Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Творчество А. Платонова как предмет исследования 11
1.1. История исследования и проблемы изучения творчества А. Платонова 11
1.1.1. Судьба произведений А. Платонова в советском литературоведении 11
1.1.2. Начало научного изучения наследия А. Платонова 14
1.1.3. Платонововедение на современном этапе 18
1.1.4. «Котлован» - вершина платоновского стиля 20
1.2. Изучение языка произведений А. Платонова 24
1.2.1. Основные проблемы, выделяемые при изучении стиля А. Платонова 32
1) Рассмотрение языка А. Платонова с точки зрения общеязыковой нормы 32
2) Эволюция языка А. Платонова 34
3) Цели, которые преследовал А. Платонов при создании своего необычного стиля 37
1.2.2. Некоторые черты платоновского языка 40
1) Свернутые конструкции в языке произведений А. Платонова 40
2) Избыточные конструкции в языке А. Платонова 42
3) Соотношение стиля прозы А. Платонова с языком поэзии 44
4) Язык автора и героев в произведениях А. Платонова 45
Глава 2. Свернутые и избыточные словосочетания в повести А. Платонова «Котлован» 48
2.1. Свернутые словосочетания 49
2.1.1. Стяжения 50
2.1.2. Наложения 102
2.1.3. Пропуски 111
2.2. Избыточные словосочетания 118
2.2.1. Введение избыточного пресуппозитивного компонента 119
2.2.2. Перифразы 135
Глава 3. Суггестивные функции свернутых и избыточных словосочетаний 153
3.1. Эффект семантической перегруженности текста повести «Котлован» 153
3.2. Асимметрия правого и левого полушарий головного мозга и ее роль в творческой деятельности человека 158
3.3. Роль адресата в смыслообразовании платоновского текста 164
3.4. Влияние сложного платоновского текста на читательское восприятие 172
Заключение 180
Библиографический список 185
Приложение 212
- Судьба произведений А. Платонова в советском литературоведении
- Стяжения
- Введение избыточного пресуппозитивного компонента
- Влияние сложного платоновского текста на читательское восприятие
Введение к работе
Реферируемая диссертационная работа посвящена изучению суггестивных1 функций избыточных и свернутых словосочетаний в повести Андрея Платонова «Котлован».
Андрей Платонович Платонов (Климентов) (1899—1951) — один из самых сложных и необычных писателей не только русской, но и мировой литературы XX века Его личность и творчество до сих пор хранят множество загадок и легенд. До настоящего времени не существует полного собрания сочинений писателя, не все его рукописи расшифрованы и изучены, нет научной биографии, не определены его философские, эстетические и политические взгляды. Но самой большой загадкой А. Платонова является его самобытный стиль.
В платонововедении явственно ощущается перевес литературоведческих работ (например, С. Бочарова, В. Васильева, В. Чалмаева, В. Свительского, Л. Шубина, Н. Великой, Н. Малыгиной, Н Полтавце-вой, Е Яблокова, Э. Маркштайн и др.) над исследованиями языка и стиля писателя. Немалую роль в этом сыграло то, что в России только с конца 80-х годов была начата публикация основных произведений писателя, где особенности его языка проявлены наиболее ярко, а текстологическая работа по восстановлению канонического авторского текста идет до сих пор (например, исследования Н. Корниенко, В. Вьюгина, А. Харитонова).
Однако в последнее время активно и плодотворно разрабатывается раздел платонововедения, посвященный проблемам стиля писателя. В числе отечественных и зарубежных исследователей языка А. Платонова надо назвать Л. Борового, Е. Толстую-Сегал, Ю. Левина, М. Дмитровскую, М. Вознесенскую, Д. Колесову, М. Михеева, О. Меерсон и др. Изучение языка идет от общих замечаний о стиле писателя к детальному анализу его текстов на разных уровнях: лексическом, грамматическом, текстовом. При этом исследователи обращают
1 Традиционно под суггестивностью (от лат suggestio — внушение, намек, подсказывание) имеется в виду «активное воздействие на воображение, эмоции, подсознание читателя посредством отдаленных тематических, образных, ритмических, звуковых ассоциаций» (Большой энциклопедический словарь / Под ред А М Прохорова — М Норинт, 1999 — С 1160) В данной работе суггестивность литературного произведения понимается как «способность внушать, передавать читателю то или иное состояние, захватывать его определенными эмоциями и раздумьями, вызывать у него в душе такой отклик, который он воспринимает как своеобразное зеркало внутреннего мира автора» (И М Дубровина)
внимание не столько на формальные особенности необычного языка писателя, сколько на его семантику (например, работы М. Шимонюк, Т. Сейфрида, М. Вознесенской, Т. Радбиля и др.).
В настоящее время творческое наследие писателя широко изучается как в отечественной науке, так и за рубежом. Но несмотря на огромные достижения платонововедов, художественный мир писателя так и остается до конца не исследованным. Предлагаемая работа — вклад в общие усилия по необходимости перейти на новый уровень в изучении платоновских текстов и привлечь для анализа его произведений достижения психологии и психолингвистики.
