Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 Историко-литературные предпосылки появления художественной прозы на иврите 19
1.1. Элементы поэзии и художественной прозы в еврейской литературе до Саадии Гаона(Хв.) 19
1.2. Саадия Гаон и радикальная трансформация еврейской словесности в X в 26
1.3. Становление художественной литературы на иврите с середины X в. до появления жанра макамы в начале XII в 41
1.4. Генезис и эволюция жанра макамы в арабской литературе 46
Глава 2. Возникновение и эволюция жанра макамы на иврите 67
2.1. Макамы на иврите до ал-Харизи 68
2.2. Йехуда ал-Харизи 77
2.3. Макамы на иврите после ал-Харизи 85
Глава 3. Функциональное взаимодействие поэзии и прозы в макамах на иврите 93
3.1. Количественное соотношение поэзии и прозы в текстах макам 93
3.2. Переход от прозы к поэзии и композиция макамы 95
3.3. Функции стихотворных вставок 105
3.4. Ритмический рисунок рифмованной прозы как средство наррации 126
Заключение 134
Библиографический список использованной литературы 143
Приложения 156
- Саадия Гаон и радикальная трансформация еврейской словесности в X в
- Макамы на иврите до ал-Харизи
- Переход от прозы к поэзии и композиция макамы
- Ритмический рисунок рифмованной прозы как средство наррации
Введение к работе
Предмет и хронологические рамки исследования. Предметом диссертационного исследования является жанр макамы на иврите, зародившийся под влиянием арабской макамы и переживший расцвет в XII-XIII вв. Главной особенностью этого литературного жанра является синтез повествовательной прозы, риторики и поэзии. Макамы на иврите, помимо синкретичности, унаследованной от арабского жанра, обладают дополнительной степенью «смешения» из-за сочетания библейской лексики и фразеологии с арабской литературной формой. Появление художественной прозы на иврите стало с одной стороны итогом многовековой эволюции еврейской словесности, а с другой - результатом ее стремительной трансформации в результате взаимодействия с арабо-мусульманской культурой. Таким образом, ключевым для понимания жанровой природы еврейской макамы является вопрос о соотношении разнородных элементов в ходе ее возникновения и эволюции. И в арабской и в еврейской литературе макама возникает как сознательное смешение и смещение устоявшихся литературных форм, так что для понимания ее жанровой природы необходимо рассматривать эволюцию тех видов словесности, которые послужили ее основными составляющими. Поэтому, несмотря на то, что хронологические рамки исследования ограничены ХП-ХШ вв., в нем уделено большое внимание генезису и эволюции прозаических и поэтических литературных форм, связанных с макамой в рамках еврейской и, в меньшей степени, арабской словесности. Диахронический аспект исследования является необходимой предпосылкой для последующего анализа взаимодействия поэзии и прозы в текстах основных авторов макам на иврите: от Шеломо ибн Цакбеля до Яакова бен Элеазара и Аврахама ибн Хасдая.
Объект исследования. Настоящее исследование посвящено изучению взаимосвязи между поэзией и прозой как жанрообразующего принципа макамы на иврите. Литературоведческий анализ включает рассмотрение композиционных и стилистических аспектов законченных произведений, причем основное внимание уделяется роли стихотворных вставок в нарративной структуре макамы.
Актуальность исследования. Во-первых, в работе дается систематическое источниковедческое и историко-литературное описание памятников средневековой художественной прозы на иврите, что является важным условием их дальнейшего изучения. Дополнительным результатом такого описания является то, что в научный оборот могут быть введены многочисленные рукописи из российских собраний.
Во-вторых, следует отметить актуальность сравнительно-литературного аспекта данного исследования. Тот факт, что его ключевой темой является взаимодействие арабской и еврейской литературных традиций, способствует взаимообогащению и эвристическому взаимодействию арабистики и гебраистики.
В-третьих, изучение и перевод на русский язык неизвестных широкой научной общественности памятников средневековой художественной литературы на иврите способствует более полному и сбалансированному восприятию еврейского культурного наследия в современном российском обществе.
Методология исследования. Методология настоящего исследования характеризуется сочетанием историко-филологического описания с литературоведческим анализом. Основным источником методологических подходов, примененных в работе, является историко-филологическая школа отечественного (И. Ю. Крачковский, И. М. Филыптинский, А. А. Долинина и др.) и израильского (X. Ширман, Э. Фляйшер, М. Хус и др.) востоковедения, а также работы отечественных (М. М. Бахтин и др.) и западных (Ж. Женнетт и др.) теоретиков в области генезиса и эволюции литературных жанров.
Степень изученности материала. Начало научных исследований средневековой художественной литературы на иврите приходится на двадцатые годы XIX века, когда первые представители возникшей в Германии школы Wissenschaft des Judentums поставили своей задачей освоение многовекового еврейского культурного наследия при помощи современных им историко-филологических методов. Литературные памятники на иврите, в том числе светская поэзия и проза, рассматривались
ими как центральный элемент этого наследия, и их изучению они придавали особое научное и общественное значение.
Однако, макамы и близкие им жанры средневековой художественной прозы на иврите далеко не сразу привлекли внимание ученых. Первые исследователи обращаются, прежде всего, к наследию незаслуженно забытых к тому времени еврейских поэтов средневековой Испании. Впрочем, уже Леопольд Дукес (1810-1891) и Шемуэль Давид Луцатто (акроним ШаДаЛ, 1800-1865), разыскивая в рукописных собраниях тексты средневековых поэтов, впервые сталкиваются с несколькими макамами Иехуды ал-Харизи и обнародуют их фрагменты.
С деятельности Дукеса и Луцатто начинается первый этап изучения макам на иврите, который можно определить как этап первичного сбора и накопления информации, заключающийся прежде всего в публикации обнаруженных рукописных текстов и биографических сведений об авторах. Этот тип исследований особенно характерен для всего XIX и начала XX века, однако благодаря открытию и научной обработке рукописей из Каирской генизы и собрания А. Фирковича, он не утратил своей актуальности и по сей день.
