Содержание к диссертации
Введение
I . Распространенность и значения творительного падежа в старославянских и древнерусских письменных памятниках 16
2. Некоторые особенности творительного падежа в языке древнейших письменных памятников 29
3. Творительный орудия и переходность глагола 69
4. Творительный орудия и синонимичные средства языка ...
5. Значение деятеля при пассиве и творительный деятеля .152
6.Творительный социативный и творительный орудия 194
7. Некоторые выводы из материала славянских языков 228
8.Агенс и творительный падеж в балтийских языках 245
9. Значение деятеля при страдательном залоге и орудия в древних германских языках 282
10.Выводы 372
Список основной использованной литературы 388
- Распространенность и значения творительного падежа в старославянских и древнерусских письменных памятниках
- Некоторые особенности творительного падежа в языке древнейших письменных памятников
- Творительный орудия и переходность глагола
- Творительный орудия и синонимичные средства языка
Введение к работе
Предметом настоящего исследования являются семантико-синтак-сические категории /значения/ агенса при страдательном залоге и орудия действия в языках номинативного строя.Исследование выполнено на материале славянских, балтийских, германских, отчасти и других родственных языков, для которых трехчленный пассив, как показано ниже, не является свойством, "искони" им присущим.в связи с последним обстоятельством, в отличие от некоторых других работ по общим проблемам языкознания, одним из принципиальных положений этой работы является исследование указанных категорий не только в языке письменности, но также и в живом народном языке, диалектах, фольклоре.Далее, поскольку значение агенса при страдательном залоге не является типичным для индоевропейских языков и приобрело известное распространение в части современных литературных языков, особое внимание обращено на условия и причины, которые способствовали образованию категорий деятеля и орудия.В работе последовательно осуществляется такое методологическое направление исследования, в котором изучение динамики и причинного аспекта рассматриваемых явлений оказывается господствующим над классификационно-описательной стороной вопроса.Можно полагать, что такой подход к изучению общеязыковедческих проблем будет способствовать переходу от того состояния, при котором, по мнению части языковедов, как отмечал И.И.Мещанинов, "общее языкознание витает над конкретными языками и ничего реально полезного им не дает", к иному состоянию, при котором достижения общего языкознания станут не только обобщением данных конкретных языков, но смо- гут также оказывать полезное влияние на изучение последних.
В диссертации последовательно осуществляется принцип необходимости тщательного анализа фактического материала, что должно во всех случаях предшествовать обобщениям и теоретическим выводам и построениям.В этом следует полностью присоединиться к И.А.Бодуэ-ну-де-КуртенэІ осуждавшему тех, которые "придумывают известные начала, известные априористические принципы, как в общем, так ив частностях, и под эти принципы подгоняют факты, поступая с ними крайне бесцеремонно".В настоящей работе, с целью выявления общих для языков номинативного строя закономерностей были последовательно изучены данные славянских, балтийских и германских языков, что послужило основанием для общеязыковедческих обобщений применительно к индоевропейским языкам, их понятиям, категориям, терминологии и др.В этом отношении показательно высказывание И.И.Мещанинова: "Номинативный строй предложения, в котором вместо субъекта действия и субъекта состояния выступает грамматический субъект /подлежащее/, характерен для целого ряда языков и в первую очередь для индоевропейских, на материалах которых и создана языковедческою наукою соответствующая терминология".Несмотря на то, что в последнее время появилось довольно много работ, в той или иной степени касающихся проблем общего языкознания, фактический материал и его интерпретация в этих работах остаются, так сказать, индоевропейскими.Не составляет исключения и наша работа, с тем, однако, различием, что в ней исследуемые явления конкретных языков, равно как и общие для их строя, рассматриваются с изложенных А.А.Потебней позиций, исходящих из исторической изменяемости синтаксического строя языка, состава и определения предложения, так как с изменением "грамматических категорий неизбежно изменяется и то целое, в котором они возникают и изменяются, именно предложение". /В связи с этим нельзя не привести следующего высказывания Ф.де-Соссюра, весьма редко упоминающегося в работах его последователей: "...если кто-нибудь станет предполагать наличие в языке каких-либо постоянных признаков, не подвергающихся изменению ни во времени, ни в пространстве, он наткнется на преграду, связанную с основными принципами эволюционной лингвистики.Неизменяющих -ся признаков вообще не существует"/./193, с.204/.
