Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Вопрос происхождения источников о Пифагоре и пифагорейцах 16- 28
Глава II. История возникновения и формирования пифагорейского учения 29- 46
Глава III. Античные сведения о Пифагоре - основоположнике наук 47- 60
Глава ІV. Роль пифагорейского,.учения в формировании и дифференциации наук 61- 84
Глава V. Пифагорейская астрономия - античные тексты и современные интерпретации 85-102
Глава VІ. Фрагменты о пифагорейской космогонии и учение о численных отношениях 103-150
Глава VII. Пифагорейские фрагменты о численных отношениях и иррациональность 151-I73
Заключение 174-183
Список использованной литературы 184-200
- История возникновения и формирования пифагорейского учения
- Роль пифагорейского,.учения в формировании и дифференциации наук
- Фрагменты о пифагорейской космогонии и учение о численных отношениях
- Пифагорейские фрагменты о численных отношениях и иррациональность
Введение к работе
В истории античного мышления можно обнаружить факты,которые обычно считаются более или менее установленными, однако при близком рассмотрении оказывается, что именно их труднее всего исследовать общепринятыми в критической литературе методами. С подобным феноменом мы имеем дело при исследовании процесса становления и формировании философской и научной мысли в Элладе УТ-ІУ вв. до н.э., именно в период, когда пифагорейское учение имело значительное влияние на этот процесс. Изучение истории пифагореизма, несомненно,.актуально постольку, поскольку об этом важнейшем феномене античной культуры до сих пор не создано определенного мнения. При исследовании цикла пифагорейских проблем, помимо сложностей, связанных с толкованием дошедших до нас фрагментарных сведений, приходится учитывать также и то, что почти все спорные вопросы упомянутого цикла связаны со сферой исследования наук,смежных с гуманитарными. К тому же, в грузинской, как и в русской, классической филологии вообще, пифагореизму, этому феномену античного теоретического мышления, и по сей день не было уделено должного внимания;информация о пифагореизме широкому кругу читателей обычно предлагается в виде гипотез, тенденциозно интерпретированных сведений античных авторов. Результатом же субъективного переосмысления спорного материала является тот факт, что до сих пор не разрешено множество вопросов,касающихся научно-теоретического ж философского мышления античности УІ-ІУ вв. до н.э., а гипотетические теории в широких кругах принимаются за заведомо установленные истины. Гипотезы являются естественным следствием исследования проблем, связанных с пифагорейскигл учением, специалисты разного профиля рассматривают их со столь разных позиций,что, нередко,
- 4 -- как бы парадоксально это ни выглядело,- даже и наиболее критическая исследовательская позиция оказывается равноценной некритической позиции. Следует также отметить, что даже и в специальных, посвященных пифагореизму монографических исследованиях редко предпринимаются попытки восстановления наиболее общей картины учения, как системы, составные элементы которой находились в непрерывном и непротиворечивом процессе эволюции, мало внимания уделяется восстановлению взаимосвязи любых составных элементов подобного учения.
Особо следует отметить тот факт, что значение общих, принципиальных основных положений пифагореизма должным образом были оценены классиками марксизма-ленинизма. Одобряя пифагорейский принцип о численных отношениях (заодно с космологическим аспектом учения), Энгельс считал его наиболее общей закономерностью вселенной. "Подобно тому, как число подчинено определенным законам, так подчинена им и вселенная; этим впервые высказывается мысль о закономерности вселенной" /2, с. 503/.
Элементы пифагорейского учения Ленин считал основами науки; и даже в наиболее туманном сведении о пифагорейской эсхатологии он четко выделял объединяющие вселенную идеи микро- и макрокосмоса /см. I, с. 255, срв. также с. 247-248/. Поскольку эта идея имеет прямое отношение к некоторым аспектагл пифагорейского учения, мы по ходу дела приведем их в исследовании подробнее /см. ниже гл. ІУ/, а что касается обзора специальной, посвященной пифагорейскому учению литературы, нам целесообразнее представляется уделить ему особое место во введении, при рассмотрении истории вопроса.
Цель и задачи работы. Идеологически и методологически оправданной мы считаем попытку восстановления единства и взаимосвязи.
- 5 -всех составляющих пифагорейское учение элементов. С этой точки зрения наиболее целесообразным нагл представляется поиск и выявление наиболее общих принципов, тех основных положений пифагореизма, которые определяли характерную особенность этого учения. Разумеется, при интерпретации и систематизации фрагментарных сведений о пифагорейском учении, в основном, следует ставить задачи комплексного характера, но необходимость требует, в первую очередь, использовать методы и результаты филологического анализа. Именно филологический подход к делу является исходным пунктом нашего исследования, основной нашей задачей. Нами предварительно были переведены на грузинский язык все античные сведения, имеющие (прямым или косвенным образом) отношение к Пифагору, пифагорейцам и пифагорейскому учению. По мере возможности, нами учтены также и варианты разночтений, неизбежных при переводе и трактовке сложных, двусмысленных античных текстов.
Методика работы основана на выработанной по принципам марксизма-ленинизма сравнительно-исторической позиции, которая предо- -ставляет возможность рассматривать элементы пифагорейского учения не изолированно, а в контексте его эпохи. Наиболее реальным нагл представляется критический пересмотр тех позиций, которых придерживаются отечественные и зарубежные исследователи при анализе и систематизации пифагорейских проблем, а также и проблем истории античного мышления.
