп вер (beliefs): одна из них самодостаточна и не нуждается ни в какой поддержке, она же и представляет собой тот самый фундамент, то основание, которое и избавляет нас от радикальных познавательных сомнений. Как отмечает Дж. Дэнси, «это различие между основными и не основными верами является структурным»60. Соответствующим образом фундаментализм предполагает особую эпистемологическую программу, основные усилия которой направлены на поиск и обоснование подобных оснований, поскольку именно их наличие гарантирует нам решение «скептической проблемы». В классическом варианте фундаментализм является апологетикой эмпиризма, поскольку фундаментальными верами, обеспечивающими наш познавательный контакт с объектами, оказываются перцептуальные данные. Наличие существования двух принципиально различных форм подтверждения, которые предполагают логическое и нелогическое выведение, является определяющей чертой фундаментализма.
Очевидно, что постулаты фундаментализма подвергались и подвергаются критике. Эта критика осуществляется по нескольким направлениям. Известный пример Б. Рассела о курице, уверовавшей в причинно-следственную связь между началом нового дня и свежим кормом, которая однажды была нарушена хозяином, захотевшим куриного супа, показывает несостоятельность индуктивных выводов. Критика со стороны фаллибилизма, основанная на принципиальной допустимости ошибки, породила длительную дискуссию, направленную на апологию фундаменталистских положений. Защита принципиальной непогрешимости фундаментальных вер проходила, прежде всего, в аналитической философии в направлении отнесения ошибочности за счет неправильного дискурсивного словоупотребления \
Фактически фундаментализм был определяющим основанием классической эпистемологии. «Пока понятие духа как трансцендентального учредителя (в кантовском смысле) усиливалось, с одной стороны, апелляцией к картезианскому дуализму, и к романтизму, с другой, понятие верховной дисциплины, называемой «эпистемологией» или «трансцендентальной философией» - не сводимой ни к Naturwissenschaften (психофизиология), ни к Geisteswissenschaften (социология познания), - могло бы существовать без всяких трудностей» . Для Р. Рорти, по меткому замечанию Дж. Капуто, разочарование «в классической метафизической идее относительно философии как своего рода супер-науке (super-science)» было связано со стремлением доказать, что «мы получаем лучшие результаты, отрицая любые требования любой тайны savoir absolue»6 , отказываясь от фундаменталистских эпистемологических претензий.
Альтернативой фундаментализма, являвшегося основанием европейской классики в эпистемологической сфере, в философии XX века становится релятивизм. Релятивизм (в его наиболее «сильном» варианте) предполагает, что фундаментальные философские, эпистемологические и морально-нравственные категории должны быть поняты как относительные к специфической концептуальной схеме, парадигме, типу культуры и т.п. Поскольку существует плюралистичность таких концептуальных схем, релятивизм отвергает требование определенности и единственности значения этих концептов.
Специфика гуманитарного познания как эпистемологическая проблема. Философский и гуманитарный дискурс: проблемы демаркации
Проблемы специфики гуманитарного познания, эпистемологических и методологических проблем гуманитарных наук в отечественной философской литературе до недавнего времени получали одностороннее освещение. Принадлежность гуманитарных наук к ведомству идеологии предусматривало анализ всех этих проблем преимущественно в рамках марксистской парадигмы. Вне сферы рассмотрения оказались многие интересные и продуктивные идеи, выдвинутые западной философской мыслью XX века, информация о которых проникала в философскую литературу лишь в критической форме. Подобная ситуация была пагубной не только для философских исследований указанного круга проблем, но сослужила плохую службу самим гуманитарным наукам. Разумеется, это вовсе не означает, что все работы, посвященные вышеперечисленным вопросам, можно признать не заслуживающими внимания современного исследователя. Весьма интересные и не утратившие своего значения по сей день идеи были высказаны в работах С.С. Аверинцева, М.М. Бахтина, Л.М. Баткина, В.В. Бибихина, B.C. Библера, B.C. Горского, А.Х. Горфункеля, А.Я. Гуревича, В.В. Иванова, Ю.М. Лотмана, М.К. Мамардашвили, Б.А. Успенского и многих других авторов. Несмотря на идеологические препоны, отечественной гуманитарной науке, безусловно, есть чем гордиться. Ее достижения не вызывают сомнений и получили широкое признание за рубежом. Лингвистические, литературоведческие, исторические, психологические исследования отечественных ученых по праву вошли в анналы мировой гуманитарной мысли XX века. Отечественные гуманитарии в своих исследованиях volens nolens прибегали к рассуждениям о природе, объекте и методе гуманитарного познания, демонстрируя тот свободный тип философствования, который зачастую отсутствовал в философских и методологических работах.