Объектом данной работы является язык повести А. Платонова «Котлован».
Предметом — избыточные и свернутые словосочетания.
Материалом послужило академическое издание повести А Платонова «Котлован», подготовленное сотрудниками ИР ЛИ (Пушкинский дом) РАН в 2000 году и являющееся на сегодняшний день наиболее достоверным авторским вариантом текста.
Актуальность исследования обусловлена тем, что предлагаемая работа выполнена в рамках современной антропологической лингвистической парадигмы и отражает новые подходы к языку художественного произведения, использующие психолингвистические инструменты
В настоящее время, когда наследие А Платонова почти полностью открыто и доступно для изучения, когда на первый план выходят проблемы мировоззрения, а не политические взгляды писателя, становится необходимым планомерное исследование специфики платоновского стиля. Важной для современного платонововедения остается также задача выявления целей создания такого необычного дискурса и изучение его влияния на читательское восприятие. Эту проблему затрагивают в своих исследованиях О. Меерсон, Т. Торопова, М. Михеев и нек. др.
Новизна исследования Затрудненность прочтения платоновских произведений во многом определяется их синтаксическими особенностями, в частности избыточностью и свернутостью конструкций, которые проявляются на всех уровнях текста А. Платонова — от словосочетания до сложного синтаксического целого Эти приемы так или иначе отмечали многие исследователи стиля писателя (например, М. Михеев, Д. Колесова, В. Вьюгин, В. Елистратов, В. Буйлов и др.), но их классификация и анализ не были представлены в научной лите-
ратуре. В данной работе избыточность и свернутость конструкций рассматриваются на уровне словосочетаний, так как именно словосочетания у А. Платонова являются областью «наиболее активного проявления авторской функциональной значимости» (Н. Джанаева), а также даются их классификация и анализ.
Выделяя случаи избыточности и свернутости в языке А. Платонова, исследователи, как правило, обращаются к нескольким произведениям. Однако до сих пор не было представлено анализа этих приемов на примере одного произведения. В данном исследовании анализируются случаи свернутости и избыточности в одном произведении. Это позволяет сделать выводы о том, что указанные противоположные явления оказываются парадоксальным образом схожи по своей функции, они преследуют одну и ту же цель, хотя и разными способами
В реферируемой диссертации разрабатывается подход, использующий достижения психологии и психолингвистики, который позволяет выявить цели создания необычного платоновского языка путем определения функций избыточных и свернутых словосочетаний, создание которых позволяет автору особым образом организовывать читательское восприятие.
Цель исследования — выявление суггестивных функций избыточных и свернутых словосочетаний в повести А. Платонова «Котлован».
Задачи исследования:
Выделение, классификация и анализ свернутых словосочетаний в повести
Выделение, классификация и анализ избыточных словосочетаний в повести.
Анализ эффекта семантической перегруженности текста повести, который создается за счет избыточных и свернутых словосочетаний.
4. Выявление суггестивных функций сложного платоновского текста.
В ходе работы были использованы следующие методы: контексту
ального и компонентного анализа, истолкования (герменевтический),
научной интуиции (или интроспекции, самонаблюдения) (его выделя
ют Л. Щерба, А. Вежбицкая, Р. Фрумкина, В. Белянин и др.).
При исследовании применялись методические приемы: сплошной выборки, а также специально используемые для исследования языка А. Платонова-
«точки зрения редакторской правки» (его предложил Э. Найман) (используется для выявления избыточности платоновского текста, порождающей желание редактировать и сокращать, по словам Э. Наймана, «в целях утопической гармоничности»);
«предположения» (выделил М. Михеев) (под «предположением» М. Михеев предлагает понимать «отрезок смысла, способный служить законченным целым при толковании отдельного места текста, и представляющий собой стандартный языковой оборот»).
Теоретическая значимость работы обусловлена тем, что в данном исследовании рассматриваются избыточность и свернутость конструкций в текстах А. Платонова в соотношении с подобными явлениями в русском языке. Предложенный в работе подход открывает новые перспективы синтеза традиционного лингвистического исследования с достижениями психолингвистики и психологии
Практическая ценность заключается в том, что результаты исследования могут быть использованы: 1) в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных как языку А. Платонова, так и художественной речи в целом, а также психолингвистике; 2) при изучении синтаксиса словосочетания; 3) в качестве материала для комментариев к повести А. Платонова «Котлован», так как анализ избыточных и свернутых словосочетаний включает в себя обращение ко всему тексту повести, а также к основным категориям мировоззрения писателя; 4) в качестве справочных материалов при переводе произведений А. Платонова на иностранные языки.
Положения, выносимые на защиту:
Избыточные и свернутые словосочетания являются характерной особенностью языка повести «Котлован».
