Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Жанр “истории рабов”: возникновение, своеобразие, проблематика идентичности 33
1.1. Ключевой характер категории “идентичность” для афро-американской культуры 33
1.2. Роль африканизмов в культуре и традиционном устном дискурсе рабов 42
1.3. Жанровая природа историй рабов 52
1.4. Жанрово-повествовательное своеобразие классических историй рабов 62
ГЛАВА 2. Описание идентичности темнокожих американцев для белых читателей в историях рабов 84
2.1. Авторское начало в историях рабов: сходство и отличие тем, мотивов, образных средств 84
2.2. Конструирование идентичности через систему бинарных оппозиций в историях рабов 100
2.3. Трансформация традиционных литературных форм в историях рабов 115
ГЛАВА 3. Жанр “новые истории рабов” как продолжение традиций ранних повествований и жанровая модификация исторического романа 138
3.1. Развитие афро-американской литературы: от классических повествований к новым историям рабов 138
3.2. Жанр “новые истории рабов” в литературном и культурно-историческом контексте; новое определение собственной идентичности 184
3.3. Особенности новых историй рабов как жанровой модификации исторического романа, их типология 195
ГЛАВА 4. Идентичность как социальная категория в романах Э. Гейнса, Н. Картер, Л. Кэри, Л. Меривезер, Ш.Э. Уильямс, А. Хейли 210
4.1. Э. Гейнс, Н. Картер, Л. Кэри, Л. Меривезер, Ш.Э. Уильямс, А. Хейли: биография, творческий путь и точки соприкосновения 210
4.2. Формирование идентичности героев через диалог / конфликт с другими людьми 225
4.3. Диалог с классическими историями рабов как основной принцип построения романов Э. Гейнса, Н. Картер, Л. Кэри, Л. Меривезер, Ш.Э. Уильямс, А. Хейли 245
ГЛАВА 5. Идентичность как философская категория в романах Ч. Джонсона и И. Рида 270
5.1. Ч. Джонсон и И. Рид: биография, творческий путь и точки соприкосновения 270
5.2. Идентичность как языковой конструкт и модель сознания в романах И. Рида и Ч. Джонсона 282
5.3. Презентация правды о рабстве через эстетику неохуду у И. Рида и философское переосмысление традиций повествования у Ч. Джонсона 303
ГЛАВА 6. Идентичность как психологическая категория в романах Д.Э. Дархема, Э.П. Джоунса, Дж. Макбрайда, Т. Моррисон, Б. Чейз-Рибу.. 338
6.1. Д.Э. Дархем, Э.П. Джоунс, Дж. Макбрайд, Т. Моррисон, Б. Чейз-Рибу: биография, творческий путь и точки соприкосновения 338
6.2. Раскрытие идентичности как психологической категории через проблематику несовпадения свободы тела и свободы духа 356
6.3. Опора на психологизм и использование приемов магического реализма в романах Д.Э. Дархема, Э.П. Джоунса, Дж. Макбрайда, Т. Моррисон, Б. Чейз-Рибу 380
Заключение 400
Список литературы
- Роль африканизмов в культуре и традиционном устном дискурсе рабов
- Конструирование идентичности через систему бинарных оппозиций в историях рабов
- Формирование идентичности героев через диалог / конфликт с другими людьми
- Презентация правды о рабстве через эстетику неохуду у И. Рида и философское переосмысление традиций повествования у Ч. Джонсона
Роль африканизмов в культуре и традиционном устном дискурсе рабов
Соответственно, оставив за Богом право вершить над ней суд, она лишает белых женщин права судить ее, ведь им никогда не понять безысходности ее положения: им никто не мешал блюсти свою чистоту и непорочность, наоборот, все их окружение содействовало в этом. Поэтому они не могут и не должны выносить свое суждение на основе собственных стандартов: Still, in looking back, calmly, on the events of my life, I feel that the slave woman ought not to be judged by the same standard as others [38, p. 66].
Таким образом, Г. Джейкобс критически переосмысливает первую составляющую истинной женственности, когда ставит под сомнение возможность блюсти нравственную чистоту в рабстве и задается вопросом, может ли достоинство женщины определяться только лишь ее способностью сохранить собственную непорочность.
