Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Эволюция проблемы детства и юности в немецкой литературе XVII-XX веков
1.1. Молодежные образы в немецкой литературе XVII и XVIII веков 16
1.2. Концепция детства и юности в литературе Германии XIX века 26
1.3. Образы детей и подростков в немецкой литературе XX века 44
Глава II. Модель детства и юности в творчестве Г.Бёлля
2.1. Г.Бёлль - «певец обыденности» 69
2.2. Детскость как свойство характера и мировидения писателя 81
Глава III. Дети войны в малой прозе Г.Бёлля
3.1. Малая проза Г.Бёлля 88
3.2. «Дети — тоже гражданские лица» 90
3.3. Дети в солдатской форме 93
3.4. Дети в послевоенной Германии 111
Глава IV. «Отцы и дети» в романах и повестях Г.Бёлля
4.1. «В долине грохочущих копыт» 132
4.2. «Хлеб ранних лет» 133
4.3. «И не сказал ни единого слова» 135
4.4. «Дом без хозяина» 142
Заключение 171
Библиография 177
- Концепция детства и юности в литературе Германии XIX века
- Детскость как свойство характера и мировидения писателя
- Дети в солдатской форме
- «Хлеб ранних лет»
Концепция детства и юности в литературе Германии XIX века
«Воспитательная» традиция в немецкой литературе восходит к далеким временам Средневековья, когда в сознании современников стал пробуждаться интерес к внутреннему миру человека, к сфере его чувств и переживаний. В немецкой средневековой литературе этот интерес ощутим в романе Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль» («Parzifal»; 1200-1210). В этом рыцарском романе прослеживается история развития человеческой личности с младенческих лет до зрелого возраста. Герой романа проходит сложный путь духовного развития, который после выпавших на его долю многочисленных испытаний завершается достижением героем своего нравственного идеала. Таким образом, уже в этом произведении намечаются элементы сюжета, которые станут позднее характерной особенностью воспитательного романа.
Для педагогов XVII века любовь к детям выражалась в психологическом интересе к воспитанию и обучению. Педагогические трактаты и научные тексты конца XVI и XVII веков полны комментариев относительно проблем детской психологии. Последовавшее затем Просвещение подготовило почву и для проникновения темы детства в художественную литературу. Отнесение «открытия» молодежной темы к строго определенному историческому периоду остается вопросом дискуссионным. Тем не менее ученые-историки согласны с тем, что Новое время, особенно XVII и XVIII вв., ознаменовалось появлением нового образа детства, ростом интереса к развивающейся личности во всех сферах жизни общества, более четким различением, хронологически и содержательно, детского и взрослого миров и, наконец, признанием за детством самостоятельной ценности. У просветителей обостряется интерес к ребенку, но преимущественно лишь как к объекту воспитания. Детские и юношеские годы занимают все больше места в просветительских автобиографиях и «романах воспитания», рассматриваясь как период становления, формирования личности героя-протагониста. Однако детство и отрочество для просветителей — еще не самоценные этапы жизни, а лишь пора подготовки к ней, имеющая, главным образом, служебное значение.
Так это было в первом немецком «романе воспитания», каковым стала своеобразная эпопея «Симплиций Симплициссимус» («Simplizius Simplizissimus»; 1669), принадлежащая перу крупнейшего немецкого писателя XVII столетия И.Гриммельсгаузена. Перед нами изначально была развернута история жизни молодого человека на фоне событий Тридцатилетней войны. «Симплиций Симплициссимус» — единственное значительное произведение предыдущих веков, герой которого проходит путь своей судьбы среди военных потрясений, обрушившихся на Германию. От «маленьких людей» Г.Бёлля его отличает то, что Симплиций — герой индивидуальной судьбы, тогда как дети, подростки, вчерашние гимназисты Г.Бёлля, одетые в солдатскую форму, при всей своей одинокости разделяют одну общую судьбу, навязанную им фашизмом и войной. Изменчивая судьба то возносит героя Гриммельсгаузена на головокружительную высоту, то низвергает в пучину нищеты, страданий и всякого рода испытаний. Грозные события безжалостно бросают его по бурным волнам житейского моря, заставляют приспосабливаться к жизни, сменить десяток профессий, надеть на себя солдатскую лямку, вынуждают на долгие годы покинуть родину. Симплиций, предвосхищая судьбы многих литературных героев — «простаков», проходит суровую школу воспитания, прежде чем завершить свой жизненный путь. Этой школой в романе Гриммельсгаузена и стала реальная жизнь, подлинные события бурной эпохи XVII века.
