Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Понятие и средства законодательной техники 11
1. Понятие законодательной техники 11
2. Средства законодательной техники 28
Глава II. Конструирование составов нарушения правил безопасности при ведении работ в истории уголовного права России 43
1. Использование средств конструирования составов нарушения правил безопасности при ведении работ в истории уголовного права России 43
2. Обеспечение дифференциации ответственности как показателя уровня законодательной техники при конструировании составов нарушения правил безопасности при ведении работ в истории уголовного права России 59
Глава III. Объективные признаки составов нарушения правил безопасности при ведении работ (ст. 143,216,217 УК РФ) 81
1. Объект преступления и его учет при конструировании составов нарушения правил безопасности при ведении работ 81
2. Объективная сторона преступления как конструктивный признак составов нарушения правил безопасности при ведении работ 110
Глава IV. Субъективные признаки составов нарушения правил безопасности при ведении работ (ст. 143,216,217 УК РФ) 148
1. Субъект преступления и его учет при конструировании составов нарушения правил безопасности при ведении работ 148
2. Субъективная сторона преступления как конструктивный признак составов нарушения правил безопасности при ведении работ 170
Заключение 185
Список библиографических источников 195
Приложения 1-7. 220
- Понятие законодательной техники
- Обеспечение дифференциации ответственности как показателя уровня законодательной техники при конструировании составов нарушения правил безопасности при ведении работ в истории уголовного права России
- Объективная сторона преступления как конструктивный признак составов нарушения правил безопасности при ведении работ
- Субъективная сторона преступления как конструктивный признак составов нарушения правил безопасности при ведении работ
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В литературе высказываются оптимистические утверждения о том, что многие современные руководители не рассматривают охрану труда как обузу и охотно несут расходы по обеспечению безопасных условий труда. Однако, даже несмотря на принимаемые в рамках государственной политики меры, уровень производственного травматизма все равно остается достаточно высоким, хотя и прослеживается тенденция сокращения числа несчастных случаев и пострадавших от них. Специалисты признают, что сложившаяся ситуация является интегральным показателем общего неблагополучия в различных отраслях производства, снижения ответственности руководителей всех уровней, безответственности и безнаказанности за соответствующие нарушения. Отметим, что велико подчас и халатное, легковесное отношение работников к своим непосредственным обязанностям. При этом исследуемые преступления относятся к высоколатентным. Объяснения подобных неблагоприятных явлений следует искать в пробелах и противоречиях регулятивного и охранительного законодательства, а также в отсутствии единообразной правоприменительной практики.
Уголовный кодекс РФ (далее – УК) изобилует составами нарушения правил безопасности при ведении работ. По мере развития сфер жизнедеятельности человека регламентации подвергались различные виды и формы производства работ (например, ведение работ на объектах атомной энергетики). Кроме того, в большом количестве составов безопасность при ведении работ выступает в качестве дополнительного объекта уголовно-правовой охраны (сказанное относится, в частности, к определенным составам, предусмотренным главами 25-27 УК (соответственно «Преступления против здоровья населения и общественной нравственности», «Экологические преступления», «Преступления против безопасности движения и эксплуатации транспорта»). В нашем исследовании мы обращаем внимание на комплекс составов, являющихся в определенной степени родовыми (ст. 143, 216, 217 УК) по отношению к видовым составам, и в которых безопасность при ведении работ является основным объектом уголовно-правовой охраны (ст. 216, 217 УК).
Новая концепция охраны труда, порожденная современными реалиями, расширительно толкует указанный институт. Нужно выяснить, применим ли такой подход в рамках уголовного права, какие положения выработанной концепции следует учитывать, а какие – нет. В ст. 143, 216, 217 УК законодатель «слепо» оперирует многими терминами отраслевого законодательства, которые в действительности однозначно не определены (либо не определены вовсе); соотношения между соответствующими категориями зачастую теоретически не выяснены, – все это, в свою очередь, сказывается не только на формально-технических требованиях к уголовно-правовой норме, но и на ее «качестве», создает ошибки, затруднения на уровне правоприменителя, способствует укоренению порочной «традиции» отказа от возбуждения дел данной категории, поверхностного проведения доследственных проверок и т.д. Отдельные признаки составов нарушения правил безопасности при ведении работ на практике не используются либо трактуются различно, нередко ошибочно, что с необходимостью требует решения вопросов о совершенствовании, корректировке таких признаков, целесообразности их криминализации.
В связи со сказанным вопрос о выборе оптимального законодательного решения, о создании действительно «работающих» уголовно-правовых норм, не ставящих в тупик правоприменителя и позволяющих выработать единую практику по данной, достаточно сложной, категории дел, весьма актуален и исключительно важен. Выявить определенные проблемы и найти пути их преодоления наиболее удобно представляется через такой способ познания, как средства конструирования составов; решение поставленного вопроса предполагает усиленное комплексное правовое воздействие, унификацию законодательства различных отраслей, а также верное решение вопросов как отраслевой, так и межотраслевой дифференциации ответственности.
Степень теоретической разработанности проблемы. Спектр работ, посвященных преступлениям в исследуемой области, невелик. Фундаментальные научные разработки велись, в основном, в период СССР и связаны с именами таких крупных правоведов, как М.С. Брайнин, С.А. Квелидзе, А.Б. Сахаров, И.И. Слуцкий и др. Однако имеющиеся труды (как советские, так и современные) представляют собой, как правило, осмысление исключительно общего состава нарушения правил охраны труда, без связи его со специальными составами нарушений правил безопасности при производстве соответствующих работ и на взрывоопасных объектах, либо без детального рассмотрения последних (такие составы если и затрагиваются, то лишь попутно, в аспекте краткого различения с общим составом). Из исследований, проведенных в настоящее время, следует выделить работы И.В. Бессоновой и О.А. Смык, поскольку труды иных авторов зачастую структурно и содержательно следуют по пути названных ученых. Подавляющее большинство диссертационных работ носит не уголовно-правовой, а уголовно-криминалистический характер и связано с выработкой практических рекомендаций по расследованию данной категории дел (например, изыскания В.Н. Апоревич, Н.К. Йосифова, И.А. Кучеркова, Н.Л. Потаповой, Е.И. Роспутько, Н.П. Яблокова). Исторический аспект становления составов нарушения правил безопасности при ведении работ глубинного изучения не получил. Если исследователи к нему и обращаются, то он носит сжатый описательный характер с игнорированием основной массы статей, регламентированных, в частности, памятниками древнего права. Кроме того, многие вопросы относительно института охраны труда, нашедшие свое отражение в теоретических разработках бланкетного (прежде всего, трудового) законодательства (скажем, в работах А.М. Лушникова, Д.В. Черняевой), не были рассмотрены в рамках уголовно-правовой доктрины. Таким образом, следует констатировать отсутствие какого-либо комплексного монографического исследования в данной области, затрагивающего уголовно-правовые аспекты в неразрывной связи с отраслевым (бланкетным) и международным законодательством, правоприменительными проблемами, и через призму законодательной техники и дифференциации ответственности как показателя уровня первой. Очевидно, что научная разработанность проблемы не является полной.