Вторая составляющая этого идеала (благочестие и набожность), казалось бы, однозначно присуща героине. Она молится сама и учит вере своих детей. Но, хотя Бог для нее великий судья и спаситель, она не принимает его безоговорочно, она задается вопросами о справедливости созданного им миропорядка, о необходимости страданий и унижений одних и безнаказанности других. Писательница противопоставляет церковь как институт на службе у рабовладельцев, созданный чтобы призывать рабов к покорности и смирению, и истинную веру, базирующуюся на соблюдении христианских заповедей, что воплощено в образе бабушки главной героини и других людей из ее окружения. Лицемерию большинства белых прихожан противопоставлена искренность и чистота веры рабов.
Столь же неоднозначно отношение героини и к третьей необходимой черте истинной женщины – привязанности к дому и хозяйственности. С одной стороны, дом означает для нее надежную гавань, место, где можно укрыться от жизненных невзгод и найти утешение. Но, с другой стороны, дом бабушки превратился для нее в тюрьму, когда она вынуждена была долгих 7 лет прятаться на крохотном чердаке (9 футов длиной (274,32 см), 7 футов шириной (213,36 см) и в самой высокой части в 3 фута высотой (91,44 см)). Поэтому на первый взгляд странное приравнивание дома и места заточения в ее случае оказывается жизненной реалией и объясняет употребление слов “(dark) hole, (miserable) den, prison, cell, dungeon, hiding-place, living grave” и словосочетаний “pent up, long imprisonment, shut up in a grave / in miserable den”. При описании убежища героини автор чаще других использует слова “dungeon, cell”, подчеркивая, что для раба считать себя человеком и, соответственно, отказываться совершать аморальные поступки, требуемые от него рабовладельцем, было преступлением, за которое раб должен был нести наказание, которое в ее случае свелось к такому заключению.
Другой метафорой, которой пользуется Г. Джейкобс для описания убежища героини, было сравнение его с логовом или берлогой (“den”). Она меняет коннотацию метафор из мира животных, выводя на первый план не отсутствие разума у этих существ, а, наоборот, их трикстерскую природу, способность сбежать от охотника и спрятаться от него, таким образом взяв над ним верх.
Her dwelling was searched and watched, and that brought the patrols so near me that I was obliged to keep very close in my den. The hunters were somehow eluded… [38, p. 164]
Поэтому, когда в конце своего повествования Линда выражает сожаление, что у нее нет собственного дома, она больше озабочена этим из-за детей, ведь сама она понимает, что семейные узы могут существовать и без домашнего очага, главное, чтобы мать имела возможность быть с детьми.
Наконец, последний компонент культа истинной женственности, покорность / смиренность, вообще не присущ героине книги Линде Брент. 134 Чтобы подчеркнуть это, писательница использует метафоры военной сферы, показывая решимость героини бороться до конца и нежелание смириться с судьбой, к которой подталкивает ее хозяин.
The war of my life had begun; and though one of God s most powerless creatures, I resolved never to be conquered [38, p. 25]. I was determined that the master, … , should not, after my long struggle with him, succeed at last in trampling his victim under his feet. I would do any thing, every thing, for the sake of defeating him [38, p. 63]. I had my secret hopes; but I must fight my battle alone [38, p. 96]. (выделено нами. – Ю.С.).
Справляться со сложностями рабам помогает хитрость, которой они учатся с самого детства как одному из главных орудий выживания и которая воспевается во многих сказках у различных героев-хитрецов, трикстеров, например, у Братца Кролика. Свои навыки “трикстера” Линда проявляет, например, когда, сбежав от хозяина, она вынуждена идти по городу на виду у всех, для чего она переодевается в одежду моряка и подражает особой походке вразвалочку, или в другом случае, когда намазывает лицо углем (горькая ирония, что цвет кожи, который являлся проклятием для темнокожего населения, так как символизировал их статус раба, в данном случае стал спасением). Но наиболее ярко трикстерская природа героини проявилась в ее решении вступить в переписку с доктором Флинтом и адресовать письма якобы с Севера, чтобы ввести его в заблуждение относительно ее местоположения и тем самым обеспечить себе хотя бы минимальную свободу действий. Кроме того, она использует орудие белых, грамотность, против них самих, поменявшись ролями со своим обидчиком, который пытался использовать ее умение читать в своих целях и отправлял ей непристойные записки.
