Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I CLASS . Историческое сознани CLASS е.
1. Проблематизация исторического сознания в истории философии 12
2 . Понятие исторического сознания 34
3. Генезис исторического сознания 48
4. Структура исторического сознания 61
ГЛАВА II . Историческое сознание и специфика исторического познания .
1. Определение объекта и предмета исторического познания. Специфика исторического сознания как предмета исторического познания 80
2 . Некоторые особенности методологии исследования исторического сознания 94
3. Объективность исторического познания. Историческое сознание и истина 116
Заключение 132
Библиография 138
- . Понятие исторического сознания
- Генезис исторического сознания
- . Некоторые особенности методологии исследования исторического сознания
- Объективность исторического познания. Историческое сознание и истина
. Понятие исторического сознания
Существующая неопределенность и многозначность понятия «историческое сознание» в философской литературе значительно затрудняет его понимание. Сложность истолкования связана с определением специфики, содержания, «пределов» данного духовного феномена. Попытаемся внести в эти вопросы некоторую ясность.
Специфический смысл понятию «историческое сознание» придается значением «историческое». Проясним, на что оно указывает. В научной литературе рассматриваемое определение обычно берется либо в широком плане, безотносительно к каким предметам и явлениям объективной действительности или к понятиям о них оно прилагается, либо в более узком и интересующем нас плане применительно к явлениям духовной жизни общества.
В первом случае определение «историческое» обозначает процессуальность, текущую количественную и качественную изменчивость в пространстве и времени характеризуемых объектов, прохождение ими определенных этапов, стадий, периодов процесса развития. При этом философы обращают внимание на то, что историчность подразумевает не только некоторый ход процессов развития, но одновременно и их направленность. «Развитие действительности, образующее её историю представляет собой смену качественных состояний материи. Развитие есть движение, имеющее определенную направленность, определенную тенденцию, исходный и конечный пункт которой различаются как качественно различные ступени, возникающие одна из другой и одна после другой» [210; с. 55-56]. Направленность развития в данном случае выступает как «последовательное накопление необратимых изменений» [см.: 285; с. 82].
Bo-втором случае определение «историческое» имеет некоторое специфическое значение, не всегда усматриваемое исследователями. В частности, Д. Матиас, анализируя значение применяемого по отношению к общественным явлениям определения «историческое», ограничивается указанием на «пространственно-временную взаимосвязь событий» [см.: 346; s. 82].
На специфику определения «историческое» в анализируемом контексте впервые обратил внимание Гегель, сопоставивший историю природы и историю общества. Гегель пришел к заключению о том, что подлинно историческое развитие присуще только человеческому обществу, изменения, имеющие место в природе, при всем их бесконечном многообразии происходят как вечно повторяющиеся в бесконечном круговращении. «При всем бесконечном многообразии изменений, совершающихся в природе, в них обнаруживается лишь круговращение, которое вечно повторяется; в природе ничто не ново под луной, и в этом отношении многообразная игра ее форм вызывает скуку. Лишь в изменениях, совершающихся в духовной сфере, появляется новое» [48; с. 103]. Подчеркиваемая Гегелем специфика историчности явлений духовной жизни заключается в признании неповторимости, индивидуальности этапов её развития.
В применяемом определении «историческое» по отношению к нашим мыслям о человеке, его культуре, ценностях специфические черты были отмечены философами неокантианской школы. Приведем одно из высказываний Риккерта, содержащее рассуждения по интересующему нас вопросу. «Под историческим развитием мы не можем, во-первых, подразумевать того, что повторяется любое число раз, вроде развития цыпленка в яйце, но всегда лишь единичный процесс развития в его особенности; во-вторых, этот процесс становления есть для нас не ряд индифферентных по отношению к ценности стадий изменения, но ряд ступеней, которые с точки зрения какого-нибудь значительного события становятся сами значительными, поскольку акцент, падающий через отнесение к ценности на это событие, переносится и на предшествующие ему условия. Следовательно, утверждая, что только благодаря индивидуализирующему и относящемуся к ценностям образованию понятий создается теория развития культурных процессов, мы сужаем смысл этого выражения, обычно включающего в себя и вечно текущее становление действительности. Подобно тому как культурная ценность выделяет из простой разнородности действительного объекта индивидуальность в более узком смысле, как совокупность всего в своем своеобразии значительного, точно также объединяет она исторически существенные элементы протекающего во времени и причинно обусловленного процесса становления в исторически важное индивидуальное развитие» [228; с. 97-98]. Специфический смысл, содержащийся в определении «историческое» в отношении явлений духовной жизни, состоит, по мнению Риккерта, не только в признании неповторимости, индивидуальности этапов их развития, но и в определенной логике их осмысления, заключающейся в выделении совокупностей элементов относимых к той или иной ценности. Имеющая место направленность при прохождении индивидуализированных этапов развития культурных процессов характеризуется Риккертом как устремление к идеалу, постигаемому в процессе реализации ценностей и осмысления их значимости [см.: 228; с. 99].
