Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Жанры речи в парадигме современной лингвистической науки 20
1.1. Жанр как объект лингвистики 20
1.2. Теория речевого жанра М.М.Бахтина 26
1.3. Теория речевых актов Дж. Остина и Дж. Серля 34
1.4. Современные российские концепции теории речевых жанров 41
1.5. Различные подходы к пониманию жанра в современной зарубежной лингвистике 49
Выводы по Главе 1 59
Глава 2. Благопожелание и проклятие как особые жанры устно-речевого дискурса 62
2.1.Устно-речевой дискурс и его характерные черты 62
2.2. Благопожелание как специфический жанр устно-речевого дискурса 81
2.3. Жанровые параметры проклятия 98
2.4. Тексты благопожеланий и проклятий как когнитивно-лингвистические артефакты 105
2.5. Жанровая личность как культурно-текстовый транслятор благопожелания и проклятия 111
Выводы по Главе 2 121
Глава 3. Благопожелания и проклятия в застольном дискурсе 125
3.1. Гостеприимство как важнейшая часть культуры и формат реализации застольного дискурса 125
3.2. Важнейшие функции застольного дискурса 137
3.3. Благопожелания и проклятия в контексте застолья 145
Выводы по Главе 3 152
Глава 4. Жанровая картина мира в благопожеланиях и проклятиях 155
4.1. Общая характеристика жанровой картины мира в благопожеланиях и проклятиях 155
4.2. Бог как ценностная доминанта в благопожеланиях и проклятиях 163
4.3. Концепт «дом (семья)» в жанровой картине мира 168
4.4. Жанровая репрезентация ценности «дети» 177
Выводы по Главе 4 185
Глава 5. Оптативная модальность в благопожеланиях и проклятиях 187
5.1. Оптативность как категория современной лингвистики 187
5.2. Когнитивные составляющие категории оптативности 190
5.3. Лексические средства репрезентации оптативности 193
5.4. Грамматические модели оптативной модальности 199
Выводы по Главе 5 225
Глава 6. Дейктические средства в благопожеланиях и проклятиях 228
6.1. Лингвистические параметры исследования дейксиса 228
6.2. Дейксис лица и его репрезентация в благопожеланиях и проклятиях 231
6.3. Маркеры пространственного дейксиса в благопожеланиях и проклятиях 238
6.4. Временной (темпоральный) дейксис в благопожеланиях и проклятиях 244
Выводы по Главе 6 248
Заключение 251
Библиография 258
- Теория речевого жанра М.М.Бахтина
- Благопожелание как специфический жанр устно-речевого дискурса
- Важнейшие функции застольного дискурса
- Бог как ценностная доминанта в благопожеланиях и проклятиях
Введение к работе
Языковое существование в рамках определенной лингвокультуры обеспечивается, в первую очередь, текстами устно-речевого жанра, реализующими одну из важнейших функций языка – коммуникативную. Устно-речевой дискурс противопоставлен письменному по многим параметрам: нормированности, кодированности, моно- или политематичности, эмоциональности, экспрессивности, суггестивности, синергетической мощи и др. Следует признать, что именно в нем заложены культурно значимые смыслы, ценностные приоритеты, веками отбиравшиеся в опыте и знаниях народа.
В когнитивном сознании этноса выработаны некие алгоритмы реализации не только самого языка, но и социального взаимодействия, обеспечивающие благоприятные условия межличностных отношений. Устно-речевой дискурс во многом проецирует определенную характеристику культурной модели поведения, создает некий стереотип, отличающий его от коммуникации в рамках других лингвокультур.
Обращение в работе к устным жанрам определяется тем, что именно в них, на наш взгляд, в большей степени отражены характерные черты культуры народа, его когнитивное сознание и ценностные приоритеты. В каждом жанре устно-речевого дискурса можно найти отголоски мышления, положения о «должном», «нужном», «уместном», «красивом» и «правильном». Здесь можно наблюдать соединение тех взглядов и ценностей, которые относятся к разным эпохам, различным этапам культурного развития, и практически все ключевые концепции всех конфессиональных систем, через которые проходит народ в своем развитии.
Особо следует оговорить значимость устных текстов для народов, не имевших в течение продолжительного времени книжной письменной традиции. В отличие от культуры письменной, в которой регламентировано функционирование разных форм письменной и устной речи, в бесписьменных и младописьменных языках отмечается синкретизм и нагруженность устных текстов. Устные жанры обслуживают все формы жизнедеятельности, включая познавательные, эмпирические области знания, носящие характер научных обобщений, проецируют прагматические жизненные установки, переданные как морально-нравственные ценности, художественные и эстетические каноны и некоторые другие ракурсы мировосприятия.
Устно-речевой дискурс доминирует в коммуникативных формах бытия и имеет широкий спектр функционирования в речевой практике. В этой связи нам представляется, что обращение к изучению устно-речевого дискурса как некого конгломерата когнитивного сознания народа и свода ценностной картины мира является одной из первоочередных задач современной лингвистической науки. Вышеизложенное определяет актуальность данной проблематики, которая призвана определить многие неисследованные модели и ког-ниции культурного сознания.
Устно-речевой дискурс, представленный в культуре каждого народа широким спектром разнообразных жанров, состоит из общечеловеческие универсальные (беседа, сообщение и т.п.) и специфические национальные, не имеющие аналогов в другой культурной реальности. В генристических работах в большей степени актуализируются речевые жанры, которые лексически выделены языком и типизированы им. Так, например, многие исследователи отмечают специфический жанр «small talk», маркированный английским языком и означающий нечто среднее между докладом и беседой, неофициальную, но серьезную «болтовню». Во многих славянских культурах нет эквивалентного жанра, и в связи с этим в научной литературе не встречаем перевода данного термина. В силу этого обстоятельства некоторые авторы (в частности, В.В. Фенина, В.В. Дементьев и др.) используют его в английском варианте.
