Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Мифологические традиции удмуртской литературы в контексте неомифологии XX века
1.1 . Пути развития удмуртской литературы рубежа XX-XXI веков 10
1.2.Мифопоэтические традиции удмуртской литературы и их реактуализация в 1980-1990-е годы 30
1.3. Путь М.Федотова в мифологию (на материале субъектно-объектного анализа) 46
Глава 2. Категории времени и пространства в лирике М. Федотова
2.1.Категория времени 64
2.2. Категория пространства 79
Глава 3. Репрезентация мифа через систему сквозных образов в лирике М. Федотова
3.1. Образы города и деревни 107
3.2. Образ огня 120
3.3. Образ птицы 138
3.4. Образ возлюбленной 146
Заключение 161
Библиография 168
- Пути развития удмуртской литературы рубежа XX-XXI веков
- Путь М.Федотова в мифологию (на материале субъектно-объектного анализа)
- Категория пространства
- Образы города и деревни
Введение к работе
В настоящее время в различных отраслях гуманитарных наук наблюдается повышенный интерес к проблеме мифа в современной культуре, что во многом объясняется осознанием того, что потенциал мифомышления до сих пор неисчерпан, и, наряду с культурами архаического типа, миф продолжает функционировать в современном обществе западного типа [Барт 1994; Лосев 1991; Лотман, Успенский 2000; Медведева 1984 и др.], включая сферу художественного слова [Мелетин-ский 1976; Мелетинский 2000; Телегин 2001; Хализев 2000 и др.].
Предлагаемое диссертационное сочинение посвящено комплексному изучению аспектов мифопоэтики в поэзии бесермянского поэта Михаила Федотова в контексте удмуртской литературы 1980-1990-х годов.
Актуальность темы данной работы обусловлена несколькими факторами. Первый из них определен важностью решения проблем, связанных с ролью и местом мифа в современной культуре и функциями мифопоэтических элементов в тексте художественного произведения.
Второй фактор связан с самобытностью творчества бесермянского поэта Михаила Федотова, ставшего знаковой фигурой в удмуртской литературе конца XX века. В силу того, что существенной гранью поэзии М. Федотова является обращение к мифологии, мифопоэтический анализ его лирики может стать ключом к адекватному прочтению творческого наследия поэта.
Третий фактор вызван изменениями, коснувшимися удмуртской литературы в 80-90-е годы прошлого столетия. Одной из основных характеристик, определявших лицо удмуртской литературы этого периода, был интерес к архаике, который выражался, в первую очередь, в обращении к мифопоэтическим традициям, в связи с чем остро встает вопрос об особенностях поэзии М. Федотова в контексте мифопоэтических традиций, сложившихся в удмуртской литературе.
Четвертый фактор связан с необходимостью осознать то, что М. Федотов впервые представляет бесермян1 на литературной сцене. Вместе с тем его творчество является неотъемлемой частью удмуртской литературы.
Цель диссертационной работы заключается в исследовании особенностей художественного мифологизма в лирике бесермянского поэта М. Федотова в контексте удмуртской литературы 80-90-х годов. Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
определить основные тенденции развития удмуртской литературы 1980-1990-х годов;
проследить пути становления и развития мифопоэтических традиций в удмуртской литературе;
изучить особенности авторской картины мира М. Федотова;
провести анализ специфики онтологических категорий времени и пространства как основных доминант мифопоэтической картины мира М. Федотова;
исследовать поэтику сквозных образов и мотивов, репрезентирующих миф;
определить роль и место творческого наследия М. Федотова в неомифологическом направлении удмуртской литературы.
Методологическая основа. Теоретико-методологическую базу исследования составляют работы отечественных и зарубежных исследователей в области применения мифопоэтического анализа в литературоведении (С. С. Аверинцев, В. В. Иванов, Ю. М. Лотман, Д. Е. Максимов, Е. М. Мелетинский, 3. Г. Минц, С. М. Телегин, В. Н. Топоров, Н. Фрай К. Г. Юнг и др.). Исходя из тезиса о
Бесермяне - народ, проживающий на севере Удмуртии; бесермяне говорят на особом, отличающемся от других, наречии удмуртского языка. Существует несколько версий этногенеза бесермян. По одной из них, у истока этноса стоит одно из родово-племенных объединений волжских булгар. В годы Советской власти велась целенаправленная работа над удмуртизацией бесермян. На сегодняшний день ряд вопросов истории, культуры, языка бесермян представлены в трудах таких отечественных исследователей, как В. К. Кельмаков, Е. Р. Попова, В. Г. Родионов, Т. И. Тепляшина и др. См. также специальный сборник, выпущенный коллективом авторов [Обесермянах 1997].
