Содержание к диссертации
Введение
Первая глава. Дискурс и образ как объекты изучения современной лингвосинергетики 24
1.1. Лингвосинергетика: философские предпосылки и перспективы научного развития 24
1.2. Языковая реальность в масштабах синергетической интерпретации 34
1.3. Дискурс и контекст: диалектика синергетических взаимодействий 45
1.4. Образ - центральная единица дискурса: линейная и нелинейная формы понимания 55
1.5. Эндогенные и экзогенные факторы в речевой работе образа. Критерии синергетического сопряжения 63
Выводы по первой главе 76
Вторая глава. Функциональная эволюция образа в контексте: уровни и аспекты синергетического описания 79
2.1. Диалектика семантического моделирования в метафорическом образе. Ближайшее нарративное сопряжение 79
2.2. Функция дальнейшей наррации в системе отношений образа и контекста 88
2.3. Критерии контекстуальной работы образа: референция, оценка, концепт, наррация 99
2.4. Варианты смыслового усиления метафоры в контексте. Динамика образного остранения 104
2.4.1. Однократная номинативная (референциально-направленная) метафора в контексте 112
2.4.2. Смысловая конвергенция номинативных метафор в контексте (кореферентные метафоры) 116
2.4.3. Расширенная дистрибуция метафорической образности в контексте (дисперсная метафоризация) 123
2.4.4. Простое (неаллегорическое) нарративное расширение метафоры в контексте 126
2.4.5. Нарративно-поэтическое развитие метафоры в контексте 134
2.4.6. Нарративно-аллегорическое развитие метафоры в контексте 142
Выводы по второй главе 152
Заключение 156
Библиография 164
- Лингвосинергетика: философские предпосылки и перспективы научного развития
- Образ - центральная единица дискурса: линейная и нелинейная формы понимания
- Критерии контекстуальной работы образа: референция, оценка, концепт, наррация
- Нарративно-аллегорическое развитие метафоры в контексте
Введение к работе
Реферируемая диссертация посвящена рассмотрению вариантов смыслового и выразительного развития метафоры в контексте.
Метафора – один из наиболее изучаемых семантических объектов в современных лингвистике, филологии, семиотике. Незатухающий интерес к метафоре объясняется известной де-автоматизированностью ее внутреннего семантического механизма, в котором противопоставленность сравниваемых значений порождает известную разделенность функций референции и смысловой характеризации объекта. С этой точки зрения метафора весьма показательна как модель внутренней семантической работы словесного знака вообще. Впрочем, метафора показательна не только в аспекте ее функционально-семантического рассмотрения. Не менее активно, причем уже с давних времен, метафора изучается как образ. Здесь также принято говорить о показательности метафоры как некой эталонной модели всякого образа. В образном аспекте открываются иррациональные свойства метафоры, ее символический потенциал. В этом же аспекте устанавливается генетическая взаимосвязь метафоры с другими типами образов – языковыми, фольклорными и пр. Генетический взгляд на метафору больше характерен для филологической традиции (А.А. Потебня, А. Белый, О.М. Фрейденберг, И.Г. Франк-Каменецкий, С.С. Аверинцев). Функциональный подход, прежде всего в контексте лингвосемантического рассмотрения, характеризуется более эксплицитной связью с семиотикой, активным использованием ряда философских категорий в аппарате анализа, в целом более развитой теорией (Н.Д. Арутюнова, В.Г. Гак, Т.З. Черданцева, Е.О. Опарина, У.Л. Чейф, Дж. Лакофф, М. Джонсон, М. Блэк, А. Ричардс, Д. Дэвидсон).
Вместе с тем, нельзя не признать, что получившие широкое развитие генетический и функциональный подходы к метафоре все еще основываются на достаточно узких семантических предпосылках ее изучения. Метафора по большей части рассматривается статично, с узко номинативных позиций, как некий готовый образ, законченное речевое произведение. Традиционная номинативно-статическая трактовка метафоры на компаративно-семантических основаниях требует расширения, перехода на динамические принципы рассмотрения. Последнее предполагает обращение не только к эндогенным, но и к экзогенным факторам метафорической образности, соединение номинативно-семантической трактовки метафоры с ее нарративной трактовкой.
Конфронтация образующих семантическую структуру метафоры значений (прямого и переносного, реального и виртуального) может и должна быть дополнена сравнительным противопоставлением двух стоящих за каждым из значений нарраций: контекстуальной (объективно-описательной – стоящей за прямым значением, отражающей его непосредственную контекстную включенность) и внутренней метафорической (стоящей за виртуальным значением, имплицируемой как образная модель понимания реальности). Подобное теоретическое расширение позволит более точно и с большей степенью детализации изучать динамику процесса метафорического семиозиса. Научное рассмотрение метафоры становится более комплексным, многоаспектным. В аппарат анализа вовлекаются не только категории лингвистической семантики, но также во всем своем масштабе категории семиотики, лингвосинергетики.
Критерии гибкого нарративно-динамического подхода активно разрабатываются в современной теории метафоры (М.Блэк, К. Роджерс, Н.В. Иванов, К.В. Шнякина). Впрочем, и здесь, внутренний нарративный потенциал метафоры раскрывается недостаточно. Недостаточно учитывается взаимосвязь внутренней метафорической наррации с внешней контекстуальной. Семиозис метафоры анализируется односторонне. В свете сказанного, актуальность настоящего исследования усматривается в необходимости определения широких теоретических оснований динамического подхода к метафоре с точки зрения условий и факторов не только ее внутреннего, но и внешнего контекстного становления.
