Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I Философско-рефлексивный анализ оснований субъектности 16
1.1 Семантические трансформации понятий «субъект», «субъектность» в современном социогуманитарном дискурсе 16
1.2 Опыт корреляции понятий «субъектность», «субъективность», «Я», «индивид» и «индивидуальность», «личность», «самость» 36
1.3 Об архитектонике понятий «субъект» и «субъектность» с учетом современного теоретико-познавательного инструментария 51
ГЛАВА II Трансформация субъектности в контексте постнеклассической картины мира 68
2.1 Постнеклассические представления о субъектности (на примере онтологического и эпистемологического полей) 68
2.2 Вектор «постчеловечности»: осмысление субъектности в поле технонаучных практик 80
2.3 Альтернативные формы проблематизации субъектности 94
2.3.1. Концепция субъектности П. Рикера: ретроспективный анализ 94
2.3.2. Этическое измерение как конститутивное основание субъектности: на примере анализа идей П. Рикера и Э. Левинаса 99
ГЛАВА 3. Новейшие параметры порядка и основные стратегии субъективации 113
3.1. Логика «сетевых взаимодействий» как новая морфология социальности 113
3.2. Проявления женской субъектности в условиях современной миросистемы 125
3.2.1. Статус «женской субъектности»: история и современность 125
3.2.2. Культурные модусы современного мира и транскрипции фемининности 132
Заключение 140
Список литературы
- Опыт корреляции понятий «субъектность», «субъективность», «Я», «индивид» и «индивидуальность», «личность», «самость»
- Об архитектонике понятий «субъект» и «субъектность» с учетом современного теоретико-познавательного инструментария
- Вектор «постчеловечности»: осмысление субъектности в поле технонаучных практик
- Проявления женской субъектности в условиях современной миросистемы
Введение к работе
Актуальность темы исследования.
Глобальные социальные изменения современности и вытекающие из них духовные катаклизмы вызвали пристальный интерес к темам и категориям, с новой силой проблематизирующим бытие человека как реального живого индивида. К числу таких категорий относится категория «субъектности», которая находится в центре поисков, связанных с переосмыслением цивилизационных и культурных основ существования современного общества, участвует в проекте создания новой онтологии. В философской онтологии и теории познания второй половины XX века – начала XXI веков можно выделить две важнейшие тенденции. Первая связана с поступательной критикой субъекта, обернувшейся в 60-е гг. прошлого столетия постмодернистским «уничтожением субъекта». Такой поворот открыл пространство для деперсонализации, появления концептов «смерть субъекта», «смерть автора», «кризис индивидуальности», «кризис субъективности» и, в конечном итоге, способствовал закреплению дезантропологической модели бытия. Вторая тенденция связана с невиданным размахом субъективизма, берущим свои истоки в новых социальных практиках, ориентированных, прежде всего, на флексибельное, многоролевое и многофункциональное поведение.
Актуальность обращения к анализу феномена субъектности с позиций современной философской онтологии и теории познания состоит в настоятельной необходимости преодоления односторонности указанных тенденций. Вопреки утвердившейся классической модели онтологического знания, демонстрирующей принципиальное безразличие к субъекту, животрепещущим оказывается обращение к феномену субъектности с вопрошанием «что значит быть субъектом», каковы пределы активности субъекта в современной миросистеме с учетом конкретных социально-исторических, гендерных, интеллектуальных параметров, каковы стратегии субъективации в условиях господства «логики сетевых взаимодействий».
Помимо этого, интерес к феномену субъектности связан с процессом радикальной трансформации эпистемологической парадигмы, кардинальным образом меняющим сам подход к интерпретации человеческого бытия, которое теперь понимается как одновременно ментальное и физическое, индивидуальное и социальное, свободное и детерминированное. В теоретическом плане актуальным представляется инновационный анализ уровневого подхода к бытию, в котором субъектность выступает системосозидающим элементом, позволяющим человеку выступать в качестве актора социального действия, рефлексивного агента социальных трансформаций.
В условиях постнеклассики на переднем плане оказывается «множественность» и отражающая ее полифония форм сознания. В этом отношении значимой проблемой философской рефлексии, на наш взгляд, предстает последовательный анализ параметризации субъектности. Появляется необходимость в комплексном подходе к рассмотрению трансформации субъектности, содержащем в себе понимание необходимости многоуровневого и всестороннего осмысления современного бытия человека, с учетом как достижений конкретно-научных дисциплин, так и приоритетов современной философской рефлексии. Этот путь открывает возможность выработать интегративную категорию субъектности, вбирающую в себя характеристики как от реального живого индивида – актора социальных изменений, так и от гносеологического субъекта, с учетом его эволюции в научной картине мире, а также влияний социокультурного контекста современности.
Актуальный характер выбранной темы связан с тем, что в отечественном социально-гуманитарном дискурсе ощущается дефицит субъектно ориентированных исследований, концептуальная неоформленность феномена субъектности, его остродискуссионный и расплывчатый характер.
Степень научной разработанности проблемы.
Проблематика, связанная с изучением феномена субъектности и трансформацией данного явления в условиях современности, является недостаточно изученной. Однако ее остроактуальный посыл улавливается широким кругом специалистов. Интерес к субъектности и смежной проблематике – субъект, личность, индивид, Я, - находит выражение в контекстуальных полях различной профессиональной направленности.