Генезис исторического сознания
Вопросу возникновения социально-исторических представлений уделялось значительное внимание в философско-исторической мысли, и всё же он и поныне сохраняет свою проблемность. Следует указать на два замечания, возникающих при чтении литературы, посвященной данному вопросу.
Во-первых, в работах философов содержатся четыре основных подхода к его решению. Первый подход, вытекающий из гегелевской философско-исторической концепции, связывает появление социально-исторических взглядов с эллинистическим миром [см.: 48; с. 71 - 72]. Второй, присутствующий в трудах Н. А. Бердяева, К. Досона, П. Тиллиха, А. Тойнби, подчеркивает значение эсхатологических представлений иудейской религии, христианства для осознания «идеи истории» [см.: 21, с. 23; 87, с. 250; 257, с. 363 - 364; 260, с. 225]. Третий, обоснованный российским историком М. А. Баргом, возводит социально-исторические представления к эпохе Возрождения [см.: 13, с. 83; 14, с. 243]. Четвертый, представленный в философской мысли Э. Трельча, Б. Кроче, Э. Кассирера, датирует появление «идеи истории» XVIII - XIX веками [см.: 263, с. 17; 145, с. 168; 114; с. 645]. Считать, какой из этих подходов соответствует истине, остается делом исследовательских предпочтений.
Во-вторых, во всех отмеченных выше подходах проблемное поле исследования сужается до западноевропейской модели становления исторического сознания, представления о которой универсализируются. Специфика отличных от западноевропейской цивилизационных моделей генезиса исторического сознания не учитывается.
Попытаемся разрешить вытекающую из этих замечаний проблемную ситуацию. Что касается вопроса возникновения исторических представлений в западноевропейской цивилизации, то мы считаем возможным обобщить все существующие в философской литературе подходы к его решению, рассмотрев их как взаимодополнительные, свидетельствующие о стадиальности, поэтапности формирования исторического сознания. Переосмысляя в таком ключе процесс генезиса западноевропейских социально-исторических представлений, охарактеризуем четыре основных этапа, его определяющих.
Первый этап связан с формированием уровня непосредственного переживания «исторического». Данный уровень возникает вследствие выхода человека из полной поглощенности наличным или природным процессом жизни. Основным направлением этого богатого событиями развития является возрастание человеческого самосознания. Согласно учению К. Г. Юнга, процесс развития самосознания человека имеет несколько ступеней: - наиболее древнее понятие о себе как о безличной части рода, от которого ведет начало идея переселения души умершего родственника в тело родившегося младенца. Это древнее представление о себе через образ предка смыкается с генетической памятью и нам практически недоступно; - менее широкое и более личное «я» - это осознание себя через свою функцию внутри некоей целостности людей, то есть «я», которое содержит компонент «мы» и предполагает свою соотнесенность с общей волей или общим мировоззрением; - понимание «я» через образ личного сознания или образ сознательной воли [см.: 316; с. 311].
В ходе выделения человека из окружающего мира на основе возрастающего самосознания формируется первоначальное восприятие «исторического» как непосредственного, целостного, органического пребывания в какой-либо устоявшейся исторической эпохе. Специфика такого восприятия заключается в отсутствии пространственно-временной локализации событий, нерасчлененности пространства-времени и наличии единой категории «вечность». Изменения человеческого рода, неодинаковость проявления человеческой жизни и деятельности объясняются как некоторые изменения в неизменном мире. Динамичность объекта исторического познания очень плохо воспринимается человеческим сознанием. Господствует циклическая структура времени с идеей «вечного возврата», круговорота к изначальному мифическому состоянию [см.: 314; с. 89]. Ритуалы, обряды, церемониалы, во время которых осуществляется подражание образцам, действиям, совершенным в изначальные времена богом, героем или предком, подчёркивают внутреннее единство времен. Специфика исторического становления не имеет самоценностного, то есть неповторимого, индивидуального значения. Возникающее непосредственное переживание «исторического» закрепляется в первых формах исторического знания: древних сказаниях, событийных повествованиях. В современной научной литературе называются два пути формирования ранних исторических знаний [см.: 236; с. 602 -603].
