Содержание к диссертации
Введение
1. Картина мира донских казаков. Экзегетика традиции 22
1.1. Представления о времени и пространстве (хронотоп казачьей культуры) 23
1.2. Ключевые слова и концепты мужской культуры 47
1.3 Народная исполнительская лексика как инструмент познания и самопознания традиции 66
2. Жанровый состав и репертуар донской песни
2.1. Опыты классификации казачьего фольклора и развитие его жанровой системы 91
2.2. Мужская казачья песня: жанровые разновидности и бытование 113
2.3. Теоретический и исторический аспекты изучения репертуара 131
3. Стилевая атрибуция казачьих песен и проблема ядра традиции
3.1. Песенная поэзия 147
3.2. Песенные напевы 164
3.3. Донское многоголосие: мелодико-фактурный стереотип 183
4. Формы народного музыкального исполнительства 206
4.1. Традиционные певческие коллективы: особенности формирования и функционирования 209
4.2. Хоры и ансамбли: динамика отношений 221
5. Певческое искусство донских казаков: формирование артикуляционных стереотипов 243
5.1. Голос и певческие приемы 243
5.2. Темп и ритм в казачьей песне ..267
Заключение 283
Библиографический список 295
Список сборников народных песен, инструментальных наигрышей, кантов и романсов 345
Список использованных архивных источников 353
Приложения
Словарь народной исполнительской лексики 355
Сведения об информантах 410
Список населенных пунктов 419
- Представления о времени и пространстве (хронотоп казачьей культуры)
- Опыты классификации казачьего фольклора и развитие его жанровой системы
- Песенная поэзия
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Донская казачья песня - мощный пласт русского народного песенного и певческого искусства, уникальный по силе воздействия и художественным особенностям. Внимание просвещенных любителей музыки и ученых она привлекла уже в конце XVIII - начале XIX в. Записи казачьих песен осуществлялись почти непрерывно вплоть до наших дней, а научный и практический интерес к ним существовал всегда и со временем лишь усиливался. Несмотря на наличие огромного фонда записей, обобщающие исследования, дающие представление о природе донской казачьей до сих пор не были созданы.
Во второй половине XX века этномузыкология решала задачи выявления дифференцирующих признаков, синхронического изучения и типологического описания «диалектов» музыкального фольклора. Применительно к коренным и переселенческим традициям, проблема своеобразия процесса их фор-мирования и исторического развития была поставлена, но на основе современных ареальных исследований еще не апробирована и в должной мере не раскрыта.
При устойчивом интересе к исторической динамике традиционной культуры, специфическая для этномузыкологии проблематика и подходы к ее разработке еще только формируются. Исследования исторической направленности, базирующиеся на обобщении, всестороннем анализе и интерпретации полевых материалов и решающие задачу реконструкции процесса становления и развития песенных традиций актуальны для современной науки. Они позволяют вскрыть системные свойства традиций, компоненты которых образуют пересечения, развиваясь подчас по различным векторам; правильно выделить репрезентативные для изучаемого и описываемого явления структурные единицы, раскрыть своеобразие проявлений локальности в универсуме традиционной культуры, выявить тенденции и вероятностные модели развития фольклора в современности.
5 Песенная традиция донских казаков представляется чрезвычайно перспективной для апробации методов и методик исторического изучения, во-первых, благодаря репрезентативности коллекции записей (они охватывают период последней четверти XVIII - конца XX в.), которые могут быть использованы для сравнительного изучения; во-вторых, вследствие стремительности и наглядности процесса исторической трансформации казачества, пребывавшего в перманентном состоянии реформирования; в третьих, ввиду особой роли традиционной культуры и казачьей песни в сохранении культурной идентичности.
В разработке и обосновании нуждаются следующие аспекты проблемы:
обусловленность динамики традиционной культуры сложным переплетением этногенетических, социогенетических и иных социально-исторических процессов;
соотношение стихийных имманентно присущих народной культуре факторов саморазвития и регулирующих и направляющих социально-политических тенденций;
корреляция и взаимосвязь в локальных традициях разного типа таких составляющих как картина мира, формы и виды реализации творческих интенций социума, способы трансляции информации, осознанные и неосознанные поведенческие стереотипы, обусловленные своеобразием жизнедеятельности;
интеграция составляющих культуры на основе общего механизма, приводящая к формированию однородного «ядра» традиции.
Изложенное позволяет обосновать актуальность данного исследования, объемлющего комплекс культурологических, этнопсихологических, музыкально-исторических, теоретических проблем и рассматривающего их в связи с многообразными социально-этническими и социально-историческими процессами.
В подходе к изучению и описанию донской казачьей песни избран метод анализа как посредством инструментария этномузыкологии, так и с помощью
сформированного на полевом материале словаря народной исполнительской лексики, в высшей степени информативного и дающего системное представление о традиции.
Объектом изучения служат процессы формирования народных песенных традиций в их территориальном развертывании; предметом - закономерности становления и исторического развития донской казачьей песенной традиции, складывающиеся во взаимодействии социально-этнических и социально-исторических факторов.
Цель исследования состоит в создании исторической типологии донской казачьей песенной и певческой традиции в аспекте выявления закономерностей формирования и развития традиций музыкального фольклора.
Задачи исследования:
на основе содержащихся в источниках и полевых записях данных, отражающих представления о времени и пространстве, категориях духовной культуры и понятиях, связанных с концептами культурно-языковой картины мира, выявить своеобразие и охарактеризовать направленность развития картины мира донских казаков;
выделить доминирующие в данной традиции ментальные стереотипы и обосновать их интегрирующие действие в песенной традиции;
посредством обобщения имеющихся объективных данных реконструировать процесс формирования жанровой системы донского казачьего фольклора;
осуществить стилевую и историческую атрибуцию жанрово-видового ядра традиции путем выявления разного рода стереотипов;
определить круг моделей, обнаруживших свойства порождающих при создании новых текстов;
обосновать периодизацию в развитии традиционной культуры донских казаков.