Десятилетия эпистемологического и методологического «изоляционизма» привели к тому, что после единообразия, которое обеспечивала марксистская методология, произошел очень быстрый (фактически за последнее десятилетие прошлого века) переход к крайнему варианту «методологической свободы» (которую точнее можно было бы назвать «методологическим анархизмом»). Интерес к прежде «запретным» идеям (впрочем, вполне понятный и естественный) зачастую приводит современных отечественных авторов к смешению самых разнородных методов и приемов исследований, что вызывает критику, прежде всего, самих ученых-гуманитариев. Как справедливо отмечает М.Я. Дымарский, «в изучении логических, прагматических, психолингвистических, нейролингвистических и пр. аспектов текста наша лингвистика поспешала за западными исследователями, тем самым - отчасти - пытаясь пройти чужой путь. Спору нет, чужой опыт необходим и полезен, но вряд ли стоит подменять им свой собственный»123. Эти критические замечания, разумеется, ни в коей мере не могут сколько-нибудь умалить тот прорыв в гуманитарных исследованиях, который произошел в отечественной науке за последние два десятилетия.
Видимо, процесс некритического увлечения разнородными (и зачастую противоположными, по сути, течениями) проходит, постепенно его сменяет стремление к методологической выверенное и концептуализации собственных размышлений. Разумеется, этот процесс будет достаточно долгим и трудным. Он уже начат отечественными исследователями124, и бесспорно, будет продолжен.
«Второе рождение» проблемы специфики гуманитарной познавательной сферы происходит и в западной философии, что, конечно, не случайно. Новый всплеск интереса к эпистемологии гуманитарных наук связан с теми глубинными подвижками в изменении представлений о человеке, природе субъекта и субъективности, которые ассоциируются, прежде всего, с влиянием постмодернистского проекта на современный философский дискурс.
Но дело не только в этом. Глубинные культурные подвижки, происходящие в современном мире, привели к тому, что «изменилась сама классическая культурная парадигма, в которой философия выполняла синтетическую функцию по отношению к религии и математическому естествознанию, объединяя их в рамках общего проекта «Единой Науки», или Идеологии (Л. Альтюссер), обеспечивающей истине аподиктические, божественные гарантии. Распавшийся код новоевропейской культуры -Наука / Искусство / Религия / Философия - и породил то «разобщенное единство» дисциплин, не имеющих ни общего основания верифицируемости, ни совокупного объекта ... , которое в качестве «гуманитарных наук» явилось содержательной интерпретацией «конца философии»»125
Как то ни странно, но острота проблемы «научности / ненаучности» гуманитарной познавательной сферы со временем не только не теряет своей остроты, но, напротив, получает все новое развитие. Так, Дж. Капуто обращает внимание на движение в среде ученых естественников против релятивизации (relativizing) научных результатов, которое в их понимании связано с размыванием понятия «научности» и приводит в пример критические высказывания Нобелевского лауреата Стивена Вайнберга126. В свою очередь А. Сокал острой и саркастической критике подвергает претензии «cultural studies» на научность. Он считает, что за популярностью и не всегда обоснованным использованием в научном и философском дискурсе термина «герменевтика» скрывается стремление «снизить» требования к научности и объективности в познании, что, в свою очередь, приводит к размыванию границ «научности» .
Интерпретация в современном философском и гуманитарном дискурсе: социокультурные основания и аппликации
Одной из важнейших и интереснейших проблем современной философии, решение которой будет иметь значимые эпистемологические и прикладные методологические следствия для всех областей гуманитарных наук, является проблема интерпретации. Очевидно, что сегодня эта проблема приобретает уже не только (и не столько) эпистемологическое звучание. Из процедуры в определенном смысле «вторичной» интерпретация превращается в самодостаточный феномен человеческого бытия. Нельзя не согласиться с Г. Николсоном, заметившим, что «мы пребываем в интерпретации все время, принимаем ли мы во внимание факт, или нет. И интерпретации, которые мы делаем, имеют важные последствия для нас как индивидуумов и как членов сообщества, а также для отношений среди сообщества» .
Сегодня происходит коренной пересмотр представлений о границах, возможностях и значении интерпретации в структуре человеческой деятельности. В связи с этим можно говорить об «интерпретационном повороте» в современном философском дискурсе. Более того, как справедливо замечает В.Г. Кузнецов, «философское знание есть знание принципиально интерпретационное. Интерпретация есть неустранимый момент, форма и способ функционирования философских знаний» . Поэтому поиски новой интерпретативнои парадигмы также позволяют увидеть классические проблемы природы, оснований и методов самой философии в новом свете.