Итогом многолетней кропотливой (и до сих пор до конца еще не законченной) работы по обнаружению и публикации текстов макам стало появление в первой половине XX века новых направлений в их научном изучении и культурном освоении. Исследователи стали все больше обращаться к изучению макам с точки зрения литературоведения, и в этой области существует несколько основных подходов:
1. Сопоставительный подход - изучение жанра макам на иврите в его
взаимосвязи с арабской литературной традицией (X. Ширман1, П.
Наварро2, Й. Дана3, С. Штерн4, М. Плеснер5, А. Скиперс6, Г. М.
Глускина7, Й. Рацхаби8, Й. Садан9, Й. Блау10, Р. Дрори11)
1 Schirmann J. Die hebraische Ubersetzung der Maqamen des Hariri. Frankfort a. M., 1930.
2 Navarro Peiro A., La version hebrea de Calila у Dimna de Ya'aqob ben El'azar// Jewish Studies at the Turn of the Twentieth Century.
Proceedings of the 6th EAJS Congress. Leiden - Boston - К61, 1999, pp. 468-475.
3172-181 'ay ,(л'"7Е>л) та ,гэ~1Л ,'ттпл лзо 'w гпраУ /1 ,лп
4 87-100 'ay ,(i"ra) г ,гз"іл /Tints'? "Упллл пжра" 'w тт лира' ,u"e> ,роЕ>
5 .Т>К1 167 'ПУ ,(7"ЭЕ>Л) І7 ,ГЗ"1Л ,'Л-|ЮГ Ч0Г 'Л1? ЭТУЕ>УЕ>Л ПВО1? ЛГГПУ ЛГТЗра , ,130
6 Schippers A. Medieval Hebrew Narrative and the Arabic Literary Tradition II Frankfurter Judaistische Beitrage, 29, 2002, S. 87-94.
7 Глускина Г. M. «Хай бен Мекиц» Ибн Эзры и «Хайй ибн Якзан» Ибн Сины // Ученые записки Ленинградского государственного
университета. Серия востоковедческих наук. Вып. 17. Л., 1974. С.93-106.
8 5-47 'ау ,(а"Е>л) 15 ,лі]Епзі ллірз ,'тнгЛ>к "7Е? тоуй л^ту лакра' /1 ^злэт
9.16-67 'ау ,(і":іе>л) 68 муз ,'ігпта тю ти1 "кг 'w л^зпу л'зкіїга рлпіл лаїш тпп^к тмт ^n','1 ,її
10 .Т>К1 19 'ПУ ,(1"DCT) 108 ,tra57D ,' ПІЙЛ Л1>Лр "7У1 "7ХЛ ТПЕ' "7У ТПГЇЖ "7Е? ЧЛП "ISO КІЛІ -УТЬ* ЖЮ' /1 ,Ш"?3
11 Drory R. Models and Contacts. Arabic Literature and its Impact on Medieval Jewish Culture. Leiden - Boston - Koln, 2000.
Историко-литературный подход, рассматривающий макамы в контексте исторической эволюции средневековой поэзии и прозы на иврите (Д. Пагис12, X. Ширман13)
Литературоведческий анализ - изучение макамы с точки зрения жанра, композиции, стиля, мотивов и сюжетов, повествовательной структуры и.т.п. (Й. Дан14, М. Хус15, А. Хаберман16, Й. Дишо17, Й. Яхалом18, Д. Сегал19)
Культурологический подход - рассмотрение средневековых повествований на иврите с точки зрения истории, искусствоведения, социальной теории и др. (С. Альба20, Д. Алмагор21, С. Оттигер22, Т. Розен23).
В дореволюционной России в изучение макам на иврите внес свой вклад петербургский востоковед Хаим Гурлянд, опубликовавший
результаты своих исследований на иврите . В Советском Союзе изучение макам на иврите было практически прервано по идеологическим причинам, несмотря на то, что в Ленинграде находились одни из самых значительных в этом отношении собраний рукописей. Исключением можно считать упоминавшиеся выше источниковедческие публикции Г. М. Глускиной и работы В. Ю. Шейнина, опубликованные на английском языке за границей25. Тем не менее, в своем исследовании мы опираемся на достижения петербургской и московской востоковедческой школы в области изучения арабских макам, прежде всего на работы А. А. Долининой и ее коллег, а также на целый ряд диссертационных работ, защищенных в этой области за последние десятилетия.
12 Pagis D. Variety in Hebrew Rhymed Narratives II Scripta Hierosolymitana 27 (1978), pp. 79-98.
13 і"ші o+mv ,-\чрЬъ 'у лзлуз ^тЛоіал 71303 ЛЛЗУЛ ЛТЕ71 Л177ЛЛ ,'п ,рте>
f'wn пЬтт ,1^1 'у лзлуз ,лзії ті73і лпхізл 7ізоз ллзул лте>л лптлл ,'п ,рте>
14 7'"7Е>л пЬтт ,з"гзл чга лзул нерол /1 ,р
15 ^ЗІОІТ^З1? 110f>17 1К1ЛЛ ЛТОр DE?1? "ПЗ^П ,CPE>1TD1 ЛЛІрй ,Л180Т1 ЧІТП ,8130 ЛПТО ,ЛГУ7й Л1117ЛП :03Е>й рї71 ОТОЛ ЛІГУ ^7171 ЛПЮ ,'П ,01Л
.3"]Е>Л ^ЕЛТЗ ЛЛЗУЛ ЛСОТҐШЛ
16 П"ЗЕ>Л ПЬЧПТ ,0"ГЗЛ V "7Е> ЛЛЗУЛ Л11303 1Л1Ш ОТОЛ ПЗЕ> ,'8 ,ріЗЛ.
"221-241 'ПУ ,(0'"7Е>Л) ,Р-Т0 ,1>8-13 /"СРУЮТІРЛ 1DD" ЛГЮУ /1 ,11(^7
18.135-154 'ПУ ,Л"]Е>Л 3^38-771 ,]ТП '01 1Ш '1 ЛЗЛУЗ ,8 ,117) Т^ІЕ?1 130 ,'0"13У Л1П8рй ТИПП Л110ПЛ ПЕРО ТЩ? ІТуВЛ' /1,017^1
19 Segal D. "Mahberet Neum Asherben Yehuda" of Solomon ibn Saqbel: A Study of Scriptural Citation Clusters' //Journal of the American
Oriental Society, 102, 1 (1982), pp.l7ff
20 Alba C. Narrativa hebrea у sociedad II La sociedad medieval a traves de la literature hispanojudia. Actas del IV curso de Cultura hipanojudia у
sefardi de la Universidad de Castilla-La Mancha. Cuenca, 1998, pp. 239-255.