Значения агенса и орудия обычно ассоциируются с творительным падежом /далее - ТП/, своеобразие которого, например, в славянских языках давно привлекает внимание исследователей./Говорят даже о "тревоге" - В.В.Виноградов, которую ТП вызывает у "современных грамматистов"/.В кругу родственных языков не меньший интерес вызывает так наз. герм.ТП, значения которого рассматриваются либо с позиций традиционного классического индоевропейского языкознания /напр., известная работа И.М.Тронского/,/203/ либо в свете более современных данных, позволяющих предполагать, что общеиндоевропейский располагал исходной малопадежной системой, которую унаследовали производные языки./195? т.Ш/. Не останавливаясь на анализе сильных и слабых сторон этих гипотез /но склоняясь более ко второй из них/, отметим их общее свойство, справедливое и для других работ по проблемам общего языкознания и конкретных языков. При весьма детальном изучении падежей в планах парадигматики и синтагматики, т.е. фоно-морфологического и структурно-синтаксического аспектов, семантико-синтаксическая сторона, "смысл" существования формы падежа для выражения тех или иных значений в процессе развития языка либо вовсе выпадает из поля зрения авторов, либо исследуется явно недостаточно.Между тем кажется, что "мысленное содержание" /А.А.Потебня/ формы падежа, которое, как покажем далее, оказывается далеко не одинаковым как в языке различных исторических периодов, так и в различных родственных язы - б ках "в плане синхронии", представляется не менее существенным, чем внешний вид этой формы или структурные признаки ее сочетаемости с другими, что, в частности для ТП, нередко не является определяющим обстоятельством.Относительная упорядоченность значений и употреблений известных форм падежей, отличающая /с позиций современника/ развитые литературные языки, часто принимается за якобы присущее им свойство в течение всей их истории.При таком подходе оказывается, что, при изучении общих и частных значений и функций падежей, определение причин качественных и количественных расхождений в употреблении, скажем, ТП в старославянском, древнерусском и современном литературном языке или в способах выражения значения орудия в древнегреческом, германских или балтийских языках и т.д. представляет значительные трудности, особенно ощутимые в общетеоретическом плане,Причины этого подхода обусловлены как неразработанностью многих проблем синтаксиса и методики их исследования, так и некоторыми методологическими положениями.Для общего языкознания индоевропейских языков последние характеризуются и объясняются тем, что основой науки и ее предметом были /и нередко остаются/ сведения, полученные из классических языков с длительной и весьма развитой письменной традицией.В сочетании с идеалистическими философскими концепциями это привело к тому, что известное явление, обнаруженное в санскрите или в древнегреческом, предполагалось и в других родственных языках.Отсутствие его объяснялось исчезновением в ходе историй языка, а уровень развития данного языка и взаимные связи между этим явлением и другими, его определяющими, как, например, значение агенса и уровень развития "страдательности сказуемого" /А.А.Потебня/, обычно не принимались во внимание.Восполнение этого пробела в диссертации является одним из свидетельств актуальности темы исследования.
Новизна настоящей работы состоит, во-первых, в том, что изучаемые явления анализируются в их взаимной связи и обусловленности, во взаимодействии с другими явлениями в конкретных исторических условиях, в чем реально проявляется специфика языка, включая и системность его строя.Во-вторых, анализ "внешне-" и "внутрилин-гвистических" факторов позволяет исследовать причинную сторону рассматриваемых явлений, исходя, прежде всего, из семантико-син таксических /а не из структурно-синтаксических/ позиций, продолжающих научные традиции работ А.А.Потебни.Такой подход позволил по-новому объяснить различие в становлении значений орудия и деятеля в языке переводных и непереводных памятников, особенности и сущность иноязычного влияния в области синтаксиса, своеобразие употребления падежных форм в древнем языке, предложить новое объяснение таких употреблений в балтийских и древних германских языках, исходя из их реальной грамматической системы, а также - ряд других решений, подробнее изложенных в главе "Выводы".
К рассматриваемым в работе явлениям относятся значения орудия действия и деятеля при страдательном залоге и способы выражения этих значений, что составляет значительную часть области функционирования в древних языках творительного, дательного, родительного, отчасти - и местного, падежей.Проблема становления упомянутых значений в славянских и родственных языках не нашла еще, как известно, должного освещения в работах по общему языкознанию и истории конкретных языков, чем объясняется актуальность настоящего исследования, отчасти выполненного под влиянием работ, посвященных изучению страдательного залога в древних языках./156 и др./.
В противоположность тому направлению в изучении системы языка, которое имеет целью "анализировать и привести в систему значения, существующие /якобы - Ю.К./ во все времена в уме пользующихся языком, и изучать чистые значения безотносительно к форме и развитию",/34б, с.242/и с которым никак нельзя согласиться, настоящее исследование исходит из принципиально иных методологических предпосылок.Язык, по нашему глубокому убеждению, стоит гораздо ближе к тем явлениям, которые составляют предмет гуманитарных и общественных наук.Поэтому относящееся к последним известное высказывание К.Маркса и Ф.Энгельса: "Мы знаем только одну науку, науку истории",/51, с.1б/в большой степени определяет философскую, идеологическую основу научного изучения языка, на всех "уровнях", не ограничивая арсенала методических приемов исследования. Самостоятельность языкознания как науки и сохранение ее в этом качестве от перехода в разряд прикладных наук зависит от умения и желания исследователей исходить из "основного взгляда на язык как на изменчивый орган мысли"/I71 т.і-ll, с.83/ и исключительно важного, особенно в наше время, призыва В.И.Ленина: "Не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило,и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь"./55» с.436/.Не менее важным для научного подхода к изучению явлений языка является то принципиальное идеологическое начало, что "весь дух марксизма, вся его система требует, чтобы каждое положение рассматривать лишь /СС/ исторически; /А/тмь в связи с другими;/" 4/ лишь в связи с конкретным опытом истории". /56, с.329/.Взаимная связь и обусловленность между явлениями языка при их возникновении и функционировании есть отражение диалектики его системы, проявляющейся как синхронически, так и диахронически, в сложном переплетении тенденций, причин и возможностей изменений его строя, на который оказывает влияние конкретный, а не предполагаемый или "универсальный" опыт истории.Вполне понятно, что предмет и задачи различных исследований не всегда позволяют в одинаковой степени удовлетворить всем поставленным выше условиям, но посильное и рациональное выполнение их представляется обязательным для научного языковедческого исследования.