По сравнению с «Парцифалем», роман Гриммельсгаузена представляет собой дальнейший шаг вперед с точки зрения раскрытия в нем внутреннего мира героя, его психологической характеристики. Эшенбах нередко ограничивался простым описанием, перечислением происходящих событий, предоставляя читателю самому догадываться, почему произошли то или иное и какие чувства владели при этом героем и двигали его поступки. Гриммельсгаузен же, следя за похождениями героя, нередко, особенно в переломные моменты в судьбе Симплиция, прерывает свое повествование, чтобы объяснить и обосновать мотивы, побудившие героя совершить то или иное действие, показать его мысли и стремления. И сам Симплиций, оглядываясь на прошлое, задумывается над своей судьбой, старается отдать себе отчет в происходящем. Таким образом, со стороны своих внутренних переживаний Симплиций характеризуется несравненно глубже, чем герой Вольфрама, поэтому он и предстает перед читателем как более правдивый и реалистический образ.
И хотя писатель уделяет сравнительно мало- повествовательного пространства собственно детству, ограничиваясь упоминанием о нем только в первых пяти главах, тем не менее, роль его в романе трудно переоценить. У героя есть родители, с детского возраста начинаются его приключения, у него сохранились более или менее фрагментарные представления о возрастных этапах, он сохранил определенные черты детского характера и темперамента. Роман Гриммельсгаузен а более ста лет оставался единственным немецким произведением, в котором были отчетливо выражены определенные черты «романа воспитания». Главная проблема, стоящая в центре внимания писателя — просветительская задача, задача воспитания гармоничной личности.
Конфликты, возникающие между ребенком и деятельной жизнью, в которую он постепенно включается, весьма многообразны. Путь исканий и разочарований, путь разбитых иллюзий и новых надежд порождает еще одну особенность романов воспитания: герои их в процессе своего становления приобретают качества, в какой-то степени роднящие их между собой: они наделены богатой фантазией в детстве, восторженностью, доходящей до экзальтации в юношеские годы, им присуща честность, тяга к знаниям, стремление к активной деятельности, направленной на установление справедливости и гармонии в человеческих отношениях, и, самое главное, им свойственна склонность к философским размышлениям. Через весь роман воспитания проходят, как правило, философско-этические мотивы, которые преподносятся читателю через размышления героя, или, чаще всего, в виде споров-диалогов.
Размышления на философские, моральные, этические темы - явление в романах воспитания не случайное. В них более, чем в каких-либо других романных разновидностях, сказывается личный опыт автора. Роман воспитания - это плоды долгих наблюдений над жизнью, это типизация самых наболевших явлений времени.
Однако помимо многообразных внутренних конфликтов (душевных терзаний, сомнений, поисков жизненных путей) и конфликтов с деятельной жизнью, немаловажную роль в романе воспитания играет и тот мир, в котором находится юный герой. М.Бахтин отмечает: «Сама по себе концепция мира как опыта, как школы, в романе воспитания была очень продуктивна: она поворачивала мир другой стороной к человеку — как раз той стороной, которая была чужда до этого роману; это привело к радикальному переосмыслению элементов романного сюжета и открывало для романа новые и реалистически продуктивные точки зрения на мир» [78; 202].