Материалом для исследования послужили дошедшие до нас сведения античных авторов о пифагорейском учении. Помимо этого, нами были подобраны и некоторые отрывки из произведений эллинских ученых и мыслителей разных эпох. Все переводы сделаны нами с оригиналов, а для сопоставления разночтений текстов в настоящей работе использованы переводы на русский язык I и Ш части "Досократи-
ков" Маковельского /81; 82/; отрывки из переводов "Начал" Эвкли-да /10; II/. Оригиналы греческих и латинских текстов, а также и переводы пифагорейских фрагментов на немецком языке представлены в сборнике "Досократовских фрагментов" Дильса-Кранца /38/. В исследовании нами привлечены некоторые другие образцы переводов досократовских фрагментов на немецком языке /47/; переводы некоторых античных фрагментов и древнегреческих научных трактатов на английском языке /161; 40/. Помимо доступных нам переводов текстов нами по возможности максимально была использована соответствующая проблеме критическая литература как отечественных, так и зарубежных исследователей.
Новым в работе является: выявление и обоснование характерных для пифагореизма основных положений, принципов и предполагаемых пифагорейских методов исследования во всех более или менее достоверных пифагорейских сведениях.
В отечественной классической филологии впервые представлено всестороннее, монографическое исследование всех, более или менее достоверных данных о пифагорейском учении; представлены общие выводы, касающиеся различных аспектов, основных положений и тематики, характерной для пифагореизма в течение непрерывного периода его эволюции.
Пифагорейское учение впервые исследуется в сопоставлении с соответствующими данными античной и древневосточной традиции, не только в контексте философских достижений разных эпох, но и в контексте достижений теоретического мышления античной эпохи и ее окружающей среды.
Впервые предпринимается попытка сконцентрировать в одном фокусе все различные на первый взгляд варианты или элементы пифагорейского учения; тем самым обосновывается и восстановление единой пи-
фагорейской системы, объединяющей в себе любые ее составные части. Насколько нам известно, подобное комплексное изучение сведений о пифагореизме., не было должным образом представлено ни в отечественной, ни в зарубежной науке.
Позицию, обусловленную предпринятой нами попыткой восстановления логической связи элементов пифагорейского учения, также следовало бы считать новым в исследовании. Поскольку подобная точка зрения дает нам возможность выявить общую картину развития основных принципов, методов исследования и идей не только пифагорейского, но - как было уже отмечено - также и античного научно-теоретического мышления УІ-ІУ вв до н.э.
Теоретическая и практическая ценность работы не ограничивается лишь тем, что заинтересованные специалисты смогут почерпнуть я; из нее сведения о той или иной проблеме, касающейся пифагорейского учения. Основная заслуга данного исследования состоит в его комплексном характере. К результатам проведенного нами филологического исследования пифагорейских сведений по необходимости были привлечены информации, результаты исследований специалистов, смежных с классической филологией наук,какими являются, например, история античной геометрии, астрономии, теория музыки. Следовательно, работу о Пифагоре и пифагореизме можно использовать как при изучении античного философского и теоретического мышления, так и при изучении истории античной культуры.
История вопроса. Следствием естественной исторической закономерности является следующая, неоспоримая истина: древнейшим преданиям не раз приходилось подвергаться разнообразным интерпретациям, своеобразному переосмыслению давно превратившихся в легенды фактов и событий. Основоположников той или иной области науки, той или иной сферы духовной культуры древнейших времен античная
- 8 -традиция обычно представляла в виде богов, полубогов или героев. Античные предания сохранили иглена некоторых подобных легендарных личностей. Известны, например, имена Орфея фракийского, Амфиоиа Фиванского, Лина, Марсия и Олимпа из Малой Азии. Все эти имена связаны с историей музыкальных ладов и соответствующих инструментов. С историей греческого алфавита связаны имена легендарных царей - Кадма финикийского и Эллина-Паламеда из Навплия. Можно привести бесконечное множество подобных примеров - легенд, которые, вероятно, отражают реальные факты глубокой древности. В особое, привилегированное число смертных людей божественного происхождения античная традиция включила также и историческую личность -деятеля ок. УІ-У вв. до н.э. - Пифагора Самосского (по преданиям основоположника наук, особого, религиозно-этического учения и проповедника особого образа жизни). Легенды о Пифагоре начали создаваться еще в период его жизни. И мы нередко будем иметь возможность убедиться в том, что оценка личности Пифагора и его учения в общественном мнении античности отнюдь не отличалась однообразием. В связи с этим естественно может возникнуть вопрос: насколько реальными могут быть результаты исследования того, о чем и по сей день невозможно составить единого мнения; и следовательно, стоит ли посвящать пифагорейскому учению отдельное исследование? Для ответа на эти вопросы по сути дела необходимо произвести обзор разных традиционных мнений о пифагорейском учении. Общественное мнение ученых и мыслителей - от позднеантичной эпохи вплоть до наших дней (наподобие античной традиции) выделяло разные элементы пифагореизма, этого несколько необычного для любой традиции учения. Сегодня, когда каждая научная дисциплина развивается в основном по законам собственной логики, все труднее становится представить себе такую нерасторжимую, внутреннюю вза-
имосвязь между геометрией, теорией чисел, теорией музыки, астрономией, какая была характерна именно для пифагорейского учения. Видимо, поэтому в разное время разные ученые, философы и богословы проявляли интерес не ко всей системе пифагореизма, а к отдельным элементам, аспектам этого учения. Приведем несколько примеров.
