Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические проблемы топонимики 10
1 Проблемы изучения семантического аспекта и функций топонима 14
2 Классификация топонимов 30
3 Переименования как объект изучения; типы переименований 40
Глава 2. Характеристика источников исследования 48
1 Справочные издания 1920-х гг 48
2 Архивные источники по переименованиям 50
3 Исследование неутвержденных ходатайств 54
4 Проблема подлинности и достоверности источников 55
Глава 3. Основные тенденции официальных изменений в топонимии россии в XVIII - нач. XX вв 57
1 Топонимические новшества в правление петра великого 57
2 Просвещение и топонимия 61
3 Топонимические новшества в правление екатерины великой 65
4 Орфографические трудности официальной номинации XVIII в 79
5 Топонимы-посвящения в XIX в 82
6 Дегерманизация топонимии россии в кон. XIX - нач. XX вв 90
7 Устранение монархических наименований в 1917 г 93
Глава 4. Переименования первых лет советской власти (1918-1930 гг.) 95
1 Замененные топонимы и их классификация по мотивации устранения 95
2 Новые топонимы и их лексико-семантическая классификация 127
3 Частотные основы в переименованиях 164
4 Преемственность морфологических типов в переименованиях 177
5 Типы переименований по лексико-семантической преемственности 184
6 Формирование концепции советского топонима 188
7 Дальнейшее развитие тенденций 1920-х гг. и современная топонимия россии 193
Заключение 199
Принятые сокращения 209
- Переименования как объект изучения; типы переименований
- Проблема подлинности и достоверности источников
- Орфографические трудности официальной номинации XVIII в
- Преемственность морфологических типов в переименованиях
Введение к работе
Предметом данной работы является лингвистический анализ переименований населенных пунктов в России. Особое внимание уделяется периоду 1920-х гг., изученному на основе архивных источников, которые ранее не привлекались топонимистами.
Период 1918-1930 гг. был временем активнейшей ломки традиций, складывавшихся веками. Значительные изменения произошли в самых разных областях культуры, в том числе в языке и в специальной именной лексике. Были произведены массовые переименования географических объектов, в результате которых произошли серьезные изменения в топонимии, сформировалось новое представление о месте топонима в общественном сознании. Переименования стали восприниматься как естественные и сами собой разумеющиеся для России. "Эпоха вызывает новые имена мест. Чем глубже происходящие процессы в общественно-экономической и политической жизни страны, тем сильнее сдвиги в топонимии, как и в других областях языковой деятельности", - писал в 1939 г. выдающийся русский лингвист А. М. Селищев.
В данной работе особое внимание уделялось топонимам, созданным декретным путем. За основу были взяты официальные формы географических названий, то есть такие, которые устойчиво используются в делопроизводстве, помещаются на картах, являются общепризнанными языковыми идентификаторами соответствующих населенных пунктов. Искусственные (декретные) топонимы в работе противопоставляются традиционным: в то время как традиционный топоним формируется годами, его форма отражает диалектные особенности региона и языковую практику населения, декретная
топонимия создается волевым решением (владельца населенного пункта, органа государственной власти и т. п.). В связи с этим адресная функция топонима как первичная в эпохи крупных изменений общественного сознания уступает место вторичным функциям (политической и стилистической).
Актуальность диссертации состоит в системном и детальном изучении изменения названий географических объектов в 1920-е гг. в сопоставлении с топонимическими преобразованиями в дореволюционной России. А. М. Селищев, Е. М. Поспелов, А. В. Суперанская неоднократно подчеркивали, что тенденции, наметившиеся в топонимии в 1920-е годы, в дальнейшем привели к принципиальным изменениям и к формированию современной топонимической системы. Несмотря на это, переименования 1918-1930 гг. оставались слабо изученными; сведения о них брались, в основном, из позднейших справочников, в которых часто не упоминались датировки и промежуточные названия населенных пунктов.
Изучение топонимических данных на основе анализа первичных документов является новой отраслью топонимики. В работах Л. М. Щетинина и диссертационном исследовании Н. Н. Парфеновой на огромном архивном материале осуществлены принципы лингвистического источниковедения, столь важного для ономастики. Представляемая работа продолжает эту линию, при этом выявляется методическая и источниковедческая специфичность изучения российской топонимии XX в. по официальным источникам.
