Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Стихирарь «Дьячее око» в церковно-историческом контексте
1.1. Состав и функции списков Стихираря месячного 25
1.2. Эталонные Стихирари «Дьячее око» и время их создания 37
Глава 2. Песнопения русским «римлянам» в Стихираре «Дьячее око»
2.1. «Римское царство» в месяцеслове Стихираря 57
2.2. Служба Антонию Римлянину 60
2.3. Песнопения Меркурию Смоленскому 75
Глава 3. Царский титул и царское родословие в музыкально-поэтических текстах Стихираря
3.1. «Царь» как «Nomen sacrum» 93
3.2. Истоки царского родословия и стихира Рождеству Христову 107
3.3. Династическая линия русских князей и ее отражение в музыкальной гимнографии 121
Глава 4. Основатели русского и греческого христианских царств
4.1. Славник на литии и четыре редакции службы князю Владимиру... 135
4.2. Греческое царство в Стихираре и служба царю Константину 147
Глава 5. Царственные гимнографы
5.1. «Творения» царя Ивана IV как феномен средневекового музыкально-гимнографического творчества 163
5. 2. Тропарь из службы преподобному Никите Столпнику Переяславскому 180
5.3. Тропарь святому князю Михаилу Черниговскому и авторство царя Ивана Васильевича 205
5. 4. Служба преподобному Антонию Сийскому - «творение» царевича Ивана Ивановича 220
Глава 6. Происхождение и художественное оформление эталонных Стихирарей
6.1. Москва или Соль Вычегодская? 237
6.2. «Древо жизни» и «тварный мир» в художественном оформлении Стихираря «Дьячее око» 253
6.3. Стихирарь «Дьячее око» в контексте историко-литературных и художественных памятников второй половины XVI в 269
Заключение 279
Список использованной литературы 294
Список рукописных источников 322
.
- Состав и функции списков Стихираря месячного
- Служба Антонию Римлянину
- Истоки царского родословия и стихира Рождеству Христову
Введение к работе
Самосознание Московской Руси как богоизбранной державы, предназначенной стать последней хранительницей православной веры, унаследованной от «пришедших в конец» христианских царств, нашло отражение в известной концепции «Москва - Третий Рим». Разумеется, этой концепцией исторические и символические представления современников о роли и значении Московского царства в православном мире не ограничивались. «Наши предки, - как отмечает Г. Я. Мокеев, - в XIV-XVII веках называли Москву (как и царство в целом. - Н. Р.) разными символическими именами: Дом Пресвятой Богородицы, Второй Иерусалим, Третий Рим, наконец, Небесный Сион, или Новый Иерусалим, т. е. Небесный Град.<...> Наши предки соединяли на Москве разные теории, разные символы» [126, с. 167]. Все эти теории и символы нашли свое отражение во многих памятниках культуры своего времени. Органично вошли они и в контекст музыкальной гимнографии.
Годовой круг церковных песнопений заключал в себе самые разнообразные представления средневекового человека. Роспетые тексты песнопений были проводниками сложных идей и концепций. В них можно найти все перечисленные выше теории, связанные с уподоблением Москвы и Московского царства величайшим христианским святыням. В певческих книгах второй половины XVI в. опосредованно, в соответствующей жанру художественной форме, переплетаясь с другими идеями, распространенными в России к этому времени, отразилась и идея последнего православного царства «Москва - Третий Рим».
Концепция «Третьего Рима» обосновывала христианскую миссию создававшегося и укреплявшего свое положение в мире Московского царства. В XVI в. для России важно было заявить о себе, доказать правомерность и значимость своего существования как христианского государства. Осознание
этой миссии повлекло за собой создание целого ряда произведений, которые были призваны показать связь времен, представить Россию как достойную восприемницу православных святынь. Эта работа продолжалась на протяжении всего столетия, но особенно она активизировалась во второй половине XVI в., в период правления Ивана IV и позже, в царствование Федора Ивановича, во время подготовки и учреждения патриаршества. В это время, как известно, создаются грандиозные исторические, литературные и художественные произведения, воплощающие идею Московского царства -Третьего Рима, которые были призваны обосновать, подтвердить, проиллюстрировать эту идею. В число таких памятников вошли и произведения церковно-певческого искусства, в специфической- форме отражающие исторические представления современников.
Историческими, точнее художественно-историческими источниками, в определенной мере являются все йотированные певческие книги, использующиеся в богослужении. В них в особой художественной форме, фрагментарно, или более развернуто, передаются события ветхозаветной, новозаветной истории, истории царств, верховных властителей, церковных иерархов, князей и иноков, прославивших себя праведными деяниями. Ирмологий, Октоих, Триоди (в большей степени Триодные стихирари), Праздники, отчасти Обиход содержат в себе напоминания об исторических эпизодах, происходивших либо до Рождества Христова, либо после него. В процессе богослужения все эти эпизоды переплетаются. Здесь не важна хронологическая последовательность событий. Каждое из них самоценно, но при этом все они тесно взаимосвязаны. Эпизоды евангельской истории здесь представляют собой некую «ось симметрии», которую обрамляют, с одной стороны, события ветхозаветные, служившие их прообразами, с другой -эпизоды из истории христианских царств, из жизни святых подвижников, совершавшиеся по образу и подобию жизни и подвигов Христа. Сложный
конгломерат этих вечно совершающихся событий и воссоздают музыкально-гимнографические тексты певческих книг.
Однако для отражения идеи последнего христианского царства была необходима книга специфическая. Та книга, основное содержание которой связано с церковной историей, переданной через воспевание трудов и подвигов ее «делателей» - святых мужей и жен. Более всего этим требованиям отвечал Стихирарь месячный. Песнопения, входящие в него, заключают в себе молитвенное обращение к Богу через посредничество святых, оставивших заметный след в истории христианства. Здесь «похвальными словесы» воспеваются подвижники Римского, Византийского, Болгарского и Сербского царств. В этот контекст вводятся песнопения в честь русских князей, святителей, преподобных, юродивых, которые, прославившись в своем отечестве, вошли в общий сонм святых и стали заступниками перед Богом для Русской земли.
Однако в этом ключе певческая книга Стихирарь месячный до настоящего времени не рассматривалась, хотя работ, в той или иной мере исследующих ее содержание, достаточно много. Этой книге, ее распространению на Руси, изменению ее состава в разные периоды времени, жанрам, ее составляющим, а также отдельным сюжетам русской истории, отраженным в песнопениях, созданных в честь конкретных святых посвящена работа Н. С. Серегиной «Песнопения русским святым» [189]. Этот труд явился важным этапом в осмыслении такого многогранного и сложного феномена, каким является Стихирарь. Н. С. Серегина впервые рассмотрела эту певческую книгу как целостный памятник древнерусского певческого искусства. Исходя из общей тенденции изменения количества памятей русским святым в месяцеслове . Стихираря, она выделила пять этапов в его эволюции на протяжении ХІІ-ХІХ вв. На конкретном материале исследовательница показала, что «эволюция Стихираря по музыкальному содержанию отражает эволюцию древнерусского певческого искусства в целом» [189, с. 17],
отметила взаимосвязь состава Стихираря на разных этапах его бытования со Студийским и Иерусалимским Уставами.