Осмысление феномена субъектности, согласно мнению Ю. И. Прохоренко, началось философией с перехода от психологии к деятельностно ориентированным исследованиям во второй четверти XX века. Прежде всего, необходимо выделить ряд авторов, с именами которых связано формирование методологической основы исследования субъектности и оформление самого концепта: К. А. Абульханова-Славская, А. В. Брушлинский, А. Н. Леонтьев, С. Л. Рубинштейн и др. Анализ особенностей и специфики субъектности с позиций психологии представлен также работами Б. Г. Ананьева, М. И. Воловиковой, А. Л. Журавлева, А. А. Митькина, В. А. Петровского, В. И. Пищика и др. Проблемный горизонт, связанный с анализом концептуального содержания понятий «субъект», «субъективность», «самость», проведением между ними демаркационных линий, отражен в публикациях Л. П. Буевой, В. И. Ватина, О. Н. Герман, Н. Л. Гиндилис, Л. А. Когана, А. С. Колесникова, И. Г. Корсунцева, А. Н. Ильина, Б. В. Маркова, Л. А. Марковой, А. Н. Насынбаева, С. Н. Ставцева, Н. С. Юлиной и др. С позиций историко-философского горизонта рассмотрению проблемы субъектности, субъекта, субъективности было уделено внимание в работах А. А. Александрова, М. Ф. Быковой, И. С. Вдовиной, К. Э. Галаниной, И. В. Измайлова и др.
Ориентация на отказ от эссенциального понимания человека и поиска его сущности как единой уникальной основы личности присутствует в исследованиях таких современных отечественных философов как: В. Кутырев, Н. Лобковиц, Б. Юдин, А. Яковлев, и др., во многом соотносимых с исследовательской стратегией. Ж.-П. Сартра, К. Ясперса.
Неклассическая, постнеклассическая ментальность и подлинный интерес к фигуре субъекта присутствуют в исследовательских проектах западных исследователей второй половины XX в. как: Ф. Гваттари, В. Декомб, Ж. Делез, Д. Деннет, Б. Латур., Ж.-Л. Нанси, А. Рено, П. Рикер, М. Фуко, П.Бурдье и др. Среди отечественных философов новации осмысления субъектности в эпистемологическом поле представлены в работах О. А. Зотова, Е. Н. Князевой, В. А. Лекторского, А. А. Мамчур, В. С. Меськова, Л. А. Микешиной, Н. В. Мотрошиловой, В. С. Степина, А. Туробова; в онтологическом поле – С. В. Комарова, С. А. Лебедева, Т. Г. Лешкевич, С. Л. Рубинштейна, С. А. Хоружего и др.
Обобщенный анализ субъекта эпохи современности, в том числе вектор «постчеловеческих» исследований, представлен у таких авторов как: З. Бауман, У. Бек, Ж. Бодрияр, Г. Шельски, Ж.-М. Шеффер, М. Эпштейн, а также работами таких отечественных ученых, как: П. С. Гуревич, Д. Г. Подвойский, Е. О. Труфанова, Г. Л. Тульчинский, И. М. Фейгенберг, В. В. Чеклецов и др.
Проблема стратегий субъективации, в том числе в условиях становления новых параметров порядка, связываемых нами с «логикой сетевого господства», разрабатывалась в работах Л. Болтански, Н. А. Грозиной П. Дардо, Р. А. Дикона, М. Кастельса, В. Ж. Келле, Э. Къяпелло, К. Лаваль и др.
Отдельно можно выделить исследования, затрагивающие гендерную параметризацию субъектности Дж. Батлер, Л. Иригарэй, Л. Нохлин, Г. Стенстад, К. Уитбек, Э. Фергюсон, Б. Фридан, Д. Харауэй, Н. Чодороу, В. Экспорт и др. Данная проблематика находит отражение в работах российских исследователей: А. Темкиной, Г. Брандт, О. Ворониной, Л. В. Евсеевой, И. Жеребкиной, Е. Здравомысловой, И. Кона, О. Н. Павловой, Е. В. Решетниковой, Р. И. Соколовой, Е. И. Стебуновой и др.
В контексте интерсубъективных исследований, делающих акцент на со-бытийности человеческого существования, проблематика субъектности выступала предметом исследования: В. И. Аршинова, М. М. Бахтина, И. И. Докучаева, Л. А. Марковой, Н. М. Смирновой и др. Здесь же следует выделить авторов работ этической направленности, в творчестве которых, так или иначе, намечается выход на проблему субъектности, среди них: Р. Г. Апресян, Ф. Даллмар, Е. В. Дворецкая, В. Куренной, Э. Левинас и др.
Однако обширный контекст рассмотрения проблематики субъектности не решает проблему ее целостного исследования, с учетом потребностей современного рефлексивного анализа, семантической наполненности, необходимости преодоления абстрактно-умозрительного подхода к человеку и рассмотрения трансформаций данной проблемы.
Объект исследования. Объектом исследования является феномен субъектности, связанный с бытием человека и рассмотренный в контексте современной философской рефлексии.
Предмет исследования. Современное понимание субъектности и способы ее конституирования в рамках постнеклассической картины мира.
Целью настоящего исследования является концептуальный анализ феномена субъектности в пространстве современной философской рефлексии. Для достижения поставленной цели необходимо решение ряда взаимосвязанных исследовательских задач:
- провести онтологическую экспликацию проблематики субъектности, сопряженную с концептами: «субъект», «субъективность», «Я», «личность», «индивид», «индивидуальность», «самость», отражающих данную проблематику;
- проанализировать основные трансформации субъектности, привнесенные постнеклассической парадигмой и развитием технонаучных практик, на примере онтологического и эпистемологического полей;
- провести анализ концепции субъектности П. Рикера;
- обосновать необходимость этической параметризации субъектности;
- выявить влияние новых параметров порядка, связываемых с логикой сетевых взаимодействий, на стратегии субъективации.
- рассмотреть субъектность с учетом гендерной параметризации и специфику ее конституирования в современную эпоху.
Методологические и теоретические основы исследования.
