Содержание к диссертации
Введение
Первая глава. Антропоцентрическая парадигма изучения языка и грамматическая система 16
1.1. Лингвокультурология и антропоцентрическая лингвистика 16
1.2. Концепт и его грамматическое воплощение 27
1.2.1. Концепт «свои/чужие» 33
1.2.2. Концепт «мелиоратив/пейоратив» 39
1.2.3. Концепт «время» 47
1.3. Принципы морфологической репрезентации в языке 62
1.4. Облигаторность vs вариативность в морфологии 77
1.5. Фигура говорящего ,«образ автора» и морфологические категории 84
Выводы по первой главе 92
Вторая глава. Грамматические категории как отражение этнокультурной специфики языка 94
2.1. Языковая картина мира «.грамматика 94
2.2. Этноспецифическое и социоспецифическое воплощение грамматических значений 104
2.2.1. Архаичные представления, отраженные в грамматике 115
2.2.2. Социальная детерминация морфологических форм 121
2.2.3. Грамматика и прагматическая категория вежливости 126
Выводы по второй главе 142
Третья глава. Тендерный конструкт в современной лингвистике и его морфологические проекции 144
3.1. Антропоморфные , Представления как источник родовых различий 144
3.2. Антропоцентризм и «укрупнение грамматики» 152
3.3. Тендерные исследования как вектор современной лингвистики и грамматический род 158
Выводы по третьей главе 178
Четвертая глава. Антропоцентрические параметры морфологической категории числа 180
4.1. Соотношение универсального и этноспецифического в воплощении количественных различий 180
4.2. Дистрибуция числовых форм под влиянием социокультурных условий и антропоцентрические основания выбора формы числа 192
Выводы по четвертой главе 213
Глава пятая. Креативность морфологических категорий в дискурсе 215
5.1. Множественность грамматической нормы 215
5.2. Грамматика и дискурс 219
5.2.1 Грамматический род 226
5.2.2. Грамматическое число 239
5.2.3. Морфологическая категория и рефлексивный дискурс 244
Выводы по пятой главе 249
Глава шестая Грамматикография: лингвокультурологическии аспект 251
6.1. Грамматика в словарном представлении 251
6.2. Лингвокультурологические и антропоцентрические аспекты морфологических категорий и лексикография 271
Выводы по шестой главе 280
Заключение 282
Библиография
- Концепт «свои/чужие»
- Архаичные представления, отраженные в грамматике
- Антропоцентризм и «укрупнение грамматики»
- Дистрибуция числовых форм под влиянием социокультурных условий и антропоцентрические основания выбора формы числа
Введение к работе
Антропоцентризм в языке и, следовательно, в языковой теории сегодня признается важнейшим научным постулатом. Истоки современного антропоцентрического подхода относятся к 50-м годам ХХ века, когда в работах Э. Бенвениста был вычленен и описан существующий в разных языках класс делокутивных глаголов, означаемое (денотат) которых существует именно в тот момент и ровно столько времени, сколько длится произносимое сообщение. Поиски сходных семиотических свойств (совпадение по времени означающего и означаемого) в других классах языковых элементов позволили присоединить к анализу личные местоимения первого лица. В то же время, очевидно, что антропоцентризм в лингвистике не есть порождение ХХ века: крупнейшие филологи ХIХ в. настаивали на центральной роли языкознания для всех наук о человеке. Это связано, прежде всего, с тем, что язык является основным средством описания и познания внешнего мира и психики самого человека. Можно утверждать также и то, что антропоцентрический и культурологический подходы к языку и в XXI веке останутся основополагающими.
Что касается грамматики, то она и сегодня нередко видится имманентным образованием, мало связанным с экстралингвистическими условиями, однако все более настойчиво пробивает себе дорогу осознание того, что и в грамматике, пусть опосредовано, отражаются социальные отношения, а в синтаксических конструкциях запечатлена психология народа.
Грамматические формы и особенности их функционирования в значительной степени мотивированы социокультурным и историческим опытом носителей языка. В данной работе анализируются сущностные особенности такой мотивированности, чем и определяется научная актуальность диссертации. Актуально само обращение к проблемам морфологических категорий, которые проанализированы на новых основаниях - в лингвокультурологической и антропоцентрической парадигмах. Морфологию справедливо относят к достаточно исследованным областям, настолько исследованным, что возникает даже иллюзия исчерпанности собственно морфологической проблематики. Антропоцентрический принцип в современном языкознании традиционно распространяется на область лексики; давние традиции имеет антропоцентрический подход к анализу художественного текста, таких его элементов, как антропоцентрическая метафора. И гораздо реже антропоцентризм, связанный с рассмотрением языка в диаде «язык и человек», распространяется на материал грамматических категорий. Антропоцентрический подход, как «научная мегапарадигма», по отношению к которой остальные языковедческие парадигмы выступают в качестве более частных, позволяет объяснить многие факты (на первый взгляд – парадоксальные) в функционировании грамматических форм.
Объектом исследования послужили морфологические формы с учетом закрепленных за ними функций (при этом наиболее детально проанализированы именные формы рода и числа в русском и английском языках). Для наиболее подробного анализа избраны нешифтерные категории, антропоцентрические параметры которых отнюдь не очевидны.
