Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Состав синонимического ряда. способы систематизации хейти в тулах 32
1. Предварительные замечания 32
2. Собственно синонимы 36
3. Основные семантические способы создания хейти . 48
4. "Характеризующие хейти". Семантические системы внутри гулы 56
5. Полисемия хейти 70
6. Принципы систематизации хейти в гулах по признаку грамматического рода 77
7. Выводы 97
ГЛАВА II. Двучленное характеризующее Хейти и Кеннинг . 100
1. Основные вопросы теории кеннингов 100
2. "Кеннинги" в гуле 131
3. Двучленные характеризующие хейти 146
4. Выводы 168
Заключение 170
Приложения 176
- Основные семантические способы создания хейти
- Принципы систематизации хейти в гулах по признаку грамматического рода
- Основные вопросы теории кеннингов
- Двучленные характеризующие хейти
Введение к работе
Когда современный исследователь переводит слово skaidska-parmai, служащее названием П части "Младшей Эдды", исландской поэтики ХШ в., приписываемой самому знаменитому из исландцев -Снорри Сгурлусону, как "язык поэзии", он как будто бы допускает вольность: внутренняя форма этого наименования указывает на поэзию скальдов, кроме того и "Эдда" Снорри посвящена скальдиче-ской поэзии, но не исландской поэзии в целом. Между тем skald-akaparmal - это, действительно, не более, чем "язык поэзии", поскольку исландцы называли (и продолжают называть) поэзию skaidskapr. Уае самый характер обозначения поэзии знаменателен: с одной стороны, он показывает, что "поэзия" и "скальдиче-ская поэзия" являлись для исландцев тождественными понятиями, с другой - что эпическая (эддическая) поэзия не считалась в го время поэзией в собственном смысле слова . Подобное положение должно объясняться существенными особенностями обеих традиций, определившими их противоположность и одновременно преемственность.
Бытующее в науке мнение о простоте эпической формы является обычно результатом не детального ее анализа, но сопоставления с изощренной и гипертрофированной скальдической формой. Тогда как понимание поэзии скальдов требует специальной (и немалой) подготовки,эпический стих ясен и не нуждается в дешифровке (Helga-son J., 1953, s. 5 ). Между тем, как показали исследования последних лет, "незаметность формы эпической поэзии проистекает не столько из ее простоты, сколько из неотграничимости ее от языковой формы" (Смирницкая О.А., 1982в, с. 35).
Основные элементы аллитерационного стиха вырастают из харакгерных особенностей просодики древних германских языков, в которых в результате акцентного сдвига возникло начальнокорне-вое (т.е. закрепленное за определенной морфемой) ударение, что повлекло за собой, в свою очередь, семантическую мотивированность словесного ударения. Диктуемая самим языком "изначальная связь звучания со значением" стала отличительной особенностью германского стихосложения, где при посредстве аллитерации она приобрела идеализированную, каноническую форму. Аллитерационный повтор служит здесь не только средством организации стиховых единиц, но и является способом семантического сопряжения вершин аллитерационной строки, совпадающих со смысловыми "вершинами" поэтического высказывания. Обусловленность метрических канонов языковой просодикой и семантикой препятствует выделению эпической формы как таковой - в этом, по-видимому, секрет ее "незаметности", вовсе не исключающей детальную регламентированность, характерную для некоторых германских эпических памятников (на-пример, для "Беовульфа") .
Однако невыделенность поэтической формы, никогда не превращающейся (и неспособной превратиться) в системе аллитерационного стихосложения в свод технических приемов, обусловлена не только ее специфическим отношением к языку: она находится в зависимости от самого характера эпического творчества и полностью ему соответствует.
Уже предмет эпической поэзии - "абсолютное прошлое", отделенное от времени певца (или поэта) эпической дистанцией, характеризующейся нерасчлененностью временных и ценностных признаков, предполагает особое отношение поэта к произведению. "Эпическое слово есть слово по преданию. Эпический мир абсолютного прошлого по самой природе своей недоступен личному опыту и не допускает индивидуально-личной точки зрения и оценки" (Бахтин М.М., 1975, с. 460). Сугубой традиционности эпического сказания соответствует столь же традиционная форма его изложения. Подобно тому как сказитель эпоса не может внести ничего личного в самый рассказ, он не может и отступить от норм традиционного стиля, сложившегося в процессе многовекового исполнения. Соединение традиции и импровизации, находящее не в последнюю очередь воплощение в "формулизации" эпической речи5, ставит поэта в положе 4 ние творца-исполнителя, воссоздающего не им установленные нормы.
Язык эпоса неогчленим от своего предмета, поскольку и подлежащие рассказу факты не существуют как таковые вне их традиционного оформления. Творение здесь предстает поэтому не как придание формы, но как воссоздание уже готового целого - песни. Сколь бы ни велик был "авторский" вклад каждого творца эпоса, ни он, ни его аудитория не осознает его в качестве автора и не признает за ним "авторского права": имена сказителей эпоса обычно неизвестны, как неизвестен, например, ни один из эддических поэтов.
Указанные характеристики эпоса, во всем применимые к эд-дической поэзии, позволяют увидеть ее противоположность поэзии скальдической. Если предметом эддической поэзии является абсолютное прошлое, то предмет скальдической поэзии - современные факты. Если форма эпической поэзии не может быть выделена как таковая, благодаря, с одной стороны, ее глубокой укорененности в языке, а с другой - неогчленимости от своего предмета, то форма скальдической поэзии автономна по отношению к содержанию, крайне вычурна и условна и является основным объектом, на который направлены творческие усилия скальда. Если, наконец, эпическая поэзия принципиально анонимна и безлична, то скальдиче-ские стихи - творения их авторов, подчеркивающих свое искуссг - 12 -во и авторское право5.
Противоположность двух сосуществующих во времени традиций во многом определила подход исследователей к проблеме возникновения поэзии скальдов. Появление чрезмерно усложненной и отличной от эпической поэтической формы объясняют по-разному кельтским влиянием6, давлением новой (княжеской) аудитории и превра-щением поэзии в элемент придворного этикета , табуированием имени умершего в поминальной песне0 - во всех случаях причинами внешними для самой поэзии. Последовательное объяснение происхождения и формальных особенностей поэзии скальдов с позиций исторической поэтики было впервые дано М.И. Сгеблин-Каменским, увидевшим в ней не результат вырождения поэзии, как это нередко представляется в науке, но, напротив, результат зарождения авторской, личной поэзии, т.е. закономерный этап литературной эволюции (1958, с. I8I-20I). Характерная для скальдической поэзии формальная изощренность получила тем самым свое истолкование: развитие авторства происходит в результате осознания и выделения формы. "Гипертрофия формы - это как бы трамплин, посредством которого творческое самосознание поднимается над безличной традицией" (Стеблин-Каменский М.И., 1978, с. 94). Из этого не следует, однако, что осознание формы как таковой должно было немедленно повлечь за собой ориентацию поэта на разрыв с традиционными нормами. М.И. Стеблин-Каменский заметил и еще одну существенную особенность поэзии скальдов, о которой нередко забывают, подходя к ней с мерками искусства нового времени - ее глубокую традиционность (19796, с. 80). За 500 лет своего существования скальдическая поэзия не претерпела почти никаких изменений, а развитие отдельных элементов ее формы предстает в виде станов ІЗ -ления канона10. Творчество скальда приобретает тем самым специфические черты - оно направлено не на выявление его индивидуальности, но на демонстрацию мастерского владения формой, умения в точности следовать канону, воплощая его, однако,каждый раз по-новому и иначе, чем это делали его предшественники или соперники. Осознание личного авторства в пределах "эстетики тождества" видоизменяет, таким образом, самое представление о каноне: скальдическая форма существует в непрекращающемся процессе варьирования, и именно варьирование в рамках традиционно установленной нормы и есть та область, в которой творит скальд.
