Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Тарасий 9
Глава II. Никифор (806-813) 44
Глава III. Возобновление иконоборчества и иравославное сопротивление 68
Глава IV. Мефодий 100
Глава V. Иконоборчество: догматическое заблуждение или злоупотребление властбю? 138
Глава VI. Хроника георгия амартола 157
Приложения 177
Агиография и история. Методологические замечания 178
Житие никиты мидикийского 182
Послание патриарха мефодия 209
Мефодий. Слово о святых иконах 212
Слово феофана пресвитера 227
Заключение 237
Библиография
- Возобновление иконоборчества и иравославное сопротивление
- Мефодий
- Иконоборчество: догматическое заблуждение или злоупотребление властбю?
- Агиография и история. Методологические замечания
Введение к работе
актуальность темы. Общеизвестно, что существенной частью специфичес-их черт своей цивилизации Россия обязана византийскому наследию. Потому русским ученым уже давно стало ясно, что без внимательного изуче-ия собственно византийских реалий невозможно до конца понять своеоб-азие России, в частности по сравнению с западнохристианской цивилиза-ией. Это, безусловно, в полной мере относится и к отношениям церкви и осударства. Что же касается Византии, то иконоборческий кризис и непо-редственно последовавшие за ним события явились в значительной степе-и определяющими в этой сфере. Именно в данный период были заложе-ы основы той модели, которая действовала без существенных изменений о самого конца империи и оказала до сих пор еще не до конца исследо-анное влияние на развитие такого рода взаимоотношений на Руси. Уясне-ие же того, на каких принципах строилось взаимодействие церкви и го-ударства (императорской власти) в культурно родственной нам Византии, акую идейную базу подводили обе стороны под свои действия, и каким бразом пропагандистские программы источников повлияли на формиро-ание дошедшей до нас картины событий, может дать немало пищи для азмышления не только филологам, историкам и искусствоведам, но и по-итикам, и широкой общественности, способствуя тем самым выработке ак общенациональной идеологии, так и конкретных институциональных ешений.
Ітепень научной разработанности проблемы. Несмотря на то, что иконо-орческому кризису в Византии посвящена чрезвычайно обширная лите-атура1, синтетического анализа второго периода иконоборчества с при-лечением всей совокупности сохранившихся источников до сих пор не редпринималось. Многочисленные концептуальные статьи и книги2 осно-аны большей частью на довольно узком круге источников и недостаточно
См. обзор П.Шрайнера: Schreiner P. Der Byzantinischer Bilderstreit: kritische Analyse er zeitgen ssischen Meinungen und das Urteil der Nachwelt bis heute II Bizancio, Roma e l'ltalia ell'alto Medioevo (Settimane di studio del Centro Italiano di studi sull'alto Medioevo, 34). poleto, 1988, p. 319-407.
Например, Schwarzlose K. Der Bilderstreit, ein Kampf der griechischen Kirche um ihre igenart und ihre Freiheit. Gotha, 1890; Brehier L. La querelle des images. P., 1904; Martin E.J. . History of the Iconoclast Controversy. L., 1930; Henry P. What was Iconoclastic Controversy bout? II Church History, 45, 1976, p. 16-31 и многие другие.
аргументированы. В науке накоплено немало ценного материала по от дельным проблемам, затронутым в настоящей работе, однако, к сожаш нию, довольно часто тщательный анализ текстов с применением литератз роведческой методологии заставляет пересматривать сделанные выводь: Вместе с тем, в последние десятилетия была практически завершена пуС ликация релевантных источников3, многие из которых пока по-настояпн му не освоены ни исторической, ни филологической наукой. Не в послед нюю очередь это объясняется именно тем, что крайне плохо разработан] методы, позволяющие «фильтровать» информацию путем адекватног учета литературно-художественной и идейной специфики конкретны текстов. Применительно к взаимоотношениям церкви и государства в 784 847 гг. пока не было сделано попытки перебросить мост от некоторой крк тической массы частных исследований к концептуальным заключениям. ] этом смьисле данная работа, основанная на сплошном пересмотре непосре; ственно по источникам всех проблем, попадающих в рамки заявленной те мы, также является новаторской.
