Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Культура и философия: переход от единого к единичному 15
1.1. Культурные предпосылки актуализации проблемы единичного 16
1.2. Структурализм как последнее большое предприятие модерна, переход к постструктурализму 36
1.3. Переход к единичному через методологическую стратегию различения 63
ГЛАВА 2. Проблемность дискурса единичного, обойденное означивание 82
2.1. Гетерогенные системы 82
2.2. Единичное в пространстве гетерогенности, трудность событийного дискурса 96
2.3. Дискурс единичного - трата
смысла 111
Заключение 131
Список литературы 136
- Культурные предпосылки актуализации проблемы единичного
- Структурализм как последнее большое предприятие модерна, переход к постструктурализму
- Гетерогенные системы
- Единичное в пространстве гетерогенности, трудность событийного дискурса
Введение к работе
Актуальность темы исследования
Для философии второй половины 20 века характерна рефлексия о собственных границах. Одним из ключевых вопросов в этом направлении является фундаментальность тех или иных теоретических построений. С точки зрения преувеличения роли феноменологического метода критикуются Хайдеггер и Гуссерль, под сомнение ставятся универсалистские интенции геременевтики, формируется новый взгляд на природу научной объективности. Ряд философов, К.-О. Апель, К. Хюбнер, П. Рикёр, и др., выстраивают свою критику с точки зрения преодоления противопоставленности объективирующего теоретизирования и донаучной субъективности. Однако часто попытка подобной критики выводит философию на новый круг универсальной трансцендентальной интерпретации. Место универсальной структуры может занимать язык, коммуникативность, нарратив и другое. В результате, несмотря на внимание современной философии к определяющим сознание и разум контекстам, теоретический дискурс тяготеет к единой методологической стратегии. Поэтому вторым значительным вопросом в саморефлексии философии является вопрос о границах теоретического или рационального познания.
Проблема рациональности может ставиться в нескольких аспектах. В частности, П.С. Гуревич выделяет отношение к рациональности как к методу познания действительности, основанному на разуме, в этом смысле рациональное противостоит иррационализму и сенсуализму. Во втором смысле, рациональность может трактоваться как структура, построенная в соответствии с внутренними законами и особенностями: «Речь идет уже о специфической упорядоченности, присущей различным формам духовной деятельности, в том числе и не только научной. Эта особая "организованность", "логичность" противостоит уже бесструктурности, хаотичности, принципиальной "невыразимости"» [37, стр. 174]. За пределы подобного понимания
рациональности выносится опыт, который не поддается традиционным формам упорядочивания и классификации. Кроме того, к рациональности можно относиться как к атрибуту цивилизации. В таком понимании рациональность проявляется в идеях прогресса, просвещения, осмысления и освоения мира. В трех выделенных подходах рациональность противопоставлена прочим формам отношения к миру в силу универсальности опыта понимания и осмысления, ценность этого опыта долгое время была определяющей для философии. В рамках вопроса: оправданно ли использование универсализирующих структур теоретизирования и является ли это неизбежным в границах философского опыта, актуальным представляется осмысление проблемы единичного. Деконструкция онтологической целостности и автономизация дискурсивных полей, позволяет говорить о единичном, средствами его собственного уникального опыта. Поэтому вопрос о единичном в философии это, по большому счету, вопрос о перспективе философского знания. Является ли философия частью живого культурного пространства или, принадлежа целиком метадискурсивным технологиям, выполняет музеологическую функцию? -Возможность корректно сформулировать проблему единичного на новом онтологическом и методологическом уровне является лакмусом в ответе на поставленный вопрос, поскольку именно механизм деконструкции универсальных программ и переход к различенным единицам позволяет рассмотреть то или иное событие мысли, культуры, политики автономно, в контексте дискурса, произведенного самим этим событием.
На XVI, XVII и XVIII Всемирных философских конгрессах был поставлен вопрос о поиске новой рациональности. Философы В. Коши, Ж. Гранже, ряд других исследователей, видят проблему в господстве унифицированной универсальной модели познания, которая чревата абстрактностью фундаментальных онтологических, гносеологических, этических построений, что приводит к обесцениванию самих событий познавательного опыта, классифицируемых в данной работе как единичности. С их точки зрения, единичное может войти в рационалистический дискурс, только претерпев существенную редукцию своей изменчивости и событийности, в результате
познавательный акт осуществляется не с помощью, а для создания и поддержания идеальных структур всякого опыта.
Данная интеллектуальная и мировоззренческая ситуация порождает соответствующую проблему, суть которой состоит в поиске возможностей внутри философского познания актуализировать дискурсы единичного. Проблемность заключается в том, что попытка его осмыслить, понять есть методологическая западня всеобщности. Иными словами, академическая модель философствования не предусматривает особого языка или методолгии для отдельных актуализируемых форм опыта. Отказ от унифицирующего дискурса был предпринят в философии для таких структур, как техника (В. Копій), безумие (М. Фуко), опыт тела (Ж.-Л. Нанси), желание (Ж. Делёз). Однако эти сферы философского творчества продолжают восприниматься как маргинальные, наряду с объектами и формами традиционного рационалистического дискурса.