Объектом исследования выступали простые номинативные и развернутые метафоры, обладающие выраженной экспрессивно-прагматической и/или образно-поэтической нагрузкой. К рассмотрению главным образом привлекались окказиональные метафоры в условиях контекстного речевого узуса. Исследование проводилось на материале англоязычных и русских публицистических и художественных текстов.
Предмет исследования составили закономерные признаки контекстной динамики метафоры во взаимосвязи действующих в пространстве ее семиозиса номинативного и нарративного аспектов.
Цель исследования состояла в анализе и описании принципов взаимодействия сущностных факторов механизма метафорического семиозиса в их контекстной динамике. Цель исследования обусловила постановку и решение ряда предметных задач. Так, в частности, потребовалось:
- обобщить исторический опыт изучения метафоры наряду с другими видами образности в философии, семиотике, логике, филологии и лингвистике; дать общую характеристику современного состояния теории метафоры;
- исследовать на теоретическом уровне возможности широкого системного подхода к метафоре с опорой на принципы лингвосинергетики;
- раскрыть метафору как комплексную дискурсивную категорию на основе семантического, концептуального, контекстуального и интертекстуального критериев в их взаимосвязи;
- расширить компаративные основания анализа метафоры за счет подключения к традиционной семантической оппозиции двух значений (прямого и переносного) нарративной составляющей;
- осуществить отбор релевантного фактического материала в рамках принимаемого к рассмотрению корпуса публицистических и художественных текстов в английском и русском языках;
- провести комплексный многоаспектный анализ отобранного фактического материала с точки зрения принимаемых критериев; установить характерные способы контекстной эволюции рассматриваемых видов метафорических образов, провести их классификацию;
- дать общее описание аспектов взаимодействия факторов, через которые раскрывается смысловая эволюция образа в контексте.
Материал исследования составили английские и русские контекстно обусловленные простые номинативные и комплексные нарративно-развернутые метафоры. Отбор материала проводился методом сплошной выборки на базе литературных художественных (более 3 тыс. страниц) и публицистических текстов (около 5 тыс. страниц). Общий объем выборки составил около 1200 примеров в контекстном употреблении. Устанавливалась приблизительно равная пропорция объемов проанализированного текстового материала и количества примеров для каждого из языков.
При анализе материала использовалась комплексная методика исследования, включающая, прежде всего, лингвистические методы компонентного семантического, стилистического, контекстуального анализа. Указанные методы применялись в рамках более общего семиотического подхода к метафоре с опорой на поэтико-интроспективный метод, предполагающий наряду с номинативным, также нарративное сопоставление двух, образующих содержательную структуру метафоры, семантик. Параллельно применялись также элементы дискурсивного и интертекстуального анализа. В общеметодологическом плане метафора рассматривалась с позиций принципов системности как объект, в котором сталкиваются и соотносятся две сущности различной природы частично совпадающие в семантическом аспекте, но конкурирующие друг с другом по смыслу. Результаты анализа взаимодействия семантических планов метафоры в контекстной динамике дополнительно интерпретировалось в терминах лингвосинергетики.
Научная новизна исследования заключается в том, что в нем впервые образная структура метафоры анализируется с точки зрения комплексной взаимосвязи номинативного и нарративного критериев, на этой основе впервые постулируются общие принципы смысловой динамики метафоры в контексте, впервые более полную системную интерпретацию получают случаи смыслового развития/усиления метафоры в контексте, а также случаи ее нарративного расширения, с этих позиций устанавливается градация видов контекстной эволюции метафоры в зависимости от степени функционального смыслового остранения, впервые образная структура метафоры описывается с позиций лингвосинергетики в терминах номинативной и нарративной конкуренции виртуальной и прямой предметной семантик.
По результатам исследования автор приходит к значимым теоретическим и практическим выводам, на основе которых формулируются следующие положения, выносимые на защиту:
-
-
-
-
-
Метафора представляет собой один из наиболее характерных видов иррациональной номинации в речи и в языке. Иррационализм метафоры изначально объясняется критериями случайной похожести соотносимых в ее семантическом пространстве объектов – виртуального (именующего) и реального (именуемого). Иррационализм метафоры не носит абсолютного характера, но более или менее подчинен (служит) решению вполне рациональной задачи – номинации реального объекта в аспекте референциальной функции метафоры. Метафора иррациональна по своему внутреннему семантическому механизму (эндогенным условиям), но рациональна по своему внешнему функциональному предназначению (в аспекте экзогенных условий, референции).
-
Функционально метафора объединяет в себе концептуализирующее и референциальное начала. Два аспекта противостоят друг другу, и в то же время, уравновешивают друг друга в семантике метафоры. Функция концептуализации в целом иррационализирует метафору. Функцией референции очерчивается рациональное поле метафоры. В метафоре, прежде всего, значимо ее концептуальное превосходство над любым способом прямой (рациональной) номинации объекта. Концептуальное начало стремится вырваться из-под власти референциального. Концептуальное остранение, подавляя референцию, поэтизирует метафору. При этом, метафора не может «победить» референцию, абсолютно покинуть поле референции: последнее уничтожило бы метафору как образ. Речь, следовательно, должна идти о первичности/вторичности или об относительной доминантности одного из начал. Результатом функционального сопряжения концептуального и референциального начал в метафоре является оценка. Аксиологическая нагрузка метафоры служит смысловой характеризации обозначаемого объекта.