В кабардино-черкесском языке маркированным специфическим жанром можно назвать благопожелание с широким спектром ситуативного использования – хох. Дискурсивное пространство данного жанра достаточно многоаспектно, а ситуации использования его дают возможность соотнести его с различными жанрами устно-речевого дискурса русского языка – поздравлением, пожеланием, напутствием, благодарностью, тостом, приветствием, прощанием, соболезнованием, заклинанием и другими контекстно определяемыми поджанрами. В связи с такой многополярностью текстов хохов мы используем его как непереводимый в полном объеме своих значений термин, служащий номинатором единого для когнитивного сознания кабардинцев жанра.
Безусловным положением гуманитарной науки можно признать мысль А. Вежбицкой о том, что «речевые жанры … являются … одним из лучших ключей к культуре данного общества» [Вежбицкая 2007: 249]. Как бы продолжая эту идею, В.И. Карасик пишет, что «положение о том, что культура реализуется в определенных образцах и значимых смысловых последовательностях – текстах, вошло в аксиоматику культурологии. Из этого положения вытекает постановка весьма обширной исследовательской программы – поиск соответствий между типами культуры и типами текстов» [Карасик 2003: 5].
Лингвокультурология, занимаясь вопросами изучения культуры через язык, в основном опирается на устойчивые фразы, которые могут в большей степени сохранить значимые культурные смыслы. В большинстве случаев материалом исследования являются фразеологизмы, пословицы и поговорки, которые вполне справедливо относятся к общемировоззренческим текстам, способным отражать особенности национального мировидения. В них образно, аргументированно и лаконично сконцентрировался целый комплекс культурных смыслов, накопленных народом в течение длительного периода своего существования. Выступая в качестве культурного знака, данные тексты воссоздают и передают картину мира в его ментальных концептуальных
представлениях, являющихся частью языковой картины мира. Современная когнитивная лингвистика видит репрезентацию картин мира через лексические единицы и высказывания, которые называются «форматами знания» (Кубрякова Е.С.). Некоторые исследователи трансформируют результат процесса познавательной деятельности в конкретные концепты и категории (Болдырев Н.Н. и др.).
Вместе с тем мы вполне осознаем, что концептуальная картина мира, достаточно широко рассматриваемая в когнитивистике через призму определенных концептов, – это только один из фокусов рассмотрения культуры. Картина мира, в сущности, намного сложнее и многограннее, чем это представлено на сегодняшний день в лингвистической науке. Концептуальный анализ языковых единиц, прежде всего лексических, фразеологических и па-ремиологических, – достаточно интенсивно развивающаяся область науки о языке, но сегодня исследования должны уже опираться на единицы сверхфразового уровня, микро- и макротексты еще и других жанров, что может привести к определенным итогам, обобщениям в этой области. В данном случае предлагается обратиться к устно-речевым жанрам различных модальностей, используемым достаточно широко в коммуникативном культурном поле народа.
Репертуар речевых жанров в каждой национально-культурной традиции отличается как количественным составом, так и характером реализации самого жанра, способного передать «жанровую картину мира» (Слышкин Г.Г.). При этом признается и то, что концептуальная картина мира (далее – ККМ) и жанровая картина мира (далее – ЖКМ) не только не противоречат друг другу, но и взаимодополняются, поскольку ориентированы на изучение содержательной стороны языка, оба в равной степени направлены на изучение вопросов общей семантизации и коррелируют друг другу. Более того, жанр, в той или иной степени представляющий концепт, сам по себе может выступать в качестве мета-концепта, в некоторых случаях реализующийся в виде оппозиции (например, благопожелание и проклятие). Таким образом, устно-речевая деятельность репрезентирует определенного типа модальную ценностную картину мира, которая находит свое отражение в определенных текстовых комплексах – речевых жанрах.
Гипотеза исследования. Устно-речевые жанры, различающиеся в языках своим репертуарным составом, проецируют национальное мировиде-ние, представленное в особых моделях этнического речевого поведения, что обусловлено как когнитивными, ценностными составляющими, так и куль-турно-цивилизационными факторами. В благопожеланиях и проклятиях нашли отражение сложные механизмы организации дискурсивного пространства текста, его ситуативные локально-темпоральные составляющие.
Объектом исследования служат тексты устно-речевого дискурса, лексически маркированные и типизированные языком как самостоятельные жанры – благопожелания и проклятия.
Предметом исследования в работе являются когнитивные составляющие и дискурсивные модели благопожеланий и проклятий, репрезентированные через дейктические компоненты, их специфические проявления в устно-речевом тексте; оптативы, представляющие не только грамматическую, но и лексическую модальность; шифтерные маркеры, дифференцирующие отношения участников коммуникации, а также ценностная жанровая картина мира.
Материалом исследования послужили благопожелания и проклятия кабардино-черкесского языка, представленные в различных сборниках, этнографических и фольклорных исследованиях, а также личные записи. Тексты благопожеланий и проклятий русского языка, применяемые в работе как фоновый материал, выбраны из паремиологических источников, сборников застольных речей, значительная часть иллюстративного материала взята нами из информационно-справочной системы «Национальный корпус русского языка» (основной и устный корпус).
Цель диссертационного исследования состоит в определении когнитивно-дискурсивных механизмов моделирования текстов благопожелания и проклятия с точки зрения параметризации их жанровых характеристик, особенностей функционирования, проекции модальных и эмотивных составляющих и выстраивания картины мира.