Предметом исследования являются антропоцентрические и лингвокультурологические аспекты в содержании и функционировании грамматических категорий.
Цель данного исследования заключается в осуществлении комплексного системного анализа антропоцентрических и лингвокультурологических параметров грамматических категорий.
Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:
– исследовать соотношение универсального и культурно-специфичного в содержании морфологических категорий;
– изучить возможности грамматических форм в вербализации важнейших лингвокультурных концептов («время», количество, «свои/чужие», «мелиоратив/пейоратив»);
– рассмотреть антропоцентрические параметры «укрупнения» объекта грамматики;
– установить особенности грамматической (морфологической) реализации прагматической категории вежливости;
– проанализировать социальную детерминацию грамматической формы;
– на примере именных категорий рода и числа показать антропоморфные источники грамматической семантики и креативные возможности грамматической формы;
– исследовать дискурсивные параметры морфологических категорий;
– описать грамматические значения, реализация которых детерминируется таким компонентом, как «сознание наблюдателя»;
– проанализировать истоки и перспективы грамматикографии в лингвокультурологическом и антропоцентрическом аспектах;
Современный антропоцентрический подход, будучи яркой приметой лингвистики конца ХХ века, в то же время воплощает глубокую традицию европейского языкознания. Поэтому методологической базой диссертации стали работы, в которых обосновывается антропоцентрический подход к языку в целом и его категориям в частности (В.М. Алпатов, Ю.Д. Апресян, Э. Бенвенист, Г. Гийом, Я.И. Гин, В. фон Гумбольдт, В.З. Демьянков, Ю.Н. Караулов, А.А. Потебня, Ю.С. Степанов, Р.М. Фрумкина и др.), труды по грамматической семантике А.В. Бондарко, А. Вежбицкой, О. Есперсена, А. Е. Кибрика, Е. Куриловича, Н.А.Луценко, М.В. Панова, Д.И. Руденко, В.А. Плунгяна, Т.Г. Хазагерова и др., а также исследования, посвященные конкретным морфологическим категориям: категории числа (работы Д.И. Арбатского, Л.А. Брусенской, В.И. Дягтерева, Г. Корбетта, О.Н. Ляшевской, Л.Д. Чесноковой и др.); категории рода и гендерного конструкта (труды С.Г. Айвазовой, М. Дмитриевой, Д.О. Добровольской, Е.А. Здравомысловой, Г.Н. Кареловой, А.В. Кирилиной, Р. Лакофф, Д.Ч. Малишевской, Л.В. Полубиченко, Н.Л. Пушкаревой, О.В. Рябова, А.А. Темкиной, Е.И. Трофимовой, С.А. Ушакина, К. Уэст, М.Е. Федотовой, З. Хоткиной, Д. Хубер, Д. Циммерман, В. Штадлер, и др.).
Основополагающими стали известное положение Г. Гийома о том, что язык не имеет иной объективности, кроме той, которая устанавливается в самих глубинах субъективного, а также положение А. Вежбицкой о том, что грамматика составляет концентрированную семантику: она воплощает систему значений, рассматриваемых в данном конкретном языке как особенно важные, действительно сущностно необходимые при интерпретации и концептуализации действительности и человеческой жизни в этой действительности.
Материал исследования составляют в основном данные русского и английского языков, но также привлекаются факты других языков, извлеченные из трудов по типологии и сравнительно-историческому языкознанию. Есть вполне обоснованное мнение, что для описания грамматических категорий имени и глагола нет нужды в использовании разнообразного иллюстративного материала (ср., например, глагол ‘бить’, неизменно присутствующий во всех грамматиках, начиная от греческих папирусов и кончая современными учебниками, написанными в разных странах, или русское слово стол (по устному замечанию В.Н. Топорова, в словарную статью на это слово следует добавить значение ‘грамматический пример’). См.: [Степанова, Л.Г. Хроникальные заметки [Текст] / Л.Г. Степанова // Вопросы языкознания, 2005, № 6. С. 155]. В то же время ясно, что многие случаи использования грамматических форм нельзя подвести под жесткие правила. Именно в этих случаях оправданно обращение к эмпирическим фактам, которые черпались из текстов (художественных и газетно-публицистических) на русском и английском языках; см. список источников. Всего для анализа было привлечено около 4 тысяч контекстов, извлеченных методом репрезентативной выборки. Как известно, количество примеров еще в античных грамматиках ставилось в прямую зависимость от уровня теоретического осмысления языковых фактов и от того, насколько они поддаются (или не поддаются) строгой формализации. Мы исходим из того, что теоретические положения разного уровня обобщения должны опираться на разноплановый лингвистический материал, который служит для доказательства или для иллюстрации, а также позволяет наблюдать соотношение и взаимодействие случайного и закономерного в грамматическом кодировании значимого элемента.
Методы работы. В соответствии со свойствами изучаемого объекта используется традиционный индуктивно-дедуктивный метод. В основе исследования не только дескрипция, но и объяснение, поскольку антропоцентрический принцип анализа морфологических категорий позволяет установить мотивированность оформления грамматических значений в естественном языке. В диссертации использованы также контекстуальный анализ и метод прагматической интерпретации.