При исследовании феномена субъектности методологической опорой выступили: деятельностный подход (А.Н. Леонтьев, С.Л. Рубинштейн), системный подход, включая его системно-исторический и системно-интеграционный аспекты, а также аксиологический подход. В ходе проведения исследования использовался сравнительный, семиотический, герменевтический, нарративный анализ, элементы компаративистского анализа и синергетический метод. Исследование опирается на принцип объективности, принцип историзма и развития, принцип системности. Использует приемы абстрагирования, обобщения и конкретизации.
В качестве теоретической основы исследования был задействован концептуальный аппарат современной философской рефлексии, использовались работы как зарубежных, так и отечественных философов. Анализ трансформаций субъектности был проведен в рамках неклассического и постнеклассического типов рациональности (В. С. Лекторский, В. С. Степин). В работе выдержан эпистемологический подход, в рамках которого «культурно историческое многообразие фокусируется при посредстве рациональной рефлексии в определенных формах единства». Применительно к анализу культурных универсалий, которые, как подчеркивает В. С. Степин, выступают «своеобразным геномом социальной жизни», рациональная философия принимает форму исторической эпистемологии. Автор опирается на труды отечественных и зарубежных исследователей, использует также англоязычную литературу по проблеме гендерной параметризации субъектности.
Научная новизна исследования. Научная новизна проведенного исследования заключается в следующем:
- проведена развернутая концептуализация понятия «субъектность», проанализирована его специфика с учетом понятийного ряда «субъект», «субъективность», «Я», «самость»;
- выявлены трансформации субъектности в онтологическом и эпистемологическом полях;
- проанализирована концепция субъектности П. Рикера, в результате чего в бытийствовании субъектности выделены два модуса: самость и тождественность, представляющие собой две самостоятельные модели постоянства во времени или сохранения идентичности;
- обоснована необходимость этической параметризации субъектности, раскрывающая перспективу совершенной социальности и сострадательное отношение к Другому, выявлены три горизонта рассмотрения этического плана бытия субъекта: горизонт индивидуального жизненного проекта; горизонт, схваченный в межличностных отношениях - Я–Другой; горизонт системы отношений Я-социальные институты;
- исследованы новые параметры порядка, указывающие на отказ от иерархии как формы господства, и задающие логику сетевых взаимодействий. Следствием данных подвижек является деформация сложившихся каналов субъективации и доминирование «бухгалтерской субъективности».
- рассмотрена специфика гендерной параметризации субъектности на примере женской субъектности. Выявлено репрессивное воздействие логики сетевых взаимодействий на ее конституирование, выражающееся в «маскулинизации фемининности» и «эффекте культурного похолодания».
Положения, выносимые на защиту:
1. «Субъектность», выступая в качестве предельно общего концепта, претендует на поиск границы между личностным и внеличностным, одушевленным и неодушевленным. Субъектность заключает в себе не только «трансцендентальную определенность», то есть общую всем систему качеств, но и атрибутивное свойство - быть рефлексивным агентом социальных трансформаций, «Я-деятельностным», актором исторических преобразований, непрерывно разрешающим противоречия, совершающим выбор, самоопределяющимся в смысловом пространстве. Понятие «субъективности» направлено на раскрытие внутреннего мира личности в его неповторимости и уникальности, оно символизирует смещение акцентов с осознанного на неосознанное и культуробусловленное в человеке. Если концепт «Я» предполагает личностный уровень, наличие индивидуального начала, которое задается метрикой от первого лица, то «субъектность» предстает в качестве предельно общей генерализации, надличностного концепта, претендующего на поиск границы между внеличностным и личностным и, в отличие от «Я», не может быть выражено структурно. Превалирующим в понимании ориентированности «самости» является сфера бессознательного, что объясняет трудности формализации данного феномена. В отличие от «субъекта», традиционно представимого через ответ на вопрос «кто», субъектность может быть выражена через вопрос «как», указывая при этом на систему качеств, конституирующих деятельные способности человека.
2. В контексте постнеклассической парадигмы сформирован запрос на интегративную категорию «субъектности», преодолевающую односторонность картезианского «субъекта», как исключительно сознательного, транспарентного и доступного для анализа, так и постмодернистского субъекта-функцию, лишенного бытийного и ценностного основания. Происходящее расширение понятия субъектности сопровождается отходом от позиций андроцентризма, появлением Других субъектностей и субъективностей (Он, Она, Мы, Другие, Свои, Чужие и т.д.). В современной исследовательской парадигме выделена тенденция рассмотрения субъектности в измерении множественности, своеобразного «умножения» субъектов в исследовательском дискурсе. В области эпистемологии, помимо познающего субъекта сталкиваемся с актантами, гибридами (Б. Латур); в постчеловеческих исследованиях – прослеживается стирание границ между естественным и искусственным, человеком и техникой.
3.В условиях современной миросистемы, когда человек сталкивается с необходимостью подстраиваться под поток динамично меняющихся событий, остроактуальным является умение преодолевать кризис самоидентичности. Анализ модели субъектности П. Рикера раскрывает механизм удержания субъектом собственной идентичности. В соответствии с этим выделено два модуса в бытии субъекта: самость и тождественность (иначе - характер), понимаемые как две модели постоянства во времени или сохранения идентичности.)
4.Многообразие происходящих трансформаций задает новые параметры порядка, детерминирующие конституирование субъектности и стратегии субъективации. Параметры порядка оцениваются в качестве дискурсивных доминант современности, «мировоззренческих универсалий», «культурных универсалий» (С. В. Степин), «исторических априори» (Э. Гуссерль). Новые параметры порядка связаны с «сетевой логикой», что находит свое выражение в том, что доминантные функции и процессы социальности организованы по принципу сетей. «Сетевая логика» аутентично раскрывается категорией «ризомы» (Ф. Гваттари, Ж. Делез), как ацентрированной системы множественности, имеющей обширную систему каналов, которая подлежит постоянной реконфигурации.