Для реализации обозначенной цели в работе необходимо было решить следующие задачи:
-
охарактеризовать термин «жанр» как лингвистическую единицу, достаточно широко используемую в современной генристике, определить его место в жанроведческой парадигме и дифференцировать понятия «жанр» и «речевой акт» не только как единицы различных школ и направлений, но и как содержательно различающиеся категории;
-
обозначить тенденции исследования различных жанров, а также терминологический аппарат, применяемый разными авторами в отношении жанров устно-речевого дискурса, акцентировать внимание на особенностях концептуальных подходов и принципов выявления жанров в зарубежной научной парадигме;
-
определить в репертуарном составе устно-речевых жанров место благопожеланий и проклятий, характеризуя их в качестве первичных древних жанров, а в некоторых случаях и сакрального дискурса;
-
дифференцировать контекстно-ситуативную дистрибуцию благопо-желаний (хохов) и проклятий с учетом всех возможных интертекстовых и интержанровых метаморфоз их функционирования;
-
обнаружить специфические черты дейктических единиц в изучаемых жанрах с точки зрения персонификации участников общения, их актуальности/неактуальности в коммуникативном действии, а также отразить референ-циалы локальной и темпоральной семантики, их проекции на будущее;
-
выявить компоненты, репрезентирующие экспрессивно-модальные и оптативные значения, определяя особенности грамматических и лексических средств их передачи, обозначить роль перформативных, дескриптивных и констативных единиц в структуре оптатива;
-
разработать языковую модель репрезентации категории желательности и определить специфику структурной организации оптатива в инвариантной и вариативной реализации;
-
актуализировать ценностные приоритеты, концентрированно представленные в сакральных (древних) и современных текстах благопожеланий и проклятий, обозначить основные составляющие жанровой картины мира, их динамику во времени;
-
дифференцировать картины мира в исследуемых жанрах с точки зрения отражения ключевых принципов ценностных представлений, трансляции модуляций добра и зла, их оппозитивности в аспекте материального и духовного мира;
-
изучить средства и способы организации синергетической мощи текстов благопожеланий и проклятий, когнитивные механизмы ее передачи и особенности дискурсивной организации;
-
показать специфику функционирования благопожеланий и проклятий в устно-речевом дискурсе и их роль в аттрактном построении устного текста;
-
рассмотреть тексты благопожеланий и проклятий как инструмент реализации магической функции как одной из основных функций языка.
Методологическую базу исследования составили работы в области когнитивной лингвистики, дискурсивного анализа и жанроведения. В качестве основного метода исследования применялась «жанровая анкета» Т.В. Шмелевой, которая претерпевала некоторые трансформации по отдельным параметрам. Использовались методы дискурсивного анализа, комплексного семантико-прагматического анализа практического материала, контекстуального, когнитивного анализа, статистический метод, а также метод сопоставительного изучения языковых единиц.
Теоретической основой исследования послужили работы российских и зарубежных исследователей в области теоретического и прикладного языкознания. Концептуальный подход нашей работы опирается на теорию речевых жанров М.М. Бахтина, не занявшую, на наш взгляд, должного места в современной русской и зарубежной научной генристике.
Исследование опирается на работы языковедов в области устно-речевого дискурса (коллоквиалистики) (Е.А. Земской, К.А. Филиппова, М.В. Хитиной, М.А. Кобозевой, С.В. Андреевой, О.Б. Сиротининой, Ю.М. Скребнева и др.);
жанроведения (А. Вежбицкой, Н.Д. Арутюновой, А.Д. и Е.Я. Шмелевых, В.Е. Гольдина, В.В. Дементьева, К.Ф. Седова, Л.А. Капанадзе, И.Н. Борисовой, К.А. Долинина, Т.В. Тарасенко, В.А. Салимовского, С. Гайда, С. Деннинг-хауса, М. Холлидея, Дж. Мартина, Я. Ренкемы, М. ван Нуса, Н. Фейрклау, Дж. Свейлса, В. Батия и др.); дискурсивного анализа (Т.А. ван Дейка, М. Фуко, В.Г. Борботько, В.И. Карасика, М.Л. Макарова, А.А. Кибрика, А.В. Олянича, Р.С. Аликаева и др.); когнитивной лингвистики (П.А. Бабушкина, Н.Н. Болдырева, Е.С. Кубряковой, Ю.С. Степанова, С.Г. Воркачева, Д.Б. Гудкова, В.А. Масловой, В.И. Карасика, В.В. Красных, И.А. Стернина, Н.Ф. Алефи-ренко, С.Г. Гришаевой, Л.Н. Поповой, Г.Г. Слышкина, Т.В. Евсюковой и др.); теории оптативной модальности (О. Есперсена, А.В. Бондарко, Т.И. Распопо-вой, Е.В. Алтабаевой, Е.Е. Корди, Н.М. Макеко, Р.Г. Шишкиной, М.К. Гусарен-ко, О.Б. Шестаковой и др.); теории дейксиса (К. Бюлера, Ч. Филмора, К. Бруг-манна, Ч. Пирса, Х. Исселя, И.А. Стернина, Ю.Д. Апресяна, А.В. Алферова, Л.Ю. Иванова, Н.А. Сребрянской, С.Н. Курбаковой, С.О. Азиевой и др.); когнитивно-семиологической синергетики (Н.Ф. Алефиренко, И.А. Германа, Ю.С. Степанова и др.); речевого этикета (Н.И. Формановской, А.К. Байбури-на, А.Л. Топоркова, В.Е. Гольдина, Б.Х. Бгажнокова, З.М. Габуниа, С.К. Ба-шиевой, А.И. Геляевой и др.).
