Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Тенденции развития психологизма в современной русскоязычной прозе Республики Коми
1. Некоторые особенности движения психологизма в русской литературе с. 32
2. Проблема психологизма в контексте творчества П. Столповского и В. Федорова с. 56
Глава 2. Психотонические аспекты современной русскоязычной женской прозы Республики Коми
1. Теоретическое осмысление понятия «женская проза» (тендерный аспект, феминистская критика) с. 141
2. Модификация художественного психологизма в современной русскоязычной женской прозе Республики Коми с. 155
Заключение с 215
Библиография с 221
- Некоторые особенности движения психологизма в русской литературе
- Проблема психологизма в контексте творчества П. Столповского и В. Федорова
- Теоретическое осмысление понятия «женская проза» (тендерный аспект, феминистская критика)
- Модификация художественного психологизма в современной русскоязычной женской прозе Республики Коми
Некоторые особенности движения психологизма в русской литературе
Попытки охарактеризовать особенности психологизма в русскоязычной прозе Республики Коми тесно связаны с выявлением определенных закономерностей движения литературы и постановкой вопроса о концепции эволюции психологизма в отечественной литературе. Внимание к психологическим процессам, определяющим структуру личности, в той или иной мере, всегда находит отражение в литературе, поэтому решение данного вопроса неразрывно связано и с развитием художественного психологизма, выделяющим в определенный период исторического развития соответствующие координаты понимания внешних и внутренних стимулов поведения человека: постоянное моделирование определенных форм и способов познания индивида с точки зрения психологии, философии, истории предлагает, таким образом, постоянно изменяющийся ряд сублимированных качеств личности, поддающихся выделению. Сегодня три уровня определяют психологию современного человека, именно их взаимодействие, как подчеркивает Г.А. Белая, особенно интересует писателей (но и психологов): это традиция, натура человека и нравственное самосознание, что выявляет новые подходы к истолкованию поведения человека и психологии индивида.
Закономерно возникает проблема традиций психологизма, так как психологизм не может представлять застывшее явление, и его взаимосвязь с философскими и психологическими концепциями (о которых уже было сказано), а также с историей, теорией литературы и критикой очевидна. Поэтому определение традиций художественного психологизма должно рассматриваться прежде всего с учетом концепции развития данного явления в контексте « вечной современности традиции», которую выявляет, согласно Г. Гадамеру, способ бытия «прошлого в настоящем», « присутствие истории в современности.»
В русской литературе именно сентиментализм и романтизм стали точками отсчета для психологической дифференциации героев, что определило нарастающий интерес к художественному психологизму. Творчество сентименталистов и романтиков закономерно прорвато барьеры, стоявшие на пути художественного слова к изображению внутреннего мира человека. Это сложная и многоаспектная проблема нашла свое теоретическое и историко-литературное освещение в трудах Ю.В. Манна и Г.А. Гуковского и других исследователей. В предшествующем литературоведении не случайно рассматривали романтизм как один из наиболее интересных этапов развития отечественной литературы: «...романтизм заполнил и заполонил литературу и своей философией, и своей теорией, критикой. Он дифференцировался, растекался по многообразным каналам творчества, создал картину яркой, пестрой и разноликой литературной жизни».1 Так, в центре внимания романтиков находится анализ идеи-страсти героя и вытекающих из нее поступков и переживаний. Психология героя выражает, по существу, душевный авторский склад устремления. Внутренний мир романтического персонажа представлен крайне односторонне - в сфере идеальных переживаний. Психологический анализ у романтиков служит средством мотивировки сюжета. Он носит отвлеченно-философский характер, отличается заданностью и фрагментарностью, и в раскрытии психологии героя явно преобладает выразительное начало. Пушкин упрекал романтиков за неумение изображать «физическое движение страстей, представлять чувства в их естественной форме». Психологические характеристики у романтиков односторонне изображали внутренний мир человека. Сфера внутренней жизни очень скудно освещалась повествователем, следовательно, оставалась недоступной и читателю. Только по косвенным данным можно было судить о значительности тех процессов, которые совершаются в сознании. Постепенный переход от романтизма к реализму ознаменовался изменением в раскрытии внутреннего мира героя, объективной мотивировки поведения персонажа, более рациональным объяснением результатов психических процессов (но пока не самого протекания психических процессов).
