Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Концепт «домашний очаг» и становление «романа домашнего очага» в литературе США 24
1.1. Общественные проблемы и роль женщины в трудах М. О. Уоррен 24
1. 2. Творчество Д. С. Мюррей и идея «республиканского материнства» 31
1. 3. «Культ домашнего очага» в американской культуре в начале XIX в 41
1. 4. Женщина и общественные проблемы современности в творчестве С.Д.Хейл 46
1.5. Идея «домашнего очага» в эссеистике К. Э. Вичер 67
1.6. Становление жанра «романа домашнего очага» 73
ГЛАВА 2. Становление и развитие идеологии и этики Старого Юга 88
2.1. Проблема «южного мифа» как культурного феномена 88
2.2. Становление идей южной цивилизации 99
2.3. Социально-политическая риторика женщин Старого Юга: эссе Луизы Маккорд 107
2.4. Специфика «романа домашнего очага» на Юге и «антитомовский» роман 118
ГЛАВА 3. Старый Юг и «роман домашнего очага» первого периода (30-с-40-е гг.) 136
3.1. Дом и домохозяйки Кэролин Гилман 136
3. 2. Этические ценности южного сообщества в романах Кэролип Хснц 143
3.3. Место и роль женщины в судьбе Юга в романах Марии Макинтош 167
ГЛАВА 4. «Идея Юга» в творчестве писательниц 50-60-х годов 210
4.1. Пути обретения зожного дома в творчестве Мэрион Гарлспд 210
4.2. Идеология конфедерации Юга в романах Августы Эвапс 244
ГЛАВА 5. «Роман домашнего очага» как «южный текст» 280
5.1. Природная сфера Юга 281
5.2. Южный дом: материально-культурная и духовно-культурная сфера 292
5.3. Южная плантация и концепт «большая семья» 300
5.4. Южный джентльмен: хозяин, отец и муж 305
5. 5. Кодекс чести 312
5. 6. Южная женщина: красавица, леди, матрона 319
5. 7. Черная няня: символ южных добродетелей 344
5. 8. Цветное сообщество: «часть пейзажа жизни Старого Юга» 354
5. 9. Христианская этика и античное наследие 358
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 370
БИБЛИОГРАФИЯ 385
- Общественные проблемы и роль женщины в трудах М. О. Уоррен
- Проблема «южного мифа» как культурного феномена
- Дом и домохозяйки Кэролин Гилман
Введение к работе
Одним из самых притягательных объектов для исследователей культуры США является Старый Юг, с неувядающим обаянием его мифического прошлого, с его кажущимися такими «неамериканскими» кавалерами и красавицами, гармоничным единением человека и природы, идеальным, основанным на христианских ценностях, миром, грубо разрушенным Гражданской войной. К настоящему моменту о Старом Юге созданы сотни художественных произведений, снят не один десяток кинофильмов, написаны тысячи страниц исторических, социальных и литературоведческих исследований.
Однако не будет преувеличением сказать, что для массового восприятия все эти работы не имеют такого значения, как роман, написанный в 1936 г. Маргарет Митчелл, южанкой, сделавшей для распространения и закрепления «южного мифа» в интернациональном массовом сознании больше, чем кто бы то ни было.
До сравнительно недавнего времени считалось, что именно Маргарет Митчелл принадлежит пальма первенства в создании «женской версии» «южного мифа». Однако со временем открываются имена писательниц Старого Юга, на страницах произведений которых воспроизводится тот самый мир, о котором пишет М. Митчелл почти спустя столетие. По сути писательницы-южанки XIX в. проживали в том самом «мифическом» мире Юга и «творили» его в своих романах, в то время как М. Митчелл репродуцировала и реконструировала уже известную структуру, сюжеты и образы.
Теперь, когда стали доступны многие художественные тексты того времени, принадлежащие перу забытых писательниц, настала пора исследовать письменные свидетельства женщин Старого Юга, имеющих самое непосредственное отношение к созданию «южного мифа».
4 Практически до конца второй трети XX в. в поле зрения исследователей в основном находились видные представители южной литературы, такие как У. Фолкнер, Т. Уильяме, Р. П. Уоррен, Т. Вулф, т. е. представители «южного ренессанса». О южной литературе XIX в. говорить было не принято, так как к литературным опусам южных авторов того времени относились с достаточной долей иронии, обвиняя их в замкнутости и провинциализме, да и вообще, Юг XIX в. считался крайне ограниченным в смысле интеллектуального развития. Однако уже сам термин «южный ренессанс» подводил к мысли о том, что если было возрождение литературной традиции, то, следовательно, было и что возрождать.
В 60-70-е гг. XX столетия проявляется пристальный интерес исследователей к наиболее заметным фигурам южной литературы XIX в. — Джону Пендлтону Кеннеди, Уильяму Гилмору Симмсу, Томасу Нельсону Пейджу. Именно в их произведениях подвергался анализу «мифический» Юг. Однако женские имена в ряду литераторов южной традиции до конца 70-х гг. можно было встретить лишь в редких случаях, и чаще всего это были писательницы XX в. — Эллен Глазгоу, Юдора Уэлти, Флэннери О'Коннор и, конечно, Маргарет Митчелл. Создавалось впечатление, что женщины Юга в XIX в., особенно в довоенный период, действительно, согласно тому же «южному мифу», никак не проявляли себя вне отведенных им границ домашнего очага. Возникает закономерный вопрос: справедливо ли говорить о том, что «южный миф», в котором именно женщине отводится едва ли не главное место, является продуктом исключительно мужского сознания? Только ли романы Д. П. Кеннеди и У. Г. Симмса или труды южных идеологов Джорджа Фицхью, Томаса Дью и Джосайи Нотта играют главную роль в оформлении, закреплении и популяризации этого мифа? Какую реальную роль играли женщины и играли ли они ее вообще в процессе «мифотворения» Юга? Эти и многие другие вопросы, связанные с местом и ролью женщин
5 Старого Юга не только в его собственной материально-духовной жизни, но и в развитии общенациональной американской культуры, с недавнего времени все чаще становятся предметом специального интереса большого круга исследователей культуры и литературы США.
Основную часть научных трудов последних десятилетий, посвященных изучению роли и места женщины на Юге XIX в., составляют исследования социально-исторического и социологического содержания. В таких работах предпринимается попытка представить полную картину жизни, быта, интересов и видов деятельности всех женщин, населяющих южные штаты — белых женщин плантаторского класса, белых женщин, принадлежащих к классу йоменов, белых горожанок и, конечно, рабынь и свободных черных женщин.
