Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Обоснование текста 22
ГЛАВА 2. Первая фраза. Первый фрагмент. Первая глава 56
ГЛАВА 3. Система персонажей. Аржгектоника 163
СПИСОК ОСНОВНОЙ ИСГОЛЬЗОВАШЮЙ ЛИТЕРАТУРЫ 265
Введение к работе
Смена литературных эпох проявляется не только в творческой судьбе авторов, стилей и жанров сегодняшего дня: одни медленно умирают или предаются забвению, другие зарождаются и набирают силу. Крупные перемены в литературном процессе (и во всей общественной жизни) затрагивают и литературу прошлого, изменяют тот угол зрения, под которым воспринимает ее читатель и исследователь; изменяют, в конечном счете, не только перспективу, но и содержание этого восприятия. Так, сегодня становится классикой то, что вчера еще было живой плотью литературной жизни. Если предыдущее поколение "открыло" серебряный век русской культуры, то мы, свидетели завершения советского этапа истории России и ее литературы, прочитываем заново произведения 20-х-30-х годов.
В ряду славных имен русской словесности тех лет особое место принадлежит Андрею Елатоновичу Платонову. Известно, что этот писатель при жизни не был избалован литературной критикой -чаще всего открыто тенденциозной, социологизированной и резко негативной по отношению к нему. Апеллируя в первую очередь к социальным взглядам писателя, стремясь вычленить его политическое кредо, критики игнорировали эстетическую уникальность платоновской прозы, ее народоведческий потенциал, ее верность коренным свойствам и ценностям национального духа. Хуже того, с начала 30-х годов и до самой смерти художника на его имя и творения было наложено почти непреодолимое идеологическое табу.
"Второе рождение" Платонова связывают с переизданием части произведений писателя в конце 50-х - начале 60-х годов [13. Сейчас совершенно ясно, что тексты, приведшие тогда к читателю, составляли лишь вершину того айсберга, которым было долгие годы платоновское наследие. Представление об истинных масштабах таланта Андрея Платонова дало нам лишь знакомство с наиболее значительными образцами его прозы, совершившееся и совершающееся в последние годы. Конец 80-х - начало 90-х - время, когда читателям и исследователям в России стали доступны романы "Чевенгур" и "Счастливая Москва", повести "Котлован" и "Ювенильное море", пьесы "14 красных избушек" и "Шарманка", киносценарии "Воодушевление" и "машинист", десятки статей и рассказов, письма, записные книжки и черновые подготовительные материалы писателя 121; это время подлинного "третьего рождения" Платонова.
Развитие платоноведения на родине писателя и за рубежом в значительной степени определялось теми жизненными обстоятельствами (и не в последнюю очередь - цензурными условиями), той общественной атмосферой, в которой приходилось работать исследователям. Вот как характеризовал ситуацию, связанную с изучением творчества писателя на Западе и в СССР в 70-х - начале 80-х годов, М. Геллер: "Парадокс Платонова заключается в том, что западный исследователь имеет возможность знакомиться с опубликованными на Западе книгами, писателя, которые запрещены у него на родине, но не имеет доступа к архивам, к рукописям, к письмам. Советский исследователь, даже получивший возможность работы в платоновском архиве, не может писать о произведениях, публикация которых не разрешена" С33. Изучение творчества Платонова в СССР носило долгие годы оттенок некой "интеллектуальной фронды"; напомним, хотя бы, о вечере памяти Андрея Платонова в Доме литераторов им. А. Фадеева в Москве 31 января 1968 года, который завершился громким "политическим" скандалом С 43. Советские Платонове-ды вынуждены были действовать "в рамках дозволенного", должны были не столько определять своеобразие облика Платонова-художника, сколько доказывать, что он такой же, как все - советский писатель, адепт соцреализма, почему-то непонятый современниками, имевший отдельные заблуждения и счастливо он них избавившийся.