Наша работа ставит перед собою задачу исследовать ряд вопросов, связанных с местом значений агенса и орудия в языках номинативного строя, причинами образования этих значений в конкретных языках на различных этапах их развития и общими закономерностями в становлении рассматриваемых явлений. Методология исследования основывается, в пределах возможностей и способностей автора, на изложенных выше принципах. Методика работы предполагает рассмотрение известных форм с тем, чтобы выяснить возможность и необходимость выражения с их помощью упомянутых значений, исходя из состояния системы и уровня ее развития в древних языках, но не из современного "европейского" синтаксиса. Изучение причин возникновения исследуемых явлений заставляет обратиться к некоторым вопросам "внутренней" и "внешней" истории ряда индоевропейских языков, причем разделение истории языка на две указанных выше категории представляется во многом противоестественным. Полностью принимая мнение А.А.Потебни о том, что "история языка, взятого на значительном протяжении времени, должна давать ряд определений предложения",/171? с.83/ находим подтверждение этого положения в исследуемых явлениях древних и современных, разговорных и литературных языков .Для общеязыковедческих обобщений весьма важно, что "с позиций современных языковых норм многие нормы старого языка представляются недифференцированными, хотя для своего времени и своей эпохи они не казались таковыми",/7б, с.225/к чему следует добавить: "и для соответствующего уровня развития языка".Сказан - 10 ное особенно справедливо "в плане содержания", как будет неоднократно показано ниже.Для исследования, учитывающего фактор развития языка, существенно, что изменение изучаемого явления наблюдается, по меньшей мере, в двух состояниях, по поводу чего справедливо заметил Л.В.Щерба, что здесь "ясны лишь крайние случаи. Промежуточные же в самом первоисточнике - в сознании говорящих -оказываются колеблющимися, неопределенными.Однако это неясное и колеблющееся и должно больше всего привлекать внимание лингвиста, т.к. здесь...мы присутствуем при эволюции языка"./347 с.1/в ряде случаев более или менее ясным бывает конечное состояние /для данного языка/, в то время как промежуточное состояние может быть представлено лишь частично /к тому же в другом языке/, а исходное состояние реально не представлено вовсе /но может напоминать в другом языке ранее упомянутое состояние для данного языка/.В связи с этим обстоятельством в настоящем исследовании отчасти используется метод определения направления тенденций, действующих в группе языков, что позволяет более достоверно представить обобщенные явления в виде, соответствующем всем исследуемым языкам.
Изложенные выше принципы и цели исследования и особенности фактического материала предполагают использование и изучение так наз. "вне/шне/лингвистических" факторов, что понимается как неотъемлемое условие работы в области развития языка вообще и синтаксиса в частности.Мнение, высказанное А.И.Горшковым о "совершенно естественной, органической связи"/99» с.4/истории русского литературного языка с историей развития общества столь же справедливо для других языков.Что касается фактического материала языков, исследуемых в работе, то упомянутые факторы имеют к нему самое непосредственное отношение, поскольку появление письменности на этих языках связано с известными историческими событиями в об - II ласти общественной идеологии и культуры.
Первоначальной целью нашего исследования было изучение категории агенса в древних германских языках в связи с давно существующей проблемой герм.ТП.Однако уже в начале работы оказалось, что выполненные ранее исследования других авторов и фактический материал германских языков недостаточны для получения необходимых сведений в интересующей нас области.Данные древнейших непереводных памятников не подтверждали ряда положений индоевропейского и германского языкознания о таких фундаментальных явлениях как место трехчленного страдательного оборота, форма и значения ТП, инструментальное и социативное значения ТП и ДП /дательного/, место ДП и др.Для того, чтобы располагать сведениями о возможно более полном объеме семантико-синтаксических значений ТП, пришлось обратиться к языкам, в которых ТП представлен шире и разнообразнее - к славянским и, позже, к балтийским.Использование материала славянских языков вызвано объективными причинами - развитым ТП и многообразием его значений и субъективными - более или менее удовлетворительным знакомством с их особенностями.В связи с последним более правомерными могут показаться претензии автора понять и объяснить семантико-синтаксические особенности древнего языка с позиций его строя и уровня развития.Многие наблюдения материала славянских, древнегреческого, латинского языков позволили сделать ряд обобщений, относящихся к общему и индоевропейскому языкознанию, что подтвердилось при анализе материала балтийских языков.Последний, в частности, показал, что для языков номинативного строя /индоевропейских/ трехчленный пассив и значение агенса являются "инородными телами" в синтаксическом строе.Оказалось, далее, что значения и функции балт.ДП, имеющего много общего со слав.ДП, объясняют ряд употреблений герм.ДП, что позволило -по-новому подойти к проблеме падежного синкретизма в индоевропейских языках.Появилась обоснованная возможность высказать некоторые замечания об общих и частных значениях периферийных падежей в древнем языке, обусловленных уровнем развития синтаксического строя, а также изложить ряд других наблюдений.Ранее задуманное исследование герм.ТП в процессе работы оказалось переориентированным на изучение ряда общих проблем синтаксиса древних языков как частных разделов общего языкознания."Композиция" диссертации немного отличается от расположения материала, излагаемого в подобного рода работах.Сведения, имеющиеся в учебной и справочной литературе, изложены кратко или опущены.Обзор предшествующих работ дан в соответствующих главах диссертации.В отличие от некоторых недавних работ, одной из наших задач было изложение своих мыслей на общепонятном русском языке, с минимальным использованием "новейших" терминов и вообще лишних слов иностранного происхождения.Естественно, не автору надлежит судить о том, насколько удачно он справился с последней задачей.