Номинативно-сопоставительный подход к метафоре на базе конфронтации прямого и переносного значений должен быть дополнен соотнесением двух стоящих за каждым из значений нарраций, – соответственно, реальной и виртуальной. Первая устанавливается в референциальном аспекте метафоры (т.е. связанном с прямым значением объекта) и определяется непосредственной включенностью метафоры в контекст, в логику описываемой объективной ситуации. Виртуальная наррация имплицитна и раскрывается как иноконтекстуальные ситуационные признаки, которые привносит с собой переносное значение из своего первичного номинативного опыта. Виртуальная наррация схематична. Она действует избирательно в отношении элементов реальной наррации. Структурно совпадая с последней, виртуальная наррация упрощает объективное представление. В этом мы видим скрытую метонимическую функцию метафоры, создающую эффект «сокращения мысли» (термин А.А. Потебни). Всякая метафора скрыто метонимична.
Смысловое развитие метафоры в контексте так или иначе предполагает ее нарративное развитие – выдвижение нарративного аспекта метафоры на первый план. Выделяются шесть видов/вариантов смыслового статуса метафоры в зависимости от степени ее подчинения контексту или, соответственно, смыслового остранения от контекста, а также в зависимости от масштаба ее нарративного развития:
-
простая номинативная метафора (как правило, служащая смысловой аксиологической характеризации объекта);
-
кореферентные, дублирующие друг друга метафоры (несущие в себе усиление аксиологической нагрузки);
-
простое не-нарративное увеличение числа метафор в контексте (сигнализирует об усилении эмоционального состояния говорящего);
-
простое нарративное расширение метафоры в контексте (уровень оценки растет, – при этом, сохраняется подчинение метафорической наррации нарративной программе контекста, нарративное развитие метафоры параллельно контексту);
-
нарративно-поэтическое развитие метафоры в контексте (остранение усиливается, аксиологическая нагрузка падает, метафорическая наррация частично перестает подчиняться нарративной программе контекста: в ней выделяются элементы, не мотивированные референциально, способствующие возникновению поэтического эффекта в метафоре);
-
аллегорическое нарративное развитие метафоры; метафора провербиализуется, превращается в пословицу (в метафоре появляется элемент назидательности, нравственной оценки; метафора перестает подчиняться нарративной программе контекста; меняется общий вектор синергетического сопряжения: не метафора уподобляется реальной ситуации описания, но реальная ситуация уподобляется провербиально развернутой метафоре).
-
Смысловая динамика метафоры в контексте в ее номинативном и нарративном аспектах подлежит функциональному анализу и описанию в терминах лингвосинергетики – с учетом меняющейся взаимозависимости референциальной и концептуальной функций. Каждый из аспектов метафоры влияет на смысловую динамику и нарративную логику противоположного. Синергетическое сопряжение между реальным и виртуальным моментами метафоры тем явственнее, чем выше степень смыслового и нарративного остранения метафорического образа.
Категории и термины лингвосинергетики могут служить важным критерием анализа и описания внутренней и внешней контекстной работы метафоры, дополняя их специальные лингвосемантическую и семиотическую интерпретации.
Теоретическая значимость работы заключается в общем расширении современного научного подхода к метафоре, что выражается в дополнении традиционного номинативно-сопоставительного изучения метафоры критериями ее нарративно-сопоставительного рассмотрения; раскрывая динамику метафорического семиозиса, исследование комплексным образом совмещает в себе принципы лингвистической семантики, семиотики и лингвосинергетики в анализе и разграничении различных вариантов контекстного развития метафоры; применяемый в работе комплексный подход служит дальнейшему развитию поэтико-интроспективного метода в изучении семиотики номинативных и нарративных образных форм.
Практическая значимость исследования определяется возможностью использования его теоретических положений и практических результатов в вузовских курсах по общему языкознанию, лингвокультурологии, лингвориторике, в преподавании теории перевода, лексикологии, стилистики английского языка, в практическом обучении языку и переводу.
Работа прошла апробацию на различных международных, всероссийских, межвузовских конференциях и семинарах (2010 – 2013 гг.), а также на заседаниях кафедры английского языка (второго) Военного университета. Основные положения диссертационного исследования изложены в тринадцати публикациях, в том числе в изданиях, рекомендованных ВАК РФ для публикации результатов диссертационных исследований.
Лингвосинергетика: философские предпосылки и перспективы научного развития
XX век ознаменован началом развития системного подхода в науке. Развитие системного подхода в лингвистике связывают с именами Ф. де Соссюра (и всех других последовавших за ним структуралистских школ и направлений), выдающихся представителей зарубежных (Ф. Боас, Л. Блумфилд, Л. Ельмслев, Пражская лингвистическая школа) и отечественной школ системологии (Г.П. Щедровицкий, М.М. Бахтин, Г.П. Мельников, Е.В. Сидоров, Е.Г. Пыриков, Н.Д. Арутюнова), заложивших основы системного изучения языка.