Цели и задачи исследования. Главной целью исследования было выявле ние общих закономерностей церковно-политического развития Византии описываемый период, в частности, выяснение природы «второго иконобор чества» как политического и идеологического явления, сыгравшего чрес вычайно важную роль в истории Византии. Достижение этой цели позве лило бы гораздо отчетливее сформулировать ряд парадигм, во многом он ределивших взаимоотношения церкви и государства, двух главных сил ви зантийского общества, на протяжении всей последующей истории импе рии. Это, в свою очередь поможет лучше понять развитие подобных взаи моотношений как в Древней Руси, так и в Московском государстве. Дл: решения вышеупомянутой задачи потребовалось четкое и конкретное опи сание основных действующих сил, их интересов, устремлений и идеологи ческих установок, в ряде переплетенных между собой церковно-политиче ских конфликтов. Самой главной отличительной чертой данной работа является то, что отправной точкой в ней являются концепции, реконст руируемые непосредственно из текстов, созданных современниками. Кро ме того, одной из задач исследования было создать определенную методо логическую модель, которая могла бы быть применена к анализу визан тийской литературы и других периодов.
Хронологические рамки. Данная работа охватывает период с 784 г (начало патриаршества Тарасия) по 847 г. (смерть патриарха Мефо
3 Последний появился в 1997 г.: Nicephori Refutatio et Eversio / ed. J.M.Featherstom Corpus Christianorum, Series Graeca, vol. 33. Turnhout-Brepols, 1997.
дия І). Выбор первой даты как нижней хронологической границы обусловлен состоянием источниковой базы. Источники по первому периоду иконоборчества (726-784) настолько скудны и ненадежны, что допускают выдвижение самых разнообразных теорий, ни одна из которых, однако, не может быть в достаточной мере доказана. С конца VIII в. в Византии наблюдается резкий подъем литературной активности, результатом которого явилась значительная масса текстов, многие из которых дошли до нашего времени. Поэтому детальная и аргументированная реконструкция политических и идеологических процессов возможна лишь для времени после 784 г. Кроме того, практически исчерпывающий анализ всех немногочисленных источников по начальному этапу иконоборческого кризиса проделан в трех сравнительно недавних монографиях4. С другой стороны, при преемнике Мефодия Игнатии (847-858) иконоборчество уже не являлось сколько-нибудь значимым фактором в церковно-политической жизни Византии, и на первый план выдвинулись другие идеологические доминанты, что и делает 847 г. естественным хронологическим пределом исследования. Методология. Методологическим фундаментом исследования является приоритет филологического анализа источников, так как только правильное прочтение текста может гарантировать полноценное использование содержащейся в нем информации. В результате такого подхода в уже давно известных и доступных источниках было обнаружено множество ценнейших сведений, никогда до сих пор не принимавшихся во внимание.
При пределении основных действующих сил общества, воззрения которых отражают литературные памятники эпохи, был применен институциональный подход. Вместо использования абстрактных понятий («церковь» вообще, «государство» вообще) были четко идентифицированы общественные институты, функционирование и взаимодействие которых явилось предметом анализа. В качестве таковых были избраны Константинопольский патриархат и императорская власть. Это дало возможность провести четкое разграничение между интересами различных действующих сил, определить их цели и тактику в политической борьбе и тем самым вскрыть через адекватное истолкование текстов истинную подоплеку ряда важнейших событий, чему до сих пор
4 Gero S. Byzantine Iconoclasm during the Reign of Leo III, with Particular Attention to the Oriental Sources. Louvain, 1973 jdem. Byzantine Iconoclasm during the Reign of Constantine V, with Particular Attention to the Oriental Sources. Louvain, 1977; Stein D. Der Beginn des byzantinischen Bilderstreites und seine Entwicklung bis in die 40er Jahre des 8. Jahrhunderts. M nchen, 1980.
препятствовало некритическое отношение к пропагандистским заявле ниям заинтересованных сторон.
Источники по теме диссертации. В ходе исследования были обработа ны все доступные источники по данному периоду (те из них, которьк не содержат релевантной информации по заявленной проблематике, і Библиографии не отражены). В общей сложности было привлечено 91 источников, подавляющее большинство из них - на греческом языке, небольшая часть на латинском. В некоторых случаях использовался неопубликованный материал непосредственно по рукописям. Почти по ловину рассмотренных текстов составляют памятники агиографическо го характера (жития святых и т.п.), что потребовало большой методологической работы для установления критериев достоверности сообщаемых в них сведений. По количеству использованных источников настоящая работа не имеет себе равных среди исследований, посвященных этому периоду.