В исследованиях подобного рода дается обширный статистический материал, сравнивается положение женщин в зависимости от их социального статуса и цвета кожи, а также от места их проживания, поднимается вопрос о степени взаимопонимания между женщинами разных классов и рас . В них анализируется система образования, излагается история феминистского движения и рассматривается степень участия женщин в аболиционистских или прорабовладельческих кампаниях2, особо выделяется проблема жизни южных женщин в период Гражданской войны . В этих работах представлены многочисленные факты бытового характера, такие, как, например, правила знакомства и сватовства, замужество и связанные с ним вопросы прав и обязанностей женщин, вопросы деторождения и системы воспитания девочек, т. е. то, что позволяет создать некую достоверную картину специфики жизни
1 Southern Women. New York, 1988.
2 Women in the American South. New York; London, 1997; Sex, Race and the Role of Women in the
South. Jackson, 1983.
3 Divided Houses: Gender and the Civil War. New York, 1992; De Grave K. Swindler, Spy, Rebcll;
The Confederate Woman in XlXth-century America. Columbia, 1995; FausI D.G. Mothers of
Invention: Women of the Slaveholding South in the American Civil War. Chapel Hill, 1996.
6 женщины на Юге4.
Наиболее значительными в плане тендерного социально-исторического анализа положения женщин на Юге являются труды Э. Скотт, Э. Фокс-Джиновизи и К. Клинтон, на которые ссылаются все авторы, обращающиеся к проблемам жизни женщины на Юге . В их работах произведен наиболее тщательный и систематический анализ этой проблемы, широко представлен фактический материал.
Следует особо выделить один из самых спорных и, как представляется, до сих пор не вполне учитываемых вопросов в исследовании данной темы. На этот вопрос справедливо обратила внимание К. Диллман: «Для того чтобы точно определить, что такое южные женщины, необходимо, прежде всего, начать с понимания двух терминов — "южные женщины" и "женщины на Юге"»6. Думается, что большинство исследователей не обращает внимания на тонкое различие содержательной стороны этих терминов и, чаще всего используют термин «южные женщины», по сути, говоря о «женщинах на Юге». Однако только один факт проживания на территории Юга не дает основания говорить о том специфическом мироощущении, особой модели поведения и тех способов самоидентификации, которые характеризуют настоящую южанку, чей образ мы встречаем в литературных произведениях как XIX , так и XX вв.
Для более глубокого проникновения в суть проблемы только исторических и социологических фактов оказывается явно недостаточно, поэтому исследователи феномена «южной женщины» довольно часто обращаются к письменным свидетельствам южанок XIX в. Так, в качестве
4 McMilleii S. Southern Women: Black and White in the Old South. Arlington Heights, III, 1992.
5 Scott A. F. The Southern Udy; From Pedestal to Politics, 1830-1930. Chicago, 1970; Fox-
Gcnovese E. Within the Plantation Household. Black and White Women in the Old South . Chapel
Hill; London, 1988; Clinton С The Other Civil War: American Women in the XlXlh century. New
York, 1984; Clinton С The Plantation Mistress: Woman's World in the Old South. New York, 1982.
6 Dillman С. M. The Sparsity of Research and Publications on Southern Women: Definitional
Complexities, Methodological Problems, and Other Impediments II Southern Women. New York,
1988. P. 9.
7
материала используются дневники и тексты художественных
произведений писательниц этого региона для подтверждения или, напротив, для опровержения тех или иных устоявшихся представлений о южанке и се роли и месте в социальной жизни Юга XIX столетия. В этом смысле отношение к литературному тексту у историков и социологов совпадает с мнением литературоведов, что «литература — это самый подходящий материал, который позволяет увидеть южную женщину»7.
В силу того, что грамотность на Старом Юге была привилегией белого населения, неудивительно, что авторами художественных или мемуарных текстов являлись белые женщины из рабовладельческих или в большей или меньшей степени состоятельных семей. Следовательно, в руках исследователей оказывается материал, где представление о Юге, его образ формируется только одной частью южного сообщества и представляет собой соответствующую идеологию и мировоззренческую концепцию.
До настоящего времени, по существу, широко известно только одно письменное свидетельство черной южанки, бывшей рабыни, относящееся к довоенному периоду — это мемуары Хэрриет Джэкобс «Случаи из жизни девочки-рабыни, написанные ею самой» {Incidents in the Life of A Slave Girl: Written by Herself, 1861). Эти мемуары являются самым цитируемым произведением в работах, где поднимается вопрос о состоянии всех южных женщин. Сравнительно недавно, в 2001 г., в газете «Ныо- Йорк Тайме» была опубликована статья Д. Киркпатрика о том, что только что обнаружен 300-страничный текст, озаглавленный «Повествование рабыни» (The Bondswoman Narrative). По предварительному заключению экспертов, текст представляет собой роман, дата его написания — 1857 г., а его сочинителем является беглая рабыня Джейн Джонсон. Таким образом, пишет автор статьи, этот роман может являться самым ранним из всех
7 Jones A.G. Tomorrow is Another Day: The Woman Writer in the South, 1859-1936. Baton Rouge; London, 1981. P. xii.
8 романов, написанных черными женщинами . Однако в силу недавнего его обнаружения, он не стал еще достоянием широкого читательского и исследовательского интереса.
Что касается белых женщин из простых сословий (жены йоменов, наемные работницы и т. д.), то, по верному замечанию Э. Г. Джонс, они «попросту отсутствуют в южной женской литературе, к сожалению, они по сей день не имеют своего голоса»9. Данное обстоятельство объясняет тот факт, что изучение южанки XIX в. и собственно Юга глазами женщины того времени в основном базируется на текстах белых состоятельных южанок.
По времени подъем интереса к изучению литературного наследия Юга совпал с бурным развитием тендерных исследований в США, которое, безусловно, связано с выходом английского издания книги Симоны де Бовуар «Второй пол» в 1953 г. Первая работа, в которой предпринималась попытка комплексного рассмотрения специфики литературного творчества женщин XIX в. и его восприятия современницами, вышла в 1956 г. Автор этого исследования X. Папашвили основной своей задачей видела анализ сферы так называемого «романа домашнего очага» , жанра, по мнению большинства американских исследователей, весьма популярного среди женщин того времени как на Севере, так и на Юге. Тем не менее, в значительно большей
Kirkpatrick D. D. On Long-Lost Pages, a Female Slave's Voice// New York Times, Nov., 11, 2001. 9 Jones A, G. Southern Literary Women as Chronicles of Southern Life // Sex, Race, and the Role of Women in the South. P. 76.