Цели и задачи исследования. Целями исследования выступают теоретико-прикладное изучение проблем техники конструирования составов нарушения правил безопасности при ведении работ в рамках ст. 143, 216, 217 УК и разработка соответствующих предложений и рекомендаций по внесению изменений и дополнений в УК и смежные отрасли, содействующих практике применения названных составов. Для того, чтобы это стало возможным, мы первоначально обратимся к общетеоретическим вопросам законодательной техники, не углубляясь, однако, в них подробно, поскольку детальное осмысление предполагает отдельную работу. В настоящем труде затронуты и вопросы дифференциации ответственности, но их освещение предлагается только в аспекте предложений по совершенствованию законодательства, а более детально – при изучении составов нарушения правил безопасности при ведении работ в истории России.
Для достижения указанных целей автором поставлены следующие конкретные задачи:
1) провести исследование теории законодательной техники, выявить соотношение законодательной техники со смежными категориями, определить природу, содержание и сформулировать дефиницию законодательной техники, выделить ядро содержания законодательной техники, отвечающее современным реалиям, а в его контексте – круг средств законодательной техники, дать характеристику последним как первичным и основным структурным техническим элементам, предложить их теоретически «удобную» классификацию;
2) выявить средства законодательной техники, использовавшиеся в истории уголовного права России при конструировании составов нарушения правил безопасности при ведении работ, изучить особенности обеспечения дифференциации ответственности как показателя уровня законодательной техники при становлении названных составов;
3) через призму средств законодательной техники и с учетом новой концепции охраны труда исследовать объективные и субъективные признаки составов нарушения правил безопасности при ведении работ (ст. 143, 216, 217 УК), выявить в этой связи разграничительные аспекты между общим составом и специальными, между составами преступлений и составами правонарушений, соответственно с позиции отраслевой и межотраслевой дифференциации ответственности;
4) оценить законодательное определение термина «охрана труда», определить соотношение категорий «безопасность», «жизнь» и «здоровье», а также терминов «правила безопасности» и «правила охраны труда»;
5) изучить и проанализировать правоприменительную практику по делам о нарушениях правил безопасности при ведении работ (ст. 143, 216, 217 УК);
6) установить возможные пробелы и противоречия в использовании средств законодательной техники и дифференциации ответственности при конструировании составов нарушения правил безопасности при ведении работ в рамках ст. 143, 216, 217 УК и сформулировать научно обоснованные предложения и рекомендации по законодательному совершенствованию соответствующих норм УК и смежных отраслей, содействующие улучшению практики применения исследуемых уголовно-правовых норм.
Объект и предмет исследования. Объектом данного исследования являются общественные отношения в сфере безопасности (в том числе в сфере охраны труда) при ведении работ, обозначенных в ст. 143, 216, 217 УК, теоретические и практические вопросы уголовной ответственности за нарушения правил безопасности при ведении указанных работ, что представляется невозможным без использования средств законодательной техники и дифференциации ответственности. В качестве предмета исследования выступают отечественное, зарубежное и международное законодательство, соответствующие разъяснения Пленума Верховного Суда СССР, РСФСР, РФ, следственная и судебная практика, научные публикации, статистические данные, результаты анкетирования, а также иные материалы и источники.
Методология и методика исследования. Для достижения поставленных целей задействованы общенаучный диалектический метод познания и частнонаучные методы: формально-логический, системно-структурный, сравнительного правоведения, историко-правовой, структурно-функциональный, статистический, лингвистический, социологические методы. При проведении исследования автор также руководствовался правилами и принципами законодательной техники и дифференциации ответственности.
Теоретической основой диссертационного исследования являются труды российских и зарубежных ученых, занимавшихся изучением института охраны труда, соответствующих составов нарушения правил безопасности при ведении работ, законодательной техники и дифференциации ответственности и смежных с указанными вопросов.
Нормативная база исследования представлена международным законодательством, Конституцией РФ, действующим и утратившим юридическую силу российским и зарубежным регулятивным и охранительным материальным и процессуальным законодательством, законодательством советского и досоветского периодов.
Эмпирическую базу исследования составляют разъяснения Пленума Верховного Суда СССР, РСФСР и РФ, судебно-следственная практика по Ярославской области за период с 2005 г. по настоящее время, статистические материалы, предоставленные Государственной инспекцией труда в Ярославской области, ГУЗ Ярославской области «Бюро медицинской статистики», Территориальным органом Федеральной службы государственной статистики по Ярославской области (Ярославльстатом), Ярославским областным судом, Управлением Судебного департамента в Ярославской области за период с 2004 г. по настоящее время, результаты анкетирования 105 практических работников (28 сотрудников следственного аппарата, 50 сотрудников прокуратуры, 21 члена судейского корпуса, 16 представителей адвокатуры).
Научная новизна исследования заключается в следующих аспектах:
1) проведено единое комплексное исследование состава нарушения правил охраны труда (ст. 143 УК) и специальных составов нарушения правил безопасности при ведении работ (ст. 216, 217 УК);
2) впервые исследование осуществлено под углом зрения законодательной техники и дифференциации ответственности;
3) впервые исторический аспект формирования составов нарушения правил безопасности при ведении работ проанализирован через призму средств законодательной техники и дифференциации ответственности;
4) исследование проведено с учетом положений новой концепции охраны труда, разработанных доктриной российского, зарубежного и международного трудового права;
5) такое исследование ориентировано на последние изменения в законодательстве РФ.
Из всех выводов и предложений, сформулированных в настоящем исследовании, на защиту выносятся следующие положения:
1. Законодательная техника – это вид юридической техники, представляющий систему средств, приемов, конкретизирующих их правил, а также принципов по приданию нормам и нестандартным нормативно-правовым предписаниям законодательной формы.
2. В зависимости от сферы применения возможна классификация средств законодательной техники на общесоциальные и специально-юридические. К первым можно отнести лексические, стилистические и грамматические языковые средства, графические, логические средства, знаковые текстовые символы и т.п. Такое деление носит условный характер, поскольку специально-юридические средства законодательной техники в действительности не могут существовать без общесоциальных (особенно это касается языковых средств, с необходимостью пронизывающих все прочие).
3. В истории уголовного права России при конструировании составов нарушения правил безопасности при ведении работ использовались, в частности, такие специально-юридические средства, как юридические конструкции, термины, правовые символы, а также неразрывно связанные с ними общесоциальные средства. При этом положительными тенденциями, которые важно продолжить, являются: 1) наличие конструкций общего и специальных составов нарушения правил безопасности при ведении работ; 2) использование конструкций бланкетных диспозиций; 3) употребление термина «нарушение правил» как общего.
4. Отраслевая и межотраслевая дифференциация ответственности также имели место в истории конструирования составов нарушения правил безопасности при ведении работ. Однако в связи с крайней казуистичностью дореволюционных нормативных правовых актов не преследовалась цель последовательно осуществлять разграничение ответственности.
5. Применительно к области данного исследования категория «безопасность» является универсальной и неразрывно связанной с категориями «жизнь» и «здоровье», что позволяет:
1). Определить видовой объект преступления, предусмотренного ст. 143 УК, как общественные отношения, обеспечивающие конституционное право человека и гражданина на труд в безопасных условиях (условиях, соответствующих требованиям безопасности).
2). Классифицировать правила безопасности по субъекту приложения на: а) правила охраны труда (для лиц, осуществляющих трудовую деятельность); б) правила безопасности лиц, осуществляющих деятельность по гражданско-правовому договору; в) и правила безопасности для лиц, «посторонних» применительно к соответствующей деятельности.