гетерогенности человеческого сознания [Лотман, Успенский 2000], мы считаем, что миф является феноменом сознания не только человека предшествующих эпох, но и важнейшим компонентом современной культуры. Влияние мифа на культуру современности наиболее сильно ощущается в области искусства, включая сферу художественного слова, что, в первую очередь, объясняется их генетической близостью и типологическим сходством. Различные формы включения мифологических комплексов в текст художественного произведения позволяет ряду исследователей говорить о мифологизме или мифопоэтике как «...любо[м] художественно мотивированно[м] обращении к фольклорно-мифологическим репродукциям» [Осипова 1998: 17]. В частности, некоторые особенности художественного мифологизма в творчестве разных авторов исследуются в трудах В. С. Баевского [Баевский 1980], Б. Кнапп [Кнапп 184], Г. Н. Лисовской [Лисовская 1997], А. Н. Майковой [Майкова 2000], Н. О. Осиповой [Осипова 1998], И. С. Приходько [Приходько 1994], Э. Г. Рахимовой [Рахимова 2001], Э. А. Рахматуллиной [Рахматуллина 2004], С. М. Телегина [Телегин 2001], В. Н. Топорова [Топоров 1994], Л. А. Ходанен [Ходанен 1985] и др1.
При анализе конкретных мифологем и архетипов, являющихся компонентами авторской картины мира М. Федотова, нами использовался опыт реконструкции языковых и религиозно-мифологических картин и образов мира определенных этнических, социальных и т. д. групп (труды В. Е. Владыкина, Г. Д. Гачева, Б. А. Рыбакова, Е. С. Яковлевой и др.), а также авторских картин мира определенных авторов [Поцепня 1997]. Наша работа бы не состоялась без материалов по этнографии и фольклору бесермян и удмуртов, представленных в трудах В. Е. Владыкина, Т. Г. Владыкиной, В. В. Напольских, Е. В. Поповой, Н. И. Шутовой и др.
При комплексном анализе художественных текстов мы опирались также на положения, разработанные представителями школы Теории
1 См. также сборники статей, посвященные проблеме мифа в творчестве различных авторов [От мифа к литературе 1993; Имя - сюжет - миф 1996; Архетипы в фольклоре и литературе 1994 и др.].
автора (Л. Я. Гинзбург, Б. О. Корман); концепции по изучению лирических произведений (Л. Я. Гинзбург, Б. О. Корман, Т. И. Сильман), языка поэзии (Л. В. Зубова). Из работ удмуртских литературоведов конструктивную помощь оказали труды исследователей, занимающихся проблемами мифа и реконструкцией авторской картины мира на материале удмуртской литературы (В. М. Ванюшев, С. Ф. Васильев, А. С. Измайлова-Зуева, Т. И. Зайцева, В. Г. Пантелеева, В. Л. Шибанов, А. Г. Шкляев и др.).
При выборе методов анализа мы исходили из положения о целостности художественного произведения и целесообразности выбора методов исследования в зависимости от особенностей произведения и целей анализа. В связи с этим, наряду с мифопоэтическим подходом к анализу текстов, мы также прибегали к методике субъектного-объектного, контекстуального, культурологического и структурно-семантического анализа.
Объектом исследования является творческое наследие бесермянского поэта М. Федотова: лирические стихотворения, представленные в поэтических сборниках Тддьы юсьес берто «Белые лебеди возвращаются» (1986), Берекет «Пожелание добра» или «Спорость»1 (1988), Вдсь «Боль» или «Моление» (1991) и Вирсэр «Пульс» (1998), а также поэмы Берекет «Пожелание добра» или «Спорсть» (1988) и Мукет «Другое» (1998).
Степень изученности проблемы. Проблема мифа и его присутствия в литературе является одним из основных вопросов современного гуманитарного знания. В результате интеграции гуманитарных наук широко охватывается не только этнографический материал по классической и архаической мифологии, но и обнаруживаются факты, доказывающие активное мифотворчество современного общества. Синтез различных подходов к мифу способствовал возникновению и развитию нового направления в науке - «абсолютной мифологии» (термин А. Ф. Лосева), позволившей исследовать феномен мифа вне зависимости от
' В названии этого и последующего сборника Вось М. Федотов реализует потенциал полисемии и омонимии.