Тем самым представляется необходимым и продуктивным отказ от единой познавательной стратегии вне зависимости от большей или меньшей специфичности дискурса. Актуализация того или иного опыта с помощью рационалистического дискурса может быть только репрезентацией, соответствующей представлению о языке как о средстве выражения, превращающей всякий уникальный опыт в скрытый референт, раскрываемый через поле смыслов, уже наличествующих в культуре. Поэтому логично предположить, что поиск философской стратегии, позволяющей актуализировать дискурсы единичного в автономном варианте, способствует расширению границ философского опыта, возможности и правомерности включения в него событий, инициирующих мысль в свободном, творческом направлении.
Степень разработанности проблемы
В истории философии проблема единичного не является новой. Любые разновидности рационализма в традиционном осмыслении постулируют историю и философию как историю здравого смысла, разумности, идентичной
всему человечеству: «Здесь возникает различие между единичным, понимаемым как отдельный случай или пример всеобщего, и единичным, понимаемым в своей особенности. Данное различие есть различие как таковое, оно есть "бытие чувственного": оно действительно располагается между понятием (человек) и интуицией (Сократ)» [42, стр. 152]. В поле традиционной онтологии единичное может пониматься лишь исходя из отношения "отличия-от": в общей системе -это элемент, обладающий специфическими чертами: единичное в традиционном смысле - признак предмета, находящийся в отношении несходства к признакам всех предметов определенного, фиксированного класса. Выражая неповторимые черты и свойства предмета, единичность существует лишь в отдельном, которое представляет собой диалектическое единство единичного и общего. Отношение единичности как «отличности-от» неприемлемо в силу примыкающих определений иерархии, системности, рядоположенности, поскольку в итоге имеется в виду сравнительная или унифицирующая позиция единичного, что очерчивается властным дискурсом иерархии сущего. «Единое - ум - душа -материя», все сущее включено в дискурс Единого, правила анализа единичного заключаются в интерпретации черт специфичности того или иного дискурса в сравнении с общей иерархией.
Отказ от традиционной онто-гносеологической проблематики обычно относится к философствованию Ницше и Шопенгауэра, Фрейда и Маркса. Более того, через сочинения Ницше, Фрейда и Маркса в сферу теоретической деятельности проникает другое дерзкое новшество: идея о том, что субъективность не совпадает с сознанием, и последнее не может быть инстанцией свидетельства об истине, следовательно, нет всеобщего способа открытия истины, как нет и единой истины, Бог мёртв, а всякий элемент бытия ускользает в потоке вечного возвращения.
В качестве следующего этапа актуализации проблемы единичного можно обозначить структурализм. Здесь уникальность и различие являются доминирующими пост-онтологическими основаниями антропологического, эстетического, культурного пространства. На этом новом этапе развития философского знания можно говорить о пересмотре границ рациональности в
пользу дискурса единичного. Структурализм на основании семиотических исследований выдвигает теорию текстуальности, в которой всякий элемент в системе может рассматриваться как самостоятельная единица, определяемая контекстом. Структурализм стремится освободить анализ текста (литературная критика Поля де Манна, Греймаса), антропологический анализ (системы родства у Леви-Стросса), анализ культуры в целом или отдельных систем внутри культуры («Система моды» Р. Барта) от приписываемого им метафизического, внутреннего содержания. Работа структурного анализа основывается на анализе структуры знака Ф. де Соссюра. В итоге структуралистское понимание знака становится функциональным ядром в философской критике. Критикой традиционной знаковой теории в структурализме преодолеваются многие метафизические предпосылки к организации унифицирующей системы познания, но сам структурализм оказывается на грани построения новой тотальной онтологии, поскольку утверждает фундирующие дискурсивное многообразие структуры.
Следующий принципиальный шаг в отказе от традиционных представлений об уникальном, единичном, сингулярном совершает постструктурализм. Новое значение, приобретенное единичным в структурализме, окончательно преобразует его в самостоятельный элемент или «тело», «номаду», «событие», «сингулярность», «след» в постструктурализме. В качестве теоретического ядра постструктурализма можно говорить о французской школе, непосредственные живые представители которой - Ж.-Л. Нанси, Ж. Бодрийяр, Ю. Кристева, М. Гайо. Историко-философская база исследования во многом ориентирована на работы У. Эко, Ю. Хабермаса, В. Декомба. Работы таких теоретиков постструктурализма как Ж. Деррида, Р. Барта, М. Фуко, стали методологической основой диссертационного исследования. Среди теоретиков проблемы единичного, в первую очередь можно говорить об исследованиях Ж. Делёза, Ф. Гватари, Ю. Кристевой, Ж.-Л. Нанси. Собственно практика дискурса единичного принадлежит недостаточно концептуализированной в философской традиции фигуре Ж. Батая. В феминистской традиции, примкнувшей к разработке новой субъективности на
основании выработки новых онтологических, гносеологических и антропологических исследований серьезный теоретический материал представлен Р. Брайдотти и Л. Ирегарей Постструктурализм на российской почве представлен теоретическими исследованиями: Н. Автономовой, М. Рыклина, Фокина, С. Зенкина, В. Подороги, Н.Б. Маньковской, И. Ильина; собственно практика индивидуализирующего письма, сама практика письма единичного, не получила широкого хождения в философской среде, но скорее привилась в литературной и арт-критике. В контексте творческого осмысления философии события можно отметить работы М. Эпштейна, Б. Гройса, В.В. Савчука, А. Секацкого, Савченковой. У данных авторов единичное, событие, сингулярность становятся концептуальным базисом их исследовательской деятельности.