Новизна исследования определяется тем, что его проблематика соотносится с новейшими лингвистическими тенденциями, направленными на когнитивные, прагматические, культурологические и антропоцентрические аспекты изучения языковых фактов. Изучены вербализованные формы этнического сознания, отражающие национально-культурные особенности в грамматических категориях. Учтена роль говорящего как активной языковой личности в выборе той или иной интерпретации обозначаемой ситуации с помощью грамматических форм. В отличие от глагольных категорий и эгоцентрических единиц, именные категории реже рассматриваются в работе по структуре дискурса, поэтому анализ дискурсивной природы значений именных категорий рода и числа представляется достаточно новым и своевременным. Впервые с опорой на антропоцентрический принцип исследованы закономерности организации морфологического уровня (уровня морфологических категорий); исследованы концепты, представление которых опирается в том числе и на граммемы морфологической категории. Обоснована необходимость значительного расширения грамматической зоны общего толкового словаря (в целях более адекватного описания языковой системы, а также в целях автоматического анализа текста) и разработаны общие принципы грамматикографии.
Теоретическая значимость диссертации связана с тем, что в ней рассматриваются проблемы, находящиеся в центре интересов современной теоретической лингвистики, предложена исследовательская модель анализа морфологических категорий с позиций антропоцентризма и лингвокультурологии, разработан понятийный аппарат антропоцентрического исследования морфологических категорий. В новом аспекте проанализирован феномен «человеческого фактора» в языке: обоснована антропоцентричность грамматических (морфологических) категорий, функционирование которых традиционно считалось мотивированным исключительно или по преимуществу референтной соотнесенностью. Исследование антропоцентрических и лингвокультурологических параметров грамматических категорий отвечает возросшему интересу к проблемам междисциплинарного пересечения гуманитарных наук.
Практическая ценность диссертации состоит в возможности использования ее материалов при подготовке учебных пособий, курсов по (кросс-культурной) прагматике и описательных грамматик нового поколения. Дело в том, что и сегодня имплицитно, а чаще эксплицитно в описательных грамматиках реализуются те подходы, которые были разработаны в рамках структуралистской парадигмы. Выводы и результаты исследования помогут скорректировать имеющиеся дескриптивные грамматические описания. Результаты предлагаемого исследования находят применение в вузовских курсах введения в языкознание, общего языкознания, теоретической грамматики, лингвокультурологии, межкультурной коммуникации, лингвистического анализа текста, теории перевода, а также спецкурсах по грамматической семантике, социолингвистике, грамматикографии и грамматической стилистике. Материалы диссертации могут быть полезны в лингводидактическом аспекте, в частности - в решении проблем расхождения грамматических категорий в различных языковых культурах.
Положения, выносимые на защиту:
1. Язык не может быть причислен к объектам «внешнего наблюдения», познание которых достигается построением адекватной теории: генетически система языка связана с видением мира человеком, а в синхронии на выбор грамматических (морфологических) единиц оказывают влияние встроенные в язык (речь) параметры внутреннего мира адресата.
2. Хотя морфология считается наиболее исследованной областью языка, говорить об исчерпанности морфологической проблематики неправомерно: рассмотрение вопросов морфологии в рамках современных научных парадигм – антропоцентрической и лингвокультурологической – позволяет существенно дополнить традиционные грамматические теории. Во многих случаях последовательное применение антропоцентрического подхода приводит к более точному описанию, казалось бы, уже точно установленных и хорошо изученных традиционных морфологических категорий.
3. Глубоко антропоцентричны не только шифтерные категории (время), но и нешифтерные (род, число). Такая макрокатегория культуры, как восприятие времени, имеет и грамматические проекции (ср. роль форм будущего времени в «языке левых» и – шире – вообще в политическом дискурсе). Важным способом постижения грамматической системы языка является исследование морфологических категорий в лингвопрагматическом и культурном контекстах.
4. В морфологических формах ярко проявляется асимметричность языкового знака. Вариативность в грамматике естественна как отражение адаптивного характера языка. Варианты репрезентации морфологических категорий имеют значимостный потенциал: коннотативные, функционально-стилистические и прагматические особенности. Функциональное расслоение грамматики не отрицает прагматической амбивалетности морфологических форм, которые, как правило, приобретают коннотационные созначения только в контекстных условиях, в том числе и в широком «контексте ситуации». Вычленение прагматического компонента стало возможным при утверждении интегрального понимания языкового значения как бесконечно сложной структуры, включающей в себя не только понятийное содержание, но и весь комплекс добавочных смыслов - экстралингвистических сведений, разного рода ассоциаций и коннотативных приращений. Представление о столь же сложной, отчасти избыточной структуре грамматического значения стало формироваться в связи с изучением интенциональности в грамматике (школа А.В. Бондарко и его последователей).
5. Грамматический код участвует в вербализации концептуальных смыслов, конструирует содержание таких концептов, как время, количество, свои/чужие, мелиоративность/пейоративность. Морфологическая репрезентация таких концептов должна стать предметом лингвокультурологического анализа. До сих пор грамматика намного реже, чем лексика, привлекается в этнолингвистических исследованиях: даже морфологически выраженные концепты (время, количество) чаще всего описываются с опорой на лексику и фразеологию.
6. Гендер как продукт культуры находит отражение на всех уровнях языковой системы, глубоко пронизывает как денотативное, так и коннотативное (прагматическое) содержание грамматических форм.