Обращаясь непосредственно к предмету исследования, отметим, что славянские языки оказываются весьма полезными не только "во всем, что касается реконструкции древнейшей индоевропейской системы", /348, с.б/но - и в изучении многих проблем общего и индоевропейского языкознания и родственных языков.Необычное для других языков богатство приемов и средств, которыми располагают славянские, позволяет полнее вникнуть в синтаксические конструкции, которые в родственных языках могут выражать заметное "отвлечение от конкретности" /А.И.Смирницкий/.Материал славянских языков позволяет сопоставить синтаксическую и морфологическую "структуру" почти со всеми возможными случаями в других языках, т.е. находить соответствие по форме, функции и значению, что, в свою очередь, дает возможность не только рассмотреть структурно-синтаксические особенности примера, но и, что гораздо важнее, проникнуть в семантико-синтаксическую специфику древнего неродного языка, сложность чего неоднократно показана ниже.В изложенном свойстве славянских языков заложены гораздо большие возможности понимания и описания значений форм других языков, чем в латинском и греческом или чем в английском, ныне сменившем классические языки, но с гораздо меньшей пользой.
Для задач нашего исследования удачным оказалось то обстоятельство, что древнейшие памятники славянских и ряда родственных языков преимущественно представлены переводами общего оригинала. Более того, создание письменности обычно было следствием необходимости перевода этих оригиналов на ранее бесписьменные языки.Со-поставление известных мест оригиналов и переводов оказывается более объективным и удобным, чем анализ разрозненных примеров из памятников нередко совершенно разных эпох, жанров и т.д.
Существенно, что часть так наз. "внешних" факторов, скорее - общественно-исторических условий, была довольно близкой относительно славянских и родственных языков периода создания письменности.В основных чертах вполне сопоставимы уровни общественного развития древних славян и германцев, включая состояние идеологии и культуры дописьменного и последующего периодов их истории.Необходимо, однако, учитывать, что у народов славянского мира с ориентацией на греко-византийскую культуру сложились более благоприятные условия для восприятия, сохранения и развития античного наследия, чем это имело место на землях бывшей Западной Римской империи. Изложенные обстоятельства /и вытекающие из них/ свидетельствуют о правомерности и целесообразности параллельного исследования материалов нескольких языков.В синтаксисе это довольно тес - 14 но связано с уровнем развития культуры, длительностью письменной традиции и отчасти определяется наличием в языке возможностей для выражения высказываний довольно сложного содержания, каким, в частности, отличается христианское "священное писание".Создание качественно новой письменности в связи с принятием христианства оказало весьма значительное влияние на последующее развитие многих языков.Содержание и язык /лексика, стиль, синтаксис и даже фонетика/ переводов "священного писания" на многие столетия становятся мощным орудием повсеместного и повседневного воздействия на мировоззрение и язык народа."Верховное господство богословия во всех областях умственной деятельности было в то же время необходимым следствием того положения, которое занимала церковь в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя"./52, с.ЗбО/В области синтаксиса славянских языков упомянутое влияние хорошо заметно при сравнении, например, языка новгородских берестяных грамот и древнерусских памятников религиозно-публицистического или летописного жанров.Как справедливо отмечает А.И.Горшков, для развития славянских языков "огромное значение имело и то, что старославянский язык был создан в процессе переводов с греческого языка -одного из наиболее богатых и развитых языков древности"/99}с«40/ Несмотря на очевидность, весьма плодотворное влияние высокоразвитых языков на ранее бесписьменные древние языки иногда подвергается сомнению, связывается с "ущемлением национальной самобытности" и под.Полезно привести мнение человека, как никто другой любившего и знавшего русский язык: "В 1Х-м веке древний греческий язык вдруг открыл ему /древнерусскому языку - Ю.К./ свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавив таким образом от медленных усовершенствований времени.Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность"./3495 с.27/ Несмотря на некоторые преувеличения, это высказывание вполне справедливо в своих основных положениях, в частности - касающихся синтаксиса.Г.0.Винокур отметил, что в синтаксисе древнего литературного языка наблюдается своеобразное совмещение двух разно-природных способов построения речи - устного, "с характерной для него слабой связью между отдельными звеньями речевого потока, и книжного, в котором речевой поток более или менее успешно укладывается в обдуманную синтаксическую схему"./90, с.5б/Одна-ко не следует переоценивать влияние греческого на славянские языки.В отличие, например, от готского, старославянский перевод мог не только передать греческую конструкцию, но нередко предлагал свой синоним, по выразительности и точности не уступавший языку подлинника, а порой и превосходивший его.Дело не только в расхождении между оригиналом и переводом во времени, но и в том, что славянские языки оказались исключительно хорошо структурно "подготовленными" в дописьменный период к выражению сложных по форме и содержанию высказываний./Близость к форме оригинала была одним из обязательных условий перевода, о чем ниже/.