Поиск методологического подхода к исследованию подобного рода проблематики отечественной этномузыкологией и смежными науками осуществляется в течение длительного времени.
Проблема исторического развития фольклора всегда привлекала ученых. Она рассматривалась в аспекте эволюции родов и видов (А. Н. Веселовский), путей становления жанров (В. Я. Пропп), музыкального мышления (П. П. Сокальский, К. В. Квитка, А. В. Руднева, В. М. Щуров, С. И. Грица, А. И. Иваницкий, Е. И. Мурзина).
Приоритет в разработке методологии сравнительно-исторического изучения фольклора принадлежит В. М. Жирмунскому и Б. Н. Путилову [Жирмунский 1979; Путилов 1976]. В. М. Жирмунским, считавшим сравнение не методом, а методикой, были выделены возможные аспекты сравнительно-исторического исследования посредством: 1) простого сопоставления явлений в случаях синхронного анализа и при отсутствии историко-генетических связей; 2) историко-типологического сравнения, объясняющего сходство генетически не связанных явлений; 3) сравнения историко-генетического, рассматривающего сходные явления как результат их родства; 4) сравнения, устанавливающего генетические связи между явлениями на основе культурных взаимодействий [Жирмунский 1979, с. 194]. Б. Н. Путиловым сравнительно-историческое изучение обосновано в качестве методологии фольклористики.
Несмотря на исконно присущий русской научной школе историзм, отдельные достижения выдающихся ученых на пути исторического изучения фольклора (включая и сравнительно-историческое), направление это на определенном этапе зашло в тупик и потеряло перспективу развития. Причиной этого было отсутствие репрезентативных коллекций записей и соответствующих обобщающих их исследований, гипотетичность историко-генетических построений и слабость доказательной базы. Все перечисленное обусловило известный скептицизм в отношении подобного рода интерпретаций. И все же историческое направление продолжало развиваться (И. И. Зем-цовский, В. А. Лапин, Э. Е. Алексеев, В. М. Щуров).
В 70-80-е годы этномузыкологи московской и целого ряда других школ в национальных республиках СССР и автономиях РСФСР под руководством Е. В. Гиппиуса и по выработанной им методике проводили ареалъные исследования фольклорных традиций.
Необходимость такого поворота в науке была вызвана к жизни требованиями времени, так как без них невозможно поступательное развитие и достигнутый музыкальной фольклористикой последней трети XX века качественный прорыв.
В научной теории и практике вырабатывались принципы ареального исследования [Гиппиус 1982], оттачивался аналитический инструментарий и понятийный аппарат [Гиппиус 1957; Банин 1978; Ефименкова 1980, 1993, 2000; Енговатова 1989, 1990; Енговатова-Ефименкова 1989], накапливался опыт типологического обобщения полевых материалов и описания локальных традиций.
Параллельно проводились типологические исследования отдельных жанров определенных локальных традиций (протяжная песня Дона - Т. В. Дигун, А. С. Кабанов, Закамья - М. А. Енговатова). Одновременно вырабатывались категории для построения системных моделей локальных традиций и предпринимались попытки их создания [Енговатова 1978; Геворкян 1982; Кабанов 1980, 1983]
В последнее время интерес к исторической проблематике вновь оживился. Украинские этномузыкологи С. И. Грица А. И. Иваницкий, Е. И. Мурзина [Грица 1983; Иваницкий 1998; Мурзина 1999], на новом уровне и разными путями пытаются осуществить историко-генетическую интерпретацию типологических построений (А. И. Иваницкий) и парадигматики фольклора применительно к рождению в фольклоре целостного феномена песни [С. И. Грица 2003]1.
1 Имеется в виду доклад С. И. Грицы «Песенная парадигма „голубка и голубь". Пространственно-временное движение песни», прочитанный на конференции «Е. В. Гиппиус и его роль в становлении российской этно-музыкологии как фундаментальной науки. К 100-летию со дня рождения ученого (24-26 сентября 2003 г.). г. Москва.
Поиску и формулировке специфических для музыкального фольклора проблем исторического изучения посвящены исследования В. А. Лапина. Его статьи, монография и докторский доклад [Лапин 1983, 1995, 1999, 2002] содержат разработку метода исторического анализа музыкального фольклора во взаимообусловленности социальных и этнических процессов на материале традиций Северо-Запада. Использование последних достижений в области межотраслевого синтеза позволило осуществить опыт создания исторической концепции русского музыкального фольклора.
Принципы образования и структуры традиций позднего формирования привлекли внимание этномузыкологов в 70-х гг. XX в. В работах М. А. Енго-ватовой и А. С. Кабанова были предложены понятия ядра и периферии традиции [Енговатова 1978, 1980; Кабанов 1980, 1982, 1983]. Под ядром традиции М. А. Енговатова подразумевала основную часть песен, выделяющуюся благодаря наличию устойчивой системы взаимосвязей структурных компонентов мелодико-многоголосного склада и характера их интонирования, образующих музыкально-стилевые типы каждого жанра [Енговатова 1978, с. 12]. В работах А. С. Кабанова ядро донской традиции выявляется несколько произвольно. Справедливо определяя в качестве такового протяжную песню многоголосного распева, автор не учитывает критерий частотности и отводит центральное место широко распетым напевам сложной структуры, не являющимся доминирующими в составе сохраняемого репертуара [Кабанов 1980].
Е. А. Дороховой (Геворкян) в качестве интегрирующего начала переселенческих традиций был выявлен мелодико-фактурный тип [Геворкян 1982].