Свернутые словосочетания (стяжения, наложения, пропуски) за счет порождения множества ассоциаций при их восприятии приводят к семантической неоднозначности текста, что выявляется посредством их трансформации и анализа
Избыточные словосочетания (введение пресуппозитивного компонента и перифразы) ведут к избыточному выражению мысли и вносят смысловую перегруженность в текст.
Избыточные и свернутые словосочетания оказываются парадоксальным образом схожи в языке А. Платонова и выступают как две стороны одного явления: они создают эффект семантической перегруженности, порождают многозначность текста и затрудняют его восприятие.
5. Семантически перегруженный текст повести «Котлован» особым образом организует читательское восприятие: апеллирует к чувствам, интуиции и подсознанию адресата, что позволяет автору наиболее полно донести свои философские идеи до читателя. Апробация исследования. Основные положения диссертации обсуждались на научных конференциях «Россия — Восток — Запад. Проблемы межкультурной коммуникации» (Владивосток, 16 апреля 2003 г), «Лингвистика в XXI веке» (Владивосток, 19—20 октября 2004 г.), «Лихачевские чтения», посвященные 100-летию со дня рождения академика Д. С. Лихачева (Владивосток, 28 ноября 2006 г.); на аспирантском семинаре (Владивосток, май 2003 г ) и отражены в 5 опубликованных работах
Структура диссертации отражает внутреннюю логику исследования. Работа состоит из Введения, трех глав, Заключения, Библиографического списка, Приложения.
Судьба произведений А. Платонова в советском литературоведении
Критическая литература по творчеству А. Платонова появилась уже в 1920-е годы, так как почти каждая публикация его произведений сопровождалась откликами в периодической печати. Сначала его заметили воронежские критики [Келлер 1994: 160]. Первая книга писателя (поэтический сборник «Голубая глубина» (1922)) была отмечена в столичных литературных кругах: В. Брюсов в своей рецензии высказался о молодом поэте весьма одобрительно, хотя и упрекал его в «подражательности», в частности, символистам [Шубина 1994: 146]. Возможно, в это же время имя А. Платонова стало известно В. Шкловскому, который впоследствии познакомился с ним в Воронеже и описал эту встречу в своей книге «Третья фабрика» [Шкловский 1994: 170].
В 1926 году А. Платонов переезжает в Москву, чтобы стать профессиональным литератором, у него один за другим выходят три сборника рассказов: «Епифанские шлюзы» (1927), «Сокровенный человек» (1928) и «Происхождение мастера» (1929). Особого интереса они у критиков не вызвали: за каждой публикацией следовали одна-две рецензии [см. Литература 1970: 231-240], среди которых интересен отзыв Н. Замошкина на книгу «Сокровенный человек» в журнале «Новый мир» (1928) [Замошкин 1928: 269-270].
После выхода рассказа «Усомнившийся Макар» в журнале «Октябрь» (1929) тон критики резко меняется. Это было связано, с одной стороны, с изменившейся культурно-политической обстановкой (ужесточившаяся борьба «рап-повцев» с «попутчиками», последовавший за ней разгром литературного объединения «Перевал» и разоблачение «воронщины» как «троцкистского крыла» в 1928-1929 гг.) и, с другой стороны, с подчеркнуто политизированной тематикой платоновских произведений конца 20-х - начала 30-х годов. Вышедшие в эти годы «Че-Че-О» (1928), «Государственный житель» (1929), «Усомнившийся Макар» (1929) и «Впрок» (1931) оцениваются рапповской критикой уже с чисто идеологических позиций: в них видится «реакционная классовая идеология», «попутничество второго призыва», «клевета» на социалистический строй, «пособничество кулачеству» и т. д. [см. Костов 2000: 27-28]. Среди самых неистовых гонителей А. Платонова в те годы были Л. Авербах, В. Стрельникова, В. Ермилов, Р. Мессер, А. Селивановский, А. Фадеев, И. Макарьев (см. [Литература 1970: 232-233]; о полемике А. Платонова с критикой см. [Андрей Платонов 1994а: 244-255]).
В 30-е годы тон критики оставался неизменным, за исключением реакции на публикацию рассказа «Бессмертие» (1936), о котором благожелательно отозвался В. Ставский, один из руководителей Союза писателей, увидевший в рассказе коренной перелом в творчестве А. Платонова, яркий образец новой литературы социалистического реализма [см. Корниенко 19946: 328].
Но уже через год в крупной статье А. Гурвича «Андрей Платонов», напечатанной в журнале «Красная новь» (1937), творчество А. Платонова оценивается как пример «религиозного, монашеского большевизма», «большевистского великомученичества», как «апофеоз одиночества и обреченности, совершенно несовместимых с социалистическим оптимизмом» [Гурвич 1994: 381-383]. Статья А. Гурвича - по сути, первый крупный анализ платоновского творчества: в ней рассматривается почти все опубликованное до того времени писателем. Основная идея статьи - доказать, что никакого качественного изменения в художественных взглядах писателя не произошло. По мнению критика, в творчестве писателя прослеживается «неразрывная порочная линия от «Сокровенного человека» до последних рассказов 30-х годов» [Там же: 383]. Вслед за А. Гур-вичем критика вновь обрушилась на А. Платонова за вышедший в 1937 году сборник «Река Потудань» [см. Андрей Платонов 1994а: 418-420; Иванова 1970: 173-192].