Но девушка не ограничивается только хитростью, достаточно часто она бросает прямой вызов своим угнетателям. Например, в сцене с обыском дома, когда, опасаясь бунта после выступления Нэта Тернера, богатые рабовладельцы собрали целые отряды белых бедняков для поисков чего-135 нибудь компрометирующего в домах рабов и свободных негров, Линда, чтобы вызвать досаду и злобу белой голытьбы и показать, чего могут достичь темнокожие путем упорного труда, выставила напоказ все самое лучшее.
Линда проявляла нежелание мириться со своей участью и перед своим хозяином, доктором Флинтом. Чаще всего это выражалось в специальной языковой практике, называемой “sass” и заключающейся в дерзкой манере разговора с тем, кому ты подчиняешься или кто стоит выше тебя на социальной лестнице. При этом такой способ бросить вызов обидчикам применяют многие герои и героини Гарриет Джейкобс: сама Линда, ее бабушка, ее сын, близкие подруги и т.д. “…You would do well to join the church, too, Linda.” “There are sinners enough in it already,” rejoined I. “If I could be allowed to live like a Christian, I should be glad. ” “You can do what I require; and if you are faithful to me, you will be as virtuous as my wife,” he replied.
I answered that the Bible didn t say so. His voice became hoarse with rage. “How dare you preach to me about your infernal Bible! ” [38, p. 86]
Произведение Г. Джейкобс, как было показано, несет следы влияния сентименталистской прозы, которая однако не становится для автора идеальной литературной формой. Своим рассмотрением упомянутых выше компонентов идеала истинной женственности она подрывает основы этой формы, говоря о ее неспособности передать опыт реальной жизни рабыни. Гарриет Джейкобс еще раз делает на этом акцент, останавливаясь на одном из основных тезисов американских “романов домашнего очага”. Тезис, гласящий, что лучше умереть, чем потерять добродетель, или что лишь смерть может принести покой, становится для писательницы мишенью для иронии: при выборе между смертью и свободой решение для нее, как для любого разумного человека, кажется очевидным.
She (Miss Fanny) condoled with me in her own peculiar way; saying she wished that I and all my grandmother s family were at rest in our graves, for not 136 until then should she feel any peace about us. The good old soul did not dream that I was planning to bestow peace upon her, with regard to myself and my children; not by death, but by securing our freedom [38, p. 101].
Таким образом, авторы историй рабов показывали мастерское владение доминантным дискурсом (традициями публичной речи – в случае с мужчинами и каноном сентиментального романа – в случае с женщинами). Язык, на котором создавались их тексты, с одной стороны, давал авторам свободу, так как они могли заявить о себе как о человеке разумном; но, с другой, ограничивал их, так как такой текст выдавал лишь общественный образ самого автора, сформированный языком и ценностями белой Америки. Однако, будучи ограниченными в выборе изобразительных средств ожиданиями и моральными нормами белой читающей публики, авторы смогли использовать собственные культурные традиции (например, означивание – у мужчин и истории рабов как канонический мужской жанр – у женщин) и сильно трансформировали литературные формы белых при создании своих текстов. Такая игра с доминантным дискурсом давала возможность темнокожим писателям использовать его для своих целей и направлять на утверждение собственного “Я” и на борьбу за освобождение своих собратьев по несчастью.