К эсхатологическому моменту пифагорейского учения не оставались равнодушными наиболее активные деятели раннехристианского периода, ок. Ш-У вв. н.э. Это были Клавдиан Мамертин, т.н. "отцы церкви" - Клемент Александрийский, Ипполит Римский, Тертуллиан и другие подвижники христианства, труды которых и сохранили до наших дней некоторые, интереснейшие моменты пифагорейского эсхатологического учения. Особо следует отметить интерес, который проявляли к пифагорейскому астрономическому учению Коперник и Галилей, а затем и Кеплер. Красноречиво свидетельствуют об этом следующие факты: в произведении "О вращении небесных тел" Коперник особо выделял пифагорейскую систему, как стимул гелиоцентрической теории самого Коперника /128, с. 184/; вслед за ним общие пифагорейские принципы, как основные стимулы своих теорий,упоми- . нал Кеплер /171, с. 7/. Минуя упоминания менее интересных по сравнению с приведенными выше общественных мнений, обратимся к оценке его учеными нашего века. Один из наших современников, историк античной физики (посвятивший этому вопросу монографию) удостаивает пифагорейский метод научного исследования наивысшей оценки /170, с. 44/.Следовало бы особо отметить и чрезвычайный интерес с профессиональной точки зрения к наиболее значительным элементам пифагорейского учения (космология, астрономия, учение о числах и т.п.) в специальных разделах цикла очерков по истории философии (в частности, античной философии) Ленина и Энгельса
(см. об этом выше с. 4-5).
Заслуженный интерес к пифагорейскому учению проявляется, в первую очередь, в специальной исследовательской литературе, особенно 60-х - 70-х- годов нашего века. В основном в этот период создавались крупнейшие монографические исследования о Пифагоре и пифагореизме. Несмотря на это, сфера основных пифагорейских проблем не ограничена и по вей день. Задачу изучения пифагореизма со всей своей серьезностью исследователи поставили перед собой еще в XIX веке /см., например, 200, с. 35-50/. А в начале нашего века немецким ученым Дильсом были отобраны и изданы все, сравнительно достоверные фрагменты - сведения о мыслителях досокра-товского периода. Дело это было достойно продолжено учеником Дильса - Кранцем. Их издание "Досократовсішх фрагментов" /см. 38; 39/ и по сей день пользуется наибольшей популярностью, в зарубежных издательствах переиздание (с незначительными изменениями) этого сборника фрагментов повторялось неоднократно. Несмотря на многие проблемные вопросы, "Досократовские фрагменты" Дильса-Кранца и по сей день по заслугам считаются классическим сборником, лучшим по сравнению с более новыми, менее критичными сборниками /срв. позицию в монографиях: 68, с. 12; 160, с. 38/.
Проблемы пифагорейского учения во всем своем многообразии проявились в исследованиях о пифагореизме или о древней античной философии в основном на европейских языках /вм., например, 134; 160; 123; 125; 188/, вслед за критическим изданием текстов фрагментов; подобные исследования заложили более или менее прочную основу для серьезного рассмотрения пифагорейских проблем. В отечественной исследовательской школе дело перевода на русский язык досократовских фрагментов и их комментированного исследования с самого начала нашего века было поставлено на высокий уровень.
- II -
Сборник А.0.Маковельского "Досократики" /83; 94/ являлся переводом "Фрагментов досократиков" упомянутого выше сборника Дильса-Кранца. В "Досократиках" Маковельского переводам фрагментов о представителе той или иной философской школы предшеетвует краткая, но весьма значительная вступительная статья. Перевод на русский язык сведений о мыслителях досократовского периода представляет также и результаты серьезного, почти что энциклопедического исследования, но, поскольку пифагорейские фрагменты в сборник были включены, как один из образцов досократовского мышления, во вступительной статье Маковельского были освещены отнюдь не все основные проблемы пифагореизма. Серьезное исследование пифагорейского учения представлено в первой книге крупного исследования А.Ф.Лосева "История античной эстетики" /76, с. 263-315/; автор предлагает оригинальную трактовку пифагорейской эстетики. Разумеется, некоторые из соображений автора могут показаться специалистам спорными, однако принять их к сведению следовало бы каждому. Достойные внимания моменты, связанные с некоторыми элементами пифагорейского учения (при сопоставлении учений Демокрита и Пифагора) представлены также и в комментариях монографии "Демокрит" "С.Я.Лурье /80/. В отечественной науке пифагорейскому учению в основном уделено место в учебниках или монографиях по истории античной философии, изредка и по истории науки /см., например, 3; 51; 84; 85; 86; 87/, но в этих работах пифагореизм не является объектом специального исследования. Приблизительно та же ситуация обнаруживается и в исследованиях грузинских ученых. Пифагорейскому учению уделяется обычно внимание как одному из этапов в истории античной философии. В наиболее крупных исследованиях грузинских ученых философов (в качестве пршлеров можно назвать Ш том "Истории философии" М.Гогиберидзе /62, с. 101-III) или недавно
- 12 -изданную работу одного из классиков истории философии С.Даяелиа "Очерки по истории философии /64, с. 232-305/) ввиду их конкретной цели - исследование наследия всех виднейших представителей античного мышления, пифагорейское направление мысли представлено в крайне сжатом виде. То же самое можно сказать и о специальном исследовании С.Данелиа "Древние пифагорейцы" /63, с. 250-270/, поскольку в данном случае следует учесть тот факт, что проблемы пифагореизма отнюдь не исчерпываются одной лишь древней стадией учения, и что ориентация лишь на философские аспекты учения является несколько односторонней и незаслуженно остаются в тени остальные, связанные с проблемой пифагорейского учения аспекты.