Интерес к этой проблеме имеет несколько «измерений». Если говорить об актуальности, то она представляется совершенно очевидной, прежде всего, в рамках той ситуации, в которой находится современная отечественная философия. Отечественная философская мысль переживает сегодня по-своему уникальное время «информационного взрыва». Лавинообразное увеличение прежде недоступных (или доступных крайне узкому кругу узких специалистов в той или иной области) текстов, принадлежащих к различным (часто противоположным) традициям, вызывавшее еще десять лет назад эйфорию, сегодня порождает ряд весьма серьезных проблем. Прежде всего, это проблема перевода философских текстов, предусматривающая не только достижение аутентичности, но и сталкивающая переводчика с проблемой «герменевтического круга»: за каждым текстом стоит определенная традиция, которая самому переводчику известна часто во фрагментированном, разорванном виде. Как справедливо замечает Н.С Автономова, «начиная с XVIII в., философская переводческая работа в России обычно предполагала синхронность оригинала и перевода. И произведения философов Просвещения, и религиозно-миссионерские книги переводились примерно тогда же, когда возникали. Этот принцип отчасти сохранялся и в XIX, и в начале XX в.» . В советское время ситуация стала радикально иной. Представление о развитии философской мысли в англоамериканской и континентальной традиции, складывавшееся в советском философском сообществе, было весьма далеким от реального положения дел. Очевидно, что сейчас перед отечественными философами стоит проблема преодоления этого значительного временного разрыва, фактически означающего выпадение из общефилософского контекста, заполнения смысловых «лакун». В свете этих проблем значительный массив переводной философской литературы в каком-то смысле представляет собой «троянского коня», таящего в себе искаженные, а подчас и откровенно неграмотные интерпретации. Можно сказать, что современная ситуация как бы подталкивает к неким постмодернистским построениям в философских исследованиях (разумеется, в наиболее популярном и общеупотребительном смысле термина «постмодернизм»). Часто «коллаж» из цитат разных авторов становится и формой изложения идей, и «методологией» философского исследования.
В дискуссиях, посвященных проблемам перевода философского текста, все чаще сталкиваются две полярные точки зрения. Одна из них может быть выражена лозунгом: «Больше переводов - хороших и разных!», предполагая, что даже не слишком аккуратный и концептуально выверенный перевод все же лучше, чем полное отсутствие информации. Сторонники другой точки зрения ратуют за жесткий отбор переведенных текстов и выдвигают особые требования к философской культуре переводчика, не без оснований полагая, что искаженные переводы способны принести существенный урон отечественной философии. Так или иначе, проблема перевода философских текстов является одной из причин (или одним из культурных оснований) для того, чтобы проблема интерпретации заняла особое место в рамках отечественного философского дискурса.
Кроме того, своего рода «отягчающим» ситуацию в современной отечественной философии обстоятельством применительно к рассматриваемой проблеме является отсутствие собственной традиции ее теоретического решения. Скажем, проблема специфики интерпретации философского текста до последнего времени получала крайне одностороннее, идеологизированное освещение по известным причинам.
На уровне декларации марксистская философская парадигма утверждала научность собственной интерпретации религии, науки, искусства, идеологии, языка и самой философии. Научность (и по этой причине единственность) марксистской интерпретации предполагала выявление социальных причин возникновения и развития тех или иных культурных феноменов, раскрытие тех тщательно замаскированных смыслов, которые отражали внутренние пружины, истоки которых лежали в социальной сфере. Гуманитарий, если он претендовал на научность своих изысканий, должен был, фактически, редуцировать богатство смысловых оттенков, жанровых особенностей, индивидуальных духовных прозрений, специфику авторского стиля к своего рода «диагнозу», который так или иначе «ставился» времени, исторической эпохе, системе общественных отношений в тексте, картине, мелодии, архитектурном сооружении и т.п. Такая интерпретация часто становилась «приговором» социальной реальности прошлого и/или «апологией» новой социальной реальности будущего. Истолковываемый текст был интересен не сам по себе, как уникальное и специфическое явление, но как инструмент диагностики противоречий общественного устройства, то, естественно, существенно сужало пространство интерпретации. «Свобода автора», понимаемая в марксизме как глубочайшая иллюзия, приводила соответственно к симметричному понятию о «свободе интерпретатора» как глубочайшей иллюзии.