5.Стратегии субъективации, включающие в себя системы норм, практик и моделей поведения, предполагают различные точки приложения активности, с учетом как заданных обезличенных форм социальности, так и определенной ценностной системы и свободного выбора, как фундаментальной основы бытия человека. Мировоззренческая нагрузка концепта «субъектность» связана с осознанием включенности в него духовно-нравственных структур, задающих возможность выступать в качестве целевого и ценностного центра, быть ответственным за «гармонию мира», то есть мирсозидание.
6.«Сетевая логика», как порождение новых параметров порядка, оказывает репрессивное воздействие на проявление форм субъектности. Подавляющее воздействие выражается в интенсивном сокращении одобряемых смысловых пространств, выступающих точками приложения активного деятельностного начала человека. Доминирование «бухгалтерской субъектности» не дает возможности раскрыться другим отношениям человека к действительности и противоречит такой сущностной характеристики субъектности как многомодальность. «Достижительский этос» приводит к умножающимся ситуациям «субъектного срыва», «культурному похолоданию» и стихийному формированию постгендерной онтологии пола.
Теоретическая и практическая значимость исследования.
Теоретическая значимость работы заключается в комплексном исследовании феномена субъектности, с целью обоснования необходимости и продуктивности артикуляции данной темы в современной философской рефлексии. Результаты исследования могут быть включены в арсенал современного гуманитарного образования. Практическая значимость исследования связана с тем, что в диссертационной работе предлагается понятийный анализ остро востребованных в сфере воспитания и образования концептов «субъектности», «субъективности», «Я», «личности», «индивида» и др. В ходе данного анализа предлагается прочтение термина «субъектность» не только как активистски-действующего начала, но и как взаимодействующего, то есть выражающего со-бытийность и сопричастность человеческого существования. Имея в виду гуманистический потенциал такого прочтения, можно говорить о значимости результатов данного исследования в процессе формирования современного мировоззрения, актуальной личностной позиции, содействия в социальной адаптации. Также исследовательские материалы могут быть использованы в широком поле социогуманитарного дискурса, в учебных курсах по онтологии и теории познания, современной философии, отдельных спецкурсах, посвященных проблематике субъектности и онтологии человека.
Апробация работы.
Апробация результатов исследования осуществлялась на XV и XVI Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (г. Москва, 2008 г., 2009 г.), Международном научном конгрессе «Глобалистика-2009: пути выхода из глобального кризиса и модели нового мироустройства» (г. Москва, 2009 г.), V Всероссийском философском конгрессе (г. Новосибирск,2009 г.), VI и VII гендерных чтениях (г. Ростов-на-Дону, 2009 г., 2010г.), «круглом столе» «Философская инноватика и междисциплинарные проблемы Юга России» (г. Ростов-на-Дону, 2010 г.). Диссертационное исследование дважды обсуждалось на заседании кафедры философии и методологии науки факультета философии и культурологии Южного Федерального Университета. Основные результаты были изложены и опубликованы в 11 работах, в том числе в двух статьях – в журналах, рекомендованных ВАК РФ.
Объем и структура диссертационного исследования. Диссертация работа состоит из введения, трех глав, содержащих восемь параграфов, четыре подпараграфа, и заключения. Общий объем диссертации составляет 157 страниц. Список литературы включает 202 наименования.
Опыт корреляции понятий «субъектность», «субъективность», «Я», «индивид» и «индивидуальность», «личность», «самость»
Примечательно, что основную тенденцию философских поисков XX века, ссылаясь на выводы В. С. Степина, можно охарактеризовать как «возвращение человеку человеческого» [166, с.87]. В сфере исследований оказывается срез бытия, представленный многообразным и многоликим существованием субъектности - конкретной, мыслящей, эмпирической личности, с присущим ей внутренним миром, активным деятельно-преобразовательным началом, системой ценностей, определенным жизненным проектом, вписанными в соответствующий пространственно-временной пласт. Рефлексивные потоки выстраиваются вокруг аксиологической проблематики «Я», предельно широких смысловых контекстов человеческого бытия, понимаемого как уникальная экзистенция. Как известно, под рефлексией понимается «способность разума и мышления обращаться на себя, анализ знания с целью получения нового знания, самонаблюдение за состоянием ума и души, выход из поглощенности жизнедеятельностью в ментальный план, исследовательский акт, направленный на основания собственного осуществления» [92, с. 311]. Можно считать, что любое мышление, имеющее в качестве своего предмета некоторую проблему и вскрывающее для ее решения весь предпосылочный пласт, есть рефлексивное. Это основополагающая устремленность к осмыслению проблемной ситуации, преодолению неполноты делает непозволительной редукцию рефлексии к чисто познавательному процессу. Задача философской рефлексии, замечает И. Т. Касавин, связана как с анализом имеющихся теоретических смыслов, задающих многообразие возможных миров для науки культуры, так и с открытием новых, а так же
введением нормативных предписаний [см.: 76]. Формирование единого геоэкономического, технократического пространства, переход к так называемому «обществу знания» акцентирует внимание на человеке определенного типа: творчески одаренном, интеллектуально развитом, инженерно и технологически грамотном, занимающим активную заинтересованную жизненную позицию, способном эффективно функционировать и взаимодействовать в производственном процессе. В этом, на наш взгляд, заключена причина обновления дискурсивного пространства и, в частности, появления такой категории как «субъектность». Понятно, что данные подвижки происходили не одномоментно. Так, если обратиться к отечественной литературе, начиная с 80-х. гг. прошлого столетия, мы обнаружим «стихийное» использование данной категории. На первый взгляд может показаться, что она функционирует в тексте всего лишь как производная словесная форма, используясь в контекстуальном плане. Однако постепенно намечается тенденция ее «уплотнения», оформления в понятийном отношении: «субъектность» становится предметом самостоятельного изучения, обладающим определенной спецификой и набором характерных признаков.