6. Точнее именовать потерпевшего в рамках ст. 143 УК не работником, а лицом, осуществляющим трудовую деятельность, что включает в себя: 1) работников как лиц, состоящих в оформленных трудовых отношениях; 2) лиц, находящихся в фактических трудовых отношениях. В последнем случае возможны две ситуации: (1) потерпевший – лицо, с которым трудовой договор не был заключен вопреки закону; (2) потерпевший – лицо, находящееся в правоотношениях с работодателем, которые не предполагают по закону заключения трудового договора.
7. Следует исключить состав создания опасности из ст. 217 УК и предусмотреть в качестве условия ответственности причинение тяжкого вреда здоровью (наряду с крупным ущербом). Применительно к ст. 143 УК рабочее место и время должны толковаться расширительно. При наличии спорных аспектов в плане установления места или времени наступления несчастного случая нужно исходить и из характера деяния самого лица, осуществляющего трудовую деятельность: было ли такое деяние направлено на исполнение этим лицом своей трудовой функции или не было обусловлено трудовыми отношениями с работодателем.
8. Необходимо изменить законодательную формулировку, определяющую субъекта ответственности по ст. 143 УК, на «лицо, на котором лежала обязанность по обеспечению соблюдения этих правил или контролю за их соблюдением», что позволит избежать таких технических ошибок, как (1) рассогласованность между термином и понятием, его обозначающим; (2) употребление родовой категории только к отдельным видам; (3) синекдоха. Применительно к составам преступлений, предусмотренных ст. 216, 217 УК, на законодательном уровне следует использовать соответственно формулировки: «лицо, осуществляющее деятельность, связанную с ведением данной работы», и «лицо, осуществляющее деятельность, связанную с ведением работы на данном объекте».
9. Следует считать субъектом по ст. 143, 216, 217 УК также лицо, находящееся в фактических трудовых отношениях с работодателем (для ст. 143 – при условии, что на нем лежала обязанность по обеспечению соблюдения правил охраны труда или контролю за их соблюдением). Сказанное не относится к такой категории субъектов, как руководитель юридического лица.
10. В диспозиции ч. 1 ст. 217 УК необходимо использовать соответствующие языковые средства, указав исключительно на неосторожную форму вины.
11. На основании выявленных в диссертационном исследовании сбоев и ошибок в использовании средств законодательной техники предлагается новая редакция наименований и диспозиций ст. 143, 216, 217 УК, а также примечания к ст. 216 УК:
Статья 143. Нарушение правил охраны труда
1. Нарушение правил охраны труда, совершенное лицом, на котором лежала обязанность по обеспечению соблюдения этих правил или контролю за их соблюдением, если это повлекло по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека, – …
Статья 216. Нарушение правил безопасности при ведении горной, строительной или иной работы
1. Нарушение правил безопасности при ведении горной, строительной или иной работы, совершенное лицом, осуществляющим деятельность, связанную с ведением данной работы, если это повлекло по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека либо крупного ущерба, – …
Примечание. В настоящей статье под иной работой понимается работа в условиях повышенной общественной опасности, уровень которой достигает опасности ведения строительной или горной работы.
Статья 217. Нарушение правил безопасности на взрывоопасном объекте
1. Нарушение правил безопасности на взрывоопасном объекте, совершенное лицом, осуществляющим деятельность, связанную с ведением работы на данном объекте, если это повлекло по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека либо крупного ущерба, – ...
Теоретическая и практическая значимость исследования. Результаты исследования имеют значение для дальнейшей научной разработки вопросов, касающихся института охраны труда и правонарушений в области правил безопасности при ведении работ. Возможно использование представленных материалов в учебном процессе при преподавании, прежде всего, курса «Уголовное право. Часть Особенная». Практическая значимость работы состоит в том, что сформулированные в ней предложения и рекомендации могут представлять интерес при внесении изменений и дополнений, прежде всего, в УК. Отдельные теоретические выводы направлены на их возможные учет и применение в практике расследования и рассмотрения уголовных дел.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертационного исследования нашли отражение в 16 опубликованных научных работах автора, включая 2 публикации в изданиях из Перечня рецензируемых научных журналов и изданий для опубликования основных научных результатов диссертаций, рекомендованного ВАК при Министерстве образования и науки РФ. Сформулированные выводы и предложения освещались автором на 3 международных научно-практических конференциях, региональной научно-технической конференции студентов, магистрантов и аспирантов высших учебных заведений с международным участием, областной научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых высших учебных заведений, 4 ежегодных научных конференциях аспирантов и молодых ученых на базе юридического факультета Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Ярославский государственный университет им. П.Г. Демидова» (3 из них – международных), научно-практических семинарах. Результаты исследования апробированы также в рамках областного конкурса научных работ (2009 г. – диплом за I место по секции «Юриспруденция»), а вопросы законодательной техники и дифференциации ответственности – в рамках Гранта РГНФ «Основные направления реформирования уголовно-правовых норм об экономических преступлениях и практики их применения на современном этапе развития России» (№ НИР ГФ-1035, проект РГНФ № 11-03-00155а, 2011-2013 гг.). Положения диссертационного исследования используются в учебном процессе юридического факультета Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Ярославский государственный университет им. П.Г. Демидова».
Структура работы определяется целями и задачами исследования и включает в себя введение, четыре главы, объединяющие восемь параграфов, заключение, список библиографических источников (всего 354) и семь приложений (образец анкеты, результаты анкетирования, статистические данные).
Понятие законодательной техники
В общем плане слово «техника» (от греч. techne - искусство, мастерство) означает совокупную характеристику навыков и приемов, используемых в каком-либо деле или в искусстве3. В современной философии техника рассматривается как артефакт, т.е. нечто искусственное, сделанное - в противоположность естественному, природному. Что касается законодательной техники, то в общей теории права вопрос об определении данного понятия является дискуссионным, дефиниции, даваемые учеными, существенно различаются4.
Как справедливо, на наш взгляд, подчеркивает Р. Иеринг, «техника права не явилась на свет лишь с возникновением юриспруденции», и «долго до появления всякой науки юридический инстинкт, руководимый смутным, но верным представлением, уже взялся за эту задачу; с каким успехом, - об этом красноречиво свидетельствует древнее римское право»5. Таким образом, речь идет о практическом развитии техники пока еще без научного осмысления данного явления. Что касается научной (и, в некоторой степени, философской) разработки категорий «юридическая техника», «законодательная техника», то она появляется довольно поздно - в конце XVIII века (или, даже скорее, в начале XIX века). Этот факт представляется весьма удивительным, поскольку мы привыкли к тому, что достаточно богатое научное наследие по самым разнообразным теоретическим правовым проблемам переходит к нам еще от римских юристов. Однако последние, как отмечал Р. Иеринг, не создали и зародыша теории юридического метода, «ни намека на его цель и задачи, ни разъяснения, ни даже упоминания об основных положениях его» (под термином «метод» ученый понимал юридическую технику)6. Вместе с тем, Р. Иеринг подчеркивает, что его теория техники «построена на наблюдении над римским правом» .