Теоретическая основа подобных построений была заложена Е. В. Гиппиусом, обосновавшим требование оптимального соответствия определительных понятий существу и природе изучаемого объекта [Гиппиус 1980, 1982].
Настоящее исследование опирается на методики экспериментальной фольклористики и метод ареального полевого исследования, в соответствии с которым изучение песенной традиции донских казаков проводилось автором
10 в течение 30 лет (1972-2002) и позволяет сделать ее синхроническое описание. Записи, сделанные по следам экспедиций А. М. Листопадова и С. Я. Арефина (1902-1904) - собственные и старших коллег - А. С. Кабанова, П. А. Макиенко, А. П. Митрофанова, Г. В. Тихомирова, В. М. Щурова (в период свыше 60 лет) делают возможными диахронические сопоставления.
Использование ретроспективного метода, в начале XX века принятого на вооружение медиевистикой, этнографией и фольклористикой, позволило двигаться от фактов и явлений современных, доступных проверке опытным путем, к реконструкции прошлого [Гиппиус 1980].
Реконструируемые нами процессы и явления относятся к одному, сравнительно позднему и ограниченному периоду развития казачества и становления его культуры, охватывающему немногим более двухсот лет (конец XVIII - XX в.). Именно этот период в какой-то мере документирован (историко-этнографические работы А. И. Ригельмана Е. Н. Кательникова, В. Д. Сухору-кова и опубликованные музыкальные записи конца XVIII в.).
Историко-морфологический ракурс обусловливает несколько иной, более ограниченный, нежели предполагает ареальное исследование, отбор описываемых параметров музыкально-фольклорной традиции. Нами рассмотрены те ее компоненты, которые с наибольшей глубиной и полнотой отражают как самобытность, так и историческую изменчивость картины мира и образно-поэтической системы, состава песенного репертуара и его жанрово-видовой дифференциации, системных связей внутри традиции, форм исполнительства, материализующихся в многоголосии и артикуляции.
Социально-этнические группы с неопределенным или менявшимся статусом характеризует высокий уровень осмысления традиции. Важным аспектом исследования стал анализ суждений «экспертов», экзегетов народной культуры. Это позволило соотнести две картины (модели) традиции: народную, стихийно складывавшуюся длительное время, и исследовательскую, созданную на основе обобщении полевого материала и публикаций донского фольклора.
Народную систему представлений мы трактуем как проявление этниче-ского самосознания . Исходя из этого, автор стремился к описанию песенной традиции в двух ракурсах: в образах и выражениях используемых участниками подлинных народных певческих ансамблей и в научных категориях, характеризующих ее структурные аспекты.
Степень изученности проблемы. Отдельные явления казачьей песенной традиции изучалась этномузыкологами в структурно-типологическом аспекте. Это протяжная песня донских казаков [Дигун 1976, 1986, 1987; Кабанов 1982]. В подходе исследователей выявились определенные различия, обусловленные пониманием казачьей культуры. А. С. Кабанов создавал структурную типологию на основе мужского песенного репертуара и адекватно отражающих свойства традиции образцов; Т. В. Дигун - на базе бытовых лирических песен женского и общего с мужчинами (а также с украинскими крестьянами) репертуара. Вследствие этого результаты, полученные А. С. Кабановым, экстраполируются на всю донскую казачью традицию; полученные Т. В. Дигун проецируются лишь на определенный пласт казачьих песен. Их ценность состоит в другом: в выявлении законов координации структурных компонентов протяжных песен.
Т. В. Дигун, А. С. Кабановым и диссертантом были выявлены и в структурном аспекте описаны основные, отличные от рассмотренных А. М. Лис-топадовым [Листопадов 1906] формы донского многоголосия [Дигун 1982; Кабанов 1982; Рудиченко 1976, 1995а, б].
Д. В. Покровским впервые был предпринят опыт изучения исполнительского общения и взаимодействия певцов в ансамблях донских казаков в связи со структурой многоголосия [Покровский 1980]. Следует заметить, что его предшественником на этом пути был талантливый литератор и собиратель казачьих песен С. Я. Арефин, оставивший описания непосредственных впечатлений от ансамблевого пения казаков [Арефин 1912].
2 «Под этническим самосознанием подразумевается весь комплекс этнически окрашенных компонентов общественного сознания, в том числе „этнические стереотипы"» [Бромлей 1981, с. 15].
На донском материале, как и вообще в отечественной фольклористике, недостаточно разрабатывается исполнительская проблематика. Показателем здесь может служить малочисленность специальных работ3. В последнее время положение стремительно меняется, о чем свидетельствуют работы новосибирских фольклористов4 и выход в свет подготовленного в Московской консерватории сборника «Звук в традиционной народной культуре» [Звук в культуре 2004]. Изучением влияния диалектных особенностей на певческую артикуляцию казаков занимается О. Г. Никитенко [Никитенко 2003].
Ценные наблюдения и замечания об исполнении песен содержатся в работах историков А. И. Ригельмана, В. Д. Сухорукова, Е. Н. Кательникова, Б. Р. Хрещатицкого, П. Н. Краснова, С. Ф. Номикосова и статьях собирателей и исследователей казачьего фольклора. А. М. Листопадова и С. Я. Арефина (рубеж ХІХ-ХХ вв.), А. П. Митрофанова (предвоенный период XX в.), П. А. Макиенко, Б. Н. Путилова, Г. В. Тихомирова (послевоенный). У всех названных авторов исполнительский ракурс присутствует как составляющая экспедиционных впечатлений, элемент характеристики тех или иных жанров и стилевых компонентов. Серьезность, глубина и стремление воспринять, понять и описать донскую традицию, авторитет ученых позволяют использовать, их наблюдения наряду со сделанными нами, и придает высказываемым нами суждениям большую объективность.