Уже традиционность поэзии скальдов позволяет увидеть ее преемственную связь с эпической поэзией, на это уже указывают и все основные элементы скальдической формы: "переворот, совершенный скальдами в поэтике, имеет своей основной ареной унаследованный из традиции поэтический язык. Не боясь впасть в анахронизм, можно утверждать, что осознание формы явилось, собственно, осознанием двусторонности языковых единиц. Скальды научились оперировать раздельно планом выражения и планом содержания, де-могивируя отношения между ними и превращая элементы языковой формы в материал для сложных орнаментов: фонетических, словесных, синтаксических. Те самые элементы, которые были направлены в эпической поэзии на предельное выявление языковых значений и значимостей, скрывают их, став частью орнамента" (Смирницкая О.А,, 1982в, С. 35). Это разъединение формы и смысла, повлекшее за собой коренное изменение воспринятых из эпической традиции строевых элементов, находит ярчайшее воплощение в системе скальдической лексики.
Центральное место в ней занимает кеннинг - двучленная перифраза, замещающая "существительное обычной речи" (Meiss - 14 ner R., 1921, s. 2) и служащая обозначением таких важнейших понятий героического мира, как МЖ, меч, щит, корабль и др. .
Подобно другим конструктивным элементам скальдической формы, кеннинг присутствует уже в эпической системе, но не получает в ней большого (по сравнению со скальдической традицией) распространения. Различия между эпическим и скальдическим кеннингом не сводимы, однако, к чисто количественным характеристикам и обусловлены общими свойствами обеих систем. Если эпический кеннинг представляет собой особым образом устроенную метафору и обладает вследствие этого непременным свойством метафоры - мотивированностью описываемым целым, то скальдический кеннинг де мотивирован, его связь с референтом нарушена и не может быть восстановлена "изнутри". Указанная особенность скальдического кеннин 13 га, замеченная весьма немногими его исследователями , имеет своим следствием широко распространенное мнение о "загадочности" кеннинга, а также основанное на нем сравнение кеннинга с загадкой . Эта аналогия опирается, однако, лишь на внешнее сходство: кеннинг - не загадка уже потому, что не предполагает разгадывания. Отождествление кеннинга с описываемым целым осуществляется не путем расшифровки, но прежде всего вследствие владения скальдической формой и применения вытекающих из него конкретных знаний, т.е. по существу так же, как и узнавание значения слова носителем языка.
Можно пойти дальше простого сравнения кеннинга со словом, поскольку в скальдической системе функции слова, действительно, выполняет именно кеннинг, тогда как другая важнейшая единица поэтического языка - скальдический синоним (хейги) утрачивает признаки слова и перемещается, будучи лишь конструктивным элементом кеннинга, на "морфемный уровень". Заметим сразу же, что применительно к скальдической традиции термин "хейти" и может употребляться лишь для обозначения единиц в составе кеннинга.
Возможность трактовки скальдического (но ни в коем случае не эпического!) кеннинга в качестве слова опирается в целом на два присущих ему свойства. Во-первых, как будет показано ниже, содержание кеннинга вполне исчерпывается значением того существительного, заместителем которого он является: auW Njipr&r "Ньёрд богатства", rogvi&r "древо битвы" и просто "муж" (greppr, maur или др.) - являются абсолютно синонимичными обозначениями мужчины. В какие бы многочленные цепочки ни развернули мы приведенные кеннинги, они не изменят этого своего качества. Во-вторых, образующие скальдический кеннинг компоненты представляют собой не полнозначные слова, но "квазислова", т.е. слова с редуцированным значением, либо же вообще не существующие вне кеннингов единицы, являющиеся своего рода "сменными элементами, обеспечивающими безграничные возможности формального варьирования" (Смирницкая О.А., 1982в, с. 36).
Превращение полнозначных слов в хейти, иначе говоря в воплощения отдельных семантических признаков, и есть следствие собственно скальдического варьирования, т.е. варьирования, направленного на производство нового в рамках установленного традицией. Каждый скальдический кеннинг является соединением индивидуально-авторского и традиционно заданного: будучи творением скальда, он необходимо следует строго определенному структурно-семантическому типу и тем самым представляет собой реализацию уже готовой модели, с которой соотносится как вариант с инвариантом. Непроизвольность кеннинга, позволяющая видеть в нем единицу скальдического языка, аналогичную языковому знаку и эквивалентную простым синонимам поэтического словаря, обеспечивает его способность выполнять коммуникативные функции, играть роль поэтического синонима, замещающего обычное наименование. При этом каждая конкретная вариантная реализация кеннинга, предстающая в качестве использования его в поэтической речи, может далеко отстоять от исходной модели, будучи, однако, вполне ей тождественной. Так, на первый взгляд кеннинги золота dreka ьбі "двор дракона" и goins sker "шхера змеи" (Goinn - имя мифологической змеи) должны показаться вполне самостоятельными и отдельными поэтическими обозначениями, между тем, это не разные кеннинги, способные выступать в качестве синонимов, но варианты одного и того же кеннинга - две его тождественные речевые реализации. Уже здесь можно заметить, что тождество кеннинга самому себе осуществляется иначе, нежели тождество слова. Если тождество слова обеспечивается прежде всего тем, что оно является готовой единицей, воспроизводимой, а не производимой во всех случаях его употребления, причем возможные варианты слова - структурные (лексико-семантические и фономорфологические), стилистические, диалектные - для того, чтобы сохраняться в качестве таковых и не превращаться в разные слова, должны обладать не просто семантическим единством, но семантическим единством выраженным, находящим "соответствие в звуковой оболочке слова" (Смир-ницкий А.И., 1954, с. 23), то тождество кеннинга необходимо осуществляется через варьирование, никогда не затрагивающее смысла, но полностью видоизменяющее форму. Скальдический тип творчества не только не допускает отвердения кеннинга в клише , но требует постоянного обновления его формы. При неизменности содержания и коммуникативной направленности кеннинга обновление формы оборачивается деформацией ее строевых элементов. Необходимость варьировать компоненты кеннинга требует вовлечения в его состав нового и разнообразного языкового материала, перерабатываемого путем приравнивания в специфическую скальдическую синонимику -хейти. Расширение синонимии предопределяет и самый ее характер: система хейти конструируется на основе минимального набора общих семантических признаков и вообще не способна существовать вне порождающего ее кеннинга. Вследствие этого в скальдической традиции происходит "раздвоение" слова - будучи употребленным вне кеннинга, оно выступает в своем обычном языковом значении и потому не является "хейти", будучи компонентом кеннинга, оно утрачивает предметное значение и сохраняет лишь классификационное, свидетельствующее о его принадлежности к широкому формальному классу16, тем самым происходит его разрушение как слова. Функции слова принимает на себя кеннинг, для которого расширение синонимии имеет столь же необратимые последствия, как и для самих хейти, - он демотивируется и теряет всякую связь с описываемым референтом. В связи со сказанным, уместно привести следующую характеристику скальдических кеннингов: "метафора уступила в них место совершенно условной схеме: основа в них - название любого объекта того же класса, что и описываемое целое, а определение - название любого конкретного предмета из сферы целого" (Стеб-лин-Каменский М.И., 19796, с. 104-105).