его хронологических характеристик и принадлежности к той или иной локальной культуре. В отечественных исследованиях последних десятилетий миф исследуется с точки зрения лингвистики (В. В. Иванов, М. М. Маковский, В. А. Маслова, Н. Б. Мечковская, В. Н. Топоров и др.); этнографии и фольклора (И. М. Дьяконов, Е. М. Мелетинский, М. И. Стеблин-Каменский и др.); философии и культурологии (П. С. Гуревич, А. В. Гулыга, А. Ф. Лосев, Ю. М. Лотман, А. А. Мишучков, С. Г. Шахнович и др.), археологии и религиоведения (Б. А. Рыбаков, С. А. Токарев и др.); литературоведения и искусствоведения (С. С. Аверинцев, В. В. Иванов, Е. Н. Ковтун, Ю. М. Лотман, Д. Е. Максимов, Е. М. Мелетинский, 3. Г. Минц, В. Н. Топоров и др.) и т.д.
С сожалением приходится отмечать, что язык, история и культура бесермян остается одним из малоисследованных вопросов современной науки, что, отчасти объясняется насильным причислением бесермян к удмуртам. Поэтому, наряду с бесермянскими материалами, представленными, в первую очередь, в трудах Е. В. Поповой [Попова 1998; Попова 2004а; Попова 20046] и др. , привлекаются данные мифологии удмуртов как наиболее близкого к бесермянам этноса. Небезызвестно, что религия и мифология удмуртов и бесермян всегда пользовались популярностью и составляют одну из наиболее разработанных областей удмуртоведения (труды Г. Е. Верещагина, В. Е. Владыкина, Т. Г. Владыкиной, А. И. Емельянова, В. В. Напольских, Е. В. Поповой, У. Хольмберга, Н. И. Шутовой и др.).1
В удмуртском литературоведении интерес к мифологии и ее связям с литературным процессом возник относительно недавно, но получил широкое распространение. Из работ, посвященных решению проблем мифопоэтики на материале удмуртской литературы, необходимо назвать
1 См. также сб. статей по мифологиям финн-угорских народов [Мировоззрение 1990], труды А. Ю. Айхенвальда, В. Я. Петрухина и Е. А. Хелимского [Айхенвальд, Петрухин, Хелимский 1982; Петрухин 2003], которые дают возможности рассмотрения традиционных воззренй удмуртов в более широком контексте мифологий других финно-угорских народов.
труды В. М. Ванюшева, С. Ф. Васильева, А. С. Измайловой-Зуевой, Н. В. Киреевой, В. Г. Пантелеевой, В. Л. Шибанова, А. Г. Шкляева и др. В то же время творчество ряда авторов, отличающихся той или иной степенью мифологизма, до сих пор остается вне внимания литературоведов или же требует дальнейшего исследования.
Несмотря на то, что творчество М. Федотова находится в центре внимания некоторых критиков и литературоведов (П. Захаров, А. С. Измайлова-Зуева, В. Шибанов), исследование его творчества ограничено несколькими статьями и не раскрывает всей мощи таланта поэта. Особенности его мифологизма трактуются слишком узко и исключительно в рамках поэтики этнофутуризма. В связи с этим исследование творчества М. Федотова через анализ его мифопоэтики представляется достаточно своевременным и важным.
Научная новизна работы заключается, в первую очередь, в том, что настоящее исследование является первым опытом монографического осмысления поэтического наследия М. Федотова, при этом творчество бесермянского поэта рассматривается через призму мифопоэтического как одну из присущих характеристик его творчества.
В рамках диссертации предпринята попытка рассмотрения путей развития удмуртской литературы через призму ее связей с мифологией, определить особенности присутствия мифа в художественной литературе на разных этапах ее развития, а также показать закономерность неомифологических тенденций в удмуртской литературе последних десятилетий в контексте всеобщего ремифологизационного процесса в современной культуре.
В диссертационном сочинении впервые рассматриваются такие составляющие поэтического мира М. Федотова, как автор и формы выражения авторского сознания в тексте, онтологические категории времени и пространства, сквозные образы и мотивы.
Практическая значимость работы состоит, прежде всего, в том, что в научный оборот вводится обширный материал по творчеству М. Федотова, который может быть использован как при дальнейшем исследовании творчества самого поэта, так и при изучении мифопоэтических тенденций в современной литературе. Результаты работы могут найти применение при написании новой фундаментальной «Истории удмуртской литературы», а также в практике преподавания истории удмуртской литературы в высших учебных заведениях и средней школе. Предложенные варианты анализа произведений М. Федотова могут использоваться в вузовском преподавании при разработке спецкурсов (проблемы мифологизма в литературе, основные тенденции современной литературы и нетрадиционные методы анализа текста).