Из намеченных к рассмотрению вопросов свою литературу имеют также жанровый состав и репертуар [Астахова 1963; Кабанов 1980, 1983; Листопадов 1906, 1911; Позднеев 1963; Путилов 1963; Соколова 1963].
Применительно к казачьей песне исторические проблемы ставились на материале казачьих былин и исторических песен (А. М. Астахова, А. М. Листопадов; Б. Н. Путилов, А. К. Соколова и др.), многоголосного ансамблевого пения [Тумилевич 1947; Гиппиус 1948; Конотоп 1996].
3 Статьи и диссертационное исследования И. П. Виндгольца [Виндгольц 1986], А. С. Кабанова [Кабанов
1980, 1982, 1983; Современные коллективы 1986], Д. В. Покровского [Покровский 1980], А. И. Мозиаса
[Мозиас 1983], А. Ромодина [Ромодин 1984], Ю. И. Шейкина, В. М. Цеханского, В. В. Мазепуса [Шейкин и
др.1986], В. М. Щурова [1979, 1987, 1999].
4 Мазепус 1998; Кондратьева и др. 1999.
Сопоставление былинных текстов донских казаков, отличающихся неразвитостью, фрагментарностью сюжетов при протяжной и многоголосной форме распева, с аналогичными северных сказителей, дало основание выдвинуть тезис о деградации эпической традиции в южных казачьих районах (В. Ф. Миллер); второй тезис - об особой песенной форме донского эпоса -«былинных песнях» (А. М. Листопадов); о наличии в донском фольклоре двух форм эпических текстов - былин и былинных песен (А. М. Астахова); третий тезис - о лиризации донского эпоса на уровне поэтического текста и напева. Многими учеными песенная форма казачьего эпоса рассматривалась как вторичная по отношению к сказительской. Особое мнение о принципиальной возможности зарождения и существования эпоса в двух формах -сказительской и кантиленной - было высказано А. Н. Веселовским. Оно было поддержано рядом ученых (Б. М. Добровольский, С. И. Грица, И. В. Мациев-ский).
Противоречивы мнения ученых о правомерности выделения в фольклоре донских казаков и в русском фольклоре вообще жанра исторических песен.
Как категория фольклористики большинством современных ученых оценивается как искусственно созданная представителями исторической школы. Основные недостатки использования ее в этом качестве связаны с расплывчатостью признаков, лежащих в плоскости содержания и находящихся в сложных соотношениях с формой и функцией. В результате, к числу исторических причисляют песни, имеющие признаки разных жанров.
Вторая дискутируемая проблема - отнесение исторических песен к эпическому или лирическому роду. В одних классификациях историческая песня отнесена к эпосу, в других к лирике.
Резкой критике подверглись издания исторических песен. В статье Д. М. Балашова она касалась конкретной публикации - сборника исторических песен в серии Библиотека поэта, составленного Б. Н. Путиловым, - однако может быть отнесена и к другому крупному изданию Академии наук в серии Памятники русского фольклора [Исторические песни 1963; 1966; 1971; 1973].
14 Следует признать справедливость замечаний упомянутого автора о том, что к данной жанрово-тематической группе отнесены баллады и лирические песни, содержащие упоминание исторических событий [Балашов 1977: с. 29]. Четыре тома серии в значительной части и состоят из казачьих песен, и именно они, таким образом, и вызывают споры.
Здесь нам видятся несколько причин. Первая состоит в том, что в отечественной этнологии слабо разработана вся сфера «мужского»5. В типологии ритуалов не нашлось места для воинской обрядности, включенной частично (проводы рекрутов), в группу семейно-родовых [Байбурин 1993]; в тематических группах мужских песен выделены связанные преимущественно с эмоциональной реакцией на события (тяготы службы, ранения, смерть на чужой стороне), т. е. лирические. Предлагая для фольклора народов Кавказа такие жанровые категории как «песни о погибших смертью храбрых» [о героях], о мифологических покровителях, о боевых укреплениях, об удальцах [Гиппиус 1964, с. 5-6]; нартские, героические величальные и плачевые [НПИНА 1984— 1986, т. 2-3] и т. п., к русскому фольклору, ученые их не применяют.
В русской фольклористике для песен героико-эпического содержания, занимающих промежуточное положение между эпосом и лирикой был выделен жанр исторической песни, в то время как создатели национальных серий обошлись без него. Как видим, никаких объективных оснований, кроме традиций науки, выявить не представляется возможным.
Третья причина видится в том, что поддержавшими традиции исторической школы фольклористами нечетко были сформулированы теоретические основания выделения данной жанровой группы. Историческую песню как особый фольклорный жанр, по словам Ю. М. Соколова, можно определить, как эпическую «в содержании своем более отчетливо и более близко к действительности, чем былина, передающую исторические факты (исторические события и имена исторических лиц)» [Соколов 1941, с. 261]. В характеристи-
5 Лишь в последние годы состоялись конференции, посвященные «мужскому миру», по итогам которых вышло два «Мужских сборника» под ред. И. А. Морозова (2001,2004).
15 ке исторической песни ученый исходит из противопоставления ее свойств былине (она более короткого размера, с менее строго выдержанными приемами ретардации, повторений, традиционных эпических формул, строем эпического стиха). Собранные на страницах статьи «Русские исторические песни XIII-XVI веков» [Путилов 1963, с. 9^0], признаки жанра представлены следующим образом: «Главное в исторических песнях это сюжет, конкретное художественное содержание, разработка определенной политической коллизии» [Путилов 1963, с. 14]; «Исторической песне изначально чужды тенденции фактографичности, летописной документальности и внешней достоверности. Создание вымышленных сюжетов и образов на почве истории и раскрытие таким путем исторических событий, движения истории, как понимал все это народ - составляет важнейшую специфическую особенность этого песенного жанра» [Там же, с. 21-22]. Нетрудно заметить как сходство, так и противоречие в исходных позициях.