Такую особенность славянских языков, отличающую их от некоторых других, можно объяснить как богатством их лексического состава и грамматической системы, располагавших более выразительными и разнообразными средствами, чем многие родственные языки, так и выдающимся мастерством переводчиков .Старославянский "уже в самый момент своего зарождения в переводах Константина /Кирилла/ и Ме-фодия представлял собою не механическую запись одного из болгаро-македонских диалектов, а сознательно организованный литературный язык"./99э С.39/К способам выражения интересующих нас значений относятся, прежде всего, падежные формы и предложно-падежные сочетания, несомненно существовавшие в славянских языках до появления старославянской письменности и "организованного литературного языка".Количество и разнообразие средств выражения значений деятеля и орудия в славянских языках значительно больше, чем в греческом или германских.Основное место среди этих средств в славянских языках занимает ТП, широко употреблявшийся во всех разновидностях литературного языка /старославянского, церковнославянского, древнерусского "книжно-славянского" и "народно-литературного" и др./, в языке "устной литературы" и народном разговорном языке и диалектах.
Распространенность и значения творительного падежа в старославянских и древнерусских письменных памятниках
I.Изучение известного явления целесообразно начать с выяснения вопроса о распространении его в языке исследуемого периода.С такой целью были произведены соответствующие статистические подсчеты, что, однако, не предполагает каких-либо операций из области вариационной статистики и под.Полученные величины вполне определенно показывают частотность употребления исследуемых явлений, их распространение в тех или иных памятниках и количественные тенденции, наблюдаемые в их развитии.Эти же числа вполне достаточно выражают факт преобладания того или иного значения ТП над другими и могут быть использованы в качестве вполне достоверных в пределах точности, требуемой в исследуемом вопросе./59t с.78-84/
Сравнение таблиц I и 2 с подсчетами употребления ТП в современном языке показывает, что количественная сторона в древнерусских непереводных памятниках, наиболее удаленных от норм старославянского и ближе всего стоящих к народному, живому языку, не отличается от наблюдаемой в современном языке, оставаясь постоянной на протяжении весьма длительного времени .Далее, имеются основания усматривать известную зависимость между частотностью употребления ТП и жанром памятника: в произведениях, близких к "устному литературному языку", она оказывается наибольшей.То обстоятельство, что средняя частотность остается постоянной в течение всего "исторического периода" русского языка позволяет предполагать, что в языке дописьменной эпохи, непосредственно предшествовавшей появлению письменности, можно ожидать не менее интенсивного распространения ТП, чем в древнейших непереводных памятниках.
Следовательно, весьма длительное существование в языке, распространенность в памятниках всех жанров и почти постоянную частотность употребления можно считать отличительными признаками ТП в славянских, особенно - восточнославянских языках по сравнению с другими /славянскими, балтийскими/.Из вышеизложенного также следует вывод о том, что объем употреблений ТП, его "количественное место" в системе беспредложных падежей остается постоянным в течение рассматриваемого периода и что, следовательно, развитие одних значений ТП могло происходить только за счет сокращения других, которые либо приобретали иную форму выражения, либо исче-зали.о том, как обстоял вопрос в действительности, скажем далее. Весьма важным обстоятельством, далеко выходящим за пределы задач нашего исследования, является значительное расхождение в частотности ТП в ст.слав, и д.рус. памятниках.Оно означает, во-первых, что "объем" значений ТП в переводных памятниках значительно уже, чем в непереводных /и в других источниках, близких к живому народному языку/, т.е. количественные различия соответствуют некоторым качественным.Во-вторых, оказывая существенное влияние на последующее развитие восточнославянских языков, старославянский усиливал в них, в частности, те значения ТП, которые были в нем самом наиболее развиты.В-третьих, описанные /и другие/ различия приводят к мысли о том, что в старославянском - языке перевода - представлены только или преимущественно те значения ТП, которые вытекали из значений /естественно, других падежей/, представленных в языке оригинала.Это означает, что древнейшее состояние, по крайней мере для употреблений ТП, представлено лишь в одном из языков: старославянском или древнерусском.Учитывая то, что славянские народы и их языки существовали задолго до создания старославянских переводов, время возникновения которых достоверно известно; что некоторые значения ТП, известные в древнерус-ком /сравнения, превращения и др./, вовсе или почти не встречаются в ст.слав, языке,- что в последнем встречается ТД /творительный деятеля/, который соответствует известному употреблению в греческом, но исключительно редко или совсем не употребляется в древнейших непереводных памятниках /см. ниже/, а также учитывая излагаемые ниже обстоятельства, можно полагать, что в рассматриваемом вопросе древнейшее состояние представлено не в ст.слав., а в д.рус. памятниках, особенно в тех, в которых представлен живой народный язык.В ходе дальнейшего изложения высказанное выше предположение будет неоднократно подтверждено примерами.