В критической литературе особо следует отметить попытки объединить имеющиеся позиции. Многие критические исследования проникнуты негативным пафосом в отношении «путаности» концептуального аппарата, рассматривающего единичное (например в работах A. SokaKa и Zh. Brikmon'a). Но часто попытки такого рода ведут к гомогенизации различий этих дискурсивных моделей (например «Философский дискурс о модерне» Ю. Хабермаса). В целом имеющиеся работы в постструктуралистской традиции можно разделить на чистую практику и анализ этого письма, при этом консолидации и конкретизации приемов письма единичного нет.
В целом следует отметить, что работы философов обеспечивают лишь общекультурный контекст для обсуждения темы нашего исследования и предоставляют общую теоретико-методологическую базу, чем указывают конкретное направление, в котором можно было бы искать варианты отхода от универсализирующей дискурсивности в философии. Данная исследовательская ситуация свидетельствует о необходимости и актуальности проведения специального философско-методологического изучения темы места единичного в современном философском дискурсе.
Цель и задачи исследования
Основной целью этого диссертационного исследования является прояснение таких условий и способов актуализации единичного в современном философском дискурсе, которые обеспечивают сохранение самой этой единичности.
Реализации этой цели соответствует решение следующих задач:
Первая задача состоит в описании основных черт традиционного философского дискурса, связанного традицией, языком и методом, что приводит его к метафизичности познавательной модели, то есть анализу персонального опыта, социального явления, литературного текста через фундирующую онто-гносеологическую структуру, которая имеет четкую иерархическую организацию (древо метафизики). Подобная структурация на уровне гносеологической программы привела метафизику в состояние кризиса, поскольку изолировала философию от живого событийного опыта.
Следующая задача состоит в реконструкции основных и специфических черт культурфилософской парадигмы, обеспечивающей новые перспективы осмысления единичного. Здесь принципиальным является структуралистский проект, рассматриваемый как переходный от метафизики к философии единичного. Структурализм в свою очередь тесно связан с обозначаемой в теоретической литературе сменой эпох, что также будет рассмотрено в работе.
Для анализа способов актуализации единичного необходимо прояснение методологической и концептуальной базы, в частности, анализ внутренних постструктуралистских концептов, направленных на критику центрирующих дискурсов: логоцентризма, европоцентризма, фоноцентризма.
Нужно определить основные формы рассмотрения единичного. Выдвинутые в постсруктурализме концептуально-методологические приемы (различание, обойденное означивание, дискурсивная трата, исследование гетерогенных систем) способствуют творческому видению задач философии, позволяя автономизировать (разъединичить) дискурсы в соответствии с релевантными им требованиями к методам и средствам самопроизводства.
Научная новизна и положения, выносимые на защиту
Опыт философии и культуры XX века показывает, что уникальность, единичность следует рассматривать как принципиальные черты человеческого бытия. Но для осмысления самой возможности единичного, автономного дискурса в культуре требуется теоретическая модель, эксплицирующая условия и возможности индивидуирующих механизмов познания.
Показано, что дискурс единичного принципиально проблематичен в границах традиционных форм философской рациональности, но методы постструктурализма, такие как различание, обойденное означивание и практика автодискурсивности, а также разработка гетерогенных систем позволяют обеспечить оптимальную стратегию актуализации единичного.
Обосновано положение о том, что специфицирующей чертой дискурса единичного следует считать событийность, которая представляет собой семантическую множественность, противостоящую классификации события средствами традиции, метода и языка, которые являются условиями смыслообразования. Событийный дискурс является не смыслообразующим, но различающим, то есть превосходящим наличный смысл в пользу творческого письма, ориентированного не на репрезентацию предполагаемой сущности события, но на производство самого события.
В работе представлена разработка гетерогенных систем, и показано, что это являются оптимальной стратегией актуализации единичного, поскольку современные стратегии философского письма, следующие методологическим приемам различания, обойденного означивания, смысловой трансгрессии, использующие индивидуализирующие стилистические приемы максимально приближают его к письму единичного. Анализ актуализиации единичного в философском дискурсе рассматривается на примере работ Ж. Батая.
Показано, что актуализировать дискурс единичного, сделать философию не репрезентацией, а событием может не столько академический философ, сколько творец этого единичного, художник, поскольку способ
индивидуализации через дискурс превращает философию в форму, сходную с формой художественного творчества. Благодаря этому становится возможным определить линии сближения философии и синтетических видов искусств, развивающихся с середины XX в. Кроме того в такой интерпретации философского творчества особенно значимым является механизм разъединичивания, деконструкции предметных мифологем в пользу событийной трансформации теории.
Философско-методологическая база исследования
В основу диссертационного исследования положена методология такого философского и общекультурного направления, как поструктурализм. Основными чертами данной методологии следует считать критическое отношение к диалектическим, метафизическим системам познания, экспликация их симультанных оснований и попытка на основании различения автономизировать материал исследования от методов рассмотрения. В данном исследовании отдается предпочтение в первую очередь таким пострукутралистким подходам, как деконструкция, обойденное означивание, различение. Эти методы способствуют переводу иерархических систем метафизики в пространство гетерогенных систем, чем помогают актуализировать единичности.
