Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Этапы рецепции феномена М. А. Шолохова в западном литературоведении и литературной критике в контексте диалога и противостояния отечественной и западной культур стр. 13
1. Первый этап (1920-е гг. - 1965 г.) стр. 13
2. Второй этап (1965-1975 гг.) стр. 49
3. Третий этап («шолоховский вопрос») стр. 73
Глава 2. Шолохов как зеркало русской культуры и новейшей истории для западного мира в восприятии литературоведения и литературной критики стр. 83
1. Этнокультурные и исторические аспекты рецепции «Донских рассказов» и «Тихого Дона» в западной литературной критике стр. 83
2. «Поднятая целина»: коллективизация в оценках западной литературной критики стр.112
3. Военная проза М. А. Шолохова: политические и исторические контексты западного шолохововедения стр.155
Заключение стр.198
Список использованной литературы стр.203
- Первый этап (1920-е гг. - 1965 г.)
- Второй этап (1965-1975 гг.)
- Этнокультурные и исторические аспекты рецепции «Донских рассказов» и «Тихого Дона» в западной литературной критике
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Масштаб личности и творчества М. А. Шолохова уже давно признан во всем мире. Вне этого феномена невозможно представить литературный процесс. Весьма значительны и явления, связанные с эстетической рецепцией творчества писателя, особенно в связи со сложной исторической и социальной обстановкой, моделью двухполярного мира, в которой пришлось существовать отечественной и западной интеллигенции 1950-1990-х годов. В русской новейшей истории эта двухполярность была в еще большей степени ощутима в связи с невозможностью продуктивного творческого диалога между Метрополией и Зарубежьем. Западная литературная критика (в которую вошла и критика русского Зарубежья) поневоле становилась оппонентом советских шолохововедов в 50-90-е годы прошлого века, нередко внося продуктивные элементы в полемику, создавая диалог противостоящих друг другу культур в том значении, которое вкладывал в понятие «диалога» М. М. Бахтин.
В литературоведении обстоятельное исследование рецепции творчества М. А. Шолохова на Западе в 1950-1990-х годов еще только начинается, что и позволяет заявить об актуальности диссертации, которая определяется необходимостью описать восприятие произведений и личности М. А. Шолохова западным литературоведением и литературной критикой. Особое значение приобретает в связи с этим реконструкция и описание тезаурусов рецепции феномена Шолохова в различных парадигмах культуры XX века. Именно такую возможность предоставляет, на наш взгляд, исследование истории рецепции отдельными критиками Западной Европы, США и Русского Зарубежья феномена М. А. Шолохова. Разность политических, социальных, культурологических, лингвистических, искусствоведческих моделей и языков художественного мира М. А. Шолохова, с одной стороны, и его интерпретаторов — с другой,
4 дает возможность реконструкции парадигмы социокультурных факторов, определяющих тезаурусные константы самого писателя и его критиков, историю отношений СССР и Запада, а также ситуации специфического диалога культур. Представление об этих отношениях как линейных, представленных прежде всего в тезаурусах диссидентских, весьма ограничен. Очевидно, что мы имеем дело лишь с наиболее очевидными и доступными фактами, в то время как их репертуар гораздо многообразнее и сложнее. Актуальная научная задача — выявить не только диа-логичность самого шолоховского тезауруса на уровне этнографическом, социокультурном, лингвистическом, но и тех политических, культурологических и эстетических систем, которые находились с ним в состоянии диалога.
Степень научной разработанности проблемы. С конца 1960-х годов в литературной критике Европы, Канады и США наблюдается тенденция не только к интерпретации художественного мира писателя, комплексного изучения его наследия, но и к ориентации феномена М. А. Шолохова в художественной культуре XX века. Эта тенденция пока не исследована, хотя проблема международной рецепции творчества Шолохова в отдельных аспектах привлекала внимание шолоховедов на протяжении всего рассматриваемого периода — второй половины XX века. Определенные материалы обнаруживаются в работах Ф. Бирюкова, В. Гуры, Л. Ершова, А. Метченко, К. Приймы, С. Семанова, В. Та-махина, А. Хватова, Л. Якименко и др. Вопрос о мировом значении Шолохова рассматривался П. Палиевским. Однако в большинстве случаев интерпретация зарубежных публикаций о Шолохове была политизирована: выделялись отзывы западных писателей и литературоведов, свидетельствовавшие о безусловном признании заслуг Шолохова; назывались (обычно суммарно) работы, в которых обнаруживались «буржуазные искажения» творческих достижений писателя. Какого-либо объективного исследования западного шолоховедения не осуществлялось. Попытка
5 изменить ситуацию в отношении всей советской литературы была предпринята в первые годы «перестройки» Л. Г. Федосеевой в ее докторской диссертации «Советская литература в современном мире. Проблемы восприятия зарубежными читателями» (1987), однако основной материал, привлеченный исследовательницей, — отзывы читателей (политических деятелей, студентов и т. д., в основном положительные), литературоведческие работы почти не привлекались.