Политические, исторические и географические аспекты
современной российской топонимии изучались Ч. Б. Петерсеном,
М. В. Горбаневским, В. П. Нерознаком и Е. М. Поспеловым.
Лингвистические аспекты наименований и переименований внутригородских объектов были представлены в работах М. Н. Морозовой и А. В. Суперанской. В то же время, в отечественной лингвистике отсутствуют работы, посвященные современной топонимической ситуации в России, а также детальные хронологические исследования переименований населенных пунктов в XX в. Предлагаемая работа частично решает вторую из названных проблем.
Переименования в России коснулись названий различных типов географических объектов. Для углубленного анализа нами были избраны ойконимы (названия населенных пунктов), поскольку они являются наиболее стабильной и системной частью географической номенклатуры. Их перемена как особенно важная для жизнедеятельности всего общества документирована значительно лучше, чем изменения названий других объектов.
Цель работы заключается в изучении концепции топонима как
совокупности лингвистических и культурологических
представлений о топониме, его форме, содержании и функциях на основе сопоставления тенденций в переименованиях населенных пунктов России и изменения отношения к топониму в общественном сознании в разные эпохи.
Для достижения данной цели требуется решить следующие задачи:
1) Выявить специфику топонимических процессов в периоды
значительных общественных изменений.
2) Выявить основные тенденции при переименованиях,
проведенных государственной властью в XVIII - нач. XX вв. в плане
анализа морфологии, смысловой нагрузки и общественной функции
топонима.
3) Провести архивное изыскание ходатайств о
переименованиях, принятых в первые годы Советской власти.
4) Систематизировать переименования населенных пунктов
Российской Федерации за период с 1918 по 1930 гг. по следующим
критериям:
- по мотивационным признакам, находящимся в ходатайствах
о переименованиях;
- по особенностям семантики основ вновь присвоенных
названий;
по словообразовательной структуре топонимов;
по связи между группами старых и новых названий;
по частотности встречающихся топооснов.
5) Сопоставить тенденции, выявленные при анализе
переименований разных исторических периодов.
Источниками исследования послужили архивные материалы из фонда №5677 государственного Архива Российской Федерации (г. Москва). Просмотрено свыше 5.000 страниц рукописных и печатных текстов. В диссертации использованы также публикации советских законодательных постановлений 1920-х гг., дополняющие архивные материалы. При рассмотрении переименований XVIII -нач. XX вв. использовались также справочные и энциклопедические издания.
Научная новизна исследования заключается в последовательном привлечении материалов государственного делопроизводства для объяснения топонимических изменений. Впервые систематическому анализу подвергнут основной массив переименований населенных пунктов в России в определенный хронологический период. Исследуются ранее остававшиеся вне поля зрения лингвистов топонимические явления - отказы
государственных органов в ходатайствах о переименованиях населенных пунктов.
Работа демонстрирует возможности использования лингвистического источниковедения для изучения топонимических изменений в связи с изменением общественной жизни и культуры. Как показал сопоставительный анализ топонимии различных периодов, переименования не были абсолютно новым явлением для XX в.: изменения, в том числе обусловленные общественно-политической жизнью, вносились в топонимию и ранее. Выявлены основные тенденции становления и изменения российской топонимии.
Теоретическая значимость исследования заключается в разработке концепции топонима как ключевого понятия для объяснения принципов наименования и переименования географических объектов. Важными представляются предложенные в диссертации принципы анализа морфологической и лексико-семантической преемственности при топонимических изменениях. Данные работы имеют значение для понимания процессов, происходящих в топонимии России в XXI в., когда продолжаются дискуссии о переименовании отдельных населенных пунктов, ставятся вопросы о возвращении ряду объектов старых, дореволюционных названий, о согласовании названий единиц административно-территориального деления и их центров.
Положения, выносимые на защиту:
1) Морфологический и семантический анализ компонентов официальных форм топонимов может свидетельствовать о преемственности концепции российского топонима в XVIII-XX вв.
Тенденции изменения общественного отношения к топониму, наметившиеся в петровскую и екатерининскую эпохи, обрели в XX в. всероссийский масштаб, повлияв на формирование новой концепции советского топонима.
Переименования в эпохи изменения в общественном сознании имеют свою специфику, что отражается в лингвистическом оформлении топонимов, при этом адресная функция может стать для них неглавной.