Научная новизна. Основная концепция исследования, заключающаяся б том, что патриархи, возглавлявшие византийскую церковь в 784-815 и 843-847 гг. не только не были послушными прислужниками императоров, но, напротив, всячески боролись за независимость церкви и институциональный авторитет патриархата, в том числе и в ущерб императорской власти, никогда ранее не выдвигалась в научной литературе. Традиционный взгляд состоял в том, что самостоятельность церкви защищала оппозиционная патриархам студийская группировка, тогда как Тарасий, Ни-кифор и Мефодий рассматривались чуть ли не как представители «государственной церкви». Одна из важнейших новых идей, выдвинутых в работе - что самым мощным оружием в борьбе с императорской властью патриархату служил политико-пропагандистский континуитет, которого императоры так и не смогли добиться. Кроме того, уже неоднократно высказывавшееся мнение о том, что сущностью иконоборчества было стремление императорской власти поставить церковь под свой контроль, впервые получило всестороннее обоснование на всем имеющемся материале источников (применительно к периоду 815-842 гг.). В работе также получили разрешение многие частные проблемы, остававшиеся до сих пор непроясненными или неверно истолкованными (см. ниже по главам). Практическая значимость. Результаты исследования уже используются в курсах по византийской агиографии и христианской литературе на филологическом факультете МГУ им. М.В.Ломоносова. Они будут также полезны для составления общих курсов по политической и церковной истории Византии. Выводы данной работы, несомненно, должны будут учитываться широким кругом специалистов (историков, фи-
лологов, искусствоведов), для которых правильное представление о природе византийского иконоборчества и о реальных взаимоотношениях церкви и государства в Византии играет первостепенную роль. Апробация. Общая концепция и ряд конкретных выводов настоящего исследования прошли апробацию и получили высокую оценку на целом ряде представительных форумов - XVIII-м и ХГХ-м Международных конгрессах византинистов соответственно в Москве и Копенгагене в 1991 и 1996 гг., Юбилейной конференции папского Восточного института в Риме в 1993 г., Международной конференции «Традиции и наследие Христианского Востока» в 1994 г. в Москве, Международной патристической конференции в Оксфорде в 1995 г. и других, а также на лекциях, докладах и семинарах в византологическом центре «Дамбартон Оукс» в Вашингтоне, Американской школе классических исследований в Афинах, Уппсальском университете (Швеция), Московском, Санкт-Петербургском и Тбилисском Государственных Университетах.
Структура работы. Работа состоит из введения, шести глав, заключения и библиографии. В Приложении помещен методологический экскурс о соотношении агиографии и истории, русский перевод ряда важнейших источников, труднодоступных для отечественного читателя и не переведенных ни на один из современных языков (с существенными текстологическими замечаниями и поправками), а также новое критическое издание одного малоизвестного греческого текста, относящегося к описываемому периоду, по рукописи Государственного Исторического музея.
Возобновление иконоборчества и иравославное сопротивление
Затем Иоанн и Константин просят привести свидетельства свв. отцов относительно принятия кающихся еретиков. Немного позже, во время обсуждения восьмого канона Ни-кейского собора 325 г., в котором употреблено слово ХєіроЄетои оид вместо X6ipo covoujivous, Тарасий спрашивает: «А как понимать ХеіроЄетои ои;?» (1022В). Монахи отвечают: «Просим, владыко, разъяснения». Тарасий опять спрашивает: «Может быть, тут говорится о наложении рук в смысле благословения, а не хиротонии?». И тут начинают беспокоиться представители Ирины. С явным нетерпением ol ev8o?6raToi apxovxeg заявляют: «Если более ничего не препятствует, пусть они будут приняты ради этого их покаяния, согласно канонам». Однако патриарх продолжает разбирать святоотеческие тексты.
Из всего вышеизложенного складывается впечатление, что проблемы создает именно Тарасий и его люди. Монахи же активно включаются в дискуссию значительно позже, по-видимому, неверно истолковав намерения патриарха в отношении семерых епископов 76. Похоже, Тарасий тем самым хотел дать понять всем участникам собора, что им нечего бояться за свое еретическое прошлое до тех пор, пока они не станут в оппозицию патриарху. В противном же случае он всегда может отдать их на растерзание сторонникам Саввы Студита, которые найдут предлог, чтобы лишить их кафедр. Таким путем Тарасий, в рамках своих ограниченных возможностей, демонстрировал, что клиру отныне придется считаться со своим предстоятелем. Нужно сказать, что епископы прекрасно усвоили эту мысль. Впоследствии во время столкновений Тарасия со студитами ни один архиерей не встал открыто на сторону последних, не говоря уже об иконоборческих происках, о которых ничего не было слышно до 813 г.