Апробация результатов исследования. Основные положения работы апробированы на следующих международных, рсюсийских, республиканских и регаональных научных и научно-практических конференциях: Международная научная конференция «Перспективные направления развития в современном финноугроведении» (Москва, Московский Государственный Университет имени М. В. Ломоносова, 18-19 ноября 1997 года), Девятый Международный конгресс финно-угроведов (Тарту, Эстония, 7-13 августа 2000 года), Международная научная конференция «Актуальные вопросы финноугроведения и преподавания финно-угорских языков» (Москва, Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова, 27 -28 марта 2001 года), Научная конференция по проблемам прибалтийско-финских языков и культур «Бубриховские чтения» (Петрозаводск, Петрозаводский государственный университет, 20-21 апреля 2001 года), Седьмая научно-практическая конференция преподавателей и сотрудников Удмуртского государственного университета (Ижевск, Удмуртский государственный университет, апрель 2005 года) и др.
В структурно-композиционном плане работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
Пути развития удмуртской литературы рубежа XX-XXI веков
Многие исследователи определяют развитие отечественной литературы 1980-1990-х годов как особый этап в ее истории [Лейдерман, Липовецкий 2003; Минералов 2002], специфика которого обусловлена, с одной стороны, политическими преобразованиями, происходящими в стране, с другой стороны, внутренними закономерностями литературного процесса, носящими как узколокальный национальный характер, так и присущими общемировому пространству в целом.
Вышеизложенное характерно и для удмуртской литературы. Рубеж 1980-1990-х гг. оказался одним из переломных моментов в ее истории. Литературный процесс этого периода представляет собой синтез сложных процессов, коснувшихся различных уровней - проблемно-тематического, жанрово-стилевого, мировозренческо-ценностного и т. д.
Данный период (особенно 80-е гг.) продолжает оставаться периодом активного творчества тех, кого принято называть шестидесятниками и семидесятниками. Публикуются новые произведения Н. Байтерякова, А. Белоногова, В. Ванюшева, П. Кубашева, С. Самсонова, В. Романова, Г. Перевощикова, С. Перевощикова, П. Чернова и др., которые продолжают лучшие традиции литературы предшествующих десятилетий, определяемые как традиции «соц. реализма с человеческим лицом». Для многих из них 80-е гг. ознаменовали новый этап творчества, позволяющий резче и прямее выразить свою позицию, обнажить противоречия тех или иных сторон жизни общества. Некоторые авторы в той или иной степени прошли достаточно сложный процесс переоценки ценностей. В то же время следует отметить, что лицо удмуртской литературы двух последних десятилетий определяет творчество авторов более молодого поколения. Появляются новые авторы, новые направления, новые жанры, которые в чем-то продолжают сложившиеся традиции, а в чем-то ломают устоявшиеся стереотипы и являются зачинателями новых традиций. Безусловно, многое из перечисленного является результатом влияний извне, но многое имеет закономерности имманентного характера, а также свидетельствует о схожести процессов, происходящих в самых различных национальных культурах. По мнению удмуртского литературоведа Т. И. Зайцевой, в современной удмуртской литературе можно выделить несколько направлений, среди которых особое место принадлежит развитию традиционной поэтики, литературе мемуарно-биографического характера, массовой литературе с элементами детективного жанра, фантастике и др. [Зайцева 2005а]. Как в области прозы, так и поэзии, успешно растет и развивается женская литература [Федорова 2002]. По всей видимости, значительную роль играет также то, что «удмуртская литература до сих пор не реализовала свои потенциальные возможности и не прошла все этапы мирового литературного процесса» и поэтому время от времени происходит «циклический возврат по спиралевидной траектории» к тем или иным еще не освоенным этапам мирового опыта [Лекомцева 2005: 277]. Так, например, в творчестве молодой поэтессы Л. Мардановой ощутимо обращение к опыту европейского символизма [Лекомцева 2005], поэзия большинства современных поэтов созвучна русской поэзии Серебряного века [Измайлова-Зуева 1997: 107].
Тем не менее, вполне очевидно, что наибольший резонанс в литературе был вызван появлением так называемой «новой волны», о зарождении которой можно говорить с появлением сборников Вдсъ «Боль» и Вирсэр «Пульс» М. Федотова; Верпу мети пыдйылчи «Последний странник» Р. Мина; повестей Кычес «Петля» и Чагыр но дыдык «Сизый да голубь» О. Четкарева; повести Адзон «Рок» Н. Самсонова; стихов, рассказов и повести Ay, ay! Яке инбамысь гожъес «Парабола» Л. Нянькиной; стихов и романа-болтовни (новый жанр!) Шузи «Придурок» С. Матвеева; рассказов и стихов В. Ар-Серги; эссе, стихов и трагедии Эбга «Эбга» П. Захарова и др. [Зайцева 2005а: 106]. Несмотря на своеобразие творческих почерков и мировоззрений, рискнем предположить, что творчество названных авторов объединяет тенденция выражения кризисное мироощущения нашего современника - очевидца событий XX века, познавшего зыбкость границ между добром и злом, потерявшего веру в прежние ценности и не нашедшего новых, разочарованного, одинокого, страдающего от одиночества и отчуждения, неудовлетворенного ни собой, ни окружающей действительностью, но не находящего в себе сил для борьбы со злом. Далее предлагаем краткий обзор творчества наиболее значительных для этого направления авторов.