В философии постструктурализма можно видеть тенденцию, составляющую основу направления, в русле которого в конце 1950-х годов работают Р. Барт, Ю. Кристева, Ж. Деррида, Ж. Делёз, Ф. Гватари и другие. Это направление - противостояние господствующему в европейской истории принципу идеологической репродукции. Сущностью производства идеологий является взгляд на язык и культуру как на разумно урегулированный, хотя и допускающий определенную степень свободы, интегрированный и упорядоченный феномен. Осмысление этого феномена в философии связывается с доминированием того или иного властного дискурса: разума, субъекта, единой истории. Но философия творческая уходит от всякой
претензии на завершение и тотальность в осмыслении мира, доминирующий дискурс - есть насилие, нивелирование красоты событийного многообразия.
Как заметил Фуко, всякая философия начинается с попытки низвергнуть платонизм. В соответствии с этим тезисом, основной метод работы -критический, или аналитический, что через латинский перевод греческого слова «анализ» обозначается термином «деконструкция». При этом деконструкция дополняется реконструкцией дискурса единичного в контексте академической квалификационной работы. Историко-философская часть работы включает анализ перехода от структуралистских идей и концептов к постструктурализму, этот переход является генетическим. Метод аналогии и контекстуальный анализ позволил провести корреляцию между мыслительными структурами и культурными механизмами.
Кроме того, в работе потребовался терминологический анализ, поскольку для некоторых элементов философии постструктурализма трудно дать неизменное определение. Основным методом работы является традиционный для философии метод рефлексии и само письмо.
Научно-практическая ценность основных положений диссертации
Теоретическую значимость исследования можно связать с тем интеллектуальным поворотом, который имеет место с середины 20 века и связан с методологически концептуальной стагнацией, возникшей вследствие перехода от моноидеологического интеллектуального пространства к ситуации релятивизации понятий «истина», «смысл», «история». Данное исследование позволяет рассматривать отдельные стороны социальной, политической, культурной действительности, способы приведения их к общему методологическому или онтологическому знаменателю. Соответственно, эта работа открывает горизонты для актуализации роли философа в современном мире и в перспективе позволяет динамизировать философское творчество новыми приемами. Кроме того, это исследование обеспечивает контекст для более детальной разработки событийного дискурса в философских программах Ж. Делёза и Ж. Батая.
Если принять во внимание внутрифилософские проблемы, связанные с пересмотром границ и методов познания в XX веке, то предложенное исследование отличается скорее философской апологетикой. Современная философия может быть не только историей философии и перечитыванием традиции, но при внимании к новым дискурсивным возможностям открывает новые мировоззренческие и познавательные горизонты. Это исследование опровергает тезис о смерти философии, в пользу творческой философии. Кроме того, данное диссертационное исследование может рассматриваться как теоретическая платформа для рефлексивной критики в области новых форм синтетического творчества.
Положения и выводы диссертации могут быть использованы как в подготовке и чтении учебных курсов, посвященных современной постановке проблемы рациональности, проблемам толерантности, так и в разработке практических мероприятий (концептуальных перформансов, тренингов).
Апробация работы
Основные тезисы диссертационного исследования были представлены на научно-теоретических семинарах и конференциях, по результатам которых был опубликован ряд статей. Роль знаковой теории и ее связь с философией события была обсуждена на научной конференции в Новосибирске и представлена сборнике статей всероссийской гуманитарной конференции 2004 года «Бытие и язык» (тема доклада и статьи: «Трансформация понимания знака в современной текстуальной парадигме»). Проблема связи событийности и конструирования субъективности рассмотрена в сборнике «Актуальные проблемы социальных наук», по итогам региональной конференции 2003 года (тема доклада и статьи: «Мысль-событие, возможности актуализации»). Попытка актуализировать проблему единичного в широком культурном пространстве была представлена докладом «Культурные стратегии, возможности их инверсии» на международной научной конференции «Ломоносов 2002», по итогам конференции издательством МГУ был выпущен сборник статьей. Кроме того в сборниках по итогам региональных научных конференций был опубликован ряд
статей, посвященных проблемам современной культуры, взаимодействия философии и искусства, формированию концептов современным философским дискурсом: «Ирония как репликация действительности», «Парадоксы современной культуры в продуцировании дефиниций», «Скольжение за cogito», «Тематизация проблемы денотации в культуре», «Новационность репрезентативных моделей в театральном искусстве».
Структура работы
Структура диссертации построена в соответствии с основной идеей исследования и последовательностью решения задач, необходимых для ее реализации. Диссертация состоит из двух глав, введения, заключения.
Первая глава «Культура и философия: переход от Единого к единичному» состоит из трех параграфов и посвящена реконструкции культурфилософской парадигмы в которой актуализируется единичное. В первом параграфе рассматриваются различные подходы к специфике эпохи, называемой постмодернизмом, акцент делается на отсутствии превалирующей идеологической или мировоззренческой базы, что приводит к необходимости пересмотра методов исследования общества и культуры, с точки зрения многообразия и неоднозначности происходящих событий. Во втором параграфе приводится познавательный проект структурализма, который деконструирует ряд метафизических оснований, делая возможным рассмотрение дискурса единичного в его специфике. При этом, структурализм оказывается последним проектом метафизики, поскольку предлагает на смену истории смысла, тотальности разума, трансцендентальную структуру, заложником которой оказывается единичное. Но предпринятые постструктурализмом методологические шаги, позволяют от обобщенной идеи структуры перейти к действительным дискурсивным различиям. В третьем параграфе рассматривается центральный методологический ход постструктурализма -различание. Различание позволяет перейти от дискурсивного Единства к единичному.