Далее нападки на писателя сливаются с разгромной кампанией вокруг журнала «Литературный критик», издававшего писателя [см. Корниенко 19946: 425-433]. Во главе этой кампании - В. Ермилов, нападавший на А. Платонова еще в конце 1920-х годов.
В годы войны оценки критиков расходятся: с одной стороны, они видят в платоновских рассказах о войне проявление патриотического духа народа, но, с другой стороны, обнаруживают и все прежние «пороки», то же «нагромождение странностей», как и раньше [см. Корниенко 1994а: 437-444].
В середине 1940-х годов А. Платонов создал два одноименных произведения - киносценарий и рассказ «Семья Иванова». Рассказ был опубликован в 1946 году в журнале «Новый мир», а после смерти писателя стал печататься под заглавием «Возвращение». Публикация «Семьи Иванова» стала поводом к очередной антиплатоновской компании, одним их факторов которой законо мерно считается та погромная атмосфера, что была порождена партийными по становлениями августа 1946 г. «О журналах «Звезда» и «Ленинград» и «О ре пертуарах драматических театров и мерах по его улучшению» [см. Яблоков 2005: 182]. Однако Е. Яблоков считает, что очередную волну нападок на А. Платонова обусловили не только эти постановления. Похожее название - «Се мья Ивановых» - принадлежало второй редакции пьесы А. Афиногенова «Ложь» (1932-1933). И. Сталин сначала одобрил замысел произведения, но на писанная пьеса вызвала его неудовольствие и была запрещена к постановке и печатанию, а сам автор подвергся критике и опале [Там же: 182-187]. Е Ябло ков полагает, что А. Платонов сознательно выбрал название для своего расска за, что «это был поступок преднамеренный и даже в известном смысле демон стративный» [Там же: 182].
Эти события послужили началом для новых разгромных кампаний. В 1947 году А. Фадеев в статье «Лживый и грязноватый рассказ А. Платонова», опубликованной в «Правде», и В. Ермилов в работе «Клеветнический рассказ А. Платонова» [Ермилов 1994: 467-474], напечатанной в «Литературной газе те», нападают на рассказ Платонова «Семья Иванова» и определяют тон крити ки по отношению к творчеству писателя вплоть до его смерти в 1951 году.
Стяжения
Под стяжением у А. Платонова мы понимаем прием, в результате которого первоначальная фраза «упрощается», стягивается в словосочетание, а от исходного замысла остаются лишь ключевые слова, по которым можно восстановить нужный смысл. При восприятии подобных стяжений в сознании читателя как бы разворачивается исходная фраза или несколько возможных.
В системе русского языка существует тенденция к таким упрощениям. Как отмечает Н. Шведова, в современном языке активно возникают новые ряды в результате образования словосочетаний, по значению и общей структуре дублирующих уже существующие образования сходного строения, но отличающихся от них более простым составом [Шведова 1966: 17]. Как правило, такие сочетания в упрощенном виде воспроизводят распространенный и всем понятный словесный штамп. Часто отношения между компонентами этих «упрощающих» новообразований кажутся синтаксически никак не мотивированными и непонятными (например, «стаж по найму» - из «стаж работы по найму»). Несмотря на внешнюю немотивированность связей, считает Н. Шведова, подобные соединения «понятны, так как за ними стоит конструкция, сохраняющаяся в языке как образование полного вида и воспринимающаяся как производящая» [Шведова 1966: 18], а «новые, более простые, словосочетания образуются путем переразложения связей между компонентами исходного словосочетания, в котором тенденция к переразложению заложена в самой форме» [Там же: 24]. Компоненты подобных упрощенных словосочетаний как бы вбирают в себя значение отсутствующего звена и тем самым семантически и функционально осложняются. При образовании сочетания путем упрощения более сложного образования остающиеся компоненты берут на себя никак не формализуемую дополнительную смысловую нагрузку (например, «помогать брату заниматься по арифметике - помогать брату по арифметике». Здесь на основное значение глагола «помогать» как бы накладывается значение отсутствующего глагола «заниматься» [Там же: 19]). Процесс образования новых, более простых, типов словосочетаний на основе более сложных структур путем переразложения связей между компонентами исходного сочетания отмечался уже в XVIII - XIX вв., но активизировался он позднее, в наше время, когда явления переразложения приняли массовый характер.
Н. Валгина рассматривает эти процессы, обращаясь к описанию предложных и беспредложных форм имени в роли определителей. Исследовательница говорит об их возникновении из более сложных синтаксических объединений, которые «родились, безусловно, в предложении» [Валгина 1991: 40]. Основным путем таких преобразований, она считает «пропуск внутреннего звена построения» (например, «письмо, присланное из Орла - письмо из Орла») [Там же].