Детскость как свойство характера и мировидения писателя
Генриху Бёллю принадлежит в западногерманской литературе особое место. Он выразил жизнеощущение нескольких поколений немцев, искалеченных фашизмом и войной, детей, «обожженных» войной, оказавшихся там, «за дверью», [157; 240]. «Эстетика гуманного» — центральный мотив его творчества.
В произведениях Г.Бёлля предстали разные этапы западногерманского бытия: от первых послевоенных лет с их разрухой, нищетой и отчаянием - до отвращения к избытку и к бездуховности сытого бюргерского бытия, которые стали атрибутами западного «общества потребления». Он изобразил в своих сочинениях самые разнообразные слои западногерманского общества — от персонажей типа «маленького человека» до представителей буржуазной верхушки.
Творческую позицию Г.Бёлля с самого начала определяли его антифашистские убеждения. Главными мотивами его ранних произведений были война и смерть. В них возникал горький и жестокий мир, в котором бродили одинокие, лишенные пристанища люди. В этих людях жило острое сознание того, что их лишили главного - возможности подлинно человеческого и человечного существования. Тема войны, первых послевоенных лет, хотя и отступала порой на задний план, никогда не уходила из произведений Г.Бёлля, то и дело прорываясь с неожиданной и отчаянной силой, как застарелая непрекращающаяся боль. Писатель изображает войну как бессмысленное, тупое и жестокое преступление, причинившее огромное несчастье не только другим народам, но и тем «немецким мальчикам», о которых Г.Бёлль с такой грустью и теплотой пишет в своих новеллах. Сам автор так высказал свое отношение к войне: «Главным образом, дети и женщины несли на своих плечах бремя страданий за героизм, проявлявшийся на войне их отцами и мужьями» [296; 155].
Война у Г.Бёлля - это лазареты, где умирают на операционных столах совсем юные солдаты, где лежат обреченные вчерашние школьники («Wanderer, kommst du nach Spa...»), голодные, умирающие подростки («Lohengrins Tod»), рахитичные дети войны, рожденные сиротами («Haus ohne Hiiter»). С самого начала в центре его произведений - не некая всеобщая «массовая судьба», а конкретный человек, его боль, его беда. Если воспользоваться терминологией Ясперса, герои ранних произведений Г.Бёлля предстают как носители «метафизической» вины, но не несут вины «юридической»: они сами жертвы, и чаще всего их ждет смерть. Война как неотвратимое бедствие, человек как жертва - концептуальная основа ранних произведений Г.Бёлля. Однако положение жертвы никогда не служит у писателя целям оправдательным — его герои и сам автор всегда помнят и о своей ответственности за проиходящее, не пытаясь реабилитировать себя ни в собственных глазах, ни перед другими.
Во всем творчестве писателя страстная антивоенная и антифашистская направленность сочетается с сердечной симпатией к «детям и беднякам», к обездоленным в самом широком смысле слова. И.Роднянская, автор содержательного критического очерка о Г.Бёлле, так характеризует его потенциал: «Как жестоко это ни звучит, Г.Бёллю повезло, что у его писательской колыбели стояло не «просперити», не «экономическое чудо», а разруха и голод немецкого поражения — материальные последствия национального краха. Г.Бёлль навсегда запомнил, что люди делятся на голодных и сытых, и что последние, как правило, нагло ухитряются пронести свою сытость неприкосновенной сквозь всеобщую нищету. ... Память о «хлебе ранних лет» обернулась памятью обо всех, кому не хватает пищи, одежды, жилища» [193; 78].
Г.Бёлль поверил в отдельного человека, потому что вдоволь насмотрелся на зверства науськиваемой вождями толпы. Это излечивало от национализма, ибо национализм всегда безлик, и это обращало в гуманистическую веру, ибо гуманистическая вера всегда предметна: она не в силах перешагнуть через личность, которая хочет служить обществу. Наконец, это отвращало от веры в насилие — всякое насилие, даже то, которое само верует, будто оно во благо, — ибо насилие не способно ни к чему, кроме самовоспроизведения.