Здесь, конечно же, возникает вопрос о целесообразности и оправданности такого рода концептуального приращения. Ведь в культурной традиции как отечественной, так и зарубежной философии на протяжении не одного десятка лет успешно функционировал целый комплекс категорий схожей тематики - «индивид», «личность», «субъект», «субъективность», «индивидуальность», «Я», в марксистской традиции аналогами выступали «целостный человек», «всесторонне развитая личность». Думается, что ответ на данный вопрос должен быть сформирован с учетом двух принципиальных моментов: во-первых, социокультурного фона современности, во-вторых, с учетом судьбы предшествующего понятийного ряда.
Непосредственное влияние на социокультурный фон оказал парадигмальный сдвиг, связанный с движением от классической к неклассической и постнеклассической картине мира. Именно здесь обнаруживается новый способ видения мира, связанный с исследованием открытых «нелинейных систем, в которых велика роль исходных условий, входящих в них индивидов, локальных изменений и случайных факторов» [106, с. 126]. Преодоление методологической позиции дистанцирования от субъекта (субъекта познания) и усечения вариабельности линий развития бытия индивида, позволило перейти к осознанию принципиальной открытости и неопределенности субъекта, и утверждать необходимость включения ценностно - целевых структур, архитектоническим единством (М. М. Бахтин) которых выступает человек. «Этим центром является человек, все в этом мире приобретает значение, смысл и ценность лишь в соотнесении с человеком, как человеческое. Все возможное бытие и весь возможный смысл располагаются вокруг человека как центра и единственной ценности; все ... должно быть соотнесено с человеком, стать человеческим» [17, с. 57].
На этом фоне складывается ситуация вопрошания о том рефлексивном и деятельностно-преобразовательном начале, которое конституирует человека в качестве субъекта, выводит его за пределы вещи, благодаря которому человек, самотрансцендентируясь, преодолевает границы заданные природой. В этом состоит одна из предпосылок появления понятия «субъектность», которое, впрочем, интересует нас не в качестве отдельной, взятой самой по себе категории, но как особая историческая целостность (И. Т. Касавин), феномен эпохи, выступающий квинтэссенцией «конкретных познавательных ситуаций - традиции, тем, парадигм, исторических ансамблей...» [76, с. 286].
Что же касается другой предпосылки, то она непосредственным образом связана с судьбой предшествующего «субъектности» понятийного ряда. В этом отношении значимым оказывается переосмысление культурного потенциала постмодерна. Классическое понимание субъекта как носителя сознания (в том числе сознания себя) и познания появляется в Новое время и связано с именем Р. Декарта, создавшим своего рода абсолютного Робинзона, который «выстраивает свои отношения с миром как единственный подлинный субъект с объектом» [68,с. 84]. В данной модели субъект мыслится как транспарентный" и суверенный, выступающий основанием себя [см.: 51]. Такое видение близко к позиции субъектоцентризма, и призвано подчеркнуть «космологический статус» человека.
В рамках же постструктутралистско-деконструктивистского подхода человек «распыляется» и лишается метафизической «глубины», традиционно приписываемой основополагающей роли и абсолютного характера, таких атрибутивных для классического субъекта свойств, как целостность, автономность, осознанность. В ситуации постмодерна человек оказывается во власти детерминаций идущих от языка, текста, внутренних инстанций, общественных норм и отношений, что делает его «разделенным на части» и «немощным» (В. Декомб).
«Постмодерновский взгляд на субъекта можно назвать негативистским, так как подвергается сомнению субъектная автономность — субъект зависит от оков цивилизации, от власти бессознательного, вследствие чего теряет свою идентичность и способность к активному и творческому преобразованию мира» [см. 71]. Теперь субъекты не производят знание, а сами выступают производными властных отношений. Как уточняет А. Р. Дикон, индивидуальные субъекты являются продуктами знаний и власти одновременно. В этом просматривается отказ постмодернистской философской мысли «от какой бы то ни было онтологии, рассматриваемой вне ментального конструирования...», в результате чего «панонтологизация феноменов сознания как языковых структур получает свое завершающее, бескомпромиссное выражение» [147, с. 194]. В условиях, когда «денотат любого термина не соотнесен ни с какой реальностью, кроме реальности самих знаков» [147, с. 194], постмодернистский субъект теряет свои
Об архитектонике понятий «субъект» и «субъектность» с учетом современного теоретико-познавательного инструментария
Однако данная карта различий перестраивается в постнеклассической эпистемологии, характеризующейся размыванием границ телесной воплощенности «Я» (в частности его оформлением в текстах) и тезисом об его «исчезновении», что на первый взгляд кажется парадоксальным. Суть первой позиции берет свои истоки в панъязыковом характере сознания и мышления, провозглашаемом постмодернизмом [147, с. 194]. Речь идет о превращении лингвистических моделей в онтологические структуры и приобретении лингвистическими законами онтологического статуса. В результате «Я» начинает мыслиться как некоторая система дискурсов.