Итак, кеннинг представляет собой основную единицу поэтического языка и занимает в скальдической системе то место, которое отведено в общеязыковой системе слову: он является минимальной самостоятельной единицей, имеющей собственное значение. Тем самым кеннинг оказывается эквивалентным другой основной единице поэтического языка - свободному скальдическому синониму. Будучи единицами функционально тождественными, свободный синоним и кен - 18 -нинг существенно различаются как по форме, так и по способу своего существования: если кеннинг непременно двучастен, то свободный синоним может быть по составу простым или сложным; если кеннинг непременно подвергается структурному варьированию, то свободный синоним либо существует в готовом виде, либо создается непосредственно в поэтической речи.
Тогда как кеннинг и свободный синоним принадлежат к числу основных единиц скальдического языка, иначе говоря являются разными воплощениями скальдического слова, несвободный синоним ("хейти") не имеет собственного значения в поэтическом языке и выступает в качестве единицы в строении скальдического слова -кеннинга. Таким образом, он, как уже говорилось, может быть сопоставлен с наименьшей двусторонней языковой единицей - морфемой. Однако не более, чем сопоставлен: в отличие от морфемы, хейти всецело принадлежит к лексической системе скальдического языка и потому не находит точной аналогии среди общеязыковых единиц. Разделение свободного поэтического синонима и кеннинга, с одной стороны, и несвободного синонима (хейти), с другой, является, таким образом, определяющим для всей системы скальдического языка и соответствует в целом существующей в языке иерархии единиц, имеющих собственное значение (т.е. способных обозначать что-то во внеязыковой действительности} и образующих их единиц, имеющих лишь смыслоразличигельную функцию (т.е. не имеющих собственного значения в указанном понимании)(Шмелев Д.Н., 1977, с.
В эпической системе и кеннинг, и его составляющие имеют существенно иной языковой статус. Компоненты кеннинга здесь - пол-нозначные слова, а возможности их варьирования всецело предопре - 19 -делены традицией, которой принадлежит как самая модель кеннинга, так и каждая ее конкретная реализация. Тогда как скальдический кеннинг сам продуцирует элементы, обеспечивающие возможности его безграничного варьирования и потому всецело ему подчиненные эпический кеннинг, напротив, должен находиться в зависимости от эпических синонимов, которые, в отличие от формализованных систем хейти, не обладают свойством полной взаимозаменимости .Если скальдический кеннинг функционирует как слово, то эпический -как словосочетание-формула и вообще не может быть четко выделен из разряда формул.
Неотграничимость системы хейти от порождающих ее кеннингов - явление, на которое зачастую не обращают внимание исследователи скальдической лексики. О "синонимическом ряде скальдической поэзии", представляющем на деле плод искусственного вычленения хейти из кеннингов с последующей их систематизацией, принято говорить как о некоторой реальности . Не в малой степени этому должны способствовать средневековые перечни скальдических синонимов - тулы Cfrulur), присутствующие в ряде рукописей "Младшей Эдды".
Любое рассмотрение хейти издавна связывается в науке с гулами, которые считают основным источником наших знаний о скальдической лексике. Между тем, как уже говорилось, вопрос об отношении гул синонимов к поэтической практике не только не решен, но никогда и не ставился исследователями скальдической поэзии. Выяснение его - одна из задач настоящей работы.
Тулы относят к древнейшим жанрам германской поэзии. Поскольку обычным их содержанием являются мифологические имена и названия, генеалогии и прочие сведения, образующие древнюю уче-носгь , тулы считают, как правило, чисто мнемонической формой, далекой от поэзии в собственном смысле слова . Ритмическая организация подобных.перечней, строгое следование аллитерационным канонам, наличие дополнительных звуковых повторов (прежде всего рифмы) - вряд ли могут быть направлены лишь на облегчение запомнят нания содержащихся в тулах сведений . Оформленносгь текста знак его правильности и социальной значимости, а эстетическая его функция не отчленима от познавательной.
Об особой древности тулы, соединяющей, по-видимому, поэзию с ритуалом, свидетельствует ее очевидная связь с тулом (]mlr), жрецом, выполнявшим, как полагают исследователи, сакральные функции в германском обществе . Тулы, как можно заключить из их названия, и должны были быть теми речами, которые произносились (для этого есть специальный глагол - "bylja) с "престола ту-ла" (ср.: mal es at "fcylo a pillar stoli a. Hav. 110).
Б дальнейшем, однако, и гул, и туда изменили свое назначение: слово i ulr стало одним из наименований поэта (так называют себя иногда скальды), а тулы превратились в перечни разнообразных сведений, лишенные сакрального значения ( Heusier А., 1957, S. 110 - 111).
Именно в таком виде предстают самые обширные из сохранившихся гул - перечни скальдических синонимов, образующие дополнение ко 2-й части "Младшей Эдды" - "Языку поэзии". Поскольку тулы не связаны композиционно с текстом snE и кроме того присутствуюг не во всех ее рукописях , их принято считать позднейшей вставкой, сделанной не Снорри, но одним из последующих редакторов его поэтики (ср.: Boer R., 1926, s. 137-141). При этом, однако, есть основание видеть в гулах произведение, предшествующее по времени созданию SnE: в тексте skm. имеются ссылки на списки синонимов, бывших в распоряжении ее автора, а некоторые текстуальные совпадения позволяют предположить, что этими списками и были тулы, по-видимому, в их более ранней и не-сохранившейся редакции . Как заметил один из исследователей гул, С. Бугге (1875, S.2I2), использование этих списков как ис-точника при написании Skm. и должно было послужить, причиной их первоначального невключения в текст SnE. Другой ученый, с именем которого прежде всего связано изучение тул, - Ф. Йонссон, напротив, вообще не усматривал ничего общего между перечнями хейти в тексте skm. и тулами (1931, s. хых). При этом временем создания тул и тог и другой считали середину или вторую половину ХП в., однако Ф. Йонссон указывал на то, что часть перечней могла быть составлена и позднее - во 2-й половине ХШ в. (Bugge S., 1875, S. 237; Jonsson P., 1923, S. 179).