Сравнительно большее внимание уделяется проблемам пифагореизма за рубежом. В специальных монографиях, посвященных изучению пифагореизма (например, монографии 136; 160; 162; 188), затрагивается множество проблем, однако не всегда ставится акцент на существенные. Ввиду того, что все заслуживающие внимания теории и гипотезы представлены в исследовании конкретных пифагорейских проблем, в данном случае достаточно было бы ограничиться кратким обзором наиболее общепринятых в научной литературе методов исследования интересующего нас вопроса.
В исследованиях, посвященных пифагореизму, нередко можно встретить совершенно взаимоисключающие друг друга теории. Причиной этого являются различные позиции, различные методологические принципы и тенденции при интерпретации фрагментарных данных об элементах пифагорейского учения. Обычно (или чаще всего) специалисты заранее выделяют лишь те проблемные вопросы, которые соответствуют намеченной исследователем позиции, в наиболее выгодном свете представляют их тенденции. Например, ввиду того, что пифа-
- ІЗ -корейское учение прошло длительный путь развития (в течение УІ-ІУ вв.до н.э.), а также ввиду некоторой стихийности дошедших до нас античных сведений о пифагореизме, часто строятся неправильные или необоснованные гипотезы. Классическим проявлением этого можно назвать позицию исследователей, по которой примитивные -часто лишь на первый взгляд-элементы пифагорейского учения считаются древними и, судя по этой же логике, сравнительно "разработанные" элементы учения должны соответствовать более развитой его стадии /срв. позиции, на которых построены исследования: 99; 107; 120; отчасти та же самая позиция намечается и в следующих исследованиях: 133; 160; 162 и др./. Позиция ученых часто зависит от того, какшл им представляется профессиональный облик, деятельность Пифагора; многое зависит от того, считают ли они Пифагора основоположником особого "образа жизни", популяризатором этическо-моральных заповедей, провозвестником особого эсхатологического учения /см., например, 99, с. 100-120; 130, с. 120-153/; считается ли Пифагор основателем замкнутой религиозной общины, или, наоборот, общины, принимающей активное участие в современной ей политической жизни /срв. 123, с. 7-21/ и т.п. В лучшем случае исследователям подобной ориентации пифагорейское учение представляется этапом в развитии античного философского глышления /срв. позиции, которой придерживаются монографии: 133; 134; 160; 162/. Итак, из приведенных выше примеров выясняется, что многое зависит от подхода ученого к осмыслению сферы деятельности Пифагора, от оценки которой зависит уже и позиция трактовки разных этапов пифагорейского учения. Следовательно, одним из основных критериев для разработки методологической точки зрения к изучению пифагорейских проблем является вопрос достоверности античных сведений о Пифагоре и его учении (вопрос, которому посвящена еле-
- 14 -дующая глава настоящего исследования). Чрезмерная осторожность так же, как и чрезмерная доверчивость в данном случае не вполне оправданны;логика наиболее скептически настроенных ученых, даже и при наличии веских аргументов, не дает нам полной гарантии совершенной реконструкции пифагорейского учения, т.к. при отборе соответствующей собственной позиции аргументов исследователи этой, пессимистической ориентации ничем не отличаются от тенденциозной аргументации оптимистов. Как видно, с заранее намеченной концепцией работать не вполне целесообразно.
Следует особо отметить позицию исследователей-историков античной науки /в исследовании они представлены в следующих монографиях: 128; 136; 137; 140; 151; 157; 158; 170; 171; 172; 187; 189; 191; 192/. Б этом направлении зарубежная школа уже выработала солидные традиции,и наиболее правильный, по нашему мнению, подход к делу замечается в монографиях по истории античной науки, но исследователи указанной ориентации обычно ставят себе целью общий обзор процесса формирования и развития античной научной мысли и пифагореизму в монографиях по истории античной науки отведено достойное место. Однако в исследованиях по истории античной науки не всегда на должном уровне разработаны связанные с пифагорейским учением конкретные вопросы.
Итак, в данном случае, когда позицию исследователю подсказывает прежде всего критерий достоверности пифагорейских сведений, наиболее целесообразным нам представляется пересмотр традиции анализа и систематизации пифагорейских источников. А поскольку ни одно из дошедших до нас сведений не содержит в себе достоверных деталей, мы ограничиваем наши позиции не столько анализом тематически и хронологически изолированных друг от друга фрагментов, сколько поисками взаимосвязи между различным содержанием
- 15 -фрагментарных сведений. Следовательно, мы менее всего доверяем теориям, созданным на основе интерпретаций отдельных пифагорейских сведений, трактовке отдельных пассажей, истошюваниям смысла отдельных терминов и на первый план выдвигаем поиски взаимосвязи между содержаниями пифагорейских сведений, в основном древнегреческого и латиноязычных парафразов. Таким образом, мы по возможности максимально ограничили себя от гипотез и к тому же вправе будем ожидать от исследования наиболее позитивных результатов.
История возникновения и формирования пифагорейского учения
Биографию Пифагора, историю возникнбвения и распространения его учения античная традиция представила в виде легенды, где факты тесно были связаны с вымыслом, и на сегодня уже нелегко отделить их друг от друга. Но возможно ли восстановить что-либо реальное из данных об истории пифагорейского учения, из биографических сведений о Пифагоре? В данном случае нам предстоит исследовать сведения о Пифагоре, сопоставляя их с исторической ситуацией, создавшейся в Элладе и на Востоке примерно в УІ-У вв. до н.э. поскольку античная традиция ставила личность Пифагора в центр наиболее известных исторических событий указанного выше периода.