Следует задуматься о философских предпосылках развития системологии в современной науке. Основы системологии закладывались такими философскими направлениями, как немецкая классическая философия (Ф. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель), марксизм (К. Маркс, Ф. Энгельс, советская философия), логическое направление философской гносеологии в XX веке (Б. Рассел, Л. Витгенштейн, английские логики). Основная причина развития системологии усматривается нами в необходимости как можно более точного разграничения природы и сущности в изучаемом объекте. Сущность усматривается на стороне структурных характеристик объекта, включая так или иначе понимаемую его элементную базу и совокупность отношений между элементами. Природа раскрывается в аспекте функций, функционального предназначения объекта, где так или иначе определяются стороны его бытия. Совокупным образом природа определяется как вся полнота необходимого определения сущности в аспекте бытия [Гегель 1974: 425]. Теоретическое разграничение природы и сущности потенциально имеет большой научный эффект (до сих пор в полной мере не реализованный), открывая огромную перспективу дальнейшего развития науки в плане максимально полного определения феноменологии объекта, всех возможных акциденций его бытия.
Особенно продуктивным разграничение категорий сущности и природы, структуры и функции может быть для объектов гуманитарных наук, которые в обычном понимании не отличаются высокой строгостью научного представления, таких как язык, знак, текст, речевое произведение, речевой акт и т.д. Последовательная разработка структурной и функциональной сторон языка в их взаимосвязи в отечественном языкознании позволило существенно расширить панораму лингвистических исследований в плане максимально полного понимания жизни языка в социальном, культурно-историческом, коммуникативно-психологическом контекстах.
Понятно, что указанное выше разграничение не всегда и не всеми проводилось вполне последовательно. Более того, нередко оно становилось основанием разделения противостоящих друг другу направлений функционалистов (сторонников более широкого и комплексного подхода) и структуралистов (сторонников более узкого подхода, обращенного исключительно к сущности объекта; среди сторонников такого крайнего структурализма в лингвистике следует указать копенгагенскую школу глоссематики и ее лидера Л. Ельмслева).
Очень скоро в системном подходе стал ощущаться методологический кризис, который можно назвать кризисом научного роста. Системология, которая до этого понималась как универсальный метод, применимый к любому типу объектов, стала ощущать свою недостаточность в части объяснения высших критериев феноменологии бытия объекта, выходящих за рамки необходимой формы его бытия, т.е. его природы. «Бытие-по-природе» все больше связывается/соотносится с «Бытием-не-по-природе»: объект является собой, в полной мере раскрывая свою сущность и в то же время нисколько не отказываясь от своего «я», не является собой, а является выражением иного высшего начала, которое либо было заложено в нем, либо привносится извне. Как бы то ни было, в этом ощущается превышение необходимости бытия объекта: объект в своем обычном статусе или в движении, соответствующем обычному порядку его становления, раскрывает качества, избыточные или бесполезные с точки зрения необходимости его бытия, т.е. не объяснимые с точки зрения его природы. Обращает на себя внимание неорганичный, неспециальный характер этих качеств, которые не отвечают ни родовым, ни видовым характеристикам объекта. Поэтому эти качества характеризуются как случайные. И. Кант определял такие качества как «трансцендентные», Аристотель рассматривал как «привходящие» [Аристотель /Первая аналитика/: 84].
Современная наука в трактовке этих качеств предпочитает использовать метасемантические, металогические категории.
Трансцендентные трактовки в данном случае представляются вполне оправданными, поскольку речь идет о проявлениях принципиально нового качества движения материи, выходящего за рамки любых системных определений объекта. Везде, где объект превышает границы своей природы, обнаруживает себя некая новая избирательность объекта в плане его внешней функциональности, критериев его дальнейшего функционального применения. Неудивительно, что такие избыточные, не имеющие необходимости с точки зрения логики объекта, функциональные признаки стали рассматриваться как несистемные - в силу того, что внутренние системные показатели объекта не объясняют последних. Собственно, в этом пункте ученые увидели столкновение системы с хаосом, внутренней упорядоченности с внешней неупорядоченностью, которое интерпретируют в терминах борьбы системы за свое существование, за свое выживание, где одно из начал, внешнее или внутреннее, одерживает верх.
В истории науки генеральным образом разграничиваются три объектных области, в которых обычно выделяются и требуют той или иной научной интерпретации указанные новые «привходящие» трансцендентные качества бытия объекта:
a. прежде всего, это момент перехода от неорганической материи к органической, что ставит перед наукой проблему поиска объяснений возникновения жизни на базе неорганических форм движения материи;
b. далее - это момент перехода от жизненной и физиологической активности к тем или иным формам психической деятельности у высших животных, что в современной философии и психологии рассматривается как проблема возникновения сознания, в основу которого кладется принцип психофизического параллелизма;
c. наконец, уже в границах деятельности человеческого сознания выделяются этические, эстетические, вкусовые и стилистические мотивы поведения человека, выходящие за рамки чисто логической познавательной целесообразности. Последние случаи особенно интересны, поскольку изучаются на основе языка, являются объектом семиотического изучения.
Принципиальным образом возможны два пути решения проблемы взаимосвязи «высшего» и «низшего» в каждой из указанных выше объектных областей:
редукционистский (где высшее объясняется через низшее);
телеологический (где низшее в своих привходящих качествах объясняется через высшее).