Для раскрытия семантики и мотивации замен топонимов могут быть использованы ходатайства о переименованиях, а также отказы в их удовлетворении.
Политическая мотивация присутствует в большинстве переименований 1920-х гг.
Практическая значимость. Материалы исследования могут
быть использованы лингвистами (социолингвистами,
психолингвистами), картографами, этнографами, историками, антропологами, специалистами в области социальной психологии, преподавателями истории, культурологии и географии, музейными работниками и краеведами. Они могут быть также использованы в работе официальных учреждений, занимающихся наименованием и переименованием географических объектов, составлением энциклопедических изданий общего характера и топонимических словарей. Положения, разработанные в диссертации, найдут применение при чтении курсов лекций по истории русского языка и ономастики России.
Перспективность исследования. Официальная российская топонимия, представленная в данном исследовании, может быть по ряду признаков сопоставлена с неофициальными формами географических названий, принятыми в повседневном общении.
Важным представляется дальнейшее детальное рассмотрение официальной российской топонимии XIX в., а также сравнительный межкультурный анализ концепции топонима у разных народов и топонимических процессов, наблюдаемых в разных странах.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, списка источников и использованной научной литературы.
Переименования как объект изучения; типы переименований
Большинство исследователей, занимающихся переименованиями, отмечают среди них устойчивые типы. Выделение этих типов производится, исходя из функций, которые выполняет это лингвистическое явление в обществе. На материале петербургско-ленинградской внутригородской топонимии С. И. Ожегов (1963) предложил выделять переименования по контрасту. За контрастные принимаются переименования, в которых семантическое наполнение нового топонима противопоставляется старому (Дворянская ул. Деревенской Бедноты ул.).
В случае с имеющимся у нас материалом, хронологически тождественным первым переименованиям в Петрограде, подобное деление не может быть признано работающим в связи с относительной мягкостью категории "аналогия\ контраст". Возьмем, например, известное переименование Петроград - Ленинград: оно может трактоваться и как аналогия, поскольку имя основателя Российской империи сменяется на имя основателя, но уже Советского государства, и как контраст - имя основателя Империи сменяется на имя основателя анти-Империи. В зависимости от ударения на одном из компонентов мы можем трактовать это переименование как контрастное, так и аналогичное.
В работе, посвященной советской топонимии, Чарльз Б. Петерсен (Petersen 1975 строит классификацию советских и старых, удаленных имен (см. ниже), исходя из мотивировки наименования или переименования. Для работы исследователя важно объяснение переименований в СССР, и главным, следовательно, является вычленение идеологического компонента, который он выделяет в новых наименованиях и которым объясняет замену старых названий. Ч. Б. Петерсен указывает три фундаментальные причины переименований, о которых мы уже говорили в случае с классификацией. Выделяет он и важную категорию "национализации": именно к этой категории переименований относятся массовые топонимические изменения, произведенные в тогдашней Крымской АССР, на Западной Украине и в Закарпатье, в Калининградской области. Говоря о принужденной русификации топонимии Советского Союза, Ч. Б. Петерсен, тем не менее, не отслеживает и обратных процессов - например, украинизации той же самой крымской топонимии, которая произошла через несколько лет после означенной им русификации 1940-х годов.
Вне классификации Ч. Б. Петерсена остаются и неполитические переименования - то есть связанные с устранением неблагозвучных названий, которые по нашим данным составляют устойчивую группу среди переименований XX века.
В. А. Никонов (1965) не предлагает специальной классификации переименований, однако, говоря о современных ему переименованиях (1960-е годы), предлагает следующее деление топонимических изменений. На материале ходатайств о переименованиях Рязанской области исследователь отметил, что только 3% процента переименований обусловлены желанием получить новое имя, в то время как 87% процентов переименований мотивируются, напротив, неудовлетворенностью старым названием (неблагозвучность, различные ассоциации со старым строем). 10% объясняются сходностью с другими имеющимися именами. Построенное на конкретном материале, это деление выглядит очень показательным и важным.