Вторая глава «Проблематичность дискурса единичного, обойденное означивание» также имеет три параграфа и посвящена непосредственному анализу условий при которых дискурс единичного становится возможным. В первом параграфе рассматриваются различные концептуализации гетерогенности в философии. Переход от универсальных оснований, будь то категория бытия, сознания, разума или единого, к множественности различий в их связях, взаимодействии и постоянном смещении и трансформации является необходимым условием дискурса единичного. Второй параграф эксплицирует трудности, связанные с помещением дискурса единичного в философский контекст, наиболее показателен в этом отношении М. Фуко. Основными консерваторами дискурса единичного можно назвать: метод, традицию и язык. Соответственно для преодоления трудностей актуализации единичного требуется трансгрессия, преодоление самих средств актуализации, что обозначается в работе как «обойдённое означивание». Третий параграф раскрывает саму практику письма единичного на примере работ Ж. Батая. Единичное рассматривается как трата смысла, выход из традиции рационально понимаемого смыслообразования.
В заключении подводятся итоги работы, обозначаются перспективы дальнейшего исследования.
Культурные предпосылки актуализации проблемы единичного
Как я уже писала во введении, идейный заряд постмодернизма\постструктурализма во многом связан не только с внутренней теоретической проблематикой философии, но и культурой XX века, с политическими движениями, со страхом перед «прогрессивным гуманизмом». Многие философы, упоминаемые в этой работе, политически ангажированы и гораздо более интегрированы в социальность, чем Декарт или Кант. Кроме того, тенденции поиска новых путей рациональности заставляют философов более чутко реагировать на социальные, экономические изменения, серьезнее относиться к мировоззренческой и идеологической функциям философии. Поэтому концептуальный аппарат постструктурализма укоренен в самой смене эпох, детерминирован местом и временем, так же как собственно философская проблематика, проблема познания, все чаще стремится к релятивизму, что во многом инспирировано социально-культурной ситуацией. Я полагаю, что внутренняя динамика исследований, посвященных смене этих эпох, уже указывает на неоднозначность в становлении новой парадигмы. Особенно показательной является точка зрения, свидетельствующая, что собственно никакого перехода от модернизма к постмодернизму не произошло. Но что тогда является действительным предметом споров: микросмещения в культурном пространстве, едва уловимые различия?
Один из распространенных подходов к различию модернизма и постмодернизма имеет в своей основе эстетические движения, которым соответствуют своеобразные черты. Модернизм заканчивается вместе с определенными идеями искусства в XX веке. Новые тенденции в искусстве требуют дополнительной рефлексии над эстетическим как таковым: «Для нонклассики характерен дрейф всех составляющих эстетического поля из метафизической сферы в эмпирическую, в результате чего центр неклассической эстетики сместился. (...) Принцип релятивизма стал преобладающим» [87, стр. 6]. Тенденции релятивизации пространства эстетического приводят к переходу от единства эстетики к множеству несводимых к каноническому единству эстетик. В результате, даже применимо к собственно искусству, эстетику становится возможным понимать скорее в кантовском смысле, как науку о чувственном, где единственным априорным основанием может считаться различие - эта тенденция хорошо прослеживается в теоретическом плане. В предметном смысле объекты эстетизации сближаются с пространством политического: леворадикализм неоавангарда или прагматика поп-арта тесно соседствуют с политической и идеологической рефлексией. Однако, принимая во внимание весь радикализм авангарда, концептуального искусства, абстракционизма и дадаизма, неясным остается: произошла ли действительная смена эпох, или тенденции середины XX века лишь получили более широкое распространение и не могут претендовать на самостоятельность «постмодерна».
Период так называемого «высокого модернизма» как правило располагают между 1919 и 1930 годами. Он представлен Вульф, Джойсом, Элиотом, Прустом, Маларме, Кафкой, Рильке в литературе, Дали, Мунком, Матиссом, Пикассо, Модильяни в живописи; здесь также Мейерхольд, Гауди и многие другие. Мари Клеж [129] для эстетики модернизма, в частности для литературной перспективы, обозначает следующие специфические черты: 1. Интерес к переживаниям и субъективности в письме и визуальных искусствах (например, творчество Э. Мунка). 2. Полнота повествования восполняется множеством рассказчиков в повествовании. 3. Путаница жанров, когда поэзии свойственны более реалистические черты (например, Элиот), а проза становится более поэтична (Джойс или Вульф). 4. Интерес к фрагментарным формам, коллажированию, сочетанию различных материалов в изобразительных искусствах (примером может служить сюрреализм С. Дали). 5. Тенденция к рефлексии, осмыслению статуса произведения искусства. Отнесение всякой вещи к общему контексту производства-потребления (тиражирование произведений Мунка, Дали). 6. Неприятие формальной эстетики в пользу минималистского замысла (как в поэзии Карлоса Вильяма) и неприятие многими возникшими направлениями искусства устоявшихся законов эстетической теории в пользу спонтанности и возможности раскрыться в творчестве (сильное влияние психоаналитической теории). 7. Неприятие различия между высоким и низким, между великой культурой и массовой или популярной, следующее за этим изменение отношения к созданию предмета искусства и его потреблению (примером может служить творчество Альфонса Мухи, широко применявшееся в создании рекламы).