Но в истории отечественной литературы именно XIX век считается « эпохой господства психологического анализа» (Л.Я. Гинзбург). Динамика и сущность эволюции художественного психологизма в русской реалистической литературе находит отражение в этапах развития реализма в целом, т.е. и в развитии реалистической концепции мира и человека, и в поисках адекватных ей принципов, приемов и средств художественной изобразительности, которые осуществлялись в художественной практике отдельных творческих индивидуальностей. Начиная от пушкинского психологического изображения до изощренной психологической разработки внутреннего мира социально-, исторически- и биологически- детерминированной личности, выраженной « со страшной глубиною», с небывалым доселе реализмом художественного изображения (Ф. Достоевский), представлено развитие психологизма в предшествующих литературоведческих работах1, в которых определено, что этапы развития художественного психологизма совпадают с этапами становления и развития реализма в отечественной литературе.
Генетическая связь реализма с романтизмом является одной из важнейших особенностей художественного психологизма первой половины XIX века. Исходным моментом в истории психологизма в русской литературе считается творчество А.С. Пушкина. Заслуживает внимания точка зрения В.Шмида, который определяет новеллу «Гробовщик» как начало психологизма и характерологии в русской прозе, мотивируя это тем, что в новелле классического типа «психология героя сводилась к отдельным, четко называемым чертам характера, и ее функция исчерпывалась мотивированием события, то, перемещая событие извне вовнутрь, А. С. Пушкин в «Повестях Белкина» развивает [в ситуации конфликта двух принципов] даже в ущерб правдоподобию сюжета - сложную характерологию и внутренне противоречивую психологию, не эксплицируемую, правда, в тексте, но существующую in absentia, улавливаемую только через нарративное осмысление имеющихся в нем поэтических приемов»1. Именно Пушкин вводит психологическую мотивировку поведения героя в русскую прозу, при этом пушкинский психологизм «... существует в отсутствии, то есть он спрятан именно на поверхности текста».2 Стоит заметить, что непосредственная взаимосвязь события (нарративного текста) с психологизмом, которая стала определяющей для развития художественного психологизма в первой половине XIX века, найдет отражение и в литературе второй половины XX века. В дальнейшем новаторство Пушкина будет оценено, когда пушкинский лаконизм и стройность изображения внутреннего мира, умение синтезировать, а не анализировать, станет определяющим в литературе XX века, стремящейся к синтетическим способам психологизма.
Одним из первых представителей аналитического психологизма в русской литературе был М.Ю.Лермонтов, который (едва ли не впервые в русской литературе) сосредоточил художественное внимание не на внешних, сюжетных, а на внутренних психологических мотивировках человеческого поведения. Он стремится разложить на составляющие любое внутреннее состояние, представить сложный, наполненный противоречиями внутренний мир героя, обнаружить скрытые мотивы побуждения и душевные движения. Использование приема самораскрытия (самоанализа) героя как формы в системе психологического изображения становится определяющим у Лермонтова, который не столько воссоздает поток внутренней жизни в его реальной неупорядоченности, сколько стремится дать исчерпывающий логический психологический анализ душевной жизни. О.Н. Осмоловский считает Лермонтова «основоположником русского философского романа, достигшего у Достоевского своего высшего развития», тем самым, сближая творческие методы М.Лермонтова, Ф.Достоевского и Л.Толстого.
Особенность лермонтовского психологизма заключается прежде всего в объективном анализе психологии мышления, интеллектуальных исканий личности и умении запечатлеть в аналитической форме движение мысли, ее динамическое взаимодействие с человеческой психикой. В отличие от романтиков, которые были сосредоточены только на анализе идеи-страсти, Лермонтов стремился сосредоточиться на анализе душевных движений, вызванных конфликтной ситуацией, на внутренней борьбе героев, их душевных конфликтах. Принцип «контрапункта» (т.е. « анализ совмещенных в одном состоянии контрастных чувств и побуждений» ) стал определяющим в психологическом искусстве Лермонтова. Именно данный принцип сближает творчество Лермонтова и Достоевского.