В настоящее время многие ученые указывают на неточность (или даже ненужность) понятия «техника», вводятся понятия «юридическая технология» и «законодательная технология». В Советском энциклопедическом словаре технология определяется как «совокупность методов обработки, изготовления, изменения состояния, свойств, формы сырья, материала или полуфабриката, осуществляемых в процессе производства продукции»9. Основателем технологии как отдельной дисциплины считается немецкий ученый Иоганн Бекман, выпустивший в 1777 г. книгу под названием «Введение в технологию или к познанию ремесел, фабрик и мануфактур, преимущественно тех, которые находятся в ближайшей связи с сельским хозяйством, полицией, камералистикой (с включением очерков по теории искусств)»10. Термин, предложенный И. Бекманом, начиная с конца 19 века из производственно-технической сферы начал внедряться и в сферы гуманитарные11.
По вопросу об использовании термина «юридическая (законодательная) технология» существует два подхода. Согласно первому - необходимо использовать термин «технология» наряду с термином «техника» (второе как составляющее первого), т.е. речь идет о замене значения (или содержания) термина, а не самого термина. Так, например, Р.А. Ромашов определяет юридическую технологию как науку, систему знаний «о средствах, способах и методах наиболее эффективной и планомерной юридической практики», представляющую собой «сложную систему, включающую наряду с техникой (приемами юридической деятельности) взаимообусловленные циклы правообразования и правореализации» .
Иной точки зрения (но в рамках одного и того же подхода) придерживается В.Н. Карташов, по мнению которого юридическая технология включает в себя наряду с юридической техникой юридическую тактику и стратегию . При этом автор отмечает, что «юридическая техника составляет лишь элемент, инструментальную часть технологии» . Указанное относится и к законодательной технологии. Так, законодательная технология субъектов РФ определяется ученым (весьма громоздко) как «основанная на соответствующих принципах, планах и прогнозах (стратегия) система юридических действий и операций компетентных органов субъектов РФ, связанная с подготовкой, принятием, оформлением, обнародованием и т.п. качественных и эффективных законов, в ходе которой оптимально используются необходимые ресурсы (людские, материальные, финансовые, трудовые и т.п.), средства (техника), способы и методы (тактика), процессуальные формы и конкретные виды контроля и надзора за законодательной практикой»15. Или, как подчеркивает В.М. Баранов, это своего рода «правовая техносфера» 6.
Рассматриваемой позиции придерживается и Ю.А. Кудрявцев, но, опять-таки, в несколько специфичном ключе. Так, юридическую технологию ученый причисляет к методам юридической техники, поскольку подчеркивает: «Под методами юридической техники следует понимать систему технических приемов (способов, принципов) применения технико-юридических средств, т.е. юридическую технологию» .
Отметим и весьма своеобразную точку зрения, встретившуюся нам при изучении соответствующей литературы. В частности, Л.А. Барышева, критикуя позицию в том числе и В.Н. Карташова, предлагает рассматривать понятия «законодательная техника» и «законодательная технология» независимо друг от друга и полностью их разграничивать как абсолютно самостоятельные категории, причем «термин «законодательные технологии» следует распространить на околозаконотворческую деятельность, которая реализуется с помощью неюридических средств, способов, методов, но в то же время имеет предметом своего воздействия правовой акт (законопроект): технология согласования интересов, продвижения законодательных инициатив, блокирования законопроектов и др.»18. Автор также указывает, что «в законодательный технологический процесс вовлечен достаточно большой круг участников, в том числе и не имеющих к нормотворчеству как таковому и к юриспруденции вообще никакого отношения, к примеру те, кто лоббирует, продвигает законопроект, обеспечивает ему информационную, политическую поддержку»; «применением же законодательной техники занимаются лица, имеющие специальные познания в области права и наделенные определенными полномочиями» 9. Таким образом, автор использует термин «законодательная технология» не в общеправовом (теоретическом) смысле (как он широко обсуждается в современных научных кругах), а скорее в повседневном (обиходном) его значении, что видится нам навряд ли целесообразным.
Приверженцы второго подхода полагают необходимым полностью заменить термин «техника» на термин «технология», поскольку их содержание совпадает . В этой связи отметим: например, в педагогике понятие «педагогическая техника» было отменено в пользу понятия «педагогическая технология»21. Но здесь следует оговориться: термин «техника» существовал в педагогической сфере сравнительно недолго и не было попыток сохранить оба термина, обозначив педагогической техникой компьютер, учебную доску и прочее .
В целом пока еще сложно говорить о едином подходе к пониманию юридической технологии. С одной стороны, доводы авторов, ратующих за сохранение термина «техника» только для того, чтобы избежать терминологической путаницы и сохранить традицию, видятся нам недостаточно убедительными. С другой стороны, утверждение, что в настоящее время законодательная техника переросла свое первоначальное содержание, а термин «технология» не употреблялся в свое время Р. Иерингом по причине научной новизны (тогда как понятие «техника» было тогда общеупотребимым), тоже вызывает сомнения . На наш взгляд, техника и технология — (1) это несовпадающие понятия; (2) относительно (а не абсолютно) самостоятельные категории. Следует признать: вопрос об их соотношении требует дальнейших доктринальных разработок. Мы же оперируем термином «техника».
В литературе также отмечается, что под юридической техникой следует понимать исключительно навык юриста-профессионала, при этом юридическая техника рассматривается как не являющаяся элементом правотворчества (более конкретно правотворческого процесса)24. В частности, М.Л. Давыдова подчеркивает неразрывную связь юридической техники с профессиональной деятельностью юриста: владение юридической техникой - грамотность юриста, основа его профессионализма; «юридическая техника - это техника юриста» . Подобное сужение границ применения юридической техники представляется нам нецелесообразным. Относительно практической деятельности юриста (как правило, правоприменительной) встречается употребление и иного понятия - «рабочая техника юриста»26. Даже без использования указанных понятий ряд авторов перемещает фокус внимания в большей степени на правоприменительную деятельность, что обусловлено, как правило, несовершенством вступающих в силу, прежде всего, законодательных актов. Так, А.В. Белякова отмечает, что при таких обстоятельствах «важное значение имеет правосознание лиц, задействованных в применении права» .
В современной философии и науке появилась также небезынтересная коммуникационная теория техники, основанная на том, что коммуникация - это социальное взаимодействие, опосредуемое текстами (кстати, право также рассматривается в качестве коммуникации и интерсубъективного феномена). Согласно данной теории техника представляет собой, прежде всего, объективацию средств коммуникации. Таким образом, «везде, где появляется алгоритм общения, можно говорить о технике - в самом широком смысле этого слова»; «техника обнаруживается в любой точке коммуникации», «преобразование - общий корень коммуникации и одного из ее языков - техники» .
Полагаем, что доводы указанной теории заслуживают внимания в плане более глубокого исследования и познания природы и содержания такого явления, как техника (в общем плане) и законодательная техника (в частности).