На рубеже УІ-У вв. до н.э. происходили крупные события: колонисты, выходцы из эллинского и эллиноязычного мира, освоили значительную часть территорий Малой Азии, Понта, Южной Италии, Сицилии, Северной Африки /103, с. 159-165/. В то время соседние с эллинскими племенами народы Востока переодически вели войны за мировое господство. Следует отметить, что в период примерно до П половины У в. до н.э. эллины поддерживали гораздо более интенсивные контакты с восточными державами, чем тогда, когда среди эллинских народов особо возросло чувство национального самосознания и слово "варвар", имевшее раньше в греческой лексике нейтральное значение "чужестранец", приобрело отныне несколько пренебрежительный смысловой оттенок. Но в то время, когда на фоне исторических событий появилась фигура Пифагора, достоинством всех древних эллинских мыслителей античная традиция считала их связи с восточным миром, с восточной мудростью. Значительная часть античных преданий свидетельствовала о восточном происхождении всех эллинских мыслителей эпохи архаики, а в критической литературе период этот (УІ-У вв. до н.э.) условно был назван "периодом эллинизации варваров" /193, с. 214/. Судя по античным сведениям, биографии всех известных эллинских мыслителей древности, не исключая и Пифагора, были связаны с восточным миром. Именно поэтому наиболее общую картину о жизни и деятельности Пифагора нам следует восстановить на основе исследования современных Пифагору исторических событий; подобная картина истории возникновения и рас-пространеяия среди эллинов пифагорейского учения, как нам кажется, будет более достоверной, чем исследование биографических данных на основе сомнительных, иногда даже взашлоисключаюших деталей, почерпнутых из античных сведений. По сведениям античных авторов возможно лишь предугадать ( и то не всегда) причину создания и распространения той или иной легендарной версии. Например, версии о "варварском" происхождении Пифагора /см. 38, j-r. 14, 8/ сводятся к тому упомянутому выше общественному мнению античности, судя по которому, все биографии известных эллинов были связаны с Востоком. Подобная традиция, по-видимому, была обусловлена также и аналогиями пифагорейского учения с элементами восточной культовой мудрости. Но наиболее популярным эпитетом Пифагора был эпитет "Самосский", т.е. родиной его, по наиболее распространенным античным версиям, считался о. Самос, один из наиболее известных политических и культурных центров ионийского мира; даже и в наши дни некоторые из историков культуры придерживаются того мнения, что Пифагор был иониец по происхождению /см., например, 128, с. 183; 144, с. 206/, но это мнение не вполне удовлетворительно обосновано. Впрочем, предполагаемая родина Пифагора о.Самос действительно пользовался популярностью благодаря связям с восточным миром, активностью внутренней и внешней политики, а также и вкладом в собственно эллинскую культуру /срв. ЮЗ, с. 95-96; 106, с. 158; 128, с. 220; 171, с. 24/.
В УІ в. до н.э. о.Самос приобрел особую известность своими контактами с Египтом и сильнейшими в то время державами Ближнего Востока - Лидией и Персией, которая уже явно проявляла претензии на создание империи. Стремление Персии к мировому владычеству тяжким бременем ложилось на конкурирующие с ней страны - Лидию, Сирию, Вавилонско-Асоирийское царство. Нелегкой была и судьба ионийских эллинов, часто вынужденных играть роль сторонников или противников при соперничестве разных восточных держав /см. 103, с. 98-99; 106, с. 150/. В этой напряженной ситуации особенно осложнилась внутренняя политика о-ва Самос; серьезную претензию на власть на этом острове заявил местный узурпатор Поликрат, с которым, вместе с представителями власти сильнейшего конкурен-та Персии - Лидии и других малоазиатских держав, жестоко расправился сатрап персидского царя Кира-Гарпаг. Карательной экспедиции персов избежали лишь эллинские колонисты из Малой Азии -выходцы из Фокеи и о-ва Теос; они покинули родные места и за пределами Эллады основали новые поселения /см. об этом 103, с. 98 и ел./. Фокейцы обосновались в разных местах Южной Италии, там, где впоследствии возникло и распространилось пифагорейское учение. Косвенные сведения об этом событии содержатся в одном из пифагорейских фрагментов /38, jr. 14,6/, Вокруг событий, отражающих политический курс ионийцев и восточных держав (в особенности Персии) , античная традиция наилучшим образом могла группировать биографические данные о Пифагоре. Учитывая эти приведенные выше предположения, а также предполагаемую взаимосвязь учений Пифагора и древневосточных мудрецов, можно уже поподробнее рассмотреть античные сведения о Пифагоре, его жизни и деятельности. Рассмотрим, например, сведение из "Жизнеописания Пифагора" Порфирия / = 38, Jr. 14,8/, свидетельствующее о том, что с о-ва Самос Пифагор прибыл в Египет с целью приобщения к египетской мудрости. Это его путешествие совпало с захватническими войнами Персии, которые, судя по сведениям биографа, способствовали дальнейшему успеху Пифагора в освоении восточных учений. Дело в том, что будучи в числе пленников, захваченных персами в Египте, Пифагор, как сообщает биограф, попал в Вавилон и там приобщился к учениям местных жрецов /цит. фрагм./.