"Эра гласности и перестройки" принесла с собой перекос противоположного свойства; зачисление Платонова по ведомству "диссидентской" литературы, публицистическое спрямление, а зачастую и прямое извращение мысли писателя, сведение его позиции к социальной критике "сталинизма", "коллективизации" и т. п. С сожалением приходится констатировать, что значительная часть работ о творчестве А. йиатонова, появившихся в 1986-1989 годах, написана на злобу дня, а не с целью постичь художественное наследие этого великого мастера слова. Многие интерпретаторы Платонова раскрывают в своих сочинениях не сущность выраженного в произведениях писателя уникального взгляда на мир, а, скорее, собственные представления о писателе, его эпохе, о жизни вообще. Так, В. Е Турбин, рассуждая о повести "Ювенильное море", договаривается до пророчеств на тему "что писал бы Платонов, доживи он до 80-х годов", и утверждает, что это был бы "эпос перестройки", посвященный "индивидуально-кооперативному кафе или мастерской по ремонту автомобилей"; в этой же статье на площади трех журнальных страниц критик попеременно предлагает целый ряд ничем не подкрепленных и ни к чему не обязывающих определений жанра повести: сказка; былина; гомеровский эпос; газетная хроника [53.
Корпус отечественной литературы о Платонове уже достаточно велик (более 700 названий за 1958-1992 годы); существуют итоговые обзоры прижизненной литературной критики С63, работ современных исследователей С 73. Подлинно научное изучение платоновского наследия началось с появления в 1967 году статьи "Анд - б рей Платонов", принадлежавши перу Л. А. Шубина С83 - ученого, для которого изучение художественного мира Платонова стало делом всей жизни, Дав самый общий обзор творчества Платонова, Л. А. Шубин первым поставил задачу его эететико-философского осмысления, сформулировал необходимость его исторического осознания С9]. В 1969 году была защищена первая диссертация о творчестве Платонова СЮ], а через год вышел в свет сборник статей Воронежского университета "Творчество А.Платонова" СИЗ, посвященный отдельным сторонам его литературной деятельности.
В дальнейшем изучение творчества писателя развивалось в самых различных направлениях. Появились работы научно-биографического характера, имеющие своей целью воссоздание личного и творческого пути Платонова: монография британской исследовательницы М. Джордан "Андрей Платонов" (1973), труд В. А. Чалмаева "Андрей Платонов" (1978, 1984, 1989), от издания к изданию все более увеличивающийся в объеме, но не подверженный никаким коцептуаль-ным переменам; два издания книги В. В. Васильева "Андрей Платонов; Очерк жизни и творчества" (1982, 1990); наиболее масштабное как по охвату материала, так и по глубине его освоения исследование М. Геллера (Париж) "Андрей Едатонов в поисках счастья" (1982); монография поляков В. и Р. Сливовских "Андрей Платонов" (1983); очерк О. А. Кузьменко "Андрей Платонов: Призвание и судьба" (1991) С123. Особый интерес исследователей вызывают философско-эстетические воззрения А. Платонова; проблемам их выявления и анализа посвящены книги Е Г. Полтавцевой, Е ML Малыгиной, JL Е Фоменко, англичанки Э. Тески Е133. По своему масштабу, глубине и много-аспектности анализа близки к монографіям циклы статей Е. Толстой-Оегал С143, ЕВ. Корниенко С153, Т. Лангерака С163. Несколько монографий появилось в США С173; в основном это диссертации, опубликованные малым тиражом в университетских издательствах и даже сегодня труднодоступные в России. На родине писателя с 1969 по 1992 год защищено 20 кандидатских и 2 докторских диссертации по творчеству Платонова Наконец, совсем недавно Воронежский университет выпустил в свет второй "платоновский" сборник исследований и материалов [183,
Особый интерес представляют работы, в центре которых - вопросы языка и стиля А. Платонова, та тесная взаимосвязь между философией и словом, которой отмечены все произведения писателя. Первым исследователем, обратившим внимание на особенности платоновского языка, был Л. Я. Боровой, который еще в 1966 году отметил заключенное в слове Платонова сопряжение двух противоположных начал - тех, что назовут позже "конкретным" и "отвлеченным", "бытовым" и "бытийственным" [193. Начало изучению конкретных приемов сопряжения этих начал в философичной прозе Платонова положила статья В. А.Свительского [203. О способах обобщения, существующих в платоновском языке и связанных с принадлежностью разнородных явлений одному "вещественно-невещественному" плану, который воплощен в архаичной метафоре-метаморфозе» рассуждает С. Г. Бочаров С 213. Наиболее глубоко эта тема разрабатывается в статье Е. Толстой-Сегал "О связи низших уровней текста с высшими: (Проза Андрея Платонова)" [223. Через языковые особенности текста стремятся воссоздать платоновскую "художественную модель мира" Г. и А. Якушевы С 233.