Героями этих произведений часто являются люди маргинального типа. Так, например, герой повести О. Четкарева «Сизый да голубь» Кондй -блудный сын, уехавший в поисках лучшей жизни из деревни в город. Однако, оказавшись в чуждом для него мире, он претерпевает фиаско, ибо город с его суровыми законами не принимает его. Как отмечает В. Л. Шибанов, название повести и эпиграфы из В. Г. Короленко и А. Н. Островского создает образ птицы, «мечтающей летать и рожденной для счастья», что еще больше подчеркивает трагедию и маргинальность героя [Шибанов 2005а: 303].
В отличие от персонажей О. Четкарева, героями повестей «Парабола» Л. Нянькиной и «Рок» Н. Самсонова становятся люди, преследуемые судьбой за свое греховное прошлое. Внешне благополучная героиня Л. Нянькиной (преуспевающая журналистка) делает в молодости аборт. Все последующие годы она расплачивается полным одиночеством и угрызениями совести, апофеозом которых является фантасмагорический образ неродившегося, изуродованного абортом дитя, которое приходит судить мать за совершенное убийство. Раскаивающаяся, уставшая от одиночества женщина рада и этому - теперь, заботясь об этом ребенке-калеке, она может смыть свой грех и обрести смысл жизни. Но ее постигает еще более суровое наказание - обретенная надежда покидает ее: ребенок исчезает, превратившись в голубя, а на фоне темного неба остаются параболы, графики, математические формулы и луна в форме вопросительного вопроса, обращенные к героине.
Путь М.Федотова в мифологию (на материале субъектно-объектного анализа)
Поэзия М. Федотова представляет особое явление в удмуртской литературе. На рубеже 80-90-х годов XX века он стал своеобразным символом эпохи перемен, когда рушились прежние ценности, и шел напряженный поиск новых. Как отмечает близкий друг поэта П. Захаров, М. Федотов «ушел за клубком, который появляется в первом же его стихотворении в сборнике «Вось» и безвозвратно уводит его в лабиринт мистического мира» [Захаров 2000: 29]. Инстинктивно отказываясь принимать участие в жестокой действительности, где за верность платят предательством, любовь и души продаются, а вся твоя жизнь оказывается прожита напрасно, М. Федотов обращается к реальности мистики и мифологии, древней истории своего народа, которые оказываются основанием для построения новой системы ценностей для себя и своих читателей. Моделируя «отношения между личностью и окружающим миром через парадигму субъектного переживания» [Сильман 1977: 27], его лирика раскрывает тончайшие нюансы переживаний и в то же время насквозь пропитана духом беспокойного, смутного времени, в связи с чем уместно вспомнить тонкое замечание Л. Я. Гинзбург о парадоксе лирики: «самый субъективный род литературы, она, как никакой другой, тяготеет к всеобщему» [Гинзбург 1987: 125].
Исходя из того, что в силу высокой степени субъективности лирики, знание биографии лирического поэта является ключом к пониманию его творчества, в данном параграфе представлена попытка исследования корней мифологизма М. Федотова через изучение его творческой биографии во взаимосвязи с особенностями субъектно-объектной организации его лирики.
Михаил Иванович Федотов (1958-1995) родился в д. Ворца Ярского района Удмуртской АССР в бесермянской семье. Получил филологическое образование в стенах Удмуртского государственного университета. Работал научным сотрудником УдНИИ, корреспондентом в местных периодических изданиях, редактором издательства «Удмуртия». Им выпущено 4 поэтических сборника: 3 прижизненных -Тддьы юсьёс берто «Белые лебеди возвращаются» (1986), Берекет «Пожелание добра» (1988), Вдсь «Боль» (1991), и одно, Вирсэр «Пульс», подготовленное самим автором, но опубликованное после его смерти в 1998 году. Тяжело страдая от трудноизлечимой болезни, М. Федотов скончался весной 1995 года, не достигнув 37-летнего возраста.