Здесь и далее термин «роман домашнего очага» используется для ооозначения английского термина «Domestic Novel», который достаточно трудно точно перевести на русский язык без утраты смыслового содержания термина. Само слово «domestic» означает «домашний», но в случае его употребления но отношению к роману оно является производным от слова «domesticity», которое лучше всего можно было бы перевести на русский как «домострой» или «домоводство». Однако в силу сложившейся у русскоязычного читателя негативной коннотации по отношению к первому термину и достаточно стойкому восприятию второго как школьной дисциплины, приходится прибегнуть к применению своего рода описательной терминологии. Поэтому термин «domesticity» в данном случае передается как «идеал домашнего очага», соответственно роман, проповедующий этот идеал, как «роман домашнего очага».
9 степени ею анализируются романы именно южанок11. Во многом благодаря этой книге в литературоведческий круг вошли такие имена южных писательниц, как К. Хенц, М Гарленд, А. Эванс. Тем не менее, только почти спустя десятилетие, после выхода в свет в 1963 г, книги Б. Фридан «Женская мистика» и после организованной с помощью Фридан в 1966 г. Национальной Организации Женщин (National Organization of Women) начинается в целом пересмотр художественных произведений авторов-женщин, южных писательниц, в частности.
Так, в это время были открыты имена забытых южных писательниц XIX в., некоторые из них через два десятилетия будут причислены к классикам американской литературы. Примером тому может служить творческое наследие Кейт Шопен (Kate Chopin, 1850-1904), произведения которой сейчас включены в общенациональные литературные антологии и рекомендованы для обязательного чтения на филологических факультетах американских университетов. Однако в 70-е гг. интерес исследователей в основном вызывало творчество писательниц последней трети XIX -начала XX в. До недавнего времени относительно литературной деятельности писательниц Старого Юга бытовало мнение, что их произведения не представляют ни исторической, ни художественной ценности, мнение, довольно близкое определению Н. Готорна, язвительно назвавшего всех пишущих современниц «бумагомарателышцами».
Только в конце 70-х вышла книга Н. Бэйм, теперь уже ставшая классикой в области тендерных литературоведческих исследований, — «Женская проза: Путеводитель по романам, написанным женщинами и для женщин в Америке, 1820 - 1870» . Н. Бэйм подвергает тщательному анализу практически все произведения популярных в указанное время писательниц, в круг ее внимания попали и многие южные женщины-
Papashvily II. W. All the Happy Endings: A Sludy of the Domestic Novel in America, the Women Who Wrote It, the Women Who Read It, in the I9'1' Century. New York, 1956. 12 BaymN. Woman's Fiction: A Guide to Novels by and About Women in America, 1820-1870. Ithaca; London, 1978.
10 литераторы. Однако в задачу Н. Бэйм не входит исследование региональных аспектов в творчестве этих писательниц, круг ее интересов лежит в области отражения тендерных проблем в женском творчестве, поэтому основное содержание всех романов она видит в изображении «формирования и утверждении женского ego».
Представляется, что 80-е и 90-е гг. XX в. в американском литературоведении являются наиболее продуктивным периодом в исследовании произведений южных писательниц довоенного и военного периодов. Среди наиболее интересных и глубоких исследований следует отметить труды Э. Г. Джонс, К. Л. Сейдел, М. Гвин ' . В них затронут довольно широкий спектр проблем, связанных с темой отражения образа южной женщины и ее жизненной сферы в литературе XIX - XX вв., дан глубокий анализ ряда художественных произведений писательниц этого региона, представлен обширный культурологический материал.
Тем не менее, хотя все работы американских исследователей так или иначе связывают женщину и процесс ее самоидентификации с общими культурными и социальными традициями Юга, пожалуй, только в одной из них в качестве основного поставлен вопрос о том, какая, собственно, картина Юга вырисовывалась на страницах произведений южных писательниц и какую роль они сыграли в самом процессе «мифотворения Юга». Этим исследованием является книга Э. Мосс «Создательницы "романа домашнего очага" на Старом Юге: защитницы южной культуры» .
Данное исследование представляет собой достаточно серьезный анализ произведений писательниц Старого Юга с точки зрения их идеологической направленности, четко выделяются основные периоды в развитии темы защиты Юга в их произведениях. Так, совершенно
Jones A. G . Tomorrow is Another Day; Seidel K.L The Southern Belle in the American Novel. Tampa, 1985; Gwin. M. Black and White Women of the Old South: The Peculiar Sisterhood in American Literature. Knoxville, 1985. 14 Moss E. Domestic Novelists in the Old South: Defenders of Southern Culture. Baton Rouge, 1992.
справедливо Э. Мосс отмечает, что во многом появлению охранительных тенденций в романах южных писательниц способствовали события начала 30-х годов XIX в, когда после восстания рабов под предводительством Ната Тернера Югу потребовались дополнительные усилия, чтобы отстоять перед всем цивилизованным миром правомочность южных социальных институтов. Так же справедливо и определение Э. Мосс второго этапа в развитии проблематики в романах южных писательниц — это 50-е гг. XIX в, когда после опубликования романа Г. Бичер-Огоу «Хижина дяди Тома» охранительная тенденция уступает место активным нападкам на северную идеологию и этику.
В качестве материала исследования Э. Мосс выбирает произведения наиболее значительных писательниц Юга довоенного периода — К. Гилман, К. Хенц, М. Макинтош, М. Гарленд и А. Эванс, широко при этом использует не только тексты созданных ими романов, но и личную переписку, их журнальные и газетные статьи. Автор исследования убедительно доказывает, что цель южных писательниц — в рамках «романа домашнего очага» показать роль женщины в сохранении их региона от вторжения Севера.
Тем не менее, представляется, что работа Э. Мосс не дает полного представления собственно о роли южных писательниц в процессе «мифотворчества». Основное свое внимание она концентрирует на идеологическом содержании произведений, особо не выделяя их структурные и содержательные уровни, что, на наш взгляд, совершенно необходимо для понимания возникновения и дальнейшего функционирования «южного мифа» в национальном сознании и литературе.
Что касается отечественного литературоведения, то здесь, к сожалению, следует признать, что сама по себе тема американского женского творчества XIX в. до сих пор не стала предметом специального внимания наших литературоведов, как, в сущности, и проблема собственно
12 «южного мифа». Часто, очевидно, во избежание провокационных вопросов, связанных с проблемой мифа и мифотворчества, исследователи, как, например, И. Б. Архангельская, лавируют между понятиями «южная традиция», «южная школа» в американской литературе, приходя к выводу о том, что каждый писатель Юга «внес свой вклад в создание мифа о прекрасном прошлом» и говоря, по сути, о мифотворчестве15.