"Нестандартность" художественной речи и форм повествования у А. Платонова явилась основой для постановки и разработки вопроса о платоновском сказе (Е. П. Корчагина, ЕШЙМОНЮК) [243. Отдельным вопросам языка писателя посвящены статьи В. Г. Смирновой, Л. Г. Бабенко, а Е. Джанаевой, В. С. Елистратова, П. Г. Пуетовойта и других исследователей [253.
В последние годы появилось несколько весьма содержательных работ молодых специалистов-языковедов, которые обращаются к платоновским текстам не только для того, чтобы выявить на таком "аномальном" материале возможности русского языка, но и для постижения художественного и философского смысла этих аномалий как нормы творчества писателя (И. М. Кобозева, Е&Лауфер, М. А. Дмитровская, КХ И. Левин) [ 263.
Обычно наследие А. Платонова представляется исследователям как некий континуум, единый текст, который писатель создавал на протяжении всей своей жизни (М. Геллер, Е М. Малыгина, Л. В. Ка-расев, С.Г.Семенова и др.) 1271. На эту черту современного пла-тоноведения указывает в своем обзоре В. А. Свительский: "До сих пор даже при разговоре о пути писателя преобладают суммарные характеристики, хотя писатель менялся, был разным на отдельных этапах своей духовной биографии" С 28]. Представление о целостности, нерасчлененности платоновского творчества находит, казалось бы, подтверждение в известных словах самого писателя: "мои идеалы однообразны и постоянны. Я не буду литератором, если буду излагать только свои неизменные идеи. Шня не станут читать. Я должен опошлять и варьировать свои мысли, чтобы получились приемлемые произведения" (1926 г., письмо жене) С29]. Отчасти подобный нераечлененный подход к наследию Еяатонова оправдан: действительно, в его произведениях заметно редкое постоянство ключевых тем и мотивов, повторяемость излюбленных персонажей и сюжетных коллизий. Однако за внешним сходством кроются важные внутренние различия. Каждое значительное произведение Пяатонова - особый художественный мир, который ждет своего внимательного исследователя. Стремление к решению общих проблем в ущерб конк - 9 -ретным прочтениям текста привело к тому» что лишь немногие произведения (рассказы) писателя стали объектом монографического многоаспектного анализа (А. К. Жолковский, О. А. Кузьменко, RE Левашова, Е. Толстая) С301. Относительная неразработанность историко-литературных представлений о конкретных текстах писателя привела» в частности, к тому, что мы до сих пор плохо себе представляем его творчество в диахроническом плане, так что знакомство с новыми, неизвестными прежде текстами писателя производит каждый раз шковый эффект, ломает всю устоявшуюся и принятую модель эволюции платоновского творчества.
Затрудняет (а в отношении анализа языка делает почти невозможной) работу исследователей и то, что мы до сих пор не имеем достоверных, соответствующих авторской воле текстов подавляющего большинства произведений А. Е Платонова. Поэтому заслуживает особенного внимания обширная работа по текстологической подготовке и изданию платоновских текстов, осуществленная В. А. Вериным, Е В. Корниенко, Т. Jtareраком, 0. Г. Ласунским, Е. Ю. Литвин, В. В. Эй-диновой и другими исследователями. Среди непрочитанных по-настоящему платоновских произведений - и "Котлован", текст которого известен читателям и литературоведам в искаженном виде.