Разумеется, отбор образцов для издания требует тщательного анализа каждого из них, что весьма затруднительно. Выявление потенциальной повест-вовательности, признаков нарративных жанров осуществимо лишь при соотнесении отбираемых песен в отношении, поэтики, сюжета, композиции с не вызывающими сомнений эпическими текстами.
Еще одна тема, охотно интерпретируемая учеными в историческом аспекте - донское многоголосие. Основываясь на выполненных Т. И. Сотниковым записях музыкального фольклора казаков-некрасовцев и отсутствии в них развитых форм многоголосия, Ф. В. Тумилевич высказал предположение о позднем (XVIII-XIX вв.) его формировании в донской, и шире, в русской традиции [Тумилевич 1947, с. 22]. Е. В. Гиппиус считал подобные гипотезы безосновательными [Гиппиус 1948, с. 95]. Аргументируя свою точку зрения он опирался на выявленные им письменные свидетельства XVIII-XIX вв. о многоголосном пении русских крестьян и исторические факты существования у одного и того же народа (в том числе русского) как многоголосного, так и унисонного пения. Принципиальную возможность подобного явления
он объяснял «особыми историческими условиями», и в частности, конфессиональными особенностями казаков-некрасовцев (старообрядцев). Он также солидаризировался с мнением В. Ф. Одоевского об общности стиля мелодики, мыслимой вне гармонии в древнерусском (церковном) пении и народном полифоническом многоголосии и, в связи с этим, историческую границу его появления в русской культуре отодвигал к XV-XVII вв. [Гиппиус 1948, с. 93]. Одновременно ученый полемизировал с К. В. Квиткой, считая «произвольным» его предположение о ведущей роли в развитии многоголосия армии, школы и церкви.
Идею Е. В. Гиппиуса развил медиевист А. В. Конотоп, придя к выводу о близости донского «монотембрового многоголосия» (без дисканта) формам русского строчного многоголосия [Конотоп 1996, с. 44^5]. В своих изысканиях он шел независимым путем, используя для анализа многоканальные расшифровки А. С. Кабанова.
Анализ разработанности проблемы показал, что в аспекте исторического развития изучались лишь отдельные компоненты песенной и певческой традиции донских казаков.
Материалом исследования послужили полевые записи, осуществленные автором в экспедициях 1972-2002 гг. Использованы также неизданные материалы архивных фондов Государственного архива Ростовской области и музеев - Государственного Центрального музея музыкальной культуры им. М. И. Глинки, Ростовского областного музея краеведения, Новочеркасского Музея истории донского казачества6; опубликованные записи песенного фольклора А. М. Листопадова, А. С. Кабанова, В. С. Бахтина и А. М. Мехнецова, Н. Н. Гиляровой, И. Н. Ивановой, С. Ю. Пальгова7.
Словарь понятий, которыми носители традиции описывают свои представления о мире, его ценностях, природе, своей и чужой культуре явился дополнительным, но очень важным источником изучения казачьей культуры.
6 См. Список использованных архивных источников.
7 См. Список сборников народных песен, инструментальных наигрышей, кантов и романсов.
17 Выявлению и критике источников (как собственно исторических, так и этнографических) посвящено фундаментальное исследование А. И. Агафонова «История донского края (XVI - первая половина XIX века). Исторические источники и их изучение» [Агафонов 2001]. Текстологический анализ записей поэтических текстов и напевов С. Я. Арефина и А. М. Листопадова содержится в статьях Б. М. Добровольского [1963], И. К. Свиридовой [1973, 1976], М. А. Лобанова [1983, 1997, 2000] и Т. С. Рудиченко [Рудиченко 1976, 1993, 1995, 1997, 2000, 2004; Коневская, Рудиченко 1997]. Поскольку представления о возможности и характере использования записей А. М. Листопадова и С. Я. Арефина вполне сложились, мы опираемся на это собрание в соответствующих разделах работы без специальных оговорок. Научная новизна исследования состоит:
в постановке проблемы адекватности методов исследования конкретно-историческому состоянию традиции;
в установлении сложного взаимодействия в развитии казачьей песенной традиции внутренне присущих (имманентных) и привнесенных извне факторов социально-политического регулирования, на разных этапах выступающих в неодинаковых соотношениях и действующих подчас в разных направлениях;
в констатации неравномерности в результате действия обозначенных факторов перестройки жанровой системы в отношении соответствия структурных функций жанров (изменяющихся вместе с условиями жизнедеятельности) и связанных с ними музыкально-стилевых и артикуляционных стереотипов;
в реконструкции исторического жанрового ядра традиции XVIII в., стилевой атрибуции и выявлении основных исполнительских артикуляционных стереотипов;
в определении роли эпической (лироэпической по форме), преимущественно приуроченной песни как порождающей жанровой модели, что отличает донскую традицию от других переселенческих;
в выявлении доминирующих пространственных ментальных стереотипов как универсального механизма традиционной культуры, проявляющегося в создании разного рода культурных текстов (в частности песни);
в использовании репрезентативного корпуса народной исполнительской лексики в качестве инструмента изучения традиции;
в создании исторической концепции формирования и развития одного из типов локальной традиции с чертами этнической.
Теоретическая значимость исследования заключается:
в апробации и обосновании методов и методик изучения и описания локальных и этнических традиций в аспекте исторического развития;
в показе принципиальной возможности ориентации сторон культуры на разные модели;
в выявлении закономерностей изменения системных связей в конкретной локальной традиции.
-в установлении неодинаковых адаптивных свойств мужской и женской традиций, проявляющихся на разных исторических этапах их существования.