Вслед за характерными чертами модернизма, можно обозначить следующие черты постмодернизма: так же как и модернистское искусство, постмодерн не принимает различия между высокими и низкими формами искусства. Приоритетными приемами в искусстве становятся пастиш, пародия, бриколаж, ирония и игра. Искусство постмодерна ориентированно на рефлексию и рост сознания, фрагментарность и прерывистость характеризуют новую повествовательную стратегию. Атрибутами нового творчества становятся двусмысленность и симультанность. Намечается тенденция к деструктурированию сюжета, децентрации и дегуманизации.
Можно отметить схожие черты между поздним модерном и постмодерном, однако мы говорим о разных эстетических стратегиях, в чем же заключается это коренное различие? Отличие состоит в самом отношении к намеченным тенденциям. Модернизм, например, открывает фрагментированный субъективностью взгляд на человечество и историю, но представляет этот взгляд как нечто трагическое. Об отсутствии целостности приходится сожалеть и утверждать ее как потерю. Многочисленные модернисты пытаются поддерживать идею о том, что задача искусства, и это в его силах, вернуть единство, связность и смысл, которые были утрачены в современности. Искусству отводится роль восстановления целостности мира, оно сделает то, что другие человеческие институты не смогли реализовать.
Структурализм как последнее большое предприятие модерна, переход к постструктурализму
Осмысление важности роли символического в культуре и дестабилизация «больших рассказов» способствовали открытости культуры для нового осмысления, что в очередной раз потребовало от философии рефлексии о возможности познания. Философия XX века приобрела специфические черты, связанные с попыткой сменить универсализирующие системы познания на открытые индивидуальному, единичному опыту. Попытка индивидуации философского письма, соотнесения его с повседневным опытом, языковыми особенностями, социальным контекстом привели философские искания к проблематизации языка, традиции и методов исследования. Тенденции снятия границ между философией и литературой, карнавализация философского письма (тексты С. Кьеркегора, которым свойственна попытка утаить автора или высказать парадоксальную для этого автора точку зрения) и даже эпатажность (А. Камю) в отношении к существующей традиции свойственна в первую очередь философам-экзистенциалистам. Отход от сущностного постижения мира в сторону экспликации социальных, этических, антропологических предпосылок познания свидетельствуют об интересе экзистенциализма к проблеме единичного, о рефлексии над границами классической рациональности.
Внимание к человеческому существованию в экзистенциализме является своего рода буфером в отношении к классической философской проблематике, поскольку субъект познания из сущностной классической модели рассыпается на динамичность уникального человека в конкретной ситуации. Складывающийся на рубеже XIX-XX веков экзистенциализм критичен в отношении к научной рациональности, естественности социального организма, уравниванию человека с прочим сущим. Идеалистической философии противопоставляется философия, выстроенная на личном опыте. В частности, Габриэль Марсель обращается к тематике «тела» и «ситуации», что является важным аргументом в пользу множественности опыта и несводимости его к единому основанию: «Я - это моё тело». Впоследствии тема телесности стала центральной у Симоны де Бовуар и Мориса Мерло-Понти. При этом в гносеологическом плане Марсель уходит от проблемы единичного, противопоставляя рациональному познанию «таинство» - интуитивное, эмоционально-этическое постижение.
Безусловно, начало и оформление экзистенциализма принято связывать с фигурой С. Кьеркегора. Именно в его философии отразились тенденции недоверия к академической теоретичности и объективирующим методам познания. Кьеркегор не только тематически, но и методологически противопоставляет объективную научность индивидуальному опыту самосознавания, опыту веры. В философии Кьеркегора набирают силу такие категории как абсурд, парадокс, отчаянье, кроме того, «переодевания» философа в разнообразные философские позиции (эстетическая, этическая, религиозная) демонстрируют очевидное стремление философа отказаться от унифицирующего дискурса классической парадигмы. Опыт, индивидуальное переживание становления человека являются для Кьеркегора призмой философствования. Смелость текстов Кьеркегора в отношении к предшествующей традиции, вызов гегелевскому идеализму позволяет назвать его философом движения, поскольку замкнутости диалектической системы и общности понятий он противопоставляет парадоксальность пути вне правил и закона Рыцаря веры. Рыцарь веры автономен в производстве своего существования, совершая переход от логики героизма к абсурду веры. Делез видит в Кьеркегоре философа повторения, наряду с Ницше и Пеги, указывая на объединяющие их категории силы. Категорией силы у Кьеркегора выступает вера, именно она заставляет искать и создавать новый философский язык, новый способ мышления, переводя философа в логос «частного мыслителя», разрушающего универсализацию опыта в философии. Однако предельность этически религиозных оснований выводит самого Кьеркегора к невозможности осуществлять дискурс единичного по причине восстановления онтологической целостности недостающим условием - Богом. Как только приключение веры завершается в Боге, сила оскопляется Абсолютностью. «Однако Кьеркегор и Пеги, если и были самыми великими повторяющими, не были готовы платить должную цену. Высшее повторение как категорию будущего они доверяли вере. Несомненно, у веры достаточно силы, чтобы победить привычку и воспоминание, разрушить привычный мыслящий субъект и Бога воспоминаний, основание и обоснование времени. Но вера приглашает нас обрести раз и навсегда Бога и себя в общем воскресении. Кьеркегор и Пеги завершали Канта, они реализовывали кантианство, доверяя вере заботу о преодолении спекулятивной смерти Бога и о восполнении раны во мне» [48, стр. 124]. Как только Бог возвращается, единичное становится невозможным.