Проблема прочтения и интерпретации повести "Котлован" занимает последние годы одно из важнейших мест среди проблем, связанных с изучением творческого наследия Андрея Платонова. Этому произведению посвящены главы отдельных монографий (В.В. Васильев, М. Геллер, Э. Тески, R А. Чалмаев) и целый ряд статей (Б. Г. Бобылев, Ю. КХ Булычев, Е. Е Гаврилова, Е А. Золотоноеов, А. Киселев - под псевдонимом А. Александров, Е И. Лэвин, 3. Шркштейн, Т. А. Никонова, А. И. Павловский, В. А. Свительский, Т. Сейфрид, 3. К. Тарланов, Е.Толстая-Сегал и др.). Исследователи рассматривали "Котлован" в контексте общественно-политической ситуаций еґо времени [313, пытались определить художественно-философскую концепцию произведения [323 и его жанровое своеобразие С 333, выявить особенности его поэтики С 343, установить его связи с иными философскими и эстетическими системами [353. Однако при всей широте подходов и разнообразии оценок, отразившихся в работах о "Котловане", их отличает один общий недостаток: они носят достаточно общий, приблизительный характер, зачастую основаны скорее на субъективных мнениях интерпретаторов, чем на аргументированных литературоведческих суждениях. Еще предстоит провести целостный анализ повести, выверить и прокомментировать ее текст, раскрыть заложенные в нем тайны платоновского художественного языка. Этим обстоятельством обуславливается актуальность предлагаемого диссертационного сочинения.
Цел» диссертации состоит в том, чтобы подойти к изучению авторской позиции, воплощенной в повести "Котлован" (план содержания) , с точки зрения принципов и приемов поэтики произведения (план выражения). Для достижения указанной цели необходимо было решить две практические задач» 1) провести текстологический анализ и установить основной авторский текст произведения; 2) осуществить целостный многоаспектный анализ этого текста, исследовать, как организован платоновский текст на разных уровнях и какими способами выражено в нем идейно-эмоциональное содержание.
Краткий обзор проблем текстологии "Котлована" и обоснование текста повести, избираемого нами для дальнейшего анализа, составляют содержание первой главы. Вторая глава представляет собой попытку подробного и многоаспектного анализа одного относительно замкнутого и наиболее репревентативного фрагмента произведения. В качестве такого фрагмента избрано начало по - 11 вести. Первая фраза» первый фрагмент, первая глава - зачин произведения. Как и всякое первое впечатление» он воспринимается читателем с особенным вниманием. Начало произведения, наряду с его объемом, заглавием и авторским определением его жанра формирует у читателя определенные ожидания, которые при дальнейшем знакомстве с вещью подтвердятся или - что случается чаще и обычно прямо предусматривается автором - будут опровергнуты. Наконец, зачин открывает собственно текстовую разработку и позволяет судить» какими художественными средствами пользуется автор для выражения необходимых ему идейно-эмоциональных значений. Таким образом» цель второй главы - выявление художественных способов выражения авторской позиции, используемых Платоновым на микро-текстуальном уровне, в их содержательности и иерархической взаимосвязи. В третьей, заключительной главе диссертации мы обратились к структуре целого и попытались показать, как выражена авторская позиция художника на макротекстуашмом уровне, через систему персонажей и архитектонику повести.
Обоснование текста
Теш нашей работы не предполагает решения собственно текстологических задач. Причиной обращения к автографам повести в ходе настоящего исследования послужило стремление установить степень аутентичности опубликованного текста "Котлована", чтобы при анализе опираться на достоверный материал и по возможности избежать ошибочных выводов и спекулятивных построений, основанных на привнесенных, не принадлежащих автору и не авторизованных изменениях текста любого рода.
Как известно, мы до сих пор не имеем канонических текетов подавляющего большинства произведений А. Е Платонова, Большое количество искажений, лакун» вначительная цензурная и редакторская правка - вот характерные черты их существующих изданий, не изжитые и поныне. ЕВ.Корниенко» автор первой диссертации, посвященной текстологии Платонова, отмечает, что "тексты,,. , которыми оперируют историки литературы и филологи, не выдерживают элементарной критики" [21. из крупных прозаических вещей Платонова изданы текстологически грамотно, в авторской редакции пока лишь повесть "Сокровенный человек" [33, неоконченный роман "Счастли - 23 -вая Москва" [43 и первая редакция "Города Градова" 53. Размыш-ляя о проблемах современного Платоноведения, один из отечественных специалистов по творчеству писателя заметил: "Страшно вымолвить, но не исключено» что весь мир читает "Чевенгур" и "Котлован" в не окончательной, промежуточной или неполной и изуродованной редакции, по случайному изводу" С63. К сожалению, это горькое предположение соответствует истине: одно из непрочитанных еще по-настоящему платоновских произведений - повесть "Котлован" С 73.