Е. М. Поспелов (1996), не предлагая особой классификации переименований, отдельно выделяет следующие активные для российской топонимической системы типы: 1. Связанные со сменой владельца, характерные для нового времени, XVII-XIX вв. 2. Обусловленные стилистикой, неблагозвучием старого имени. 3. Связанные с общественно-политическими изменениями, к которым Е. М. Поспелов относит переименования, совершенные прежде всего в XX веке. 4. Особо выделяются исследователем переименования, связанные с изменением границ, войнами и обретением государственного суверенитета. В частности, к последним Е. М. Поспелов относит замены идеологических названий, проводимые в бывших республиках Советского Союза после распада единого государства и в бывших социалистических странах. Ученый справедливо указывает на варьирование и сосуществование топонимов в системе географических названий старой России; например, владельческие названия накапливались на протяжении веков, что приводило к тому, что топонимы были многокомпонентными (Гундобино, а Петелино и Петрово тож). Изменения в номенклатуре, как утверждает Е. М. Поспелов, не были столь жесткими, как это характерно для переименований после 1917 г. В отношении морфологического оформления и зависимостей между формой старого и нового топонима, А. В. Суперанская придерживается мнения, что оно является случайным. По информации исследовательницы, внутригородские топонимы г. Москвы при переименовании чаще всего не перенимали морфологический тип старого названия {Охотный ряд - Проспект Маркса, Б. Калужская - Ленинский проспект). Детального исследования изменения структуры географической номенклатуры при переименованиях российских населенных пунктов проведено не было.
Проблема подлинности и достоверности источников
Правление Петра Великого изменило традиционную концепцию российского топонима, которая по своей сути была унаследована из глубокой древности - со времени Киевской Руси. Традиционная топонимия, которая формировалась естественным путем, регистрируя местные природные и хозяйственные условия, имена первопоселенцев и владельцев, сменилась топонимией декретной, которая проводилась волевым решением, и, в частности, заменами одних онимов другими. При Петре появилась новая российская топонимия, ее принципиальным формальным новшеством является иноязычный характер.
Как известно, Петр писал и мыслил на смеси русского и германских языков, на этом языке общалось и его ближайшее окружение, состоявшее из русских и иностранцев. Это выразилось в целом ряду иноязычных топонимов петровского времени, самым ранним из которых был Пресбург - так называлась потешная крепость, построенная юным императором на реке Яуза.
В то же время, помимо удобства для Петра и петровского окружения, названия-германизмы несли новую функциональную нагрузку. Иноязычность топонимии Петра была обращена, как нам кажется, в две противоположные стороны. Прежде всего, петровские иноязычные названия, появляясь на границе с Европой, служили заявлением о желании монарха быть равным с европейскими государями, разговаривать с ними на одном языке. С другой стороны, в топонимической политике Петра проявляется, как нам кажется, и страсть к европейскому просвещению российской элиты. В этой связи, германские названия были интеллектуальным вызовом старинному родовитому люду так же, как вызовом были другие семиотически значимые поступки царя: сбривание бороды, введение нового платья, выведение женщины в свет.
Еще одно формальное новшество петровской топонимии, непосредственно связанное с выведением женщины в свет - топонимы, образованные от женских личных имен, чего не было в традиционной русской топонимии. В 1721 г. был основан Екатеринбург, посвященный жене, Екатерине I; а значительно ранее, рядом с Петергофом, появился Екатерингоф. Таким образом, при Петре Великом намечается принципиально новый топонимический тип абстрактных названий, которые не отражают реалий местности и даются не в целях ориентации, а для увековечивания памяти того или иного человека или явления. К посвящениям петровского времени мы относим уже упомянутые Екатерингоф, Екатеринополь (см. далее) и Екатеринбург , причем, если первый топоним можно считать наименованием усадьбы по имени владелицы, то другие наименования являются полноценным топонимом-посвящениями: императрица Екатерина ими никогда не владела.
Присваивались также символические названия: Кроншлот (шведск. "крепость короны"; позже Кронштадт) и Шлюссельбург, ("ключ-город"), значение которого объясняют ключевым положением крепости на пути к Балтике.
Наконец, Петр вводит новую категорию топонимов, которую можно назвать благозвучными. Иноязычные топонимы Ораниенбаум и Ораниенбург, как считает Е. М. Поспелов (2000 а), были избраны императором исключительно из-за их приятного звучания; в этих населенных пунктах не было апельсиновых рощ. Интересно, что император переосмысливал и традиционные русские названия, ср. ассоциации топонима Нарва с нарывом, Орешка с орешком, который нужно раскусить (см. Поспелов 2000 а).