21.132-158 'ay ,(1980) 7-8 ,ГРЕ> +м ,'ллзул лтакрпл лпзоз лтгап лтвко' ,'7 ,тпй7«
22 ірПй1? 0^37 /ЛТЛЛО рк рПТ1? "ТПЭТрЛ ТТО" "1303 ЛТПТПЛ Л1Ю8Л1 Л^ІТ^ПЛ Л1Ю18Л рЗ ЛрТЛ ЛГПЗ :"ЛП1Л"71 рЗП*7 Л11Ш 13 7"> ТР811'" ,'S ,1070-1^08
.229-256 'ПУ ,(1"0Е>Л) 13 ,ЛП303
23 Rosen Т. Unveiling Eve. Reading Gender in Medieval Hebrew Literature. Pennsylvania, 2003.
24 П"Э1Л 111310 0p]0 ,7 ,111310 0"03 "781E" 7]) ,У'П ,7]>11)
25 Sheynin V.Y. An Introduction to the Poetry of Joseph Ben Tanhum Ha-Yerushalmi and to the History of its Research: A Study Based
Primarily upon Manuscripts from the Cairo Genizah, Ph.D. dissertation, University of Pennsylvania, 1988.
Цель исследования. Целью исследования является постижение жанровой природы макам на иврите через призму соотношения поэзии и прозы. Для достижения этой цели в рамках диссертационного исследования решается несколько научных задач. Во-первых, проделана работа по сбору и систематизации разрозненных сведений об отдельных литературных памятниках и выполнено исчерпывающее источниковедческое и историко-литературное описание макам на иврите. Во-вторых, прослежена эволюция прозаических и поэтических литературных форм в рамках еврейской словесности, начиная с библейского периода и до средних веков. В-третьих, рассмотрена синкретичная жанровая природа арабской макамы как основного внешнего фактора, повлиявшего на жанровые характеристики еврейской макамы. В-четвертых, изучено взаимодействие поэзии и прозы на уровне композиции, стилистики и нарративной структуры отдельных произведений.
Положения, выносимые на защиту:
Более чем за 1500 лет эволюции до X в.н.э., еврейская словесность выработала технику повествования, а также определенные средства выражения в прозе, поэзии и прозиметрии, сыгравшие важную роль в возникновении средневековой художественной прозы на иврите.
В X веке в еврейской словесности происходит трансформация, вызванная влиянием арабо-мусульманской культуры. Саадия Гаон и его последователи начинают культивировать еврейское красноречие, взяв за основу библейский иврит и арабские литературные формы. Благодаря Саадии Гаону возникает еврейская версия адаба - светской образовательной литературы, ставшей важным этапом на пути к возникновению художественной прозы.
С первой половины XII века центр еврейской словесности перемещается из мусульманской в христианскую Испанию, где в силу иных социально-политических условий спросом пользовалась не элитарная рафинированная поэзия, пережившая расцвет в X-XI вв., а более «демократичные» развлекательные повествовательные жанры.
Как раз в это время в арабской литературе переживает расцвет повествовательно-риторический жанр макамы, рецепция которого стала основным фактором возникновения художественной прозы на иврите.
Первая макама на иврите появляется в начале XII века. Самым популярным произведением средневековой художественной прозы на иврите стал сборник из 50 макам Иехуды ал-Харизи (начало XIII века). Последующие еврейские авторы, обращавшиеся к жанру макамы, оказались в тени ал-Харизи и были вынуждены искать новые пути развития жанра (переложение индийских сюжетов и обращение к аллегории). К концу XIII - началу XIV века эволюция макамы в еврейской литературе завершается, и с тех пор влияние этого жанра ощущается лишь косвенно в сочинениях нравоучительного характера или в позднейших стилизациях.
Стихи могут использоваться в качестве зачина и концовки макамы, обращенных непосредственно к читателю. Основная функция таких «обрамляющих» стихов - апология автора.
Переход от прозы к поэзии и обратно может использоваться в макаме как маркер смены нарративных уровней.
Одной из задач макамы как смешанного повествовательно-риторического жанра является демонстрация красноречия. Стихотворные вставки служат решению риторических задач.
В повествовательных макамах стихи чаще всего не участвуют в развитии сюжета, а выступают в роли пауз, своего рода нарративных пунктуационных знаков.
Стихотворные вставки могут являться средством развития сюжета. В них дается ключевая для повествования информация, а также сюжетные намеки, скрытые для персонажей, но интригующие внимательного читателя.
Помимо «дискретного» способа взаимодействия поэзии и прозы, выраженного в их маркированном чередовании и выполняющего перечисленные выше функции, в макамах на иврите встречается также «континуальный» аспект взаимодействия поэзии и прозы, а именно
использование промежуточных форм, в которых признаки поэзии и прозы проявлены в большей или меньшей степени. Основная функция прозы с доведенной до максимума формальной организацией (ритм и рифма) - это характеристика крайнего внутреннего состояния действующих лиц через ускоренный ритм речи.
Новизна исследования. Необходимо отметить, что в истории изучения макам на иврите и в существующей на сегодняшний день исследовательской литературе вопрос о взаимосвязи поэзии и прозы в рамках макамы практически не рассматривался. Нам не удалось обнаружить ни одной монографии, статьи26 или диссертационной работы, непосредственно посвященной этой теме. Между тем, именно взаимодействие между поэзией и прозой было одним из важнейших факторов, определявших литературный процесс на иврите в рассматриваемый нами период. Взаимодействие поэтического и прозаического начал в макаме является ключом к пониманию многих характерных композиционных, стилистических и повествовательных особенностей этого жанра. В науке уже давно ведется спор о жанровой природе и жанровых границах макамы, и данное исследование вносит определенный вклад в изучение этого вопроса, благодаря тому, что в нем впервые последовательно применен подход, рассматривающий взаимосвязь поэзии и прозы в качестве «ключа» к макаме. Непосредственным предметом рассмотрения являются макамы на иврите, но результаты исследования имеют эвристическую ценность и для изучения арабских макам. Новизна исследования имеет также источниковедческий аспект, поскольку в ходе изучения средневековых литературных памятников был составлен исчерпывающий обзор рукописных текстов макам на иврите в российских собраниях.