Практическая значимость исследования состоит в применении содержащихся в нем идей для изучения других традиций разных по природе формирования; в использовании полученных результатов в циклах исторических, филологических, музыкальных учебных дисциплин и многочисленных спецкурсах региональной направленности, а также полевом изучении казачьих песенных традиций.
Апробация работы. Диссертация обсуждалась на кафедре истории музыки Ростовской государственной консерватории (академии) им. С. В. Рахманинова и в отделе народной художественной культуры Государственного института искусствознания. Ее положения апробированы в публикациях и докладах на международных и республиканских конференциях в Российском институте истории искусств (Санкт-Петербург) и ЗАО «Познание» (1996,
19 1999), Ростовском государственном университете (1999, 2002), Ростовской государственной консерватории им. С. В. Рахманинова (1997, 2002), Институте истории и археологии Уральского отделения РАН (Екатеринбург, 2000), Научно-исследовательском центре традиционной культуры ГНТУ ККХ (Краснодар, 2000-2004), Адыгейском государственном университете (Майкоп, 2003), Московской государственной консерватории им П. И. Чайковского (Москва, 2001, 2005), Государственном институте искусствознания (Москва, 2003)и др.
Материалы исследования внедрены в прочитанные автором в Ростовской государственной консерватории им. С. В. Рахманинова курсы «Народное музыкальное творчество», «Народные певческие стили», «Проблемы народного вокального исполнительства», «Введение в этнографию», а также цикл лекций в Ставропольском государственном университете.
На защиту выносятся следующие положения:
Толкование своей культуры народными исполнителями и значительный по объему и дифференцированный корпус понятий адекватно и системно отражает структурные закономерности и историческое развитие традиции.
Специфика донской песенной традиции как явления сложившегося в конкретной социально-этнической среде и на определенной территории обусловливается своеобразием формирования на основе «субстрата» жанровой системы (исторического жанрового ядра), ограниченного по составу, представленного преимущественно внеобрядовыми и обрядовыми жанрами жизненного цикла. Компактность жанровой системы (неразвитость «женских» жанров и репертуара) на раннем этапе становления обеспечила способность традиции к глубокой переработке составивших ее элементов и обусловила целостность, стилевую однородность, многообразие внутренних связей, противостоявших тенденции к размыванию компонентами, внедрявшимися позднее в песенную культуру последующими волнами переселенцев.
Роль протяжной песни как сформировавшей стилевое ядро жанровой доминанты прослеживается в слое многоголосных песенных распевов.
20 Характеризующие ведущий жанр компоненты выступают в отношениях оппозиции. Вариантность позволяет установить лишь предпочтительные корреляции определенного содержания и присущей ему поэтики и некоторых типов напевов. В процессе исторической трансформации наиболее подвижного компонента жанра - социальной функции - возникает известное ее рассогласование с другими компонентами (содержанием и формой выражения).
Анализ корреляции жанров и мелодико-фактурных типов мужской песни позволяет рассматривать оппозицию мужское/женское, в качестве основополагающей для традиционной культуры донских казаков. Эта оппозиция на определенном историческом этапе получила пространственное выражение (внутреннее/внешнее),
«Пространственность» является параметром их традиционной культуры, выявляющим наиболее универсальные ее черты. Она выступает интегрирующим фактором всех уровней традиции. На этапе формирования репертуарного ядра структурирующую роль выполняли универсальные модели «вложенного пространства», проявляющиеся на уровне композиционно-содержательных приемов поэтики («ступенчатое сужение образа»), слоговой музыкально-ритмической формы и мелодической композиции протяжных песен.
Структура жанрового ядра в процессе исторического развития изменилась за счет расширения репертуара, вобравшего новые (авторские) разновидности мужской песни. В ходе их адаптации в традиции произошла трансформация корреляций компонентов музыкально-поэтической формы, сопровождавшаяся откреплением мелодико-фактурного типа от группы жанров, в которых он сложился и распространение его на другие жанры бытовой традиции. При этом роль интегрирующего начала традиции стали выполнять исполнительские стереотипы.
Построение диссертации обусловлено логикой исследования, заключающейся в движении от анализа мировоззренческой системы и структурных
21 закономерностей традиции к анализу и описанию поведенческих (певческих) стереотипов.
Работа содержит Введение, пять глав и Заключение, списки (литературы, сборников народных песен и инструментальных наигрышей, использованных архивных источников) и приложения. В приложениях помещен дополняющий основное изложение словарь народной исполнительской лексики со сведениями об информантах и списком населенных пунктов; таблицы жанровой классификации и репертуара песен в службе, систематизированного по приуроченности (таблицы 1~5)\ сравнительная таблица репертуара четырех казачьих полков {таблица 6); программа Войскового певческого хора к годовщине Лейпцигской битвы; схемы; напевы и поэтические тексты казачьих песен (примеры).
Представления о времени и пространстве (хронотоп казачьей культуры)
Методы изучения и описания картины мира активно разрабатывались гуманитарными науками в течение всего XX века, но особенно результативными стали в последней его трети. В исследованиях представлений о времени и пространстве ученые семиотической школы выделяют несколько аспектов, благодаря которым восстанавливаются принципы их структурирования в сознании носителей традиции. Это, прежде всего, модели циклического и линейного времени, символические космологические и картографические модели скачкообразного (локусного) и однородного (гомогенного) пространства, соответствующие мифологическим и историческим представлениям. Отражение времени в однонаправленном поступательном движении и пространства, разворачивающегося в ландшафте, связано с развитием естественнонаучных представлений. Однако последние не вытесняют полностью ми-фопоэтических, что особенно актуально для традиционной культуры, в которой сосуществуют сложившиеся в разные эпохи слои.