Некоторые особенности творительного падежа в языке древнейших письменных памятников
Анализ многочисленных исследований слав.ТП, из которых, на наш взгляд, наиболее серьезным и во многих отношениях непревзойденным остается известное исследование А.А.Потебни, позволяет сделать некоторые обобщения господствующих в языкознании мнений об особенностях и свойствах ТП в древних и новых славянских язы ках.В тех и других ТО понимается как основное /в позднейших работах также "общее"/, наиболее распространенное и древнейшее значение ТП, основной функцией которого искони было выражение инструментального объекта при переходных глаголах.В сравнительно недавнем большом коллективном исследовании, авторы которого использовали большую часть существующей литературы о слав.ТП, ТО при переходных глаголах относится к "наиболее типичным случаям" в древних и современных слав, языках, чему способствует то, что "само значение основ переходных глаголов предполагает, с одной стороны, наличие деятеля, который это действие реализует, а с другой - наличие прямого объекта, на который это действие направлено "./199» с«78; далее "ТПСЯ"/Вполне логично, что при "расширении" высказывания такого типа с помощью слов в ТП последние выражают орудие или средство действия, тем более, что для современного русского языка академическая грамматика предполагает то же самое.В специальном исследовании, посвященном падежным корреляциям в древнеболгарском языке, функция инструментального объекта определяется как главная для ТП./2І2, с.50/0 точки зрения исто -рии языка изложенные /и мн. др./ определения свойств ТО справедливы для старославянского и более поздних литературных языков, но вызывают сомнение относительно древнего устного языка, живой народной речи, данные которой не подтверждают тезиса о ТО как о наиболее распространенном, основном значении ТП и его древнейшем зна -чении.Возражение вызывает и мнение о господствующем употреблении ТО с переходными глаголами, на что обратил внимание А.А.Потебня, анализируя примеры типа "ходить, ездить ЧЕМ"; вопрос о ТО и переходности глагола подробно рассматривается в главе 3.
Следует обратить внимание на то, что в вопросе об "иерархии значений" ТП совпадают точки зрения сторонников традиционного и структурно-синтаксического подходов к значениям и функциям падежей. Первый подход может быть представлен в следующем высказывании: "Нет сомнений, что исходное значение творительного /слав.-Ю.К./ сформировалось еще в индоевропейском языке.Уже на почве этого языка творительный приобрел значение и места, и времени, и орудия, и сопровождения, и мн. др."/199» С.25/К сожалению, в качестве аргумента выступают только два первых слова цитаты.из-вестно, что формы ТП в разных и.е. языках весьма различны и что единого окончания ТП в этих языках нет.Наиболее распространенные окончания на -bh и -m , по меткому выражению А.Мейе, "не имеют ни определенной формы, ни строго определенного значения". Более того, "факты не позволяют определить индоевропейские формы" и, естественно, их значение.Поэтому "открытым" остается вопрос /150, с.304-307/ не только об окончаниях и.е. ТП, но и о существовании последнего, а вместе с ним - "почвы" для формирования значений слав.ТП и др.Высказывание о слав.ТП, цитированное выше, взято из работы, опубликованной в 1958 г.Почти за сто лет до этого А.А.Потебня, в условиях полного господства в науке точки зрения, изложенной в цитате, писал: "Можно думать, что многие случаи, понимаемые нами под твор. орудия, сначала вовсе не существовали для мысли, образовавшись потом по аналогии с н е м н о -г и м и /разр.наша - Ю.К./ твор. орудия, которые одни лишь прямо примыкают к твор. пути"/17Ь т.І-ІІ, с.443/ и что "наблюдение над славянскими языками склоняет более к мнению, что твор. орудия, не будучи значением первообразным, возник из твор. места /путем-дорогою/"./171} с.4І2-4ІЗ/Показательно, что А.А.Потебня искал упоминавшуюся выше "почву" не "за горами", а в самих славянских языках, прекрасно понимая, что "иерархия значений" Ж и качественно, и количественно изменяется во времени и что ТО выражает значение, производное от других значений ТП.Близкое к такому понимание эволюции значений и функций падежей находим в работах ЛіІГ.Якубинского, Т.П.Ломтева и др., в отличие от некоторых новейших работ, по самой своей природе чуждых историзму.Поэтому можно считать, что познавательное значение -наиболее существенное для науки - исследований А.А.Потебни в вопросе о развитии значений падежей и их "иерархии" гораздо больше, а выводы -гораздо глубже, содержательнее, чем в работах, основывающихся на традиционной или некоторых "новейших" точках зрения,
Следующим основным свойством ТО является, как принято полагать, его связь с ТС /социативным/ и происхождение от последнего, что предельно ясно изложено у А.Мейе: "Творительный указывает, С КЕМ или С ЧЕМ действие совершается /откуда значение КЕМ, ЧЕМ/"./150, с.353/Эта же точка зрения излагается в более или менее ясном виде во многих других работах.Вопрос о связи орудийного и социативного значений, несостоятельность чего в слав, языках была убедительно показана А.А.Потебней, рассмотрен в главах б и 8 /на материале балтийских языков/.