В целом тулы известны в двух редакциях. Первая (основная рукопись - codex regiua 2367) содержит 35 тул, организованных в список по тематическому принципу; вторая (основная рукопись AM 748) содержит 59 тул, из которых 24 отсутствуют в первой peps дакции . Выяснение взаимоотношений между названными редакциями, а также отношения тул к тексту SnE, установление того, были ли тулы созданы одним или целой группой авторов и попытка их атрибуции - вот круг вопросов, находившихся в центре внимания исследователей во 2-й половине XIX в. - начале XX в. Тогда как Ф. йонссон рассматривал первую редакцию списка в качестве основной, а присутствующие сверх перечисленных в ней во второй редакции 24 тулы как позднейшее дополнение, С. Бугге считал исходной и ранней редакцией наиболее полную, т.е. содержащую все 59 тул. При этом С. Бугге видел в списке тул единый текст, сое - 22 -тавленный одним лицом и в одно время; Ф. Йонссон, напротив, считал, что списки объединяют тулы, созданные в разное время и разными авторами. Наконец, если С. Бугге находил, что гулы были составлены на Оркнейских островах и автором их был оркнеец, предположительно - епископ Бьярни Кольбейнссон , то Ф. Йонссон считал местом создания тул исключительно Исландию (Bugge s., 1875, S. 209-246; Jonason P., 1893, S. 506; 1923, S. 174-184).
Делая подобные выводы, оба исследователя опирались, однако, не на детальный анализ содержащихся в гулах наименований, но лишь на некоторые особенности композиции списков или отдельных перечней. Что же касается исследования состава тул на предмет выяснения источников присутствующих в них лексем и способов их систематизации, а также целей, которые мог преследовать автор тул, составляя обширные перечни поэтических синонимов, - то такое исследование никогда не предпринималось. Ни С. Бугге, ни во многом следовавший за ним К. Мюлленгофф (І883-І89І, S. 223-226), ни Ф. Йонссон не выражали сомнений в том, что тулы, будучи перечнями поэтических синонимов (о чем свидетельствуют уже предпосланные им заглавия), имеют своим источником скальдические стихи; целью же составления каталогов хейти могла быть только задача обучения молодых скальдов.
Взгляд на гулы как на глоссарии к корпусу скальдической поэзии во многом предопределил: отсутствие интереса к ним со стороны исследователей скальдической поэтики. Показательно, что ни в одной из посвященных гулам работ (а таких очень немного), перечисляемые в них наименования не рассматриваются как элементы поэтического языка. Во всех случаях исследования хейти носят сугубо этимологический характер или направлены на реконструкцию стоящих за ними представлений и реалий27. Не случайно поэтому наиболее изученными оказались гулы, перечисляющие хейти мифологических существ. Их обычное содержание - имена собственные, во многом соответствующие тем, которые приводятся в "мифологических" гулах "Старшей Эддын. При этом, однако, подвергая анализу подобные имена, никогда не различают источники, из которых они извлекаются - "мифологические" гулы из "Старшей Эдды", последовательно смешиваются с гулами поэтических синонимов из "Младшей Эдды"28. Между тем, при известной общности состава эти гулы далеко не тождественны функционально. Если "мифологическая" гула называет по именам отдельных представителей определенного класса существ, го гула хейти приводит те же имена в качестве сино-нимов-заместигелей таких слов, как, например, dvergr "карлик" или З9 иші "великан", и ставит их в один ряд с перечнями хейти людей, оружия, животных и т.д. Есть и еще одна важная особенность тул синонимов, которая не можег быть оставлена без внимания: они несравненно обширнее всех известных "мифологических" гул.
Составленные в традиционном эпическом размере (farnyr&is-lag), 59 тул образуют 1370 стихотворных (кратких) строк и перечисляют 2573 наименования 55 понятий. Средний объем гулы -3-4 строфы, однако имеются и значительно более длинные перечни: так, тула МЕЧ образует 12 сгроф, тула КОРАБЛЬ - 10, тула ОДИН -8; наряду с этими существуют и совсем короткие перечни, не превышающие строфу или полусгрофу (хельминг). Поскольку единственным содержанием тул являются поэтические синонимы2 , объем перечня служит показателем образующего гулу синонимического ряда. Б большинстве случаев он очень велик: гула ОГОНЬ перечисляет 60 хейти, тула ДЕРЕВО - 59, гула ПТИЦА - 114, гула РЕКА - 112,гула - 24 -МУЖ - 123, а гула МЕЧ - 170.
Уже давно было замечено, что немалое количество записанных в гулах синонимов никогда не встречается в поэзии. Эго, однако, не смогло поколебать уверенности исследователей в том, что перечисляющиеся в гулах хейти были почерпнуты из скальдических ВИС (ср.: Palk н., 1924, а. 35; Jonsson Р., 1934-1935, а.304). То обстоятельство, что множество поэтических синонимов отсутствует в сохранившейся части скальдического корпуса, лишь повысило ценность гул в глазах ученых: гулы оказались своего рода памятными камнями, воздвигнутыми целой эпохе, единственным свидетельством о безвозвратно утраченных скальдических стихах.
Между тем, тогда же было замечено, что некоторые из перечисляемых в гулах наименований (иностранные слова, отдельные географические названия) не могли быть восприняты составителем тул из стихов скальдов и являются плодом собственно книжной уче-носги . Оба факта - отсутствие части приводимых гулами синонимов у скальдов и присутствие в гулах наименований, возможность употребления которых в поэзии маловероятна или полностью исключена, - не были, однако, сопоставлены исследователями, а потому и не повлекли за собой более пристального изучения тул. Традиционно сложившуюся точку зрения на тулы как на глоссарии к корпусу скальдической поэзии не смогло поколебать и заявление одного из лучших знатоков скальдических кеннингов, Р. Майсснера, согласно которому перечисляемые тулами синонимы создавались самим автором гул исключительно из присущего скальдам пристрастия к языкотворчеству (1924, s. 135-137). О том, какой научный резонанс имело мнение Майсснера (высказанное, правда, по другому поводу и неподкрепленное никакими доказательствами), можно судить по единственному отклику на него: полностью перетолковывая слова Майсенеpa, другой известный специалист по исландской поэзии, Й. Хельгасон, относит их к "мифологическим" тулам "Старшей Эдды", которые содержат, по его мнению "как собранные, так и сочиненные" имена и названия, тогда как тулы синонимов образованы из "уже существующего языкового материала" (1953, s. IOO-101).
Устоявшееся в науке мнение о тождественности синонимического ряда тулы поэтическому (т.е. реально используемому) синонимическому ряду является, однако, не более, чем спекулятивным заключением. И не подвергая специальному исследованию содержащийся в гулах лексический материал, можно заметить, что хейти в поэзии и в гулах представляют собой существенно разные явления.
Сделать подобное заключение позволяет уже самый характер скальдической синонимии. Во-первых, система хейти не существует отдельно от порождающего ее кеннинга и не может быть вычленена как таковая, т.е. как система заданных, существующих в готовом виде единиц, призванных обслуживать варьирование определенного кеннинга. Сущность собственно скальдического варьирования формы - в его нескончаемом разнообразии. Скальд в силу самого характера своего творчества располагает не столько готовым арсеналом средств (в данном случае - хейти), обеспечивающим возможность варьирования, сколько знанием способов их создания.Система хейти оказывается вследствие этого системой не только принципиально открытой, но и носящей "потенциальный" характер, а тем самым и мало приспособленной для каталогизации. Во-вторых, система хейти, предстающая в гулах как ряд, объединенный общностью обозначаемого понятия (синонимы земли, моря, корабля и т.д.) вообще, как правило, отсутствует в поэзии. Так, синонимы земли, как и большинство других систем хейти, обслуживают здесь не один, а целую группу кеннингов: золота, жены и др. Поскольку же хейти неогчленимы от кеннинга, говорить о наличии, например, одной системы хейги земли не приходится: такая система рассредоточена по отдельным типам кеннингов, а объединение ее - в целом совершенно ненужное скальдам - происходит уже в результате ученого осмысления и систематизации накопленных в ходе стихийного варьирования средств. Плодом такой ученой систематизации хейти и является гула.