Роль пифагорейского,.учения в формировании и дифференциации наук
В исследованиях наших современников роль Пифагора как основоположника наук представлена двумя совершенно различными тенденциями. Одна из них абсолютно отрицает научные элементы в древнем пифагорейском учении и единственным новым словом пифагореизма считает лишь учение о перевоплощениях бессмертной души. Подобную логику развивают преимущественно историки философии. Гипотезы этих ученых основаны на том предположении, что в первой половине У в. до н.э. уровень научного мышления вряд ли мог быть высоким /см., например, 99, с. І05-ІІ2; III, с. 142-146/. Но в монографиях по истории античной науки, особенно в исследованиях последних лет, развивается абсолютно противоположная мысль. По мнению историков науки, в античной традиции о Пифагоре есть доля правды /см. 105, с. 11-64; 180, с. 85-102/. Мнение этих ученых наиболее естественно подводит наше рассуждение к поискам принципов, объединяющих различные элементы пифагорейского учения.
Первым из известных нагл историков античной науки - перипатетик Эвдем считал "музой пифагорейской школы" /38, jr. 45 В 20/, если не все теоретические науки, то геометрию наверняка. Со временем эллинская трациция признала пифагорейцами ученых середины У в. до н.э. - геометров и астрономов Энопида Хиосского, Гиппократа Хиосского, Теодора Киренского /38, f 29, ЗО, ЗІ/. Возможно, эти ученые и не были прямыми последователями пифагореизма, однако в сведениях о их научной деятельности выявляются элементы характерного для пифагорейского учения принципа численных отношений. Для того, чтобы составить более четкое представление об этих принципах, приведем в качестве примера выдержку из комментария к I книге "Начал" Эвклида. Автором этого комментария считался неоплатоник У в. н.э. Прокл, что само по себе весьма сомнительно /см., например, 40, с. 144-145/, но к интересующему нас вопросу это не имеет никакого отношения. Итак, комментарий псевдо-Прокла к I книге Эвклида (/ Prod. / in їмЛ . I) сообщает: "Многие говорят, что геометрия является открытием египтян. Начинали они с измерения площадей..." - далее следует сообщение об измерении площадей до и после разлива Нила, что, по мнению автора, лежит в основе египетской геометрии. "...Требование это...",- продолжает автор,-"лежало в основе геометрии, а также и других наук. Ведь... все движется от несовершенного к совершенному..., торговлей и деловыми связями финикийцы ускорили развитие познания, основанного на числах. Подобные (sc эмпиристические) причины способствовали также развитию египетской геометрии"... /греческий текст полностью см. 40, с. I44-I6I/. В данном случае можно обойти стороной суть приведенного выше рассуждения, а именно, что путь к высоким материям начинается с практического опыта. Обратим внимание на следующую логику античной традиции: основанные в Египте и Финикии науки считаются прикладными. Пифагор считается основоположником эллинской геометрии как науки /пит. фрагм.; срв. 180, с. 307-313/, а греческие геометры ІУ в. до н.э. по той же традиции являются систематизаторами науки. Один из этих геометров - Архит Тарентский был также одним из последних, наиболее достойных представителей пифагорейского учения.
Итак, в восточном мире античная традиция видит основы науки, Пифагора же считает, если не основоположником наук, то, по крайней мере, их популяризатором. Пифагорейцы последующего поколения считаются систематизаторами наук . В качестве доказательства правдоподобности этого заключения приведем пршлер: еще до деятельноети Пифагора (ок. 550 г. до н.э.) или, возможно, еще раньше /192, с. 42/ из Вавилона в Элладу была завезена разновидность солнечных часов, которые греки называли "гномоном" ("познавателем", от глагола viyU;&Ku ;/177, с. 70/); этот инструмент играл немаловажную роль в пифагорейских научных изысканиях так же, как и в области эмпиристического ремесла в Элладе /см. 137, с. 78; 68, с. 138; 171, с. 59 и др./. Для эллинского плотника "гномон", в первую очередь, был инструментом - "угольником". Но что могло быть общим между привезенными из Вавилона солнечными часами и инструментом эллинского ремесленника? Дело в том, что по солнечным часам, точнее - по тени, отбрасываемой основной составной частью часов - вертикальной осью, эллины узнавали время, а вертикальная ось и отбрасываемая ею тень создавали прямой угол /40, с. 78; 120, с. 249; 192, с. 42 и ел./. Итак, гномон давал эллинам возможность познать прежде всего разновидность прямого угла. Такшл образом, инструмент, связанный с астрономической практикой, имеет точку соприкосновения с геометрией. К тому же, смысловые варианты греческого слова "гномон" обозначают, помимо "позяавателя", также "вертикаль", "ответную линию"- архаический вариант для значения "перпендикуляр" /см. 38, jr. ЗІ, 3/). Итак, в данном случае нетрудно заметить во всех представленных вариантах взаимосвязь значений одного и того же слова "гномон".
Фрагменты о пифагорейской космогонии и учение о численных отношениях
Пифагорейская космогония представляла один из частных случаев соотношения единого и множества, определенного и неопределенного, а учение о числах выражало сущность акта творения вселенной. Космогония, в свою очередь, выражала сущность теории чисел. С этой точки зрения логически обоснованным представляется нагл то сведение Аристотеля, где, по мнению одного из исследователей, "полностью или частично смешаны пифагорейская космогония и теория чисел" /III, с. 30/. Факт смешения сам по себе свидетельствует в пользу того, что в пифагорейском учении любое проявление физического міра вещей выявляется законом численных отношений:"... все есть число"... и ... космос... был сотворен из первого числа единое ("единица" - то W )" /38,-fr 45 В 29/. Но было ли сотворено "первое число единое"? Однозначный ответ на этот, поставленный Аристотелем вопрос дать невозможно. Тем не менее, один из предполагаемых вариантов ответа предлагает нам сам Аристотель; рассматривая проблему пифагорейской космогонии, он заявляет, что "число фрагм. Но что значит "сотворено" или "составлено единое"? Судя по цитированному выше сведению, можно себе представить, что по учению пифагорейцев в физическом аспекте умножается (т.е. делится, см. ниже) любое проявление числа "единого" (единицы) , а множество, созданное умножением этого числа, составляло разнообразие существующих в мире вещей, тех же чисел. Вместе с тем все сущее проявляло взаимосвязь друг с другом посредством закономерностей численных отношений. Именно этим и объединялось то самое множество существующих в мире вещей, о котором мы упоминали выше.