Творительный орудия и переходность глагола
Известна и противоположная точка зрения, наиболее ярко представленная у А.А.Потебни и, на наш взгляд, вполне соответствующая действительному положению вещей: "Уже из ходить ногами видно, что творорудия вовсе не предполагает при глаголе прямого объекта и столь же возможен при глаголах действительных, как и при средних.С этой стороны нет препятствия отнести к этому падежу след.: дышать полюй грудно /не как, а чем/,...харкать кровно,.. пахнуть ЧЕМ /гарью/;"/171J с.449-450/ также: "значение творит, орудия в слав./янских языках/...определяется случаями как: ХОДИТЬ, ЕЗДИТЬ ЧЕМ, ДВИГАТЬ /МАХАТЬ, КИВАТЬ, МОРГАТЬ и пр./...ЧЕМ" /171j с.443/.Такой подход к определению значения ТО исходит из предпосылки об истории категории переходности, что позже было весьма четко показано Л.П.Якубинским: "Первоначально переходность или непереходность глагола не получила специального грамматического выражения, а выражалась в самом лексическом значении, в семантике данного глагола.Осознание субъектно-объектных отношений, осуществлявшихся в глаголе, как действие или состояние субъекта, привносило в значение глагола грамматические значения переходности и непереходности".По мнению Л.П.Якубинского, "возникновение противоположности переходного и непереходного залогов" и развитие этого процесса происходили в глубокой древности, но "его завершение прослеживается еще в древнерусском языке" 19» с.178-180, 243-245/, материалы которого неоднократно подтверждают правоту изложенного мнения.Не менее справедливо и то, что "беспредложные падежи, специализируемые для выражения тех или иных переходных отношений, с развитием субъектно-объектного строя и залоговых отношений /в понимании Л.П.Якубинского, см.цит. соч., 548/ постепенно освобождаются /! - Ю.К./ от выражения обстоятельственных /локально-временных/ значений".Относительно ТП важно следующее: "Формирование субъектно-объектного строя предложения имело далее своим выражением в слав, языках закрепление твор. беспредложного для выражения преимущественно дополнения /или подлежащего в пассивных конструкциях, или предикативного члена составного сказуемого/j в этом смысле творительный бес- предложный был отнесен к категории субъектно-объектных падежей /но вовсе не был таковым "искони" - Ю.К./j его обстоятельственные функции стали отмирать таким образом, что они либо заменялись предложными оборотами, либо переходили в категорию наречий, специализированных для выражения обстоятельств, и выпадали из склонения.Этот процесс происходил уже, главным образом, в отдельных слав. языках.В древнерусском ТОБ еще имеет известное /скажем больше: довольно обширное - Ю.К./ распространение"./219» с.179/ Следующий там же пример из истории д.рус. МП /местного/ служит убедительным доводом в пользу мнения автора.Ниже попытаемся показать, что история значений и употреблений ТП служит не менее убедительным примером действия общей тенденции в развитии беспредложных "периферийных" падежей: от обстоятельства /многозначного, но весьма неопределенного/ к дополнению, что справедливо и для других родственных языков.Изложенные выше мнения А.А.Потебни и Л.П.Якубинского о независимости употребления ТП /и ТО/ от переходности глагола и об исторической изменяемости, развитии категории переходности/непереходности представляются нам более убедительными, чем ранее цитируемые высказывания, что можно объяснить более глубоким анализом фактического материала и весьма обоснованным научным подходом к исследуемым явлениям языка.Вытекающая из состояния древнего языка кажущаяся его "бессистемность" значительно затрудняет описание и, что много важнее, а также - сложнее, - осмысление явлений древнего языка, однако "удобство описания" необходимо принести в жертву научному, историческому подходу, обеспечивающему объективность исследования.
Исходя из того, что в употреблениях ТП с переходными и непереходными глаголами нет четких границ значений этого падежа не только в древнем, но и в современном языке, как нет их и между глаголами, относящимися к упомянутым категориям, можно полагать, что в древности едва ли следует ожидать такой же дифференциации значений ТП в зависимости от переходности глагола, какая наблюдается в языке переводных памятников и позже «Рассматривая вопрос о ТО и переходности глагола в древнем языке, целесообразно, прежде всего, обратиться к памятникам этого языка для выяснения вопроса о распространенности в нем исследуемых явлений.С этой целью был проанализирован материал нескольких письменных памятников, в частности - "Повесть временных лет" и некоторые другие. Остановимся на языке "Повести".