Рассматривая основной жанр песнопений, представленный в Стихирарях, автор останавливается на проблеме «подобных» и «самогласных» стихир. Она выявляет все стихиры-образцы, использовавшиеся в певческих циклах русским святым, сопоставляет их с Подобниками малого состава, отмечает отсутствие в последних самых известных моделей и дает объяснение этому явлению [189, с. 37-38]. Важным вкладом Н. С. Серегиной в изучение Стихираря и составляющих его жанров является введение ею по отношению к славникам понятия «второй системы подобия» [189, с. 38].
Основное содержание книги Н. С. Серегиной посвящено исследованию отдельных певческих циклов. Рассматривая Стихирарь как книгу, отражающую события российской истории, автор отбирает памяти тем святым и праздникам, которые связаны с ее ранними периодами. Первый раздел книги посвящен Киевской Руси, второй - противостоянию русских земель Орде. Разделы в свою очередь состоят из глав, каждая из которых построена по единому принципу. Здесь представлены исторические сведения о святом (святых) или празднике, приведен состав служб, реконструированный по ненотированным и йотированным источникам, высказаны наблюдения об особенностях записи песнопений знаменной, путевой, демественной, пятилинейной нотациями в рукописях разного времени, отмечается наличие многороспевности. Много внимания автор уделяет поэтическому содержанию текстов, часто сопоставляя их с фольклорными источниками и древнерусскими литературными произведениями. Так, в службах Покрову Богородицы, Знамению новгородской иконы Богородицы, Меркурию Смоленскому Н. С. Серегина находит параллели со «Словом о полку Игореве», в стихирах Михаилу Черниговскому и боярину его Феодору - с народной балладой об Авдотье-Рязаночке, в песнопениях Меркурию Смоленскому - с балладами, историческими песнями, Легендой о граде Китеже.
Певческая книга Стихирарь рассматривается и в монографии Н. В. Заболотной [59], но здесь она исследуется на раннем этапе своего существования в числе других книг Студийской эпохи. Основываясь на изучении большого корпуса рукописных источников, автор отмечает, что в количественном отношении Стихирари (Минейные и Постные) преобладали над другими певческими йотированными книгами [59, с. 30]. В своей книге Н. В. Заболотная отмечает особенности певческой книги Стихирарь с точки зрения текстологических норм рассматриваемого периода. Она указывает на наличие сплошной нотации и тщательность проработки невм в Стихирарях, а также отмечает «колебание между образцовой нормативной записью и неустойчивой экспериментальной («поисковой») нотацией» [59, с. 115]. В книге сопоставляются разные списки стихир русским святым князьям Борису и Глебу, с целью определения их мелодического родства на основе нотации. Здесь впервые к материалу Стихираря применяется статистический анализ, позволяющий сделать вывод о «неустойчивости соотношения нормативности / вариантности на протяжении целых книг или их значительных разделов», что, как отмечает автор, с одной стороны, указывает «на тщательный отбор наилучших образцов, с другой - на создание новых редакций роспева» [59, с. 134].
Сопоставляя состав Стихирарей с требованиями Устава, Н. В. Заболотная отмечает «избыточный» состав песнопений в Стихирарях, не предусмотренный Уставом, варьирование порядка размещения стихир в службе, нерегулярные записи уставного характера, что отличает их от других книг Студийской эпохи. В Стихирарях, по мнению автора, на первый план выходит не полное соотнесение с Уставом, а точная передача певческой информации. «Стихирари, - как отмечает Н. В. Заболотная, - создавались мастерами, которые постоянно стремились к усовершенствованию нотации, к детальному отражению напева в нотной записи и закреплению наиболее удачных вариантов семиографии» [59, с. 191]. Основываясь на глубоком
изучении материала, автор определяет цель создания такой певческой книги -«поддерживать уровень мастерства роспевщиков, служить образцом для уточнения напевов, а также сохранять то, что не входит в круг востребованных в данный момент песнопений» [59, с. 197].
Важным представляется и наблюдение об иерархичности певческих центров, в которых (или для которых) создавались певческие книги. Оно основано на существовании в Студийскую эпоху разных типов книг, отличающихся полнотой имеющейся в них певческой информации.
Если Н. В. Заболотная рассматривает Стихирарь на раннем этапе его существования на Руси, то Ф. В. Панченко обращается к позднему периоду бытования этой книги. Она исследует Стихирарь месячный в числе других феноменов старообрядческой поморской певческой традиции [141]. В своей работе автор привлекает Стихирари, созданные в книгописных мастерских Выго-Лексинского общежительства и отмечает их целенаправленную трансформацию, осуществлявшуюся в литургической практике старообрядцев. По ее наблюдениям, это проявляется в выборе круга месяцесловных памятей (более 180) и различии в их фиксации в книге: от упоминания до полной службы. Ф. В. Панченко обращает внимание на большое число русских праздников, вошедших в поморские Стихирари. Она выделяет полные службы святым и праздникам, которые особо почитались на Выгу, и отмечает связь памятей святых с днями тезоименитства выговских наставников.
Рассматривая один из аспектов проблемы многороспевности в Стихирарях, Ф. В. Панченко привлекает для исследования уникальный источник - Устав, регламентировавший богослужение в Выговском монастыре. В Уставе даны указания, которые до сих пор не были известны по другим источникам. Здесь предписано, какие роспевы необходимо использовать в той или иной службе или ее разделе. Благодаря введению этого Устава в научный оборот стала более очевидна функциональность многочисленных роспевов того или иного песнопения, зафиксированных в
выговских певческих рукописях, зависящая от иерархического положения определенной службы в практике богослужения.
К Стихирарю месячному, точнее к его разновидности - певческой книге Трезвоны - обращается в своей монографии Н. Б. Захарьина [65]. Она рассматривает эту книгу наряду с другими книгами синодального периода. Автор отмечает неустойчивость структуры Трезвонов, особый - тематический - порядок служб в ней (группировку песнопений святым в соответствии с их рангом), отсутствие единообразия в составе служб, а также приводит свод служб по рукописям, рассмотренным ею, и перечень роспевов, встречающихся в этих службах.