Образ - центральная единица дискурса: линейная и нелинейная формы понимания
Дискурс как основное пространство и объект синергетического изучения может быть представлен как атемпоральная категория, т.е. в отвлечении от какой бы то ни было линейности и какого бы то ни было выразительного становления.
На макросинергетическом уровне дискурс стирает различия между языковой диахронией и синхронией. Синергетическая взаимосвязь того, что было, и того, что стало, предстает в рамках общего дискурсивного поля. Отрешение объекта от несистемного пути развития в точке бифуркации отрицательно подчеркивает историческую значимость системного выбора, системного пути развития. Особенность системного выживания объекта, рассмотренная как таковая, не осознается вполне носителями языка ни в аксиологическом, ни в эстетическом или стилистическом аспектах. Напротив, культурное значение осуществленного исторического выбора выходит на первый план, когда мы вынуждены соотносить действительные нормативные реализации системы с отвергнутым и ушедшим в прошлое прототипом. Так архаические, а также стилистические возвышенные формы воспринимаются как чуждые языку в привычном речевом узусе. Для выражения соответствующей окраски русский язык в свое время обращался к церковнославянским лексическим элементам, новые европейские языки в тех же целях обращались к элементам латыни, т.е. к тем элементам, которые в соответствующих ситуациях общения рассматривались как более подходящие для выражения высоких понятий. Соответствующая остраненно стилистическая окраска в синхронии может приписываться неологизмам, варваризмам, различного рода иноязычным заимствованиям. Различные примеры столкновения современного и архаичного, нового и старого, своего и чужого доказывают то, что дискурс - это, прежде всего, гибкая категория, подлежащая практически неограниченному пространственному и временному расширению (что еще раз доказывает атемпоральный характер этой категории). Точнее сказать: меняется не сам дискурс, а апелляция к нему - масштаб апелляции к дискурсу и, значит, привлечение более или менее широкого набора единиц, элементов, факторов, относительно которых раскрывается смысловая значимость всякого понимания, оценки и пр. Любое подразумевание, аллюзия эксплуатируют тот или иной вид дискурсивной взаимосвязи. Тем не менее мы не можем отрицать наличие в дискурсе определенных границ, с которыми ассоциируется определенная устойчивость дискурса, сохраняющаяся в нем традиция. Показателем такой границы как раз и является то, что выше было названо точкой бифуркации, как критерий и момент исторического выбора, обратной стороной которого является историческое отрицание.
Всякое синергетическое сопряжение можно рассматривать как образ, в основе которого лежит возможность перевыражения. Образ трактуется нами как связь двух представлений - содержательных или выразительных, где одно вызывает ассоциацию другого. Одной своей стороной образ обращен к контексту, всецело контекстуален. Другой своей стороной образ обращен к дискурсу, и также всецело дискурсивен. Образ можно понимать как характерный механизм взаимосвязи контекста и дискурса. Впрочем, дискурс в его соотнесенности с контекстом обычно выступает как латентная, пассивная сторона. Чтобы возникла соответствующая дискурсивная оценка контекста или отдельных номинаций, в нем необходимо «пробуждение» дискурса, дискурсивной ассоциации. Инструментом такого «пробуждения» как раз и выступает образ, в котором более чем в обычных языковых средствах раскрывается двойственность восприятия, которая как раз важна значимостью, неопределенностью (пусть представленной в игровой форме) синергетического сопряжения. Отсюда как образ можно представить и выраженное намеренное использование стилистически окрашенных средств, и привычные, представленные различными видами тропов, образные номинации. Как бы то ни было, мы считаем, что дискурс - необходимое общее пространство, а образ - основная единица синергетического сопряжения. Научное значение синергетики в ее применении к языку мы усматриваем в том, что в ней, в той реальности, которую она сущностно характеризует, сохраняется потенциал рождения образа, который стремится к постоянному видоизменению, преобразованию модели взаимосвязи контекста и дискурса. В дискурсе мы имеем момент устойчивости, неизменности традиций. В образе, напротив, мы видим момент движения, изменения, развития. Одно здесь раскрывает свои свойства исключительно на фоне другого. Образ революционизирует дискурс, эксплуатируя при этом предзаданные в нем критерии.
Можно выделить различные формы речевой эксплуатации дискурса: нормативно-стилистические и образные. Первые в большей мере опираются на макросинергетический дискурсивный ресурс: говорящий намеренно расширяет выразительную или смысловую проекцию дискурса, пробуждая тем самым соответствующее восприятие текста со стороны слушающего. Так, например, в этом случае может возникать эффект так называемого «обманутого стилистического ожидания» [Лингвистический ЭС 1990: 450]. Говорящий переступает границы дискурсивной выразительной пресуппозиции, достигая соответствующего выразительного эффекта.