Проблема психологизма в контексте творчества П. Столповского и В. Федорова
Освоение современного литературного пространства неразрывно связано с грандиозными изменениями, происходящими в сознании каждого индивида, и определено трансформацией психологических координат личности, вызванных радикальными реформами всех сфер жизни современной цивилизации. Нахождение точек соприкосновения личного и общественного, индивидуального и типического в современных текстах определяет задачи исследования, выявляющего сущностные характеристики реального взаимодействия человека с миром в процессе постижения многоструктурности Бытия. Выявление соотношений субъективного и объективного отражает закономерную взаимообусловленность личного поведения человека и социальных процессов, что акцентирует внимание на психологических факторах развития социально-исторических явлений. Русский психолог В.М. Бехтерев указывал на взаимодействие (точнее на «энергообмен») между человеком и миром, осуществляемый посредством «свободной» энергии как источника их существования и развития, их вечности и неуничтожимости, поэтому изучение внешних форм поведения людей в зависимости от внешних воздействий соотносимо с влиянием индивидуального опыта, личностных особенностей субъекта на социальную объективность. Исходя из этого, важно «имплицитное понимание социальной общности как субъекта психической деятельности, обладающего специфическими внутренними механизмами саморазвития».
Отражение социального, психологического, культурного опыта человека в литературных текстах выводит исследователей к осмыслению проблемы взаимопроникновения индивидуалистического подхода к познанию человека и нахождению «универсализирующих» субстанций, затрагивающих тайны познания человеческой сущности. Поэтому необходимо определить ту плоскость соприкосновения концептуальных подходов к исследованию личности и бытия, в которых осуществлялось бы раскрытие совокупности «внешних» и «внутренних» условий существования индивида.
Появление во второй половине XX века в современной литературе тенденции, направленной на философское осмысление мира, привело к возникновению нового типа психологизма - «универсализирующего» (Л.Г. Дорофеева), например, в произведениях В.Распутина, В.Астафьева, Ч.Айтматова и других, что свидетельствует об эволюции художественного сознания в глобальном масштабе, определяющим общекультурную ситуацию: обращение все большего внимания на экзистенциальную проблематику, вбирающую различные проблемы развития человечества, перспективы социального мироустройства, взаимоотношения индивида и общества, проблему экологического баланса ит.д. Художественный психологизм становится «типом философской интеллектуализации» , открывающим новые подходы к исследованию жизни современного человека, что приводит к выявлению философских факторов в осмыслении, например, психологических механизмом связей человека с социальной реальностью, социально-исторической данностью его существования. Нахождение литературного поля, на котором сообразуется контекст структурно-генетического метода исследования, становится опорой для характеристики человеческого поведения как двусоставного процесса равновесия «субъекта действительности и объекта, на который это действие направлено, т.е. схемы поведения, имеющиеся у индивида, ассимилируют наличный жизненный материал, но вместе с тем сами возникают и модифицируются за счет приспособления к внешним ситуациям, в результате чего достигается динамическое равновесие субъекта и объекта», а также важен факт, что «структуры, образующие мир произведения, гомологичны мыслительным структурам некоторых социальных групп».
В этой связи, стремясь выявить современные дефиниции психологизма, необходимо понимать человека, с одной стороны, как «меру всех вещей», принимать его самоценность и самобытность, уникальность и неповторимость судьбы, с другой стороны, осознавать включение индивида в социальную систему и воспроизведение в нем особенностей данной социальной системы (или ее отдельных фрагментов). Жизненный мир, как многомерное образование, «вживляет» человека во внешний мир: «человек находится внутри бытия, а не только бытие внешне его сознанию» , поэтому невозможно признавать автономную целостность человека, как закрытого существа с имманентными качествами, но важно осознавать, что, испытывая на себе социальные влияния, человек в свою очередь оказывает воздействие на мир людей и вещей (на внешний мир), стремится преобразовать их в соответствии с логикой собственного бытия, строя, таким образом, свой жизненный мир.