Вопрос, следовательно, должен стоять не о том, является ли гула набором почерпнутых из поэзии синонимов, организованных исключительно с мнемонической целью в правильные стихотворные строки, а о том, каковы те способы систематизации поэтической лексики, которые лежат в основе конструируемого автором гулы ряда. Другой вопрос, являющийся непосредственным следствием первого: насколько адекватно отражает синонимический ряд гулы стихийно складывающиеся системы скальдических хейги. При эгом адекватность тулы поэтической традиции следует рассматривать как в плане соответствия перечисляемых в них лексем реально используемым скальдическим синонимам (т.е. на уровне состава синонимического ряда), гак и в плане соответствия способов создания хейти в гулах, тем способам, которыми пользовались скальды, образуя новые хейги в ходе варьирования кеннинга (т.е. на уровне реализации потенций скальдической синонимии).
Последний вопрос, как можно заметить, исходит из предположения, что перечисляемые гулами поэтические синонимы могли образовываться непосредственно их автором. Вероятность этого вовсе не исключена: выше уже говорилось, что немалая часть записанных в гулах синонимов не встречается ни в каких поэтических памятниках, вполне возможно, что автор тул не только соби - 27 -рал, но и сам создавал хейти, уподобляясь тем самым скальду. Еще вероятнее то, что он и сам был скальдом, как был скальдом Снорри, составивший учебник поэтического искусства, "Младшую Эдду," и его племянник Олав Белый Скальд, автор "Третьего грамматического трактата". Соединение ученого осмысления скальдиче-ской традиции со следованием ею же установленным нормам и должно было быть в таком случае закономерным методом составления перечней поэтических синонимов. Уместно в связи с этим заметить, что и самое продолжение древнего жанра тулы служило здесь соединению поэтики с поэзией.
Поскольку же речь, как можно заранее предположить, идет об ученой поэтике - доказательством этому и одновременно попыткой выявить ее характер послужит предлагаемое исследование - необходимо установить основные понятия, ею используемые. Для гул синонимов таким основным понятием является, очевидно, "хейти".
Heiti ("имя, название") - термин, который, как уже говорилось выше, служит обозначением формализованных скальдических синонимов, вызванных к жизни системой варьирования кеннинга.Между гем, в исландской поэтике термин "хейти" употребляется шире и применяется также как наименование другой единицы скальдического языка - свободного синонима, не только не подчиненного кеннингу, но и функционально ему тождественного. Обе эти различные по своему статусу единицы скальдического языка, объединенные в исландской поэтике под одним наименованием, последовательно смешиваются автором тул в ходе составления перечней. Показательно, что точно гак же, уподобляясь автору тул, смешивают их зачастую и современные исследователи скальдической лексики .
Различия между двумя типами "хейти", однако, существенны и проявляются прежде всего в том, что они являются единицами раз - 28 -ных уровней: тогда как хейти в составе кеннинга теряет признаки слова и превращается лишь в сопоставимый с морфемой строевой элемент последнего, свободный синоним представляет собой слово и функционирует в качестве такового, хотя при этом во многом и не совпадает со своим общеязыковым эквивалентом. Такой синоним также нееег на себе печать скальдической формализации. Так, обращаясь к женщине, скальд может назвать ее "вдовой" или "девушкой", не имея при этом в виду ни ее возраста, ни социального статуса, но употребляя лишь одно из поэтических обозначений жены. Принадлежность разным уровням - не есть лишь особенность функционирования указанных типов "хейти", она влечет за собой и существенные различия как в характере, гак и в объеме синонимических систем. Если возможности синонимического приравнивания в пределах всегда тождественного самому себе кеннинга при данном типе творчества оказываются поистине безграничными, синонимическое приравнивание функционирующих свободно лексических единиц неизбежно ограничено их общей коммуникативной направленностью. Варьирование формы в скальдическом творчестве - и в этом его противоположность привычной нам поэзии нового времени - всегда осуществляется в жестких пределах неизменного смысла.
Указанные различия между двумя типами синонимов вовсе не исключают возможности пересечения обеих систем. Унаследованные из эпической традиции обозначения земли, например, выступают и свободно, и в составе кеннингов, оказываясь в одном ряду со "сменными элементами" последних. Обратный процесс - переход компонентов кеннинга в свободное употребление - явление значительно более редкое и имеющее в своей основе традиционно-устойчивое функционирование некоторых лексических единиц в составе кеннинга.
Пересечение обеих систем, безусловно, затрудняет их четкое разграничение, не настолько, однако, чтобы исключить самую его возможность. Если автор гул последовательно и, как можно предположить, закономерно смешивает оба типа синонимов, то Снорри, решая ту же проблему противоположным образом, старается их разграничивать. Именно различными подходами к проблеме скальдической синонимии и должны, очевидно, объясняться те существенные различия в построении тул и перечней синонимов в тексте skm., которые отчетливо выступают на фоне их сходства.
Здесь не место останавливаться подробно на анализе указанных перечней, послужившем одним из предметов особого исследования , важно заметить лишь, что Снорри, начиная рассказ о разных типах поэтических выражений, сразу же выстраивает их в один ряд как функционально тождественные: "Поэтический язык создается трояким путем". - "Как?" - "Всякую вещь можно назвать своим именем. Второй вид поэтического выражения - это то, что зовется заменой имен (forn9fn). А третий вид называется кеннингом" ("Младшая Эдда", с. 60). Первый из названных здесь видов поэтических выражений, как становится ясным из дальнейшего изложения, - и есть "хейги". Трактуя "хейти" с самого начала как самостоятельную единицу поэтического языка, Снорри, переходя после посвященной кеннингам части к рассказу о синонимах, старается придерживаться только тех из них, которые выступают в поэзии в свободном употреблении: об этом свидетельствуют как самые перечни, содержащие вследствие общей установки их автора весьма ограниченное число единиц, гак и приводимые им цитаты из скальдических вис. Насколько последователен здесь Снорри - другой вопрос,однако и при возможных отклонениях от избранного им пути ясно, что во 2-й части Skm. автор трактует вовсе не о тех хейти, о кото - ЗО рых он говорил,, ведя рассказ о кеннинге, но о функционально тождественных кеннингу поэтических синонимах .
Разграничение свободного синонима и "сменного элемента" в составе кеннинга, которое проводит Снорри, как уже отмечалось, весьма существенно для скальдического языка и отражает его строение. Однако различая оба типа единиц, Снорри не дает им разные наименования. Это обстоятельство привело к тому, что "термин" хейти, будучи воспринят научной традицией, так и не приобрел ясности, но, напротив, привел к смешению двух функционально различных единиц. Применительно к скальдическои системе представляется поэтому целесообразным обозначать термином "хейти" только компоненты кеннинга, а тождественные кеннингу поэтические наименования называть "свободными синонимами". Как уже говорилось, это определяющее для всей системы скальдического языка разделение единиц разных уровней снимается в тулах. Автор тул на деле (а не только посредством наименования, как это делает Снорри) смешивает свободные синонимы и хейти, конструируя единую систему поэтической синонимики. Тем самым исчезает и необходимость дифференцировать синонимы в тулах на уровне их обозначения: вслед за автором перечней мы будем называть их "хейги". Подобное наименование не может приводить к смешению терминов или к неясности, поскольку в настоящем исследовании проводится четкое разграничение реально засвидетельствованной в поэзии скальдическои лексики и синонимики тул.