В силу специфики условий жизнедеятельности и особого отношения к осваиваемому и контролируемому пространству представления о нем в казачьей культуре отличаются особой развитостью и разработанностью.
Среда обитания казаков - открытые пространства. Во всем комплексе их культуры, включая письменные источники, она представлена в образах реки и степи-поля. В мужской традиции образ моря, несмотря на существенную роль в истории казачества периода военных морских походов (XVI - начало XVIII в.), развития не получил и не обладает, в противоположность русским былинам и обрядовым песням (свадебным и хороводным), космологическими свойствами. Море является местом, где разворачивается действие5.
Известно, что территорией своего обитания казаки всегда считали Дон. Совокупность представлений, охватываемых этим понятием, исторически менялась. В более ранние времена он выступал как мифический прародитель (отец, батюшка), жизнедавец и кормилец, а в более поздние - как путь-дорога, соединяющая разделенные части пространства и раздвигающая его границы .
Образ реки является той «мандалой», которая позволяет структурировать пространство всего света. В этой модели доминирует вертикальный аспект -исток-верх, устье-низ, а все пространство реки характеризуется обратимой формулой - сверху донизу/снизу доверху. Горизонтальный аспект модели {правое/левое) представлен в образе разбегающегося от оси-реки в степь пространства. Берега являются и первым пространственным рубежом, границей. В документах XVI-XVII в. (грамоты, отписки) они обозначены именами, образованными от этнонимов. Правый берег - крымский (от крымцы), левый -ногайский (от ногайцы) . Это народы, распространявшие свое влияние на соответствующую территорию. Противопоставление реки и суши выражено в оппозиции своей реки-воды (Дон - донские казаки, донцы) и чужих берегов. Здесь оппозиция свой/чужой является, на наш взгляд, отражением не столько враждебности, сколько периферийного положения пространства степи, что соответствует системе описания мира, называемой эгоцентрической [Петру-хин 1995, с. 64]. Подобное отображение мира для XVI-XVII вв. уже было архаичным, сменившись на исходе средневековья картографическим [Там же, с. 65] . При точке зрения от центра мир структурируется по сторонам света, что актуально для ритуально-мифологических моделей пространства. В. И. Даль подчеркнул в понятии сторона оппозицию внутреннее/внешнее. По Далю сторона выступает как часть целого, «пространство и местность вне чего-либо, внешнее, наружное, от нутра или середины удаленное» [Даль 1994, т. 4, с. 331]. Казаки семантически нагружают стороны пространства по исходящей опасности, угрозе, разделяя их при помощи оппозиций свое/чужое, благожелательное/неблагожелательное.
Опыты классификации казачьего фольклора и развитие его жанровой системы
Как справедливо заметил Б. Н. Путилов, «...в истории жанров как бы материализуется историко-фольклорный процесс. .. . Нет в фольклористике ни одной научной проблемы, общей или частной, которую можно было бы попытаться решить, отстраняясь от исторического изучения жанров» [Путилов 1963, с. 21].
Определению границ жанра посвящено множество специальных работ. Пик дискуссий по этой проблеме в филологии и этномузыкологии пришелся на 60-70-е гг. XX в. [Колпакова 1963; Пропп 1964; Гиппиус 1964; Земцовский 1966; 1968; 1971; Балашов 1977]. Это было связано с процессом подготовки к изданию в разных региональных научных центрах обобщающих сводов национального фольклора и работой над каталогами записей.
В каждой из статей маститых ученых содержалось свое определение категории, что не помешало, однако, выработке единого подхода к жанру как исторически сложившемуся типу художественной формы, обусловленному общественной функцией и содержанием [Колпакова 1963, с. 84; Земцовский 1966, с. 89; Гиппиус 1974, с. 73]. Формулировка В. Я. Проппа отличается тем, что признаки содержания и формы переданы понятием поэтической системы [Пропп 1964, с. 58]; В. Я. Пропп и И. И. Земцовский, кроме того, учитывают и аспект артикуляции (тип или форму исполнения). Жанр предстает не только «как характерная художественная система», но и «как совокупность ряда произведений эту систему воплощающих» [Путилов 1963, с. 21].
В 1977 г. увидел свет том серии Русский фольклор «Проблемы „Свода русского фольклора"», посвященный проблемам классификации и специфики отдельных жанров. В помещенной в нем статье Д.. №. Балашова отрицается правомерность применения к фольклору категории рода, в частности драматического, в античном понимании, а понятие драма предложено заменить понятием обряд. Однако, как нам представляется, автору не удалось создать модель жанровой классификации, менее уязвимую для критики [Балашов 1977].
Революционная попытка пересмотра категории жанра предпринята в статье «К теории жанра в фольклоре», автор которой предложил понятие жанра как порождающей модели, тем самым, подведя к одному из уровней реализации типа [Земцовский 1983]. Критикуя «статичность» старой теории жанров, отталкивающейся «от неподвижных материальных фиксаций („опусов")», он направил свои стрелы на широко используемую в этномузыкологии дефиницию Е. В. Гиппиуса [Там же, с. 62]. Признавая справедливым замечание автора о том, что в науке о фольклоре существует две категории жанра, не всегда четко различаемые, - категория фольклористическая и категория фольклора [Там же, с. 61], нельзя согласиться с критикой подхода к жанру Н. П. Колпаковой, В. Я. Проппа и Е. В. Гиппиуса. Думается, здесь маститый ученый просто не захотел увидеть, что жанр и даже тип трактуются динамически (с точки зрения оппозиционности компонентов структуры) и генеративно [Гиппиус 1980]. Выдвижение в качестве критерия систематизации социальной функции (приуроченные, неприуроченные) на взгляд И. И. Земцовского «смазывает» «саморазвитие, самовоспроизводство жанра» [Земцовский 1983, с. 62]. Как нам представляется, нельзя требовать от модели описания или схематичного отображения традиции полной ей адекватности. Как справедливо заметили авторы систематики музыкальных инструментов «...то, что подлежит упорядочению и систематизации возникает без системы, растет и изменяется, невзирая на установленную... схему» [Хорнбостель, Закс 1987, с. 229].