Чтобы определить своеобразие жизненного мира индивида, нельзя обойти проблему детерменированности, а точнее полидетерминированности жизненного пространства. В настоящее время выделяют три основных потока детерминации.3 Первый поток детерминации восходит к системам, к которым принадлежит человек (общество, культура, природа), и которые шире рамок его жизненного мира. Этот поток является наиболее всеобщим и абстрактным и позволяет понять прежде всего родовую, т.е. наиболее глубинную сущность человека. Второй поток обусловлен воздействием объективной действительности на собственную активность человека, т.е. приспособление людей к социуму с учетом их индивидуальных особенностей. Третий поток -это имманентная детерминация. Истоки этого потока находятся внутри самого человека как «системы сложноконструированной, саморегулируемой и самоактуализирующейся» (B.C. Мерлин); человек может находить внутри себя детерминирующие силы, направляемые как на самого себя, так и на другие системы, в том числе на общество, при этом индивидуальность, как субъект воздействия на окружающий мир, может строить свой жизненный мир в той мере, в которой преобразует мир людей и вещей. Такой подход к детерменированности личности значителен для пространства современной литературы, которая впитывает и отражает изменения сознания, мироощущения человека, что обусловлено, в первую очередь, динамикой перестроечных процессов в социально-историческом пространстве России. Индивидуалистические, социальные и родовые (архетипические, если использовать терминологию психоаналитической теории) детерминанты углубляют процесс познания психологии индивида, его внутреннего и внешнего мира.
Обращение современных авторов к комплексу сложных нравственно-этических и социально-философских проблем общенационального масштаба связано с изменением типа художественного мышления, обращенного к философизации современной прозы. «Мир осознается в контексте бытия, а не в контексте ограниченных во времени, пусть и значимых исторических событий. Конфликты, которыми отмечено сознание героев, развертывается не в индивидуальном сознании, а народном, всечеловеческом бытии; где народное и всечеловеческое предстают как синонимы».1 Г.А. Белая обращает внимание на появление героя, в психологии которого общенародный опыт выступает как лично выстраданное, апробированное собственным опытом мировоззрение; именно в идее синтеза личного нравственного опыта и опыта общенародного, предполагающего существование особых глубинных связей между этическим миром личности и общими ценностными критериями, кроется та напряженность, которая отмечает позицию В.Распутина, В.Белова, Ч.Айтматова, А.Солженицына, В. Шаламова и многих других писателей.
Знаменательно, что данные авторы положили начало традиции в современной литературе, которая может быть обозначена посредством выведения основных психологических категорий, рассматривающих индивида с уникальным внутренним миром, который впитал «вечные» истины, и социально-историческую действительность, вносящую трагизм бытия в души героев. Возникающий диссонанс между «внутренним» и «внешним» служит во многих текстах «контрапунктой», определяющей логику раскрытия жизненного мира героя. У В.Распутина появляются герои, например, старуха Дарья (« Прощание с Матерой»), в которых сосредоточена природная естественная истина, не объяснимая рациональной действительностью. Это «истина» ведет в глубь сознания, поэтому закономерен символический строй произведений В.Распутина: « психология героев раскрывается в отношении к ценностям, воплощенных в образах - символах: Матеры, царского лиственя, избы и других...»1. Сопряженность прошлого и настоящего в прозе второй половины XX в открывает пути для обозначения основополагающей категории воплощения художественных исканий автора - категории памяти, связанной с родовой детерминантой (которая уже была обозначена). «Внутреннее» («психологическая плоскость») взаимообусловлено «внешним» («родовым»). Вследствие чего психологизм современной прозы характеризуется полидетерминированностью, а именно взаимодействием двух потоков: рассмотрение человека как сложного, многогранного и многоуровневого образования путем выявления универсального стержня индивида, вокруг которого концентрируется собственно имманентные психологические состояния личности.
Теоретическое осмысление понятия «женская проза» (тендерный аспект, феминистская критика)
Стремительный подъем в 90-х годах XX века в России «женской прозы» стал симптоматичным явлением для современной литературы, что находит подтверждение в коллективных сборниках современной женской прозы (например, «Не помнящая зла» (1990), « Чистенькая жизнь» (1990), «Новые амазонки»(1991), «Абстинентки»(1991), «Глазами женщины»(1993), «Чего хочет женщина» (1993), «Жена, которая умела летать»: Проза русских и финских писательниц (1993) и многие другие; выходят женские сборники и на региональном уровне, что определяет масштабность данного явления). В них соседствуют имена таких уже известных авторов, как Н.Садур, Л.Петрушевская, Т.Толстая, М.Арбатова (произведения которых выходят отдельными изданиями), и писательниц, чьи произведения стали первым творческим опытом (например, С.Палей, С.Василенко, Л.Качинская, Л.Ванеева и др.). Несмотря на различный творческий потенциал, их объединяет стремление к деконструкции традиционных мужских и женских образов, «попытка вырваться за пределы той ситуации, когда женщина видит себя исключительно глазами мужчины, а не своими собственными».