Биография поэта во многом схожа с биографиями других представителей удмуртской литературы 80-90-х годов. Детские и отроческие годы поэта прошли в родной деревне, которая впоследствии стала для него сакральным центром мироздания. Природа, соответствие жизненного уклада ритму природы, живые народные традиции, богатый фольклор (бесермян и северных удмуртов), родной язык - все это стимулировало творческие способности юного поэта. Были нелегкие послевоенные годы, тяжелый физический труд наравне со взрослыми... Но для Поэзии и ощущения Красоты они не являлись помехой. Именно в юности создаются самые светлые и оптимистические строки поэта. По воспоминаниям друзей и знакомых (В. Ар-Серги, В. Шибанов), внешний вид его дальнейшей жизни также складывался вполне успешно: любимая работа, семья, читательское признание, немалый тираж сборников... Однако вся зрелая поэзия М. Федотова - это поэзия боли и невыносимого страдания. По всей видимости, трагизм мироощущения М. Федотова во многом связан с его болезнью, полученной в наследство от службы в Советской Армии. Многое может быть объяснено особенностями его психики - был очень чувствителен, остро реагировал на чужую боль; чувствуя свою беспомощность перед несправедливостью, уходил в запой, потом тяжело переживал.
События жизненной судьбы поэта откладывали определенный отпечаток и на его поэзию - в первую очередь, на мироощущение его лирическое «я». В то же время объяснение особенностей творчества любого автора исключительно материалами его биографии выглядит, по крайней мере, не убедительно и требует более глубокого анализа.
В современном литературоведении одной из возможностей «от-ЛИЧ-ить» автора от других [Образцы 1997: 5] и выявить особенности его картины мира является анализ субъектной организации лирики, основанный на положениях школы Теории автора (Л. Я. Гинзбург, Б. О. Корман), согласно которым, «автор - субъект (носитель) сознания, выражением которого является все произведение или их совокупность» [Корман 1992: 174]. Далее, развивая концепцию автора идейного (художественного, концептуального), Б. О. Корман и другие представители школы Теории автора выделяют несколько форм выражения авторского сознания (повествователь и рассказчик в эпических произведениях; лирический герой, собственно автор, герой ролевой лирики в лирических жанрах и т. д.). Анализ исследуемого материала показывает, что основной формой выражения авторского сознания в лирике М. Федотова является лирический герой, под которым мы понимаем одновременно и носителя сознания и предмет изображения: «он открыто стоит между читателем и изображаемым миром, внимание читателя преимущественно сосредоточено на том, каков лирический герой и что с ним происходит» [Корман 1977: 39]. Являясь и субъектом, и объектом изображения, лирический герой рассказывает о своих чувствах, переживаниях, эмоциях. Повторяющиеся из стихотворения в стихотворение сквозные образы и мотивы определяют некоторое внутреннее, а также биографическое и даже внешнее единство.
Каков же лирический герой М. Федотова? Какие вопросы волнуют его? Что радует и огорчает? Как он растет, меняется? Каким образом мифологизм М. Федотова связан с особенностями субъектно-объектной организации его поэзии? Попытаемся проследить его духовный рост, эволюцию.
Категория пространства
Как отмечают исследователи, основным стержнем любой мифологии является миф творения, повествующий о создании мироздания и его элементов, которое в развитых мифологиях «осознается как преобразование Хаоса, то есть состояния неупорядоченности, в организованный космос, что составляет в принципе главнейший внутренний смысл любой мифологии» [Мелетинский 1976: 205].
Языковые данные и сведения о мифологиях разных народов мира позволяют определить, что Хаос предполагает пустоту, тьму, низ, первичное и т. д., тогда как Космос - наполненность, свет, верх, вторичное (то есть окультуренное) и т. д. [МНМ. Т. 2: 9-Ю, 581-582].
В удмуртском варианте мифа творения в качестве Хаоса, из которого зарождается космос, служит водное пространство (первичный океан). Идея космизации связана с верховным богом удмуртского пантеона Инмаром, антиподом которого является Керемет(ь) или Шайтан. Существует также попытка реконструкции прафинно-угорского мифа творения, истоки которого ищет в мифе о ныряющей птице, древнейшими носителями которого были предки современных урало-алтайских народов, жившие еще в верхнем палеолите [Напольских 1993]. Комплекс источников дает возможность реконструкции космической модели мира удмуртов. Как отмечает В. Е. Владыкин, «трихономическая по своей структуре, она представлена небесной, земной и подземной (водной) сферами или тремя мирами, два из которых как бы потусторонние, запредельные по отношению к этому, то есть реальному миру» [Владыкин 1994: 65].