В последние годы наметилось новое направление в изучении певческой книги Стихирарь месячный - исследование так называемого Стихираря «Дьячее око». До недавнего времени Стихирарь «Дьячее око» как особая разновидность певческой книги Стихирарь месячный специально не изучался. Исследователи, как правило, лишь констатировали наличие подзаголовка «Дьячее око» в самоназвании Стихираря. Первая работа, в которой была отмечена взаимосвязь подзаголовка и содержания одного из наиболее представительных списков этой певческой книги, вышла в 1988 г. [174]. Ее авторы раскрыли значение определения «Дьячее око», обратили внимание на события церковной истории, предшествовавшие созданию памятника, а также указали ряд списков других Стихирарей, имеющих в подзаголовке такое же определение. Упоминание о Стихираре «Дьячее око» мы находим и в упомянутой выше книге Н. С. Серегиной [189], где она отмечает, что заголовок «Книга глаголемая Стихирарь месячный, иже есть дьячее око...» становится типовым для Стихирарей полного состава второй половины XVI -первой половины XVII вв. [189, с. 21]. Следующий шаг в изучении Стихираря «Дьячее око» был предпринят М. В. Василик (Хощенко). В своей статье «Стихирарь "Дьячее око": особенности месяцеслова и жанрового состава» [31] она проанализировала весь комплекс известных к тому времени, а также целый
ряд выявленных ею списков. Благодаря работе М. В. Василик Стихирарь «Дьячее око» приобрел статус особого феномена древнерусского певческого искусства, требующего дальнейшего специального исследования.
Стихирарь изучался не только как определенный тип йотированной певческой книги. С разных позиций рассматривались также отдельные рукописные кодексы, включающие эту певческую книгу в свой состав. Эти исследования проводились Н. С. Серегиной [184, 186] Н. П. и Н. В. Парфентьевыми [147], Л. М. Спириной [208]. А в одной из работ, озаглавленной «Новые аспекты изучения Стихираря 1380 года...», ее автор С. В. Фролов обратился к песнопениям, выходящим за пределы книги - к стихире евангельской и ненотированному стиху, помещенному среди дополнительных записей. То есть в центре внимания автора оказался не столько сам Стихирарь, сколько его «конвой» [229].
Научные труды, в которых Стихирарь исследуется как целостный феномен древнерусского певческого искусства и певческой книжности, в том числе и статьи, посвященные Стихирарю «Дьячее око», появляются лишь в последнее десятилетие. Однако к числу работ, связанных с раскрытием содержания Стихираря, можно отнести целый ряд исследований в которых используются материалы этой певческой книги, в частности изучение на этом материале локальных и авторских роспевов. Эта проблема рассматривалась в трудах архим. Леонида (Кавелина) [108], М. В. Бражникова [132, с. 28-31], Н. П. и Н. В. Парфентьевых [144-147], Н. С. Серегиной [185; 189; 194], Ф. В. Панченко [121; 141; 142] и др. Стихирарь стал источником основного материала и для исследования особого композиционного феномена древнерусского певческого искусства - песнопений-осмогласников, предпринятого Н. Б. Захарьиной [60-64; 66-68]. А М. В. Василик обратилась к Стихирарю для изучения песнопений одного жанра - тропарей [32], которые, не являясь обязательной принадлежностью этой певческой книги, на определенном этапе развития церковно-певческого искусства расширили ее
традиционный жанровый состав. Стихирарь месячный как один из основных источников для дальнейшего исследования проблемы пения «на подобен» был привлечен Ю. В. Артамоновой [8]. Вкладом в изучение певческой книги Стихирарь можно считать также работы Т. В. Гноевой [40], Ю. В. Гундаровой [46], А. Л. Орловой [136], авторы которых обратились к певческим циклам в честь двунадесятых праздников (поскольку эти праздники выделились в самостоятельную книгу лишь в начале XVII в.), а также статьи Н. С. Серегиной [185], Г. М. Малининой [119-120], Ф. В. Панченко [139-140], в которых рассматриваются песнопения, прославляющим Богородицу через ее чудотворные иконы. Однако в большинстве работ Стихирарь привлекался для исследования песнопений и певческих циклов посвященных разным святым: Александру Невскому (Н. С. Серегина [191]), Антонию Сийскому (Н. В. Рамазанова [172]), Артемию Веркольскому (О. Н. Суровегина, Е. А. Фаминцына [214]), Борису и Глебу (Б. П. Карастоянов [78-79], А. А. Дедова, Г.В.Алексеева [50], Н.С.Серегина [182; 183], О. Стефанская [211]), Варваре великомученице (Г. В. Алексеева [3; 4]), Василию Блаженному (Н. В. Рамазанова [164]), Георгию Всеволодовичу Владимирскому (Н. В. Каркадиновская [80])1, Георгию Новому (И. И. Калиганов, Е. В. Чишковская [74], М.Димитрова [51]), Григорию, епископу «Великия Армении» (А. Н. Кручинина [97; 101]), царевичу Димитрию (Н. С. Серегина [190], А. Н. Кручинина [98]), Дионисию Глушицкому (Е. А. Архимандритова [9]), Евфросинии Полоцкой (Н.С.Серегина [187-188]), Иоанну Рыльскому (М.Димитрова [51], Б. П. Карастоянов [77]), Иосифу Волоцкому (Ю. В. Артамонова [7], Н. В. Рамазанова [163]), Кириллу Белозерскому (А. Н. Кручинина [94-96]), Марии Египетской (М. В. Хощенко [233]) Меркурию Смоленскому (Н. С. Серегина [192-193]), Михаилу Черниговскому
А. Н. Кручинина и Н. В. Рамазанова подготовили к изданию расшифровки славников, созданных в честь этого святого [102].
(Н. В. Рамазанова [168-170, 173], Н. С. Серегина [195]), Петру и Февронии Муромским (Ф. В. Панченко, Т. 3. Сеидова [143], А. Н. Кручинина [100]) и др. Работы, посвященные песнопениям, воспевающим святых, построены, в большинстве своем, по общему принципу. Здесь приводятся исторические сведения о том периоде времени, когда подвизался тот или иной святой, о его деяниях, подвигах и чудесах, связанных с ним; рассматриваются вопросы, касающиеся времени создания службы и ее редакций. Основная задача авторов этих работ - проанализировать определенный массив списков песнопения или цикла в целом, охватив его как можно шире, что позволяет осуществить текстологический анализ исследуемого материала, проследить динамику текста на протяжении нескольких столетий, выявить изменения в нотации, роспеве, отметить появление разных редакций и вариантов. В отдельных же работах последнего времени намечен путь к постижению художественного своеобразия гимнографических произведений через исследование взаимодействия поэтического и музыкального текстов. Впервые высказанный А.Ф.Львовым, тезис о взаимодействии слова и напева [115] долгое время разрабатывался учеными главным образом в связи с проблемой формообразования знаменных песнопений (структура целого, членение его на строки и более крупные построения, дифференциация функций кадансирующих попевок и т. д.). Но в течение последних десятилетий исследователи осознали взаимосвязь текстов (поэтического и музыкального) не только на формообразовательном уровне. Они обозначили композиционные приемы, использующиеся в литературном тексте, которые нашли свое отражение и в тексте музыкальном. Ряд такого рода приемов основан на повторности формул. Хотя повторность интонационных формул в связи с параллелизмом в литературном тексте была замечена еще учеными XIX - нач. XX вв. [201; 157], современные исследователи конкретизировали эти приемы. Синтаксический параллелизм, стилистическая симметрия, анафора и эпифора в музыкальных текстах знаменных песнопений были впервые отмечены
И. Е. Лозовой [111]. Кроме того, она рассмотрела древнерусское песнопение с точки зрения закономерностей, выведенных гомилетикой - учением о христианской проповеди.