Факты «упрощения» словосочетаний до одного слова Д. Шмелев рассматривает как семантические стяжения, отмечая разнообразие и многочисленность этих явлений в русском языке [Шмелев 1973: 180]. По мнению ученого, «слова с их значениями усваиваются новыми поколениями в основной своей массе не через толкования, ... а из непосредственной речевой практики, из речи, которая состоит именно из тех или иных объединений слов» [Там же: 188]. Это приводит к тому, что контекстно обусловленные оттенки значения данного слова обобщаются в сознании говорящих, становясь как бы элементом значения самого слова. Так. в тех случаях, когда «определяемое (в широком смысле) в известной речевой ситуации однозначно предполагает какое-то определение, последнее может быть опущено, причем оно как бы включается в семантику самого определяемого, становится элементом его значения» [Там же: 180]. Таким образом, стяжение становится решающим фактором изменения семантики слова, а также приводит к семантическим сдвигам.
В этом общеязыковом ключе происходит образование словосочетаний-стяжений у А. Платонова. Однако эти конструкции имеют некоторые особенности.
Так, Н. Шведова отмечает, что за упрощенными сочетаниями в языке всегда стоят образования полного вида, которые воспринимаются как производящие [Шведова 1966: 18]. У А. Платонова же стяжения, как правило, не мотивированы известными в языке конструкциями,
Почти все стянутые словосочетания в «Котловане» можно рассматривать, как свернутые предложения. То, что в необычных словосочетаниях А. Платонова присутствует потенциальная предикативность (о явлении потенциальной предикативности в языке см. [Вольф 1972; Гак 1976; Золотова 1976]), отмечают многие исследователи его стиля. Например, Д. Колесова говорит о «наличии «скрытой» предикации» в словосочетаниях типа «сырость обнаженных мест» [Колесова 1991: 95]; В. Елистратов об «имплицитной предикативности», которой обладают многие платоновские конструкции с родительным падежом [Елистратов 1993: 94]; Т. Радбиль о случаях «сворачивания пропозициональной структуры - номинализации предикативной конструкции, то есть представления предикативной единицы в виде слова или словосочетания» [Радбиль 2006: 140].
При восприятии платоновского текста читатель непроизвольно пытается дать нормативный эквивалент его странным сочетаниям, чтобы понять смысл фразы, который надо отыскать, «добыть», что требует определенного лингвистического усилия.
Для выявления смысла стяжений в данной работе предлагается их трансформировать. Например: «Каждое ли производство жизненного матерьяла дает добавочным продуктом душу в человека?» [33] . Стяжение «жизненный материал» мы предлагаем преобразовать таким образом: [материал, который нужен для жизни].
А. Платонов во многих случаях намеренно осложняет стяжения (также это отмечают М. Михеев [Михеев 2000а: 65] и Т. Радбиль [Радбиль 2006: 142]. Сначала сделаем несколько оговорок.
Часто даже после трансформации словосочетания-стяжения полученная фраза не дает полного объяснения, и приходится дополнительно пояснять ее смысл (для этого мы используем метаоператор то есть). Сложность в понимании таких конструкций заключается в том, что, даже развернув фразу в сложноподчиненное предложение, необходимо далее размышлять над ней.
- « ... его коричневые, скупо отверстые глаза наблюдали посторонний для них мир с жадностью обездоленности, с тоской скопившейся страсти ... » [24]. Это стяжение можно трансформировать так: [наблюдали жадно, так как он был обездолен, то есть лишен многих радостей, потому что был инвалидом].
- « ... пот слабости капал в глину с его мутного однообразного лица ... » [29]. Трансформация этого словосочетания не дает полного объяснения, и надо пояснять дополнительно: [с лица, которое было однообразным, то есть ничего не выражало ИЛИ было некрасивым].
- «Сафронов, любивший красоту жизни и вежливость ума, стоял с почтеньем к участи Вощева ... » [42]. Это стяжение трансформируется так: [вежливость, которая происходит от развитого ума, то есть интеллекта, начитанности, как у образованных людей].
- «Женщины ходили медленно, несмотря на свою молодость, - они, наверно, гуляли и ожидали звездного вечера; их ноги ступали с силой жадности, а телесные корпуса расширились и округлились, как резервуары будущего ... » [60]. Смысл словосочетания «резервуары будущего» раскрывается в предложении: [резервуары, в которых хранилось будущее, то есть дети].
- « ... было жарко, дул дневной ветер ... » [23]. Это стяжение может быть трансформировано следующим образом: [ветер, который бывает днем, то есть приносит жару, неосвежающий].
Иногда стяжения слабо выражены, и такие словосочетания не обязательно воспринимаются как необычные.
- «В увольнительном документе ему написали, что он устраняется с производства ... » [21]. То есть [в документе, который ему дали при увольнении].
- «Но счастье детской дружбы ... » [24]. То есть [счастье, которое доставляла детская дружба].