Помимо организации пространства по вертикали, религиозно-мифологическая картина мира предполагает также организацию пространства по горизонтали и по отношению к центру и периферии [Маковский 1996: 263]. Так, например, для традиционного мировоззрения удмуртов очень значимо противопоставление правого и левого, которое часто реализуется через мотив перехода с одного берега реки на другой и знаменует переход в потусторонний мир [Шибанов 1994: 19-25]. Однако в целом нужно отметить, что названные схемы в удмуртской мифологии исследованы по сравнению с вертикальной моделью мира в гораздо меньшей степени. Впрочем, исследователи мифологии знают, что, представляя амальгаму самых разных с точки зрения хронологии представлений, вертикальная и горизонтальная модели мира накладываются друг на друга, создавая единое неразделимое целое.
Как уже отмечалось, непосредственно сам миф творения в поэзии М. Федотова не представлен. Однако анализ показывает, что система мироздания, какой ее представляет лирический герой, во многом соответствует традиционной религиозно-мифологической картине мира удмуртов и бесермян. Далее рассмотрим особенности этого мироздания.
По вертикали пространство представлено как трехмерное образование. На архетипическом уровне трехмерность мироздания по вертикали соответствует антропоморфной (мир как человеческое тело), растительной (мир как гигантское дерево) и др. моделям мира. Однако, по всей видимости, для удмуртского менталитета определяющим является восприятие мироздания через отождествление его с образом мирового дерева (дунне писпу). Как отмечают исследователи, у удмуртов издавна существует культ деревьев и священных рощ. Дерево считалось своего рода медиатором между сферами мироздания. Роль дерева в системе верований удмуртов особенно хорошо прослеживается в ритуале жертвоприношения, когда к дереву прикреплялась жертва - кусочки ткани, кости, хлеб и т.д., предназначенные для богов и прародителей.
Странное, но, по всей видимости, важное для М. Федотова произведение, что следует хотя бы из того, что первая строка стихотворения использована поэтом в качестве названия одного из разделов сборника «Вбсь». У читателя возникает масса вопросов: что символизирует образ зеленой пихты? чем можно объяснить противоречивость образа леса и пихты («он прогнал мои болезни» и буквально через несколько строк: «это место страшно, греховно »)? каковы функции образов грозы и молнии, а также семантика эпитета вож «зеленый»? Попытаемся хотя бы частично ответить на эти вопросы.
По нашим наблюдениям, ключом к декодировке может служить первая строка стихотворения: Монэ ебтатиз вож ньылпу «мне приснилась зеленая пихта». Поражает ассоциативная многослойность и семантическая насыщенность слов, практически каждое из которых является архетипом. Здесь и далее при выделении архетипов и мифологем и исследовании их семантики внутри определенного текста, вслед за рядом исследователей (А. Ф. Лосев, Ю. М. Лотман, А. Н. Афанасьева. Э. А. Рахматуллина и др.), мы считаем, что «именно мифологема (и архетип - Н. И.) актуализирует миф в художественном тексте в силу того, что обладает способностью концентрировать в себе целые сюжеты» [Рахматуллина 2004: 14].
Вотаны «присниться, увидеть сон». Сон является одной из загадок высокоорганизованных животных и человека.
Функции и семантика сна как категории культуры непереоценимы (интерпретацией снов занимается все и вся, начиная с обывателей, толкующих сны при помощи банальных сонников, и заканчивая психологами). Остановимся на комплексе архаических представлений о сне. Исследователи считают, что «магическому мышлению сон представляется как сакрально-сексуальный экстаз, отрыв от всего земного, ...приобщение к божеству, слияние с божеством» [Маковский 1996: 302]; «сон отождествлялся с чужим пророческим голосом, то есть представляет обращение Его ко мне» [Лотман 2000: 124]; «сон с позиции язычества, это всегда перемещение в ином, к чужим» [Маслова 2001: 104]. Материалы этнографических исследований показывают, что истоки архаических представлений о сне кроются в анимистических воззрениях древнего человека на свою природу. В фольклоре и мифологии самых разных народов существует масса преданий и рассказов о том, как во время сна душа одного человека общается с душами других людей (как живых, так и умерших), встречи с которыми сакральны и несут в себе зашифрованную информацию о будущем [Тайлор 1989: 220-221]. На удмуртском материале можно проследить, как душа человека во время сна покидает тело, превращаясь в бабочку, синицу и т. д., результатом чего является сновидение [Емельянов 1921; Кельмаков 2003].
Образы города и деревни
Город является одним из ведущих достижений современной культуры. Процесс урбанизации сопровождается ростом экономики, промышленности, повышением уровня стандартов жизни населения. Вместе с тем урбанизационные процессы вызывают тревогу специалистов самых разных областей. Самые густонаселенные города являются источником криминального мира, наркобизнеса. Наряду с фешенебельными домами и гостиницами класса люкс, под маской городского благополучия кроются притоны и гетто.