П. Палиевский писал об особенной судьбе отечественной культуры и характере ее рецепции как в самой России, так и за ее пределами: «Почему русская классика находится под столь сильным отрицательным вниманием? Тут и «Слово о полку Игореве», и переписка Грозного с Курбским, и документы известной ереси Феодосия Косого... Дважды в нашем веке проводилась основательная работа по доказательству того, как хитроумно «склеил» Л. Толстой из неведомых публике материалов «Войну и мир». Почему же это Пушкин, наоборот, из несомненной подделки Мериме умел создать подлинные «Песни западных славян»? Поднял из-под насмешливого уничтожения Жанну д'Арк? История когда-нибудь ответит на эти, надо признаться, довольно трудные вопросы». Исследователям наследия М. А. Шолохова приходилось сталкиваться с задачами не только историко-биографического, но и текстологического характера, поскольку ни один из периодов творческой биографии писателя нельзя назвать совершенно лишенным белых пятен. Это сказалось, в частности, и в затянувшихся спорах о мнимом «неизвестном» («спорном») авторстве центрального произведения писателя — эпопеи «Тихий Дон». Исследователи СССР и ряда стран Восточной Европы рассматривали «шолоховский вопрос», исходя из сопряжения фактов биографии и текстов произведений, что составило основу для историко-биографических моделей описания феномена писателя. При этом элементы художественной системы М. А. Шолохова представлены в свете эволюции эстетических и своеобразной консервации политических
идеалов. «Шолоховский вопрос» обсуждался в различных западных и отечественных изданиях довольно широко, но без особых доказательств. Думается, с ним связано резкое сокращение серьезных исследований о писателе в 1990-е годы. Только с наступлением XXI века, когда были обнаружены подлинные черновики «Тихого Дона», ситуация медленно меняется. Так, в публикациях и диссертации Н. Д. Котовчихиной «Эпическая проза М. Шолохова» представлены материалы о трактовках творчества М. А. Шолохова в американском литературоведении.
Весьма значителен вклад в системное изучение творчества М. А. Шолохова и целого ряда зарубежных исследователей. Близки тезаурусам Метрополии и работы таких европейских текстологов и историков, как, например, Ж. Нива (Франция), Г. Хьетсо (Норвегия).
Особый интерес представляет «профессорская» критика Г. Ермолаева (Принстон), Д. Стюарта (Пенсильвания), Р. Магвайера (Колумбия), М. Хейварда (Русский институт при Колумбийском университете). Большинство их исследований публиковались как в Великобритании и во Франции, так и в США. Пик интереса западных ученых-славистов к фигуре М. А. Шолохова приходится на 60-е годы прошлого века и непосредственно связан с присуждением писателю Нобелевской премии.
Целостного анализа рецепции феномена М. А. Шолохова не предпринималось. Из зарубежных исследователей (Германия, Франция, Великобритания, Словакия, Израиль, США) особого внимания заслуживают работы Г. Ермолаева, а также Г. Струве и Д. Стюарта, в статьях и книгах которых рассматриваются отдельные факты интерпретации этой рецепции. Работы западной «профессорской» критики, как правило, отличаются скрупулезностью в реконструкции материала, связанного с биографией автора, однако чаще они имеют дело с фактами и событиями, уже описанными в отечественном шолохововедении. В работах исследователей, представляющих социально-политическое направление в западном литературоведении, следует выделить статьи Р. Медведева пе-
7 риода эмиграции. Для западной критики всегда существовала опасность
принять за эволюцию взглядов писателя различное осмысление, сумму
взглядов автора на принятые однажды, константные «идеалы».