Вторая позиция связана с представлением о том, что в условиях принципиальной разнородности современных коммуникативных потоков, в которых взаимодействует человек, сознание не справляется с задачей их интегрирования в некоторую целостность, единство, то есть «Я». Оно перенасыщается и «фрагментируется». Отсюда взгляд на проблему Я-идентичности как изжившую себя - ибо все традиции утратили смысл, и «поэтому «Я» как агент действия, предполагающий наличие «коллективных преставлений о правах и обязанностях индивидов и ответственность за свои поступки, теряет смысл» [132, Т.4, с. 501]. Таким образом, в постмодернистской интерпретации «Я» тоже не может быть представлено структурно, оно условно и его шатким основанием выступает текстовая реальность/гипертекст. Это, как считает Е. Я. Режабек, «приводит к антиреализму в теории и на практике» [147, с. 194], что требует критического восприятия, отдавая при этом должное действительно меняющемуся типу личности, характеру «Я» и способом самоидентификации [см.: 132]. Под индивидом понимается «как реально существующая единичность, эмпирический факт, так и теоретический конструкт, идеализированный объект, которого в готовом виде нет» [104, с. 168]. Если говорить об индивиде в первом смысле, то речь обязательно идет о единстве социального и биологического или так называемых возрастно-половых и индивидуально-типических особенностей (Б. Г. Ананьев), которое задает генетические и социально приобретенные черты, свойства и качества. Понятие «индивид» употребляется в содержательной связке с «индивидуальностью». Различные авторы индивидуальность рассматривают по-разному. Если обращаться к психологии, то индивидуальность, с одной стороны, коррелирует с индивидом именно как с человеком в биологическом смысле, а с другой стороны, выступает интегральной характеристикой, которая включает в себя индивидные качества, личностные и субъектные. «Индивидуальность - это не только автономное и независимое отдельное Я, это и самоценное создание, неповторимое творение природы, которое может порадовать мир своими необычными и уникальными проявлениями» [105, с. 375]. В этом смысле индивидуальность всегда противоречива и спонтанна, не терпит каких-либо шаблонов, напротив, подразумевает оригинальность и собственноименность.
Радикальный вариант разведения понятий «индивид» и «субъект» представлен в творчестве современного французского философа А. Рено. Согласно его позиции, субъект и индивид имеют принципиально отличные сущностные основания (автономия и независимость), порождающие две антиномичные ценностные платформы. Они, в свою очередь, формируют два типа культуры: гуманистическую культуру автономии и индивидуалистическую культуру независимости, способную «существовать с усилением метаперсонального господства» [148, с.115]. Ценность независимости приводит «к банальному утверждению самости как незыблемой ценности, не подверженной ограничениям по сути, освобожденной по существу от всякой нормативности» [148, с. 109].
Независимость как жизненная программа, как программа установления индивида в качестве главной социальной ценности приводит к устранению человека из общественной жизни с ее ограничениями, в его жизненной траектории акцент делается на самоусовершенствовании себя и собственных экзистенциальных позиций. Это важный параметр современного мировоззрения.
Автономия же, в интерпретации А. Рено, имеет во многом значение зависимости, «но в том смысле, что сам человек является основанием или источником норм и законов, поскольку он их не получает ни от природы вещей, как это было у древних, ни от Бога, как в иудео-христианской традиции» [148, с. 108]. «Это значит, что ценность автономии, при принятии идеи закона или правил, спокойно допускает принцип ограничения Я через подчинение всеобщему закону. Это также означает, что ценность автономии является конститутивной для демократической идеи» [148, с. 109]. Автономия не исключает, а предполагает открытость другому субъекту, тогда как в независимости индивида нет ориентации на Другого, либо на некую трансцендентную инстанцию или силу закона.
Из этого различия, современный французский мыслитель выводит значимые для социальной онтологии последствия, отражающие сущность современных общественных процессов: десоциализацию - то есть самоустранение, отчуждение человека из сферы общественного бытия. Поэтому все чаще мы можем слышать принципиальные заявления об аннигиляции политической сферы, «смерти социального», «закате социальности»; деградации социальных коммуникаций, исчезновении этической интерсубъективности (если для субъекта важны отношения человек-человек, то для индивида - человек-предмет; здесь на первый план выступают процессы овладения, производства, потребления).
Возведение индивида в принцип (то есть индивид как независимое существо, обладающий высшей ценностью, полагающий в качестве устанавливающего начала только себя - может подчиняться только себе), пренебрежение социальной тотальностью, как считает А. Рено, есть проявление идеологии эгалитарного общества. Отмечает важность признания трансцендентальных ценностей как средство избавления современной культуры от абсурдной «заботы о себе», понимаемой как «радикальная форма взращивания индивидуализма». Действительно, мы можем наблюдать как «на смену морали самоограничения приходит этика индивидуальной свободы, самоосуществления, полной реализации самого себя. Здесь XX век перекликается с эпохой Возрождения, для которой индивидуальность и моральная раскованность также выступают главными ценностями. Но эпоха Возрождения показала нам, что индивидуальная свобода способна принять вид агрессивного индивидуализма и вседозволенности. А XX век демонстрирует нам тенденцию перерастания самореализации в произвол» [156, с.130].
Любопытно заметить, что в уже упоминаемом нами исследовании субъективности И. В. Ватина тоже схватывается проблема культивирование человеческой индивидуальности и, произрастающего из него индивидуализма. «Иллюзия полной автономизации человека и возможности его опоры только на самого себя, отсутствие чувства «земного притяжения» создается, как показал Маркс, в эпоху, когда выработка всей полноты своих отношений отдельным индивидом достигает стадии противопоставления «их в себе в качестве независимых от него общественных сил и отношений» [31, с. 112]. Предпосылка индивидуалистических крайностей, видится ему в самодовлеющей и «опирающейся лишь на себя индивидуальности». Таким образом, он выражает ту же проблему, что и А. Рено, но в терминах субъективность - автономия/индивидуализм.