Единство множества соответствовало понятиям, засвидетельствованным в пифагорейских парафразах словом к("порядок Вселенной" или упорядоченная Вселенная") /39, с. 329-333; 148, с. 31-35 и т.д./; а излюбленные доксографами понятия to oiov.-ro tuv; смысл которых - "все вместе" (в одной системе);так же, как и Ко мо noiv... /139, с. 424-425; 470-472/? являются некоторым образом синонимами. Итак, пифагорейские космогонические фрагменты /38, -- 45 В 28, 29, 30/ в виде бесконечного множества представляют умножение числа "единое" /38, г. 45 В 30/ или деление того понятия, точный эквивалент которого не нашелся в лексике автора фрагмента - Аристотеля /38, -fr. 45 В 28/. "Ясно, что они ( st- пифаго-рейцы) деление до бесконечности ( n otniL ov vo v,..) признают, исходя не из чисел, а из величин..." - к этому заключению приходит коментатор Аристотеля - Симпликий при толковании упомянутого выше пассажа /38, fr. 45 В 28/. И автору сведения, и его комментатору трудно представить себе принцип умножения и деления, приемлемый лишь для сторонников единства математического и физического аспектов. Но дело в том, что тогда, когда перипатетики записывали сведения о пифагорейской космогонии, общепринятой была теория чисел, признающая числа абстрагированными от физического мира вещей. Свое название имели числа, соответствующие исчис-ляемым вещам (например, конкретные числа: I - г\ь , pi и. , v , 4 tTCot ...), свое название - числа-абстракции (например, "единица" - "монада" мо ; четверка "тетрада" nu s и т.д.). Здесь достаточно лишь упомянуть, не вдаваясь в детали, о сущности теории, дифференцирующей конкретные и абстрактные числа,и для сопоставления привести следующее сведение: непифагореец Теон Смирнийский (П в. н.э.) утверждает, что Филолай и Архит без разбора называли "единое монадой и монаду единым" /38, ]V\ 32 А 10/.
Сведение Теона выявляет сущность пифагорейского учения о числах: для пифагорейца среднего поколения - Филолая и младшего поколения - Архита не был дифференцирован смысл конкретного "единого"-го iv и его абстрактного эквивалента - ч ovo . А в пифагорейских космогонических парафразах теоретическое значение имело именно "единое", а не "монада" (вернее, оба они в данном случае имели один и тот же смысл). С этой же точки зрения рассмотрим сведение Аристотеля о том, что, по мнению пифагорейцев, "число (произведено из) единого" ( о $\ did o\ 1\с Юи bvos . 38, jf. 45 В 4/. При рассмотрении подобных сведений следует учесть и общепринятую античную традицию, по которой "единица" (т.е. число "единое") считалась неделимой. Для ясности приведем еще раз тот фрагмент Симшшкия, с которого начали настоящую главу исследования: "... по-видимому... деление до бесконечности пифагорейцы представляли не в виде чисел, а в виде величин..." /38, jr. 45 В 28/. Сопоставим с этим сведением позднеантичную теорию чисел; хотя бы для того, чтобы уяснить, насколько трудно авторам сведений о пифагорейском учении выразить понятия, соответствующие пифагорейским числам. Каждый раз приходится обращать особое внимание на тексты фрагментов о пифагорейском космогоническом учении и в любом конкретном случае уточнять смысл парафразов.
В пифагорейских космогонических парафразах вместе с числами всегда фигурирует столь же двусмысленное и трудно переводимое по-нятие "с ыиироу - "неограниченное" или "бесконечное". В данном случае мы приводим два смысловых эквивалента этого слова, поскольку, как известно, пифагорейские космогонические парафразы, кроме аспекта математического, подразумевали в себе также и аспект физический /срв. 38, fr. 45 В 5; срв. также 171, с. 64; 170, с.
Пифагорейские фрагменты о численных отношениях и иррациональность
Следует учесть также и функции "неограниченного" ( nn- ov ) в его различных проявлениях, таких, как множество и несоизмеримость, т.е. иррациональность. В пифагорейских парафразах даже наиболее близкий (на первый взгляд) к монизму вариант - "четно-нечетное число единое" подразумевает в себе неограниченный элемент (четное), поскольку, как мы убедимся ниже, четное является одним из проявлений неограниченности. Впрочем, следует обратить внимание на тот, несколько парадоксальный на первый взгляд, факт, что комментатор Аристотеля Симпликий все физические эквиваленты неопределенного - время, дыхание, пустоту (го KZVOY ) представил за пределами космического единства /см. 38, fr 45 В 29/. Можно ли это считать нарушением пифагорейского принципа, т.е. ограничения посредством численных отношений? Для обоснования отрицательного ответа на поставленный нами вопрос уточним функции пифагорейского "неограниченного" или "бесконечного", а для краткости в дальнейшем будем употреблять греческую форму этого многозначного слова -"апейрон".