Как показано в книге Dumeige, Nizaa П., 8. 143, Савва и его люди не использовали некоторые очень сильные канонические аргументы против сохранения сана за покаявшимися еретиками. Это говорит о том, что они либо не готовились к дискуссии, либо и вовсе не собирались серьезно спорить с Тарасием. 5. Несмотря на то, что вопрос о роли императоров в появлении и развитии иконоборчества практически не затрагивался на VTI Вселенском Соборе77, на нем были предприняты определенные шаги с целью разграничить компетенцию светских и духовных властей. Так, уже в письменном исповедании, поданном Василием Анкирским и Феодором Мирликийским и зачитанном на первом заседании, содержались такие слова: «говорящим, что другой, кроме Христа Бога нашего, избавил нас от идолов, анафема». То же анафематствование, уже от ли-ца всего собора, повторено на IV заседании . Что, а точнее кто, имелся в виду, всем было понятно. Декларация собора, принятая на том же заседании, прямо говорит: «Не собор, не держава царская, не богомерзкие заговоры освободили Церковь от идольского заблуждения, как суесловил иудейский синедрион..., но Сам Господь Славы, воплотившийся Бог»79. Б определении Иерийского собора 754 г., оглашенном, вместе с опровержением, на шестом заседании приведены аккламации епископов в адрес императоров Константина V и Льва IV, среди которых и такая: «всякое идолопоклонство вы уничтожили». В Опровержении составленном, скорее всего, самим Тарасием , это высказывание комментируется так:
«Отвергнув похвалы, которые подобает и полагается возносить царям, они приписали им то, что относится к Христу Богу нашему. Следовало бы им вместо того сказать об их мужестве, о победах над врагами, о подчинении варваров,... о заботе о подданных, советах, торжествах, мирских устроениях, гражданских уложениях, восстановлении городов. Таковы достохвальные чествования царей, которые и всем подданным вну шают расположение» Самое откровенное высказывание по этому поводу, как ни странно, исходило от придворного, патрикия Петроны: «но они делали все это и с царской помощью» (Mansi, ХШ, 173 D).
Мне представляется, что здесь нужно видеть не ностальгические воспоминания о достижениях Льва III и Константина V 82, а косвенное утверждение того, что вероучитель-ная деятельность или руководство Церковью не входят в сферу компетенции императоров. Учитывая статус Вселенских соборов и их решений в Византии, это заявление имело практически конституционную силу. Еще одна иллюстрация той же мысли находится в другом месте Опровержения. По поводу постановления собора 754 г., что «осмелившийся изготовить икону, или поклониться таковой, или поставить в церкви, или в частном доме, или спрятать ее... да будет отвечать перед царским законом» , автор Опровержения за-мечает: «и вот и.-да этих-то слов ьного дцзного мостигло »се,енную — роликую свире 84 „
пость проявляти правители, и саммначальники, оужеепископы» . Ясн—, вто хотя крити-ко направлена главным образом против епископов-икепобкоцев, .но из их злодеянии со-стоит в привлечлнии государственного василио к решению церкооных разнозлосии.
Чрвзвычайно важным вкладем Собора в преодоление негативного хасления икон.борче-скои эпохи в сфере церковно-государственнвп взаимоотношении явилась серия принятых на нем канохивеских еостановлении. Поскольку хни отражают проблемы, с которыми византийскому духовенству приходилось .талкиватьсо ежедневно, тти каноны сают некоторое пред-ставлуние о том, насколько далеко зашло яаступление светских властей на прероеативы Церкви во оремя правления Исавриискои династии, сопровождавшееся прогресспрующей се-куляризвциеи и катастрофическим падендем дисциплины в рядах еамого клира. Из II кано-нов светские начальники фapxovTE?м упомянуты в четырех (3, р, 10 и с2), и в каком Из контекс-те? Они назначают епископов (3), препятствуют созыву поместных соборов (6), содержат ча TOUTWv ?ITCTV, тас хата TWV яоХецЬоу vxa?, тас Рар аріха? итгагстоЗагі?... xf)v той Ьщхбо» nepwtoiTjaiv, тас (ЗоиХа?, та троттаса, тас хоаціха? аиатааес, тас иоХіиха? хатаатааєі?, тас TOW rcoXecov Ьмуорвсбабц. абтаї afcrcouvsTOi ocaiXeoaiv ейфтцхаі, amv? xal TIOCV TO fotVpcoov rcpoaxaXouvTai щ euvoiav.