Первый соответствует схеме «миф — легенда — предание», в основе которой лежит идея о специфической хронологии прошлого, присущей сознанию древних людей: прошлое делится на отдаленное время первотворения, находящееся за пределами периода, охватываемого актуальной памятью (для бесписьменных традиций обычно не более семи поколений), и более близкое историческое или «эмпирическое» время. В соответствии с этим делением считается, что легенды описывают события, находящиеся на границе мифического и исторического времени, а предания полностью относятся к историческому (эмпирическому) времени.
Второй путь связан с эволюцией героического эпоса, то есть сказаний о так называемых культурных героях. Первоначальные, архаические формы эпоса посвящены мифическим первопредкам, эпическое время в них совпадает с мифическим временем первотворения. Классические же, более поздние формы эпоса опираются на исторические предания. Они отличаются от архаического эпоса не столько степенью достоверности рассказа, сколько географическими названиями, историческими наименованиями и повествуют не о творении мира, а о заре национальной истории, об устройстве древнейших государственных образований.
В целом первые образцы «исторической» прозы дают лишь описание, перечисление некоторых фактов, перерабатываемых во внутренние представления о внутренне единой жизни данного народа в прошлом и настоящем.
Второй этап становления социально-исторических представлений относится к античной эпохе, в рамках которой выявляется уровень истолковывающего реконструирования «исторического». Мыслителями античности еще не ставится отчетливо задача определения качественных различий времен, эпох, жизни народов. Движения человеческой жизни в их объяснительных конструкциях по-прежнему носят характер круговорота. Однако теперь «идея времени» связана с более развитыми общественными формами жизни и с более емкой социальной памятью. Мышление человека, как отмечает Н. Н. Трубников, охотнее обращает внимание на ряд исторической последовательности и связи событий, что, добавим, находит отражение в дальнейшем развитии форм исторического знания [см.: 265; с. 47 - 48]. Распространенным является представление о древних греках как родоначальниках нашего интереса к развитию форм исторического познания [см.: 47, с. 12; 114, с. 645; 121, с. 126; 130, с. 19 - 21; 145, с. 110; 196, с. 18]. Считается, что в эпоху античности возникает поучающая, или прагматическая, история, дающая описание государственных дел, их восприятие на уровне политической рефлексии, не связанной с характерной для эпохи картиной мира [см.: 145, с. 119; 293, с. 126; 322, s. 5]. В рамках античной прагматической истории, обращающейся к прошлому с целью преподать моральные, политические и другие уроки современникам, зарождается историко-сравнительный метод. Процесс историописания начинает пониматься как процесс восприятия, «дешифровки» и упорядочения опыта прошлого с целью истолкования его в свете настоящего.
. Некоторые особенности методологии исследования исторического сознания
Одной из актуальных задач разработки методологической проблематики исторического сознания на современном этапе, на наш взгляд, является задача систематизации имеющегося методологического знания и его дальнейшего развития. Нам представляется, что решение этой задачи связано с выработкой комплексной исследовательской программы, которая позволит структурировать и взаимоотнести применяемые познавательные средства, процедуры, методы. В данной программе могут быть выделены следующие уровни, отражающие методологическую специфику исследования исторического сознания: 1) теоретические модели — познавательные конструкции, запечатлевающие социокультурную специфику опыта духовной целостности посредством установления особенностей взаимосвязи между зафиксированными в форме идеализированных объектов структурными компонентами; 2) идеализированные объекты - искусственно созданные мыслительные конструкты духовно-исторического опыта, обладающие теми и только теми свойствами, которые в них зафиксированы; 3) эмпирические модели — воссоздаваемые на основе систематизации эмпирических данных целостности духовно-исторического опыта; 4) фактические данные - данные, отображающие посредством единичных описаний характерные свойства и признаки тех или иных духовных феноменов; 5) непосредственные данные — содержательный уровень распредмеченных в сознании исследователя форм культурного опыта; 6) объективации - опредмеченный в знаково-символических формах духовно-исторический опыт.
Назовем совокупность предложенных уровней методологической лестницей. Согласно логике проводимого исследования будем рассматривать лестницу снизу вверх, продвигаясь от более конкретного, узкого и эмпирического к более абстрактному, общему и теоретическому.