Научная новизна диссертационного исследования заключается в развитии теоретических основ научной генристики в аспекте когнитивно-дискурсивного анализа конкретного жанра в рамках определенных лингво-культур, а также в применении метода сравнительно-сопоставительного изучения жанра. Благопожелания и проклятия как первичные жанры устно-речевого дискурса впервые становятся объектом комплексного лингвистического описания. В русской лингвистической науке благопожелания и проклятия не были предметом самостоятельных исследований, а в кабардино-черкесском данные жанры представлены только в этнографическом и фольклорном формате. В связи с этим можно говорить о том, что закладываются основы национального жанроведения.
Как особые механизмы моделирования специфичных и синкретичных жанров вводится методология исследования семантико-синергетической организации текстов. В персонификации участников дискурса большую роль играют шифтерные указатели, которые в исследуемом материале проанализированы как особые маркеры, имеющие собственную организацию. В связи с данным обстоятельством проводится анализ дейктических средств в устно-речевых жанрах, намечается прагматика и аксиология их использования, что, по сути, является новым для данной области исследования. С точки зрения грамматической и лексической организации впервые анализируются средства и способы выражения модальной оптативности, которые имеют национальную маркированную схему, отличающую ее от подобных конструкций в других языках, а также представлены наиболее продуктивные оптативные моде-
ли (лексические и грамматические). В работе предпринята попытка репрезентировать жанровую картину мира в соотнесении с языковой и концептуальной картинами мира, выявлены общие парадигмальные особенности ЖКМ.
Для полного описания жанров устно-речевого дискурса в диссертационной работе вводятся и применяются некоторые новые термины. Для обозначения личности, являющейся транслятором благопожеланий или проклятий, предлагается понятие «жанровая личность», которое может функционировать в научных исследованиях наряду с широко известными терминами «языковая личность» (В.В. Виноградов, Ю.Н. Караулов), «коммуникативная личность» (В.И. Карасик, М.С. Саломатина) и «дискурсивная личность» (С.Н. Плотникова, Л.Н. Синельникова). Поскольку в реализации жанра участвуют как отправитель, так и получатель речи, совместно организующие коммуникативное пространство жанра, термин «жанровая личность» понимается нами достаточно широко, включая в свое семантическое поле всех участников общения. Данный термин может использоваться и в отношении личности, которая представлена в дискурсивном пространстве любого жанра.
В трактовке предложенного понятия важную роль играют элементы жанровой реализации, диалоговые процессы, аксиология и эпистемиология участников жанрового события. В рассмотрении жанровых характеристик подчеркивается их ситуативность, контекстная обусловленность, что позволяет определять их как дискурсивно сложные жанры с различными параметрами. В диссертации приведены дифференциальные признаки жанра: риторичность, нарративность, фатичность, назидательность, дидактичность, си-нергетичность, магичность, ритуальность.
В исследовательском механизме использован и термин «синергема», под которым следует понимать единицу текстового уровня, способную служить средством передачи экспрессии и энергетической мощи текста, влияющую на вербальное воздействие (суггестивность) и обеспечивающую эффективность текста.
В работе впервые вводится термин хох в научный оборот как непереводимый, синкретичный номинатор жанра в кабардино-черкесском языке.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Жанры устной речи являются не только формами языкового сущест
вования, но и репрезентантами культуры народа и его менталитета. В них
эксплицируются специфические элементы этнического мышления, представ
ления о том, что моделируется в проекции на практическое применение, а что
лакунируется как скрытый, непубличный культурный смысл.
2. Благопожелание предстает как синкретичный текст, репрезенти
рующий ценностные приоритеты, транслирующий смыслы, занимающие до
минирующее место в системе культуры, а также в качестве ораторского жан
ра, имеющего воспитательное значение в аспекте морально-нравственных
представлений, включая и речевое поведение.
-
В благопожеланиях и проклятиях сконцентрирована оптативность не только как грамматическое явление, но и как часть когнитивного сознания, переданная модальными лексико-грамматическими единицами. Желательные конструкции в разных языках не совпадают как по использованию модальных слов, так и по личным субъектно-объектным средствам их передачи. В данных жанрах наиболее ярко репрезентированы эмотивно-желательные составляющие и механизмы их реализации, смоделированные в когнитивном сознании народа.
-
Оптативы-позитивы и оптативы-негативы, с одной стороны, противопоставляются друг другу как категории добра и зла, а с другой – образуют единое пространство гармонично сосуществующих ментальных ценностей, что наиболее ярко проявляется в кабардинских застольных тостах, способных синкретично соединять оба жанра в единый текстовый комплекс.
5. Культурная специфика благопожеланий и проклятий в кабардино-черкесском языке определяется полилоговостью (в отличие от доминирующей диалоговости данных текстов в русском и других языках), обусловленной своеобразием адресации этих текстов Богу и трансляцией через воображаемую божественную оптативность собственных желаний.
-
Интертекстуальность и интердискурсивность являются характерными признаками благопожеланий и проклятий и, как следствие, приводят к интержанровости этих текстов. Во многих случаях благопожелания и проклятия являются компонентами других жанров устно-речевого дискурса. Они выступают как циркулярные тексты, вклинивающиеся в другие устно-речевые жанры и динамично развивающие их. В этой связи их можно рассматривать как своего рода аттракторы устно-речевого дискурса.
-
Дейктические маркеры в жанрах разных языков имеют особенности, обусловленные как самим строем языка, так и культурными традициями, предшествующим опытом развития. Степень их абстрактности/конкретности, а также изолированное их использование или инкорпорирование в структуру других единиц имеют когнитивную обусловленность.
