Содержание к диссертации
Введение
Глава Когнитивный аспект исследования фразеологизмов как единиц косвенно-производной номинации . 15
1. 1. Когнитивно-дискурсивные стимулы косвенно-производной номинации 15
1.2. Дискурсивно-модусный концепт и его фразеологическая репрезентация 27
1. 3. Фразеологическая номинация в ценностно-смысловой организации текста 36
1. 4. Когнитивно-метафорические истоки текстообразующего потенциала фразеологических единиц в близкородственных и неблизкородственных языках . 44
1. 5. Роль внутренней формы в установлении фразеологических соответствий 57
Выводы 64
Глава Когнитивно-дискурсивные факторы фразеологической номинации в автохтонных и переводных текстах . 67
2. 1. Идиоматика в зеркале языковой личности автора 67
2. 2. Дискурсивно-модусные концепты в когнитивной структуре автохтонных и переводных текстов 74
2.2.1. Фразеологическая репрезентация концептов «Дух» и «Душа».. 86
2.2.2. Фразеологическая репрезентация концепта «Чрт» 95
2.3. Индивидуально-авторские фразеологические единицы, обусловленные художественным дискурсом 104
2. 4. Когнитивно-стилистические трансформации фразеологических единиц в автохтонных и переводных художественных текстах . 111
Выводы 128
Глава Межъязыковые фразеологические соответствия в дискурсивно-сопоставительном аспекте 131
3. 1. Когнитивно-дискурсивные параметры межъязыковых фразеоло гических соответствий 131
3. 2. Типы фразеологической репрезентативности дискурсивно-модусного концепта в художественном тексте 137
3. 3. Дискурсивно обусловленные фразеологические соответствия в аспекте межкультурной коммуникации 150
3. 3. 1. Фразеологические соответствия в художественных дискурсах близкородственной лингвокультуры 150
3. 3. 2. Фразеологические соответствия в художественных дискурсах неблизкородственной лингвокультуры 165
Выводы 179
Заключение 182
Список использованной литературы
- Фразеологическая номинация в ценностно-смысловой организации текста
- Роль внутренней формы в установлении фразеологических соответствий
- Фразеологическая репрезентация концепта «Чрт»
- Дискурсивно обусловленные фразеологические соответствия в аспекте межкультурной коммуникации
Фразеологическая номинация в ценностно-смысловой организации текста
В рамках когнитивно-дискурсивной парадигмы современного языкознания актуальным является вопрос о вербализации разных типов знания – разных (по форме когнитивной организации) результатов субъективного отражения объективных свойств и признаков переживаемых предметов мысли в сознании людей. Одной из таких форм данного сложного процесса является концепт – базовая ментальная единица, репрезентантами которой в художественной речи служат разнообразные устойчивые конфигурации лексических и грамматических средств. Зачастую такими композитными производными выступают фразеологизмы как наиболее репрезентативные для тексто-порождающего сознания оценочно-прагматические единицы косвенно-производной номинации.
Под ФЕ мы понимаем устойчивое сочетание слов с целостным и переносно-образным значением, непосредственно не вытекающим из суммы значений его лексических компонентов и репрезентирующим смысловое содержание концепта особой дискурсивно-модусной природы. Фразема как единица языка отличается и от лексемы, и от синтаксемы, хотя имеет определенные сходства с единицами первого и второго типа. Среди свойств фраземы – воспроизводимость в рамках существующей фразеологической модели, формальная и семантическая устойчивость (при учте относительной вариативности е компонентов в речи). В речи (тексте) фраземы реализуются в виде вариативных устойчивых сочетаний, традиционно называемых фразеологическими единицами. Каждая ФЕ представляет собой определнное семантическое целое, включающее в себя дискурсивно переосмысленные элементы семантики своих компонентов. Например: Жизнь моя на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования [Гоголь, 2009: 455]. Так, в семантической структуре ФЕ висеть на волоске мотивирующей семой является представление о волоске (ниточке), формирующее сему нечно тоненькое, хрупкое, легко обрывающееся . Поэтому сочетание словоформы на волоске с глагольным компонентом висеть (повиснуть, держаться) актуализирует фразеологический смысл обреченности. Когнитивная метафора, лежащая в основе данной ФЕ, порождается ассоциацией по сходству буквальной ситуации (когда что-то висит на тонком волоске или ниточке и может легко оборваться) и любым иным коммуникативным событием, в составе которого нечто грозит жизни, находится в шаге от гибели или с чем-то может случиться непоправимое. На основе этой ассоциативной связи и формируется обобщенно-целостный смысл вариантных ФЕ висеть на волоске; держаться на волоске; висеть на ниточке; повиснуть на волоске (на ниточке) - находиться в угрожающем, крайне опасном или неопределенном положении, быть близким к гибели . При этом субъект коммуникативного события должен быть выражен подлежащим со значением лица.