Конструирование идентичности через систему бинарных оппозиций в историях рабов
Похожая метаморфоза (понимание друг друга и определение общих интересов) происходит с белой хозяйкой плантации Руфью и беглой рабыней Дессой в романе Ш.Э. Уильямс “Десса Роуз”. Руфь, которая находилась вдали от влияния рабовладельческой идеологии (так как муж оставил ее) и оказалась один на один с рабами, жившими на ее плантации, была вынуждена общаться с некоторыми из них и заботиться о ребенке Дессы. Эта ситуация заставила ее по-новому взглянуть на темнокожих беглецов, увидеть в них таких же людей, как и белые, и, соответственно, полностью изменить свое отношение к ним. Однако даже когда она сама изменилась, она с удивлением обнаружила, что негры, особенно Десса, воспринимают ее по-старому, как белого монстра, способного в любую минуту причинить им зло. Беглянка видела в ней не конкретного человека, а лишь представителя расы, носителя столь ненавистного ей белого цвета. Толчком к пересмотру взглядов на отношения между расами и конкретно на отношения между ней и Руфью стало для Дессы происшествие в доме некоего мистера Оскара, когда последний пытался изнасиловать белую женщину против ее воли. Темнокожая девушка помогла своей хозяйке (эту роль Руфь играла в их поездке) вытолкать мужчину из спальни, но еще долго после этого не могла уснуть. Эта неудавшаяся попытка насилия над белой женщиной показала Дессе, что между ними гораздо больше общего, чем она раньше признавала: цвет кожи Руфи не остановил бы мужчину, желавшего использовать ее для собственного удовольствия, и не спас бы Руфь от изнасилования, если бы Десса не пришла к ней на помощь. Впервые беглая рабыня осознала, что белый цвет кожи не делает ее носителя эксплуататором, его могут использовать так же, как и ее, беглую рабыню, те, кто сильнее: I hadn t knowed white mens could use a white woman like that, just take her by force same as they could with us [52, p. 201]; …our only protection was ourselves and each others [52, p. 202].
Позднее уже Руфь смогла помочь Дессе и вызволить девушку из тюрьмы. Этот поступок стал еще одним доказательством ее дружеского отношения к бывшей рабыне, ее готовности прийти к ней на помощь, что и разрушило последние сомнения Дессы в искренности Руфи. Именно здесь, недалеко от тюрьмы, произошло закрепление этой дружбы, когда Десса назвала белой женщине свое настоящее имя, тем самым подчеркнув, что между ними больше нет преград недомолвок, недопонимания, недоверия и даже цвет кожи уже не имеет значения.
“My name Ruth,” she say, “Ruth. I ain t your mistress.” … - “Well, if it come to that,” I told her, “my name Dessa, Dessa Rose. Ain t no O to it.” … -“That s fine with me.” … I wanted to hug Ruth [52, p. 232 - 233].
Однако, несмотря на ту крепкую связь, которая сложилась между белыми и темнокожими героями в произведениях Ш.Э. Уильямс и А. Хейли, и те и другие понимают, что не имеют права что-то диктовать друг другу либо влиять на решения другого, ведь это будет попыткой присвоить их себе, лишить их выбора. В истинном диалоге, по мнению М. Бахтина, соединены “неслиянность” и “нераздельность” [75], то есть, с одной стороны, ты независим от другого, но, с другой - между вами существует глубокое внутреннее единство.
Таким образом, категория “идентичность” рассматривается в произведениях данной группы с точки зрения утверждения ценности человека как личности, утверждения блага человека как мерила оценки существующего общественного порядка, то есть в свете гуманизма, в том числе, и идей М.Л. Кинга. Достаточно вспомнить, например, проповедь об инстинкте тамбурмажора, которую Кинг произнес 4 февраля 1968 года в Атланте. В ней известный борец за гражданские права темнокожих говорит о человеческом стремлении искать величия как о “некоем инстинкте тамбурмажора - желании быть впереди, желании возглавлять парад, желании быть первым”. Он призывает не отказываться от этого инстинкта, а обратить его на благие цели. “Постоянно ощущайте необходимость быть важным.
Постоянно ощущайте необходимость быть первым. Но я хочу, чтобы вы были первыми в любви. Я хочу, чтобы вы были первыми в нравственном совершенстве. Я хочу, чтобы вы были первыми в щедрости” [268]. В другой проповеди М.Л. Кинг напоминает о взаимосвязи и взаимозависимости всех в жизни: “Все люди неминуемо попадают в сеть тесных взаимоотношений, скрепленные единой нитью общей судьбы. Все, что напрямую затрагивает одного человека, косвенно затрагивает и всех остальных. Я никогда не смогу быть тем, кем я должен быть, пока вы не будете тем, кем должны, а вы никогда не сможете стать тем, кем должны, пока я не стану тем, кем я должен стать. Такова структура взаимосвязей реальной жизни” [163].