Вектор «постчеловечности»: осмысление субъектности в поле технонаучных практик
В данной перспективе хорошо просматривается проблематизация взаимозависимости между людьми, природой и миром. В условиях «текучей современности», с присущими ей атрибутами неопределенности, непрочности, экзистенциальной неуверенности, происходит изменение отношения человека к миру, построение новых форм взаимозависимостей. Более ясно это можно увидеть в следующих тенденциях.
Первую тенденцию обозначим как трансформацию социальных связей людей (в том числе и по причине насыщения личного пространства людей информационными технологиями), проявляющуюся в смене типов общения и форм коммуникации. Это находит свое выражение как в различных сферах реальности, так и в уровневой дифференциации коммуникативных процессов (т.е. на уровне личных связей, институциональных взаимодействий и пр.). В. С. Степин подчеркивает, что в потоке техногенных реформации: «на протяжении жизни одного поколения могут радикально трансформироваться система социальных связей, виды деятельности, их средства и ценностно-целевые структуры» [см.: 166]. К основным маркерам новых социальных практик относят ориентированность на флексибельное, многоролевое и многофункциональное поведение, использование маркетинговой технологии формирования собственной востребованности. Причем речь идет о формировании спроса на себя, благодаря продвижению определенного имиджа и репутации, не только на рынке труда, но и в социальных отношениях, личной жизни, в быту. Личностные проекты такого формата, как и коммуникационные связи, составляющие их ткань, недолговечны. Срок их жизни совпадет со сроком «жизни» товаров, соответствующих брендов, то есть не более пяти лет [см.: 170].
Все это приводит к тому, что коммуникативные стратегии меняют свой узор, выстраиваясь по законам ризоматичной системы - принципиально ацентрированной системы множественности, обладающей n-ым количеством измерений, сложной системой входов и выходов. Ризомотическая система имеет «разнообразные формы, начиная с поверхностного разветвленного расширения во все стороны и, заканчивая ее срастанием в луковицы и клубни» [52, с. 161]. Это эпоха «холодных и непрозрачных отношений», доминирования «слабых связей». Человек сбрасывает с себя бремя лишних обязательств. В социальной ткани прорастают временные и фрагментарные отношения, постепенно набирая силу, они грозят вытеснить институт семьи и брака. Отчетливо просматриваемая тенденция «от брака к сожительству» знаменует собой «культурное похолодание» [см.: 133].
Вторая ощутимая тенденция связана с усилением ориентации на активистско-деятелъностное сознание западноевропейского типа. С ней связывается культивирование активизма, рациональных сторон личности, предприимчивости. Поляризация на деятельностно-преобразовательном модусе существования человека не случайна, именно здесь обнаруживается наиболее отчетливая корреляция с ценностными приоритетами техногенной культуры. Учитывая, что деятельность справедливо рассматривается как процесс взращивающий и формирующий субъекта, учитывая, что именно в деяниях человек полагает себя и самоопределяется, указанные тенденции, казалось бы, могут претендовать исключительно на позитивную оценку.
Однако, обращаясь к последним российским исследованиям, мы обнаруживаем переоценку деятельностного начала, взятого в отрыве от духовно-нравственной составляющей, часто увенчивающуюся жесткой критикой. Как правило, таковая присутствует у экологически и традиционно настроенных философов. Одна из причин заключена в драматическом опыте современного человека, который и заставляет осознать неоднозначность бытийной сущности деятельного начала. «В деятельности взятой самой по себе всегда содержатся потенции и конструктивности, созидательности и деструктивности, разрушения - природы, общества и самого человека» [см.: 188].
В. С. 188]. Таким образом, в понятии «деятельность» открываются новые смыслы для прочтения, позволяющие уйти от коннотаций деятельности исключительно с агрессивным активистски - деятельностным сознанием западноевропейского типа. Это позволяет взглянуть на «деяния» прежде всего с позиций ответственности.
Против односторонней интерпретации деятельности как трудовой и практической выступает и В. А. Лекторский [см.: 99]. Он указывает на то, что в условиях меняющегося мира сама деятельность может раскрываться как производство знания, коммуникация и так далее. А отсюда и возможность альтернативного понимания деятельности «как взаимной деятельности, как взаимодействия свободно участвующих в процессе равноправных партнеров». Это может, «способствовать переориентации с позиций антропоцентризма (в котором и упрекают часто традиционное понятие деятельности) на идеал коэволюции» [см.: 99].
Важной является и попытка объяснения разных типов деятельности, в том числе и феноменального ряда, который ранее казался принципиально не деятельностным (речь идет о таких феноменах как созерцание, субъективное переживание, захваченность эмоциями и пр.). В таком же плане рассуждал и В. С. Швырев, когда писал о том, что установка на созерцание-переживание, зачастую рассматриваемая в противовес активной деятельностной позиции, выступает «результатом напряженной внутренней работы», и получается сама не лишена деятельностного элемента [см.: 188]. Таким
Проявления женской субъектности в условиях современной миросистемы
Бытие каждого человека, живущего в современной миросистеме, в той или иной степени затронуто происходящими трансформациями. Данные изменения не ограничиваются рамками публичного пространства, но имеют прямое влияние на характер частной жизни. Поэтому, в соотнесении с человеческим измерением, с измерением единичного, эпоха перемен теряет пафосное звучание «Великого целого», приобретая конкретность и остроактуальный бытийственный смысл. В этой связи, применительно к проблемному полю онтологии субъектности возникает вопрос относительно степени влияния происходящих трансформаций на ее конституирование, систему ценностных приоритетов, систему жизнеориентирования в целом. Существующий контекст современных исследований указывает на появление новых параметров порядка, задающих ритм и направленность мировых процессов в целом, и трансформацию субъектности, в частности.