Г.Бёлль взывал к нравственному закону. Казалось бы, он возвращался вспять: к отцам христианской церкви или к Достоевскому, для которого непролитая слеза ребенка перевешивала все прочие резоны. Но это не было возвращением, это более напоминало восхождение по спирали. Бёлль пожелал взглянуть на наш мир как на мир в перспективе единый. Он - не политик, тем более не политик прагматичный. Вся его житейская философия замыкалась на терпимости. И вся его поэзия — тоже.
Это и сотворило из Г.Бёлля проводника нового мышления, сотворило давно, в тот самый день, когда он стал писателем. И его вклад в новое мышление трудно переоценить именно потому, что вклад этот, прежде всего, художественный. Г.Бёлль не поучает, не убеждает, не агитирует, не прибегает к силе логики. Он делает нечто большее — создает атмосферу, в которой читателю трудно не чувствовать, не жить, не дышать по-человечески.
Как показывает политическая и культурная жизнь послевоенной Германии, тотальное одиночество человека и опустошающий страх перед неопределенным будущим не исчезли, скорее наоборот: литература после 1945 года была пронизана все более нараставшим ощущением неуверенности, зыбкости бытия, тревогой за формирование личности, детерминированной аморальным, освободившимся от многих нравственных запретов социальным диктатом. Авторы, прошедшие через ужасы фронта, считали своим долгом предостеречь от опасности неофашизма, ростки которого обнаружили себя сразу после 1945 года. Несмотря на разницу во мнениях, в политических и религиозных убеждениях, они организовали единое, хотя и аморфное, писательское объединение — «Группу 47», для членов которой была свойственна антимилитаристская, антинацистская направленность творчества. Писатели, входившие в эту группу, развенчивали всевозможные мифы о прошедшей войне (тысячелетний рейх, избранность немецкой нации и ее освободительная миссия на Востоке, мужество «безвинного немецкого солдата»). Они рассказывали только о том, что видели воочию: о фронтовых буднях, страданиях и смерти, о тысячах загубленных жизней, о разрухе и голоде послевоенных лет, об обманутых надеждах и разрушенных судьбах.
Дети в солдатской форме
Когда героя выводят из мечтательного состояния и вталкивают в самолет, ему кажется, что это «исполинская рука великана-учителя» с треском чертит по небу окружности. Товарищи вокруг обезумели от страха, но герой-повествователь страдает не от страха смерти, а от уродливости и незавершенности тех окружностей, которые чертит по небу рука учителя. Мучительные школьные переживания причудливым образом накладываются на переживание приближающейся катастрофы, страх перед смертью трансформируется в страх перед учителем: «Полные исступленной ненависти, они никогда не возвращались к своей исходной точке, ни одно их этих бездарно вычерченных полукружий так ни разу и не завершилось, не обрело законченной красоты круга» [10; 516]. В миг своей гибели, в загоревшемся и стремительно падающем самолете, он видит темное небо, исчерченное прямыми линиями трассирующих пуль. Круг и прямая, смысл и бессмыслица, гармоническая завершенность и дурная бесконечность — на этих антитезах,держится рассказ. Момент ожидания солдатом неминуемой смерти явно перекликается здесь с аналогичными же переживаниями героя-повествователя в новелле «Поезд прибыл по расписанию» («Der Zug war piinklich»; 1949). С точки зрения исследовательницы О.Б.Фоменко, герою в последние минуты жизни не зря мерещатся школьные окружности и угрожающий ему учитель, разросшийся до фигуры Бога. В этой страшной войне «трагическое несовершенство мироздания» достигает своего апогея, и гигантская рука учителя, скачущий по доске мел, незавершенные окружности начинают кружиться в страшном апокалиптическом вихре [227; 164]. В данном случае безмолвный упрек главного героя-рассказчика, которого уже нет в живых, и самого писателя Генриха Бёлля обращен к школе и учителям [102; 65].