- « ... он теперь допускал возможность, что детство вырастет, радость сделается мыслью и будущий человек найдет себе покой в этом прочном доме ... » [29]. То есть [человек, который будет жить в будущем].
Введение избыточного пресуппозитивного компонента
Обычно в языке, как отмечает Е. Падучева, «в пресуппозитивную часть высказывания опускается то, «что само собой разумеется», что позволяет очевидным образом «разгрузить коммуникацию» [Падучева 1996: 237-238]. В дискурсе повести А. Платонова «Котлован», наоборот, часты случаи избыточной вербализации пресуппозитивного компонента смысла главного или зависимого слова в словосочетании.
Отдельно надо отметить, что многие случаи избыточной вербализации пресуппозитивного компонента на уровне словосочетания характеризуются тем, что распространяющее слово дублирует информацию, заключенную в главном слове. Другими словами, происходит «неоправданное смысловое дублирование» [Буйлов 1996: 325], что приводит к тавтологиям и плеоназмам.
- «Козлов и сам умел думать мысли, поэтому безмолвно отошел в высшую общеполезную жизнь» [48]. В этой фразе А. Платонов сочетает семантически близкие лексемы, что приводит к избыточности.
- «Вощев лежал в сухом напряжении сознательности и не знал, полезен ли он в мире или все без него благополучно обойдется?» [22]. Избыточность проявляется на уровне словосочетания «благополучно обойтись», где слово «благополучно» дублирует смысл, заключенный в главном «обойдется» (ср. в словаре: «Обойтись. 4. Закончиться благополучно, без неприятных последствий» [СОШ: 425]).
- «Активист стал записывать прибывшие с Вощевым вещи, организовав особую боковую графу, под названием «Перечень ликвидированного насмерть кулаком как классом пролетариата, согласно имущественно-выморочного остатка»» [99]. В самом значении слова «ликвидировать» уже имеется сема «уничтожить, прекратить существование».
То же в других примерах: « ... Тогда бия вернулся оттуда не полностью весь ... » [25]; «Уже тысячи былинок, корешков и мелких почвенных приютов усердной твари он уничтожил навсегда и работал в теснинах тоскливой глины» [29]; «Инженер обошел своим ежедневным обходом ... » [30]; «Он осмотрелся вокруг ... » [63]; « ... Чиклин пошел шагом за удалившейся телегой» [66].
В следующих примерах избыточным является распространяющее слово «глазами» при глаголах «глядеть» и «смотреть», так как другого органа для зрения у человека нет: « ... Ты бы глядел глазами куда-нибудь прочь ... » [25]. И то же самое в других примерах: « .. . а Вощев лежал навзничь и глядел глазами ... » [42]; «Он жил и глядел глазами лишь оттого, что имел документы середняка, и его сердце билось по закону» [69]; « ... а он будет один смотреть глазами во мрак над колхозом» [74].
Тавтологичность на семантическом уровне может быть усилена и на уровне формальном - за счет употребления в словосочетаниях однокоренных слов: «Только теперь он увидел середину города и строящиеся устройства его» [26], « ... открыл окно в темноту и сел посидеть» [33]; «Вощев тихим шагом скрылся в поле и там прилег полежать ... » [62].
Подобные случаи плеоназмов и тавтологий мы увидим и в примерах, разбираемых ниже.
Для выявления избыточности пресуппозитивного компонента важен контекст: в одних случаях достаточно узкого контекста (уровня словосочетания), в других следует прибегать к более широкому (уровню предложения или текста).
Избыточный пресуппозитивный компонент в словосочетании может быть представлен как зависимым, так и стержневым словом.
1) Избыточный пресуппозитивный компонент - зависимое слово
Эти случаи характеризуются тем, что конструктивно необязательным оказывается зависимое слово в словосочетании, которое может быть опущено. В конструкциях этого типа возникают определительные и объектные отношения.
1.1) Конструкции с определительными отношениями
а) Словосочетания с собственно определительными отношениями. В этих случаях зависимое слово может быть выражено прилагательным или существительным.
-Избыточность проявляется в узком контексте
- « ... Чиклин вонзил лопату в верхнюю мякоть земли ... » [29]. В комбинированном словосочетании «верхняя мякоть земли» определение «верхняя» является избыточным, так как мягкий слой земли находится сверху.
- « ... трудились люди, возводя кирпичные огорожи, шагая с ношей гру-за в тесовом бреду лесов» [26]. В этом словосочетании в значении главного слова «ноша» присутствует сема «груз» (ср. в словаре: «Ноша. Груз, переносимый на себе» [СОШ: 416]).
- « ... оставил весь резон Козлова без ответа ... » [47]. Семантика слова «резон» не предполагает деления на части, так как это абстрактное понятие ментального плана, поэтому местоимение «весь» избыточно.
- « ... всюду над пространством стоял пар живого дыханья, создавая сонную, душную незримость ... » [63]. Слово «живое» излишне распространяет слово «дыхание», так как способность дышать присуща только живым организмам.