Новый уровень анализа и обобщения закономерностей, проявляющихся в музыкально-поэтических текстах песнопений как Стихираря, так и других певческих книг, отмечается в работах А. Н. Кручининой, Е. Л. Бурилиной [23], И. Ф. Безугловой [14], Н. В. Рамазановой, Ф. В. Панченко, Н. Б. Захарьиной, О. П. Быковой [26], А. Л. Орловой, Ю. В. Гундаровой и др. А. Н. Кручинина впервые применила к задачам исследования русского средневекового певческого искусства термин «поэтика». Она на конкретном музыкально-поэтическом материале показала возможность рассмотрения разных явлений древнерусского певческого искусства (от отдельного песнопения до чинопоследования в целом) на основе тесной взаимосвязи литературного и музыкального текстов с позиций поэтики, предварительно оговорив, что в связи со спецификой музыкального творчества «нельзя подходить к музыкальному произведению с точки зрения его точного соответствия поэтическому» [93, с. 15].
В указанных работах музыкальный текст рассматривался уже не в переводе на нотолинейную систему, как это делалось ранее, но в том виде, в котором он фиксировался в рукописях - в знаменной нотации. Обращение к изучению роспева в его первоначальном графическом выражении предоставило новые возможности для исследования певческого материала. Графемы древнерусской нотации, представляющей собой знаковую идеографическую систему фиксации музыкального языка, несли важную смысловую нагрузку. Они представляли собой одну из форм выражения средневекового мышления, для которого «каждый материальный предмет рассматривался как изображение чего-то ему соответствовавшего в сфере более высокого и, таким образом, становившегося его символом» [105, с. 307-308]. Символическое значение несли в себе и знаки нотации, не случайно
составители теоретических руководств в начале XVI в. соотносили каждый знак с нравственным правилом («столица - смиреномудрие премудрости», «со очком - сокрушение сердечное, покаяние о гресех пред Господем», «статия -срамословия и суесловия отъехание» и т. д.). Знаменная нотация, как зрительное выражение музыкального мышления средневековья, была частью общей системы средневековых представлений, в которых зрительные образы играли столь значимую роль, что византийские мыслители пытались доказать приоритет зрения над другими органами чувств (что явилось одной из причин отрицательного отношения к «пустым» искусствам, не несущим понятийной или «зрительно-дидактической информации, - к таким как игра на гуслях и свирели, пляски и танцы» [28, с. 84-85]). Знаменная нотация заключала в себе информацию разноплановую и многогранную. Хорошо известно, что один и тот же интонационный оборот в знаменной нотации может быть выражен разными формулами, и наоборот, одна и та же формула в разных гласах может быть роспета по-разному. Роспевщики же использовали возможности, заключенные в особенностях передачи музыкального содержания посредством нотации в зависимости от тех задач, которые они ставили перед собой при музыкальном «прочтении» гимнографических текстов.
Объединяясь в формулы, знаки нотации, в отличие от знаков алфавита, не приобретали такой образной конкретности как слова. Одно какое-либо смысловое значение не закреплялось за ними раз и навсегда. Хотя подчас, как показали наблюдения И. Ф. Безугловой, одни и те же «этикетные» словесные формулы озвучивались одинаковыми интонационными формулами [14, с. 216], чаще формула, вступая во взаимодействие со словом, подчинялась воле роспевщика, стремившегося выявить в тексте заложенную в нем внутреннюю смысловую связь. Исследователи древнерусской литературы не раз отмечали «многомерность» словесной ткани средневекового произведения, стремление
2 До недавнего времени были известны списки этой Азбуки, датирующиеся XVII в., однако 3. М. Гусейнова обнаружила ее в составе йотированного сборника 1509-1514 гг., составленного игуменом Кирилло-
древнерусских книжников с помощью принципа организации так называемой «орнаментальной прозы» («плетения словес») создать некий «сверхсмысл» [109, с. 117, 118]. «Настоящий мастер слова, - отмечает В. В. Колесов, -буквально сплетает слова в их горизонтальном и вертикальном соответствии» [90, с. 94]. Этот «сверхсмысл» и «новые смежности», возникающие при прочтении текста по вертикали, не проходят мимо внимания древнерусского роспевщика. Используя свои средства выражения, заложенные в особенностях знаменной нотации, роспевщик, путем повторности интонационно-графических формул подчас на значительном расстоянии, выявляет «скрытый» гимнографом смысл, делает более рельефными некие сквозные мысли не только на уровне одного песнопения, но и чинопоследования в целом. В этой ситуации язык музыкальный, выраженный посредством гласовых формул в знаменной нотации вступает во взаимодействие с языком вербальным. Это взаимодействие дает новое качество, не обнаруживающее себя столь определенно при отсутствии какой-либо из двух составляющих [113, с. 35-36]. В работах А. Н. Кручининой и других перечисленных выше исследователей расширяется круг приемов, отмечаемых в поэтическом тексте. Опираясь на методы изучения древнерусской литературы и гимнографии, использующиеся в трудах филологов [27; 34-35; 204], они отмечают ассонансы и аллитерации, выделяют силлабо-симметричные, матричные конструкции и т. д. Соотнося эти приемы, проявляющиеся на уровне текста литературного, с текстом музыкальным, авторы подчеркивают, что приемы, характерные для стихотворного текста не всегда совпадают с приемами, выявляющимися в тексте музыкальном. В частности, «симметрия равносложных строк» может отмечаться только на графическом уровне (количество знаков), тогда как «продолжительность роспева может меняться в зависимости от используемой мелодической формулы» [136, с. 92]. Это касается и действия принципа аллитерации, который обнаруживается и в
Белозерского монастыря Гурием Тушиным, о чем она сообщила на конференции в 1996 г.
гимнографическом тексте, и на уровне музыкальной графики, но при этом графический повтор не всегда означает повтор интонационный. Повторяющиеся знамена могут входить в разные попевки, а потому по-разному исполняться. Музыкальный текст помечает, подчеркивает основные понятия текста литературного, но музыкальное «плетение» не эквивалентно «плетению словес», а лишь подобно ему [93, с. 17]. Соответствие закономерностей музыкальной и стиховой организации песнопений «в рамках музыкально-поэтического текста песнопения встречается часто, но не является правилом» [136, с. 96].