Значимыми для межкультурной коммуникации являются следующие свойства ФЕ как знаков косвенно-производной номинации. 1. Во-первых, они характеризуются двойной денотативной отнесённостью, что принципиально отличает их от других языковых единиц. В отличие от модификаций классического треугольника Огдена-Ричардса, где его «вершинами» выступают денотат (обобщнный предмет-схема), сигнификат (понятие) и языковой знак, где связь между предметом денотации и языковым знаком, произвольно выбранным по отношению к денотату, опосредована, в семантической структуре фраземы М. М. Копыленко и З. Д. Попова выделяют денотат-1 и денотат-2. Так, «денотативная семема, выраженная лексемой, специально для не созданной, называется денотативной первичной семемой» - Д1, а «денотативная семема, выраженная лексемой, уже использованной ранее для Д1, называется вторичной денотативной семемой» - Д2 [Копыленко, Попова, 2010: 31]. Денотату-1, таким образом, соответствует ситуация, представленная прототипом фраземы – свободно синтаксическим словосочетанием, а денотат-2 образуют переосмысленные типичные предметные признаки и свойства денотативной ситуации, лгшей в основу фразеологической номинации. Денотат-1 служит фоновым представлением об этимологии анализируемой фраземы, он не всегда понятен даже говорящим на данном языке, часто исходная денотативная ситуация является непонятной в силу кажущейся е алогичности (в ус не дуть, зарубить себе на носу), незнакомых или неясных для современного языка лексических компонентов фраземы (попасть впросак, гол как сокол). Денотат-2 характеризуется живой образностью, не концентрируется на отдельных лексических значениях каждого компонента фраземы, что позволяет субъектам межкультурной коммуникации отвлечься от такого рода неясностей и воспринимать объективируемую данной языковой единицей ситуацию в целом.
ФЕ как знаки косвенно-производной номинации асимметричны: художественный дискурс делает их обозначаемые гораздо шире обозначающих. ФЕ представляют собой амбивалентную сущность: с одной стороны, они возникают в результате вторичного семиозиса – ассоциативно-образного переосмысления порождающей его дискурсивно-прагматической денотативной ситуации. С другой стороны, ФЕ, функционирующая в художественном тексте, благодаря своей дискурсивной природе способна порождать новые контекстуальные смыслы, которые формируют ассоциативно-образную и когнитивно-прагматическую архитектонику соответствующего текста. Большая роль в смыслообразовании ФЕ принадлежит различного рода ассоциациям. Ср. пример из «Мртвых душ» Н. В. Гоголя: Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнт, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо, и хот ь бы в рот хмельного! [Гоголь, 2009: 561]. Максим Телятников, сапожник. Хе, сапожник! пьян, как сапожник, говорит пословица [Гоголь, 2009: 581]. С одной стороны, компоненты ФЕ в художественном контексте получают смысловую независимость при повторении одного из компонентов в его прямом значении, при этом наслоение прямого значения лексемы сапожник на неделимое значение ФЕ презр. очень сильно пьян создат каламбур [Васильева, 1984: 59]. С другой стороны, возникающее противоречие между заявленным вначале утверждением, переданным при помощи модифицированной фразе-мы не брать в рот хмельного (где интенсификатором признака является частица хоть бы) и ассоциативно возникшей у Чичикова фраземой пьян, как сапожник также формирует на дискурсивно-смысловом уровне ироническое отношение автора. Далее Чичиков рассуждает: Знаю, знаю тебя, голубчик; если хочешь, всю историю твою расскажу: учился ты у немца, который кормил вас всех вместе, бил по спине ремнем за неаккуратность и не выпускал на улицу повесничать, и был ты чудо, а не сапожник, и не нахвалился тобою немец, говоря