Если обратиться к атеистическому экзистенциализму, то здесь мы видим уже попытку преодоления метафизики в самом ее сущностном основании. Принадлежащий Сартру тезис «существование предшествует сущности», позволил эксплицировать многие предпосылки фундирующие не только самопознание и познание, но и становление индивида. В экзистенциалистской версии А. Камю, Ж.-П. Сартра личная мотивация отдельного человека к совершению того или иного поступка рассматривается с точки зрения влияния на выбор или представление о мире социального, этического и прочих контекстов. Кроме того, учитывая влияние мировых войн, гуманистических потрясений XX в. в философии этого периода можно отметить жесткую политизированность, что способствовало спецификации метафизической проблематики, ее критическую историческую заостренность.
Гетерогенные системы
Познавательная стратегия постструктурализма часто называется релятивистской, поскольку предполагает отказ от сополагания философского письма внешнему референту и не только не выстраивает онтологических предположений об истине сущего, но и не принимает никакого единого принципа в выстраивании теории познания. В определенном смысле это действительно так, письмо теряет свои дескриптивные функции уже в структуралистской интерпретации, а постструктурализм сверх того дестабилизирует анализ всякой дискурсивной модели номадическим перечитыванием; но при этом само письмо и есть утверждение по крайней мере достоверности письма в его пограничности, письма как самого события. Стратегия метода различения предполагает соответствующий результат: отказ от последнего утверждения означенного смысла (трансцендентального означаемого), отказ от тождественности форм корреляции с установленным смыслом (трансцендентального означающего), но при этом последовательному релятивизму препятствует утверждение единичности как таковой, независимой от контекста. Но собственно дискурс, избегающий «истории смысла», оказывается невозможным. Попытки таких, выпадающих из истории смысла и рациональности дискурсивных вариаций составляют новым образом организованное поле гетерогенности.
Гетерогенная система предполагает неоднородность за счет микроскопических смещений и множественных связей между неустойчивыми элементами, состоящую из различных по своим свойствам частей, разграниченных поверхностями разделения между собой, что можно обозначить используемым Делёзом и Гватари термином «ризома». В отличие от иерархии структуры, ризома создает подвижную, динамичную сетку отношений различных элементов или событий. У. Эко использует этот термин как прообраз лабиринта, идея которого была применена в романе «Имя Розы». Ризоматичные целостности возможно обнаружить во всех программных для постструктурализма концепциях: текста, тела, коммуникаций, структураций и т.д. Классическим примером ризоморфной среды служит пространство письма: согласно, например, Р. Барту, текст есть продукт письма как процессуальности, не завершенный в данном тексте, т.е. писатель классической эпохи, подчиненный завершенности того или иного кода, сменяется пишущим, не завершенным в продукте письма. Письмо может разворачиваться через фигуры мысли или, как это делает В.В. Савчук, можно заключать пишущего в конфигурации собственного тела - через микродвижения насечек, начертаний, рассечений поверхности, которые, в свою очередь, идентифицируются с самим телом «скриптора». Если перевести в контекст архаики процесс письма, то пространство мифического, с которым письмо сопрягается у Барта или Деррида, можно интерпретировать натуралистически: «Первый писец — он же первый летописец, грамматик, законодатель, — расчленяя целое, живое, неделимое (по своей "наивности" он делал натурально то, что впоследствии стало прерогативой абстрактного подхода) и собирая его вновь в календарном ритме, в кровавом жертвоприношении, в мистерии, как бы уподобляясь ритмам борьбы порядка и хаоса, воссоздает или создает (здесь не может идти речи о вторичности творения, оно всегда истинно и всегда в первый раз) мир сочленением букв, иероглифов, знаков — этих элементов мира, а в случае с Осирисом и Дионисом, Вритрой и Пурушей и другими космогоническими жертвами, разрываемыми на части и вновь собираемыми и возрождаемыми богами, — частей тела. Задав такой почтенный исторический контекст размышления о письме и насытив его вещественно-телесной ощутимостью "тучности" закладываемых жертв, можно согласиться с Р. Бартом и, может быть, иначе прочитать его известные слова: "Писать — значит в известном смысле расчленять мир (или книгу) и затем составлять их заново"» [98, стр. 164].
Вернемся к определению концепта «ризома». Сам термин позаимствован из ботаники: «ризома (фр. rhizome — корневище) — понятие философии постмодерна, фиксирующее принципиально внеструктурный и нелинейный способ организации целостности, оставляющий открытой возможность для имманентной автохтонной подвижности и, соответственно, реализации ее внутреннего креативного потенциала самоконфигурирования. Термин «ризома» введен в философию в 1976 Делёзом и Гваттари в совместной работе "Rhizome" — в контексте разработки базисных основоположений номадологического проекта постмодернизма, фундированного радикальным отказом от презумпции константной гештальтной организации бытия» [33, стр. 885]. Кроме привнесенных из области ботаники контекстов клубневых культур, грибниц, мхов и т.д., rhizome соотносимо с плетением, тканью, рыболовной сетью. В свою очередь, термин «сеть» в коррелятивном ризоме смысле употребляет Ю.