Все эти наблюдения показывают, что выявление и «озвучивание» соответствующим образом всех поэтических приемов, заключенных в гимнографическом тексте, не вменялось в обязанности древнерусского роспевщика. Он был волен выбирать и подчеркивать музыкально-графическими средствами те приемы, которые считал наиболее важными. И подчас в каждом из роспевов одного и того же литературного текста (если их было несколько) на первый план выдвигался свой «сверхсмысл», значимый для роспевщика, его создававшего. Располагая большим арсеналом средств выразительности (силлабика и мелизматика, простые знамена и тайнозамкненные формулы с их особенностями музыкальной графики и выразительными возможностями, повторность формул и единичное их использование, разные по высоте уровни звучания, система гласовых взаимоотношений и т. д.), роспевщик создавал композицию как отдельного песнопения, так и целостного чинопоследования, исходя из особенностей поэтического текста, но не дублируя его.
Итак, к настоящему времени в работах музыковедов-медиевистов сложилось представление о Стихираре месячном как о целостном и при этом постоянно развивающемся памятнике церковно-певческого искусства, отражающем прежде всего события русской истории. Исследователями отмечены основные периоды эволюции Стихираря; особое внимание было
уделено раннему и позднему (в определенной локализации) периодам бытования книги; рассмотрено большое количество служб в честь праздников и святых, хотя далеко не исчерпывающее состав Стихираря; выработаны методы анализа музыкально-поэтических текстов песнопений и чинопоследований XVI-XVII вв. Основные положения и выводы исследователей, сложившаяся методология анализа певческого материала позволяют перейти к следующему этапу изучения Стихираря: рассмотреть ее особую разновидность («Дьячее око») на одной из ступеней эволюции этой певческой книги с точки зрения отражения в ней ведущей идеологической концепции своего времени.
В этой связи основная цель исследования заключается в определении взаимосвязи музыкально-поэтического содержания Стихираря месячного «Дьячее око» (его эталонных списков) с современным ему мировоззрением. Высокий образный строй церковно-певческой поэтики предоставлял богатейшие возможности для выражения христианских символов и понятий; древнерусский роспевщик располагал большим запасом выразительных средств для воплощения актуальных идей эпохи в музыкально-поэтических образах. Выявление этих образов и средств их воплощения в музыкально-поэтических текстах Стихираря является главной задачей настоящеей работы. Для решения этой задачи намечены следующие этапы исследования:
Выявление эталонных списков Стихирарей «Дьячее око» и определение их функций.
Рассмотрение этих списков в контексте истории церкви и государства.
Пересмотр сложившегося представления о происхождении рукописей, содержащих эталонные списки Стихирарей «Дьячее око».
Исследование музыкально-поэтических текстов в честь святых, трудами и подвигами которых осуществлялась преемственность христианства (Римское царство - Московское царство).
5. Исследование творчества царственных гимнографов (царя Ивана IV и его сына) как важной составной части феномена Московского царства. Предметом исследования является музыкально-поэтическое содержание эталонных списков Стихираря «Дьячее око». Основным источником исследования в настоящей работе избран наиболее авторитетный список Стихираря с подзаголовком «Дьячее око» из рукописи 80-х годов XVI в., известной ныне под шифром РНБ. Кир.-Бел. 586/843. Эта рукопись давно введена в научный оборот. Певческий материал из нее был впервые использован Н. С. Серегиной [191; 192 и др.]. И теперь этот источник постоянно привлекается для исследования песнопений XVI-XVII вв. Однако объем Стихираря столь велик (504 листа формата in folio, исписанных мелким письмом) и насыщен таким количеством певческого материала, что пройдет еще не одно десятилетие, прежде чем можно будет сказать, что памятник изучен полностью.
В данном случае обращение к этому источнику позволяет получить представление об особенностях отражения мировоззренческих принципов, присущих определенному этапу истории Русского государства в музыкально-художественном творчестве; исследовать музыкально-гимнографический материал, собранный в одной певческой книге и предназначенный для использования в церковно-певческой практике в конкретный период времени, который определяется исследователями как время расцвета церковного пения. Изучение материала эталонной рукописной книги, каковой является этот Стихирарь, предоставляет возможность показать на конкретных песнопениях и певческих циклах, что расцвет этот был обусловлен не только имманентной логикой развития певческого искусства, но и особой заботой о нем со стороны церкви и государства. В общем русле мероприятий, предпринимаемых церковной и государственной властью в это время, богослужебному пению отводилась существенная роль. Проводилась активная работа по собиранию и редактированию уже использующегося в богослужении музыкально-
гимнографического материала и созданию нового, отвечающего требованиям времени. Результаты этой работы в наиболее полной мере воплотились в избранном нами Стихираре «Дьячее око». Разумеется, исследуя одно какое-либо явление церковно-певческого искусства даже в узких временных рамках, невозможно ограничиться только одной, эталонной, рукописью. Истоки музыкально-гимнографических текстов во многих случаях обнаруживаются в более ранних Стихирарях. На протяжении столетий они претерпевают существенные изменения. Для текстологического анализа, а также для аргументации тех или иных положений диссертации в работе привлекаются также другие йотированные и ненотированные рукописи, датирующиеся XII-XVIII вв.
Научная новизна работы состоит в том, что в ней певческая книга Стихирарь впервые рассматривается как памятник древнерусского певческого искусства, в котором разностороннее и многоплановое художественное отображение получило представление о Московском царстве, «генетически» связанном с древними христианскими царствами, созданном по образу и подобию Царства Христова. Впервые из всего многообразия Стихирарей месячных на основе конкретных признаков выделены наиболее полные рукописные книги, появление которых связано с важнейшими событиями в истории церкви и государства XVI-XVII вв., а также определена их функция -служить эталоном церковного пения, и использоваться в качестве образцов для создания списков с них с последующим распространением этих списков в Русских землях. Автор вводит в научный оборот службы русским и византийским святым, ранее не исследовавшиеся по йотированным спискам, причем две такие службы (св. князю Владимиру и свв. Константину и Елене) в приложении к работе приводятся полностью. В диссертации расширяется круг йотированных песнопений, которые могут быть атрибутированы царю Ивану Васильевичу, и наоборот, на основе анализа музыкально-поэтических приемов использованных в йотированном тексте одного из песнопений, приводятся
аргументы не позволяющие рассматривать этот текст как творение царственного гимнографа.
Методологической базой настоящего исследования является использование различных методов историко-культурного, кодикологического, палеографического, источниковедческого, текстологического анализа, а также методов, применяемых в музыкальной медиевистике, музыковедении и литературоведении.
Практическая целесообразность работы заключается в возможности использовать ее для разработки специального раздела в рамках курсов истории русской музыки и древнерусского певческого искусства. Воспроизведенные в приложении к диссертации тексты йотированных служб князю Владимиру, а также царю Константину и матери его Елене могут служить для дальнейшего исследования музыкально-поэтических текстов, не прибегая к рукописи, что будет способствовать ее сохранности. Дешифровки песнопений, также приведенные в приложении могут использоваться как в концертной, так и богослужебной практике.