7. Отражение количественных параметров мира в сознании человека носит активный характер и зависит отнюдь не только от отражаемой реальности, но и от самого субъекта отражения – от его интенций, целей, эмоций. В результате один и тот же фрагмент реальной действительности может передаваться как с помощью стандартных числовых форм, так и с помощью транспозитивных, эмфатических. С помощью числовых форм адресант «встраивается» в речь, выступает в качестве своеобразной точки пересечения субъекта и объекта, «приспосабливает» объект номинации к своему видению фрагмента действительности. «Встроенность» адресанта в речь эксплицируется числовыми формами, в которых заложена определенная интерпретация количественной ситуации (в семантику оценочных числовых форм субъект речи встроен в виде своих нормативных представлений).
8. Адекватное понимание природы и функционирования грамматических (морфологических) категорий может быть достигнуто при обращении к параметрам структуры и содержания дискурса. Дискурсивная трактовка категорий рода и числа позволяет объяснить многие случаи использования морфологической формы, когда утрачивается связь с исходной семантической функции категории и существенной остается только эмфатическое выделение.
9. Антропоцентрическая переориентация лингвистики позволяет существенным образом трансформировать лексикографию (грамматикографию). В рамках нового лексикографического направления – концептографии вполне возможно и желательно представление и грамматических сведений, а именно – материалов, касающихся возможностей грамматической репрезентации важнейших для данной лингвокультуры концептов. Такое нетрадиционное направление словарного описания, как грамматикография концептов, способствует «укрупнению» объекта лингвистического осмысления. В рамках лингвокультурологических вполне правомерно ставить и решать вопрос о легксикографической кодификации антропоцентрических и культурологических параметров грамматических (морфологических) категорий.
Апробация полученных результатов осуществлена в 42 публикациях как научного, так и научно-практического, учебного характера. По теме диссертации автором были сделаны доклады на следующих конференциях:
Межвузовская научная конференция «Функционально-семантический аспект единиц русского языка», Таганрог: ТРТУ, 2001; Межвузовская научно-практическая конференция «Актуальные проблемы преподавания иностранных языков в свете международных стандартов и межкультурной коммуникации», Ростов н/Д: РГЭУ (РИНХ), 2001; Межвузовская научная конференция «Единицы языка в коммуникативно-прагматическом аспекте», Ростов н/Д: РГЭУ (РИНХ), 2002; Всероссийская научная конференция «Речевая деятельность. Текст», Таганрог: ТГПИ, 2002; Международная научная конференция «Форма, значение и функции единиц языка и речи», Минск, 2002; Всероссийская научно-практическая конференция «Лингвистическое образование: профессия, миссия, карьера», Ставрополь: СГУ, 2003; Всероссийская научно-практическая конференция «Русский язык и активные процессы в современной речи», Москва – Ставрополь, 2003; Международная конференция МГПУ им. Шолохова «Текст. Структура. Семантика», Москва, 2003; Межвузовская научная конференция «Актуальные проблемы современной лингвистики», Ростов н/Д: РГПУ, Международная научная конференция «Словарное наследие В.П. Жукова и пути развития русской и общей лексикографии», Великий Новгород, 2005; Международная научно-практическая конференция «Язык в контексте социально-правовых отношений современной России», Ростов н/Д: РГЭУ (РИНХ), 2006; Международная научная конференция «Континуальность и дискретность в языке и речи», Краснодар: КубГУ, Просвещение-Юг, 2007; Международная научно-практическая конференция «Юридическая риторика в современном информационном пространстве», Ростов н/Д: РГЭУ «РИНХ», 2007; Региональная научно-практическая конференция «Философские проблемы глобализации: общество, культура, право», РГЭУ «РИНХ», Ростов н/Д., 2007; Международная научная конференция “Language, Individual & Society”, Sunny Beach Resort (Bulgaria): Info Invest, 2008; Международная научно-практическая конференция «Юридическая наука и методология преподавания юридических дисциплин в условиях реформирования системы высшего образования», Ростов н/Д: РГЭУ (РИНХ), 2008.
Структура диссертации определяется спецификой поставленных задач и языкового материала, на котором они решаются. Диссертация состоит из введения, шести глав, заключения и библиографии.
Концепт «свои/чужие»
Проблема когнитивного характера морфологии была впервые поставлена в работе Н.А.Слюсаревой [1986]. Роль морфологии видится автору, прежде всего в выражении разного рода абстрактных категорий и в распределении слов по различным разрядам. Морфология когнитивна, поскольку она помогает переходить от более «наивного» отражения действительности в сторону более обобщенного и более опосредованного Четвертое направление — внутрисубъектная лингвистика, или теория носителя языка, - акцентирует внимание на том, как язык существует в человеке.