Чаще всего работы отечественных исследователей посвящены скорее различным аспектам развития южной литературы или проблемам творчества отдельных представителей так называемой «южной школы», чем вопросу комплексного исследования «южного мифа» в литературе США. При этом до недавнего времени основным материалом для исследования «южного мифа» служили прежде всего произведения крупных писателей «южного ренессанса», то есть представителей литературы XX в., при этом проблема «южного мифа» возникала не сама по себе, а только в связи с анализом творчества конкретного автора.
Вообще, к литературе Юга XIX в. у отечественных литературоведов сложилось довольно прочное скептическое отношение, основанное на высказываниях В. Л. Паррингтона и X. Л. Менкена, что литературные опусы южных писателей не представляют никакой художественной ценности16. Характерным примером такого отношения может служить замечание М. П. Кизимы о том, что тенденция к защите собственных интересов у южан в XIX в. «подавляла всякое инакомыслие и критический самоанализ, что душило подлинную литературу в колыбели, порождало, в лучшем случае, мелкотравчатость и бытописательство, а в худшем — литературу охранительную, основанную на мифе Старого Юга — Юга, якобы существовавшего до Гражданской войны и Реконструкции... Ностальгическая идеализация цветущего края магнолий — так можно
15Архангельская И. Б. Дискуссия вокруг понятия «южная традиция» в американском и советском литературоведении //Литературные связи и литературный процесс. Ижевск, 1992. С. 118. 16 См.: Mencken Н. L. A Mencken Chrestomathy. New York, 1949;. Паррингтон П. Л. Основные течения американской мысли: В 3 т. М., 1962. Т. 2.
было бы охарактеризовать его пафос. "Пустыня Сахара изящных искусств" — таков был его результат» .
Таким образом, с одной стороны, сам по себе «южный миф» воспринимается как данность, а с другой, — те произведения, благодаря которым он вошел в литературное сознание, вообще не принимаются во внимание. Налицо определенное противоречие между отрицанием того, что было сделано в XIX в. писателями-южанами и констатацией факта, что «в силу определенных исторических и историко-литературных причин литература Юга США приобрела особые эстетические качества, превратилась в своеобразный духовный и художественный феномен»18.
В последнее время, однако, появились работы, в которых содержится серьезный и более взвешенный анализ литературного состояния и творчества отдельных писателей американского Юга XIX столетия. К числу таких исследований следует отнести прежде всего монографию Л. П. Башмаковой «Писатели Старого Юга: Джон Пендлтон Кеннеди, Уильям Гилмор Симмс», в которой литературные произведения наиболее известных южных писателей представлены как составная часть историко-литературного и культурного процесса, проанализированы специфически «южные» мотивы их творчества, поднимается вопрос о Старом Юге как о мифе19. Автор монографии верно отмечает, что «с точки зрения эстетической Старый Юг выглядит ярким культурологическим и литературным мифом, с точки зрения исторической правды — примером великого заблуждения, которое и сделало из южан героев особого рода — побежденных рыцарей, до конца оставшихся верными кодексу кавалера» .
Несомненный интерес вызывает также глава о литературе Старого Юга М. В. Тлостановой во втором томе «Истории США», где творчество
17 Кизима М. П. Страницы «южного литературного возрождения» (фьюджити висты - аграрии -
новые критики). М., 1995. С.2-3.
18 Тамже.С.21.
" Башмакова Л. П. Писатели Старого Юга: Джои Пендлтон Кеннеди, Уильям Гилмор Симмс. Краснодар, 1997. 2п Там же. С. 131.
14 У. Г. Симмса и Д. П. Кеннеди представлено в широком литературном и культурном контексте, поставлен вопрос о «южных мифологемах» в литературном сознании писателей этого региона, а также, пожалуй, впервые в отечественном литературоведении намечена проблема роли писателей-женщин в процессе развития региональной литературы2|.
Однако очевидным остается тот факт, что и по настоящее время, несмотря на более пристальное внимание исследователей к проблеме специфики литературы Юга, к более подробному изучению истории и культуры этого региона, в большинстве случаев отечественное литературоведение обращается к именам уже ставших классиками — У. Г, Симмса и Д. П. Кеннеди, — оставляя за пределами своего внимания творчество их менее талантливых, но не менее преданных своему региону авторов-женщин.
Вероятной причиной такого «отставания» нашего литературоведения по сравнению с американским является, на наш взгляд, отсутствие достаточно развитой теории тендерных исследований в нашей стране, хотя и в этом плане можно заметить некоторые сдвиги. Так, весьма интересной представляется монография Е. А. Шаховцевой «Творчество современных писательниц американского Юга в свете концепции "культурного феминизма"», которую можно считать единственной на сегодняшний день попыткой комплексного исследования творчества южных писательниц .
В литературно-критических эссе Е. А. Шаховцевой достаточно четко поставлен вопрос о женщине как носительнице южного сознания и отражения этого сознания в литературном произведении. Безусловно, важным представляется тот факт, что автор монографии не ограничивается творчеством только белых южанок, но и подвергает анализу произведения их афро-американских современниц. Однако материалом исследования
21 Тлостанова М. В. Литература Старого Юга: У. Г. Симмс, Дж, П. Кеннеди // История
литературы США: В 3 т. М., 1999. Т. 2.
22 Шаховцева Е. А. Творчество современных писательниц американского Юга в свете концепции
«культурного феминизма» (і la англ. яз). Владивосток, 2001.
эссе являются произведения писательниц XX в., а имена К. Гилман, К. Хенц, М. Б. Чеснат просто обозначены в одном предложении в ряду ранних писательниц этого региона, что, конечно, не дает достаточно полной картины становления специфически южных идеологических и этических концепций и их структурного и семантического оформления в женском художественном творчестве.
Представляется однако, что этот вопрос весьма актуален и требует отдельного рассмотрения и тщательного анализа, поскольку понимание природы «южного мифа», его корней, его структуры, процесса его возникновения — это одна из важнейших задач, решение которой во многом позволит объяснить существенные черты американской культуры в целом. Как справедливо отмечает американский исследователь Ф. Симкинс, современным критикам уже стало понятно, что все южные писатели, включая и писателей наших дней, «принадлежат Югу в гораздо большей степени, чем это казалось раньше. Это выражается в непрекращающемся успехе "Унесенных ветром", очевидном прославлении Старого Юга»23. Поэтому исследование «южного мифа» как особого культурного феномена остается актуальным и современным даже спустя два столетия после его возникновения.