-
Благопожелания и проклятия обладают синергетической мощью, что способствует реализации магической функции языка посредством данных жанров устно-речевого дискурса. В связи с этим закономерно и логично рассмотрение кратких текстов благопожеланий и проклятий как синергем устно-речевого дискурса.
Теоретическая значимость исследования заключается в отражении различных подходов к исследованию речевых жанров и их классификации, соединении инструментальных механизмов и терминологических аппаратов существующих школ и направлений в российской и зарубежной лингвистике, в определении жанра речи сквозь призму контекстуального дискурса с допущением возможного его функционирования как интержанрового и интертекстового явления, в рассмотрении первичных устно-речевых жанров как про-
екторов когнитивного представления народа, его цивилизационного состояния, а также поведенческо-прагматических установок. В исследовании устных первичных жанров, в частности благопожеланий, учитывается их базисная роль в формировании художественного дискурса, способность вклиниваться в структуру других текстов, но вместе с тем они существуют самостоятельными текстовыми реалиями. В теории генристики данный аспект изучения малых устных жанров не рассматривался или намечался без достаточного акцентирования на нем внимания. Применяемая схема выявления жанровой картины мира не только дополняет существующие в когнитологии картины мира, но и в то же время демонстрирует многообразие и многослой-ность культурных ценностей.
Практическая ценность диссертационного исследования видится в возможности использования материалов в учебном процессе по теории языка, лингвистическому дискурсу, теории коммуникации, современным концепциям отечественной и зарубежной лингвистики и спецкурсу по жанрове-дению. Предложенная методика моделирования может применяться при анализе других жанров речи (устных и письменных) любого языка.
Апробация проходила в рамках теоретических и практических реализаций основных разделов работы. Результаты диссертационного исследования нашли отражение в монографическом исследовании «Благопожелания и проклятия как малые жанры устной речи (когнитивно-дискурсивный анализ)», а также в 39 статьях, 16 из которых опубликованы в рецензируемых журналах, рекомендованных ВАК для публикации основных результатов научных исследований.
Основные положения диссертационного исследования опубликованы в материалах международной лингвистической конференции «Язык–Текст– Дискурс» (Самара, 2009), международной научно-практической конференции «Теоретические и методологические проблемы национально-русского двуязычия» (Махачкала, 2009), международной научно-практической конференции «Слово и текст: коммуникативный, лингвокультурный и исторический аспекты» (Ростов-на-Дону, 2009), международной юбилейной научной конференции «Россия и Кавказ» (Владикавказ, 2009), международной научной конференции «Национальные образы мира в художественной культуре» (Нальчик, 2010), III международной научно-практической конференции «Лингвистика в современном мире» (Таганрог-Москва, 2011), научно-практической конференции с международным участием «Традиции и инновации в лингвистике и лингвооб-разовании» (Арзамас, 2011), международной научно-практической конференции «Коммуникация в поликодовом пространстве: языковые, культурологические и дидактические аспекты» (Санкт-Петербург, 2011), международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы теории и методологии науки о языке» (Санкт-Петербург, 2011, 2013).
Структура работы предопределена поставленными целями и задачами и отвечает характеру исследования. Она подчинена отражению основных положений, вынесенных на защиту. Работа состоит из введения, шести глав, заключения, библиографического списка и указания использованных источников.
Теория речевого жанра М.М.Бахтина
Личность М.М.Бахтина в филологической науке сама по себе является знаковой. Величие вклада ученого в гуманитарное знание остается, может быть, еще до конца не оцененным, но значение и значимость его наследия филологи, лингвисты осознают с годами и даже десятилетиями. Многие идеи М.М.Бахтина, которые были провозглашены как философские концепции в лингвистике, получают распространение именно сейчас. Видимо, этот ученый намного опережал умы и взгляды своего поколения. Непонятные, а вернее, не укладывающиеся в парадигму гуманитарного знания того времени зародыши теории речевых жанров, высказанные в начале XX века, долгое время оставались чуждыми лингвистике и филологии в целом. Только в конце XX века ученый мир спохватился и обратился к его наследию как к классическому учению, в которую можно «уместить» все, что не укладывается в существующие теории и концепции. Как справедливо высказалась по этому поводу С.Дённингхаус, «то, что М.М.Бахтин, которого действительно нельзя причислить к «чистым» лингвистам, сформулировал в своем исследовании релевантную для лингвистики концепцию, не подвергается сомнению» [Дённингхаус 2002:107].
Оформившись в одно и то же время (в 50-е годы) теория речевых жанров М.М.Бахтина и теория речевых актов Дж. Остина и Дж. Серля имели разную научную судьбу. Теория речевых актов была подхвачена лингвистами всего мира, она одномоментно стала самой «модной» научной областью и получила широкое распространение. Но в тот момент, когда ученые поняли, что речевые акты - это лишь высказывания, не имеющие параметров текста, а в речи для полноценной коммуникации мы пользуемся единицами большего объема, они стали искать другие параметры и единицы научных учений. Здесь пришлось вспомнить о том, что М.М.Бахтин создал более универсальную и логическую концепцию. Основные положения его теории высказывания изложены в работе «Проблема речевых жанров», написанной в 1952-1953гг., но увидевшей свет только в 1979г. Одной из первых о том, что надо повернуться лицом к работам М.М.Бахтина, «до сих пор неизвестном широким кругам языковедов», высказалась А.Вежбицкая. Именно в его работах она увидела спасение для лингвистики, чему свидетельствует ее высказывание, «что для выхода из тупика в необыкновенно важной для языкознания (а также многих других гуманитарных наук) теории речевых актов следует начать именно с перенесения акцента с понятия «речевой акт» на бахтинское «речевой жанр» [Вежбицкая 2007: 239]. Слово «жанр» больше устраивает А.Вежбицкую в связи с тем, что оно «меньше вводит в заблуждение, чем слово «акт», потому что акт вызывает представление о высказывании коротком, одноразовом (а следовательно, вообще говоря, однофразовом). В результате исследование речевых действий человека часто превращается (чтобы не сказать: «вырождается») в исследование типов предложения - в особенности тех типов предложений, которые специализировались как орудие определенных жанров» [там же].