Обеспечение дифференциации ответственности как показателя уровня законодательной техники при конструировании составов нарушения правил безопасности при ведении работ в истории уголовного права России
Важным является признание законодательной техники фактором оптимизации законотворчества, качества и эффективности законодательства . «Техника законодателя -это показатель законодательного мастерства»224. Она призвана в том числе обеспечивать оптимальное использование средств дифференциации. Без соблюдения правил отраслевой (по горизонтали) и межотраслевой (по вертикали) дифференциации ответственности невозможно говорить о высоком уровне законодательной техники при построении тех или иных составов. Обособимся в термине «дифференциация»: в самой общей форме дифференциация (от лат. differentia и франц. differentiation) - это разделение, расчленение, расслоение чего-либо (в нашем случае - ответственности) на отдельные разнородные элементы225. Отраслевая дифференциация ответственности связана с изучением родственных составов в рамках одной отрасли права (в частности, уголовного права), а межотраслевая со сравнительным исследованием родственных составов, закрепленных в различных отраслях права (например, в уголовном и административном праве). Отметим, что при реализации межотраслевой дифференциации важно соблюдать два правила: во-первых, должна обеспечиваться преемственность в видах ответственности; во-вторых, в законе должны четко определяться разграничительные признаки смежных деяний, включаемых в различные отрасли законодательства.
Следует согласиться с авторами, констатирующими возможность условного разделения отраслевой дифференциации уголовной ответственности по критерию «место осуществления» на дифференциацию средствами Общей части УК и средствами Особенной части УК226. При этом к средствам первой группы можно отнести признаки объекта, предмета, потерпевшего, объективной стороны, субъекта, субъективной стороны (прежде всего, форм вины) преступления, наличие/отсутствие соучастия, группы лиц, категории преступлений, освобождение от уголовной ответственности и наказания по нереабилитирующим основаниям, особо смягчающие и отягчающие обстоятельства и т.д. Средствами второй группы выступают квалифицированные составы и квалифицирующие признаки, использование специальных видов освобождения от наказания, санкции и т.п.
Вопрос о видах дифференциации, а также об эволюции каждого из средств дифференциации заслуживает самостоятельного исследования. В настоящей работе мы затрагиваем лишь отдельные средства дифференциации и ее виды, имеющие для темы преимущественное значение. Также сразу же оговоримся, что в связи с приверженностью к казуальности нормативных правовых актов дореволюционной России, о дифференциации ответственности (прежде всего, отраслевой) можно говорить крайне условно; естественно, законодатель не преследовал цель последовательно ее осуществлять. Причем ситуация осложнялась еще и тем, что в определенный период времени сосуществовали два источника, имевших уголовно-правовую природу: Уложение о наказаниях и Устав о наказаниях, содержавшие практически аналогичные деяния. Вместе с тем, следует согласиться с мнением Т.А. Лесниевски-Костаревой: «явление дифференциации ответственности появилось задолго до познания этой идеи в науке уголовного права, дифференциация при этом осуществлялась законодателем интуитивно, в соответствии с чувством его правосознания» .
1. Отраслевая дифференциация уголовной ответственности. 1.1. Отраслевая дифференциации уголовной ответственности средствами Общей части. Об Общей части мы говорим условно: ее появление связано исключительно с уголовными кодексами периода СССР, тогда как в уголовно-правовых актах, предшествовавших данному периоду, Общая часть как таковая не выделялась, а речь могла идти, скажем, о главе «Положения общие» (Устав о наказаниях), главе «О преступлениях, проступках и наказаниях вообще» (Уложение о наказаниях), главе «О преступных деяниях и наказаниях вообще» (Уголовное уложение).
1.1.1. Отраслевая дифференциации уголовной ответственности по признакам объекта преступления. В целом мы констатируем наличие различной позиции законодателя к определению объектов составов нарушения правил безопасности при ведении работ в истории уголовного права России. Во-первых, в дореволюционном законодательстве такая дифференциация была затруднена, во многих случаях о ней следует говорить лишь условно, что объясняется излишней конкретизированностыо уголовно-правовых актов и отсутствием общего и специальных составов нарушения правил безопасности при ведении работ.
Во-вторых, если придерживаться позиции отнесения объекта, зафиксированного в наименовании раздела, к межродовому, зафиксированного в названии главы — к родовому, статьи - видовому, то можно прийти к выводу, что такое структурное деление не всегда имело место: скажем, в досоветских нормативных правовых актах в рамках глав могли выделяться и отделения, которые, на наш взгляд, позволяли судить о групповом объекте. Однако даже в одном и том же источнике отделения вычленялись не во всех главах, что касалось, прежде всего, положений условной Особенной части.
В-третьих, нами обнаружены следующие особенности дифференциации ответственности по основному объекту:
1). Наличие межродового объекта исключительно в Уложении о наказаниях: общественные отношения в сфере общественного благоустройства и благочиния (раздел VIII).
2). Реальное осуществление отраслевой дифференциации по родовому объекту с принятием УК 1922 г., что связано с появлением общего и специальных составов нарушения правил охраны труда. До УК 1922 г. последовательная дифференциация ответственности по данному признаку отсутствовала. Например, в Уставе о наказаниях родовыми объектами составов нарушения правил безопасности при ведении работ являлись общественные отношения в сфере общественного благоустройства и благочиния при соблюдении уставов строительного и путей сообщения (глава VI); общественные отношения в сфере личной безопасности (глава X).
При этом в рамках отдельных составов, предусмотренных главой VI, дифференциация по видовому объекту проводилась в зависимости от того, угрожало ли допущенное нарушение личной безопасности или нет (скажем, ст. 66). Следовательно, глава X не включала исчерпывающего перечня правонарушений против личной безопасности. В Уголовном уложении наличествовали такие родовые объекты, как: общественные отношения в сфере общественной и личной безопасности при соблюдении ограждающих их постановлений (глава X); общественные отношения в сфере соблюдения постановлений о надзоре за промыслами и торговлею (глава XVI); общественные отношения в сфере соблюдения постановлений о производстве строительных работ и о пользовании путями сообщения, средствами сношения (глава XVIII). Но и в данном случае такая дифференциация весьма сомнительна, поскольку мы не можем констатировать, что при несоблюдении, например, постановлений о производстве строительных работ и о пользовании путями сообщения, не происходит посягательства на такой объект, как общественные отношения в сфере общественной и личной безопасности.