Актуальность данного исследования обеспечивается также и тем, что оформление так называемых идей «южности» происходило в жанре «романа домашнего очага», до сих пор не являвшегося предметом исследования в отечественном литературоведении. Тем не менее этот роман, жанрообразующим принципом которого был, соответственно, концепт «дом» —- один из основополагающих американского
23 Simkins F. В. The Everlasting Soulh. P. 52.
Термин "so ut hern ess", общепринятый в американском литературоведении, историографии и социологических исследованиях, обозначает комплекс идей, формирующих особый способ мировосприятия и самоидентификации южан, порождающих представление об исключительности и специфичности южного характера. Так же, как и в случае с английским термином "domeslicity" при переводе на русский язык возникает практически непреодолимая сложность перевода данного слова без утраты его смысла. Поэтому здесь приходится использовать калькирование.
национального сознания — сыграл огромную роль в становлении не только женского литературного творчества, но и в развитии национального самосознания в целом. Изучение этого концепта и его жанрообразующей функции в женском творчестве первой половины XIX в. во многом помогает прояснить сущность характеризующих и современную американскую социальную этику и культуру концептов «американская семья» и «американский дом», а также более глубоко проникнуть в суть такого важного феномена национального сознания, так называемой «американской исключительности».
В выборе материала своего исследования мы полностью солидаризуемся с мнением В. Н. Топорова, который убедительно доказывает необходимость исследования остававшихся до сего времени маргинальными текстов, поскольку «эти тексты составляют особый круг. Они самодостаточны: их составители знают, что нужное им не может быть передоверено официальным текстам "высокой культуры". И они правдивы, по крайней мере, на уровне "авторских" интенций. Срок жизни этих текстов короток... Но скоротечность жизни подобных текстов в значительной степени уравновешивается тем, что время не только стирает тексты, но и создает и репродуцирует новые, так или иначе восстанавливающие учитываемые образцы... Ни одно культурологическое исследование не может претендовать на целостный взгляд, если оно не учитывает подобные тексты и зарождающиеся в них элементы и их схемы, которые в одних условиях формируют новые мифы, а в других оказываются невостребованными и остающимися на уровне фантомов. Невнимание и тем более пренебрежение к таким текстам — ничем не оправданное расточительство и сужение объема самого понятия культуры... »25.
Добавим, что не только культурологическая, но и любая историко-
Топоров В. И. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического; Избранное. М., 1995. С. 368-369.
литературоведческая работа, связанная с изучением определенного феномена национальной культуры и его функционирования в художественном творчестве, не может обойтись без тщательного анализа таких произведений. Соответственно, данная работа преследует цель показать специфику «романа домашнего очага» в творчестве южных писательниц довоенного периода, т. е. того периода, когда, по сути, происходило формирование дискурса Старого Юга, зарождалась мифопоэтическая концепция «южности» как особого образа мировосприятия и жизнедеятельности и выявить связи между идеологическими конструкциями и мифологическими представлениями и полученным текстом, в котором в виде сюжета, тематических и образных систем, символических и знаковых структур художественно оформляются мироощущение и идеология.
Соответственно поставленной цели, основными задачами исследования являются:
анализ концепта «домашний очаг», его возникновения и тенденций его развития в американской культуре на рубеже XVIII-XIX вв., а также выявление его значения в становлении специфической направленности женского творчества в США в последней трети XVIII - первой половине XIX в.;
обозначение основных тенденций культурно-исторического развития южных штатов в период, предшествующей Гражданской войне и их отражение в концепте «домашний очаг» на Юге;
определение специфики южной версии «романа домашнего очага»;
рассмотрение проблемно-тематического развития и изменения идейной направленности «романа домашнего очага» в творчестве наиболее заметных представительниц
18 южной литературы в хронологической последовательности (с начала 30-х до конца 50-х гг. XIX в.);
выявление и анализ главных структурных и семантических единиц «романа домашнего очага» как основополагающих для становления «южного мифа»;
определение значения «романа домашнего очага» для развития национальной литературы и культуры США.
Структура работы выстроена соответственно поставленным задачам. Первая глава исследования «Концепт "домашний очаг"" и становление "романа домашнего очага" в литературе США» посвящена собственно концепту «домашний очаг», его возникновению, этическим и социальным принципам, его художественному оформлению в жанре романа. Здесь особое внимание уделяется идеологическим аспектам роли женщины и творчеству наиболее заметных писательниц эпохи Просвещения Мерси Уоррен и Джудит Мюррей и их последовательницам, выдающимся представителям американской культуры первой половины XIX в. Саре Хейл и Катарине Бичер, поскольку именно их труды дали мощное развитие концепта «домашний очаг» и стимулировали его закрепление в литературе.
Вторая глава «Становление и развитие идеологии и этики Старого Юга» рассматривает вопросы, связанные с выяснением сущности парадигмы «южного мифа», историко-культурные причины и специфику особой идеологии Старого Юга. Особое внимание в главе уделяется формированию женского дискурса южной идеологии, поэтому здесь отведено специальное место для анализа эссе Луизы Маккорд, а также так называемому «антитомовскому» роману, где особенно ясно выражена прорабовладельческая риторика.
В силу того, что в результате определенных обстоятельств социального характера, рассмотренных во второй главе, проблемно-тематическое содержание «романа домашнего очага» претерпело
19 значительные изменения в начале 50-х гг. XIX столетия, то целесообразным представилось разделить его анализ по хронологическому принципу: соответственно, третья глава исследования рассматривает ранний этап развития жанра «Старый Юг и "роман домашнего очага" первого периода (30-х—40-х гг.)», а четвертая — «Идея Юга» в творчестве писательниц 50-60-х годов» — сфокусирована на произведениях этого жанра второго этапа. Основными произведениями для анализа, таким образом, послужили романы наиболее популярных в указанные периоды писательниц Юга — Кэролин Гилман, Кэролин Хенц, Марии Макинтош, Мэрион Гарленд и Августы Эванс.
Поскольку имена указанных представительниц литературы и культуры Старого Юга, по существу, впервые вводятся в обиход исследовательского поля отечественного литературоведения, то автор попытался представить их творческое наследие с максимально возможной в рамках указанной темы широтой и снабдить текст необходимыми краткими биографическими сведениями. Кроме того, это обстоятельство объясняет и большое количество приводимых в работе цитат из оригинальных текстов, где автор исследования выступает и в качестве переводчика, поскольку ни один из рассматриваемых романов не переведен на русский язык.
В четырех вышеназванных главах основным является историко-литературный подход, что позволяет проследить возникновение и становление специфического национального литературного феномена в широком историко-литературном и культурном контексте, вскрыть его связь с общими тенденциями развития литературы и культуры США.