с женой или с камрадом. А как кончилось твое ученье: «А вот теперь я заведусь своим домком», сказал ты, «да не так, как немец, что из копейки тянется, а вдруг разбогатею». И вот, давши барину порядочный оброк, завел ты лавчонку, набрав заказов кучу, и пошел работать. Достал где-то втридешева гнилушки кожи и выиграл, точно, вдвое на всяком сапоге, да через недели две перелопались твои сапоги, и выбранили тебя подлейшим образом. И вот лавчонка твоя запустела, и ты пошел попивать да валяться по улицам, приговаривая: «Нет, плохо на свете! Нет житья русскому человеку: вс немцы мешают». Вывод, который напрашивается после прочтения данного отрывка, указывает на то, что ассоциация Чичикова справедлива и смысл пословицы адекватно отображает сложившуюся дискурсивную ситуацию.
Роль внутренней формы в установлении фразеологических соответствий
Возможность эксплицировать механизмы косвенно-производного осмысления мира обеспечивается внутренней формой фраземы (ВФ), которая является средством «схватывания» ассоциативно связанных объектов фразе-мообразующего дискурса, обусловливающих оценочно-прагматические и культурологические составляющие фразеологического значения близкородственных и неблизкородственных языков.
Традиции обращения к термину «внутренняя форма», идущие ещ от В. фон Гумбольдта, актуальны и в современной науке, поскольку термин «внутренняя форма» плодотворно используется и в когнитивной семантике, и в лингвокультурологии, и в сопоставительных исследованиях. «Внутренняя форма языка» эволюционировала до понятия «внутренней формы» слова (А. А. Потебня), а от ВФ слова – до ВФ знака косвенно-производной номинации. Вслед за А. А. Потебнй О. А. Воронкова предлагает рассматривать ФЕ как «знак в знаке», где его ВФ носит признаковый характер, соотносится с эпидигматикой, мотивированностью и этимоном языкового знака, однако не может быть к ним приравнена [Воронкова, 2010: 49-51]. ВФ фразем как знаков косвенно-производной номинации не может быть приравнена к ВФ слов, поскольку 1) денотатом фраземы является не конкретный предмет, а целая денотативная ситуация; 2) в основе ВФ фразем лежит больше одного признака.
Познавательный характер ВФ отражается в словах: «внутренняя форма … есть отношение содержания мысли к сознанию» [Потебня, 1989: 98]. При сопоставительном анализе ФЕ наблюдение за ВФ фразем является одним из методов определения преломления подобного содержания мысли в сознании иных дискурсов.
Пытаясь раскрыть новые грани вечного вопроса о природе и сущности языка, исследователи косвенно-производной номинации осмысляют механизмы, благодаря которым во фраземике накапливаются и хранятся мировоззренческие представления о социокультурном опыте, об этических нормах народа, общемировые и общеевропейские архетипы. Мы считаем, что фразеологические соответствия близкородственных и неблизкородственных языков необходимо рассматривать с учтом существующих направлений в трактовке ВФ фразем:
Ценность ВФ для дискурсивного анализа знаков косвенно-производной номинации обусловлена тем, что эта категория рассматривается как «рече-мыслительный эмбрион», «внутренняя программа», которая не является сама по себе ассоциацией, а «становится источником типичных системно нерелевантных ассоциаций»; не является образом, а выступает «стимулом оживления целой цепи социально значимых связей, коннотаций и представлений – всей смысловой гаммы образной палитры дискурсивной идиомы» [Алефиренко, 2009: 235]. В восприятии русского текста читателями близкородственной и неблизкородственной лингвокультур важным является уловить подобные социально значимые связи, коннотации и представления, преломленные сквозь призму дискурсивной компетенции переводчика в форме эквивалентных или аналоговых ФЕ или же в других номинативных единицах.