Вместе с тем, можно говорить и о явном негативном моменте, допущенном советским законодателем: отсутствие единой позиции по определению родового объекта общего и специальных составов. В частности, родовым объектом общего состава - состава нарушения правил охраны труда, предусмотренного ст. 132 УК 1922 г. (глава IV) и ст. 133 УК 1926 г. (глава V), явились общественные отношения в области (сфере) охраны народного хозяйства, а общего состава, предусмотренного ст. 140 УК 1960 г. (глава четвертая), - общественные отношения в сфере охраны политических и трудовых прав граждан. Родовой объект специальных составов в рамках советских уголовных кодексов каждый раз формулировался по-разному. Так, родовой объект специальных составов, содержавшихся в ст. 217-217-а УК 1922 г., - это общественные отношения в сфере охраны народного здравия, общественной безопасности и публичного порядка (глава VIII); составов, предусмотренных ст. 108,108 УК 1926 г., - общественные отношения в сфере обеспечения порядка управления, поставленного под охрану норм главы II (считаем целесообразным подобную конкретизацию ввиду включения деликтов в главу II по остаточному принципу и наличия иных общественных отношений в сфере обеспечения порядка управления, но охраняемых, в частности, главой I); составов, предусмотренных ст. 214-216 УК 1960 г., - общественные отношения в сфере охраны общественной безопасности, общественного порядка и здоровья населения (глава десятая). Оговоримся, что мы привели наше понимание объектов указанных составов, не вдаваясь в соответствующие дискуссии. Отметим также следующее: позиция отнесения законодателем деликтов, регламентированных ст. 108, 1081 УК 1926 г., к числу иных преступлений против порядка управления, вызывает сомнения. Причем в самом законе было указано, что нарушаемые правила регулируют охрану безопасности и порядка, безопасность труда (ст. 108), условия работы обеспечивают безопасность производства (ст. 1081) 63 3). Изначальное использование признаков группового объекта для дифференциации ответственности. Так, в Уложении о наказаниях более или менее последовательное разграничение интересующих нас составов в рамках отраслевой дифференциации в главе VIII проводилось именно по групповому объекту, который, в свою очередь, был поставлен в зависимость от характера нарушаемых правил: общественные отношения в сфере общественного благоустройства и благочиния при соблюдении общих правил, установленных для производства строений (отделение I); общественные отношения в сфере общественного благоустройства и благочиния при соблюдении особых правил для построения зданий казенных (отделение III); общественные отношения в сфере общественного благоустройства и благочиния при соблюдении особых правил для построения зданий общественных и частных (отделение IV). Однако в главе XIV данного уголовно-правового акта групповой объект не носил дифференцирующего характера: все соответствующие составы были включены в отделение I «О нарушении уставов фабричной и заводской промышленности», часть I - «О нарушении уставов фабричной и заводской промышленности вообще». В силу казуистичности составов дифференцирующую роль в их рамках играли отдельные признаки объективной стороны и субъекта преступления.
В рамках главы VI Устава о наказаниях можно выделить такой групповой объект, как общественные отношения в сфере общественного благоустройства и благочиния при соблюдении устава строительного, а в рамках главы XVIII Уголовного уложения - два групповых объекта: общественные отношения в сфере соблюдения постановлений о производстве строительных работ и общественные отношения в сфере соблюдения постановлений о пользовании путями сообщения, средствами сношения. Разумеется, в некоторых случаях дифференцирующая роль группового объекта небесспорна, поскольку ряд составов носил смешанный характер: например, состав неисполнения при производстве строительных работ или при устройстве путей сообщения или средств сношения технических или иных о постройках или устройстве путей сообщения или средств сношения правил (ст. 382 Уголовного уложения); состав неисполнения правил, установленных законом или обязательным постановлением для устройства в городах улиц, площадей, мостовых, тротуаров, канав или мостов на поперечных канавах (ч. 1 ст. 401 Уголовного уложения) .
Объективная сторона преступления как конструктивный признак составов нарушения правил безопасности при ведении работ
Объективная сторона имеет наибольшее отражение в УК. Признаки объективной стороны преступления составляют основу его уголовно-правовой квалификации. Кроме того, для привлечения лица к уголовной ответственности необходимо выявлять указанные законодателем признаки объективной стороны, поскольку в настоящее время (в отличие, скажем, от УК 1922 г.) за одни только мысли, намерения ответственность не наступает.
Объективную сторону нарушения правил охраны труда (ст. 143 УК) составляют:
а) деяние (нарушение правил техники безопасности или иных правил охраны труда);
б) последствия (причинение тяжкого вреда здоровью, а в квалифицированном составе смерть человека); в) причинная связь между деянием и наступившими последствиями.
Что касается дсшшя, то преступление, предусмотренное ст. 143 УК, может быть совершено как действием, так и бездействием. Следует отметить, что ряд авторов отвергает каузальность бездействия390. Мы солидарны с учеными, аргументирующими, что бездействие - также форма общественного поведения, носящая объективный характер (иначе нельзя было бы лицо привлекать к уголовной ответственности) . При этом важно отметить три условия ответственности за бездействие: 1) лицо обязано было действовать (объективный признак); 2) лицо могло действовать (субъективный признак); 3) лицо не действовало в этих случаях. Весьма распространенным примером бездействия является непроведение инструктажа по технике безопасности392.
В диспозиции статьи речь идет о нарушении правил техники безопасности или иных правил охраны труда, что таит в себе ряд технических несовершенств. Во-первых, наличествуют пробелы в определении термина «охрана труда» и, как следствие, - отсутствие единой терминологии, строгой смысловой определенности (полисемия). Так, согласно ст. 209 ТК охрана труда - это система сохранения жизни и здоровья работников в процессе трудовой деятельности, включающая в себя правовые, социально-экономические, организационно-технические, санитарно-гигиенические, лечебно-профилактические, реабилитационные и иные мероприятия. О технике безопасности в легальном определении нет ни слова. Что интересно, понятие, раскрывающее термин «охрана труда», содержит в себе, в свою очередь, большое количество терминов, определение которых в законодательстве отсутствует либо различается в зависимости от нормативного правового акта, о чем неоднократно упоминается в соответствующей литературе . В частности, требуют разъяснения термины «организационно-технические мероприятия», «социально-экономические мероприятия», «санитарно-гигиенические мероприятия» и прочие. В ст. 143 УК называются и иные правила охраны труда. Путем толкования можно прийти к выводу, что к подобным.правилам традиционно относятся те, которые касаются вопросов труда несовершеннолетних, беременных женщин и т.п. Интересно, что с точки зрения некоторых ученых термин «охрана труда» не отражает существа вопроса, т.к. охраняется не сам труд, а жизнь и здоровье работающих (ситуация обостряется тем, что в ТК термин «труд» так до сих пор и не расшифрован)394.
Помимо упомянутого, ТК оперирует и категорией «безопасные условия труда», под которой подразумеваются такие условия труда, при которых воздействие на работающих вредных и (или) опасных производственных факторов исключено либо уровни их воздействия не превышают установленных нормативов (ст. 209). Кстати, в ст. 209 ТК содержится и дефиниция стандартов безопасности труда, которая фактически не отличается от дефиниции правил охраны труда: это правила, процедуры, критерии и нормативы, направленные на сохранение жизни и здоровья работников в процессе трудовой деятельности и регламентирующие осуществление социально-экономических, организационных, санитарно-гигиенических, лечебно-профилактических, реабилитационных мер в области охраны труда. Отмеченное выступает еще одним аргументом в пользу нашего предложения по использованию категории «безопасность» как более универсальной.
Примечательно, что в законодательстве об охране труда субъектов РФ использованы «вольные» формулировки. Так, в Законе Ярославской области от 30 июня 2003 г. № 32-з «Об охране труда в Ярославской области» в преамбуле говорится о том, что данный закон направлен на «создание условий труда, соответствующих требованиям сохранения жизни и здоровья»395. В настоящее время в нашей стране используется и термин «охрана здоровья» (включает более широкое понятие), дефиниция которого через призму Федерального закона от 21 ноября 2011 г. № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» представляется еще более запутанной, нежели термина «охрана труда» (п. 2 ст. 2) . В этом же Федеральном законе (п. 2 ст. 18) указано, что право на охрану здоровья обеспечивается в том числе созданием безопасных и благоприятных условий труда (т.е. опять-таки используется иная формулировка, при этом отсутствуют разъяснения относительно термина «благоприятные условия труда») .