Очевидно, что для описания и понимания феномена Шолохова в современной культуре отечественными и зарубежными исследователями сделано далеко не все необходимое.
Объект исследования — совокупность посвященных творчеству М. А. Шолохова критических статей и монографий, написанных западными литературоведами и критиками (преимущественно англоязычными) и представителями русской эмиграции в 1950-1990-х годах. Учитывая определенное единство рассматриваемого объекта, к исследованию привлечены как европейские, так и американские публикации.
Предмет исследования — рецепция личности и творчества писателя в западной критике на разных этапах диалога и противостояния культур.
Цель диссертации — проанализировать отражение социокультурного феномена М. А. Шолохова в западном литературоведении и литературной критике как факт диалога и противостояния культур. :
Целью исследования определяются конкретные задачи:
выделить основные этапы рецепции феномена Шолохова в культурном сознании Запада на основании исследования литературоведения и литературной критики;
представить феномен Шолохова как зеркало русской культуры и новейшей истории для западных шолоховедов и — шире — западного культурного сознания;
систематизировать тезаурусы западной критики на основе качественных объектов: биография, творчество, язык, жизнестроительство, общественно-политическая деятельность писателя;
8 сравнить тезаурусы западного и отечественного шолоховедения по
отношению к наиболее контрастному и чужеродному для Запада явлению — коллективизации и его отражению в творчестве М. А. Шолохова;
сопоставить наиболее исторически сближенные в рамках диалога культур области по отношению к военной прозе М. А. Шолохова.
Научная новизна исследования обусловлена тем, что восприятие М. А. Шолохова в западном литературоведении и литературной критике 1950-1990-х годов анализируется как качественное и значимое для истории культуры явление;
социокультурный феномен М. А. Шолохова представлен как самостоятельный объект истории западной культуры и литературы, включающий в себя историко-культурных реалии, политические, социальные, эстетические составляющие; сквозь призму феномена М. А. Шолохова рассматриваются особенности западной социальной и духовной жизни новейшего времени;
систематизируются литературно-критические работы, изданные в странах Западной Европы и США, большинство которых не становилось самостоятельным объектом исследования;
предлагается периодизация западного шолохововедения.
Методологические основы и источники исследования. Методологической базой работы послужили концепция «диалога культур» М. М. Бахтина, работы по сравнительно-историческому литературоведению (А. Н. Веселовский, И. О. Шайтанов, Е. В. Жаринов), культурологическому осмыслению литературы (Ю. М. Лотман), базовые работы по шолоховедению, в которых художественные произведения М. А. Шолохова рассматриваются в единстве исторической, политической, социологической составляющих, содержания и поэтики, предложена периодизация творчества, освещены и мотивированы основные тенденции и особенности творческой эволюции. Связь между текстологией, творческой биографией и интерпретацией творчества мотивирована в работах
9 С. Семанова, А. Хватова, Л. Якименко нелинейным характером эволюции творчества М. А. Шолохова, о чем говорил и сам автор, а также тем, что, рассматривая поэтику писателя, филологу предпочтительнее иметь дело с текстами, в которых выражена воля самого художника, о постоянстве которой он говорил. В исследованиях К. Приймы, А. Хватова, Л. Киселевой, И. Лежнева, посвященных творческой биографии и поэтике М. А. Шолохова, достаточно четко определены методологические подходы к реконструкции творческого пути писателя на родине, в СССР. С ними нельзя было не считаться, хотя бы как с точками отталкивания, а потому также продуктивными.
В диссертации подчеркивается, что продуктивный обмен «социальной информацией» (У. Рэнделл) между, с одной стороны, исторической моделью российского, советского и особого — казачьего — миров, закодированной в текстах произведений М. А. Шолохова, а с другой — специфическая коммуникация между носителями тезауруса западной модели «социального искусства» и текстами (как художественными, так и публицистическими) самого писателя, — проявление «деятельностно-го» характера культурной коммуникации: «Еще один подход к культуре можно назвать философско-историческим. Еще одно его название — деятельностный. Действие здесь понимается как предусмотрительное, планирующее изменение действительности, истории» (М. Петрова). Литературная критика с этой точки зрения — один из самых активных компонентов культурного тезауруса народов, представляющий собой позиции как некоторого типа культуры, так и личности самого критика. Она, во-первых, всегда исторична, во-вторых — одновременно и репродуктивна и деятельностна (имеет творческую составляющую, эту особенность подчеркивает исследовательница творческой деятельности журналиста, публициста и критика Г. Лазутина).