- «Чиклин и Вощев вышли с Оргдвора и отправились искать мертвый инвентарь, чтобы увидеть его годность» [77] и «Члены колхоза сожгли весь уголь в кузне, истратили все наличное железо на полезные изделия, починили всякий мертвый инвентарь ... » [105]. Определение «мертвый» при слове «инвентарь» воспринимается по меньшей мере как странное, так как известно, что инвентарь - это неживые предметы, вещи.
- «Сердце мужика самостоятельно поднялось в душу, в горловую тесноту, и там сжалось, отпуская из себя жар опасной жизни в верхнюю кожу» [79] и подобное «Ты думаешь, это люди существуют? - ого! Это одна наружная кожа, до людей нам далеко идти, вот чего мне жалко!» [94]. В значении слова «кожа» уже присутствует сема «находящаяся сверху, снаружи» (ср в словаре: «Кожа. Наружный покров тела человека, животного» [СОШ: 275]).
- «Снаружи в то время все гуще падал холодный снег .. . » [85]. Определение «холодный» при слове «снег» воспринимается как избыточное, так как снег может быть только холодным.
- «- Дай нам еще одно мгновенье времениЪ) [87]. В значении слова «мгновение» уже есть указание на «время» (ср. в словаре: «Мгновение. Очень короткий промежуток времени ... » [СОШ: 339]).
- « ... только слышалось, как по-старинному брехала собака на чужой деревне, точно она существовала в постоянной вечности» [87]. Значение слова «вечность» уже предполагает сему «постоянный».
- «В деревне поднялась снежная метель ... » [108]. В значении слова «метель» присутствует сема «снег» (ср. в словаре: «Метель. Сильный ветер со снегом, вьюга» [СОШ: 345]), поэтому определение «снежная» здесь лишнее.
- «Музыка пионеров отдохнула и заиграла вдали марш движения» [26]. Значение слова «движение» в словаре трактуется так: «перемещение кого-чего-н. в определенном направлении» [СОШ: 149], а слово «марш» означает «музыкальное произведение четкого ритма ... , предназначенное для сопровождение коллективного шествия» [Там же: 336]. То есть в словосочетании «марш движения» происходит смысловое дублирование, что и приводит к избыточности. Похожий, на первый взгляд, пример: «Активист выставил на крыльцо Орг-дома рупор радио, и оттуда звучал марш великого похода, а весь колхоз, вместе с окрестными пешими гостями, радостно топтался на месте» [95]. В данном случае избыточность снимается употреблением определения к слову «поход».
Влияние сложного платоновского текста на читательское восприятие
При чтении «Котлована» А. Платонова, как было видно из анализа примеров, происходит затруднение восприятия, так как фраза семантически осложнена. Посмотрим, что же происходит при чтении этого перегруженного разнообразными смыслами текста.
Важно еще раз сказать, что именно левое полушарие участвует в синтаксическом анализе воспринимаемого текста, а правое улавливает ассоциативные значения отдельных произносимых слов [Леви 1995: 231].
При восприятии конструктивно сложного текста, когда рассудок, левое полушарие, не в состоянии разрешить накопившиеся «аномалии», наступает время для преобразований сложившейся системы знаний и представлений. И в ведущей роли здесь выступает творческое воображение, базирующееся на механизмах правого полушария. Деятельность творческого воображения, как отмечает В. Панов, «приводит к эмоционально переживаемым догадкам, «озарениям», новым понятиям, предположениям, парадигмам - словом - к созданию новых опосредствующих представлений, как звену, ведущему к изменению прежнего содержания знаний» [Панов 1992: 106], что и развивает сознание.
В этой связи необходимо обратиться к процессам понимания речи вообще. Понимание речи, считает А. Лурия, «состоит из этапа восприятия готовой системы языковых кодов, имеющих определенное ... строение, этапа расшифровки этих кодов, этапа понимания общей мысли высказывания и, наконец, выделения основного «подтекста», или смысла, который лежит за развернутым речевым сообщением» [Лурия 1998: 374]. Необходимым условием для понимания речевого сообщения ученый называет «знание основных, базисных семантических или глубинных синтаксических структур, которые лежат в основе каждого компонента высказывания и выражают известные эмоциональные или логические системы отношений» [Там же].
Психологи сходятся во мнении, что восприятие высказываний во многом зависит от их грамматических форм [Белянин 2004: 16-17], хотя это и не осознается: «акт восприятия формы - это почти всегда переход сразу к семантике» [Там же: 220].
Можно сделать вывод, что сложные по своей синтаксической структуре фразы (например, такие, как рассмотренные избыточные и свернутые словосочетания у А. Платонова) воспринимаются значительно труднее, так как их приходится трансформировать в более простые. О необходимости перестраивания трудных по структуре высказываний говорил А. Лурия: « ... когда глубинные синтаксические структуры расходятся с внешними, поверхностными структурами, тогда существенным звеном понимания этих структур является их трансформация в более простые и доступные непосредственному пониманию» [Лурия 1998: 280].