Истоки современных лингвистических парадигм обнаруживаются в тех построениях, которые, на первый взгляд, далеки от идей антропоцентризма и субъективности в языке. Авторы грамматики Пор-Рояля А. Арно и К. Лансло писали в завершении десятой главы: «При описании живого языка нужно постоянно иметь в виду следующее: выражения, одобренные всеобщим употреблением и никем не оспариваемые, надлежит расценивать как хорошие, хотя бы они и противоречили правилам и аналогиям языка. Вместе с тем не следует ссылаться на такие исключения, чтобы ставить под сомнение правила и расшатывать аналогию или чтобы одобрять иные способы выражения, которые не были освящены обычаем. В противном случае, то есть если не придерживаться упомянутого совета, а сосредоточиться только на причудах обычая, придем к тому, будто в языке всегда все шатко, лишено основополагающих начал, будто язык никогда не способен приобрести устойчивость» [Арно А., Лансло К., 1991: 60]. То есть, реальный язык понимается как соединение usus и ratio, где обе составляющих важны в равной мере. Первая универсальная грамматика получила онтологическое обоснование и выводилась из единства мира. «В Новое время, проникнутое безграничной верой в человека и его разум, причины языкового строя начинают искать, прежде всего, во внутреннем мире человека, его разуме. ее отражения [Слюсарева Н.А., 1986: 18 - 19]. Когнитивный характер морфологии, по утверждению Е.С. Кубряковой, заключается не только в том, что она связана с познавательными процессами и служит отражением и передачей их результатов, но также в том, что большинство морфологических средств и морфологических операций служит созданию классов противопоставленных слов, причем противопоставленных концептуально [Кубрякова Е.С. 2000: 25]. Грамматическая категоризация выводится из общих для всех народов и во все времена действий ума, операций рассудка, законов логического анализа мысли» [Зубкова Л.Г., 2001: 93].
Интерес к макролингвистической проблематике, связанной с триадой «язык — социум - культура», достиг вершин в языкознании XIX в. - в трудах В. фон Гумбольдта и А.А. Потебни. О языке как деятельности народного духа и о необходимости создания сравнительной антропологии (новой формы сравнения языков, задача которой исследовать функционирование языка в самом широком его объеме — не просто в его отношении к речи, но в его отношении к деятельности мышления и чувственного восприятия, а следовательно - увидеть «языковое сознание нации») писал В. фон Гумбольдт. Согласно его точке зрения, изучение языка подчинено «цели познания человеком самого себя и своего отношения ко всему видимому и скрытому вокруг себя» [В. Фон Гумбольдт, 1985: 383]. Антропологический принцип В. Фон Гумбольдта приобрел, начиная с 90-х гг. XX в., особую значимость (ср. лозунг «Вперед, к Гумбольдту!»).
В течение десятилетий господства структурализма язык полагался объектом «вне меня», языку приписывалась «сверхобъективность». Ср. замечание Е. Куриловича: «Необходимо объяснять одни языковые факты другими... Объяснение, прибегающее к помощи социальных факторов, свидетельствует о крахе лингвистической методологии» (цит. по: [Крысин Л.П., 2004: 437]); ср. аналогичное высказывание У. Вейнрейха о том, что объяснить какое-либо лингвистическое явление ссылками на социальный фактор, вызвавший это явление, значит признать свое бессилие как лингвиста [Будагов Р.А., 1978: 125]. Уровень идеализации языка как объекта исследования в структурной лингвистике потребовал и отношения к человеку как к идеальной абстракции.
На смену структурному подходу, делавшему акцент на имманентных законах развития языка и неизбежно приведшему к автономизации языка, пришла коммуникативная антропоцентрическая лингвистика. Отход от структурализма проявился в активном интересе к лингвокультурологическим проблемам, на смену структуралистским построениям пришли когнитивные, функционально-прагматические и антропологические методики. «Перелом в сознании многих лингвистов нашего времени наступил лишь с появлением ряда новых дисциплин, показавших неадекватность имманентного подхода к языковой системе, игнорирующего деятельностную природу языка и его включенность в процессы жизнедеятельности человека и общества» [Маслова В.А., 2004: 10]. Ср. также: «Для лингвистической антропологии объектом и предметом исследования является, следуя великолепной метафоре Тони Моррисона, язык как мера жизни» [Макаров М.Л., 2009: 4-5].
Ср. также следующую характеристику смены лингвистических парадигм: «Парадоксально замыкается историко-научный цикл: в начале прошлого века Ф. де Соссюр, определяя предмет лингвистики «языком в самом себе и для себя», методом редукции выстроил ряд наук: психология — социальная психология - семиология - лингвистика - внутренняя лингвистика - лингвистика языка - синхроническая лингвистика. Сегодня сложилась ситуация, когда «движение внутрь» начинается в обратном направлении: от дискурс-анализа, от лингвистики речи (эскизно намеченной Соссюром к третьему чтению Курса), от изучения щербовской языковой-деятельности, языка «в широком смысле» - к другим гуманитарным дисциплинам» [Макаров М.Л., 2003: 25].
Архаичные представления, отраженные в грамматике
По мысли И.Е. Ким, этносоциальной причиной развития безличности и соответствующих грамматических значений является гиперболизованная централизация русского государства [Ким И.Е., 2003: 357]. Она привела к формированию в этническом менталитете представления о существовании неперсонализированных надличностных сил, выводящих из-под контроля индивида (субъекта) прежде всего социальные процессы. Об этом, в частности, свидетельствует соответствие в периодизации некоторых грамматических изменений и изменений в государственной организации древнерусского, а затем и великорусского этноса.