Позиция автора поэтических перечней, по-видимому, не в малой степени предопределена жанровыми канонами тулы. Уже размеры общего перечня тул и колоссальное число приводимых здесь поэтических синонимов говорят о том, что их составитель стремился к поистине энциклопедической всеохватности. Заключенные в полустро - ЗІ фы, строфы и группы строф хейти не только подчиняют себе указанные стиховые единицы: образуя их содержание, они являются той языковой материей, которая призвана заполнить пространство стиха.
Составитель гул связан, однако, не только поэтической формой, не в меньшей мере он связан композицией списка в целом. Сменяющая одна другую последовательность тем, охватывающих едва ли не весь универсум, не монет не диктовать и самого выбора описываемых гулами понятий. Строение перечня гул оказывается отражением строения мира во всех его необходимых элементах: от богов, светил и стихий, до растений, зверей и людей с их непременными героическими атрибутами. Всеохватносгь списка не может не предопределить и его - явной или скрытой - функции: являясь собранием поэтических синонимов, он одновременно именует мир во всех его частях. Знаменательно, что намеченная здесь характеристика тул как синкретического текста во всем соответствует двойственности поэтического термина "хейти", который, будучи наименованием скальдических синонимов, и сам прежде всего означает "имя".
Основные семантические способы создания хейти
Семантические способы создания хейти уже описывались в научной литературе19, нашей задачей будет поэтому главным образом их систематизация. В целом можно выделить два основных способа образования поэтических синонимов. Об одном из них, состоящем в преобразовании лексико-гематической группы в синонимический ряд, уже шла речь в связи с эпическими синонимами. По существу он представляет собой не один, а целую группу способов семантического приравнивания разных по значению слов на основе единого для них классификационного значения. Другой способ - апеллягивизация имени собственного.
Механизм едва ли не самого обычного способа образования скальдических синонимов состоит в вычленении родового значения слова из присущего ему специализированного значения. При этом родовое значение и есть значение хейти. В качестве иллюстрации можно привести следующие примеры из синонимического ряда огонь: bal "погребальный костер", Ъгеппа "пожар", viti "сигнальный огонь". В обычном употреблении эти слова не являются синонимами, поскольку обозначают разные виды огня. Превращение их в хейти предполагает стирание индивидуальных различий и выдвижение на передний план общего родового значения "огонь". Тем же способом образуется основная масса хейти земли: любое название части земного рельефа ( brekka "склон", leiti "горка", eng "луг", е±% "перешеек", fit "топкий прибрежный луг" и др.) может служить обозначением земли вообще. Равным образом многообразные названия водной поверхности (от моря до канавы) образуют обширную группу синонимов моря, а любое название строго определенной части корабля (в кеннингах их используется более 40) является здесь не более, чем приметой корабля и теряет присущую ему специализацию. Если мы обратимся к синонимическому ряду птица, то увидим ту же .картину: более 30 слов в этой группе представляют собой названия разных птиц (gaukr "кукушка", svaia "ласточка", orri "тетерев", 9lpt "лебедь" и др.), однако, будучи хейти, все эти слова взаимозаменимы и означают только "птица". Можно заметить, что во всех случаях семантическое приравнивание разных по значению слов происходит на основе общего для них родового значения и в его пределах.
Следующий, близкий к описанному способ создания хейти основан на том же принципе соотнесения частных значений слов с единым родовым значением, равным значению хейти, однако он существенно раздвигает рамки первого способа. В синонимическую группу огонь входят слова eisa "зола", gio$ "раскаленные уголья", gneisti "искра", eimr "пар" и подобные. Ни одно из этих слов не означает "огонь", но все они обладают денотативными признаками, характерными для данной группы найменованими вследствие этого могут быть включены в нее в результате переноса по смежности. Здесь происходит уподобление слов, частные значения которых уже не вмещаются в границы родового значения, которое они принимают, и на основе которого осуществляется их семантическое приравнивание.
Указанные способы создания синонимов характерны прежде всего для употребления в составе кеннинга. В свободном употреблении в скальдической поэзии эти слова сохраняют, как правило, свои особые языковые значения и, следовательно,не являются хейти. Так,любое название птицы превращается в хейти и утрачивает свое специфическое языковое значение только в составе кеннинга. Устойчивое употребление в составе кеннинга может, однако, иметь своим следствием распространение значения "хейти" (т.е. родового значения) и на свободное упогребление слова. Тем самым хейги переходит в разряд свободных синонимов (ср. eisa "зола" ("огонь"), vangr "луг" ("земля"), sund "пролив" и fen "болото" ("море"), засвидетельствованные в родовом значении и свободно, и в кеннинге), что происходит редко»
Создаваемый подобным образом синонимический ряд принципиально открыт. Наряду с традиционно употребляемыми на протяжении нескольких столетий синонимами мы находим здесь и множество хейти,являющихся kap.ieg. в этом качестве.Они ничем не отличаются от единиц, образующих устойчивый синонимический фондси: хейти,в силу самого характера скальдического творчества,направленного на бесконечное варьирование предоставляемых традицией средств,всегда являются не столько готовыми поэтическими синонимами,сколько конкретными воплощениями определенных способов их создания.Судя по всему,автор гул также,уподобляясь поэту,а тем самым и следуя основным принципам скальдической традиции,реализовывал неиспользованные ранее возможности,демонстрируя способы создания хейги в действии.Именно так следует истолковывать происхождение той части присутствующих в гулах синонимов,которая не засвидетельствована у скальдов.При этом он все же производил действия,противоречащие скальдической практике. Если поэтические синонимы - суть плоды варьирования компонентов кеннинга, а творческие усилия скальда направлены не на создание хейги как таковых, но на конкретное воплощение традиционной модели кеннинга, которая и представляет собой скаль-дическое слово, го деятельность автора тул является скорее абстрактным теоретизированием на "морфемном уровне". Не будет ошибкой сказать, что самое использование способов создания хей-ги в целях каталогизации образуемых единиц - свидетельство упадка скальдической традиции, постепенно вырождающейся в ученое конструирование стихов по чужим образцам21. Здесь намечается,таким образом, первое противоречие тулы, заключающееся в искусственности применения принципа каталогизации к скальдической системе: извлекая хейги из кеннингов, создавая и перечисляя их,автор тул превращает в "наличный состав" изначально неприспособленный к этому в силу своего потенциального характера поэтический материал. Если ке мы посмотрим на то, какие именно хейти создает автор тул, го заметим второе противоречие тулы, заключающееся в том, что образуемые здесь синонимы иногда вообще неспособны употребляться в этом качестве.
Принципы систематизации хейти в гулах по признаку грамматического рода
Одним из важных признаков, определявших включение хейти в тулу, была его формально-родовая принадлежность. Как показывает целый ряд гул, присутствие хейти в синонимическом ряду или го место, которое оно в нем занимает, находится в непосредственной зависимости ог присущей ему формы грамматического рода.