В рецепции М. А. Шолохова как культурного, социального, политического феномена западная литературная критика реализует несколько
10 продуктивных моделей. Персоналистский тезаурус Оцупа, социально-исторический Раковского, текстологический Г. Хьетсо, эстетический и лингвистический Ермолаева и историко-политический Сартра, Стюарта и Медведева выявляют сущностные признаки не только исследуемого сложного объекта (жизнь и творчество писателя), но и самих систем описания. Характер исследуемого материала вызвал необходимость прибегнуть к тезаурусному подходу, который не раз в ходе анализа явлений культуры, истории и литературы доказывал свою продуктивность (работы Вал. А. Лукова, Вл. А. Лукова, И. В. Вершинина, Т. Ф. Кузнецовой, Н. В. Захарова, А. Б. Тарасова и др.). Он позволяет учесть значимую субъектно, опосредованную выборами индивидума совокупность социокультурных факторов. Об этом писали, в частности, Вал. А. и Вл. А. Лу-ковы в работе «Тезаурусный анализ мировой культуры»: «Гуманитарные науки все более субъективизируются и отдаляются от идеала науки как объективного знания... Объективность исследования оказывается под вопросом не только в том или ином конкретном случае, но и в целом. Субъективизация современной науки — не только дань времени, но и естественное следствие развития культуры». Тем более интересны рождающиеся в процессе реализации тезаурусного подхода к истории новейшего времени, отечественной и зарубежной культуры своеобразные перекрестки нескольких тезаурусов: их диалогичность, возможность выявить некоторые ценностные ориентации, прояснить мотивированность того или иного «литературного факта» (термин Ю. Н. Тынянова), исходя из возможности «наложения» разных кодов чтения.
Отечественные философы, писатели и критики задают своеобразные языки описания писательских феноменов для западных интерпретаторов творчества современных писателей. Критика И. Тургенева, Л. Толстого, В. Розанова, Н. Лескова, обращенная к объектам отечественным и западным, оказывается максимально востребованной западной культурой. Тезаурус русскоязычной западной критики, как и ее методологию,
невозможно реконструировать вне наследия русской классической философии нового времени (Н. Бердяев, Н. Ильин, Л. Шестов, Л. Карсавин, П. Флоренский). Труды отечественных писателей и философов также составили методологическую базу диссертации.
На защиту выносятся следующие положения:
творчество М. А. Шолохова является социокультурным феноменом, способным в ходе его рецепции выявить сущностные свойства западной и русской культуры новейшего времени;
литературная критика Западной Европы и США в интерпретации произведений и фактов биографии писателя проявляет целый ряд значимых тезаурусных моделей — как каузальных, так и универсальных: пер-соналистская, лингвистическая, этнографическая, социально-политическая;
западное шолохововедение имеет свою историю в XX веке, в которой выделяются три этапа: до 1965 г. (ранний), 1965-1975 гг. (этап широкого признания, связанный с присуждением М. А. Шолохову Нобелевской премии), после 1975 г. (этап, связанный с обсуждением «шолоховского вопроса»);
феномен М. А. Шолохова, помимо воли самого писателя, стал поводом как для полярных оценок событий истории России новейшего времени (Гражданская война, коллективизация, репрессии), так и для некоторого сближения позиций социальных систем-антагонистов (Великая Отечественная война);
рецепция личности и творчества М. А. Шолохова стимулировала обмен социокультурной информацией, создавая возможности для диалога культур во времена «железного занавеса»;
попытки различных критиков «вписать» М. А. Шолохова в контекст «казачьего» или «диссидентского» тезаурусов, несмотря на несовпадение с жизнестроительством и убеждениями писателя, оказались зна-
12 чимыми для западного массового сознания, отразившись в книгоиздательстве, переводческой деятельности, кинематографе.
Научно-практическая значимость работы состоит в том, что материалы исследования могут быть в дальнейшем использованы для исследования самого широкого круга проблем, связанных с изучением новейшей истории культурного диалога России и Запада, для разработки вопросов, связанных с тезаурусным подходом к анализу отечественной и западной литератур. Их можно использовать при разработке курсов лекций, учебных пособий по теории и истории литературы, теории и истории культуры, истории журналистики, литературной критики.