Мефодий
Бога, что ни в чем не поколеблет [ааХєиаосі) Церковь Божию в ее апостольских и богозаповеданных установлениях» 22. Вполне возможно, что на самом деле Лев Ш таких обязательств и не давал, а Феофан, чтобы добавить очередной эпизод к легенде о Германе (о которой говорилось в главе I), воспользовался той формулой, которая применялась на его глазах дважды — при восшествии на престол Михаила I в 811 и Льва V в 813 г. 23 - и, несомненно, была свежа в памяти. Наличие готовой формулы лишает силы основную посылку концеппии Д. Тернера, который полагает, что у Никифора было слишком мало времени, чтобы составить текст присяги, поскольку между провозглашением Льва и его вступлением в Константинополь прошло менее 24 часов 24.
Таким образом, очень похоже, что Лев V должен был поклясться не просто не отступать от правой веры, но и вообще не затрагивать церковные установления, и весьма маловероятно, чтобы такие обещания содержались уже в его первоначальном письме к патриарху.
Исходя из этих соображений, я прихожу к выводу, что Лев V все-таки принес требуемую от него присягу, но сделал это после коронации. Именно таков смысл сообщения Продолжателя Феофана, который говорит: «а тот [Лев - Д. А.] сразу его [свидетельство о правоверии — Д. А.] представить отказывался и откладывал до времени, когда окончательно будет провозглашен императором» ). Смысл этой отсрочки ввиду последующих иконоборческих потрясений оказался для современников и тем более потомков утрачен, но отдельные детали закрепились в памяти — у одних, что император в какой-то момент
Перевод Я. Н. Любарского [Продолжатель Феофана, с. 17). отказался давать присягу, у других - что он ее дал, а потом нарушил. Поскольку впоследствии каждый восстанавливал ход событий по своему разумению, возникли все эти несовместимые версии. Между тем, если изложенная гипотеза верна, логика действий императора совершенно понятна. Законность императорской власти не зависит от санкции со стороны Церкви как института, и потому обещание не покушаться на церковные догматы или каноны не может служить условием для венчания на царство уже провозглашенного императора — вот что, по-видимому, хотел дать понять Лев Никифору (который, естественно, придерживался противоположного мнения).
Итак, Лев Армянин начал свое царствование с решительного утверждения преимущества царства перед священством на очень хорошо понятном византийцам языке символов и церемоний. К иконоборчеству все это пока не имело никакого отношения. И здесь нужно задаться вопросом - а достаточно ли было тех в общем-то довольно субъективных мотивов, о которых шла речь выше, чтобы решиться на столь масштабный переворот в жизни империи, каковым должно было стать гонение на иконы? Стремление потрафить многочисленным поклонникам Льва III и Константина V имело политический смысл, однако симпатии этих кругов все-таки в первую очередь зависели от военных и вообще внешнеполитических успехов императора. Без существенных достижений на этом поприще ему не помогло бы никакое иконоборчество, а при удачном развитии событий идеологические вопросы все равно остались бы на втором плане. Именно поэтому представляется вероятным, что через возобновление ереси Лев, помимо прочего, хотел решительным образом изменить существовавший на тот момент расклад сил в империи не просто в свою пользу, но в пользу императорской власти как таковой. При этом нельзя упускать из виду, что некомпетентное и повлекшее тяжелые последствия вмешательство Феодора Студита в политику при Михаиле Рангаве не могло не вызвать в обществе негативную реакцию, благоприятствовавшую планам Льва V 26.
Даже такой сугубо церковный человек, как св. Феофан Исповедник, отзывается об этом вмешательстве с нескрываемым раздражением: Theophanis Chronographia, p. 498, 19 sq. Задача, которая в связи с этим вставала перед императором, оказалась исключительно сложной. Конечно, учитывая вышеописанные иконоборческие настроения в армии и среди некоторых других слоев населения, можно было одной монаршей волей запретить почитание икон и обрушить на несогласных всю мощь государственного репрессивного аппарата. Однако Лев, видимо, понимал, что это привело бы к образованию сильной оппозиции, которая впоследствии могла бы воспользоваться, к примеру, любой серьезной военной неудачей и создать немалые затруднения если не самому Льву, то его преемникам. Кроме того, прямое насилие и воспринималось бы обществом соответствующим образом, так что достигнутое таким способом доминирование государства над Церковью было бы лишено прочности и легитимности. Оптимальным выходом для Льва было поэтому создать видимость внутренних разногласий в Церкви, а затем выступить в роли посредника между конфликтующими сторонами и решить дело в пользу иконоборчества 27. В этом случае восстановление ереси сопровождалось бы падением престижа иерархии и возвышением императорского и в конечном счете привело бы к резкому смещению баланса между Церковью и императорской властью в сторону последней. Можно предположить, что Лев, помня о недавних жестоких столкновениях между патриаршей партией и студитами, рассчитывал на то, что какая-то часть православных обязательно ввяжется в дискуссию с иконоборцами и тем самым даст ему повод для вполне законного, по византийским понятиям, вмешательства.