Практическая значимость и апробация работы. Практическая значимость работы связана с большим количеством систематизированного источниковедческого и библиографического материала, вводимого в научный оборот, с первой публикацией большого количества источников в
26 Ближе всего к рассмотрению этого вопроса применительно к арабской макаме подошла А. А. Долинина в статье: Долинина А. А. Реализация канона в сюжетах и композиции макам ал-Харири // Проблемы арабской культуры. Памяти академика И. Ю. Крачковского. М, 1987. С. 30-37.
переводах на русский язык, которые могут быть использованы в учебных и просветительских целях, с подробным историко-литературным описанием «золотого века» еврейской прозы, которое может стать основой для разработки учебных курсов и пособий для университетов и школ, и, наконец, с представлением целого ряда литературных памятников, которые заслуживают полноценной публикации.
Основные теоретические выводы и фактологические обобщения данной диссертации легли в основу курсов по истории еврейской средневековой литературы, которые были прочитаны диссертантом в разные годы в Санкт-Петербургском государственном университете, Институте стран Азии и Африки МГУ, Петербургском институте иудаики, а также в рамках летних школ по иудаике 2002-2009 гг., проводимых центром научных работников и преподавателей иудаики в вузах «Сэфер» (Москва).
Оформление описания источников. Поскольку работа носит литературоведческий характер, транслитерация ивритских и арабских слов приводится с минимально необходимым количеством диакритических знаков. Названия библейских книг и имена библейских персонажей даются в традиционном русском варианте (по Синодальному переводу, например «Иуда»). Имена средневековых авторов даются в упрощенной транскрипции (например, «Иехуда»). Названия источников на иврите и арабском языке в основном тексте работы даются в русской транскрипции (чаще всего с переводом в скобках, например «Сефер ха-мешалим» («Книга притч»)). В библиографическом списке и в библиографических ссылках источники на иврите описываются на языке оригинала. В переводах первоисточников предпринята попытка, насколько это возможно, передать литературную форму оригинала, прежде всего рифму, однако их функция в данной работе ближе к функции дословного подстрочного перевода. Все переводы на русский язык в данной работе выполнены автором, если не указана фамилия переводчика.
Диссертация обсуждена и рекомендована к защите в отделе Ближнего и Среднего Востока Института восточных рукописей РАН 26 сентября 2011 г. (протокол № 12) и на расширенном заседании кафедры семитологии и гебраистики Восточного факультета СПбГУ 13 октября 2011 г. (протокол № 6).
Саадия Гаон и радикальная трансформация еврейской словесности в X в
На рубеже IX-X веков постепенно углубляющееся взаимодействие еврейской культуры с арабо-мусульманской цивилизацией (а именно в арабо-мусульманском мире находится в эту эпоху подавляющее большинство еврейских общин) приводит к радикальным изменениям в традиционных формах еврейской учености. До конца IX века восходящая к талмудической эпохе система видов учености определялась доминантной ролью вавилонских (персидских) академий и приоритетного для них жанра галахи («устного Учения»), реализовывавшегося прежде всего форме ответов на вопросы и посланий {«тешувот»), обращенных к общинам диаспоры, а также немногочисленных «черновых записей» («меггшлот сетарим») законодательного материала. В более периферийной роли выступал центр еврейской учености в Палестине, где гораздо большее, чем в Вавилонии, значение имели такие жанры, как повествовательное толкование Библии {мидраш аггада), традиционная текстология Библии (лшсора), синагогальная поэзия (пиют) и ранняя еврейская мистика (торат ха-нистар) . К этому времени в качестве основного языка еврейской (раввинистической) словесности уже много столетий, выступает арамейский, и лишь иногда на периферии появляется мишнаитский иврит или особый синкретичный язык синагогальной поэзии. При этом, в крупных городах Халифата начинается постепенный переход евреев на разговорный арабский язык, а также фиксируются первые попытки литературного использования еврейско-арабского языка . Необходимо также отметить, что система раввинистической учености находилась в это время тесном противостоянии с весьма динамично развивавшейся системой учености евреев-караимов, для которой главным приоритетом было изучение Библии .
В этих условиях, деятельность Саадии Гаона (882-942) приводит к принципиальному реструктурированию сложившейся системы, прежде всего под влиянием арабо-мусульманской культуры и, во многом, в ответ на «вызов», как с ее стороны, так и со стороны караимов. Вызов этот, как я постараюсь показать, относился в первую очередь к трем сферам: эстетике слова, культурной роли священного текста и рационалистической науки.
Эстетика слова. Одной из признанных доминантных ценностей арабской культуры еще с доисламских времен109 было культивирование красоты языка и речи. Как пишет Грюнебаум, «доминирующие интересы раннемусульманского (и языческого) периода вошли в мусульманскую цивилизацию. Это выразилось [...] в необычайно сильной привязанности к арабской поэзии и арабскому языку»110. Уже к VIII-IX вв. еврейская интеллектуальная элита начинает участвовать в том служении красоте слова, которое объединяло представителей арабо-мусульманского мира, несмотря на все различия в этническом и конфессиональном отношении. Показательно в этом отношении свидетельство арабского автора о 156 годе хиджры (772-773 н. э.):
Сказал Халаф ибн ал-Мусанна: в Басре бывали собрания десяти, подобным которым не бывало нигде и никогда:
Ал-Халил ибн Ахмад, знаток аруда, был суннитом;
Поэт Мухаммад ал-Химйари - шиитом;
Салих ибн Абд ал-Каддус - манихеем;
Суфйан бен Муджаши — суфритом;
Башшар ибн Бурд - безбожником и насмешником;
Хаммад Аджард - еретиком;
Сын эксиларха, поэт — иудеем;
Ибн Надир-христианин - философом-мутакаллимом;
Умар ибн Ухт ал-Муаййад — зороастрийцем;
Поэт Ибн Синан ал-Ихтирани - звездопоклонником;
Все собравшиеся читали стихи и рассказы, а Башшар приговаривал: строки твоего стихотворения лучше такой-то суры. За подобные легкомысленные замечания Башшара и заподозрили в неверии111.