Использование писателем в тексте новелл конструкций с прямой и косвенной речью, внутреннего монолога, несобственно-прямой речи, диалога - стилистических средств, способствующих раскрытию внутреннего состояния героя, показ действий и состояний героев, специфики восприятия ими звуков и красок, за счет чего у читателя складывается представление о внутреннем (эмотивном) мире герое, — все эти особенности позволяют говорить о психологизме новелл Г.Бёлля как основной стилевой доминанте жанра.
Следует отметить, что в силу своей обусловленности законами общественной жизни и спецификой эстетического мира художника психологический конфликт в концепции детских образов у Г.Бёлля выступает как ее структурообразующий элемент, а его всестороннее раскрытие становится основной целью писателя.
Во многих новеллах Г.Бёлля процесс воспоминания играет существенную роль. Он выполняет функцию контраста, обнажает безнадежность положения юных героев на войне. К тому же воспоминания обостряют осознание безвыходности ситуации, предчувствие скорой гибели.
Так, в новелле «Свидание в аллее» («Wiedersehen in der Allee»; 1948) в часы затишья юные герои-солдаты устраивают застолье и мысленно возвращаются в свое довоенное прошлое. Воспоминания подростков создают идиллическую картину мира, контрастирующую с военной действительностью. В качестве предмета разговора герои неслучайно выбрали именно прошедшие события, настолько близкие им, настоящее же и будущее пугают их своей неизвестностью. «Будущее тоже никогда не становилось предметом их разговора. Для них это был темный тоннель, которого они боялись» [44; 430].
Мы согласны с мнением И.Фогта о том, что текст новеллы примечателен прежде всего тем, что в нем показана широкая панорама не только военных действий, но и желаемая картина мира, существующая только в мыслях героев [327; 21]. Любое лишнее слово способно нарушить эту идиллию, поэтому герои стараются говорить мало и лишь по существу. Когда же один из героев, лейтенант Хекер, сделал попытку рассказать произошедшую с ним историю и тем самым оживить преследующие его воспоминания, он тотчас попадает под пулю противника. Другой герой тоже погибает именно тогда, когда начинает грезить. Такой финал новеллы демонстрирует недостижимость мирной жизни, ибо даже сокровенные воспоминания юных героев неспособны внести желанный мир в военные будни.
В памяти тяжелораненного солдата-подростка, героя новеллы «Встреча с Дрюнгом» («Wiedersehen mit Driing»; 1950), всплывают воспоминания из его детства. В убитом солдате, лежащем рядом с ним, он узнает своего одноклассника, с которым вместе девять лет учился в школе. Давно забытые детали с особой яркостью всплывают в его сознании, причем события из своего детства он переживает как только что произошедшие. «Я попытался оживить воспоминания из своего детства, вспомнить о тех деньках, когда я прогуливал уроки, сидя в опустевшем парке. Как это ни странно, но эти события показались мне не столь далекими, как те, которые произошли со мной час назад» [44; 231].
Погружение героя в мир воспоминаний ассоциируется с бегством от реальности. События давно прошедших дней позволяют ему снова почувствовать себя ребенком. «Я почувствовал, что слезы потекли по моему лицу. Я, как маленький ребенок, автоматически смахивал их рукой» [44; 235]. Накануне своей смерти герой непрерывно размышляет о своем детстве, и эти воспоминания помогают ему преодолеть жестокость военных будней.
Героине новеллы «Одиночество осенью» («Einsamkeit im Herbst»; 1948) воспоминание о детстве придает сил, бодрости и решимости. Ей некуда возвращаться с войны, ее никто нигде не ждет. Однажды по пути домой она случайно уловила «запах картофеля, приготовленного на костре, аромат детства и непонятной тоски» [44; 527]. Этот знакомый ей еще с детства аромат помогает ей преодолеть безнадежность настоящего и вселяет в нее веру в светлое будущее.