Для того, чтобы инициировать дискуссию об иконах, императору требовались талантливые и образованные полемисты с солидной богословской подготовкой. По крайней мере одного такого человека ему посчастливилось найти сразу же. Это был Иоанн Илила (или Моро-харзаний), известный также как Иоанн Грамматик, игумен монастыря свв. Сергия и Вакха в Константинополе. На Пятидесятницу 814 года, 4 июня, Лев поставил его во главе комиссии, которая должна была отыскать в старых книгах свидетельства отцов Церкви против иконо-почитания28. Комиссия эта с самого начала работала в Большом императорском дворце, что кажется несколько странным, учитывая сларания Льва казаться объективным м незаинтере-сованным. Впоследствии прмвославные полемисты ввасю испояьзбвали это мбстоятельство, так что неизбежно возникает недоумение: неужели Лев сразу допустил такой грубый тактический промах? Ведь вольготную жизнь, которая служила столь большим стимулом по крайней мере для некоторых членов этой группы 30, можно было бы обеспечить и где-нибудь еще. Может быть, тут и был некоторый просчет, но вполне вероятно также и то, что дворец был единственным местом, где император мог не опасаться за безопасность своих сотрудников в тот период, когда он еще не признал официально что они выполняют монаршую волю. В таком случае перед нами еще одно свидетельство того с каким сильным и влиятельным противником ему пришлось столкнуться в лице патриарха Никифора.
Судя по некоторым сообщениям, первый пробный шар Лев запустил уже примерно через месяц после начала работы комиссии . Он представил Никифору некоторые выдержки из святых отцов, которые успели подобрать Иоанн со товарищи. Взглянув на них, патриарх ответил, что они относятся к языческим идолам, а вовсе не к христианским священным изображениям. Император сделал вид, что удовлетворен ответом, и Иоанну, который как раз в это время заболел даже пришлось принести покаяние
Иконоборчество: догматическое заблуждение или злоупотребление властбю?
Как мне представляется, анафематствование сочинений, направленных против Тара-сия и Никифора, было не предлогом и не дымовой завесой, а истинной целью патриарха8". Вопрос этот может показаться маловажным, как, впрочем, и проблема священнического сана игумена Иосифа Кафарского, вокруг которой будто бы вращалась вторая михи-анская схизма. На самом же деле Мефодий поступил точно так же, как и Никифор, — оба они при первой же возможности попытались ликвидировать ущерб, нанесенный престижу и авторитету патриаршето престола в лице их предшественников внутрицерковной оппозицией, т. е. «студийской партией». И в обоих случаях действительная инициатива исходила именно от патриархов а не от их противников. Из второго послания следует что, по утверждению студитов Мефодий сам разыскивал памфлеты Феодора и добыл их через своего агента. Патриарх отвечает на это, что упомянутый агент с самого начала был «двойным» и что cTVZtHTbi передавая через него эти сочинения хотели «запутать» ]\ДесЬодия (стк. 217-220) Т ТТе завттсттмости от того чья вєнзсия более соответствует истине вполне очевидно что сочинения порочащие патриархов не пропагандировались стпудитами и не распространялись сделан не стппонниками Навкратия и АоЬанасия
Сопоставление расстановки сил и развития событий в 808-811 и 844-847 годах приводит к весьма поучительным наблюдениям. Объективно Мефодий находился в существенно менее выгодном положении, нежели Никифор. Во-первых, последнего твердо поддерживала светская власть в лице императора Ннкифора I. Если кто-то из влиятельных лиц и был на стороне Феодора Студита, они этого никак не показывали. Мефодий же мог, по-видимому, рассчитывать в основном на императрицу, так как некоторые очень влиятельные вельможи прямо поддерживали его противников. На это есть намеки во втором послании студитским конфликтом87. В пользу этого мнения говорит как то, что расследованием занялся протомагистр Мануил, имевший тесные отношения со студийскими монахами, так и личности обвинителей - Митрофана, впоследствии митрополита Смирнского, и его матери. Митрофан известен как один из самых яростных противников Фотия, наследника и продолжателя Мефодиевой линии в византийской церкви. То, что делу был сразу дан ход на таком высоком уровне (вместе с Мануилом в нем принял участие Феоктист в то время фактический регент империи) свидетельствует о наличии недоброжелателей патриарха среди высшей знати. Во-вторых в оппозиции патриарху НикиоЬору находился только один архи-ерей, брат Феодора Студита Иосиф Фессалоницкии , тогда как против Мефодия выступили несколько епископов. И при всем том Мефодий действовал гораздо решительнее и в своих требованиях шел существенно дальше . Если Никифор хотел только, чтобы студиты молча проглотили восстановление игумена еосифа в сане и не прерывали общения с патриархом, то Мефодив уже прямо требовал аезоговорочно осудить поведение Феодора в михианской схизме, причем, похоже, без прямого повода со стороны студитов. Максимальное церковное наказание, вынесенное собором 809 г., заключалось в низложении Иосифа Фессалоницкого до простого иерея . Мефодий же применил не только полное низложение, но и анафему ко всем своим противникам.