В числе одной из причин, почему возникает необходимая потребность обращения к идеям М.М.Бахтина и возрастает популярность его подхода, В.В.Дементьев называет ту, которая связана с тем, что «сейчас очень активно ведется поиск базовой единицы речи» [Дементьев 1997:109]. Другой важной причиной можно считать, на наш взгляд, то, что теория речевых жанров строится на лингвопрагматической концепции, которая сейчас развивается достаточно интенсивно, она выстраивает жанры как тексты контекстно-ситуативного и стилистического параметров. Кроме того, следует добавить, что жанры речи представлены как часть его концепции о культуре, т.е. требует широких междисциплинарных связей языкознания с другими научными дисциплинами, изучающими культуру. Как указывал М.М.Бахтин, «проблема речевых жанров - одна из важнейших узловых проблем филологии, … лежит на границах лингвистики и литературоведения, а также и тех почти совершенно еще не разработанных разделов филологии, которые должны изучать жизнь слова и специфическое использование языка во всех сферах общественной жизни и культуры» [Бахтин 1996:236].
Вместе с тем интерес к концепции великого ученого в мире неодинаков. В большей степени различение речевых жанров и речевых актов можно проследить в русскоязычной лингвистической науке начиная с 90-го дов. Как отмечает Сабине Дённингхаус, многие зарубежные лингвисты не обращают внимания на различие между этими ключевыми понятиями. В связи с использованием или игнорированием терминологических понятий «речевой акт» и «речевой жанр», исследователь предлагает выделить три группы прагмалингвистических концепций, касающихся данной проблемы. Представители первой группы как в практических, так и в теоретических исследованиях базируются исключительно на англо-американской теории речевых актов, совершенно игнорируя концепцию М.М.Бахтина. Прагмалингвисты второй группы используют концепцию М.М.Бахтина как теоретическую основу и в своих работах стремятся к систематизации речевых жанров. Они разрабатывают и совершенствуют метаязык, терминологию и иерархию типов жанров, развивают положения бахтинской статьи о речевых жанрах (В.Е.Гольдин, О.Б.Сиротинина, К.Ф. Седов, В.В.Дементьев и др.). К третьей группе (к числу которых относит себя автор) причисляются лингвисты, занимающие промежуточную позицию. Для них характерно прежде всего критическое сопоставление теории речевых актов и теории речевых жанров как явлений разного рода или порядка. Опираясь на труды чешских ученых, М.В.Китайгородская и Н.Н.Розанова подчеркивают, что подход к типологии жанров должен базироваться на «типологии ситуаций». Тем самым они указывают на то, что не всегда просто провести границу между жанрами [Дённингхаус 2002:106-108]. В то же время многие исследователи используют наследие М.М.Бахтина в том аспекте, «развивают те стороны, которые соответствуют их специфическим задачам». При этом «жанроведение находится в «привилегированном» положении, так как располагает фундаментальной теорией Бахтина, при соотнесении с идеями которой обнаруживается связь между весьма разными, на первый взгляд, подходами» [Салимовский 2002:59]. Вполне справедливо, на наш взгляд, утверждение, что нужно не только идти вперед, отталкиваясь от М.М.Бахтина, но и возвращаться к нему. Вернемся и мы к важнейшим концептуальным идеям теории речевых жанров М.М.Бахтина.
В 20-х годах XX века М.М.Бахтин критикует доминирующий в языкознании структурный подход к изучению языковых явлений и игнорирование связи языковых явлений с областью социально-психологического бытия людей. Важную роль, с его точки зрения, играет социальная среда, которая дает человеку слова и соединяет их с определенными значениями и оценками. В то же время социальная среда не перестает определять и контролировать словесные реакции человека на протяжении всей жизни. Одним из важнейших путей развития гуманитарного знания М.М.Бахтин считает общественную психологию. «Это и есть, прежде всего, та стихия многообразных речевых выступлений, которая со всех сторон омывает все формы и виды устойчивого идеологического творчества: кулуарные разговоры, обмен мнений в театре, на концерте, в различных общественных сборищах, просто случайные беседы, манера словесного реагирования на жизненные и житейские поступки, внутрисловесная манера осознавать себя, свое общественное положение и пр. и пр. .
Благопожелание как специфический жанр устно-речевого дискурса
Арсенал устно-речевых жанров кабардино-черкесского языка
достаточно обширный и включает как общеизвестные жанры, встречаемые в любом языковом континууме, так и специфические, национальные, не имеющие аналогов в других языках. Это такие жанры, как непринужденная беседа (уэршэр), разговор по душам (гухэлъ псалъэмакъ), разговоры (псалъак1уэ), включая и неприятные разговоры и сплетню {псалъэмакъ, псалъэ зехъэ), новости, известия (хъыбар), приказ, распоряжение (унафэ), ссора (зэф1энэ), спор (зэдауэ), угроза (гъэшынэ), воспоминания (гукьжіьіж), жалоба (тхъэусыхафэ), шутка (гушы1э), упрек, укоризна (хъуэр), ругань, а в некотором контексте может обозначать и проклятие (хъуэн), плачь (гъыбзэ), синкретичный жанр благопожеланий (хъуэхъу), проклятие в зависимости от ситуации и контекста {гыбзэ, бгэ), клятва (тхъэры1уэ), сказки, небылицы (шыпсэ), иносказательные, подтекстовые разговоры (щ1агъыбзэ) и нек. др. Перечисленные речевые жанры не стали предметом специальных лингвистических исследований, лишь некоторые (хъуэрыбзэ, щ1агъыбзэ, гыбзэ) нашли отражение в этнографических описаниях. В частности, хъуэрыбзэ как форма тайного и группового языка адыгов исследован Б.Х.Бгажноковым [Бгажноков 1977]. Автор отмечает, что композиционная структура «хъуэрыбзэ» представляет собой типичный пример полемики, словесной перепалки, борьбы, а иногда и скандала. Каждая реплика или законченная фраза - это хъуэр (критическая, язвительная реплика). Устойчивое сочетание «хъуэр къызидзащ» (букв. упрек на меня бросил) кабардинцами понимается как высказанная критическая, полемическая или язвительная реплика.