Таким образом, ВФ – это когнитивная категория, представляющая содержащуюся в дискурсивном сознании деривационно-смысловую историю фразеологизма [Воронкова, 2010: 48]. Сопоставление фразеологических контекстов, в зависимости от вида и степени мотивации исходных ФЕ, опирается на следующие лингвокреативные уровни: сенсорно-перцептивный (уровень ощущений и восприятий) – когда в основу мотивации внутренней формой ложится многократно повторяющаяся первичная денотативная ситуация или результат работы чувственных анализаторов. Ср. Повесил голову Хома Брут и предался размышлению [Гоголь, 2009: 242] // Повісив голову Хома Брут і поринув у роздумування [Гоголь, 2008: 228] // Khoma Brut hung his head and abandoned himself to reflection [Gogol, 1980: 227]; уровень представлений (формирование образа) – внутренняя форма и связанная с ней предметная соотнеснность отходит на второй план, а на первом выступают самые основные, самые яркие признаки денотативной ситуации, формирующие коммуникативно-смысловую сущность ФЕ (ср.: А от мертвецов и выходцев из того света есть у меня молитвы такие, что как прочитаю, то они меня и пальцем не тронут [Гоголь, 2009: 239] // А від мерців та вихідців з того світу єсть у мене молитви, такі, що як прочитаю, то вони мене і пальцем не зачеплять [Гоголь, 2008: 223] // And to guard me from the dead and ghosts from the other world I have prayers that I have but to read aloud to keep them from laying a finger on me [Gogol, 1980: 220]; речемыслительный уровень – окончательная словесная репрезентация ФЕ на основе предыдущих уровней, в которой «схвачены» лишь актуальные признаки денотативной ситуации, позволяющие сформировать семантику единицы в целом (ср.: То вдруг один из толпы вместо колядки отпускал щедровку и ревел во все горло [Гоголь, 2009: 76] // А то раптом один із юрби, замість колядки, пускав щедрівку й ревів на все горло [Гоголь, 2008: 69] // Often amongst the Christmas carols might be heard a gay song, just improvised by some young Cossack [Gogol, 1862: 31]. При создании ФЕ вычленяются наиболее актуальные признаки явлений, которые затем объективируются в знаках как прямой, так и непрямой номинации. Признаки, таким образом, «играют важную роль во фразеологической категоризации и концептуализации действительности» [Воронкова, 2010: 35]. ВФ «захватывает» актуальный признак, который не всегда ассоциируется в синхронии с этимологическим признаком или денотативной ситуацией, а является когнитивным посредником между УПК и знаком косвенно-производной номинации. Актуальный признак, служащий когнитивным субстратом ФЕ, в сопоставляемых фразеологических контекстах находит сво выражение, если в данных контекстах фигурируют ФЕ, которые можно сопоставить. В примере, приведнном выше, английский контекст лишн фразеологических средств, актуальный признак не вербализован, да и семантика ФЕ игнорируется.