В.И. Карасик [Карасик В.И., 2004: 174] подчеркивает, что специфика категориального грамматического распределения внутри языков объясняется в первую очередь типом языка. Так, в корневом языке трудно детализировать аспектуальные значения, следовательно, предпосылки категориальной детализации вида и его лингвокультурного осмысления могут возникнуть только при условии соответствующих языковых средств, а именно — аффиксов [Карасик В.И., 2004: 174].
Помимо влияния собственно культуры важную роль играют языковые контакты, исторические особенности жизни этноса и многое другое. Поэтому попытки увидеть в лексике и грамматике языка прямое воздействие социокультурных факторов могут оказаться весьма спекулятивными. Более естественным и верифицируемым является обращение к дискурсу, так как в рамках дискурсивного события, при описании дискурсивных явлений, речь часто идет не о правилах, а о стратегиях, использование которых дает коммуникантам большую свободу выбора. Тем самым влияние прагматических, в том числе социокультурных факторов на языковую форму становится более наглядным и доказуемым. Вне дискурса языковые формы и конструкции несут на себе «как на моментальном фото — застывшие отпечатки действия обоих механизмов (собственно когнитивного и социокультурного), но их реальное взаимодействие очевидно именно в дискурсивном событии [Бергельсон М.Б., 2005: 4].
К этноспецифическим категориям относится число личных местоимений. К культурно значимым для русского этноса идеям и представлениям традиционно причисляют «соборность», «приоритет коллективного начала над индивидуальным», «ослабленную индивидуальную ответственность за событие», «пациентивный способ отношения к миру», и одним из грамматикализованных способов выражения подобных установок считают особенности использования местоимения мы: во вторичной референтной функции (вместо л) и в нереферентной функции (как обозначение круга «своих», «наших»).
Конечно, такое использование мы не есть порождение исключительно русской ментальносте: это, с одной стороны, лингвокультурологическая универсалия, связанная с принципом кооперации Г. Грайса, релевантным для любой развитой лингвокультуры; с другой стороны, оно восходит к древнейшему архетипическому родовому мы [Гранева И.Ю., 2007: 311].
Национально специфичной может быть и так называемая суперкатегория, которая реализуется с опорой на несколько различных частей речи. В.И. Карасик [Карасик В.И., 2004: 174 - 175] пишет о суперкатегории определенности/неопределенности в английском языке. Она реализуется с помощью артикля: определенный артикль служит для тематизации обозначаемой сущности (предмета, качества, события), то есть представления этой сущности как. известной, участникам сообщения. И наряду с этим выделяется особый вид действия, происходящего в данный момент на наших глазах, - континуальный вид. То есть в английском языке существует суперкатегория определенности, распространяющаяся на именное и глагольное обозначение действительности. Поскольку в других языках эта категория может быть менее развернутой (опирается только на артикль, как в немецком языке) или не представленной формально (русский язык), такая максимальная представленность свидетельствует о приоритетности этого признака именно для английской лингвокультуры. В.И. Карасик [там же] объясняет указанное обстоятельство тем, что английский стиль общения резко смещен в сторону актуализации активности адресата в процессе общения: адресат в англоязычном общении постоянно должен держать в поле зрения информацию о том, что нечто происходит именно здесь и сейчас, а не вообще (отсюда и внимание к обозначению времени, к ощущению времени). «...Англичанин на каждом шагу подчеркивает свое отношение к тому, что происходит, и определяет релевантность происходящего в терминах определенности/неопределенности, значимости для данного момента» [Карасик В.И., 2004: 175], отсюда - детальная разработанность модальных оттенков, определяющих позицию говорящего по отношению к миру, с одной стороны, и детальная характеристика фактуальности/нефактуальности происходящего.
Для русского менталитета, напротив, гораздо важнее подчеркнуть то, как разворачивается действие (отсюда имперсональность и детальная морфологическая дифференциация аспектуальных оттенков глагольного действия).
То, что при значительных структурных различиях между языками они имеют, однако, общую основу, обеспечивает возможность взаимопонимания и перевода. Новейшие достижения сравнительно-исторического языкознания все больше проясняют исходное происхождение языков, поэтому «изучение языков полезно для осознания реального единства человечества» [Иванов Вяч. Вс, 2004: 16]. В то же время теория лингвистов-антропологов Э. Сепира и Б. Уорфа стала мощным толчком для развития концепций взаимосвязи языка и культуры задолго до того, как сформировалось особое исследовательское направление, получившее название теории межкультурной коммуникации. Для нового направления оказались чрезвычайно актуальными идеи о том, что мышление, мировоззрение и поведение людей лингвистически детерминированы (то есть определяются особенностями того языка, на котором они говорят), а также акцент на специфических особенностях возникновения «языкового восприятия мира», на познании мира прежде всего через систему языковых средств.
Антропоцентризм и «укрупнение грамматики»
Онтологическая категория плюральное (количества), будучи универсальным звеном концептуальных картин мира, наблюдаемых в различных языках, входит в основу единой логико-мыслительной базы, которая отражается в языковой системе разных народов. «Категория количества, наряду с категориями предметности, качества, сущности и явления, причины и следствия, необходимости и случайности, принадлежит к универсальным категориям, в основе которых находится реальная действительность во всем многообразии ее репрезентаций» [Категория количества..., 1990: 42]. Общие для всех людей интеллектуальные процессы осмысления мира, логические законы мышления и способность связывать понятия являются основой для формирования таких универсальных категорий, как категория количественности.