Образ - принципиально нелинейная категория. Последнее также говорит в пользу предпочтительности выбора образа как объекта лингвосинергетического рассмотрения. Выше мы уже отмечали нелинейность как один из важнейших признаков синергетических объектов [Пономаренко 2010: 5]. Здесь, впрочем, следует сделать одну существенную оговорку в порядке разграничения сфер макро-и микросинергетического рассмотрения. На уровне макросинергетического рассмотрения образ может быть представлен как виртуальная величина, как некий конечный пункт синергетического сопряжения, который открывает путем абстрактной реконструкции исследователь, связывая предыдущее и нынешнее состояния системы, утраченное и сохраняющееся реальное. Образ здесь - конструкт, помогающий понять направленность и значение состоявшегося развития системы. Понять новое можно лишь в его соотнесенности со старым, т.е. через точку отрицания (бифуркации). Таким образом, то, что было исторически линейным, раскрывало себя как последовательность событий исследователь намеренно связывает в едином образном представлении, лишая становящееся линейности. Трудно сказать, можем ли мы приписывать исторической переходности, череде событий свойства памяти? Мы видим в новом черты старого и одновременно отрицание старого, что позволяет рассматривать его, отвлекаясь от стоящей за ней исторической линейности, нелинейно - как образ, результат синергетического сопряжения.
Всякий образ основан на отрицании: отрицании ставшим неставшего, реальным виртуального, т.е. на взаимном отрицании моментов, составляющих содержание образа. С другой стороны, образ как таковой является отрицанием стоящей за ним линейности (имеется в виду потенциальной или реальной: исторической, коммуникативной, предикативной и др.) связываемых в образе моментов. Образ и линейность соотносительны, каждый из них является способом понимания другого. На макросинергетическом уровне, открывая для себя историческую связь моментов, мы движемся от линейности к образу, связывая в едином представлении исторически разделенные моменты. Конструируемое тождество позволяет глубже понять историческую дифференциацию моментов. Аналогичную направленность понимания - от линейности к образу, от разделенности к единству - мы видим в предикативном отношении. Предикация - связь различных и одновременно мыслимых как тождественные в границах заданной предикативной связи представлений [Лингвистический ЭС 1990: 388]. Мы не можем понять предложение или высказывание пока не установим вполне лежащую в его основе предикативную связь. Но в основе предикации лежит тождество связываемых моментов: подлежащего и сказуемого, темы и ремы. Предикативное тождество, в каком бы аспекте его не рассматривать, в себе редупликативно. Понять предикацию можно лишь наложив два различающихся представления друг на друга, т.е. реконструируя на их основе единый образ. Предикация лежит в основе всякой пропозиции. Основополагающий характер предикации в языковом синтаксисе подчеркивает в своих работах Н. Хомский [Хомский 1998: 12]. Трактовку предикации как образа на основе необходимо имплицируемого в такого рода связи отношения тождества предлагает Е.В. Курочкина [Курочкина 2006: 10-12]. Критерий редупликации, повтора, различного рода вариантных отождествлений в контексте всех уровней синергетического рассмотрения получает поистине глобальный характер.
Критерии контекстуальной работы образа: референция, оценка, концепт, наррация
Всякий образ связан программой контекстного описания, в которой отражается целесообразное понимание реальной ситуации описания применительно к коммуникативно-прагматическим и познавательным задачам речи, высказывания. Выше мы показали, что метафора, обладая свойством скрытой внутренней наррации, не обладает нарративным преимуществом перед контекстом. Контекст «делегирует» метафоре определенные нарративные права в объеме решаемой с ее помощью номинативной задачи, точнее - задачи особенной смысловой характеризации именуемого объекта. Метафора, в объеме отведенного ей смыслового задания, привносит элемент чужеродной наррации в контекст - достаточно схематичной, редуцированной, обедняющей собственную наррацию контекста (реальной ситуации описания). Контекст «соглашается» с этим скрытым нарративным упрощением (метонимической редукцией) со стороны метафоры, «видя» ее номинативное преимущество в части возможностей смысловой характеризации объекта. В дальнейшем контекст, как правило, «отбирает» у метафоры ее нарративные права, ограничивая смысловую функцию метафоры заданными прагматическими критериями контекстного описания, т.е. прагматизирует метафору.
«Бесправная» в нарративном плане метафора доминирует в контексте концептуально. Метафора - концепту ал изатор, универсальный образный инструмент обращения к концептосфере человека, сознания. Собственно, открывающийся в метафоре концепт служит основой концентрированной смысловой характеризации именуемого объекта. Представленный в метафоре образ (образное остранение) бесполезен и лишен смысла как таковой, если в нем не учитывается открывающаяся в нем или посредством его высшая смысловая функция - tertium comparationis - подлинный концептуализатор номинативного пространства метафоры. В ряде работ tertium comparationis трактуют ограниченно - как некий механический результат сопряжения соотносимых в содержании метафоры значений (объектов): реального и виртуального. Такое ограниченное понимание вряд ли подходит при широком концептологическом подходе к метафоре, к средствам языковой образности. Концептуальная (символическая) миссия метафоры в реальном речевом узусе носит не закрытый, а открытый характер.