«Хлеб ранних лет»
Мартин всегда чувствует себя счастливым, когда в одной комнате за ужином собирается вся семья Бахов вместе с постояльцами. Если Нелла остается по вечерам дома, то это для мальчика настоящий праздник: «Обычно, когда мать оставалась дома и не ожидала никаких гостей, они по вечерам собирались у нее в комнате; иногда на полчасика заходил Глум и что-нибудь рассказывал, иногда Альберт садился за пианино и играл, а мать читала, но лучше всего было, когда Альберт поздно вечером катал его на машине или ходил с ним есть мороженое» [2; 73]. Однако чаще потребности Мартина остаются неудовлетворенными, а желания нереализованными, и тогда он начинает немного завидовать идеальной, с его точки зрения, жизни других семей: «Хорошо другим ребятам! Вот у Поске, например, мать всегда дома. Сидит и вяжет или шьет. Приходит Поске из школы - мама уже ждет его. Суп горячий, картошка поджарена и даже на третье всегда есть что-нибудь. Фрау Поске вяжет свитера и жилеты, шерстяные чулки с затейливыми узорами, шьет брюки и куртки» [2; 248-249].
С одной стороны, Нелла предстает перед нами в образе достаточно бессердечной и эгоистичной женщины, с другой же, — все, что она делает, она делает ради сына, и образ ребенка выполняет здесь жизнеутверждающую функцию. Присутствие Мартина благотворно влияет на Неллу, сама мысль о присутствии сына приносит ей душевный покой и прибавляет сил. Если же мальчик находится далеко от нее, то она начинает тосковать по нему: «Хорошо бы сейчас услышать его голос, прижаться к нему щекой, просто знать, что он (ребенок. - Э.И.) здесь и лишний раз убедиться, что он живет на свете» [2; 42]. Нелла хотела бы, чтобы ее отношения с сыном были образцовыми, но воплотить этот идеал в жизнь она неспособна. Когда к госпоже Бах приходят гости, она выставляет Мартина им напоказ, демонстрируя тем самым иллюзорную идиллию их взаимоотношений.
Мальчик уже сам научился отличать правду от лжи, он понимает, что действия матери лишены искренности. Как и Мартин Бах, Генрих Брилах тоже обделен материнским теплом. В нем тоже нет той беззаботности и легкости, с которой обычно воспринимают мир дети. Мальчик повзрослел раньше времени, его душа утяжелена сложными переживаниями, он рассуждает не по летам зрело и трезво, до него социальные обстоятельства доходят через радость и боль людей, с которыми его сводит жизнь. Все свободное от уроков время он проводит вместе со своей младшей сестрой Вильмой. Но причина одиночества Генриха в другом: после смерти кормильца его мать вынуждена целыми днями трудиться, и у нее почти не остается времени на воспитание сына. Вследствие этого мальчику приходится самому вести домашнее хозяйство и заботиться о сестре. У Вильмы, матери Генриха, нет времени ни для воспоминаний, ни для тоски. Раннее вдовство, рождение ребенка, появившегося на свет в бомбоубежище, подвале только что разрушенного дома, многолетняя безысходная нужда - все это исковеркало ее жизнь и душу. В ее судьбе и судьбе ее сына Генриха повторяется судьба Неллы и ее сына Мартина, но только среди нищеты и постоянной заботы о хлебе насущном, причем не столько в нравственно-психологическом, сколько в прозаическом, житейском смысле. И оттого, что повседневное существование этой женщины преломлено через кристально-чистое, наивное восприятие ребенка, весь этот ужас существования выступает с особо впечатляющей конкретностью. Генрих страдает от сознания, что его мать слывет безнравственной: ведь он-то знает, как ей тяжко! И ему приходит в голову: «Разница между его матерью и матерью Мартина, собственно, не так уж и велика, пожалуй, она только в деньгах» [2; 80].