В петровское время была начата греческая линия в русской географической номинации, которая развивалась в правление Екатерины Великой. Крепость Ставрополь была основана Петром I в 1722 г. в устье р. Сулак; крепость Екатеринополъ была основана на берегу Энзелийского залива Каспийского моря в 1726 г. в честь Екатерины I (оба населенных пункта не сохранились). Представляется чрезвычайно важным функциональным аспектом то, что псевдогреческие наименования присваиваются в основном на юге России. В этом проявляется, на наш взгляд, определенная идея: на Северо-Западе новая петровская топонимия лингвистически ориентируется на Европу, в том числе на Швецию, у которой Россия отвоевывала территорию, на Юге России даются греческие названия в знак солидарности с греками, которые находились под властью Османской империи, с которой Россия находилась в состоянии войны.
Важнейшим аспектом топонимической политики Петра стали переименования. Ораниенбург, Шлюсселъбург, Ямбург и многие другие названия появились благодаря заменам старых названий - с. Слободское, Нотебург, Яма. Они были тем интереснее, что вместо языка страны-победителя, русского, Петр порой использовал для образования новых топонимов элементы чужых языков, что ранее в международной практике не встречалось. В то же время, известные старорусские названия Орешек и Яма были заменены на германские по духу названия. Возможно, германизация топонимии России происходила и бессознательно.
Итак, петровское время стало моментом первой ломки традиционной концепции топонима. С формальной точки зрения, российская топонимия обогатилась значительным количеством новых топонимических моделей (прежде всего двуосновные) и топооснов - за счет привлечения и переработки иностранной топонимии. Следует отметить, что прямого переноса иностранных названий в петровскую эпоху не зафиксировано, новые названия были исключительно оригинальными.
Орфографические трудности официальной номинации XVIII в
Географическая номинация в екатерининское время была серьезно осмыслена уже ее сыном, Павлом І. В своем целенаправленном уничтожении и унижении памяти матери он коснулся и некоторых названий, данных Екатериной II.
Интересны переименования, произведенные в правление императоров Павла I и Александра I. Основанные во время правления Екатерины II Екатеринослав (Екатеринославлъ), Феодосия и Севастополь в начале правления Павла I становятся соответственно Новороссийском, Кафой и Ахтиаром (1797). Из трех новых названий, оформленных государственным постановлением, только Новороссийск являлся действительно новым; он образован с помощью топонимизации composita Новороссия, которым в официальных документах XVIII в. называли все южнорусские приобретения Российской Империи. В отношении двух других названий необходимы более подробные пояснения: название Кафа употреблялось в отношении Феодосии генуэзцами и захватившими ее в дальнейшем турками. Возвращение топонима Феодосия, данного этому населенному пункту древними греками в 6 в. до н.э., представляло собой жест с двумя значениями: уничтожение названия, существовавшего при турках, и возвращение исходного греческого топонима, при этом древнегреческое название осмыслялось как родственное.
Основанный на территории, отвоеванной у Османской империи, Севастополь (от греч. "священный город") получал тюркское название по бухте, в которой он находился - Ахтияр (устойчивый вар. Ахтиар, ср. турецкую деревню Ахтиар, которая существовала рядом с Севастополем в XVIII-XIX вв.). Возвращение старых названий в павловское время было призвано перечеркнуть славу Екатерины Великой, военные, политические и дипломатические победы екатерининского времени, важные внешнеполитические и внутриполитические концепции, нашедшие непосредственное выражение в топонимии.
"Новые" старые названия просуществовали недолго. В первые же годы нового правления, любимый внук Екатерины II, Александр I восстановил названия населенным пунктам, связанные с деятельностью бабки, которая, как известно, любила своих внуков гораздо больше сына Павла. А. Мурашкинцев в статье "Екатеринослав" в Энциклопедии Брокгауза и Ефрона (1894, 587-588) датирует обратное переименование города 1802 г., прямо связывая его с воцарением Александра Первого, но не указывая источники. В то же время, Большой Энциклопедический Словарь (ЭС 1991) датирует восстановление топонима Севастополь 1801 г.; однако, по устной информации Е. М. Поспелова, соответствующего указа Сената по обратному переименованию южнорусских городов сделано не было (сообщено при обсуждении проблемы переименований в Топонимической комиссии Русского географического общества в 2001 г.). Таким образом, просуществовав около 10 лет, переименования павловского времени потеряли законную силу, как будто они касались не реальных географических объектов, имевших стратегическую важность, а придворной интриги. Топоним Новороссийск, уступивший место Екатеринославу (ныне Днепропетровск), через несколько десятилетий был присвоен черноморскому укреплению (1839).