Мощный прорыв «женской прозы» в России ознаменован углублением междисциплинарного подхода к проблеме пола в области литературы, культурологии, философии, психологии и психоанализа, истории, связанного с развитием тендерных исследований, феминистской критики, а также созданием нового информационного поля, что безусловно влияет на культурную ситуацию в целом, а значит и на современный литературный процесс, подводит к «новому витку» в осмыслении человеческой идентичности. Известно, что советская литература не знала женской прозы как таковой, поскольку политико-идеологические, социальные, художественные интересы и ценности советской женщины не выделялись в мужском дискурсе, но русская женская литература -факт общепризнанный.1 Исходя из этого, определяется вопрос об истории женской литературы, что связано с включением женщин в уже существующий канон (доминирующий мужской дискурс), при этом «непрерывной традиции нет, периоды, в которые женская литература слышна, сменяются периодами «заглушения», развитие идет волнообразно. Перед нам прерывистая и фрагментарная история, которую нельзя выстроить в телеологическом порядке...».
В поле зрения данной работы современная русскоязычная женская проза Республики Коми 90-х годов XX века, что обуславливает внимание к современной культурной ситуации, позволяющей определять символическую и смыслообразующую природу человеческих действий через теорию дискурса М.Фуко, рассматривающего все социальные феномены как семиотически конструируемые коды и правила, что дает возможность подвергать их лингвистическому анализу. Соглашаясь с точкой зрения К.Гирца, утверждающего, что «формы культуры должны исследоваться как тексты, как созданные на основе социального материала воображения; а интерпретация культуры должна связывать «действие с его смыслом»; а не поведение с его детерминантом»3; необходимо обратиться к рассмотрению феномена «женской прозы» именно с точки зрения современных культурных моделей сознания.
Эпистема XX века отражала дискуссии о роли женского самосознания в нарративах культуры XX века: от высказывания Ж.Лакана «женщины не существует», до поисков скрытой женщины в «архивах памяти и трудоемкая реконструкция женской истории из найденных мозаичных камешков...» (В. Вайгель). Исходя из этого, вопрос о женской литературе обязательно должен соприкасаться с психологическими, философскими и социологическими изысканиями в области женского вопроса, который, начиная с середины XIX века, определен понятием «феминизм». Феминизм ( feminisme лат. Femina -женщина) - это одно из ведущих направлений в борьбе человека за свободу, ратующее за расширение прав и роли женщины в обществе, за уравнение их в правах с мужчинами, и « умалять его значение и роль, представляя капризом горстки недовольных женщин, значит демонстрировать незнание истории половины рода человеческого». К сожалению, в советское время вопросы феминизма не нашли своего разрешения в той степени, как это произошло, например, в западных странах. Поэтому сегодня, затрагивая проблему женского статуса в современном мире, необходимо в большей степени опираться на теорию феминизма, разработанную на Западе психоаналитиком Карен Хорни (которая выступила против фрейдовского антифеминистского уклона в психологии), американскими и европейскими социологами М.Дейли, Д.Майерс, К.Гиллиган и др.; при этом нельзя не отметить, что в последнее время российские ученые М.Степанянц, Н.Юлина, Т.Клименкова поднимают данную проблему и в российском социокультурном пространстве.
Именно изменения, которые претерпевает жизнь женщин в современном мире, вызвали потребность переосмысления вопроса о так называемой «женской природе». В настоящее время в теории феминизма речь уже идет не только, и не столько о достижении политико-правового равноправия женщины, а о пересмотре духовных приоритетов всей культуры. Ю.Кристева (один из теоретиков постмодернизма) выделяет два поколения женского движения, различно относящихся к линеарному времени: если первое поколение (вторая половина XIX в. - начало XX в.) требовало равенства в общественной жизни, то другое (современное поколение) подчеркивает специфичность женственной психологии, стремится дать выражение для интерсубъективных и телесных опытов, оставшихся «немыми» в культуре.