Фразеологическая репрезентация концепта «Чрт»
«Фразеологическая мозаика» в составе художественной картины мира является вторичной, дважды опосредованной: «языком и индивидуально-авторской концептуальной картиной мира» [Попова, Стернин, 2007: 57]. Наряду с этим е восприятие осложняется собственно читательской картиной мира [Болотнова, 1992: 15]. Согласно Ю. Караулову, структуру языковой личности (таковой являются автор художественного текста и его реципиент) составляют вербально-семантический, тезаурусный, мотивационный уровни. Поэтому можно предположить, что и восприятие текста также осуществляется в нескольких направлениях. Понимание семантики знаков косвенно-производной номинации всеми членами языкового коллектива и умение ею оперировать при дискурсивном текстопорождении обусловливается общностью языковой картины мира (разумеется, каждый член этноязыкового сообщества осмысляет е неоднозначно). Способность трактовать художественные образы согласно ценностным установкам и кодам этнокультуры, выработанным в данном социуме, обусловливается их относительным единством, единством менталитета, относительной целостностью и общностью картины мира. Восприятие фраземосодержащего текста усложняется тем, что бытование текста характеризуется двумя диалектически взаимосвязанными моментами: «во-первых, при порождении текста автор предвосхищает возможное восприятие текста реципиентом. Во-вторых, восприятие текста… может в той или иной степени отличаться от задуманного автором» [Белянин, 1988: 24-25]; «выводные смыслы могут существенно отличаться от тех, что были задуманы говорящим» [Леонтович, 2008: 20].
Человек взаимодействует с окружающим его миром не только через призму своей личности, своего жизненного опыта, своего сознания, своей сложившейся концептосферы, но и через призму общественного опыта [Человеческий фактор в языке, 1988: 33]. В связи с этим выделим основные черты картины мира (авторской и читательской), актуальные для межкультурного сопоставления ФЕ.
Во-первых, картины мира участников межкультурной коммуникации «вклиниваются» в глобальный образ мира, несмотря на то, что охватывают не все явления действительности и имеют фрагментарный характер (кроме того, языковая их составляющая же когнитивной).
Во-вторых, индивидуальная картина мира может быть вполне достоверной [см.: Человеческий фактор в языке, 1988: 46]. Основным е свойством является интерпретация действительности согласно перцептивному опыту языковой личности (автора, переводчика и читателя), результатам познавательных операций и привитым ей культурным ценностям. Взаимосвязанные концепты образуют концептосферу автора, а языковые репрезентации (и конкретно фраземоупотребления) формируют его идиостиль.
В-третьих, индивидуальная картина мира уже по своей природе не рассчитана на абсолютную объективность и непреложную истинность. Ни одна художественная картина мира отдельно взятого автора, в репрезентации которой принимали участие знаки косвенно-производной номинации, не способна объективно отобразить внеязыковую действительность хотя бы уже потому, что она основана, в первую очередь, на индивидуальном дискурсивном опыте языковой личности автора. Внеязыковая действительность всегда преломляется через призму его субъективного мировосприятия и мировиде-ния: «концепты, наряду с объективным знанием, способны объективировать и субъективное: личностное (неявное) знание, веру, до- и вненаучное, художественное и даже знание как рассказ» [Алефиренко, 2010: 215].
Поскольку индивидуальная картина мира не полностью объективна, а «правильность языковых выражений совсем не означает правильности установления объективной истины» [Колшанский, 2006: 38], ценностно-смысловое пространство текста содержит признаки субъективного воспри- ятия действительности. Последние обусловлены спецификой породившего данный текст дискурса: языковой личности автора, его авторских интенций, целей, творческих задач, которые он перед собой поставил. Искусство как вид деятельности, характеризующийся субъективностью (а в нашем случае речь идт о литературном произведении, выполняющем, прежде всего, эстетическую функцию), даже если способно вместить в себе целостную картину мира, вс равно целиком и полностью зависит от «ценностно-мировоззренческих установок художника» [Человеческий фактор в языке, 1988: 38]. Индивидуальная картина мира, в большей степени, чем любая другая, предполагает личностную интерпретацию предметов, явлений, событий познающим субъектом.