« Арабийа» (подчеркнутое культурно-идеологическое значение арабского языка, поэзии и красноречия) постепенно нашла многочисленных сторонников среди еврейских ученых. Преклонение перед арабским языком и поэзией становилось общим местом . Вот как спустя два столетия выражает эти представления еврейский литератор Моше ибн Эзра:
Общину же исмаильтян Аллах наделил исключительно даром красноречия, и сформировал их природу исключительно для. заботы о языке, так что превосходство их над другими народами и племенами заключается ни в чем ином, как в искусстве слова, в прозаических и поэтических сочинениях (садоїс , раджаз, ши р), что в оазисах, что в пустынях, что в дни мира, что в дни войны. Как похвалялся один из их поэтов:
Язык арабский среди наречий других племен - как весна среди остальных времен. Также и Философ [Аристотель] в одном из своих посланий к Александру восхвалял их за это и советовал обратить внимание на искусность их речи, богатство их языка, искушенность их- в- поэзии, изобилие их стихотворных восхвалений и осуждений, мужественность их поведения и прочие присущие им качества. Эти достоинства, которые приобрели они в период язычества, и зарождения ислама, только совершенствуются у них с течением времени. Их превосходство в красноречии проявляется у мужчин и у женщин, у больных, несмышленных детей и слабоумных, у чернокожих, диких бедуинов и нищих земледельцев .
Однако, Саадия Гаон и многие его последователи восприняли арабизацию, двояко: с одной стороны, как возможность получить доступ к высшим достижениям современной им литературы, философии и науки, а с другой стороны, как вызов, брошенный еврейской культуре. В зеркале «арабизма» евреи увидели свой собственный язык и словесность в весьма невыгодном свете. Как пишет Саадия в; предисловии к составленному им первому в еврейской истории словарю иврита:
Сердце наше и душа наша скорбит, что из уст наших исчез наш священный язык, нашакрепость, так что откровения пророков и их выражения стали для нас содержанием запечатанного письма, подобно сну наяву; ибо в странах рассеяния нашего стали мы косноязычными114.
В качестве альтернативы «арабизму», Саадия выдвигает идеал «гебраизма» ( ибранийа) - возрождения, библейского иврита как языка, который мог бы оспорить, у арабского роль главного языка еврейской культуры. Саадия же закладывает основы, еврейского языкознания, без которого реализовать этот идеал было невозможно. При этом он заимствует весь необходимый научный инструментарий" у" «соперника», то есть использует методы, и терминологию арабскойї филологической, школы; как раз в этот период достигшей?своего расцвета. ... - .
Культурная роль священного текста. Другим аспектом арабо-мусульманской культуры, сыгравшим ключевую роль в еврейской «культурной революции» X века был принцип; «неподражаемости Корана» (и джаз ал-Куран), отражавший особое-отношение к священному тексту с точки зрения эстетики слова; Как мы видели в приведенном выше тексте о литературных собраниях в Басре, Коран выступал не только как богооткровенный текст, но как непревзойденный образец эстетического совершенства, сравнение с которым любого поэтического или риторического сочинения считалось святотатством; Более того, в каком-то смысле, именно неподражаемость его языка и стиля служила доказательством его богооткровенности115. Следующий отрывок красноречиво свидетельствует о том, что евреи к X веку не только были знакомы с этим принципом, но и осознавали его значение для господствующей культуры
Макамы на иврите до ал-Харизи
Об авторе первых известных макам на иврите мы знаем очень мало. Даже установление тождества между двумя его именами, встречающимися в источниках: Шеломо ибн Цакбель и Абу Айуб ибн Сахл, заняло у исследователей более 100 лет" . Имеются косвенные свидетельства о том, что Шеломо ибн Цакбель жил в мусульманской Испании и принадлежал к литературному окружению последних великих поэтов «золотого века» — Моше ибн Эзры, Иехуды ха-Леви и Аврахама ибн Эзры" . До нас дошло полностью только одно его произведение, которое впервые в истории еврейской литературы называется в источниках «макамой» (по-арабски)" " и «махберет» (на иврите)" . Однако, есть основания предполагать, что макама Ибн Цакбеля, начинающаяся со слов «Неулі Ашер бен Йехуда» была частью принадлежавшего ему сборника самостоятельных рассказов с постоянными именами рассказчика и героя, что характерно для классической жанровой модели макамы в арабской литературе234. В макаме описываются полные неожиданных сюжетных интриг любовные приключения" вымышленного рассказчика1 по имени Ашер бен Йехуда, во многом подстроенные, как выясняется в развязке истории, его другом «Одолламитянином»" . Рифмованная проза перемежается у Ибн Цакбеля стихотворными вставками, не только обладающими высокими художественными достоинствами , но и выполняющими целый рад важных функций в повествовании" . Весьма примечательно, что представляя макаму еврейскому читателю, уже знакомому и с рифмованной прозой как литературным средством, и с конвенцией вымысла в поэзии2 , Ибн- Цакбель считает необходимым подчеркнуть в заключительном двустишии именно вымысел как основную, и еще непривычную, инновацию гибридного жанра:
Внимайте, друзья, красоте и мелодичности моих слов, но остерегайтесь преткновения,
Ведь все эти любовные проделки — лишь покорного слуги вашего измышления!
В отсутствие достаточного количества сохранившихся текстов трудно однозначно отнести макамы Ибн Цакбеля к одной из жанровых моделей (до-классическая (ал-Хамадани), классическая (ал-Харири), андалусская), упоминавшихся выше, тем более, что прямых продолжателей у Ибн Цакбеля не оказалось. Причиной тому стал заметный упадок культурной жизни еврейских общин мусульманской Испании середины XII века, приведший в частности к тому, что центр литературного творчества к концу столетия переместился в христианские королевства Пиренейского полуострова.