В последней, пятой главе «"Роман домашнего очага" как "южный текст"» использованы идеи семиотических трудов Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова. Методика изучения художественных произведений, связанных как главным объектом повествования, так и их семантической общностью, позволяет рассмотреть все тексты писательниц как единый «южный текст».
20 Точно так же, как В. Н. Топоров, говоря о Петербурге и «Петербургском тексте русской литературы», отмечает, что «многие тексты, образующие Петербургский текст, обладают высокой степенью конгруэнтности и остаются "семантически" (в широком смысле) правильными при их мысленном совмещении»26, эта тенденция обнаруживает себя и в совокупности всех текстов «романа домашнего очага», в которых Юг предстает как реальность, немыслимая без мифа и связанной с ним всей сферы символического.
Следует особо подчеркнуть тот факт, что единство текста в случае с творческим наследием южных писательниц обеспечивается не только и не столько единством жанра «романа домашнего очага» или относительным единством времени создания этих произведений. Как убедительно доказывает В. Н. Топоров по отношению к Петербургскому тексту и что представляется верным для единого текста Старого Юга, «кросс-жанровость, кросс-темпоральность, даже кросс-персон ал ьн ость (в отношении авторства) не только не мешают признать некий текст е д и -н ы м... но напротив, помогают этому снятием ограничений как на различие в жанрах, во времени создания текста, в авторах... Текст един и связан (действительно, во всех текстах, составляющих Петербургский текст, выделяется ядро, которое представляет собой некую совокупность вариантов, сводящихся в принципе к одному источнику), хотя он писался (и, возможно, будет писаться) многими авторами, потому что он возник где-то на полпути между объектом и всеми этими авторами, в пространстве, характеризующемся в данном случае наличием некоторых общих принципов отбора и синтезирования материалов, а также задач и целей, связанных с текстом» . Единство текста обеспечивается главным — осознанием и «прочувствованием - переживанием» присутствия на Юге неких глубоких сущностей, кардинальным образом определяющих
6 Топоров И. II. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифоноэтичсского. С. 336. 21 Там же. С. 279.
21 поведение как отдельной личности, так и южного сообщества в целом.
Анализ всех произведений как единого текста позволяет обнаружить основные устойчивые структурно-содержательные уровни «южного мифа», закрепившиеся в американской культуре и литературе. Важно отметить, что в данном случае это единство обеспечивается еще и тем, что он создавался женщинами, что, безусловно, порождало общность идей, тем, проблем, характерных для современной им социально-исторической парадигмы женственности, феминности, т. е. для так называемого тендерного конструкта женщины на Юге довоенного периода. Поэтому в качестве дополняющего художественные тексты материала в пятой главе представилось необходимым использование документальных свидетельств образа Юга и южной общины в текстах дневников Мэри Чеснат и Сары Морган, а также мемуаров Вирджинии Клей-Клоптон, которые наряду с романистками «брали слово в защиту их родного или приемного дома, что легло в основу романтизированной версии южной истории, захватившей американское воображение в конце XIX и начале XX в.» .
Не вызывает сомнений тот факт, что уже в то время, когда
создавался образ мифического Юга, возникает тенденция и его
развенчания, демистификации, причем не только северянами, но и самими
южанами. Свидетельством тому могут служить аболиционистская
публицистика Сары и Ангелины Гримке или дневники Фанни Кембелл,
где рабовладельцы представлены деспотами и тиранами, а белые женщины
и рабы жертвами абсолютной власти хозяина плантации и
патриархальных общественных отношений. Тем не менее, в целом общая тенденция южан к мифологизации своего образа жизни была настолько сильна, что любые попытки показать негативные стороны южного сообщества вызывали общественное порицание и бурное негодование (в результате чего, например, и сестры Гримке, и Фанни Кембелл вынуждены были навсегда покинуть Юг) и усиливали тенденцию к все большей
28 Moss Е. Domestic Novelists in the Old South. P. 2.
идеализации Старого Юга и утверждению его романтического образа в массовом сознании. Однако произведения, в которых происходит «демифологизация» не включены в исследовательское поле, поскольку, как указывалось, цель работы состоит в том, чтобы показать процесс «мифологизации», а не наоборот.
Новизна данного исследования заключается в том, что здесь впервые в отечественном литературоведении представлен комплексный анализ жанра «романа домашнего очага», в рамках которого происходило оформление идей «южности» в национальный «южный миф», а также впервые рассматривается концепт «домашний очаг» в его культурно-историческом развитии и определяется его значении не только для развития южной литературы, но и для становления культурных концептов в национальном сознании США в целом. Следует подчеркнуть, что хотя в американском литературоведении, как уже указывалось, существует множество работ, посвященных анализу женского творчества на предвоенном Юге, тем не менее, именно такой аспект, когда прослеживается генезис и история национального концепта «домашний очаг» и его трансформация в «южном мифе», пока не был предложен.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Концепт «домашний очаг» получает специальное теоретическое
обоснование в период борьбы за независимость и в первые годы
строительства молодого государства. В дискурсе «домашнего очага», хотя и
принадлежащем женщинам, тем не менее, нашли отражение
основополагающие элементы, характеризующие процесс
самоидентификации нации в целом, в нем вырабатывались важные для становлении социальной психологии новой нации моральные представления, основанные на принципах христианских добродетелей и гражданских свобод, формировалась идеология нации как христианского дома, определялись черты «американской исключительности» и особой миссии Америки в развитии человеческой цивилизации;
В рамках общего дискурса «домашнего очага» в начале XIX в., происходит рождение одного из самых популярных жанров того времени — жанра «романа домашнего очага». Этот жанр, во многом повторяющий известные схемы и фабульные мотивы романа воспитания XVIII в., сохраняющий, в целом, и его дидактизм, тем не менее, явился самостоятельным, оригинальным жанром. Созданный женщинами и, собственно, для женщин, он имел глубокое социально значимое содержание, развивая идею гражданской ответственности женщины и ее общественного долга за судьбу своей страны, за сохранение социальной гармонии и стабильности в национальном доме;
Дискурс Старого Юга с образующей его идеей «гожности» формируется в результате сложных политических и общественных баталий первой половины XIX в., в которых Юг утверждал себя единственным продолжателем революционных идей и конституционности, единственным обладателем и хранителем истинных христианских ценностей в США. «Роман домашнего очага» становится женским рупором идеологии Старого Юга, в его рамках происходит оформление такого сложного национального культурного феномена как «южный миф», поскольку он синтезировал и овеществлял в слове «жизненно ощущаемую реальность» и ангажированность, тенденциозность политических прорабовладельческих сентенций;
4. «Романы домашнего очага», созданные писательницами Юга в оба периода его развития, в совокупности образуют единый текст, который можно назвать «южным текстом». В этот текст Юг настойчиво имплицирует свой образ, создавая своего рода мономиф, первичную структуру, универсальный мотив, который лежит в основе многих последующих повествований о Юге.