Апробация исследования последовательно осуществлялась на всех его этапах. Основные положения были изложены в докладах на научных конференциях: Бражниковские чтения, Санкт-Петербург (1997-2003); «Русский Север», к 600-летию Ферапонтова монастыря, Ферапонтово (1998), Рябининские чтения-99, Петрозаводск (1999); Международной научной конференции к 2000-летию христианства, Москва (2000), «Санкт-Петербург и белорусская культура», Санкт-Петербург (2003). Итоги исследования опубликованы в 20 статьях, в монографии «Московское царство в церковно-певческом искусстве» (в печати), в книге «Святые русские римляне» (подготовка текстов, предисл., коммент.) (в печати).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, шести глав, заключения и приложений. В первой главе Стихирарь «Дьячее око» рассматривается в церковно-историческом контексте. Здесь отмечается
разнообразие состава Стихирарей вообще, и, в связи с полнотой состава определяются их функции. Из всего многообразия Стихирарей, имеющих подзаголовок «Дьячее око» выявляются эталонные списки, которые рассматриваются в свете событий, происходивших в истории церкви и государства.
Вторая глава посвящена исследованию основного источника Стихираря «Дьячее око» из рукописи Кир.-Бел. 586/843 с точки зрения отражения в нем темы «Рима». Здесь названы имена римских святых, вошедших в месяцеслов Стихираря, и рассматриваются службы в честь русских святых - Антония Римлянина и Меркурия Смоленского, чьи деяния связаны с Русской землей, а происхождение - с Римской империей.
В третьей главе рассматривается вопрос об отражении в нотации и роспеве царского титула, относящегося к числу священных имен «nomena sacra». Здесь также анализируется стихира Рождеству Христову «Августу единовластельствующу», которая опосредованно связана с распространенной в XVI в. легендой о происхождении русских царей от кесаря Августа. Рассматриваются также средства музыкальной поэтики, используемые роспевщиками для характеристики родовых связей русских князей.
Четвертая глава посвящена основателям христианских царств - русского и греческого - князю Владимиру и царю Константину.
В пятой главе анализируются музыкально-гимнографические «творения», атрибутируемые царю Ивану IV и его сыну Ивану Ивановичу
В главе шестой сформулирована точка зрения автора на решение дискуссионных вопросов, касающихся происхождения и художественного оформления эталонных Стихирарей. Кроме того, здесь Стихирарь «Дьячее око» рассматривается в контексте наиболее значимых историко-литературных и художественных памятников эпохи.
В заключениии подводятся итоги исследования.
Приложения к диссертации включают: 1. Описание основного источника исследования - рукописи РНБ Кир.-Бел. 586/843; 2. Месяцеслов Стихираря «Дьячее око» из этой рукописи с приложением к нему алфавитного указателя имен русских, славянских и литовских святых; 3. Свод списков XII-XVII вв. стихиры Рождеству, анализируемой в основном тексте диссертации; 4. Свод песнопений службы святым равноапостольным Константину и Елене; 5. Данные о микроциклах на литии в службах русским святым (количество стихир и их гласовая принадлежность); 6. Йотированные тексты певческих циклов из основного источника (стихиры свв. Константину и Елене, а также св. князю Владимиру); 7. Нотные версии песнопений, анализируемых в основном тексте.
Состав и функции списков Стихираря месячного
На всех этапах бытования Стихираря существовали его списки, различающиеся по составу. В одно и то же время создавались рукописные книги, включающие неодинаковое количество церковных праздников и песнопений, предназначенных для исполнения в службе. Можно продемонстрировать это, обратившись к конкретным источникам. Наиболее ранние из них йотированные Минеи, Стихирари Минейные и Кондакари, построенные по календарному принципу, содержат в себе различное количество памятей святым и праздникам.
Ранние йотированные источники достаточно сложно сопоставлять по числу праздников церковного календаря в связи с тем, что в них есть лакуны, образовавшиеся вследствие утраты листов. Можно было бы, например, принять за ориентир самую полную по составу памятей рукопись XII в. (Q.n.1.15). Она содержит песнопения для 121 церковного праздника. В Типографском Уставе с Кондакарем (ГТГ. К-5349) их - 105, а в Благовещенском Кондакаре (Q.n.1.32) присутствуют 74 праздника, но нет почти всего месяца августа. В Кондакаре же Троице-Сергиевой Лавры (РГБ. Ф. 304. № 23) отсутствуют праздники апреля и последующего месяца (до 25 мая). Поэтому для сопоставления необходимо ограничиться лишь частью церковного календаря, взяв, например, за основу количество праздников, приходящихся на сентябрь-ноябрь. Эту часть церковного года охватывает Минея Q.n.1.12. В ней на сентябрь-ноябрь приходится 24 службы. В Минейном Стихираре Q.n.1.15 этот же период времени представлен 49 праздниками, а в Кондакаре Типографского Устава их 34. Сопоставив же количество праздников в разных источниках, помещенных только в сентябрьской части месяцеслова рукописей XII-XIII вв., мы получаем следующие данные:
Типографский Устав с Кондакарем -12.
Благовещенский Кондакарь -11.
Кондакарь Троице-Сергиевой лавры - 9.
Минея Q.n.1.12 - 10.
Минейный Стихирарь Q.n.1.15 - 14.
Конечно, различия, от одного до пяти праздников, обнаруживающиеся при сопоставлении этих певческих книг могут показаться не столь существенными. Занимаясь исследованием русских месяцесловов, содержащихся в древних Апостолах и Евангелиях, О. В. Лосева заключила, что «Минеи служебные, Стихирари и Кондакари отличаются устойчивым составом праздников» [112, с. 35]. Но этот вывод связан с тем, что при сопоставлении месяцесловов непевческих книг она обнаружила разночтения, исчисляющиеся сотнями календарных дат. Операции с большими числами повлекли за собой пренебрежительное отношение к единичным разночтениям.
Между тем различия по числу праздников в ранних певческих рукописях достаточно заметны. Изучая рукописи XI-XIV вв., Н. В. Заболотная отметила это по отношению к Минеям и, в особенности, к Стихирарям. «Стихирари ... , - пишет она, - далеки от унификации, прежде всего, своего состава. Казалось бы, календарный принцип расположения при соблюдении жанровой однородности, на первый взгляд, должен был бы жестко определить набор и последовательность стихир в любой рукописи. Однако на деле все иначе: нет полного единства в устройстве всех Минейных Стихирарей...» [59, с. 62].
Но вернемся к исследованию О. В. Лосевой. Занимаясь разнообразными источниками, содержащими месяцесловы, она высказала интересное наблюдение. «При всем разнообразии состава русских месяцесловов, - пишет исследовательница, - каждый из них содержит категорию наиболее значительных или, во всяком случае, обязательных праздников, без которых не может обойтись даже самый краткий календарь. Они составляют как бы "литургическое ядро" месяцеслова» [112, с. 34]. По подсчетам О.В.Лосевой, «литургическое ядро» составляют 80 праздников.