Творительный орудия и синонимичные средства языка
ЬВыше приходилось упоминать о средствах языка, выражающих, как и ТП, орудийные и близкие к ним значения.К такті средствам относятся формы других беспредложных падежей, предложно-падежные сочетания и другие приемы, из которых рассмотрим основные.
О взаимных отношениях ТП и его синонимов существуют определенные взгляды, выражаемые исследователями с различной степенью категоричности.Так, Е.В.Чешко считает, что в д.болг. языке "главная функция творительного - функция инструментального объекта - другими падежами, кроме творительного, выражена быть не может"./212, с.51/ К.И.Ходова пишет, что "для конструкций с творительным собственно орудийным во всем их объеме в ст.слав, не было синонимов",/210, с.29, 93-97/ приводя, однако, некоторые примеры последних.Д.С.Станишева различает употребление синонимов ТП в зависимости от значений "собственно орудия" и средства или материала, а также от других обстоятельств./I99 с.84, 92, 95? 107-108/ Т.П.Ломтев отмечает, что "значение орудия и средства, с помощью которых осуществляется действие, в д.русском выражалось творительным падежом,...однако уже в древнерусском языке развивались и совершенствовались предложные конструкции для обозначения различных значений, относящихся к области орудий и средств"./142, с.406/ Е.А.Седельников, анализируя многочисленные примеры на ТП и синонимические средства, отмечает, что в д.русских памятниках в некоторых случаях "наряду с творительным не менее широко употреблялись параллельные предложные конструкции". /191 с.134-135/.Об употреблении последних имеются специальные исследования./140/ Вопрос о ТП и его синонимах рассматривается во многих других работах.Выводы, к которым пришли упомянутые и другие авторы, преимущественно основываются на материале переводных памятников.Материалы других источников использовались редко или вовсе не учитывались, между тем, распространение ТП и синонимичных средств выражения орудийного значения представлено по-разному в переводных и непереводных памятниках.Кроме того, значение орудия в упомянутых исследованиях обычно считается "искони" установившимся, несмотря на то, что процесс его оформления в языке древних памятников в ряде случаев еще не окончился.Учитывая эти и другие замечания, рассмотрим некоторые из синонимов ТО, во всех случаях обращая особое внимание не на предполагаемую "систему значений" ТП, а на их историю, причины их возникновения и на случаи, выходящие за пределы "нормативных", упорядоченных употреблений ТП и других средств языка.В приводимых ниже примерах далеко не все употребления беспредложных падежных форм и предлояно-падежных сочетаний выражают "собственно орудийное" значение, которое во многих случаях свойственно ТП в современном языке.С позиций последнего часть примеров можно отнести к области значений источника или основания действия, средства или материала, а также "вещества, которым наполняют объект действия" или "значение единицы обмена".Однако нам кажется, что подобные скрупулезные уточнения классификации и ограничение объема исследуемых значений рамками, которые "отвечают критериям определении главного значения падежа", предложенным тем или иным автором /обычно иностранным/, не способствуют пониманию особенностей древнего языка. По нашему мнению, более правдоподобным кажется другое объяснение, отчасти вытекающее из редких примеров употребления сочетания "ОТЬ + РП", восходящих к значению источника действия, которое очень отчетливо сохраняется в других употреблениях рп.в них этот падеж в последующем развитии языка обычно также заменялся тп, особенно в сочетаниях с переходными глаголами и причастиями страдательными: постыдиться мене и моихь словесъ, оуствди ся образа, егоже /от него/ сотьникь оужасе ся, величанья гноушаать ся, наслади ся прикосновений, рахиль плачущи ся чадъ своихь и множество других /примеры здесь и далее, по большей части, из "о.е." с некоторыми упрощениями написания по техническим соображениям и возможностям/.важно, что при перечисленных и некоторых других глаголах слав. рп обычно употреблен на месте греч. вп: постыдится мене и моихь словесъ //4№ігу& ejayq m yq - мр.уш-38/, оусрашяются сына моего / tov iflqv uy -мт.ххі-37/, рашіь шіачущися чадъ своих/ъ /я техасе kvilijq-мт.іі-18/, кого ся оубоите /tll/oc - мт.ххі-37/ и др.в этих и подобных примерах значение рп не предполагает партитивности, рп здесь нельзя считать калькой с греческого, значение рп во всех случаях сохраняет связь с прежним, более конкретным значением источника «- удаления от чего, кого./последнее в некоторых случаях может лежать в основе значения партитивности, но не наоборот/. Некоторая аналогия в значении рп с глаголами "наполнять, насыщать" и под. И, с другой стороны, с глаголами "стыдиться, ужасаться, гнушаться" и др. Подтверждается также употреблением рп с соответствующими краткими прилагательными и причастиями: полон чего, сыт от чего, ужасен /т.е. "очень напуган"/ от чего, сраыен /пристыжен/ от чего и под.переход от конкретного значения от чего, от кого к значению источника и причины и, позже, к значениям "из области орудия и средства" /ср.