Общественные проблемы и роль женщины в трудах М. О. Уоррен
Расцвет «романа домашнего очага» в США приходится на 20 - 50 гг. XIX столетия. Его возникновение и развитие самым непосредственным образом связано с общими тенденциями становления не только национальной литературы, но и с процессом завоевания социального статуса, самоопределения женщины в американском обществе и со спецификой социально-политического и идеологического развития Соединенных Штатов на протяжении всего периода оформления национального сознания, начиная с колониальных времен и до окончания Гражданской войны.
Известно, что еще в колониальный период появились женщины — писательницы и общественные, прежде всего, религиозные, деятели, которые оказали значительное влияние на формирование общественного мнения и становление литературы. В их творческой и общественной деятельности можно усмотреть тот круг тем и проблем, который со временем станет основным для творчества женщин в XIX в., займет центральное место в общественных дискуссиях и отразится в «романе домашнего очага». Так, первой книгой, написанной женщиной, является сборник стихов Анны Брэдстрит (Anne Bradstreet, 1612-1672), который к тому же является первым в американской литературной истории опубликованным сборником стихов. Содержание ее стихов, с одной стороны, разнообразно — это и религиозные поэмы, и стихи о природе, и любовная лирика, посвященная мужу, и остроумные бытовые стихотворные зарисовки, поэтическое воспевание семейных радостей, а с другой — все темы так или иначе очерчены единым кругом — кругом домашнего очага, его обретения и устройства.
Среди первых писательниц - прозаиков следует назвать Мэри Роулэндсон (Mary Rowlandson, 1635-1678), которая в своем «Повествовании и пленении» ("Narrative of the Captivity and Restauration, 1682) живо запечатлела свое пребывание в индейском плену. Ее книга во многом способствовала укоренению отрицательного отношения к индейцам, в известной мере предопределив появление того особого отношения ко всему «нецивилизованному» миру, миру, лежащему за пределами освоенного, домашнего пространства, которое так явно обнаружит себя впоследствии в плане решения проблем новых территорий и темнокожего и цветного населения в политических и общественных дискуссиях, предшествующих Гражданской войне.
Особо следует отметить и деятельность Энн Хатчинсон (Anne Hutchinson, 1591-1643), идейной вдохновительницы движения антиномии, в основе которого лежало утверждение о непосредственном общении верующего с Богом, выступающего против теократической олигархии пуритан. Энн Хатчинсон стала, пожалуй, первой американкой, не побоявшейся выступить против общепризнанных догм, более того, способной сплотить вокруг себя единомышленников, основав поселение Портсмут. Ее вера, стойкость и бесстрашие, безусловно, нашли свое продолжение в будущей плеяде женщин-реформаторов XIX в.
Деятельность колонисток, их собственные письменные свидетельства, а также свидетельства их современников демонстрируют тот факт, что в первые десятилетия освоения колоний роль женщин, несмотря на традиционные для того времени ортодоксальные представления о второстепенном месте женщины, была на деле гораздо более значимой, чем это видится теперь.
Эпоха борьбы за независимость, безусловно, стала одним из важнейших этапов формирования не только общенациональных политических и социальных идей, но и значительной вехой в формировании женского самосознания. Прежде всего революционные идеи этой эпохи не замедлили сказаться на формировании движения женщин за свои права. Так, еще 31 марта 1776 г. Абигайль Адаме (Abigail Adams, 1744-1818), жена будущего второго президента Соединенных Штатов в письме к мужу настаивала на включении в готовящуюся конституцию США положений, гарантирующих независимость женщин: «Я жажду услышать, что вы провозгласили независимость. И между прочим, в новом своде законов, который, как я полагаю, необходимо вам издать, я хотела бы, чтобы вы вспомнили о женщинах и были более щедрыми и благосклонными по отношению к ним, чем ваши предшественники. Не отдавайте такую безграничную власть в руки мужей. Помните, что все мужчины были бы тиранами, имей они такую возможность. Если вы не уделите особого внимания защите прав женщин, то мы будем вынуждены восстать, не связывая себя обязательствами перед законами, отказывающими нам в праве голоса или представительства» .
Благодаря деятельности таких американок, как Абигайль Адаме, на гребне демократических устремлений многие штаты предоставили женщинам право голоса на выборах. Правда, очень скоро эти завоевания были утрачены. Так, уже в 1777 г. женщины потеряли это право в Массачусетсе, а в 1807 г, последним в этом процессе стал Пью Джерси, который, кстати, первым из всех штатов провозгласил свободу голосования для женщин в июле 1776 г. Тем не менее женщины все активнее участвовали в общественной жизни, постоянно чувствуя себя ответственными за развитие молодых демократических установлений.
Проблема «южного мифа» как культурного феномена
«Роман домашнего очага», имеющий общенациональные идеологически - ценностные установки и формально являющийся единым дискурсом женской литературы США первой половины XIX в., вместе с тем, имеет существенные отличия в своих северных и южных версиях. В силу специфических историко-культурных обстоятельств южный вариант жанра оказался гораздо более тенденциозным и гораздо более продуктивным с точки зрения формирования национальной мифологии и литературной традиции, чем северный. Представляется, что именно в рамках «романа домашнего очага» происходило оформление такого сложного, неоднозначного и действительно оригинального национального культурного феномена, так называемого «южного мифа».
«Южный миф» (Southern myth) является одной из самых устойчивых культурно-исторических парадигм США. Обращение к «южному мифу» возникает всякий раз, когда поднимаются вопросы, так или иначе связанные с общими тенденциями развития национальной литературы и культуры, с изучением региональных аспектов, проблем моно- и мультикультурализма, межрасовых отношений в США.
Американские исследователи, равно как и отечественные, в своих работах свободно пользуются этим термином, подразумевая под ним целый комплекс идей и представлений, в той или иной степени отражающих некий устойчивый образ Юга. Все большее количество современных американских ученых широко применяют и такие термины, как «южная мифология» (Southern mythology), «южное мифосоздание», «южное мифотворение» (Southern mythmaking, Southern myth creation), выделяя при этом отдельные структурные единицы собственно «южного мифа»: «плантационный миф» (Plantation myth), «миф южной леди» (myth of the Southern Lady), «миф проигранного дела» (myth of the Lost Cause) и т.д. При этом ии в одном исследовании практически невозможно найти четкого и достаточно вразумительного ответа не только на вопрос, что такое «южный миф», по и собственно Юг — географический объект, климатическая зона, исторический регион, особая менталыюсть, или созданный на страницах романов художественный образ? «Что такое Юг? Существует ли он? Или южная часть Штатов больше миф, чем субстанция?» — так многие исследователи ставят вопрос, когда обращаются к изучению тех или иных проблем, связанных с этим регионом1.