Одна из первых крупных феминисток, психолог Карни Хорни, впервые выдвинула теорию психологии женщины, содержащую новый взгляд на различия между мужчиной и женщиной в контексте социокультурных влияний, отвергнув утверждение З.Фрейда, согласно которому все комплексы женщины возникают вследствие ее зависти к мужскому пенису.2 [Хорни считала, что некоторые базовые предположения З.Фрейда находились под влиянием представлений его времени, будучи ограничены философскими убеждениями, господствовавшими в XIX веке. Первым из этих базовых предположений является биологическая ориентация, которая обнаруживается в его теориях инстинкта, в его стремлении объяснить психологические различия между полами на основе анатомических различий]. К.Хорни настойчиво утверждала, что женщины часто чувствуют себя неполноценными по сравнению с мужчинами, потому что их жизнь основывается на экономической, политической и психосоциальной зависимости от мужчин. Исторически сложилось так, что к женщинам относились, как к существам второго сорта, не признавали равенства их прав с правами мужчин и воспитывали так, чтобы они признавали мужское «превосходство». Социальные системы, с их мужским доминированием, постоянно вынуждают женщин чувствовать себя зависимыми и несостоятельными. Хорни доказывала, что многие женщины стремятся стать более маскулинными, но не из зависти к пенису. Она рассматривала «переоценку женщинами маскулинности скорее как проявление стремления к власти и привилегиям. В желании быть мужчиной может выражаться проявление желания обладать всеми теми качествами или привилегиями, которые наша культура считает маскулинными - такими как сила, смелость, независимость, успех, сексуальная свобода, право выбирать партнера».3 Хорни также обращала внимание на ролевые контрасты, от которых страдают многие женщины в отношениях с мужчинами, в особенности, выделяя контраст между традиционной женской ролью жены, матери и такой более либеральной ролью как выбор карьеры или достижение других целей. Так, постепенно определялись первые шаги по активизации тысячелетиями не использовавшегося интеллектуального и социального потенциала женщин, что привело к появлению в самой культуре пластов, выражающих видение мира через специфический женский подход, отражающий внутренний мир женщин, их саморефлексию (например, женская литература, женское кино и т.д).
Философы заговорили о новой эре - эре биархата, в которой мужское и женское начало будут сбалансированы. Уходит в прошлое девиз первых феминисток «равенство полов», он оттесняется другим « равенство в различии», « знаменующим отказ от обезличивающего уравнения мужчин и женщин под видом обеспечения равенства»1, что является проявлением симптомов выравнивания маскулинистского крена в истории человечества. Но равенство, превратно понятое как усечение, принятие части за целое, нарушило естественные связи в природе и обществе, закон вселенского равновесия в отношении мужчина - женщина. Это с удивительной прозорливостью уловил Н. Бердяев: «Категории пола - мужское и женское - категории космические, не только антропологические. Христианская символика Логоса и души мира, Христа и его церкви, говорит о космической мистике мужчины и женщины, о космической брачной тайне. Не только в человеке, но и в космосе есть половое разделение мужчины и женщины и половое их соединение. Душа мира - земля-женственна по отношению к Логосу - светоносному мужу и жаждет соединения с Логосом, принятия его внутрь себя» .