Выявление истинного смысла, сущности "алейрона" в пифагорейской системе нам кажется гораздо более важным, чем бесконечные и безрезультатные попытки выяснения того, когда и у какого мыслителя впервые встречается этот термин в техническом смысле. Безрезультатными эти попытки нам представляются из-за того, что по дошедшим до нас парафразам невозможно категорически судить, употреблял ли слово "алейрон" в качестве технического термина тот или иной античный мыслитель, о котором могла идти речь в том или ином фрагментарном сведении. К тому же в пифагорейских парафразах смысл слова "алейрон",(как и многих других слов), зависит от контекстов, и чаще всего "алейрону" придавались смысловые оттенки "неограниченного" или "бесконечного", которые обычно труднее втзе-го уловить. Авторы сведений о пифагорейской космогонии могли представить словом "алейрон" любое соответствие неограниченного множества. В учении о числе это могло быть любой разновидностью неопределенного числа, например, четного /38, {г. 45 В 29/; в физическом аспекте "алейрону" могли соответствовать - "пустота", "время", "воздух" или "дыхание" ( sic. "дух" - nvto ) и даже разновидность числа - четное, которое среди остальных чисел по природе своей считалось наиболее близким к неограниченности. Но прежде всего уточним, на каком основании признается идентификация "алейрона" с "воздухом", "пустотой" и т.п. Сведение, в котором упоминаются все эти разновидности пифагорейского "алейрона", среди дошедших до нас других подобных сведений не имеет вариантов, тогда как автор упомянутого выше уникального космогонического сведения Аристотель обычно упоминает известные ему варианты. Следовательно, по мнению пифагорейцев, "алейрону" могли соответствовать такие фик. зические понятия, как "воздух" и "пустота" и "дыхание" ("дух" -yiviuju ). Каждое из них в отдельности можно логически подвести под смысл "неопределенного".
Для того, чтобы представить себе всю серьезность данной проблемы, мы будем вынуждены осложнить и без того запутанный вопрос, касающийся физических эквивалентов пифагорейского "неограниченного" , некоторыми образами интерпретации современных нам исследователей. Но сколь парадоксальным ни казалось бы это мнение, мы не имеем иного выхода.
Идентичность пифагорейского "алейрона" и воздуха подсказала историкам философии идею параллели с Анаксименом (71 в. н.э.) /160, с. 74; 107, с. 34/. Но мы считаем ошибочным строить на подобных гипотетичесішх предположениях позитивные выводы. Достаточно лишь отметить различие принципов и объектов исследований пифа-горейцев и Анаксимена, для которого "началом" (« Л ) всего сущего являлся воздух - физическое проявление мирового первоначала. Для пифагорейцев же физический эквивалент "алейрона", как свидетельствует Аристотель, мог быть и воздух, и время, и дыхание ( nv O ) /38, Y - 45 В 30/. Историками философии была выдвинута гипотеза и на этот случай, а іменно: существует мнение, что уже в период Аристотеля "воздух" пифагорейцев соответствовал "дыханию" ( tww(w ) t а "пустота" (txvov ) могла существовать вне мироздания /ИЗ, с. 46/. Но приведенная выше интерпретация относится к тому космогоническому фрагменту, где все эквиваленты "алейрона" представлены то вне, то внутри космоса,/38, jr. 45 В 29/. По-видимому, Аристотель сам пытается проникнуть в смысл приведенного им же сведения о "дыхании", "времени", "пустоте" и изложение его склоняется к двусмысленностям /срв. указ. фрагм./. Во всяком случае, судя по содержанию фрагментов, механизм космического "дыхания" (или "духа", nvbu A ) должен быть связан с определенным числом "единое", которое вне мироздания "как бы втягивает в себя" ("вдыхает" - sic w5 ivctnviov-cL ) "алейрон, время и пустоту" /указ, фрагм./. Некоторые исследователи справедливо считают, что все эти пифагорейские компоненты физического мира подразумевались и вне и внутри мироздания /срв. 134, с. 48/. Приблизительно так и можно себе представить тот пассаж пифагорейской космогонии, в котором даются сведения о физических компонентах "неограниченного", о космическом числе "единое" и о их взаимосвязи /38, fr„ 45 В 29/. "Дыхание" в контексте данного фрагмента олицетворяло творения физического мира, "путь становления реальности" Л 71, с. 62/, т.е. произведение множества из единого. Подобное толкование наиболее естественно представляет в пифагорейских фрагментах "алейрон" как один из эквивалентов и "дыхания", и "пустоты" в одно и то же время.
Дыхание, этот важнейший этап космической эволюции был представлен и в мифологии Востока (напр., Финикия, Угарит) /177, с.54/. Насколько можно судить по дошедшим до нас сведениям, аналогичного мнения придерживались и последователи ионийской натурфилософии /133, с. 200/, и пифагорейцы, по-видимому, разрабатывали в .сущности не вполне оригинальное учение о космическом двхании. Однако космогоническое учение пифагорейцев характеризовал специфический и явно оригинальный момент - вероятнее всего", оригинальность их учения выражалась не в положении о механизме космического дыхания /срв. гипотезу 108, с. 38/, а в его трактовке: моменты отношений неопределенного и определенного, чередований ограниченного и неограниченного, единого и множества,вне и внутри космоса были представлены разновидностями соотношения чисел, составляющих и выявляющих все сущее, все вещи и явления физической действительности.