Систематизация по признаку грамматического рода представляла собой попытку теоретического осмысления обширного языкового материала, предоставляемого традиционно."г. сложившейся системой кеннингов. Анализ родовой формы слова был одним из способов достижания единой цели - выделить ряд хейти в особую систему, отграниченную от соседней системы наименований (ср., например, раз деление синонимических рядов МОРЕ и РЕКА). Осознание этой задачи предполагало одновременно и представление о природе синонимии, хотя и коренящиеся в поэтической традиции, но уже отличное от нее.
Ниже мы попытаемсявскрыть механизмы отбора синонимов в ту-лу по их родовой принадлежности. На чем непосредственно мог основываться самый принцип подобной систематизации хейти? По-видимому, здесь, как и во многих других случаях, составитель тул ориентировался прежде всего на систему кеннингов.
Образцом для этого могли послужить две группы важнейших моделей кеннингов - мужа и жены. Обычный скальдический кеннинг имеет в основе "название любого существа того же класса, что и описываемое целое" (Сгеблин-Каменский М.И., 1978, с. 42), причем "класс" следует понимать как единство, выделяемое на основе и таких формальных признаков, как пол или род. Так, распространенными моделями кеннингов мужа и жены являются кеннинги, имеющие В ОСНОВв ИМЯ бога ИЛИ боГИНИ Соответственно (ср.: bauga-Nj9Г&Г и hringa Gna). Другая, не менее важная модель имеет в основе название дерева - женского рода в кеннинге жены и мужского рода - В КвННИНГе мужа (ср.: arma eik И skjalda almr). Если В первом случае обозначение человеческого существа через мифологическое основано на соотнесении их по признаку пола, то во втором -устанавливается однозначная зависимость между полом референта и присущей слову формой рода. Снорри в skm. объясняет происхождение модели кеннингов с названием дерева в основе как результат двусмыслицы: "И потому, что является он "испытателем ( reynir) оружия" и "вершителем ( vi&r) битв", a vi&r зовется также и дерево ("рябина" и "дерево" - Е.Г.) то от этих имен скальды называют мужа "ясенем", либо "кленом", "лесом", либо другим названием дерева мужского рода, соединяя их со словами "битва", "ко-рабль", "богатство"" ( SnE, в. 119). Точно такое же объяснение дается у Снорри и кеннингам жены (snE, s. 120). Истолкование указанной модели в skm, вряд ли отражает действительное положение вещей: если модель кеннингов мужа с nomenjigentis в основе имела чрезвычайно широкое распространение, то соответствующая ей модель кеннингов жены отсутствовала вовсе . Как бы то ни было, объяснение Снорри вполне точно описывает отношения между полом референта и родом основы, устанавливаемое в кеннингах мужа и жены . Другие системы кеннингов, даже в том случае, когда референтом их является существо одушевленное (ср. кеннинг ворона), не предписывают род основы, поэтому, если источник отбора синонимов по признаку рода в гуле, действительно, лежит в системе кеннингов, то искать его следует именно в моделях кеннингов мужа и жены. Тула заимствует в данном случав у кеннинга не более, чем самый принцип систематизации по роду, применяя его к другим синонимическим рядам. Так, гулы МУЖ ( о ) и ЖЕНА (і ) не используют формально-родовой признак в качестве структурирующего принципа построения ряда и содержат синонимы всех трех родов, в то время как гула ВОРОН образована исключительно из слов мужского рода, хотя кеннинг ворона имеет в основе название любой пгицы, вне зависимости от его родовой принадлежности.
В отдельных случаях, однако, связь родовой систематизации синонимов в гуле с определенными моделями кеннингов может не ограничиваться лишь самым принципом отбора хейти по роду. Если проанализировать тулу ДЕРЕВО с точки зрения употребления образующих ее хейти в составе кеннингов, то окажется, что она явно ориенги руется на модели кеннингов мука и жены, перечисляя почти исклю-чительно названия и обозначения деревьев masc. и fem., и оставляет без внимания другие, гораздо менее многочисленные по составу и употреблению группы кеннингов - корабля и меча (а также стрелы и копья), содержащие в основе обозначения деревьев всех грех родов (ср. геуг "камыш", lindi "липа", eiki "дуб", birki "береза" - собирательные названия деревьев среднего рода, а также tre "дерево", образующие основу кеннингов меча или корабля и отсутствующие в туле ДЕРЕВО), При этом в виде исключения в этой гуле присутствуют слова lyng» п "вереск" И Skl,n "полено", первое из которых весьма частотно в качестве определения в кеннингах змеи . Совершенно иная картина в туле ЗЕМЛЯ. Обозначения земли (шире - опоры) присутствуют в основе многих кеннингов, в том числе - жены и золота. В кеннингах жены употребляются сравнительно немногие хейти ЗЕМЛИ (около 12), за указанными исключениями, - все женского рода. В кеннингах золота ограничения на род основы отсутствуют и хейти земли здесь несравненно более разнообразны и многочисленны (более 30). В отличие от тулы ДЕРЕВО, ориентирующейся на модели кеннингов мужа и жены, предписывающие род основы, гула ЗЕМЛЯ перечисляет синонимы трех родов, имея, по-видимому, в виду модель кеннинга золота.
Основные вопросы теории кеннингов
Как было выяснено в предыдущей главе, характеризующие хейти не имеют сколько-нибудь заметного распространения в скальди-ческой системе и составляют прежде всего принадлежность тулы. Основной единицей скальдического языка является кеннинг.
Между тем, созданная в гулах обширная система характеризующих хейти служит не только увеличению объема синонимических рядов: она оказывается также средством объединения двух глубоко различных по своим свойствам единиц - хейти, выступающих только в составе кеннинга,и свободных синонимов, являющихся самостоятельными и отдельными элементами скальдического языка. Принадлежность характеризующего хейти к "лексическому уровню" открывает возможность для его сопоставления с кеннингом. Как представляется, именно на этом пути может быть выяснен вопрос о том, в чем состоят важнейшие особенности лексической системы скальдического языка.
В качестве объекта для сравнения мы выбрали единицы сходной структуры: простой (двучленный) кеннинг и двучленное характеризующее хейти, которое рассматривалось в предыдущей главе вместе с одночленным хейти и никак ему до сих пор не противопоставлялось. Разница между двучленным хейти и кеннингом - вопрос, уже многие десятилетия вызывающий ожесточенные споры и во многом определивший современное состояние теории кеннингов. К рассмотрению основных проблем последней нам и придется прежде всего обратиться.
I. Основные вопросы теории кеннингов Традиционная теория кеннингов, берущая свое начало в трудах Р. Майсснера и А, Хойслера, рассматривав! квннинг как единицу поэгичвской речи, образованную в соответствии с определенными принципами. Поскольку квннинг анализируется в качестве единицы речи, теория кеннинга едина. Поскольку же речь идет о принципах образования этой единицы, а следовательно, и о том, где проходит граница между кеннингом и не-кеннингом, эта теория распадается на два основных направления, одно из которых возглавляет Майсснер, другое - Хойслер.