При рассмотрении круга праздников йотированных Миней, Стихирарей Минейных и Кондакарей, обнаружилось, что он в общих чертах ориентирован на «литургическое ядро», но полностью с ним не совпадает. Сравним, например, состав Благовещенского Кондакаря с кругом праздников «литургического ядра», отмеченных О. В. Лосевой. Для этого представим таблицу, в левой части которой поместим праздники, имеющиеся в Благовещенском Кондакаре, но отсутствующие в «литургическом ядре», в правой - те праздники «литургического ядра», которых нет в Благовещенском Кондакаре.
Таким образом, расхождения по составу праздников весьма существенны, даже если принять во внимание лакуну, образовавшуюся в Благовещенском Кондакаре вследствие отсутствия нескольких листов.
Мы не обнаружим полного совпадения по числу церковных праздников и в рукописях более позднего времени. Так, в Стихираре РНБ. Солов. 277/289 конца XV - начала XVI вв. насчитывается 28 праздников, в Солов. 690/755 начала XVI в. - около 20, а в Стихираре Кир.-Бел. 616/873 первой половины XVI в. только на сентябрь приходится 21 праздник, тогда как в рукописи из того же собрания 569/826 того же времени в сентябрьской части их 8. Общее количество праздников в Стихираре рукописи Солов. 277/284 1535 г. - 18, а в рукописи владыки Филофея Солов. 690/763 середины XVI в. - 54. В Стихираре же Кир.-Бел. 586/843 их более 600.
Все это говорит о том, что в йотированных рукописях количество обязательных праздников, составляющих «литургическое ядро», было значительно меньше того, которое выявила О. В. Лосева по ненотированным источникам. Но «ядро» это в Стихирарях могло быть дополнено разным количеством служб. Причем в XVI в. количественные различия исчислялись десятками и даже сотнями. Отличаются Стихирари и по количеству стихир, помещенных в них. В этих певческих книгах уже на ранних этапах их распространения на Руси, как отмечает Н. В. Заболотная, «варьируется не только круг памятей, к которым приурочены песнопения, но и количество последних, а также порядок их появления» [59, с. 63].
Служба Антонию Римлянину
Происхождение Антония обнаруживается уже в его имени. На особенность имени святого Антония, присутствие в нем определения «Римлянин», а не Римский, по подобию имен других святых - Критский, Египетский, Афонский, Печерский, Хутынский и т. д., обратила внимание О. А. Белоброва [16]. Констатация этого факта чрезвычайно важна. Различия в форме определений являются признаками либо происхождения святого, как в случае с Антонием, либо служат топонимическими указаниями той местности, где тот или иной святой прославились своими деяниями, родившись, как правило, в другом городе, другой земле. Так, Антоний Печерский происходил из города Любеча, Варлаам Хутынский - из Новгорода, Ефрем Новоторжский был родом венгр и т. д. Определение же Римлянин, присоединенное к имени святого Антония было дано в связи с необходимостью подчеркнуть его римское происхождение.
Заметим, что служба Антонию Римлянину включалась в йотированные рукописи не очень часто1, но встречается она и в дониконовских кодексах, и в источниках второй половины XVII в., и в старообрядческих Стихирарях. Причем на всем протяжении своего существования она сохранила стабильный состав (в старообрядческих рукописях фиксируются те же славники, что и в источниках XVI столетия).
Как правило, составляя новую службу, древнерусский мастеропевец в каких-то случаях создавал для новых текстов новые роспевы и фиксировал эти роспевы в рукописи, в других - обращался к уже известным, освященным временем и практикой образцам. Это, конечно же, относится в первую очередь к роспевам, создававшимся на подобен. Но здесь речь не об этом. В службе Антонию Римлянину обращает на себя внимание другой прием использования образцов.
В йотированных Стихирарях мы нередко встречаем указания на то, что какое-либо песнопение «писано» другому святому или в другой день церковного календаря. Такие указания есть и в службе Антонию Римлянину , причем указаний их достаточно много. Инципиты славника 8-го гласа «Прийдете инок множества» из микроцикла на «Господи, воззвах» и славника 6-го гласа «Светлый и всепраздньственный день» приводятся с отсылками -«писано ноября 6», то есть Варлааму Хутынскому. Инципит первой стихиры на литии 6-го гласа «Восия днесь» дан с пометой «писано Макарию Калязинскому»; две стихиры на стиховне, глас 1-й «Преподобне отче Антоние» и глас 4-й «Днесь память твою», отсылают к службе «Савватию», славники 8-го гласа с одним и тем же инципитом «Инок множества» из микроцикла на стиховне вечерни и на хвалитех утрени - к «Сергию»; стихира по 50-м псалме указана с отсылкой к 28 сентября (Харитону исповеднику).
Таким образом, восемь песнопений из девятнадцати заимствованы из певческих циклов другим преподобным святым - Варлааму Хутынскому (2): Макарию Калязинскому (1), Савватию Соловецкому (2), Сергию Радонежскому (2), Харитону исповеднику (1). Заметим, что песнопения заимствуются преимущественно из служб русским святым, но не ограничиваются ими. К перечисленному ряду, в который входят хутынскии, калязинскии, радонежский и соловецкие святые, принадлежит и Харитон Исповедник, живший в Римской империи около 350-х гг.
Хотя использование песнопений другим святым в качестве образца в его первоначальном виде (только с заменой имени святого) или с внесенными в него изменениями, явление в певческой практике вполне обычное, такое большое количество прямых заимствований встречается редко. Причем составитель службы Антонию Римлянину, отсылая к другим службам, избирает святых, принадлежащим только к одному и тому же преподобническому чину. В большинстве случаев он дает простую отсылку к календарной дате или службе. Но после инципита первой стихиры на литии 6-го гласа «Восия днесь» с пометой «писано Макарию Калязинскому» следует еще одна помета «А конец свой перевод», после которой записаны йотированные строки текста, завершающего стихиру. Столкнувшись с таким неординарным для Стихираря случаем, естественно было обратиться к службе Макарию Калязинскому и выяснить, какой йотированный текст стал образцом для песнопения Антонию Римлянину и что изменил «свой перевод». Однако в службе на день памяти Макария - 17 марта - такого песнопения не оказалось. Не удалось найти йотированный текст стихиры и в службе обретения мощей калязинскому святому, приходящейся на 26 мая. Однако здесь в разделе службы на хвалитех обнаружился ее инципит -«Восия днесь», точно такой же, как в службе Антонию Римлянину. Причем помета, следующая за этим инципитом, от службы Макарию Калязинскому отсылала к службе Сергию Радонежскому.
При сравнении текстов этой - стихиры из обеих служб (Макарию Калязинскому и Сергию Радонежскому) по ненотированной Минее, выяснилось, что в службу Макарию стихира Сергию была включена без изменений. Только имя Сергий заменено именем Макарий. Следовательно, отсылая к Макарию, создатель службы Антонию Римлянину, в конечном счете, ориентировался на текст, первоначально предназначавшийся Сергию Радонежскому.