Апробация диссертации: Основные положения исследования заслушивались на Шешуковских чтениях в Московском педагогическом государственном университете (2004 г.), на III научной конференции «Тезаурусный анализ мировой культуры» в Московском гуманитарном университете (2006 г.), на аспирантских конференциях и семинарах в МГОПУ, СГПУ. По теме диссертации опубликовано 4 научных работы объемом 1,5 п. л.
Первый этап (1920-е гг. - 1965 г.)
Литературная критика имеет многовековой и совершенно интернациональный по своим качествам опыт освоения как самих литературных произведений, так и их систематизации при изучении творческой биографии писателей. Можно сказать о том, что на сегодняшний день мы имеем дело с состоявшимся явлением рецептивной эстетики, у которой есть своя история, классика, богатый понятийный аппарат, методология восприятия текста и функции как в собственно литературном, так и в информационном пространстве.
Научное, собственно литературоведческое, и критическое отношение к тексту в последнее время становится все более близким друг к другу. В литературную критику проникают элементы текстологии, истори-ко-биографические методы описания наиболее значительных явлений в литературном процессе.
К сожалению, нельзя не сказать и о том, что появился и феномен так называемой «массовой литературы», в исследовании которого литературоведение занимает позицию хотя и объективного, но стороннего наблюдателя, в то время, как собственно литературная критика часто принимает на себя функции комментирования, первичной интерпретации текста, косвенно способствуя популяризации «произведений» сомнительного качества, а также неверно определяя их роль в литературном процессе, исходя из сиюминутной коммерческой выгоды.
Значительно, на наш взгляд, то, что еще в начале XX века выдающийся русский филолог Михаил Бахтин указывал на подобного рода ме 14 тодологические просчеты, иллюстрируя свои выводы анализом состояния русской рецептивной эстетики XIX века.
В работе «Формальный метод в литературоведении» М. Бахтин так оценивает задачи и состояние этого важнейшего сегмента литературного процесса.
«Русская критика совершила три роковых методологических ошибки:
1. Ограничивала литературу только отражением действительности, то есть низводила ее до роли простой служанки и передатчицы других идеологий, почти совершенно игнорируя самозначимую действительность литературных произведений, их идеологическую самостоятельность и своеобразие.
2. Принимала отражение идеологического кругозора за непосредственное отражение самого бытия, самой жизни. Не учитывалось, что содержание отражает только идеологический кругозор, который сам является лишь преломленным отражением реального бытия.
3. Догматизировала и завершала основные идеологические моменты, отраженные художником в содержании, превращая живые становящиеся проблемы в готовые положения, утверждения, решения — философские, политические, этические, религиозные...»1
Ученый также указывает также на неизбежные ошибки такого рода критики.
«Таковы три основные методологические ошибки, допускаемые в более или менее грубой форме почти всеми критиками...
В результате такого литературного анализа из произведения отжималась плохая философия, легкомысленная социально-политическая декларация, двусмысленная мораль».
К сожалению, нужно заметить, что, несмотря на то, что работы
М. Бахтина была написана в 1920-е годы, она так и не утратила своей актуальности.
Как отечественная, так и зарубежная литературная критика, оценивая произведения и факты творческой биографии значительных художников, чаще руководствовалась в 1950-1970-е гг. политическим содержанием, нежели являла собой пример стремления к объективному восприятию и анализу текстов.
Наша задача заключается в том, чтобы оценить степень адекватности западной рецептивной эстетики по отношению к творчеству М. Шолохова и показать динамику, сущностные критерии оценок русским зарубежьем и собственно западной литературной критики произведений и фактов творческой биографии писателя.
Западная литературная критика избранного нами для анализа периода может быть классифицирована по тем направлениям и аспектам, которые прежде всего приковывают к себе внимание исследователей, а также по этнографическим показателям.
Условно можно выделить следующие направления, которые, за исключением «профессорской» критики, также неоднородной по своему составу, так и не оформились в отдельные школы. Они позволяют представить весьма объемно те тенденции в шолохововедении, которые характерны для всемирного процесса изучения творчества писателя. С другой стороны, классификация позволяет увидеть особенности собственно западной литературной критики и критики русского зарубежья.