Не углубляясь в рассмотрение теоретических проблем текстологии, отметим, что мы не ставим перед собой задачи полного изучения истории текста "Котлована". Подобную задачу выдвигает в качестве основной и обязательной для любого текстологического исследования Д. С. Лихачев: опираясь на материал средневековой литературы, он отрицает идею единственности основного текста произведения [ 83. Мы принимаем точку зрения С, А. Рейеера, считающего, что применительно к новой литературе "первая задача текстологии - установление точного текста произведения" С93. Вот как определяет задачи, стоящие перед текстологом при работе с произведением, изданный текст которого неудовлетворителен, Б. Е Эйхенбаум: "... преаде всего необходимо, чтобы рукописный текст в целом совпадал с печатным, т.е. чтобы сличаемая с печатным текстом рукопись не относилась к предварительной, черновой стадии работы. Если такая рукопись есть, текстолог обязан изучить ее с точки зрения тех возможностей, которые содержатся в ней для восстановления подлинного авторского текста. Кроме вопроса о цензурных купюрах или искажениях изучение рукописи может привести к обнаружению другого рода искажений - не цензурного, а технического происхождения, появившися в процессе переписки, набо - 24 -pa, верстки и т.д. ... Нельзя думать, что такого рода "разночтения" представляют собой непременно результат авторской правки и что печатный текст надо оставлять неприкосновенным, а эти разночтения заносить в авторские "варианты" [10; выделено автором].
Как известно, повесть "Котлован" не была издана при жизни А. Платонова. Ее публикация состоялась совсем недавно: в начале 1970-х годов за рубежом, во второй половине 1980-х - в Советском Союзе. Отсутствие прижизненных изданий придает особое значение изучению сохранившихся автографов произведения. Окончательное установление основного ("канонического") текста произведения возможно лишь на основе привлечения всех его автографов, тщательного их сличения, выявления всех разночтений, объединения их в редакции (или ряды связанных вариантов) и мотивированного выбора одной из них. В отношении текста "Котлована" мы сегодня лишены такой возможности. Нам известно, что сущ&етвовало по крайней мере 5 автографов повести: черновая рукопись и 4 экземпляра машинописи (на это указывает авторская помета на первом листе рукописи, адресованная машинистке). В Рукописном отделе ИМИ хранятся рукопись [Ц] и один экземпляр машинописи повести, содержащий обильную авторскую правку [12; далее - "машинопись МРЛИ"]. Еще один экземпляр машинописи находится в ЦГАЛИ 13; далее - "машинопись ЦТАЛРГЗ; он также содержит значительную правку, о которой можно судить по существующим изданиям повести -ибо именно этот экземпляр был их единственной основой (подробнее см. раздел 1.2.4). Местонахождение остаяьных двух экземпляров точно не известно; один из них предположительно хранится в архиве семьи писателя, другой - посылался автором в харьковское отделение издательства "Пролетарий" С14], дальнейшая же его судьба
-неизвестна. Шт также никаких сведений о других авторизованных машинописных перепечатках текста повести, если таковые предпринимались. Более ранним этапам творческой истории "Котлована" -произведениям и очеркам, легшим в основу замысла повести -посвящен раздел диссертации ЕВ.Корниенко [153.
Таким образом, задачи текстологической части нашего исследования следующие:
- выяснить, каковы отношения между доступными нам автографами повести;
- предложить на основе их сличения такое прочтение ее текста, которое в наибольшей степени соответствовало бы творческой воле автора, насколько о ней позволяет судить настоящий материал -т.е. попытаться восстановить основной текст произведения;
- проверить, насколько соответствует ему и в чем его искатет текст, принятый в существующих изданиях "Котлована".
Первая фраза. Первый фрагмент. Первая глава
С лингвистической точки зрения это сочетание - факт окказиональной реализации конструкции "в день N-летия чего-либо": Платонов в данном случае реализует грамматическую возможность построения реально неупотребимого сочетания. Однако писатель не просто заполняет пустующую в общепринятом язьке синтаксическую "нишу". Создаваемое им выражение воспринимается на фоне общего смысла модели "в день N-летия чего-либо": годовщина события, стороннего по отношению к грамматическому субъекту высказывания, в котором эта модель употреблена, в данном случае - к Вощеву С23. "Личная жизнь", таким образом, получает здесь оттенок чего-то внешнего по отношению к Вощеву, как бы противополагаясь той жизни, которой он живет на самом деле. Заметим, что автором полностью снимается значение устойчивого сочетания "личная жизнь" - частная, интимная сторона существования человека . С другой стороны, употребление прилагательного личный в роли определения в рассматриваемой конструкции избыточно - достаточно притяжательного местоимения: "в день тридцатилетия своей жизни"; что, впрочем, также избыточно само по себе. Все это говорит о том, что автор с помощью чисто языковых средств строит собственное понятие "личной жизни". Попробуем понять, каково его содержание.