Известно, что первые города возникли еще далеко до нашей эры (города античной Греции, Иудеи и др.) и с самого начала имели амбивалентную семантику. С одной стороны, для мифологического сознания, рассматривающего все существующее в рамках оппозиции между Хаосом и Космосом, город выступал как воплощение культурного начала, Космоса. С другой стороны, Библия и ряд фольклорных текстов изобилует сообщениями о процветании в городах зла и разврата, за которое они несут заслуженное наказание (сметение с лица земли Содома и Гоморры и др.). В связи с последним исследователи отмечают, что «над городом изначально тяготеет проклятие» [Приходько 1994: 26], ибо они созданы не богом, а людьми, более того, первые города созданы нечестивцами, грешниками -Каином, Нимирадом и др.
Тем не менее, вплоть до начала XIX века в русской и европейской литературе и культуре в целом доминировало представление о городе как об окультуренном начале в противовес дикой природе, отражении небесного рая и проявлении божественного на земле. Промышленная революция дала новый импульс развитию городов, и город снял с себя маску, обнажив свое естество. Последнее особенно четко прослеживается в том, как изменяется восприятие Петербурга1 (вечного города русской литературы) в первой половине XIX века. Как отмечает знаток русской литературы и истории Санкт-Петербурга Н. П. Анциферов, «Пушкин был последним певцом светлой стороны Петербурга» [Анциферов 1991: 66]. Петербург Гоголя, Достоевского, Блока, А. Белого - это город, построенный на костях, город призраков, фантасмагории, нездоровых туманов, чахотки, бесовщины, демонов, смерти [Анциферов 1991; Минц 1999: 246-319 и др.].
Удмуртская литература переняла основные традиции изображения города, сложившиеся в русской литературе начала XX века, и, согласно своим представлениям, трансформировала некоторые из них. Особенность восприятия города удмуртами заключалась, по всей видимости, в том, что удмурты практически полностью являлись сельским населением, и город представлял для них чужой мир со своими законами, со своим языком. Для большинства удмуртов образ города сливался с образом Боткинского или Ижевского заводов, к которым их предки были прикреплены в качестве государственных крестьян2. В истории удмуртов был период объединения вокруг средневековых городищ, однако раннефеодальное удмуртское городище кар не имело ничего общего с поселками Боткинского и Ижевского заводов ни в генетическом, ни в типологическом плане, и вплоть до появления данных заводов удмурты были незнакомы с городской культурой.
Образ города появился в удмуртской литературе в начале 20-х годов XX столетия и с тех пор уже не сходил со страниц, символизируя, с одной стороны, новую жизнь, развитие, прогресс, с другой стороны - разврат и зло цивилизации. Целый пласт удмуртской литературы посвящен также проблеме адаптации выходца из сельской местности, как правило, молодого человека, к городской жизни, процесс которой связан с мучительным поиском путей самореализации и осмысляется то как духовный рост и приобщение к новым культурным ценностям, то как потеря нравственных ориентиров и деградация личности. Лирика М. Федотова не является исключением, и тема противостояния города и деревни является одной из ведущих в его поэзии. Восприятие города лирическим героем, по всей видимости, во многом определялось отношением самого поэта (автора биографического) к городу. Как стало известно из частной беседы с удмуртским писателем В. Ар-Серги, близко знакомым с М. Федотовым, поэт не любил Ижевск, жизнь в нем приносила невыносимые страдания, и он всегда мечтал о тихой, спокойной жизни где-нибудь в маленькой деревушке. Резко отрицательная коннотация образа города в его поэзии может быть также объяснена влиянием поэтики и философии постмодернизма. Не рискуя утверждать о принадлежности М. Федотова к постмодернистскому направлению, мы, тем не менее, считаем, что, как и постмодернисты, М. Федотов подспудно чувствовал, что город - «окультуренное» пространство - приобретает черты хаоса. В поэзии М. Федотова тема города и деревни была заявлена в полный голос в стихотворении Городын но гуртын «В городе и в деревне», опубликованном в сборнике «Берекет». Стихотворение состоит из четырех строф, каждая из которых построена на приеме антитезы: две первые строки рисуют особенности городского быта, две последующие - реалии сельской жизни: При этом первая строка рифмуется с третьей (трамвайёс - кусоос), вторая -с четвертой (вераса - даньяса) и т. д., что создает интересный эффект: на лексико-синтаксическом уровне две первые строки противопоставлены двум последующим строкам, тогда как на уровне фонетики и графики, в силу того, что кусоос «косы» рифмуется с трамвайёс «трамваи», они связаны друг с другом и составляют единое целое, также как город и деревня неразрывно связаны с судьбой лирического героя.