Именно признание равновесия двух общечеловеческих начал в контексте мировой культуры позволит говорить о гармоничности мирового космического порядка. Эта мысль была ясно представлена еще в древних философских текстах: «...одно инь, одно ян и есть Дао. Кто следует этому, идет к Добру, то есть инь - ян едины, но не идентичны, они нераздельны и неслиянны, что и обусловило их всеприсутствие, универсальность на любом уровне макро- и микромира. И если ущемляется одно, неизбежно страдает другое, слиянность также пагубна, как и раздельность, ибо нарушает целое. Непонимание этого закона, стремление противопоставить или уравнять начала, нарушив их изначальную несхожесть, приводит к человеческим аномалиям, например, к мужеподобным женщинам и женоподобным мужчинам, твердость, целеустремленность мужского ян нуждается в мягкости, нежности женского инь. Таков закон Бытия».1 Определенно, полоролевая традиция общественного сознания берет свое начало в древнекитайской философии с ее основными понятиями - ян и инь. Концепция о взаимодействии полярных сил «ян», «инь» как основных сил движения, дуализм которых выражается в нерасторжимом единстве и борьбе светлого и темного, твердого и мягкого, мужского и женского начал в природе - легла в основу учения о символах взаимодействия крайних противоположностей. Данное учение издревле усвоила вся китайская философия одновременно с учением о пяти «стихиях» как первоэлементах природы, согласно которому связи пяти первооснов - воды, огня, метала, дерева, земли - создают все многообразие явлений и вещей.
Модификация художественного психологизма в современной русскоязычной женской прозе Республики Коми
Анализируя «женский текст», необходимо обращать внимание и на внутритекстовые конструкции, отношения и внетекстовые как особый предмет исследования, т.к. под текстом понимаем «всю сумму структурных отношений, нашедших лингвистическое выражение». Признание за женской литературой особого «интуитивного» взгляда на мир предполагает и осознание особенностей женской психологии, помогающей донести до читателей специфический субъективизм «женской прозы». Как средства психологизации помогают представить данное своеобразие, является одной из задач исследования. Исследователи прозы современных писательниц отмечают, что авторы часто сосредотачиваются на изображении повседневной, частной жизни обыкновенных людей и особенно жизни женщин. «Женские автобиографии» и «феминистские исповеди» становятся доминирующими в женской прозе. Одной из причин этого является то, что долгое время мир женщины понимался как частный, приватный и ограниченный. На наш взгляд, это связано и с самоактуализацией женщины в современном мире, и именно в той области, традиционно считавшейся «женской», «неинтересной», «огр—ной, Женгцииа предает в хеке н как часть чей-либо жизни (например, мужской), ни как «подчиненное» чей-то власти, а скорее как автономное независимое целое со своими взглядами на Бытие, т.е. женщина переходит из категории объекта в субъект текста.
В ряде работ М.М. Бахтин развивает идею о том, что любой художественный текст существует только в ситуации диалога, а именно глобального полилога культуры и «всякое понимание есть соотнесение данного текста с другими текстами и переосмысление в новом контексте». Сходную мысль высказывает и Ю.М. Лотман: « текст вообще не существует сам по себе, он неизбежно включается в какой-либо (исторический, реальный, или условный) контекст. Текст существует как контрагент внетекстовых структурных элементов, связан с ними как два члена оппозиции» Исходя из этого, закономерно соотнесение русскоязычной женской прозы Республики Коми с современной культурной ситуацией в целом, поэтому необходимо признать, что женская проза стала неотъемлемой составляющей знаково-коммуникативного пространства, вырабатывающего модели литературного самосознания женщин. Материалом для данного исследования послужила проза трех современных писательниц Республики Коми - М.Плехановой, И.Величко, Е.Габовой, которые презентируют женскую точку зрения на мир, осознавая специфичность такого подхода.
Обратимся к текстам современного автора, М.Плехановой, которая в своих произведениях («Венские стулья» (1989); «Вам двоим» (1992); «Клиника одинокой жизни»(1995)) стремится показать не только специфичность женской судьбы, но и представить во всей полноте женский взгляд на современный мир с его катаклизмами и противоречиями, заставляющими женщину искать свое место в нем. На первый взгляд, героини ее произведений являются «обычными» представительницами женского пола, но в каждой из них автор выделяет уникальность приобретенного духовного опыта, дающего ей право оценивать действительность и выступать автономным субъектом.
Использование малых прозаических форм М.Плехановой (рассказ, повесть) прежде всего определяется стремлением автора заострить внимание на нарративных формах, которые в свою очередь являются так называемой «пуанте» (М. Кенигсберг) в тексте. Выделение определенных драматических ситуаций приводит к пониманию текстов рассматриваемого автора как «новеллистических, для которых свойственны элементы драматизации»3, при этом драматизм заключается в попытке автора переосмыслить женский дискурс в современной русскоязычной прозе Республики Коми, обратив внимание на катаклизмы, происходящие во «внутреннем» и «внешнем» мире современной женщины, и вывести ее из «объекта» в «субъект».