Понятие «параметров порядка», появившись в термодинамической теории в конце XIX начале XX века, получило детальную разработку, в том числе и применительно к социогуманитарному дискурсу. Г. Хакен пишет, что, по сути, параметры порядка есть не.что иное, как парадигмы, в том смысле, в котором они разрабатывались Т. Куном. Это означает, что в основании смены параметров порядка лежит конкурентная борьба, в результате которой устанавливаются уже новые параметры порядка, представляющие материал для исследований, с одной стороны, и подчиняющие правила, с другой. «Параметр порядка действует подобно кукольнику, который задает танец марионеток, но решающее различие между кукольником и параметром порядка заключается в том, что отдельные части в свою очередь сами генерируют параметр порядка своим коллективным поведением» [см.: 181]. Иначе говоря, речь здесь идет о цепной круговой причинной связи, которая в отличие от, технических систем не равна обратной связи, так как в синергетических системах (в качестве которой может рассматриваться социум и континуум человеческого бытия в целом) параметры порядка не есть нечто изначально заданное и фиксированное. Они обуславливаются отдельными сегментами системы. Задача состоит в том, чтобы выявить влияние современных трансформационных процессов на конституирование субъектности (то есть, на то, как индивиды распределяют свою активность, каким предстает актор современного действия), наметить стратегии субъективации. Термин «субъективация» у М. Фуко раскрывается как процесс, посредством которого индивид задает себя как субъект, сам трансформируя себя. В контексте этой интерпретации В. Декомб приходит к выводу, что «если изменение, при помощи которого индивид становится субъектом, следует из действий, которые он сам производит, тогда можно предположить, что субъективация есть процесс трансформации себя, производимая собой же, мутация себя самого, автором которой является сам индивид» [51, с. 273]. Так же субъективация может быть представлена как присвоение онтологического статуса субъекту, который ранее им не распологал. Обращаясь к семантике данного понятия, В. Декомб обнаруживает, что на сегодняшний момент в дискурсивном пространстве курсирует два понятития (или смысла понятия «субъективация»): «общеупотребительное понятие, произошедшее от понятия «субъективный», и понятие, созданное М. Фуко и произошедшее от существительного «субъект»» [51, с. 273]. «В соответствии с общим значением глагола, уже зафиксированным в Литтре, субъективировать что-то означает сделать это субъективным, то есть рассматривать это что-то (справедливо или нет) как зависимое от субъекта (или от его опыта). И, напротив, объективация чего-либо состоит в том, чтобы этому чему-то приписывать (или давать в реальности) независимость от субъекта» [51, с. 273].
Целесообразно изначально оговорить, что трансформации задают те или иные параметры порядка, могут быть представлены с различной степенью интенсивности, иметь отличный уровень осознанности в условиях социально-экономической, политической, географической дифференциации. Однако хотелось бы особенно отметить, что в обобщенном виде параметры порядка выступают в качестве универсальных дискурсивных доминант современности.
Следуя обозначенному ходу рассуждений, можно было бы разделить вывод А. Роджера, согласно которому «души, тела и сама индивидуальность - это не естественные оболочки бытия, а поля сражений, которые окружают субъекта. Практики «себя», посредством которых «субъект конституирует себя активным образом», не изобретаются индивидом, а представляют собой формы, «которые предлагаются, внушаются и навязываются ему его культурой, его обществом и его социальной культурой»» [цит. по.: 153, с.44]. Однако, нам ближе точка зрения, согласно которой даже, не смотря на имманентное присутствие «маршрутизаторов эпохи» человек, как носитель субъектных свойств, обладает свободой выбора, принятия решений, свершения поступков, тем самым, конституирует самое себя.
Анализ широкого круга литературы последних лет приводит к выводу, что новые параметры порядка связаны с тенденцией отказа от иерархии как формы господства и выстраиванием «сетевой логики», выступающей основанием не только для организации фирм, но и для построения отношений в современном мире. Этой смене сопутствует доминирование ориентации, связанных с гибкостью, инновационностью, конкуренцией и непрерывными изменениями.
Содержание «сетевой логики» аутентично раскрывает категория «ризомы» - ацентрированная система множественности, обладающая п-ым количеством измерений. Это своего рода образ мира или модель, которая непрерывно «возводится и уходит в глубь» [52, с. 179] по «линиям ускользания», обрывается и снова возобновляется. Ризомотическая система имеет «разнообразные формы, начиная с поверхностного разветвленного расширения во все стороны и, заканчивая ее срастанием в луковицы и клубни» [52, с.161].
Ж. Делез и Ф. Гваттари пишут, что важнейшее свойство «ризомы» -«быть всегда со множеством входов...» [52, с. 169], иметь обширную систему связей/каналов. Эти интенции угадываются в метафоре современности как лабиринта. «... лабиринт образован сложной сетью ходов, к тому же подлежащей постоянной реконфигурации. Старые алгоритмы не работают, нить Ариадны порвалась или потеряна. Но лабиринт ни в коей мере не является средой свободного движения. Он имеет стенки, и его ограничивающий потенциал не уступает нормирующей силе "прямого туннеля"...» [52, с.71].
Сложная система «входов» и «выходов» требует от современного человека лабильности, принципиальной флексибельности, многоролевого и многофункционального социального поведения. Необходимо умение быстро перестраиваться, проявлять чуткость к изменениям на глобальном рынке, и способность, осваивать сообразные им технологии и профессиональные компетенции. Имманентно этим процессам сознание претерпевает метаморфозы, начиная функционировать как «триггер», переключаясь в определенный регистр в зависимости от реальной ситуации. Как замечает СВ. Комаров, мозаичное сознание не только «отражает» функционирующие практические схемы, но и «обосновывает» их. И в этом опять угадывается лозунг Ж. Делеза: «Будьте не одним или множественным, будьте множественностями!» [52, с. 185].