Особенно данный жанр уместен был в общении между молодыми людьми в ситуации фривольного обращения с собеседником, когда прямое высказывание в присутствии посторонних выглядит грубым или инвективным. В определенной ситуации она может рассматриваться как языковая игра или шутка, не несущая в себе никаких элементов оскорбления, но предполагающая экспрессивную коммуникацию. Такая модель могла использоваться между девушкой и парнем или между двумя молодыми людьми. Так, например, можно продемонстрировать один достаточно известный пример подобной коммуникации: Хъ ыджэбзым: Сэ сызыхухэт уэ пхуэдэкъым, Сэ сызыхуэбгъадэм сыщыщкъым, Узыщыщыр зэгъэщТэж, Уи жып илъ зъгъащЪ зэгъапщи, Уэ пщТэжынур пщЪжынщ. Девушка: Я не для таких, как ты, Не из тех, с кем сравниваешь, Кто ты сам, вспомни. Что у тебя в кармане, узнай, Что в руке есть, рассуди, (Тогда) будешь знать, как тебе быть. Щ1алэм: Сэ сщТэн сымыщЪжу Уэ соупщ1ыжакъым. «Жэуап мыфэмыц» ЖыхуаТэращи, Си щхъэр умыпЪлщ, Си ц1эр умыгъэулъий, Лъэуейм елъэжа джэдуэ, Дунейр къэкъутэжахукТэ Мыс мыпхуэдэу удэсынщ. Парень: Я от нечего делать Тебя не спрашивал. Ответ «ни то ни се» Как говорится. Голову мне не морочь, Имя мое ржавчине не подвергай, Словно курица на насесте, Пока мир не рухнет, Вот так и просидишь [Бгажноков 1977]. Подобные тексты нашли отражение в этнографической литературе как формы «языковой игры», при этом следует отметить, что их редко называют речевыми жанрами, скорее всего, подобные тексты интересуют исследователей как специфические формы культуры. Термин «языковая игра» (language game) нами используется в том смысле, как его понимал Витгенштейн, хотя он не нашел широкого применения в лингвистической литературе. Специфические формы культуры, представленные в виде языковой игры, имеют место в негритянско-американской, африканской и полинезийской культурах (см. в этой связи исследования Гамперца и Хаймса). Очень близки к кабардинскому «хъуэрыбзэ» турецкие словесные поединки, описанные Дандисом, и негритянские словесные перепалки, нашедшие отражение в статьях У. Лабова. Но вопрос в современных исследованиях ставится так, что необходимо соединить этнографические и лингвистические исследования для полного описания языка и культуры, чем, собственно, попытались заняться этнолингвисты, хотя подобные исследования нельзя считать завершенными. Как пишет А.Вежбицкая, «антропологические описания отдельных сложных речевых жанров до сих пор не были интегрированы с лингвистическими попытками описания речевых актов. Я думаю, что страдают от этого обе дисциплины» [Вежбицкая 2007:241].
Интегративного исследования требуют и некоторые другие жанры, функционирование которых специфично в рамках определенной культуры. В частности, в кабардино-черкесском языке активно используется достаточно объемный с точки зрения ситуативности применения жанр хох, который в своем синкретичном виде не имеет аналогов в других языках. Этот сложный жанр должен изучаться только с точки зрения ситуативно-событийного аспекта своей реализации, причем надо иметь в виду, что он может быть как простым, так и сложным речевым событием. В составе различных сочетаний, относящихся к разным ситуациям, благопожелание может соответствовать разным жанрам русского языка. Так, хъуэхъуак1уэ к1уэн (пойти к кому-либо с целью поздравить) соотнесен с произносением текста, соответствующего поздравлению, который в русской жанрологии рассматривается как самостоятельный жанр. Поздравление привязано к определенным событиям в жизни социума или отдельного человека: Новому году, мусульманским праздникам (Курману и окончанию уразы), к свадьбе, рождению ребенка, ко дню рождения, повышению по службе, победе в конкурсе или соревнованиях, выходу новой книги, приобретению жилья или новой одежды и т.д. В подобных ситуациях применяются стандартные благопожелания, которые имеются в арсенале языка как готовые формулы, или говорящий может создать их по своему усмотрению. Например, поздравления в связи с приобретением дома (жилья) звучат примерно следующим образом: «Къыщ1ыхъэм насып къыщ1ахъэрэ, щіжіьіжьім акъыл щіахьіжу, илъэс минкТэ Тхъэм фыщЫгъэс» (Дай бог, чтобы жили в этом доме тысячу лет так, чтобы приходящие счастье приносили, а уходящие ум уносили); Унэ махуэ Тхъэм ищ! (Дай бог, чтобы дом стал счастливым); Уардэ унэжърэ выхъ укіьіпізу илъэс минкТэ Тхъэм щигъэт (Дай бог, чтобы дом был громадным и богатым (букв. местом принесения в жертву быков)). Поздравление с выходом книги в печать может быть следующим: Щэм и щіагь Тхъэм ищ! (Дай Бог, чтобы она стала первой из сотен (букв. лежала внизу сотен книг).