Кристева в анализе систем со множеством «сцеплений», где линейность заменяется гетерогенностью: «Выражение "сеть", хотя и включает в себя понятие однозначности (линейности), тем не менее замещает его, показывая, что каждое множество (ряд) является как конечной, так и начальной точкой некоего многозначного отношения» [77, стр. 202]. Кроме того, серию концептов, примененных для анализа свойств гетерогенных систем, можно продолжить английскими словами net или internet, отражающими взаимодействия внутри виртуального (компьютерного) пространства, организованного сетью отсылок между независимыми друг от друга, но связанными в «интер» сеть информационными элементами.
Единичное в пространстве гетерогенности, трудность событийного дискурса
В результате освоения в философии ризоморфных систем, следующим шагом должна быть ориентация на отдельные дискурсы, которые составляют ризому. Но в контексте рационалистического означивания они не могут сохранить суверенность, поэтому дальнейшее экспериментирование в области философского письма должно быть ориентированно на непрерывные регионы интенсивностей, вибрирующих и развивающихся, не достигая стабилизации и завершения, которые сопутствуют рационализации. Традиционные методы исследования могут быть лишь линиями, прочерчивающими то или иное измерение множественности, но «никакое типографическое ухищрение, никакая лексическая правоспособность, смешение или слоеобразование, никакая синтаксическая смелость не могут его [этот метод] заместить» [51]. Отсюда рождается неприятие новой работы с философским текстом в академических кругах, текст постструктурализма кажется истеблишментом, или эзотерикой. Но, как мы видим, происходит вынужденный отход от дуалистической модели текста и текстуального, семиотическая и материалистическая текстуальная практика более не является интерпретацией и не представлена как вторичная деятельность, поскольку это и есть собственно личный акт творчества, уникальная картография.
Ризоматически организованный философский текст конкретизируется в поиске «фигур мысли» (Барт), «концептов» (Делёз) или «конструкций» художественного творчества, в которых могут быть узнаны явные и скрытые цитаты, взаимовлияния карты перечитывания и своеобразные сочетания культурных смыслов (Деррида, Ямпольский, Блум). Всякий новый текст выступает как новое образование ризомы, формируя новый локус квазитекста и квазицитаты. Несмотря на расходящиеся смыслы философствования Делёза, Деррида, Барта, Кристевой и других философов, объединяемых критикой в «постструктурализм», их философские концепции носят схожие черты гетерогенных релятивистских систем, открытых для творчества без смыслообразования, а не вторичной интерпретации, которая остается уделом герменевтики академических систем мысли. Письмо всегда оказывается восполнением, т.е. всегда к уже имеющемуся в тексте можно добавить что-то еще, новое завоевание ризомы, номады, поэтому письмо - это всегда избыток, полнота, поэтому отдельный текст не может существовать вне Текста, а восполнение - это и есть то, что призвано нарушать границу, трансгрессия: «ведь если заинтересовавшие нас тексты что-то и означают, то они говорят нам лишь о вовлеченности, о взаимной принадлежности жизни и письма к единой ткани, единому тексту. Именно это мы и называем здесь восполнением, или, иначе, различАнием» [56, стр. 302]. Индифферентное пространство Текста - это и есть единственное пространство единичностей, поскольку только через трансгрессию и возможно говорить об отсутствии идеологии или дискурса власти, отсутствия последнего означаемого или теологического центра. Философия постструктурализма - это письмо в пространстве, где различия перемещаются и размещаются в тексте, не руководствуясь желанием подытоживающего тезиса: «Получаеся с необходимостью, что в подобном пространстве и по путеводной нити такого вопроса письмо буквально не-желает-ничего сказать. Не то что оно абсурдно, той абсурдностью, которая всегда входит в систему с метафизическим желанием-сказать. Просто оно пытается, пытает-себя, старается держаться в точке истощения желания-сказать.
Рискнуть ничего-не-желать-сказать - значит вступить в игру, и, прежде всего, в игру разнесения (differance)» [58, стр. 26].
В своей творческой саморефлексии Р. Барт своеобразно осмысливает пройденный от структурализма к «ризоматике» путь. Этот путь включает три этапа: «надежда, Наука и Текст». Надежду Барт связывает с прочтением им в 1956 году «Курс общей лингвистики» Соссюра; это и явилось началом его «семиологического приключения» («Мифологии», «Нулевая степень письма»). Открытие основного метода идеологической критики положило начало структуралистским произведениям Барта. Соответственно следующий этап работы Барт связывает собственно с наукой. На этом этапе наиболее «аскетическим» и фундаментальным является «Система моды» - 1963 год. Предмет нашего анализа, собственно «Текст», стал для Барта третьим этапом в этом приключении: «это не совокупность замкнутых в себе знаков, наделенная смыслом, который следует восстановить, а пространство, прочерченное следами смысловых сдвигов; уровнем Текста является не значение, но Означающее, в семиотическом и психоаналитическом смысле этого понятия» [13, стр. 229].
Итак, от метода к открытому пространству гетерогенности Текста - это тот путь, который мы проделали в поисках единичности, но всякое уже обнаруженное пространство ее движения - текст, ризома, номадическое пространство - дают нам представление о среде, о поверхности, где сам акт трансгрессии оказывается не только началом дискурса единичного, но пресекает его в самой трансформации каких-либо границ. Мы , подошли к самому ответственному этапу работы, где собственно хотелось бы раскрыть возможности философии единичного. Учитывая ответственность этого предприятия, сделаем несколько шагов назад, для конкретизации контекста, в котором эта проблема заостряется в данном исследовании.