Переименование служит для освоения пространства, которое ощущается чужим, не-своим. В замене тюркизмов новыми названиями с подчеркнуто политическим смыслом демонстрировалась государственная значимость новых территорий для России. Неслучайно, что многие топонимы были по своему характеру пожелательными и ориентированы в будущее: Новороссия была шагом для захвата и освоения дальнейших владений на Юге, построения (восстановления) великой Греческой империи, а внук Константин Павлович, в мечтах Екатерины Второй, должен был свободно въехать в Константинополь: ср. в разговоре со статс-секретарем А. В. Храповицким 9(20) октября 1789 г. Екатерина сказала: "Константин мальчик хорош; он через 30 лет из Севастополя проедет в Царьград. Мы теперь рога ломаем, а тогда уже будут сломлены и для него легче" (Храповицкий 1874, 312).
С другой стороны, с XVIII в. переименования служат и для нейтрализации наименований "своих" мятежных территорий ("отошедших от престола"); повторное обретение территории часто приводило к новым переименованиям и при советской власти: ср. переименования городов Ленинградской области после снятия блокады во время Великой отечественной войны: Красногвардейск -Гатчина, Слуцк - Павловск, а также внутригородские проезды в Ленинграде: пл. Урицкого -Дворцовая, ул. Третьего Июля - Садовая ул. (1944) и мн. др. случаи.
Для Павла I освоение пространства заключалось в отрицании и уничтожении пространства, созданного Екатериной Великой (ср. также превращение только что построенного Екатерининского дворца в Лефортово в казарму, разрушение Царицынского комплекса). В многочисленных спонтанных переименованиях местностей в первые годы Советской власти проявилась та жа идея освоения чужого пространства путем отрицания структуры существующего. Помимо переименований улиц и городов, коренным образом менялся облик самих российских населенных пунктов: исчезал традиционный силуэт, формировавшийся вертикалями церковных колоколен — из "освободившихся" строительных материалов возводили высокие фабричные трубы и другие постройки. На некоторое время в городах пропало разделение на богатые и бедные кварталы - экспроприация собственности привела рабочих в центральные районы, в дома, выстроенные для людей с достатком.
Таким образом, уже на рубеже XVIII и XIX вв. присутствует понятие о топониме как о знаковой величине для общественного сознания. Производится государственная систематизация топонимии, в то же время, власть превращает топонимию в площадку для выражения самых сокровенных чувств и надежд, причем не только общегосударственных, но и личных.
Преемственность морфологических типов в переименованиях
Под морфологической преемственностью при переименовании мы понимаем ситуацию, когда новый топоним сохраняет основные признаки структуры топонима, заменяемого в ходе переименования (Никитин 2002b). Под структурой топонима, вслед за А. В. Суперанской (1964), мы понимаем "определенный морфологический и словообразовательный состав... при этом имеется ввиду не историческая морфология, близкая к понятию этимология, а морфология современная, проявляющаяся в способности определенным образом изменяться.., сочетаться с определенными суффиксами... и служить основой для определенных типов словообразования" (70).
В приводимом синхронном морфологическом анализе сопоставляется не столько исторические элементы словообразования, сколько внешнее сходство оформления топонимических единиц. Нам представляется, что при анализе переименований это является наиболее адекватной постановкой задачи.