Не утихающие дискуссии о дефиниции жанра, классификационных основаниях системы жанров фольклора, о правомерности выделения в качестве самостоятельной группы конкретных видов (исторических песен, например, и отнесения их к эпосу или лирике), обусловлены не столько непригодностью существующих теоретических принципов, сколько различием в целях и задачах классификации или систематизации. Универсальные цели, такие как составление «Свода», требовали универсальных схем, поэтому участвующие в обсуждении постоянно возвращались к категории рода Аристотеля и ее применимости к фольклору, к проблеме иерархичности признаков и удовлетворяющим требованиям логики законам классификационных построений.
В отличие от филологов, часто лишь декларирующих необходимость учета способа интонирования, этномузыкологи вынуждены принимать в расчет все компоненты синкретических или синтетических по природе образцов. Осуществить классификацию на конкретном материале с учетом всех трех признаков весьма сложно. Даже ученые, обосновавшие данный подход, в дальнейшем не всегда могли последовательно его реализовать1.
В применении к конкретному материалу решать проблему жанровой классификации приходится, опираясь не только на дедуктивные схемы, но и индуктивно, исходя из специфики традиции. Задачей в этом случае является не просто упорядочение коллекции по соотносимым признакам, но и вскрытие связей и зависимостей между различными видовыми группами, т. е. выявление системности.
Понятие жанровой системы подразумевает «единство и связь жанров относительно их поэтики, художественной и вне художественной функциональности» [Аникин 1993, с. 308]. Система предстает как идеальный объект, исходным пунктом для конструирования которого является множество элементов, неделимое при данном способе рассмотрения; совокупность элементов предполагает наличие определенных отношений и связей между ними. Задачей ученого является выделение тех из них, которые выступают в качестве системообразующих.
Песенная поэзия
Мужская казачья песня — лироэпическая историческая и лирическая военно-бытовая. Эти две группы песен составляли в прошлом ядро традиции, т. е. аккумулировали основной казачий репертуар и типичные формы его музыкально-поэтического воплощения.
Для выявления системных связей песен службы внутри корпуса донского фольклора и жанрово-стилевой атрибуции поэтических текстов мы избрали путь их сравнения со «старшим» донским эпосом - собственно былинами, лироэпическими песнями о зверях и птицах («былинными») и балладами - по таким параметрам как сюжетика, образная система, поэтические приемы, композиция.
Несмотря на то, что казачья песня, в особенности историческая, привле кала внимание маститых филологов - А. Н. Лозановой, Б. Н. Путилова, Г. П. Сердюченко, А. Д. Соймонова, В. К. Соколовой, Ф. В. Тумилевича и др. - ее поэтика остается малоизученной. Посвященные ей статьи по большей части связаны с публикациями записей, в частности в многотомном своде «Исто рические песни» (см. Список сборников), и в силу этого носят обобщенный характер, решая задачу их атрибуции.
Один из создателей тома «Исторические песни XIX века» и автор вступительной статьи Э. С. Литвин, вслед за Б. Н. Путиловым и другими исследователями, подразделила публикуемые в нем тексты на песни «с ярко выраженной сюжетной структурой» и «песни-хроники, в которых ход повествования более или менее точно воспроизводит последовательность подлинных собы-тий». Для первых, по ее мнению, характерно «преобладание художественного вымысла и устойчивость сюжетных ситуаций, для вторых - «известная эмпиричность изображения, отсутствие смелых обобщений, но и большая „документальность", насыщенность фактами» [Литвин 1973, с. 17]. Призна 148 вая возможность использования данной классификации в качестве основы группировки поэтических текстов в принципе, для корпуса донских воинских песен мы предлагаем несколько иную. Важнейший для повествовательных жанров признак сюжетности, как нам представляется, дает основание для рассмотрения трех групп песен: сюжетных, квазисюжетных и несюжетных .
К сюжетным нами отнесены песни с устойчивой последовательностью связей сюжетно-поэтических мотивов (описания, ситуации, прямая речь, характеристики) и завершенностью развития темы. В наши дни известно сравнительно немного казачьих воинских песен, в которых прослеживается такое последовательное развитие сюжета. Среди них эпические атрибуты имеют: «Как у нас то было на Дону» (Изменщик Сенька Маноцков - ПДК, т. 1, ч. 2, № 73), «На Усть-Дону тихого» (Турецкие корабли под Азовом - Там же, № 88), «Ты Россия, мать Россия» (Про Платова казака - Там же, № 146); балладные и лирические, в основе которых лежит повествование: «За донским казаком был большой погон» («Как ишел-то младец сы неволюшки» - Там же, т. 2, № 200), «Пошли с Дону казачечки» [Там же, № 164], «Там шли-прошли с Дону служивые» [Там же, № 142]. Повествовательное начало не
у чуждо и строевым (см., например, «Не в тот день, не в тот час» [25 ребят ли хие] - Там же № 69-70). Некоторые песни сюжетного типа развивают лишь отдельные эпизоды: «Ай, что не тучушки эти ветерочки» (Жалование казакам грамоты на владение Доном - Там же, т. 1, ч. 2, № 70), «Собирался русский царь во землю турецкую» (Азовский поход Петра I 1696 г. - Там же, № 122 - вариант), «Баклановцы, молодцы! Вспомним как недавно» (Пленение Шамиля - Голубинцев 1911, № 21) и др.