Термин «охрана труда» на международной арене не употребляется; помимо формулировки «труд в условиях, отвечающих требованиям безопасности и здоровья» (о чем мы выше говорили), применяются словосочетания «здоровье, безопасность и гигиена труда», «безопасность и гигиена труда», «техника безопасности и гигиена труда», «техника безопасности» . В уголовных кодексах зарубежных стран также используются различные наименования соответствующих правил: «нормы предупреждения производственного риска», «меры безопасности и гигиены» (ст. 316 УК Испании); «безопасность и гигиена труда» (ст. 220 УК Республики Польша); «правила безопасности труда или охраны здоровья» (ст. 176 УК Литовской Республики); «правила охраны труда или техники безопасности» (ст. 146 УК Латвийской Республики), «требования гигиены и безопасности труда» (ст. 135 УК Эстонской республики) . Термин «охрана труда» встречается только в уголовных кодексах стран СНГ.
Напомним, что в Конституции РФ указанного термина нет, а рецептирована одна из формулировок, применяющихся в международном праве: ч. 3 ст. 37 провозглашает право на труд в условиях, отвечающих требованиям безопасности и гигаены. Еще раз подчеркнем, что в абз. 4 ч. 2 ст. 22 ТК, регламентирующем обязанность работодателя в сфере охраны труда, слова «отвечающие требованиям охраны и гигиены труда» были заменены на слова «соответствующие государственным нормативным требованиям охраны труда». Следовательно, законодатель допустил свободное изложение положения ч. 3 ст. 37 Конституции РФ.
Идеальным вариантом было бы использование единой терминологии - как на международном уровне, так и в Конституции РФ, ТК, УК и иных нормативных правовых актах, тем более, что этого требует и вхождение РФ в ЕС и ВТО. Недаром многими авторами подчеркивается значимость приведения «российского уголовного, трудового, административного и другого отраслевого законодательств в соответствие с нормами и положениями международного права»400. Поэтому небезынтересными видятся предложения по унификации терминологии: в частности, ввести новое определение термина «охрана труда» как «обеспечение безопасности и гигаены труда в целях сохранения жизни и здоровья работников в процессе трудовой деятельности» (установив, таким образом, что «охрана труда» и «обеспечение безопасности и гигаены труда» - термины-синонимы)401. А с учетом положений новой концепции охраны труда и наших взглядов на возможного потерпевшего и на категорию «безопасность» как абсолютную, мы бы скорректировали данное определение следующим образом: охрана труда - обеспечение безопасности лица, осуществляющего трудовую деятельность (т.е. работника или лица, находящегося в фактических трудовых отношениях), в целях сохранения его жизни и здоровья в процессе таковой деятельности.
Во-вторых, происходит одновременное указание на часть («правила техники безопасности») и целое («правила охраны труда»), тогда как с точки зрения формальной логики целое поглощает часть и с точки зрения принципа «экономии текста» и закона бережливости («бритвы Оккама») - нет смысла загромождать УК подробным перечислением тогда, когда есть общее понятие. Подобные сбои наличествуют и в уголовных кодексах иностранных государств. Например, в ст. 142 УК Кыргызской Республики идет более подробное перечисление: «нарушение правил техники безопасности, промышленной санитарии или иных правил охраны труда». Для преодоления указанной ошибки мы предлагаем в диспозиции ст. 143 УК использовать такую же формулировку, как и в наименовании данной статьи: «нарушение правил охраны труда». Подчеркнем, что к аналогичному выводу приходят и другие исследователи, но через призму понятия «охрана труда», данного в ст. 209 ТК. В частности, А.А. Великий справедливо указывает, что комплекс мероприятий, направленных на создание безопасных условий труда, в настоящее время охватывается данным понятием402. Однако мы не согласимся с этим автором в том, что «уголовно-правовая норма, предусматривающая ответственность за нарушение правил охраны труда, исходит из старой терминологии и использует такое понятие, как «техника безопасности»40 . Правила по технике безопасности никуда не «исчезли» (хотя в легальном определении они действительно отсутствуют), а просто превратились согласно воле законодателя в составную часть правил охраны труда, причем основную и центральную часть (на практике данный термин широко используется, и именно по технике безопасности проводится инструктаж с каждым работником у каждого работодателя). Техника безопасности — это система технических мероприятий (а в законодательной дефиниции используется нераскрытый термин «организационно-технические мероприятия»). В-третьих, имеет место синекдоха: речь идет о правилах (множественное число). Поскольку словосочетание «правила охраны труда» является устойчивым и распространенным в актах различной юридической силы и природы, постольку замена его на словосочетание «правило охраны труда» видится нецелесообразным, тем более, что в изученном нами зарубежном законодательстве также не используется слово «правило» в единственном числе. Более того, проанализировав правоприменительную практику, мы не обнаружили ни одного случая нарушения какого-либо единичного правила (речь всегда идет о нарушении нескольких правил в совокупности).
Субъективная сторона преступления как конструктивный признак составов нарушения правил безопасности при ведении работ
Субъективная сторона представляет собой внутреннюю сторону преступления. Выделение субъективной стороны условно, но необходимо, поскольку в настоящее время в уголовном законе отрицается конструкция объективного вменения. В связи с изменениями, внесенными в 2007 г. в постановление Пленума Верховного Суда РСФСР от 23 апреля 1991 г. № 1, исключен абз. 1 п. 4, который указывал, что преступления, предусмотренные ст. 143, 216, 217 УК, совершаются по неосторожности, т.к. субъективную сторону этих противоправных действий определяет неосторожное отношение виновного к возможности наступления вредных последствий при нарушении им правил охраны труда или безопасности работ587. Следовательно, необходимо научное осмысление этого решения.
Субъективная сторона преступлений, предусмотренных ст. 143, 216 УК.
В диспозициях данных статей говорится только о неосторожном отношении к наступившим последствиям, что позволяет сделать вывод об использовании при конструировании данных составов, во-первых, общесоциальных языковых средств, а, во-вторых, специально-юридических — юридических терминов (речь идет о родовом термине «неосторожность», определение понятия которого, к сожалению, отсутствует в УК). Что касается преступления, предусмотренного ст. 216 УК, подавляющее большинство авторов солидарно: наличествует неосторожная форма вины. Дискуссия более ведется применительно к составу, регламентированному ст. 143 УК. Встречаются утверждения, что рассматриваемое преступление совершается с двойной формой вины588. И.И. Слуцкий одним из первых предложил рассматривать субъективную сторону поведения лиц, совершивших преступления в области правил безопасности при ведении работ, раздельно: по отношению к самому нарушению, по отношению к вредным последствиям . А.Б. Сахаров придерживается иной позиции: он отрицает любую возможность раздельного (а тем более различного) определения умысла и неосторожности в отношении преступного деяния и последствий, считает такой разрыв искусственным, отрицает существование двойной вины590. М.С. Брайнин и С.А. Квелидзе также выступают против выделения смешанной вины591. Заслуживающим внимания видится взгляд И.Г. Филановского, указавшего на то, что только применительно к таким составам преступлений, в которых «объективная сторона характеризуется наступлением двух последствий - непосредственного результата и отдаленного результата», необходимо ставить вопрос об определении формы вины «раздельно по отношению к преступлению, включающему в себя непосредственный и отдаленный результат» (в отличие от господствовавшего в то время в рамках концепции смешанной вины убеждения о наличии двух отдельных форм вины в каждом (в том числе основном) материальном составе преступления)592. Кроме того, ученый небезосновательно, на наш взгляд, критиковал концепцию смешанной вины и с терминологической точки зрения: действительно, «никакого смешения различных видов вины... нет, а налицо лишь две формы вины» . В этой связи более верным является употребление таких терминов, как «сложная форма вины», «двойная форма вины». В целом мы придерживаемся позиции о возможности выделения в рамках УК преступлений с двойной формой вины. Вместе с тем, законодательная дефиниция данного термина отнюдь не безупречна и нередко критикуется в литературе, как и целесообразность существования такого термина в рамках УК в целом594.