Невозможно говорить о принципиальной смысловой завершенности метафоры - сколь бы сильной не была ее прагматическая смысловая связь с контекстом: метафора прорывает смысловую «брешь» в контексте, обращая нас (пусть на мгновение) ко всему пространству культурно-выразительного смыслового опыта языкового дискурса. В этой обращенности открывается символическая смысловая функция метафоры. Символический смысл, который невозможно ограничить ничем, венчает смысловую позицию метафоры как средства образной контекстной номинации. Игнорировать символическую функцию метафоры означало бы обеднять ее смысловой потенциал, не видеть и не понимать подлинную смысловую ценность метафоры в контексте. Отсюда вряд ли правильно было бы говорить о концептуальном априоризме метафоры. Концепт, концептуальность не заложены в метафоре как некая предзаданная категория, но открываются в ней как бесконечная масса символических представлений, связанных и не связанных друг с другом ассоциаций. Вообще, метафора, как и любой символ (в отличие от обычной, обладающей лишь прямым языковым значением лексемы) - это подвижный знак, смысловое пространство которого образует бесконечная масса социально и культурно значимых ассоциаций, которые постоянно движутся, попадая в поле зрения сознания или выпадая из него. Понимание метафоры следует рассматривать континуально как процесс, который никогда не достигает абсолютной семантической завершенности, но характеризуется лишь относительной завершенностью. Метафора обращает нас к концептосфере языкового дискурса, но не преподносит нам концепт как некую готовую содержательную категорию, предзаданную инстанцию понимания. При помощи метафоры мы достигаем некоторого смысла, смыслового понимания, но не вынимаем его «готовым из коробочки».
Если и говорить о некотором содержательном априоризме в языке, то таковым, наверное, прежде всего характеризуется не концепт, а обычное языковое значение во всей совокупности заложенных в нем семантических и сочетаемостных предпосылок.
Метафора обедняет объект нарративно, но обогащает его концептуально. С одной стороны, имеет смысл говорить о нарративном конфликте или контрасте между метафорой и объектом (прямой семантикой объекта). С другой стороны, нельзя не видеть, что этот конфликт заканчивается концептуальным тождеством объекта и метафоры, т.е. их «примирением», согласием под знаком какого-то общего символического смысла. В известном смысле можно говорить о некоторой смысловой аналогии, возникающей во взаимоотношении реального объекта и метафоры. Парадоксальным в метафоре является то, что рациональной основой аналогического смыслового сопряжения объекта и метафоры является указанный выше семантический конфликт: по способу своего семантического осуществления метафора представляет собой случай номинативной и нарративной аномалии. Аномальным, в принципе, может считаться любой способ символического именования, т.е. именования чего-то не собственным именем. Номинативный конфликт и смысловое согласие сопутствуют друг другу в метафоре.
В каждой метафоре - от простой однословной до расширенной, получающей дальнейшее контекстное развитие (аллегоризирующейся), - мы видим пример нарративной дивергенции между реальной ситуацией описания (объектом) и виртуальной наррацией (стоящей за образным наименованием) и в тоже самое время их концептуальную конвергенцию. Одно здесь реализуется за счет другого. В целом можно говорить, что феномен редукции при использовании образа носит взаимный характер: образ редуцирует контекст (реальную ситуацию описания, объект) нарративно, контекст редуцирует образ по смыслу, концептологически показывая реальный масштаб его (концепта) референциального применения. В конечном счете концепт (концептуальная сторона образа) является средством смысловой идентификации объекта - объект идентифицируется посредством метафоры в каком-то своем эмоционально-и/или культурно-значимом смысловом качестве, которое он как таковой, т.е. в масштабе своих прямых номинаций, не способен вполне раскрыть.
Столкновение референции и концепта порождает аксиологию образа, делая в целом метафорическую номинацию принципиально аксиологической. Действие реального объекта в рамках этой взаиморедуцирующей коллизии можно видеть в том, что он «опредмечивает» оценку (А.Н. Леонтьев). Говоря в целом, оценка, аксиология - результат предметной рационализации концептуальной стороны образа, неизбежно возникающей как результат, итог его индуктивного референциального применения.
С позиций синергетики можно видеть всю глубину синергийного сопряжения образа и реального объекта, реальной ситуации описания в их контекстуальной взаимообусловленности.
Нарративно-аллегорическое развитие метафоры в контексте
Высшую форму символического остранения мы видим в аллегоризирующейся метафоре, получающей нарративную завершенность. Такая метафора нарративно и предикативно противопоставляет себя контексту, что выражается в ее структурном обособлении от контекста.
Последнее мы понимаем как высшую форму символического остранения образа, в котором присутствует своя внутренняя логика: номинативное остранение переходит в нарративное; нарративное остранение завершается выразительным, структурным обособлением метафоры - полным разрывом ее номинативной, смысловой и выразительной связи с контекстом. В такой метафоре все больше, почти окончательно затухает ее номинативная функция: ее элементы практически невозможно референциально соотнести с элементами реальной ситуации описания. При этом метафора сохраняет за собой функцию смысловой характеризации объекта, а значит - не теряет признаков иконизма, символической связи с объектом. Парадоксальным качеством такой метафоры является то, что ее номинативная и референциальная функция падает, в то время как ее иконическая нагрузка возрастает (другими словами: мы видим усиление похожести, но при этом не можем со всей точностью определить предметную сторону этой похожести в силу референциальной диффузности такой метафоры).
Всякая метафора в той или иной мере представляет из себя иконический знак, т.е. знак, в котором форма (виртуальный объект) стоит в изобразительной связи со своим содержанием - изобразительно похожа на свой объект. Иконизм метафоры тем выше и нагляднее, чем выше и нагляднее в ней ее наррация. Усиление наррации подавляет номинативную функцию в ней. Подобный номинативно-нарративный «переворот» мы уже частично наблюдали в предыдущих типах метафор, рассмотренных выше (прежде всего, конечно, в поэтических метафорах пятого типа, в которых могут присутствовать элементы аллегоризации). Наиболее законченную форму такого рода «переворот» принимает в нарративно завершенной аллегорической метафоре.