Однако как бы провокационно ни звучала постановка проблемы, все ученые в целом солидаризуются с мнением Л. Д. Рубина, что «начиная с того времени, когда штаты ранней Американской республики стали проявлять озабоченность по поводу своих географических очертаний, уже тогда существовал Юг со своим собственным самосознанием. И теперь, спустя почти два столетия, он все еще есть» .
Несмотря на то, что данное утверждение является исходной посылкой в изучении южного феномена, тем не менее, приходится согласиться с тем, что существует огромное количество образов Юга, множество зачастую противоположных и взаимоисключающих точек зрения в определении сущности южного сознания, образа жизни, специфики южной истории и культуры. Как справедливо отмечает М. Такер, «прошлое и настоящее южного мифа по сей день остается неуловимым и дразнящим ... Он проявляет себя в огромном разнообразии форм, но его точное определение до сих пор не стало ясным»3.
В любом случае, как подчеркивает другой американский исследователь культуры Юга Н. Корде, «Юг в соответствии со своими собственными планами пользуется значительным фактическим материалом и, конечно, воображением, для того, чтобы создать умозрительные конструкции собственной истории и приспосабливать их к своему прошлому, к которому южане относятся как к абсолютной истине»4. Говоря об «умозрительных конструкциях», Н. Корде, безусловно, имеет ввиду «южный миф», который для южного сознания является реальностью, так как по сей день люди основывают на нем свои убеждения и действуют так, как будто миф является истиной.
Дом и домохозяйки Кэролин Гилман
Кэролин Говард Гилман (Caroline Howard Gilman, 1794-1888) — старшая из известных ныне и весьма популярных при жизни южных писательниц. К. Гилман принадлежала к известной семье Новой Англии, ее отец Сэмюэль Говард был участником знаменитого Бостонского чаепития. Отец умер, когда ей было всего три года, а в десятилетнем возрасте она потеряла и мать, вследствие чего в дальнейшем воспитывалась у родственников, В 1819 г. она вышла замуж за унитариапского священника и переехала жить в Чарльстон, штат Южная Каролина. В течение десяти лет К. Гилман родила семерых детей, трое из которых умерли в раннем детстве.
В 1832 г. К, Гилман основала детский журнал, который в 1835 г. перерос в издание для взрослых под названием «Сазерн Роуз» (Southern Rose), и просуществовал в таком виде до 1839 г. Именно в этом журнале она начала печатать свои первые рассказы, стихи, путевые заметки. Однако широкую известность, популярность и имя одной из ведущих южных писательниц принесли ей романы, и прежде всего роман «Воспоминания южной матроны» (Recollections of a Southern Matron, 1838), которому предшествовал роман «Воспоминания домохозяйки» (Recollections of а Housekeeper, 1834), Эти романы были написаны с разницей в четыре года, но, безусловно, задумывались Гилман как единое полотно, представляющее картину истинных ценностей жизни женщины. В построении этих произведений Гилман использует принцип контрастного параллелизма, позволяющий особо выделить все достоинства южного патриархального уклада жизни. Особого внимания заслуживает тот факт, что «Воспоминания домохозяйки» были переизданы в 1852 г. под уточняющим его смысл названием «Воспоминания Новоанглийской домохозяйки» (Recollections of a New England Houskeeper), что, несомненно, было продиктовано возросшей конфронтацией между Севером и Югом. Таким образом, можно говорить о том, что Кэролин Гилман была одной из первых южанок - авторов «романа домашнего очага», которая предложила сравнение домашнего уклада на Севере и на Юге.
Оба произведения, если исходить из их названий, посвящены изложению историй о радостях и проблемах жизни семейной женщины. Тем не менее, несмотря на общую центральную тему - «культ домашнего очага» и роль женщины в его поддержании, уже с самого начала мы видим глубокую разницу в домашнем укладе жизни в Бостоне и на южной плантации.
Героиня «Воспоминаний Новоанглийской домохозяйки» Кларисса начинает свое повествование с того, что сообщает свою девичью фамилию, после чего идет рассказ о том, где и как она воспитывалась. Рассказчица не останавливается на описании матери или отца, который вообще не упомянут в повествовании, хотя из общего контекста понятно, что Кларисса жила в полной семье. Ее воспитание дома заключалось в получении некой суммы знаний о правописании, в чтении рекомендованных матерью произведений Шекспира и Поупа, которые будоражили юношеское воображение, но ничего, как она считает, не давали в плане практического приобщения к жизни.
Отношение героини к такому воспитанию, как и к полученному ею образованию, весьма иронично. Так, она отмечает, что ее «полное образование (курсив - К. Гилман) заключалось в обучении в течение одного года в городской школе — квадратном здании с одной комнатой для обучения детей обоих полов, стоящего на пустыре без единого намека на растительность»1. Обратим особое внимание на пейзаж, который в представлении Гилман является типичным для северного ландшафта: его убогость, пустота во многом ассоциируются с духовным миром юной героини, только что вступающей в жизнь. Неслучайно поэтому все последующее повествование, хотя оно и направлено на то, чтобы показать переживания и испытания Клариссы, молодой замужней хозяйки дома, на самом деле состоит из калейдоскопа историй приходящих и уходящих кухарок, а не из истории переживаний собственно героини. При этом характеры кухарок выписаны Гилман с гораздо более точной психологической глубиной, чем характер главной героини.
Небогатый духовный мир, как убедительно показывает Гилман, является следствием отсутствия кровных привязанностей и осознания глубокой преемственности поколений в вечно меняющейся жизни жительницы Севера. Кларисса словно не жила до замужества или, по крайней мере, то, что происходило с ней до него, не имеет никакого отношения к новому этапу ее жизни. Особое значение для понимания сознания Клариссы как городской домохозяйки имеет, на наш взгляд, момент переезда в дом, который приобретает муж для своей молодой семьи. «Я отчетливо помню момент, когда я впервые вошла в свой новый дом на Норт Сквер, одном из самых элегантных районов Бостона. Новый ковер, новые стулья, новый обеденный стол, девственная красота красного дерева которого еще не была тронута воском и скипидаром, - все это открылось передо мной... Я почувствовала стыд от того, что я готова была молиться на мебель гостиной, хотя про себя я произнесла - "это все мое"»2.