Языковое значение самого слова жизнь, из которого исходит в данном случае Андрей Платонов - состояние особи, существование отдельной личности С 33. Поэтому атрибут "личная" здесь избыточен: эта жизнь только личной и может быть, йиатонов, вводя определение личная, подчеркнуто выделяет данную семантическую характеристику. (Этим, в частности, отменяется указанное выше устойчивое значение сочетания "личная жизнь", которое основано на другом значении слова жизнь - деятельность ... человека во всей совокупности ее проявленій» или в ее отдельных проявлениях.. , С 4]), "Ачная жизнь" Вощева - его существование в условиях земного быта - оказывается отдельным от жизни других людей: как от общего их совместного существования, так и от личного существования любого и каждого из них. В житейском смысле между героем и окружающим миром людей пролегает пропасть. Социальная неприкаянность ІЬщева и личное его одиночество станут в повести не только важными чертами образа этого героя» но и сущностной характеристикой самого мира, в котором отнюдь не только один Вощев окажется отделен от "общего темпа труда" и "энтузиазма масс" в их едином движении.
"Личной жизни", как человеку, исполняется 30 лет - Вощев же воспринимает это событие словно бы совершенно отстраненно С 53. Во внутреннем мирочувствовании героя трагически разделены "личная жизнь" как категория быта и то высшее бытие, которое пока никак не определено, но, как мы узнаем дальше, составляет для него единственную подлинную ценность. Путем чисто языковой акцентуации создается предощущение разомкнутости сознания Вошэва за пределы собственной личности (на общество? в бытийную бесконечность? - пока не ясно). И это впечатление в рамках той же первой фразы получает подтверждение и развитие.
Последнее слово фразы - существование - есть лексически варьированный повтор мотива "жизнь" (повтор онтологического мотива во веем объеме понятия, а не конкретного аспекта его, уже наметившегося в .авторской разработке), который замыкает всю фра-зу в кольцо. Как же формирует авторская диалектика двух этих понятий - "существования", "своего" для Вощева, и "личной шзни", которая от него отдельна - наши первые впечатления об отношении героя к штж в целом? Ответ дан в самом тексте; вторая, большая -часть фразы, следующая за рассмотренным нами обстоятельственно-временным оборотом, сообщает о событиях материального мира, описывает уровень быта, не релевантный для бытийного мироощущения Вощэва, которому и "личная жизнь" чужда, но необходимый для того, чтобы он продолжал быть на земле. Это - "существование", для которого Вощев "добывает средства", его материально-предметный уровень.
Мы видим, как уже в первой фразе повести писатель начинает художественно-языковую разработку философской категории жизни, намечая выделение в объеме понятия бытийного и бытового аспектов, с одной стороны, и "отдельного и общего существования" - с другой. Судить о характере и смысле этой разработки можно будет только впоследствии, но ее направление намечено уже здесь.
Система персонажей. Аржгектоника
Давно замечено, что Андрей Платонов почти никогда не дает своим героям случайных имен. Шимание читателей привлекает их необычность (часто - нарочитая "сделанность") и выразительность (очень редко, однако, допускающая однозначность интерпретации), внимание исследователей - место этих имен в поэтике писателя, та художественная роль, которую они играют в выражении идейно-эмоционального содержания его произведений. Существуют работы, специально посвященные этой проблеме: раздел "Семантическая структура имени собственного" в исследований Е. Толстой-Сегал об уровнях текста в прозе Платонова [ 2; автор рассматривает не только имена персонажи,- но и топонимы] и более поздняя статья К Ристе-ра "Имя персонажа у А. Платонова" об антропонимах в романе "Чевенгур" 33. В поисках ответа на вопрос, каким именно образом имя героя используется Платоновым для создания общего смысла художественного текста, названные авторы приходят к выводам, которые во многом противоположны друг другу.