Личность автора проявляется в художественном тексте весьма разно образно. Как писал П. А. Флоренский, «чрез меня – слово отображает и нест с собою влияния, стекшиеся в меня от тех, кто образовал мою личность, по нимая слово «личность» не чисто психологически, но и более целостно, то есть относя е как святоотеческий термин ипостась к душе, и к телу, и к аст ралу в их индивидуальном единстве» [Флоренский, 2000: http://www.vehi.net/florensky/vodorazd/P_46.html]. Оставив за пределами рас смотрения такие текстообразующие категории, как рассказчик и повествова тель, отметим, что личность автора проявляется в выборе темы произведе ния, в выборе проблемы, которую он избирает для отображения, в выборе идеи – «выражения идейно-эмоционального отношения к изображаемому» [см. Белянин, 1988: 20]; в изображении характеров героев, при котором автор выступает в нескольких ипостасях: рассказчика, художника, психолога, а также в выборе языковых средств, которые обычно отбираются интуитивно, в соответствии с особенностями художественного мышления автора.
Автор художественного текста не только отражает в свом речевом произведении этноязыковую специфику, проявляющуюся, к примеру, в безэквивалентной лексике и фразеологии, выражающей реалии, обычаи, традиции. На художественное полотно проецируются концепты, значимые для его соб- ственного, индивидуально-авторского мировосприятия. Автор – человек, живущий в определнную эпоху, личность конкретно-историческая. Помимо биографии, он обладает мировоззрением, пристрастиями, убеждениями, ценностными установками, верованиями, и через их призму воспринимает окружающий его мир, в результате чего в авторском сознании формируется опре-делнный образ этого мира. Для него характерен определнный этнопсихо-лингвистический тип личности – «интеллектуально-эмоциональный тип личности со специфической структурой речевого (и неречевого) коммуникативного поведения, определяемой культурными особенностями того общества, к которому данная личность принадлежит» [Сорокин, 1977: 166].
Таким образом, на языковую картину мира в художественном произведении наслаивается индивидуальный образ действительности. Помимо этого, художественное пространство строится в соответствии с замыслом автора и тесно связано с авторским миропониманием. Основным механизмом для его постижения может служить поиск ключевых идей, прямо или косвенно пронизывающих текст, и репрезентирующих эти идеи словесных формул.
Субъективное и объективное в рамках художественного дискурса тесно сплетены между собой и находят сво выражение «во вполне определнном для каждого данного случая значении вербальной формы текста» [Белянин, 1988: 23]. В процессе создания художественного произведения для автора характерна ассоциативная деятельность [Болотнов, 2010: 58], в ходе которой происходит отбор фразеологических средств, наиболее удачно способствующих развртыванию идеи текста, раскрытию художественных образов. В связи с этим языковую личность можно охарактеризовать с позиций языкового сознания и речевого поведения, а затем попытаться проникнуть в сферу ментальных единиц [Карасик, 2002: 7].
Дискурсивно обусловленные фразеологические соответствия в аспекте межкультурной коммуникации
Сходную метафору, сохраннную в украинском и элиминированную в английском варианте, можно наблюдать и в других фразеологических конфигурациях: Как полусонный, бродил он без цели по городу, не будучи в состоянии решить, он ли сошел с ума, чиновники ли потеряли голову, во сне ли вс это делается или наяву заварилась дурь почище сна [Гоголь, 2009: 213]. Ср.: Як напiвсонний блукав вiн без мети по мiсту, не будучи спроможний вирiшати, чи вiн збожеволiв, чи чиновники втратили глузд, чи ввi снi все це дiється, чи наяву заварилися дурощi гiршi за сон [Гоголь, 2009: 186]. Like one on a stupor, he wandered aimlessly about the town, quite unable to decide whether he had lost his mind, or the officials had lost theirs; whether all this was a dream, or whether this madness – worse than any nightmare – was in fact real [Gogol, 2009: 217]. В данном фразеологическом контексте концентрируются ФЕ, вербализующие концепт «Разум», характерный для гоголевской концеп-тосферы в целом, включая именной компонент окказиональной ФЕ.