Кажется, что многие персонажи рассматриваемых произведений действуют в соответствии с этими постулатами. Так, Мерсер, главная героиня романа Л. Кэри, практически сразу же после освобождения понимает, что свобода подразумевает ответственность и выполнение долга. Ее путь к истинной свободе предстает как путь совершенствования: сначала она просто становится неподотчетной своему хозяину, то есть приобретает фактическую независимость; затем, получив возможность принимать решения самостоятельно, она учится ограничивать себя в своих желаниях, например, когда решает выступать перед белыми, несмотря на то, что все в ней протестует против выставления себя напоказ. Она осознает, что должна свидетельствовать о положении дел на Юге, тем самым помогая рабам и защищая свое Дело. Важность такого подхода была настолько велика, что слова “We wish to plead our own cause. Too long have others spoken for us” [22, p. 32], которые цитируются в романе, были вынесены на первую страницу “Журнала Свободы” (“Freedom s Journal”), первой газеты в США, которой владели и занимались темнокожие американцы (газета публиковалась в Нью-Йорке в 1827 - 1829 годах).
Формирование идентичности героев через диалог / конфликт с другими людьми
“История пастуха”, по словам Ч. Джонсона, является тем “пространством, где соприкасаются литература и философия” [40, p. xviii]. Это подчеркивается вынесением на титульный лист символа даосизма, который изображает человека, идущего по своему Пути. Предваряющие повествование эпиграфы также взяты из религиозно-философских книг, и все они посвящены вопросу поисков собственного “Я”. Таким образом, с помощью этих сильных позиций автор заранее очерчивает проблематику своего произведения, определяя ее как пути обретения идентичности, обусловленные разными религиозными, философскими и житейскими исканиями. Ч. Джонсон определяет роман “История пастуха” как книгу, в которой отражена его платформа («my “platform” book»), а потому все остальные его произведения так или иначе основываются на ней или отсылают к ней. Писатель признавал, что в романе “Переход через Атлантику” есть лишь незначительная доля той сложности, которая характерна для “Истории пастуха” [40, p. xvii].
Герои обоих произведений занимают некое “промежуточное” положение: Эндрю Хокинс, мулат с очень светлой, как у белого, кожей (сын чернокожего раба и белой хозяйки), не является своим ни для одной из социальных групп; Разерфорд Калхун оказывается на корабле единственным темнокожим, что резко выделяет его на фоне других моряков, но, когда на “Республику” доставляют груз африканцев, он не может отнести себя и к этой группе, так как он (в отличие от них) свободен и не понимает их языка и воззрений. Оба романа становятся повествованиями о поисках своего пути, собственной идентичности этими героями. Этот поиск происходит через встречи с другими людьми (персонажами), которые, по воле автора, становятся воплощениями тех или иных философских систем и взглядов на жизнь (что обусловлено природой центрального конфликта произведения).
Персонажей первой группы можно условно назвать сторонниками культурного национализма, при этом Ч. Джонсон показывает два возможных пути для таких людей: “открытый бунт либо упорная работа над улучшением жизни” (“…outright sedition or plodding reform” [39, p. 114]). По первому пути идут отцы героев. Отец Разерфорда после смерти жены бежит из рабства, бросая своих детей, но его хватают и убивают. Отец Эндрю, Джордж Хокинс, служил дворецким в доме рабовладельца Джонатана Полкинхорна, но после рождения сына его выбросили из дома и отправили работать пастухом на дальние поля. Вся привычная жизнь и система представлений отца Эндрю разрушилась в один миг. В момент кризиса в поисках опоры он вспомнил о своей этничности, она помогла ему превратиться из беспомощного “Я” в сильное “Мы”. Ибо «в кризисные общественные периоды … личность выходит за пределы своего “Я”, отождествляя себя с какой-либо общностью или группой. Через расширение индивидуальных границ в новой идентичности личность ищет успокоение и устойчивость… … уверенность людям дает этническая группа» [272, с. 193].
Джордж Хокинс стал подчеркивать высокий статус собственной этнической группы и гордость за принадлежность к ней (“You know ain t nothin as beautiful as yo own people? … You know Africa will rise again someday, Hawk, with her own queens and kings and a court bigger n anythin in Europe?” [40, p. 21]). Он настолько погрузился в ненависть к белым, что даже молил Бога убить их всех, для всех остальных чувств он просто умер. Даже сына он воспринимал исключительно с расовых позиций. Он призывал его постоянно помнить о том, кто он, и содействовать продвижению своей расы.