Иосеф ибн Забара
После перерыва в несколько десятилетий в конце 12 века врач из Барселоны, столицы христианской Каталонии, Йосеф бен Меир ибн Забара обращается к литературной форме макамы в своей «Книге забав» («Сефер ша ашу им»). Именно с него, по сути дела, начинается период расцвета художественной прозы на иврите в этом регионе.
Ибн Забара был автором синагогальных гимнов , дидактических поэм и трактатов по медицине , но в историю еврейской литературы он вошел прежде всего благодаря книге художественной прозы, посвященной просвещенному еврейскому вельможе при арагонском дворе Шешету бен Ицхаку Бенвенисту245. «Книга забав» дошла до нас всего в нескольких рукописях, причем единственная полная из них хранится в РГБ (Москва)" . Первое печатное издание книги вышло в 1577 году" 7, а в 1914 году «Книга забав» стала первым средневековым сочинением в жанре художественной прозы на иврите, удостоившимся научно-критического издания" . О ее популярности свидетельствуют также переводы на европейские языки249 и научные монографии"5 .
Принадлежность «Книги забав» к жанру макамьъ спорна, и решение этого- вопроса во многом зависит от расширительного или наоборот ограничительного- подхода к определению макамы. С одной- стороны, Ибн Забара использует типичные для макамы художественные средства — рифмованную прозу, перемежаемую стихами, а также соблюдает важную конвенцию макамы — декларируемую вымышленность повествования. С другой стороны, с точки зрения, композиции «Книга забав» представляет собой не характерный для макам сборник небольших рассказов, объединенных только общим1 героем и рассказчиком, а весьма, пространное единое повествование, включающее множество вставных историй251, что отсылает скорее к литературной традиции, восходящей к индийской обрамленной повести. У Ибн Забары также отсутствует центральная для жанра макамы фигура вымышленного рассказчика — повествование в «Книге забав» ведется от лица автора. Рамочный сюжет начинается с встречи автора-рассказчика, барселонского врача Иосифа ибн Забары, с героем - странным уродливым долговязым незнакомцем с диковинным именем - Эйнан ха-Наташ бен Арнан ха-Даш. Эйнан убеждает Ибн Забару покинуть Барселону, где его не ценят по достоинству, и отправиться-в город Эйнана за славой и почетом. Основную часть книги занимает путешествие двух протагонистов; ведущих между собой ученые беседы, рассказывающих истории и сыплющих мудрыми изречениями. Кульминацией повествования становится раскрытие главного героя: он предлагает Ибн Забаре прочитать еге имя наоборот, в результате чего обнаруживается его демоническая природа — имена ха-Наташ и ха-Даш превращаются в ха-Сатан тха-Шед, то есть «сатану» и «беса». Демоническая природа главного героя при этом не мешает весьма позитивному финалу: Иосиф находит Эйнану подходящую невесту, на которой тот женится, а сам собирается в обратный путь.
Книга изобилует отвлечениями: естественнонаучными рассуждениями, пословицами и мудрыми изречениями, которые во многих случаях «размывают» ее повествовательный характер и, сближают с образовательно-энциклопедической литературой, адабаі Язык сочинения включает многочисленные постбиблейские элементы: " и тем самым нарушает строгие принципы «библейского пуризма», проповедовавшиеся еврейскими авторами Х-ХІ веков. Это одно из свидетельств постепенного смещения «центра тяжести» в еврейской - словесности от рафинированной придворной поэзии к более «демократичной» повествовательной прозе.
Помимо вышеуказанных особенностей, затрудняющих жанровую характеристику «Книги забав», в ней имеется еще реальный автобиографический и социальный подтекст, явно «просвечивающий» сквозь вымышленное повествование. Из стихотворного вступления к книге следует, что она написана не в последнюю очередь с целью сатирического изображения конкретного обидчика Ибн Забары и пагубных нравов жителей его города.
Все это позволило Хаиму Ширману назвать «Книгу забав» первым ивритским «романом», поместив ее средневековый европейский контекст253. М. Хус же считает доминантным арабский контекст и называет «Книгу забав» классическим примером- андалусского поджанра макамы, одним из признаков которого является сквозной сюжет и отступление от нормативных образов героя и рассказчика. Однако, чью точку зреншг на жанровую принадлежность «Книги забав», мы бы ни приняли, это не меняет того, что она является важнейшим этапом эволюции еврейской словесности по пути смешения и «синкретизации» — поэзии и прозы, вымысла и реальности, правдоподобного и фантастического, высокого и низкого, серьезного и комического, риторики и повествования.
Переход от прозы к поэзии и композиция макамы
Для еврейской макамы характерны две формулы, играющие роль жанрового «индикатора». Одна - вводящая вымышленного рассказчика «Неум [имярек]...» (об этой формуле СМІ.НИЖЄ в 3.4), а-другая - маркирующая переход от прозы к поэзии: "іак,і "frttfo XWi «И1 произнес притчу- свою и сказал». Эта формула заимствована средневековыми авторами из библейской книги, Чисел, где речи языческого пророка Валаама вводятся именно таким образом (Чис. 23:7, 18; 24:3, 15, 20, 2Г, 23). Начиная с «Сефер ша ашу. им» Ибн Забары, практически все авторы систематически используют эту формулу для обозначения перехода к стихотворной интерлюдии. Она играет двоякую роль: с одной стороны заранее предупреждает читателей/слушателей (и переписчиков) о смене «правил игры», способствуя четкому различению прозаического и поэтического «потоков» внутри «гибридного» целого, а с другой стороны — создает соединительный «мостик», облегчающий переключение между ними.
Формула «и произнес притчу свою» никогда не используется только для стихотворного зачина макамы. В некоторых случаях, особенно часто у ал-Харизи, для обратного перехода от стихотворной интерлюдии к повествованию используется также формула «сказал рассказчик...» («амар ха-маггид») .