Чем же можно объяснить такое различие? Ключ, по моему мнению, дает фраза из Жития Мефодия: «Однако возобладало решение и приговор патриарха, потому что его достоин ство (odjia — т. е. должность — Д. А.) ему это позволяло» 91. В сущности, различие между действиями Тарасия, Никифора и Мефодия в их столкновениях с оппонентами позволяет нам оценить не столько разницу в личных темпераментах или политической сноровке, сколько реальный рост институционального веса и влияния Константинопольского патриаршего престола с 784 по 847 г. как внутри церкви, так и в обществе в целом. Прекрасной иллюстрацией тому может служить теоретическая часть сочинений Мефодия против студитов.
Доминирующий экклезиологический мотив этих текстов - утверждение о том, что патриарх не есть первый среди епископов, но стоит на качественно иной, высшей ступени священства и в этом отношении равен апостолам. Вот несколько цитат:
«А что для священников епископы, то есть святители, для святителей же апостолы и преемники апостолов, то есть патриархи, определяют то, что им подобает но достоинству, со всей очевидностью покажут сочинения боговещанного Дионисия и предписание канонов. Ибо подобающее по достоинству определяют вьппестоящие чины для нижестоящих, вплоть до апостолов — а их преемники, то есть патриархи, тоже суть апостолы...» (Поел. 2,90-96). «...Скажем и епископам, которые обязаны подчиняться апостолам, то есть патриархам...» (Там же, 144-145).
«Ведь епископ есть и имя, и дело дюжинное, а апостолов и преемников их — редкое и весьма немногочисленное, начальственное и самовластное. Ибо как нами правит единое начало, и власть, и сила, так и Божество, а из Него произошло и Ему подвластно многое, так и после апостолов и их преемников есть священные должности и чины, многие числом и различные по свойствам, возводимые к немногим, то есть к апостолам и их преемникам» (Там же, 167-174).
Патриархи названы преемниками апостолов еще в одном месте (там же, 113-114) и еще дважды прямо приравнены к апостолам (там же, 161 и 181). В таком виде эта доктрина сформулирована здесь, насколько мне известно, на византийской почве впервые . Чтобы оценить путь, пройденный за полвека, достаточно вспомнить слова Тарасия, обращенные в свое время к непокорным клирикам: «У Константинополя есть епископ» 93. Мефодий уже не стесняется говорить: «У вас, епископов, есть апостол, и это я, патриарх». Интересно сравнить это с реакцией Феодора Студита на попытку собора 809 г. утвердить авторитет архиереев (всех, а не только патриарха) в канонических вопросах: «...если допустить это, то вотще Евангелие, напрасны каноны, и каждый во время своего архиерейства... пусть будет новый евангелист, другой апостол...»94. Можно себе представить, что сказал бы Феодор о теориях Мефодия. Однако теперь даже явный сторонник студитов пишет: «ir\q a iaq -соито гтитрглобатц;». Патриарх же идет еще дальше и отождествляет своих предшественников Тарасия и Никифора со всей Церковью: «ибо они были Церковь, те, кто собрал ее» 95. Годы, проведенные в Риме, явно не прошли даром.