Толстая-Сегал, указывая на "особый статус имени собственного как одновременно слова и элемента сюшта" С 43, признает имя, данное персона автором, важнейшим содержатель яым элементом его характеристики. Анализируя обширный материал, она последовательно выявляет в каждом из рассматриваемых платоновских имен "смыслы, релевантные для высших уровней [текста -А.Х.З например, скшетного, идеологического" С53, и показывает, как ярко в этих минимальных по протяженности и в то же время максимально независимых от контекста единицах текста проявляются общие принципы авторской поэтики, центральные для всей прозы Платонова на веех уровнях; "мерцание многих смыслов, не отменяю-ізщх друг друга, ассоциация этих смыслов с противоречащими понятиями, вплоть до ядерных семантических оппозиций, либо с целым "веером значений" [63.
Задача, которую ставит перед собой Вишня Ристер, ограничивается рассмотрением имен действующих лиц романа "Чевенгур". Исследователь приходит к выводу, что Шатонов - писатель, создающий "новый роман XX века" - отказывается от реалистической романной традиции и вообще не дает своим героям индивидуальной содержательной характеристики. "При помощи "отрицательной характе-ризации" [А. Платонов - А. X 3 лишает персонаж какой бы то ни было индивидуальной участи, она сводится к участи идеи" [?, разрядка автораЗ. Потому и имя персонажа (по мысли Ристера -знак, лишенный собственного денотата) не принимает непосредственного участия в его характернзации: "имена лишь на первый взгляд делают персонажи романа дискретными, так как раз-поименованные персонажи сводятся к общему персонажу/модели, и поэтому разные имена/обозначающие соотносятся с некоторым общим обозначаемым, совместным для модели и группы, придершвающзйея определенного мировоззрения" С83.
В литературе о Платонове указывалось, что писатель с помощью особого семантического насыщения своего художественного языка создает специальные условия "для восприятия литературности текста" читателем С93; отмечалась близость его текста к стихотворному: "Прозе Платонова присуща свойство, аналогичное "тесноте стихового ряда": семантическое взаимодействие в ней сильнее, чем в традиционной прозе и близко к тому, что Тынянов обосновал в качестве основного закона стиховой семантики" С103. Естественно, что в случае подобной "стихотворной" организации текста качественно возрастает значение каждого элемента его состава, способного нести смысл - ассоциативного пласта семантики не только лексических единиц и синтаксических структур, но и его фонетического строя СИЗ, особенно в таких узлах характеристики персонажа, каким является имя (ср. двойную роль имени собственного как знака). Эти соображения указывают на необходимость тщтель-ного анализа содержательной стороны номинации у Платонова.
С другой стороны, имя в "Котловане" играет совершенно особую роль в характеристике персонажа. Андрей Шатенов, как отмечалось выю (глава II), довольно редко дает описание внешности своих героев, место традиционного портрета в структуре персонажа занимает у него превращенная в символ портретная деталь: у Козлова - "мутное однообразное лицо, обросшее по окружности редкими волосами" (15 ил., 19); у Чиклина - "маленькая каменистая голова, густо обросшая волосами" (Прил., 38), у безымянного мужика -глаза "хуторского, желтого цвета" (Прил., 46), у Елисея - "громадное, опухшее от ветра и горя" голое тело (Прил., 61) и т.д. Платоновские персонажи получают интересную речевую характеристику, однако ее нюансировка проявляется при более глубоком зна - 166 комстве е текстом; поначалу же скрытые в ней смыслы подавляется тем общим ошеломляющим впечатлением, которое производит на читателя "аномальный" язык Гйатонова. Речевая характеристика каждого персонажа существует как вариант ярко оригинального языка писателя, черты которого несет на себе весь текст произведения в целом. Герои Платонова почти всегда не вольны и в развитии еютта, как бы незаинтересованы в собственном существовании и действуют "автоматически". Перед читателем отнюдь не сразу раскрывается внутренняя логика их поведения, то стремление каждого к собственной правде или всеобщей истине, которое направляет их к решению в первую очередь "главных вопросов" жизни. Потому совершаемые ими поступки довольно редко отвечают тем ожиданиям и представлениям читателя, которые подсказывает ему литературная традиция или собственный житейский опыт. В таких условиях в характеристике персонажа особенно важную роль играет его имя.