Итак, мы указали на предикативную и нарративную обособленность такого рода метафор в контексте. Важно отметить еще один признак противопоставленности виртуальной аллегорической наррации и контекста (за которым, как мы понимаем, стоит реальная ситуация описания, т.е. некоторая реальная наррация). Как известно, всякая метафора представляет из себя скрытое сравнение. Во всякой операции сравнения важно выделять ее направленность, которая раскрывается от аналога к прототипу. Предполагается, что аналог приравнивается к прототипу, прототип доминирует номинативно и нарративно: аналог похож на прототип, но не наоборот. Во всех метафорах предыдущих типов в роли аналога выступала метафора, в роли прототипа - реальный объект. Любое смысловое превышение экспрессивно-оценочного или образного типа не отменяет указанного отношения: мы стремимся как можно точнее, плотнее связать метафору с объектом. Даже там, где метафора радикально поэтизируется, нарративно удаляется от контекста, мы ищем момент смыслового и референциального сопряжения метафоры с контекстом, «верим» в полноту семантической аналогии метафоры по отношению к реальной ситуации описания. В метафоре 6-го типа (завершенной нарративно-аллегорического типа) происходит радикальная метаморфоза внутренней синергетики метафоры во всей системе ее взаимоотношения с реальным объектом (реальной ситуации описания): теперь метафора принимает на себя прототипическую функцию. Мы ищем не подобие метафоры объекту, а подобие объекта метафоре. Все сказанное говорит о том, что метафора, достигшая высшей точки своего нарративного символического остранения, превращается в тот нарративно-символический конструкт, который традиционно именуется пословицей. Прототипическая функция нарративно-развернутой пословичной метафоры в контексте объясняется качественно новым уровнем смысловой нагрузки. Метафора приобретает характерное для всех пословиц свойство нравственной назидательности.
Нарративно развернутая пословичная метафора не ограничивается задачей прагматической оценки и субъективной смысловой характеризации объекта, но гипотетически раскрывает его (объекта) нравственное значение, в котором на первый план выходят нормативные критерии доброго и злого, приличного и неприличного, прекрасного и безобразного, социально приемлемого и неприемлемого. Метафора-пословица самой своей внутренней нарративной структурой иллюстрирует нравственное значение реального объекта. Символическое осмысление объекта переводится из субъективного в социокультурный план.
Добавим, что речь идет не просто о контекстном использовании известных пословиц, взятых из фольклорного языкового фонда. Хотя, конечно, в этих случаях могут использоваться и хорошо известные в культурном опыте языка пословицы. Не менее интересны случаи искусственных ad hoc, сконструированных авторским воображением виртуальных нарративных ситуаций, в которых, подобно пословицам, вдруг открывается назидательная функция, которая подается как смысловой символический эталон по отношению к реальному объекту описания. Подобные нарративные «символические произведения» могут быть названы «псевдопословицами».
Рассмотрим примеры.
1. Но овчинка не будет стоить нынешней \выделки\ - // {базарной ссоры,\ в которую вовлечены интеллигентные, вроде бы, люди. Повторюсь «Радио Свобода» - не FoxNews, и рваться из всех сухожилий ей не пристало. Напротив, как государственному заведению ей бы к лицу были преемственность, неторопливая солидность, привычная узнаваемость голосов и имен [ЧК. 06.11.2012].
2. Раньше любили людей и использовали \вещщ а теперь любят вещщ и используют людей II Вдруг вы понимаете, что живете в перевернутой пирамиде ценностей, где всякий \мусор\, который должен лежать на дне: гамбургеры, компьютерные игры, чье-то желание посмотреть мультики или выпить, - оказывается наверху и начинает управлять вашей изнью, жизнями ваших близких и вашими идеалами. Почему такое происходит... [ЧК. 24.03.2013].
3. Отчего я раньше времени ослабел и упал, объяснить не трудно. Я, полр_бно__библ_е_йскдщ_си_лачуд_яоднял на себя Газские ворота), чтобы отнести их на вершину горы II но только когда уже изнемог, когда во мне навеки погасли молодость и здоровье, я заметил, что эти [ворота мне не по плечам и что я обманул себя [Чехов].
4. Есть интересный тип людей - они красивы, талантливы, веселы, но при этом щоксичны]. Там где они присутствуют в ситуациях или отношениях, происходит постепенное отравление окружающих. Именно талантливость, внешняя привлекательность, веселость не дают сразу же увидеть вредоносность человека // Красивое \ядовитое\ растение или насекомое не осознают вреда, который они кому-то приносят. Как эта токсичность проявляется? [ЧК. 13.05.2013]
5. So, take positive steps each day towards building and promoting your home internet business. The reality is that you need to keep a long term focus. // Roman empire] wasn t built in a day II neither will your [home internet business empire. [http://www.article3k.com]
6. This is where the saying the yearly bird patches the worm» often comes true. On the day of the auction, you need to ensure that you wake up early and get to the auction site early enough [www.auctionarticle.net].
Похожие диссертации на Смысловое развитие метафоры в текстах различных жанров: семиотический и синергетический аспекты интерпретации
-
-
-
-