Поиски грамматических универсалий восходят к античным грамматикам, а начиная с грамматики Пор-Рояля утверждение о наличии общеязыковых универсалий приобретает научные основания. Первая универсальная грамматика получила онтологическое обоснование и выводилась из единства мира. «В Новое время, проникнутое безграничной верой в человека и его разум, причины языкового строя начинают искать прежде всего во внутреннем мире человека, его разуме. Грамматическая категоризация выводится из общих для всех народов и во все времена действий ума, операций рассудка, законов логического анализа мысли» [Зубкова Л.Г., 2001: 93].
Теория универсалий проделала эволюцию от поисков поверхностных, затем импликативных универсалий к широкому типологическому сопоставлению способов реализации одной и той же содержательной универсалии в языках мира.
Идея количества пронизывает всю семантическую сферу языка [Рифтин А.П., 1946: 50 - 65]; ср. многочисленные примеры поисков системности в языковом представлении количественной семантики в трудах, посвященных описанию функционально-семантического поля количественное на материале различных языков (обстоятельная библиография представлена в работе: [Архипкина Г.Д., 2005]).
В языках мира самой частой из именных категорий является категория числа [Мечковская Н.Б., 2001: 266], причем языки с категорией числа отличаются друг от друга «масштабностью» этой категории: число выражается формально у всех частей речи (русский, немецкий, французский, испанский, хинди); нет числовых различий у прилагательных (английский, венгерский, турецкий, японский, китайский, корейский, монгольский); щ не различается число у глагола (английский - в 1 и 2-м лице, скандинавские языки, японский, монгольский, китайский); .J имеются факультативные различия чисел у существительных (турецкий, монгольский).
«Грамматическая категория числа существительных раскрывает отношение качества, отражённого в. лексическом значении слова (всякий предмет есть воплощение определенного качества), к его количественному проявлению - через грамматические значения проявления качества в единичной реальности или в их множестве» [Чесноков П.В. 1990: 5]. Как пишет Дж. Гринберг, внутри систем числа существует определенная иерархия, которая состоит в следующем: нет языка, который, имея тройственное число, не имел бы двойственного; нет языка, который, имея двойственное число, не имел бы множественного (универсалия 34) [Гринберг
182 Дж., 1999: 185]. Весьма редкие случаи четырех грамматических чисел — с тройственным числом — представлены в папуасских языках (ава, киуаи, биака), а также в языке хопи [Мельчук И.А., 1998: 90 - 91]. Помимо тройственного, иногда выделяют еще и четверственное число, однако Г. Корбетт [Corbett G.G., 2000], исследовавший эти формы, сделал заключение, что в реальных текстах они все-таки получают значение паукального числа, а значение четыре реконструируется у них только этимологически. Следовательно, в самых развитых системах грамматического числа существует не более пяти противопоставлений.
По ряду причин обусловленные обобщения действительно имеют стратегическое значение для изучения общих свойств человеческих языков. Они гораздо более многочисленны, чем неограниченные обобщения, ясно показывают взаимосвязи между языковыми переменными (например, между двойственным и множественным числом) и устанавливают между категориями языка иерархические отношения. Например, тот факт, что двойственное число имплицирует множественное число, иначе говоря,, что двойственное число не может существовать в языке без наличия в нем множественного числа, тогда как обратное не имеет силы, позволяет нам сделать вывод, что в известном смысле множественное число является в человеческом языке более фундаментальной категорией, чем двойственное число [Гринберг Дж., 2004: 152-153].
Категории не-единственного. числа являются маркированными категориями по отношению к единственному, что выражается в следующей универсалии: не существует языка, в котором форма множественного числа не имела бы каких-нибудь ненулевых алломорф, в то время как есть языки, в которых форма единственного числа выражена только нулевым показателем. Формы двойственного и тройственного числа почти никогда не бывают выражены только нулевым показателем.
У неединственных чисел форм словоизменения меньше, чем у единственного. Ср.: «Именно изменение по числу, а не обладание формой числа (принцип рода) является условием утраты различий по роду во множественном числе. Во множественном числе число субституирует род, принимая на себя его функцию обозначения операционально независимого предметного концепта» [Луценко Н.А., 1990: 21].
Поскольку категория числа почти всегда более тесно связана с основой, чем формы выражения падежа, постольку существует множество языков, имеющих категорию числа, но не имеющих категории падежа, и очень немного языков с категорией падежа, но без категории числа. Более близкая к центру (корню или главному слову эндоцентрической конструкции) категория, или имплицируемая категория, имеет тенденцию быть более сложной, а менее близкие, или имплицирующие категории, имеют тенденцию нейтрализоваться в ее присутствии.
Помимо универсальных свойств формальной числовой парадигмы, известны универсалии, касающиеся содержательной стороны грамматической категории числа. Форма единственного числа в обобщенно-собирательном значении - это явление общеевропейское. Д.Н. Кудрявский, характеризуя значения форм единственного числа в древнегреческом, отмечал: «Единственное число обыкновенно обозначает что-либо как единицу, причем эта единица сама может быть собирательной. Например: 6 Шрот ; может значить не только (один) перс , но и использоваться в собирательном смысле перс, персы» [Кудрявский Д.Н., 1964: 269].