Историческое сознание может стать объектом изучения только через знаково-символические формы культуры, в которых объективируется, овеществляется духовно-исторический опыт. Сущность современных философских подходов (семиотического, герменевтического) к исследованию объективированных форм духовного опыта состоит в текстуализации познания. Знаково-символические системы культуры рассматриваются как тексты, подлежащие расшифровке, декодированию при помощи интерпретационных методов. Интерпретация текста как культурного явления осуществляется с позиции двух перспектив: с точки зрения эпохи, предшествующей его созданию, и с точки зрения культуры, современной исследователю.
В первом случае интерпретация нацелена на постижение фактического смысла текста посредством реконструкции социокультурного кода его автора. В рамках семиотики, как теории знаковых систем, речь идет о синтаксическом, семантическом и прагматическом анализе текста. Синтаксический анализ любой семиотической системы имеет дело с исследованием ее структуры. Текст рассматривается как некоторое организованное целое, как определенная знаковая система, обладающая собственной структурой. С таким исследованием, например, мы встречаемся при обычной грамматической интерпретации. Однако важнейшую роль в процессе анализа значения играет семантика, изучающая вопросы интерпретации знаковых систем. С точки зрения семантики, знаковую систему можно интерпретировать самыми различными способами, в том числе и с позиций того значения, которое имел в виду автор при написании текста, произведения литературы, создании картины и т. д. Прагматическое исследование текста особенно существенно для его усвоения и понимания в процессе практического применения знаний.
При расшифровке социокультурного кода текста имеющие место различие и непереводимость кодов агентов общения, а также возникающие случайности и ошибки при декодировании текста обусловливают непредсказуемый сдвиг значений. Акт коммуникации, согласно семиотическим исследованиям Ю. М. Лотмана, предстает не как простое перемещение смысла из сознания автора текста в сознание интерпретатора, а как перевод «я» на язык твоего «ты» [см.: 164; с. 16]. Именно поэтому при реконструкции духовно-исторического опыта уместным выглядит дополнение интерпретации фактического смысла текста интуитивно-психологической интепретацией, основанной на перевоплощении, воображении и интуиции (процедура заключения по аналогии у Дильтея) [см.: 81; с. 144 - 145].
Абсолютизируя объективное начало, то есть однажды созданный и зафиксированный автором смысл текста, семиотика тем не менее не мыслит произведение как герменевтически замкнутое. Ею ставится задача изучения смысла и ценностного значения текста в истории культуры в связи с взаимодействием произведения с изменяющимся социальным опытом.
Объективность исторического познания. Историческое сознание и истина
Одним из центральных для понимания сущности исторического познания является вопрос: возможна ли объективная истина в познании исторических явлений? Если да, то в чем заключается ее специфика? Постановка этих вопросов обусловлена сложностью объекта познания исторической науки, гносеологическим отношением субъекта и объекта. В историческом познании объект воспроизводится в аспекте активного воздействия на него субъекта. Особенность проявления истины в отражении исторической реальности заключается в своеобразном слиянии, тождестве объективного и субъективного. Как всякое диалектическое отношение указанное тождество предполагает и различие. Различие выражается в том, что в содержании истины объективное и субъективное существуют в форме противоположностей. Подобное противоположение означает наличие определенной логики построения, формирования объективной истины. Обратим внимание на три уровня, с точки зрения которых указанная логика может быть осмыслена.
Исходным для нас является уровень конституирования специфической соответствующей истории объективности. П. Рикер пишет: «Мы ждем от истории определенной, соответствующей ей, объективности; то, каким образом рождается и возрождается история, характеризует ее перед нами, она всегда предшествует уточнениям, которые традиционные общества вносят в официальную и прагматическую упорядоченность своего прошлого. Эти уточнения имеют тот же смысл, какой имеют уточнения в физической науке по отношению к упорядочению первых очевидностей восприятия и космологии, от которых они зависят» [225; с. 36-37]. Другими словами, объективность предполагает прежде всего признание объективно-реального существования объекта исторического познания и возможность его адекватного отражения. Истина на данном этапе познания, ограничивается воспроизведением истории. Абсолютизация такого подхода в истолковании исторической объективности связана с объективизмом. Как особая методологическая позиция объективизм возник на заре развития обществознания и был связан с традицией метафизического материализма XVII - XVIII вв. В области исторического познания объективистская позиция прежде всего требовала проведения разграничения науки и ценности, а также принятия положения о необходимости максимального приближения исторического исследования к методологическим критериям естествознания. Данные методологические постулаты получили наиболее ясное и впечатляющее выражение в позитивистской историографии. Ее представители, провозглашая культ факта и документа, стремились реализовать в исследовательской практике требование изображать прошлое так, как это было «на самом деле». Любая попытка истолкования факта, будучи всегда тенденциозной, считалась источником искажений, привносимых субъективностью исследователя. Предполагалось, что для получения истинной картины прошлого достаточно иметь в наличии, хорошо изучить широкий круг источников. Идеалом исторического познания считалась простая регистрация и обобщение фактов. Главный недостаток обозначенной точки зрения на проблему исторической объективности заключается в игнорировании активности субъекта в познании. «Сама историческая истина, - делает справедливое замечание Гегель, - имеет смысл лишь в отношении правильности, точного сообщения о внешних фактах, при отсутствии какого-либо иного суждения, как только о самой этой правильности» [49; с. 332]. Таким образом, объективистский подход в истолковании исторической истины сводит ее к истине содержательной.