Стихотворный зачин и.концовка как апология автора
Использование стихотворного зачина, напрямую, еще без посредства вымышленного рассказчика, обращенного к читателю и/или меценату, было практически обязательной условностью у авторов макам на иврите. Мы встречаем подобные стихотворные зачины у ал-Харизи в- «Тахкемони», у Ибн Забары в «Книге забав», у Ибн Шабтая ъ«Минхат Йехуда», у Яакова бен Элеазара в «Сефер ха-мешалим», хотя в классических арабских образцах (ал-Хамадани и ал-Харири) такой конвенции нет. Подобный зачин имеет чаще всего апологетическую функцию и решает сразу несколько задач:
А) Акцентировать факт своего авторства (в дальнейшем скрытого за вымышленным рассказчиком) и продемонстрировать свое поэтическое искусство «от первого лица», а не только через стихотворные интерлюдии, вложенные в уста вымышленных персонажей. Не случайно, такой стихотворный зачин как правило содержит имя автора и мотивы, относящиеся к тематическому жанру «фахр» («самовосхваление»)349: «Я наполнил свои притчи стихами, что подобны граненым сапфирам» (Бен Элеазар) «Я приношу в дар жемчужины поэзии вместо рубинов и яшмы»351 (Ибн Шабтай) «Стих-мой верный раб, это против других он плетет козни и бунтует» (ал-Харизи)
Б) Подчеркнуть нравоучительный характер книги, заранее предупреждая упреки в легкомыслии и желании лишь развлечь читателя или блеснуть красноречием:
«Слова мои сплетены нитью поучения (сехелъ), а не пурпурными нитями»353 (ал-Харизи)
«Мои притчи инкрустированы нравоучением (хаскелъ мусар)»354 (Бен Элеазар)
«Я обращаюсь к ищущим разума и поучения (сехель, мусар)» (Ибн Шабтай)
«Л высек эту книгу из скалы разума (сехель)» (Ибн Забара)
В) Намекнуть на вымышленный характер повествования с целью обезопасить себя от того, что поступки, слова и воззрения персонажей будут приписаны автору.
«Я изложу все приключения героя в виде вымысла (хида)» (Ибн Шабтай)
«Мои притчи подобны вымышленным историям (хидот), но внутри них — глубокий смысл»358 (Бен Элеазар)
«Я задумал эту книгу так, что все в ней — порождение моих представлений (йелидей ра йоним)» (Ибн Забара)
Наиболее интересным примером искусного использования стихотворного зачина и концовки в апологетических целях является макама Шеломо ибн Цакбеля «Неум Ашер бен Йехуда». Макама авантюрно-приключенческого характера предваряется трехстишием и завершается двустишием: [Зачин] .crai1 -Dip npn n-irja na i? а рп іпа av p ai n 360!п?гиг;5 лзяпл? -i#$ и ік - т ха гі?щ nj tfpiya а л
Готовься, муж, к встрече со своим Богом, и счастлив будь, если нет греха на руках твоих!
Не откладывай на завтра добрые дела, лучше завтра получи двойную награду за них.
Насладись этим миром и миром грядущим, будь тем, кто «женится на двоих»!36
[Рассказ Ашера бен Йехуды: однажды...]
[Концовка]: х :u wj?3fl !73!? хз-nnun іатої rTfr ?? гп ш 362!ІЗЗ1І И Э7Т па -)Щ - ,?аі Гфу "од? пл юо Внимайте, друзья, красоте и мелодичности моих слов, но остерегайтесь преткновения, Ведь все эти любовные проделки — лишь покорного слуги вашего измышления!
Автор напрямую обращается к читателю, причем с весьма неожиданной для. зачина макамы проповедью благочестия в духе memento mori, характерном для тематического жанра «зухдийат»364. Парадокс (и интрига) состоит в том, что чтение рассказов о любовных похождениях, к которому приступает читатель, весьма далеко от аскетического благочестия. Однако, в третьей строке зачина автор, остроумно обыгрывая библейскую цитату про женитьбу Давида (1-Цар. 18:21), предлагает читателю свое настоящее кредо: «Надо уметь жить так, чтобы насладиться этим миром, но так, чтобы не потерять мир грядущий». Именно в качестве такого «невинного наслаждения» он далее предлагает читателю авантюрный рассказ Ашера бен Иехуды. Однако до конца идеологическая подоплека чтения макамы проясняется в заключительном двустишии: Ибн Цакбель поясняет читателю, что художественный вымысел — это способ получить удовольствие от любовных похождений, их не совершая, а лишь наслаждаясь красноречием и изобретательностью автора. Тем самым, читатель достигает того самого идеала «этического двоеженства»: он получает удовольствие в этом мире, но удовольствие невинное, не лишающее читателя мира грядущего, ведь чтение вымышленных историй о чем-то увлекательном, но морально предосудительном само по себе не является предосудительным. Стихотворный зачин и концовка у Ибн Цакбеля создают для читателя, который в начале XII века еще мог не иметь опыта чтения подобных рассказов, внешний по отношению к самому повествованию контекст этической, легитимации эстетического наслаждения.
Переход от прозы к стихам и обратно как маркер смены нарративных. уровней
Среди жанровых конвенций- еврейских макам одна из самых устойчивых — это начальная»формула1, вводящая вымышленного рассказчика и ставшая своего рода жанровым маркером: «Неум [имярек]...» ( «Речь [имярек]...»). Многие макамы на иврите, особенно не вошедшие в сборники, так и называются по этой формуле: «Неум Ашер бен Иехуда» или «Неум Товия бен Цидкия» . Эта формула задает сложную многоуровневую нарративную структуру, которая свойственна практически всем макамам и которую можно резюмировать при помощи следующей схемы, в которой буквой N обозначается акт наррации: (Герой -N- ) Рассказчик —N- [Автор] -N- Читатель То есть, конвенция макамы такова, что автор, чаще всего имплицитный, остающийся за рамками повествования, рассказывает читателю историю, которую он услышал от вымышленного рассказчика. Рассказчик же очень часто, хотя и не обязательно, повествует нам (через инстанцию автора) о том, что ему рассказал о своих приключениях герой. Формула «Неум...» - это фактически слова, репрезентирующие инстанцию автора и передающие слово рассказчику, как бы подразумевая следующий смысл: «Послушайте, вот что рассказал мне имярек...».