Майсснер определяет кеннинг как "двучленный заменитель су-ществительного обычной речи" ( s.2 ): одно существительное замещается ДВУМЯ, НаХОДЯЩИМИСЯ В ОТНОШеНИИ "ОСНОВЫ" (Grundwort) И "определения" К НЄЙ (Bestimmung), ПрИЧвМ ОСНОВЭ В КЄННИНГЄ не должна равняться обозначаемому им целому ( mjs&rann не яв-ляется кеннингом дома, в отличив от arinkjoii) (s. 28). Простой кеннинг оформляется либо как словосочетание (с определением в родительном падеже), либо как сложное слово, первый член которого (определение) представлен чистой основой.
В качестве отличительной черты кеннинга Майсснер выделяет, в соответствии с данным определением, его заместительную функцию. Квннинг является заменителем существительного или местоимения, вступает в те же синтаксические связи, что и они, и информация, которую он несет, не превышает информации, передаваемой его обычным языковым эквивалентом. Внутренняя форма кеннинга не имеет отношения к описываемой ситуации и никак от нее не зависит, внимание поэтому направлено не на образующие квннинг сосгавля-ющив, но на значение его как целого (s. 12). Указанные собственно языковые функции кеннинга находятся в противоречии с его ролью как поэт-ической фигуры: с одной стороны, квннинг - не болев, чем заменитель обычного существительного, с другой - несет в себе (или, во всяком случае, может нести) живой поэтический образ ( s» 71), Неоднократно подчеркивая заместительную функцию кеннинга как его основную характеристику, Майсснер указывает и на некоторые другие его особенности. Прежде всего он отмечает, что при всем разнообразии кеннингов, они обычно следуют опреде-ленным типам (s. 17), благодаря чему самое их разнообразие предстает как результат бесконечного варьирования. Именно изменчивость и вариативность кеннингов определяет их поэтическую ценность (s. 19).
Несмотря на то, что одна из глав книги "Кеннинги скальдов" имеет заголовок "Основные группы кеннингов", Майсснер не дает никакой специальной их классификации. Характер изложения позволяет, однако, заключить, что эти основные группы образуют кеннинги, имеющие в основе либо метафору, т.е. обозначающие предмет через то, чем он в действительности не является (такие пери-фразы Майсснер называет "кеннингом в узком смысле слова" (s, 27-29)), либо же выражающие действительные отношения и функции предмета и называющие его тем, чем он в действительности является или (в случае огносящихся к этому типу мифологических кеннингов) представляется. Используя примеры, приводимые Майсснером, можно проиллюстрировать первый тип кеннингами marfj9li "горы моря" = волны, aims hagi "град лука" = стрелы; второй - кеннингами Rauraa grund "земля раумов" = Норвегия, hreinbraut "дорога оленя" = земля, nuns nott "ночь медвежонка" = зима. В качестве примеров мифологических кеннингов приводятся Yggs fengr "добыча Игга" = поэзия, FroSa mjoi "мука Фроди" = золото. Как можно заметить, Майсснер не проводит четкой грани между основными типами кеннингов (ср., например, nuns nott) и, по-видимому, вообще не стремится к этому, не раз отмечая, что никакие строгие деления в системе кеннингов невозможны ( s. 25). Подобную же позицию Майсснер занимает и по другим вопросам. Останавливаясь специально на проблеме отграничения кеннинга от "свободного сочетания", он не предлагает для этого никаких практических методов и ограничивается тем, что приводит некоторые типы сочетаний, указывая не трудность их отделения от кеннингов ( s. 12-20). В полном соответствии с занимаемой им позицией находится и вывод, согласно которому вообще "не имеет смысла пытаться сформулировать определение кеннинга, исходящее из его содержания".
Двучленные характеризующие хейти
Семантический центр в этих хейти образует первый компонент, тогда как второй обычно не прибавляет к нему никакой существенной информации (за исключением, возможно, h9iifara), а в некоторых случаях предстает явно десемантизированным (myrkfara, (МЕЧ) ). Вносимое же им значение действующего лица (связанное с олицетворением), не является в тулах дифференциальным признаком - любое характеризующее хейти, вне зависимости от его денотативной отнесенности, может быть оформлено как имя деятеля и всегда служит обозначением активного субъекта. Если dynfara сводится к значению "шумящая", равно как ljosfari к значению "светлый" (т.е. к значениям, заведомо исключающим возможность однозначной референции), то хейти vind-"bjartr, vegbjartr и vefcrgia r также, по-видимому, опираются лишь на один из компонентов, а именно на второй, и никак не конкретизированы по сравнению с соответствующими одночленными хейти, имеющими все то же значение "светлый - сияющий" (ср. glitnir, brainn, skrrr и т.д.). Компоненты vind-, ve&r-,veg-не раз появляются в составе двучленных наименований (ср. уже приведенные, а также vegsvijan (j , HP миф.) РЕКА "быстрая в пути"; vindfcvari (fc) МЕЧ "(?) - бурав" (или "палка")) и, по-видимому, обычно не призваны вносить никакого дополнительного предметного значения, существенного для семантики хейти. Не исключена, однако вероятность того, что их использование при образовании двучленных хейти в качестве своего рода "неполнозначных" компонентов по крайней мере для некоторых из таких элементов может найти объяснение в том случае, если мы привлечем к рассмотрению вопрос о субстантивном эпитете.
В отличие от логического опре деления, исчерпывающегося своим предметным значением, субстантивный эпитет "окачествленен": содержанием его является характеристика, опирающаяся не только и не столько на вещественное значение слова, сколько на те ассоциации и коннотации, которые окружают данное слово в данной традиции. Как пишет М.И. Стеблин-Каменский, впервые исследовавший субстантивный эпитет в древнеанглийской поэзии, "при атрибутивном употреблении существительного, в результате его "окачеств-ления", выдвигаются на первый план наиболее впечатляющие, наиболее характерные, наиболее эмоционально важные признаки предмета, обозначенного данным существительным" (1978, с. 32). Так, д.а. gar (например, в Gar-Dene) означает не "копейный", а "воинственный", "доблестный", heoru - значит не "мечевой", а "жестокий", "ужасный", "свирепый" (heoruwuif ), gu& "битва" в качестве субстантивного эпитета должно быть истолковано не буквально, а в значении "знаменитый", "славный" или сходном (GG&- Geaas) (Там же, с, 33-34) . Установить передаваемый субстантивным эпитетом смысл однозначно вряд ли возможно и не только потому, что он всецело обусловлен создавшей его культурной традицией, но и потому, что "субстантивный эпитет не расчленяет и классифицирует признаки предмета, а представляет их диффузно, через взаимоотражения объединяемых им предметов" (Смирницкая О.А., 1984, с. 4).
Наибольшую сложность для исследователя представляет субстантивный эпитет в древнеисландской традиции. Если в древнеанглийском поэтическом языке модель сложного имени с субстантивным эпитетом получила особое развитие, то в языке эддической поэзии он не играет сколько-нибудь существенной роли и, как правило, ограничен областью мифологической номинации . Сохраняясь в составе унаследованных от более ранней эпохи традиционных поэтических обозначений, субстантивный эпитет уже утратил былую продуктивность, является элементом рудиментарным и, вероятно, поэтому может быть, с одной стороны, более или менее десемантизирован-ным, с другой же - зачастую вообще не поддающимся истолкованию.