Дистрибуция числовых форм под влиянием социокультурных условий и антропоцентрические основания выбора формы числа
Распространено убеждение, что даже общие толковые словари в принципе дают необходимую грамматическую информацию, проблема состоит только в том, что необходимо это делать более последовательно (то есть проблема состоит только в существовании отдельных неточностей в конкретных словарных статьях). Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что в традиционной лексикографии многие теоретические проблемы представления грамматической семантики не решены. К таким проблемам следует отнести выбор исходной грамматической формы, определение границ парадигмы. Проанализируем эти проблемы на примерах морфологических категорий рода и числа.
Считается, что pluralia tantum повезло больше, чем доминантно-сингулярным именам. Если последние, после «Толкового словаря русского языка» под ред. Д.Н. Ушакова, практически не квалифицируются словарями (в русских толковых словарях пометы типа «мн. нет» при существительных неконкретной семантики отсутствуют: их нет в БАС, MAC, СО, СОШ, и лишь факультативно, эпизодически такие пометы даются в словарях трудностей), то pluralia tantum во всех толковых словарях имеют соответствующую помету: «мн.» или «только мн.».
Грамматическое поведение pluralia tantum нередко напрямую определяется семантикой (о чем уже шла речь в предыдущих главах) и способом концептуализации предмета (как парносоставного). Pluralia tantum - глубоко закономерное явление, составляющее важную типологическую черту большинства индоевропейских языков. В историческом аспекте формирование данной категории опиралось на преимущественные . представления об эллиптическом, а не амплифицирующем) плюрале. Термин «эллиптическая множественность» введен в работе Б. Дельбрюка (1893); этот термин использован в работе [Rukeyser А.: linguistics.ucdavis.edu]. Э. Швейцер [Schwyzer Ed., 1950: 50 - 53] пишет об эллиптическом плюрале как о предшественнике стандартного множественного числа [Schwyzer Ed., 1950: 50—53]. Эллиптический, или недостаточный, плюраль отражает первобытный тип конкретного счисления, которое было подготовительным этапом в становлении отвлеченной категории количества. Эллиптический плюраль связан с опорой на максимальное различие элементов, объединенных во множестве. Другой тип множества — амплифицирующий (расширенный, или избыточный) — связан с минимальной опорой на различия элементов, отождествляемых во множестве. В этом случае каждый отдельный элемент может репрезентировать всё множество в целом, а иногда выделение такого элемента вообще невозможно. В языках, где формирование категории числа происходило с опорой на амплифицирующий плюраль, отсутствует категория pluralia tantum. (см. подробнее: [Хазагеров Т.Г., Николаев С.Г., 1984: 53; Хазагеров Т.Г., 1985: 51; Архипкина Г.Д., 2005: 53 - 58]. Таким образом, будучи важной характеристикой грамматической системы (а не исключением, «выбивающимся», из системы), pluralia tantum должны быть адекватно представлены в словарях — с учетом переходных явлений (то есть случаев, допускающих вариантное выражение типа будни — pluralia tantum; будни — ед. ч. будень). В диахронии этот разряд весьма динамичен (ср. бывшие pluralia tantum кресла, фортепиана, взятки), отсюда вариантность и в синхронии:
Византийский хронист Никифор Каллист говорит, что в середине V столетия имело место публичное прение православного епископа и арианина (это ересь, отрицавшая Божественность Христа) (А. Кураев «"Мастер и Маргарита": за Христа или против?»).
Есть целые тематические группы слов, которые можно охарактеризовать как доминантно-плюральные. Так, слова типа ключи, гости, двери часто квалифицируют как «множественное привычное». Что касается слова двери, то на его примере, как пишет СВ. Конявская [Конявская СВ., 2004: 97-99], можно наблюдать стирание значения структурной множественности. В языке древнерусской письменности фигурируют обе формы — единственного и множественного числа (в случаях, когда речь идет об одной реалии, то есть в случаях, когда естественно было бы ожидать только форму единственного числа). У В.И. Даля находим обе формы: дверь и двери. Однако слово дверь приводится в сочетании дверь одиночная, слово двери — двери двустворчатые и двери многостворчатые.
Особое положение в структуре грамматического числа занимают слова, которые, формально имея обе числовые формы, представлены в лексикографии не в форме единственного, а в форме множественного числа. То есть у таких имен исходной (словарной) формой признается множественное число. Очевидно, множественное число тем самым выдвигается на первый план как организующее начало лексико-семантического варианта слова, а сама единица приближается к именам pluralia tantum.
Исходную плюральную форму в словарях имеют этнонимы типа инки, палеоазиаты, названия парных органов человека или животного типа легкие, жабры, наименования парных предметов типа лыэ/си, сапоги, туфли, боты. Эти слова называют «плюрально ориентированными» или «доминантно плюральными» или даже «нестойкими pluralia tantum». Словари дают к ним пометы «мн.», «чаще мн.», иногда - «мн. в знач. ед.» и никогда не поясняют, в чем различие помет. То есть пометы не представляют собой строгую единообразную терминологическую систему. Пометы эти недостаточно информативны. В самом деле, что обозначает «чаще мн.»? Ведь плюрально ориентированные имена допускают как простой счет (штучный), так и счет парами, а в пометах это никак не отражается.