Второй этап (1965-1975 гг.)
Отдельного внимание заслуживает литературоведческая деятельность по изучению шолоховского наследия профессора Принстонского университета Г. С. Ермолаев, который в 70-е годы стал известен в научных кругах как автор ряда исследований, в частности, как литературовед, аргументировано выступающий в защиту шолоховского авторства «Тихого Дона».
Н. Кузнецова пишет об этой кампании: «Это была теперь уже «печальной памяти» кампания, организованная недоброжелателями Шолохова под громкой рубрикой «Величайшая мистификация XX века». Но это было и есть выше их возможностей. Что и подтвердилось окончательно с обнародованием рукописи "Тихого Дона", приобретенной ИМ-ЛИ в 2000 году».
Одним из наиболее полноценных и в некоторой степени энциклопедических исследований творческой биографии М. Шолохова, подводящих своеобразный итог многолетним размышлениям западной литературной критики и литературоведения над проблемами шолоховского феномена, можно считать книгу Г. Ермолаева, которая была переведена на русский и язык и представлена российскому читателю лишь в 2000 г. Однако данное издание представляет собой лишь измененную и дополненную англоязычную версию книги 1982 г., которая, в свою очередь, о чем свидетельствует анализ более ранних публикаций Г. Ермолаева, была написана в конце 70-х годов прошлого века.
В современной биобиблиографической литературе о писателе именно с нее справедливо принято начинать анализ наиболее ярких достижений современного западного шолохововедения.
В литературной биографии М. Шолохова автор, следуя особому, сложившемуся ракурсу исследований истории художественного мира писателя, обращает наиболее пристальное внимание, прежде всего, на события, связанные с участием будущего писателя в отдельных эпизодах становления советской власти на Дону, причем стремление к беспристрастности, действительно, в данном случае преобладает.
«До октября 1922 года М. Шолохов жил почти безвыездно в своих родных местах... Он обучал взрослых грамоте, был около года статистиком в Каргинском исполкоме. Должность статистика была непосредственно связана с продовольственной работой. Через месяц был назначен делопроизводителем инспекторского отдела. В мае того же года он в качестве налогового инспектора был послан в станицу Букановскую осуществлять контроль за поставками продовольствия и пропагандировать советскую экономическую политику».
Разумеется, уже сама стилистика столь беспристрастного биографического комментария настораживает русского читателя, особенно в связи с употреблением оборота «налоговый инспектор», да и название «советская экономическая политика» по отношению к продразверстке выглядит несколько иронично. Насколько отражает рецепцию критика эта ирония, становится ясно из последующего комментария, предложенного автором:
«Продразверстка, введенная в январе 1919 года, потребовала безжалостной конфискации зерна и продовольствия, обрекая миллионы крестьян на вымирание... Продразверстка и засуха в южной России летом того (1921) года оставили 27 миллионов людей без хлеба»56.
Интересно то, что Г. Ермолаев не просто дублирует позицию эмигрантских изданий той поры, но и активно освещает деятельность М. Шолохова и степень его участия в этой акции. Однако, в отличие от Зее-ва-Барселлы, не называет писателя «мародером» и не употребляет в его адрес громких и неубедительных как для читателя, так и для специали ста, эпитетов. Его позиция интересна и продуктивна для западной литературной критики тем, что он старается мотивировать оценку действий и фактов биографии М. Шолохова исходя из той социальной, культурной и исторической реальности, которая сложилась в тот момент на Дону. Преобладает желание ученого доподлинно и объективно, шаг за шагом разобраться в особенностях участия писателя в компании и проследить за тем, что привнес этот социальный опыт в дальнейшем в его творчество, какие штрихи к портрету художника добавляют эти факты.
С такой точкой зрения нельзя не согласиться. К сожалению, отечественная критика, как правая, так и «демократическая», исходя из собственных интересов, или обходит стыдливым молчанием факты, которые плохо вписываются в выстроенную концепцию, или попросту о них забывает.