Брат Разерфорда Калхуна, Джексон, выбрал другой путь, он остался в рабстве (хотя позже хозяин освободил и его, и Разерфорда), чтобы помогать и служить своим родным или, как порой считал младший брат, чтобы доказать ложность негативных представлений о темнокожих. Джексон изображен глубоко верующим достойным человеком, который после освобождения и наследования денег хозяина решает разделить их между 293 всеми рабами, а часть истратить на колледж для цветных. Таким образом, он становится олицетворением типа цветного джентльмена, гордостью расы (“a gentleman of color” [39, p. 9, 114], “a credit to the Race” [39, p. 9]). Оба главных героя, и Эндрю Хокинс, и Разерфорд Калхун, отказываются идти по любому из этих путей, так как считают, что люди, выбирающие такую дорогу, делят мир лишь на белое и черное, упрощая всю картину мира и лишая ее красок и смысла.
Вторую группу персонажей объединяет внутренняя борьба между маскулинностью и фемининностью, т.е. между теми основами, на которых всегда базировалась оппозиция мужского и женского: субъект / объект, сила / слабость и т.п. К таким персонажам относятся Иезекииль, учитель Эндрю Хокинса, и Питер Крингл, первый помощник капитана и старшина-рулевой на “Республике”. Оба героя задавались вопросами о природе мужчины. В социальной жизни мужская роль регулируется тремя ролевыми нормами: нормой статуса (успешности), нормой умственной, эмоциональной и физической твердости и нормой антиженственности. Первая норма связана с достижением богатства, власти и уважения, которые все вместе и определяют значимость мужчины и, соответственно, влияют на его самооценку и самовосприятие. Давление на мужчину в плане финансового успеха особенно усиливается, если он должен содержать семью. Но он не может поделиться своими тревогами и заботами даже с самыми близкими людьми, со своей семьей из-за необходимости следования нормам твердости и антиженственности, которые предполагают, что мужчина должен уметь решать свои эмоциональные проблемы самостоятельно, не ища поддержки у других [81].
Презентация правды о рабстве через эстетику неохуду у И. Рида и философское переосмысление традиций повествования у Ч. Джонсона
В классических историях рабов белые выглядели одномерно и однозначно: они всегда использовали плетку и насилие. В этом романе все – по-другому. Э. Джоунс показывает, что у белых гораздо более сложная система управления, объединяющая кнут и пряник и имеющая все рычаги воздействия на психологию раба, например, систему любимчиков. Основной особенностью этой системы является создание у этих “избранных” иллюзорного представления о собственной значимости и превосходстве над другими рабами. Результатом ее воздействия становится гордость и оправдание в их глазах любых поступков хозяина. Система любимчиков предусматривала их особый статус: они никогда не подвергались физическому наказанию, что выделяло их среди других рабов. Однако именно это приводило к раздвоению сознания, обусловленному разрывом связи с представителями своей расы и ложно понятой верностью угнетателю. Такое понимание привязанности искажало и понятия о том, что правильно, что – нет, поэтому любимчики часто выдавали хозяину информацию о других рабах, что делал и Генри. Когда мистера Роббинс приблизил мальчика к себе, заметив его усердие и старание, последний ловит каждое его слово и учится смотреть на мир его глазами. Он впитал в себя и его восприятие мира как сосуществование двух противоположных категорий: хозяев и рабов. Мистер Роббинс заменил Генри и Бога, и отца. Таким образом, рабство рисуется как процесс уничтожения социальных связей со своей этнической группой, с семьей, так как наличие близости со своим этносом является барьером на пути достижения хозяином полной власти над своими рабами.