В текстах, посвященных «исследованию», «всматриванию» в женскую судьбу, происходит ограничение внешнего пространства героини, и мы оказываемся свидетелями ее «психожизни», раскрывающей границы для внутренних революционных переворотов. Сознание женщин в текстах обычно обнажено, но не благодаря аналитическому психологизму (особенно распространенному в русской литературе XIX века), а благодаря сближению автора и читателя. Так называемый в нарротологии имплицитный читатель («имплицитный читатель - повествовательная инстанция...ответственная за установление той абстрактной коммуникативной ситуации, в результате действия которой литературный текст декодируется, расшифровывается...»1) к которому постоянно апеллирует автор, становится участником происходящего семиотического действия: автор и читатель (нарратор) знают «код», помогающий раскрыть сущность повествования (нарративной ситуации). Узнаваемые «кодовые» социально-бытовые подробности 80-х - 90-х годов XX века: стремление женщины отделиться от «Другого», осознание своей значимости в этом мире, раскрытие «женских проблем» (развод, одиночество, воспитание детей ит.д.) - все это являет не только социологизацию женщины в современном мире, но и определяет проблему индивидуализации женщины, благодаря которой становится возможным и выявление особенностей женской психологии, находящей свое выражение в интерсубъективных опытах женщины, что со всей глубиной и чувственностью может передать в первую очередь женщина-автор женщине-читателю. При этом остается значимым вопрос о восприятии женского текста мужчиной-читателем, сознание которого относительно консервативно по отношению к женскому творчеству, которое возникает в пространстве мужского доминирования. Эта проблема требует серьезно исследования и остается до настоящего времени еще открытой.
Рассказ «Вам двоим» принадлежит к довольно мощному течению в современной малой прозе - медиативному тексту, представляющему собой «безначальный, бесконечный и безответственный поток душевных состояний», в котором прослеживается возникновение и развитие индивидуальных переживаний, эмоциональных состояний одного человека - главной героини рассказа. В данном случае М.Плеханова намеренно отходит от акцентирования внимания на каких-то социально-бытовых условиях жизни женщины: неизвестно ни ее социальное положение, ни профессия и т.д. В текстовом поле разворачивается индивидуально-психическая внутренняя жизнь героини, определяющая главное, во-первых, что она - женщина и, во-вторых, важно, как строятся взаимоотношения данной женщины с «главными» людьми ее жизни -матерью и мужем. В тексте образуется пространственный треугольник отношений, в центре которого обнаженное сознание главной героини, что создает определенную модель существования женщины и ее окружения.
Намеренное самораскрытие героиней своего внутреннего мира (в тексте присутствует и исповедальное начало) определяет аналитическое постижение индивидуального «я», чему во многом способствует использование формы повествования от первого лица. Функция повествования от первого лица предполагает в данном случае не самокопание, не «рефлектирующее отчуждение», а непрерывное, скрупулезное нанизывание одной психологически-драматической ситуации на другую, которые обнажают душевную жизнь героини, освобождая повествование от социальной обусловленности. Поэтому ситуации, обнаруживающиеся в текстовом пространстве, создают психологические модели взаимоотношений действующих лиц, появляющихся в жизни героини постепенно, но зависящих и взаимодействующих друг с другом непосредственно.
Выстраивая сюжетную структуру текста, М.Плеханова, воспроизводит движения наплывающих, сменяющих друг друга настроений главной героини, при этом сохраняет определенную логическую взаимосвязь между ситуации, что на первый взгляд не характерно для рассказов медиативного типа, ориентированных в большей степени на иррациональность сознания (не предполагающего логику в изложении). В данном тексте логика повествования заключается в раскрытии причин глобального одиночества женщины, которые кроются еще в детстве, а также «нелюбви» к ней двух самых дорогих для нее людей - матери и мужа, ради которых она готова пожертвовать своей жизнью, растоптать свою независимость и гордость.
Похожие диссертации на Проблемы психологизма в современной русскоязычной прозе Коми литературы