Отражая степень участия будущего писателя в становлении Советской власти, Г. Ермолаев пишет: «Крестьяне остро ненавидели советских продработников и оказывали им сопротивление всеми возможными средствами... Во время службы в продовольственных учреждениях М.Ш. принимал участие в стычках с партизанами-антибольшевиками и прошел через трудные жизненные испытания... Борьба велась с особой жестокостью. Были случаи, когда продработникам вспарывали животы и набивали их зерном, а советские отряды прибегали к бессудным распра-вам над партизанами и над теми, кого обвиняли в помощи партизанам» . Здесь стоит обратить внимание на слово «партизан», которое употребляется ученым в контексте, который у российских критиков не может вызвать ничего, кроме негативной реакции. Невольно Г. Ермолаев встает на позиции тех, кто всеми силами противился октябрьскому перевороту, красному террору, развязанному большевиками против своего же населения.
Этнокультурные и исторические аспекты рецепции «Донских рассказов» и «Тихого Дона» в западной литературной критике
В отличие от отечественного литературоведения, западная литературная критика 1950-1990-х годов не уделяет столь серьезного внимания «Донским рассказам» М. Шолохова. Причин для этого несколько, и все они совершенно разного порядка.
«Донские рассказы» относятся в сознании западных читателей произведений М. Шолохова к периоду, который, хотя и предшествовал созданию «Тихого Дона», но позволяет увидеть автора произведения в не столь лестном свете задумчивого и лирического объективного повествователя, с которым массовый зарубежный реципиент познакомился после присуждения Нобелевской премии всемирно известной эпопее.
Популярность «Донских рассказов» в Метрополии значительно выше, нежели в русской эмиграции — меньше переводов, меньше рецензий, обзоров, аналитических статей, посвященных ранним произведениям писателя.
О них вспоминают зарубежные критики и литературоведы лишь тогда, когда необходимым становится прояснить ряд этнографических вопросов «Тихого Дона» в качестве источника аргументов, когда необходимо установить динамику в образной системе М. Шолохова самого автора — от продотрядовца «без страха и упрека» — к мудрому и «объективному» рассказчику его великой эпопеи. Обращение к «Донским рассказам» становится также неоспоримым аргументам для тех, кто в очередной раз с усердием, достойным лучшего применения пытается возродить мысль о плагиате «Тихого Дона».
Заметим, что в целом от отношения к проблеме плагиата в творчестве разных исследователей формируется позиция и по отношению к ранним сборникам рассказов писателя.
Для западного литературоведения и литературной критики 1950-1970-х годов, в частности, для тех исследователей которые ищут и находят в произведениях писателя не только социально-политический или информационный подтекст (Д. Стюарт, Г. Ермолаев), «Донские рассказы» дают обширный и разносторонний материал для историко-культурного и, главное, лингвистического комментария, который, в свою очередь, становится ключом к поэтике произведений.
К сожалению, в западном шолохововедении принято разводить собственно лингвистический аспект переводческой деятельности и комментарии, которые даются, как правило, в политологическом, биографическом или этнографическом ключе.
С каждой из этих точек зрения «Донские рассказы» комментируются западными исследователями, однако семантика каждого из этих элементов или осознается ими совершенно изолированно друг от друга, или лишается права быть представленной как часть единого целого — поэтики писателя, факта состоявшегося на любом уровне, но претерпевающем определенную темпоральную и качественную динамику.
Собственно изучением поэтики «Донских рассказов» во всех ее аспектах, как целостной системы мастерства и мировоззрения художника никто из западных литературных критиков ни указанного периода, ни более ранних, по-видимому, не занимался.
В. Васильев пишет о рецепции зарубежной критикой произведений М. Шолохова: «Знакомство с «Поднятой целиной», а также с тремя книгами «Тихого Дона» и ранней прозой М. Шолохова, в отношении которой повременная печать русской эмиграции ограничилась констатацией самого факта ее наличия в литературе или пересказом отдельных сюжетов из «Донских рассказов», открывало возможность для — пусть пока и предварительных — суждений обобщающего характера, давало относительно достаточный материал для постижения духовного феномена Шолохова, природы его таланта и качества его художественного мировоззрения и реалистического письма»106.
С мнением критика трудно не согласиться, однако оно освещает только отношение к «Донским рассказам» исследователей русского зарубежья и иноязычных интерпретаторов-славистов в 1930-х годах. В 1950-1970-х упоминались «Донские рассказы» только в значительных зарубежных профессорских монографиях о творчестве писателя или в статьях, посвященных «Тихому Дону».