Будучи оторванными от общины и родственников, рабы легче поддаются влиянию своих угнетателей, копируют их поведение и взгляды. Полное отчуждение между родителями и сыном подчеркивается в сцене, когда отец смог, наконец, выкупить Генри и приехал его забирать; нужный эффект достигается через противопоставление направлений взгляда юноши (обратно на плантацию) и его родителей (вперед в направлении дома): Augustus and Mildred were facing ahead, toward home. … …he alone was facing back, toward the Robbins plantation [41, p. 45] (выделено нами. – Ю.С.). Но главным показателем зависимости Генри от белого даже на свободе становится отсутствие каких-либо новых ощущений от изменившегося социального статуса, отсутствие радости и ликования по этому поводу. Система добилась своего: раб добровольно считает себя ее колесиком, почитает за счастье быть песчинкой в ее мироздании. Система выполнила свою задачу – отторгнуть раба от собственного этноса, сделать “чужим среди своих”. Э. Джоунс мастерски показывает эту силу рабства. Вскоре после освобождения Генри снова возвращается на плантацию своего бывшего хозяина в качестве вольного сапожника. Роббинс знакомит юношу с основами существующей системы, главными ценностями которой являются деньги (экономическая мощь) и власть, которые вместе и дают истинную свободу. Генри решает, что, усвоив эти ценности и нормы и следуя им, он сможет обрести такую же свободу, и он полностью растворяется в системе ценностей белых рабовладельцев. Показательно, что когда молодому человеку удалось скопить достаточно денег, он купил землю рядом с бывшим хозяином, но очень далеко от своих родителей. Реализуя свое (скопированное у белых) понимание свободы как силы и господства, Генри покупает землю, первого раба и строит с ним свой дом. Все, что ему важно так поступают белые - вот что правит его действиями и поступками. Мнение родителей для него ничего не значит. Самым страшным для родителей является то, что он (бывший раб) не видит ничего плохого во владении другими людьми: “Nobody never told me the wrong of that.” – “Ain t you got eyes to see it without me telling you?” … – “I ain t done nothing that any white man wouldn t do. I ain t broke no law” [41, p. 137 – 138] (выделено нами. – Ю.С.).
Использование глагола “to see” в этом отрывке говорит о многом. Генри не смотрит на мир со своей перспективы, он видит все лишь глазами белых. Взгляд на мир через “правила” белых характерен в романе не только для Генри, но и для большинства зажиточных темнокожих, которые владели рабами. Показательны слова темнокожей учительницы Генри, Ферн, также владевшей рабами, сказавшей, что в противостоянии хозяев и рабов они должны выбрать, на чьей они стороне. Быть на стороне белых означало делать то, что они считали правильным, действовать, как они и по их правилам: “We owned slaves. It was what was done, and so that is what we did.” … “We, not a single one of us Negroes, would have done what we were not allowed to do” [41, p. 109] (выделено нами. – Ю.С.).
Такое описание говорит о переносе ответственности с себя на систему (что передается также и использованием страдательного залога и неопределенно-личного местоимения “it”), данное объяснение своего поведения характерно для большинства рабовладельцев. Ферн пытается создать впечатление, что они не сами делали свой выбор, их толкала к этому существовавшая система. Именно это помогало темнокожим рабовладельцам полностью забыть о чувствах рабов, что, в свою очередь, превращало самих собственников в жертв, так как приводило к их дегуманизации.
На примере Генри, ставшего хозяином, Э. Джоунс рисует процесс постепенной потери рабовладельцем человечности. Переход от первоначального желания быть “хорошим хозяином” своему рабу до осознания черным рабовладельцем своей полной физической и моральной власти над таким же темнокожим, как он, проходит очень быстро. Покровитель Генри, белый мистер Роббинс объяснил ему, что каждый хозяин должен установить границу между собой и своими рабами, даже если они такого же цвета кожи, что и он. Установить границу означало перестать обращаться с рабами, как с равными себе, то есть как с людьми. Система рабства располагает изощренными средствами для установления границ между собой и рабами, основными среди них были наказания, использование уничижительных обращений и, наконец, ведение книг учета рабов. Физическое наказание являлось самым действенным средством показать темнокожему невольнику его место, так как оно не только напрямую демонстрировало силу хозяина и слабость зависимого от него, но и служило постоянным напоминанием остальным о необходимости подчинения, а значит, помогало держать их в узде. Употребление слова “черномазый” (“nigger”) белыми хозяевами по отношению к рабам также должно было вызывать у них страх и постоянно напоминать о полной зависимости от их “благодетелей” и о собственном унизительном положении, предполагавшем отсутствие всего человеческого. Наконец, ведение книг учета рабов напоминало ведение бухгалтерских книг; оно еще раз подчеркивало восприятие темнокожих невольников как собственности, ведь рядом с каждым именем указывалась цена, а в случае если раб умирал, его имя просто вычеркивалось.