Ритмический рисунок рифмованной прозы как средство наррации
Помимо «дискретного» взаимодействия поэзии и прозы в макаме, то есть маркированного перехода от одного к другому, существует явление другой природы - более жесткое ритмическое структурирование прозы, приближающее ее к поэзии и играющее определенную смысловую роль в повествовании. Ритмическая структура арабской рифмованной прозы стала предметом изучения достаточно давно , но нам не удалось обнаружить ни одного исследования, посвященного ритмической структуре подобной прозы на иврите. Всеобъемлющее изучение просодии средневековой художественной прозы выходит за рамки данного исследования. В нем будет рассмотрено лишь одно явление, а именно ритмическое приближение прозы к поэзии как повествовательный прием.
На макроуровне ритм рифмованной прозы задается длиной периода от рифмы до рифмы, который, по мнению некоторых исследователей, соотносится с ритмом дыхания рассказчика и может варьироваться в диапазоне от четырех до более, чемгдвадцати слогов442. В макамах на иврите длина периода от рифмы до рифмы также сильно варьируется, причем следует различать два основных фактора, такой вариативности: во-первых, особенности авторского стиля, объясняющие различия в средней длине периода в произведениях разных авторов, а, во-вторых, внутренние повествовательные или риторические задачи, влияющие на длину периода в рамках одного произведения.
Первый фактор выходит за рамки данного исследования, однако, в качестве примера можно сопоставить одну из глав «Сефер ша агиу им» Ибн Забары и одну из макам ал-Харизи в «Тахкемони», чтобы убедиться, что См., например: Al-MasadT 1990; Gully, Hinde 2003. См. Gully, Hinde. Op. cit. p. 183, n 22.
Ибн Забара пишет в среднем гораздо более длинными периодами, чем ал-Харизи.
Мы рассмотрим подробнее явление, связанное со вторым фактором — изменением длины периода в зависимости от повествовательных задач, для которых автор использует рифмованную прозу как художественное средство в рамках одной макамы. Явление это связано с тем, что в определенные моменты повествования свободно и нерегулярно варьирующаяся длина периода (с некоторым средним значением) вдруг резко сокращается и на протяжении довольно продолжительного фрагмента текста приобретает более строгую регулярность, приближающуюся к акцентному стиху. С чем это связано, и какую роль играют подобные квазиметрические фрагменты прозы?
Описанное выше явление присутствует уже в первой макаме на иврите - «Неум Ашер бен Иехуда» Ибн Цакбеля. По сюжету, описанному выше444, рассказчику Ашеру неизвестная девушка бросает с галереи яблоко с признаниями в любви. Это настолько льстит его самолюбию, что он решает помучить ее любовными страданиями и уходит, никак не отреагировав. Однако, вскоре он начинает думать о ней и возвращается к ее дому, читает под галереей стихи, но ответа не получает. Мы видим, что для прямой речи, обращенной героем к собственному сердцу, характерно нарастающее раздражение. Он злится на самого себя за то, что ведет себя непоследовательно. Ибн Цакбель искусно выражает нарастающее раздражение говорящего в убыстряющемся ритмическом «дыхании» прозы, что проявляется в сокращающейся до возможного максимума (одного слова!) длине периода между рифмами. Если в начале отрывка длина периода варьируется нерегулярно между 2 и 5 словами (при среднем значении 3), то к выделенному фрагменту в кульминации речи период становится более регулярным и максимально коротким
Следует также отметить, что первые слова в словосочетаниях, образующих период из двух-трех слов («ламма», «ка-ашер», «ёйк», « атта», «лб») все без исключения являются вспомогательными частями речи («почему», «когда», «как», «теперь», «не»), так что этот период с точки зрения «смыслового ритмического веса» можно изобразить как: частица+1 или частица+частица+1, то есть 1,5 или 2. Тогда схема, демонстрирующая ускорение ритма речи к ее концу будет выглядеть еще отчетливее: 2/1,5/1,5/1,5/1/1/1/1
Помимо регулярного ритма, этот отрывок скрепляется еще и характерными для поэзии «глубокими» рифмами (см. выделение в приведенной выше транслитерации), что еще больше приближает его по характеру к стихам без перехода границ прозы.
Примечательно, что в этом случае, как и в предыдущем, схему можно модифицировать с учетом того, что все первые слова в периодах из двух слов являются вспомогательными частями речи (« атта», «ми», « ёт», «лб»): 1/1,5/1/1,5/1/1,5/1,5/1,5/1,5/1,5
Как и в предыдущем случае, этот отрывок выделен из предшествующего и последующего текста созвучными (-та) «глубокими» рифмами (см. выделение в транслитерации), так что он максимально приближается к стиху, хотя и не переходит грань прозы и поэзии. Пик гнева приходится именно на эти слова, и далее периоды снова становятся длиннее и варьируются с меньшей регулярностью.
Всеобъемлющее изучение семантики ритмического рисунка еврейской художественной прозы может стать предметом отдельного исследования. Вывод, который мы можем сделать из двух проанализированных примеров, касается только аспекта взаимодействия поэзии и прозы, а именно: доведение ритма рифмованной прозы до регулярности, сближающей ее с поэзией, при одновременном использовании дополнительных художественных средств (более «совершенных» рифм) для достижения той же цели, является одним из важнейших средств повествования. Сознательно ускоряя ритм прозы, Ибн Цакбель добивается эмоционального эффекта, необходимого ему для характеристики состояния персонажа. Не случайно оба приведенных выше примера —это прямая речь персонажа, находящегося в гневе и раздражении. Этот прием может также использоваться для нагнетания ритма наррации с целью усилить ключевой для авантюрного повествования эффект «интригующей отсрочки» (suspense). Особенно ярко это проявляется во втором примере, когда ускорение ритма подводит нас к ложной сюжетной развязке.
Из вышесказанного следует и более общий вывод: взаимодействие поэзии и прозы в макаме носит не только «дискретный» (маркированное чередование), но и «континуальный» (возникновение: промежуточных форм) характер; Сама рифмованная проза как основное средство повествования несет в себе признаки поэзии (ритм и рифма), которые могут быть сознательно усилены и использованы для достижения необходимого нарративного эффекта.