Условия появления Генриха на свет предопределили его нелегкую судьбу: «Мать рожала его, когда на город сыпались бомбы, они падали на ту улицу, а под конец и на тот дом, где в бомбоубежище, на грязных нарах, заляпанных ваксой, она корчилась в схватках» [2; 16]. Человеком, который помог ей разрешиться от бремени, была двенадцатилетняя девочка: «Она делала все в точности, как было написано в книге, которую ей совсем не следовало бы читать; хладнокровно и в то же время мягко и с удивительной выдержккой делала она то, что по ночам, когда родители давно уже спали, вычитала в книге с красновато-белыми и желтоватыми рисунками...» [2; 16]. Важно отметить, что даже в экстренной ситуации она не потеряла самообладания и хладнокровно выполняла роль акушерки. Автор сочувствует рано повзрослевшей девочке, но у него иное отношение к взрослым, позволившим ей рано повзрослеть и освоить столь недетское ремесло. По мнению Э.Блоха, в самом акте рождения содержится нечто таинственное и привносящее в жизнь обновление [263; 17]. В таком случае девочка, которая помогает появиться на свет невинному младенцу, в символическом плане ассистирует при рождении нового мира.
Отношения между Вильмой и Генрихом никак не вписываются в рамки формальных отношений между матерью и сыном. Генрих ведет себя как взрослый. На первый взгляд может показаться, что он выполняет в семье роль погибшего отца: «Ты еще не ушла, мама?», - спросил он. «Сейчас ухожу», ответила она. ... «Ты сегодня зайдешь за мной?» «Разогрей себе суп», — сказала она, - «а здесь вот апельсины, - один для тебя, другой для Вильмы». «Ладно», - сказал он, «спасибо, а что сказал врач?» «Потом расскажу, сейчас некогда. Значит, зайдешь?» [2; 61]. С точки зрения немецкого исследователя Э.Ленардта, десятилетний Генрих совмещает одновременно несколько ролей: супруга, отца, брата и домохозяйки [292; 96]. Мальчик всегда и во всем помогает своей матери, удовлетворяет все ее требования, но в то же время, совершенно не осознавая этого, он теряет самое дорогое, что ему полагается иметь, - детство. Он сам не заметил, когда перестал быть ребенком, способность смеяться атрофировалась у него сама собой, его недетские рассуждения даже пугают своей глубиной, четкостью и основательностью.
Но все же поведение матерей лишь косвенно влияет на жизнь детей. В обеих семьях война, только на разный лад, стала причиной семейных неурядиц. Вследствие этого и Нелла, и Вильма спустя рукава относятся к воспитанию сыновей, и Г.Бёлль в данной ситуации обвиняет не матерей, он справедливо бичует общественное устройство и конкретные исторические обстоятельства. Поскольку повествование, в основном, ведется от лица двух подростков, то читатель непроизвольно принимает участие в их судьбе. Мысли Генриха ясно свидетельствуют о том, что он очень сильно нуждается в материнской поддержке: «И Генрих обрадовался, когда из больницы вернулась мама, потому что соседка с утра до вечера рассказывала ему о том, как она похудела» [2; 21]. Мать Генриха изо всех сил пытается быть хорошей матерью для своих детей, подарить им чувство защищенности, обеспечить им беззаботную жизнь. Она мечтает только об одном: ей хотелось бы остаться одной с детьми. Но в связи с тяжелым материальным положением она не может этого себе позволить. Она по-своему старается оградить детей от негативного влияния окружающей среды, но это далеко не всегда ей удается. Как и Нелла, мать Мартина, госпожа Брилах все делает ради детей. Она знает, как трудно приходится ее сыну, винит себя в неустроенности его жизни. Разногласия между Генрихом и дядей Лео, ее сожителем, тяжелое материальное положение и затрудненные жилищные условия - все это причиняет боль ее израненному материнскому сердцу и в конце концов подталкивает ее к переезду в дом булочника. Она надеется тем самым облегчить положение мальчика. Вильма рассуждает так: «Он, вероятно, отдаст ей комнату, будут, пожалуй, и деньги, и для мальчика место ученика, когда через три года он окончит школу» [2; 60]. Стремление к благополучию ребенка определяет поступки матери. При этом ее собственная жизнь имеет для нее смысл только при наличии ребенка.