Историческое познание не может ограничиваться объективной информацией фактов и их причинных связей. Исторический объект адекватно познается благодаря тому, что он включается в сферу деятельности исследователя, который тем самым проявляет к нему заинтересованное отношение. Здесь мы подходим к новому уровню конституирования исторической объективности. Это объективность, выступающая коррелятом субъективности. Вступившая в игру субъективность является не какой-нибудь, а именно субъективностью историка.
Работа историка - это всегда представление какой-то истины о прошлом, но истины не в обезличенном виде (то есть совокупности возможно большей массы фактов), а пропущенной через его индивидуальность, через его представление о его конкретной, сегодняшней задаче. Для историка прошлое существует не только как факт, данный в опыте изучения исторических источников, но и как ценность, имеющая отношение к настоящему. Поэтому он не просто исследует содержание исторического опыта, но и с необходимостью оценивает его. Оценка раскрывает значение исследуемого исторического материала с точки зрения общественных и экзистенциальных (индивидуально-личностных) потребностей, образующихся в процессе развития общества. Интерпретируя исторический опыт сквозь призму современных потребностей, историк тем самым вносит определенный вклад в его понимание и систематическую оценку. При этом отличительной чертой большого историка является прежде всего богатство и разнообразие, глубина и интенсивность его собственного личного опыта. Без него исторические труды остаются бесцветными и безжизненными. Но можно ли, однако, на этом пути достичь исторической объективности, обнаружить истину вещей и событий?
Разумеется, работа историка не является чистым произволом, спонтанной, никак не детерминируемой активностью. Историческое знание как продукт познавательной деятельности субъекта исследователя всегда является знанием с определенной позиции, но особенность этой позиции заключается в том, что она рационально сформулирована и обоснована. Ее конституирование не означает эмоционального порыва, выбора предпочтительного, желаемого, субъективного. Субъективность в истории не следует отождествлять с субъективизмом. В этом отношении весьма показательны следующие рассуждения Э. Кассирера.
«Многие противники Ранке, не обладавшие его свободным и независимым духом, пытались возвести нужду в добродетель. Они утверждали, что невозможно писать труд по политической истории, не разделяя политических страстей и национальных пристрастий. Представитель прусской школы Трейчке даже отказывался изучать материалы непрусских архивов: он опасался в результате такого изучения ненароком разрушить свое убеждение в преимуществах прусской политики. Такую позицию можно было бы понять и извинить, если бы речь шла о политическом памфлетисте или пропагандисте; применительно же к историку это означает крушение и банкротство исторического познания. Такую установку в сфере духа можно сравнивать с позицией противников Галилея, которые наотрез отказывались взглянуть в телескоп и убедиться в истинности астрономических открытий Галилея, поскольку не хотели разрушать веру в систему Аристотеля» [114; с. 664].
Таким образом, как особая методологическая позиция субъективизм в историческом познании также неприемлем, как и объективизм, поскольку ведет к другой крайности - к гипертрофированной оценке активности познающего субъекта и, как следствие, к отрицанию объективной основы исторической реальности. Характерная особенность научного подхода в истории состоит в том, чтобы не подменять субъективными критериями критерии научного исследования, чтобы пафос личностного отношения к исследуемым проблемам был неразрывно связан с пафосом строго научного исследования. Личная убежденность, эмоциональная приверженность той или иной идее может служить только знаком, симптомом ее действительной значимости, но не критерием истины.