Возьмем, для примера, два подмосковных географических названия - древний топоним Клин, упоминающийся с 1234 г. (Нерознак 1983, 88) и современный Бабушкин (до 1929 г. Лосиноостровская; 1960 г. в черте г. Москва). С точки зрения словообразования, эти топонимы - разного происхождения: в первом случае -ин является частью топоосновы (географический термин клин - "участок земли остроугольной формы"; старая форма Клинъ), во втором - частью антропонима, фамилии Бабушкин (полярный летчик М. С. Бабушкин). Однако, с нашей точки зрения, присвоение антропонима Бабушкин без какой-либо деривации было во многом оправдано представлением носителей русского языка 1920-х гг. о топонимической функции элемента -ин, и, в частности, его нормативности для наименований населенных пунктов, которое основывалось на древнем присутствии в русском языке многочисленных топонимов на -ин: Мглин, Калязин, Гусятин; ср. также в топонимии 1920-х гг. название города Халтурин (в 1918-1992, ныне Орлов) и хут. Туркин. Люди 1920-х гг. (как и люди других эпох) не интересовались морфологическим строением старых географических названий при создании новых топонимов, однако в их топонимическом творчестве отражались представления о том, каким должен быть топоним. Таким образом, элемент -ин осознается в качестве образующего элемента в современной топонимической системе, независимо от того, является ли он, строго говоря, словообразовательным элементом на момент топонимизации той или иной лексической единицы. То же самое можно сказать об отантропонимных топонимах на -ов/-ев: популярность этой модели топоантропонимов (Ворошилов, Мясников) подготовлена тем, что задолго до революции 1917 г. существовали старые топонимы на -ов/ев, многие из которых, как и антропотопоним Мясников, имели отыменное происхождение: Александров, Гурьев, Гдов.
Таким образом, под синхронным морфологическим анализом нами понимается изучение внешнего сходства старых и новых наименований. Целью анализа нам представляется изучение поведения в топонимической системе 1920-х гг. тех или иных вариантов оформления топонима.
Изучение преемственности морфологических средств, с помощью которых образуется топонимия, является принципиальным для оценки структурных связей между старой, дореволюционной и послереволюционной топонимической системой, которая характерным образом проявляется при сопоставлении структуры старого и нового топонимов.
Вслед за А. М. Селищевым (1939) и А. В. Суперанской (1964) мы выделяем в изучаемых переименованиях следующие типы морфологической преемственности: древний формант, один из самых продуктивных славянских топонимических суффиксов в наше время. По мнению многих исследователей в XX веке -ск приобретает значение "городского форманта" (Касим 1968, Никонов 1965, Суперанская 1964 и др.). В имеющихся переименованиях наблюдается преемственность в 8 случаях: Павловск - Слуцк (1918), Царевококшайск - Краснококшайск (1919), Царевосанчурск -Санчурск (1924,), Симбирск - Ульяновск (1924), Спасск -Беднодемьяновск (1925), сразу два форманта (ново- и -ск) наследуются в случае Новониколаевск - Новосибирск (1926); Троцк -Чапаевск (1929), Троцк - Красногвардейск (1929). -ский (-екая, ское): Варианты форманта -ский обладают традиционно большой продуктивностью для названий сельских населенных пунктов Славии с XVII века (Никонов 1965). Архивные материалы 1918-1930 гг. регистрируют 9 случаев сохранения: Дубовский - Ульяновский (1921), Вшивская - Березовская (1921), Колъчугинское - Ленинское (1922), Христорождественское -Островское (1923), Николаевский - Украинский (1923), Свято-Александровский - Александровский (1923), Царевская -Краснознаменная (1925), Великокняжеская - Пролетарская (1925), Монастырская - Пролетарская (1925). Сохранение -ское отмечается наряду с усложнением структуры при переименовании: Дворянское - Верхне-Свияжское (1928). -ово (-ево): традиционно продуктивный формант для образования названий сельских поселений сохраняется в 7 случаях Гологузово - Черново, Дристуново - Лебедеео, Пердуново -Богданове (все - 1920 г.), Немцово - Радищево (1922), Щеголеново -Базуново (1922), Дураково - Кольцове (1926), Негодяево -Тихомирово (1926). Ср. также сохранение -ово при размежевании созвучных топонимов: Съяново - Съяново Первое, Съяново -Съяново Второе (оба - 1926 г.), Одновременно не наблюдается ни одного случая сохранения -ов (-ев). -овка (-евка): преемственность отмечается в случае Викентъевка - Раковка (1922). -ин (- ен): не наблюдается ни одного случая перехода форманта из старого в новый топоним. -ка: зафиксировано наследование форманта -ка при изменении структуры топонима: Каменка - Каменка-Белинская (1924). -град, -дар, -бург, -штадт: вслед за А. В. Суперанской (1964), к формантам мы относим и частотные формализовавшиеся компоненты -град, -дар, -бург, -штадт. В связи с этим выделяются следующие наследования: Екатериненштадт - Марксштадт (1923), Екатеринодар - Краснодар (1920), Петроград - Ленинград (1923).