Йотированная служба обретению мощей Макария Калязинского обнаруживается в ограниченном количестве списков1. Существовала ли стихира Макарию «Восия днесь» в йотированном виде в 80-е гг.. XVI в. -неизвестно. Но в Стихираре «Дьячее око» Кир.-Бел. 586/843 эта йотированная стихира есть в службе Сергию Радонежскому. В связи с этим представилась возможность сравнить с исходным материалом то, что зафиксировано в службе Антонию Римлянину.
Действительно конец стихиры, предназначавшейся для воспевания Антония, по сравнению со стихирой Сергию, изменен весьма существенно. Здесь предлагается совершенно иной роспев, с соответствующим графическим оформлением, за исключением последней строки, где сохранена завершающая кулизма с тем же подводом. На первый взгляд кажется, что роспевщик, работавший над службой Антонию Римлянину, действовал нелогично, что он, предлагая свой перевод, не ведал, что творит, поскольку его перевод нарушал стройную композицию стихиры Сергию. Он, в частности, разрушил художественную скрепу, образующуюся при помощи фитных начертаний и соответствующих роспевов, которая в тексте стихиры Сергию выстраивала следующий образно-смысловой ряд по вертикали: «денесе - человекы - Бога нашего - прославляемо». В йотированной части стихиры Антонию Римлянину, помещенной после пометы «а конец свой перевод», фита отсутствует, отсутствует и слово «прославляемо». Скрепа остается без окончания. Сохраняются лишь три ее составляющие: «денесе - человекы - Бога нашего», вследствие чего теряется ее смысл. Правда, в этой части стихиры Антонию есть тайнозамкненное начертание, но оно представляет собой не фиту, а лицо, посредством которого роспевается слово «верою».
Истоки царского родословия и стихира Рождеству Христову
Для того чтобы утвердить историческую преемственность и упрочить значимость верховного правителя России, его родословие было возведено к первому римскому императору Цезарю Октавиану Августу. Авторитет императорской власти Августа должен был стать опорой авторитета Московского царя. Легенда о великокняжеском родословии распространяется в начале 20-х гг. XVI в. в списках произведений цикла Сказание о князьях Владимирских, а затем включается и в другие источники. Во второй половине XVI в. она вводится в один из выдающихся памятников Московского царства -Книгу степенную царского родословия. После венчания на царство Ивана IV эта родословная получает официальный характер, и сам Иван Васильевич в дипломатических документах сообщает о своем происхождении: «почен от Августа кесаря» [197, с. 126]. В своих посланиях разным адресатам он подчеркивает это неоднократно. Так, в письме шведскому королю Юхану III царь отмечает: «...мы от Августа Кесаря родством ведемся» [155, с. 130]. Ав послании вице-регенту Ливонии Александру Ивановичу Полубенскому он излагает историю власти московских царей, начиная ее с Августа и ведя ее через брата Августа - Пруса, предка варяга Рюрика в четырнадцатом колене, крестителя Руси князя Владимира, князей Владимира Мономаха и Александра Невского к собственному правлению [155, с. 212].
Сын его, царевич Иван Иванович, по наследственному праву, также мыслит себя потомком Августа, о чем и сообщает в надписаниях к созданным им текстам. Тексты эти, в отличие от писаний его отца, не имели дипломатического характера. Пространная формулировка, призванная показать царскую генеалогию, внесена Иваном Ивановичем в качестве преамбулы к произведениям гимнографического и агиографического жанра - службе и житию святому Антонию Сийскому (1579, 1580): «Списано бысть сие многогрешным Иваном Русино[м]. родомъ от племени варяска. колена Августова кесаря римьскаг[о]»\ Таким образом, и он, вслед за отцом, возводил царский род через Пруса и Рюрика к первому римскому императору.
Тесты песнопений этой службы, созданные царевичем, вошли в образцовый Стихирарь «Дьячее око» Кир.-Бел. 586/843 . Но, поскольку в йотированных рукописях XVI в. имена создателей песнопений не указывались , этой надписи, а, следовательно, и содержащейся в ней родословной линии русских царей в Стихираре нет.
Однако в музыкально-гимнографическом материале Стихираря Кир.-Бел. 586/843 есть песнопение, которое косвенным образом связано с представлениями царской семьи о своей родословной. Причем царь Иван Грозный знал его настолько хорошо, что процитировал в одном из своих посланий. В обращении к польскому королю Стефану Баторию (1581) Иван IV написал: «... царь и великий князь всеа Русии ... по Божьему изволению, а не по многомятежному человечества хотению» (курсив мой. -Я. Р.) [155, с. 170].
Слова эти неоднократно комментировались. Я. С. Лурье отметил, что в данном случае «Грозный намекает на разницу между собой, как наследственным государем "по божьему изволению" и Баторием - королем, избранным на престол сеймом» [154, с. 656]. Более пространно их поясняет А. В. Каравашкин. «Ненаследственный монарх, — пишет он, - зависим от "многомятежного человечества хотения", он не может обладать ни достаточными властными полномочиями, чтобы проводить в жизнь принцип "самодержавства", ни достаточным благочестием для того, чтобы, пользуясь своими исключительными правами, охранять общество от расколов и ересей» [75, с. 142]. Эти комментарии бесспорно справедливы. Но ни Я. 109
Ивана Грозного. Они не знали, что источником его является гимнографическое произведение - стихира, начинающаяся словами: «Августу единовластельствующи на земли многомятежное человечество уставляшеся».
В тексте стихиры упоминается имя «родоначальника» русских царей -римского императора Цезаря Октавиана Августа - верховного властителя Римской империи, человека, сконцентрировавшего в своих руках всю государственную власть. Как известно, в царствование этого императора родился и «написася» Христос. Именно по повелению кесаря Августа, поставившего целью «сделать перепись по всей земле» (Лк. 2: 1), Иосиф и Мария отправились из Назарета в Вифлеем, где и родился Спаситель. В этой связи стихира «Августу единовластельствующи на земли» вошла в цикл песнопений, посвященных Рождеству Христову.
Эта стихира не относится к числу песнопений, созданных в XVI в. Как уже отмечалось, в Стихираре «Дьячее око» песнопения вновь созданные включались в общий контекст существовавшего до этого времени музыкально-гимнографического материала, относящегося к календарным праздникам. Поэтому основной корпус Стихираря составляют те песнопения, которые уже были распространены в певческой практике и фиксировались в предшествующих йотированных источниках. К таким песнопениям относится и стихира «Августу единовластельствующи на земли»1. Эта стихира была заимствована из византийской гимнографии. Причем в одном из ее списков, составленном в России в конце XVII в., после исправления по греческим источникам , указано имя гимнографа - Кассия («Кассино») . Кассия (Кассиана, Икасия) - считается создательницей целого ряда канонов и стихир [226, с. 272-274], в число которых вошла и рассматриваемая стихира Рождеству Христову.