В целом, практические аспекты окказиональной фразеологии в аспекте межкультурной коммуникации целесообразно рассматривать, прежде всего, с учтом авторских интенций, а также через изучение примов и механизмов окказионального фраземообразования [см.: Третьякова, 2011]. Так, трансформационный потенциал той или иной ФЕ во многом зависит от словообразовательной модели, по которой она построена, сочетательных возможностей е компонентов и образной модальности. Например, глагольные ФЕ, согласно исследованию И. Ю. Третьяковой, имеют более активный преобразовательный потенциал, чем ФЕ именного типа; ФЕ с ирреальной образностью менее трансформируемы, чем ФЕ с реальной образностью; мотивированные ФЕ легче подвергаются окказиональным процессам, чем немотивированные. При этом на стыке таких компонентов возникает новый образ, требующий репрезентации в переводящем тексте. Сочетаемостные возможности соотносительных ФЕ близкородственных и неблизкородственных языков при этом могут не совпадать (см. предыдущий пример, где строение русской и украинской ФЕ позволяет сформировать аналогичные окказиональные модели, а английский контекст не содержит ФЕ вовсе).
Окказиональные ФЕ могут формироваться в результате контаминации двух сходных по семантике фразеологизмов. Ср.: Как зарубил что себе в голову, то уж ничем его не пересилить; сколько ни представляй ему доводов, ясных как день, все отскакивает от него, как резинный мяч отскакивает от стены [Гоголь, 2009: 530]. ФЕ зарубить (себе) на носу надолго что-то запо-минать и вбить в голову внушить кому-л. что-л. в данном случае вербализуют разные смысловые грани концепта «Память», чем, по нашему мнению, и обусловлена возможность такой фразеологической трансформации. Ср.: Як забрав що собi в голову, то вже нiчим його не переконаєш, скiлькi не подавай йому доводiв, ясних як день, все вiдскакує вiд нього, як гумовий м яч вiдскакує 126 вiд стiни [Гоголь, 2009: 45] // Once people like that get an idea into their heads nothing will drive it out; no matter how carefully and clearly you reason your arguments all bounce off them, like an India-rubber ball off a flat wall [Gogol, 2009: 49]. В переводных контекстах указанная контаминация отсутствует: в украинском варианте предстат нормативная ФЕ забрати в голову, в английском – нормативная ФЕ с лексическим конкретизатором an idea.
Итак, когнитивные процессы восприятия автохтонного и переводного текста как целостного образования опираются на декодирование и интерпретацию языковых знаков, участвующих в вербализации когнитивных структур. Фразеологизм – прежде всего скорее, дискурсивно-прагматическая единица, объективирующая лишь часть концептуального слоя. В ходе вербализации тех или иных мыслительных структур языковые знаки, а в нашем случае это ФЕ, объективируют дополнительные дискурсивные смыслы, которые выделяются из фразовых контекстов. На данном этапе мы рассмотрели варианты «идеальной» эквивалентности на семантическом, структурно-грамматическом и компонентном уровне трансформированных ФЕ [Арсентьева, 1989: 96-97], так и случаи семантической и метафорической аналогово-сти, причм последнее характерно для переводов на неблизкородственный английский язык. Для выявления фразеологических соответствий должен стать основополагающим тезис о том, что аналоговый или эквивалентный способы перевода ФЕ следует применять с учтом структуры фразеологической конфигурации и необходимости сохранения ассоциативно-образной доминанты фраземопорождающего дискурса, формирующих когнитивно-прагматическую архитектонику переводного текста.
Таким образом, «окказиональные преобразования фразеологизмов, основанные на их узуальном использовании, являются мощным средством обогащения ресурсов коммуникации, так как дают возможность выразить то, что не может быть выражено словом или фразеологизмом при его узуальном использовании» [Кунин, 1996: 110]. Художественный текст – особое, виртуальное, образное средство коммуникации, обусловленное множеством картин мира разного типа и само по себе моделирующее уникальную в свом роде когнитивную и ценностно-смысловую систему, с которой сталкиваются как реципиенты, владеющие культурно-смысловым кодом данной системы, так и читатели, находящиеся в системе других этнокультурных координат. Особенно в данном случае возрастает важность вопроса о перцепции таких образных средств изобразительности, как единицы косвенно-производной номинации, поскольку они являются своего рода ключом к пониманию культуры для близкородственных и неблизкородственных языков.