Еще один важный момент, появляющийся во втором послании Мефодия, - это описание преемственности между православными патриархами в терминах кровного родства. Видимо, не случайно автор Жития Мефодия восклицает: «О почтивший как отцов патриархов и исповедников православных, и живых, и преставившихся и умерших...!»96 Патриарх говорит о сочинениях, порочащих
Агиография и история. Методологические замечания
Боспитывался же он у матери отца, и когда достиг отроческого возраста, то отец отдал его учиться обычной для детей грамоте - и ребенок, будучи любознателен и прилежен, за малое время все выучил - а затем Псалтири. И посвятив его Церкви, как Анна Самуила, он отправил его пока исполнять обязанности причетника . Тот же исполнял их во всяческой богобоязненности и с духовным разумением, так что все удивлялись его добродетельному поведению и нраву. Ибо кто когда-нибудь видел его проводящим время в детских играх, как у них заведено прыгать, скакать, бегать, кувыркаться, улюлюкать? Кто замечал, что он смотрит на плясунов или танцовщиц или вообще приближается к ним и слушает бессмысленные слова? Кто заставал его хотя бы за кратковременным посещением попоек, где просиживают часы за вином, на которых россказни3, беспорядки и болтовня? Но сидя дома и держа в руках попавшуюся книжку, он внимательно читал и возрастал, говоря по-евангельски, премудростью, и годами, и разумением (ср. Лк. 2:52), никогда при том не пропуская служб. Божественное же Писание он слушал, чувствуя его сердцем, то как Бог сказал Аврааму: Пойди из зежли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего (Быт. 12:1); то пророка Исайю: Выходите от среды их, и отлучитесь, и не касайтесь нечистого, и Я прииму вас (ср. Ис. 52:11); и снова глас Божий: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф. 10:37-38); и опять-таки: Если кто хочет идти за Мною, отвертисъ себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16,24); и вновь: Если кта приходит ко Мне и не отрешится от всего, что имеет, а притом и от самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником (Лк. 14:26 и 33).
Слыша эти и подобные слова, он сеял не их на дороге, то есть на поверхности разума, чтобы их топтали, и чтобы воздушные пернатые (то есть злые духи) подбирали и поедали их, и не на твердой почве окамененного (то есть нечувственного и сухого) сердца, что Буквально «храмового прислужника», vswxopo;. бы в пору зноя (то есть искушения) они иссохли, не имея корня, и не среди терний житейских забот, где бы они задохнулись и не созрели — но на благой и тучной земле своего сердца, где они и дали плод Богу, тридцатикратный, шестидесятикратный и стократный, первое через добродетельное поведение его в мире, второе через безупречное подвижническое провождение иноческой жизни, а третье через исповедничество за веру и многие гонения, о которых я расскажу позже. Но нужно вернуться к нашему предмету.
Услышав же божественные изречения, как мы уже сказали раньше, что делает он и что задумывает? Переселяется умом и претворяется наилучшим творением, от одной силы перейдя к другой. И предпочтя большее меньшему, он размышлял, как достойно послужить Божеству. И узнав от господствующего разума, что путем безбрачной жизни, в которой нет смуты , он мог бы очистить чувства и чисто общаться с Чистым, он поспешил порвать с миром и сродниться с Богом — и распрощавшись со всем, с отцом, друзьями, родными, ровесниками, сопричетниками, близкими, он излетел из родных мест и пришел к потоку, протекавшему к югу от того же города, к некоему старцу по имени Стефан, который там безмолвствовал, и стал его соратником и сподвижником, получая от него наставление в правилах иноческой жизни.
8. Когда же старец увидел его старание и усердие, он посоветовал ему отправиться в киновий, так как это полезно в особенности для молодых, стремящихся взойти на вершину добродетели, и доставляет им большее упражнение. Бнял великий доброму совету старца и, запасшись в дорогу его молитвами, пошел по пути, ведущему к морю, по которому вело его Провидение, намереваясь через него стяжать Себе народ освященный, ревнителей добрых дел. И прибыл он в эту Мидикийскую обитель, которая тогда была малонаселенной и управлялась основавшим ее преподобнейшим отцом нашим Никифором. И он молил пастыря принять его в обитель. Когда же проницательнейший пастырь увидел его и понял по виду и нраву, что тот придется ему кстати, он принял его с радостью и сопричислил своей пастве. И когда это случилось, блаженный принялся за делание Господних заповедей, и, почитая ни во что все здешние временные удовольствия непродолжитель 4 Перевод исходит из чтения ovxo в противовес предлагаемому издателем и текучей жизни, распял себя для мира, как и мир был распят для него. И жил он уже не ради себя, но ради Христа и предстоятеля, и всякое вещественное пристрастие окончательно умертвил невещественным пристрастием к горнему.