Теперь необходимо решить вопрос о наличии такой вины в исследуемых составах.
Исходя из анализа ст. 27 УК, касающейся ответственности за преступление, совершенное с двумя формами вины, следует сделать вывод о том, что такие преступления обусловлены особенностями конструкций их объективной стороны и характеризуются тем, что умысел является субъективным признаком основного состава, а неосторожность связана с отношением к последствиям, играющим роль квалифицирующих признаков. Например, Е.В. Благов и И.В. Бессонова выделяют два типа таких конструкций: 1) учтенная законодателем совокупность преступлений, или преступление с двумя материальными составами (преступление с двумя указанными в законе последствиями, имеющими различное юридическое значение: одно из последствий относится к основному составу, а второе - к квалифицированному (особо квалифицированному); 2) преступление, основной вид которого является формальным, а квалифицированный - материальным595. В целом две формы вины могут наличествовать только в квалифицированных составах (о чем и говорил И.Г. Филановский). Статья 143 (да и ст. 216) УК под подобную конструкцию не подпадает. Кроме того, если встать на позицию ученых, относящих нарушение правил безопасности при ведении работ к преступлениям с двойной, сложной виной, то получится, что само преступление в целом является умышленным, что противоречит законодательному описанию психического отношения к последствиям.
Пленум Верховного Суда РСФСР в упомянутом постановлении от 23 апреля 1991 г. № 1 (п. 4) прямо указал, что в случае, когда умысел виновного был направлен на достижение преступного результата, а способом реализации такого умысла явилось нарушение правил охраны труда и безопасности работ, содеянное надлежит квалифицировать по соответствующей статье УК, предусматривающей ответственность за совершение умышленного преступления596. Если же виновный путем нарушения указанных правил преследовал цель причинить одни последствия, а отношение его к наступлению других последствий выступало в форме неосторожной вины, содеянное следует квалифицировать по совокупности преступлений, совершенных умышленно и по неосторожности597. То есть речь, по сути, идет о том, что наличие умысла на причинение вреда меняет направленность совершаемого деяния, превращая соответствующие нарушения из важнейшего признака 173 объективной стороны преступления в способ достижения намеченной цели, связанной с последствиями, т.е. образует иное, более опасное посягательство. В связи с вышеизложенным вызывает удивление своеобразный подход А.С. Курманова, предлагающего предусмотреть в ч. 1 ст. 143 УК уголовную ответственность за нарушение правил охраны труда, если это «сопряжено с умышленной постановкой человека в условия, опасные для жизни...»598. В обоснование автором приводится случай взрыва на шахте «Юбилейная», в результате которого погибло 38 человек: перед трагическими событиями на шахте с целью выполнения плана «умышленно снижали чувствительность датчиков автоматической газовой защиты, их заклеивали газетами, 599 т-» накрывали ватниками» . В приведенном примере, как мы полагаем, подталкивая работников к названным нарушениям, руководство шахты, разумеется, не направляло умысел на подобный результат - смерть 38 человек.
Таким образом, мы полагаем, что преступления, предусмотренные ст. 143, 216 УК, могут совершаться только по неосторожности. Что интересно, в советской литературе применительно к составам нарушения правил безопасности при ведении работ предлагалось использовать термин «профессиональная неосторожность»600. Мы полагаем, что данный термин избыточен. В настоящее время уголовный закон выделяет два вида неосторожности: легкомыслие и небрежность (ст. 26), которыми охватывается в том числе и так называемая «профессиональная неосторожность».
В изученных нами обвинительных заключениях мы не обнаружили ни одного указания на вид неосторожности или вообще на форму вины, тогда как установление не просто соответствующей формы вины, но и, в наших случаях, вида неосторожности не является просто формальным требованием (по типу «так должно быть»), а имеет большое значение для субъективного вменения и индивидуализации ответственности и наказания. Недаром в литературе отмечается, что вина (исторически отождествляется, прежде всего, с умыслом и неосторожностью, а нередко и в целом с субъективной стороной) «неразрывно связана с индивидом: она является, во-первых, личной и, во-вторых, вследствие этого индивидуальной»601. Кроме того, В.Н. Кудрявцев, а вслед за ним и Ю.А. Демидов справедливо, на наш взгляд, подчеркивали важность субъективной стороны в целом: «она представляет собой своеобразную «модель» объективной стороны состава в психике субъекта» 2. И, если «все объективные обстоятельства, в которых выражено содержание 174 вины, преломляются в отражении их субъективной стороной преступления», то же можно распространить и на виды неосторожности как формы вины603. Таким образом, через призму вида неосторожности можно исследовать все объективные и субъективные обстоятельства совершения конкретного преступления данным лицом.
В ходе нашего исследования мы обнаружили ряд результатов проанализированной практики, данные по которым нередко носят противоположный характер: одни ученые приходят к выводу, что чаще всего рассматриваемые нарушения осуществляются по легкомыслию (в частности, И.В. Бессонова, Э.А. Коренкова), другие (например, А.А. Великий, О.А. Смык) - по небрежности . В целом преобладание показателей в ту или иную сторону настолько незначительно, что можно констатировать: для преступлений данной категории в равной степени характерны оба вида неосторожности. Приведем пример с признаком самонадеянного расчета на предотвращение последствий без достаточных к тому оснований: в основном на практике такой расчет связывается или с неоднократными нарушениями подобного рода, или с тем, что субъект ответственности полагается на опыт и квалификацию работников, выполняющих соответствующие виды работ6 .
Интересна позиция иностранного законодателя: во многих странах, прежде всего дальнего зарубежья, в УК предусмотрена ответственность как за умышленные нарушения соответствующих правил (обычно в ч. 1 статьи), так и неосторожные (как правило, в ч. 2 или последующих частях статьи); особенно это касается нарушения правил при производстве строительных работ. Подобный подход наличествует в 319 УК ФРГ, ст. 229, 230 УК Швейцарии, ст. 220 УК Республики Польша, ст. 176 Литовской Республики . Мы полагаем, что в данном случае не следует рецептировать такой опыт и нужно придерживаться позиции Пленума Верховного Суда РСФСР, выраженной в постановлении от 23 апреля 1991 г. № 1: наличие умысла на причинение вреда преобразует нарушения правил в способ совершения деяния, которое несомненно является уже более опасным. При этом задачи уголовного закона, указанные в ч. 1 ст. 2 УК, можно осуществить в таких случаях и путем привлечения к ответственности по соответствующим статьям за умышленные преступления против жизни и здоровья, а, значит, с точки зрения принципа экономии законодательного материала нецелесообразно вводить ответственность за умышленное нарушение правил безопасности или правил охраны труда как разновидности первых.