Так и читателю А. Платонова (как мы показали в Главе 2.) необходимо постоянно трансформировать его словосочетания в более привычные, чтобы понять их смысл. М. Михеев в этой связи говорит о коррекции читателем платоновского текста: «Иногда упрощенный, приспособленный и годный для нашего читательского «потребления» вариант такой коррекции напрашивается сам собой и вполне однозначен, но чаще, все-таки, у нас в сознании оживают сразу несколько смыслов-образцов, или прототипов» [Михеев 2003а: 263]. Этот принцип правки читателем написанного отмечает В. Елистратов: «употребление слов в непривычных контекстах влечет за собой ассоциативное восстановление контекстов привычных, соотнесение с нормой» [Елистратов 1989: 70]. При этом он также отмечает неоднозначность читательских корректировок: «платоновское словосочетание может иметь ряд семантических нормативных интерпретаций» [Там же].
При восприятии такого количества сложных фраз, какое мы наблюдаем в тесте повести «Котлован» (см. Приложение), читатель задействует все ресурсы своего сознания, что, несомненно, приводит к утомлению. Когда человек утомлен, у него, как отмечает А. Маклаков, наблюдается «ассоциативное течение интеллектуальных процессов» [Маклаков 2002: 301], совершаемое независимо от мышления и воли человека, то есть сознанием контролируемое слабо, так как в условиях информационных перегрузок «мозг утрачивает способность адекватно воспринимать и перерабатывать всю поступающую информацию» [Ценев2003:10].
Психологов всегда интересовали сложные, запутанные тексты, которые провоцируют дезориентацию (путаницу) мышления с помощью двусмысленности, намеков, ассоциаций, сравнений и вызывают «состояние глупого непонимания, догадок», а все попытки адекватно понять такие тексты приводят к «де-семантизации языкового сознания» [Белянин 2004: 215].
Американский психоаналитик, последователь К. Г. Юнга Э. Эдингер соотносит подобные тексты с философскими коанами. Коан - это некоторое парадоксальное высказывание, которое используют учителя дзен-буддизма, чтобы посредством него ученик смог прорваться к новому уровню сознания (озарению, сатори). Э. Эдингер отмечает, что подобный философский коан «ставит в тупик рациональные способности» [Эдингер 2000: 154], чтобы открыть путь в область подсознательного, которое только и способно к творческому осмыслению и преобразованию действительности.
Это отмечают и современные отечественные психологи: «Информационная плотность фразы, непонятные слова являются хорошим мостиком к так называемому трансовому состоянию» [Ценев 2003: 101]. Транс же - это особое психического состояние, когда «сознание фактически «выключается» из деятельности, а человек погружается в мир собственных переживаний и мыслей, как бы в самого себя» [Там же: 102]. Это чем-то напоминает гипноз, ощущения при котором так описал современный английский писатель Д. Фаулз: « ... процесс обозначения и смысл несовместимы. Мне явилась истинная реальность, рассказывающая о себе универсальным языком , не стало ни религии, ни общества, ни человеческой солидарности: все эти идеалы под гипнозом обратились в ничто» [Фаулз 2004: 248].
Некоторые исследователи пытаются понять, как работает читательское восприятие при чтении А. Платонова. Е. Толстая-Сегал сформулировала глобальную задачу при разборе платоновского текста: «вывести на поверхность полусознательную деятельность читательского восприятия» [Толстая-Сегал 1978а: 170].
Американская исследовательница О. Меерсон предполагает, что при восприятии искаженного словосочетания читатель вынужден автоматически корректировать написанное, чтобы уяснить смысл, «загоняя буквальное ... сообщение этого текста к себе в подсознание» [Меерсон 2001: 30]. При такой неосознаваемой коррекции неправильных фраз «происходит обратное чтению между строк: то, что читаешь между строк, воспринимается сознанием, а то, что читаешь, собственно, в самих строках уходит на уровень подсознательного восприятия» [Там же].
М. Михеев также отмечает необычность влияния языка А. Платонова, говоря о том, что писатель использует прием «нагнетания на бессознательное читателя» [Михеев 2003а: 183]. Но при этом исследователь утверждает, что в сознании читателя возникает не один вариант, как предполагает О. Меерсон, а несколько возможных: «столько, сколько читающий способен «вместить», удержать в своем представлении» [Там же: 265]. При этом все они «мешают друг другу» [Там же], затрудняя стандартное понимание.
Мы также считаем, что воздействие текстов А. Платонова (в частности текста повести «Котлован») идет прежде всего на правое полушарие читателей, на их подсознание, то есть на сферу чувств и интуиции.
Напомним, творческий потенциал человека заключен в его подсознании, которое базируется в правом полушарии мозга. Иногда необходимо отвлечься от левополушарного мышления, чтобы найти новое оригинальное решение, то есть «цензура левого полушария в некоторых случаях должна быть снята (заторможена) для усиления или хотя бы для обеспечения творческой образной деятельности» [Иванов 2003: 50].