Известны тексты, которые связаны с высказыванием благопожеланий по поводу разных природных явлений. Так, при новолунии принято было произносить такой хох: Мазэ угъурлы тхуэщ!, Мазэ узыншэ тхуэщ!, Мазэ у эф! тхуэщ!, Ф!ыгъуэ къытхудэгъак1уэ, Дыдэгъэузыншэ! Чтоб луна счастье принесла, Чтоб здоровая была, Чтоб ясная была, Чтоб с ней добро пришло, Чтоб все здоровые были! В застольной коммуникации хох представляется как тост (здравица), поэтому в данном случае эти тексты можно рассматривать как специфический жанр застольного этикета, рассмотрению которого мы уделили внимание в следующей части нашей работы.
В другом контексте - Ар хуабжъу къызэхъуэхъуу щіжіьіжащ (Он ушел, очень сильно благодаря) - текст хоха соответствует жанру благодарности в русской речи. Как поздравление, так и благодарность исследователи рассматривают в качестве реактивных этикетных жанров, обращенных к прошлому событию [см. Тарасенко Т.В. 1999]. В то же время следует обратить внимание на то, что поздравление и благодарность в кабардино-черкесском языке могут иметь не только перфектную направленность, но и футуральную перспективу. Большинство текстов благопожеланий ориентированы именно на будущее, хотя относятся к прошедшему событию и оценивают его.
Важнейшие функции застольного дискурса
Исследование застольного дискурса позволило Ма Яньли выделить следующие его основные функции: коммуникативную, интегрирующую, дифференцирующую, утопическую и функцию преемственности [Ма Яньли 2005:9-12].
Коммуникативная функция обеспечивается правилами поведения за столом, предписанными этикетом, а также различными тактиками застольного общения. Речевыми жанрами застольной коммуникации являются тосты, застольная беседа (или светская беседа) застольная песня, застольная молитва и т.д. Актуализация определенного жанра зависит от типа культуры, от характера застолья, отношений между участниками коммуникации, ситуации общения или даже настроения и психологического состояния коммуникантов. Коммуникация за столом может обеспечиваться как вербальными, так и невербальными кинестетическими и иными средствами - жестами, мимикой, танцами, входящими в знаковую систему застольного ритуала.
К особенностям коммуникации кабардинцев за столом можно отнести наличие элементов приветствия, прощания, фатики и эстетики. Усевшись за стол, принято здороваться (обычно это делает старший за столом по отношению к гостям), спрашивать, как доехали, как дела у них в семье, дома, в селе или городе. На свадебных застольях обычно спрашивают о том, как поживают старшие и какие пожелания имеются у них по отношению к данному мероприятию. Старший из гостей (ситуативно старший за данным столом) обычно передает приветственные слова от старших рода (сэлам ехыж), оценку (обычно позитивную) происходящих событий и различного рода благопожелания. Таким образом, происходит непрямая коммуникация, включенными в которую оказываются и лица, не присутствующие за данным столом.
Традиционное кабардинское застолье обычно не предполагает светского свободного общения, поскольку тамада управляет речевыми событиями и не допускает хаоса за столом. Регламентация застольных речей подчинена фактору старшинства, причем первыми тост (а на торжествах первые три тоста) должен сказать хозяин - тамада. В кабардинском застолье очень много информативности речи, которая содержится в речи тамады, много назидательных историй о прошлых событиях, родственных связях между родами или даже народами. Диалоговые отношения между участниками застолья организуются старшим в виде вопросно-ответного общения или предоставления права слова кому-либо из сидящих за столом. К перечисленным жанрам можно отнести и комплимент, который часто используется в застольной коммуникации, что способствует благожелательному общению за столом.
Застольный дискурс, особенно если это официальный торжественный стол, организуется в соответствии с фатическими этикетными отношениями. Поддерживается беседа на отвлеченные темы, старший пытается поддерживать разговор, чтобы «гости не скучали», обеспечивается комфортное коммуникативное пространство, чтобы кто-то не мог нанести ущерб другому за столом. В соответствии с этим элемент прощания обязательно должен присутствовать, и по поводу ухода всегда положено произносить тост и выпить за благополучное возвращение гостей {шэсыжыбжъэ). Таким образом, за столом, как и при обычном разговоре, имеют место все важнейшие компоненты речевой коммуникации: вступление в разговор через приветствие, основная тема в соответствии с ситуацией или текущим или основным событием, концовка с прощанием. Важнейшей функцией застолья можно считать интегрирующую (или консолидирующую). По справедливому суждению А.К.Байбурина и А.Д.Топоркова, «совместное принятие пищи скрепляет социальные связи, представляя собой «магический консолидирующий акт», в высшей степени актуальную, богоугодную форму социальной связи» [Байбурин А.К., Топорков А.Л. 1990: 133]. Совместная еда имеет объединяющую силу, она привязывает людей друг к другу, роднит их меж собой. Сама еда, жертвенная по природе, не может быть простой физиологической потребностью, в ней есть определенная сакральность и магия, которая не может игнорироваться. Поэтому уважение к сотрапезнику (ерыскъым и хъэтыр) включено в систему нравственных ценностей и морали общества. Вместе с тем в правилах морали присутствует запрет на причинение зла человеку, с которым сидел за столом.
Дифференцирующая функция, по утверждению Ма Яньли, «заключается в том, что многие из элементов трапезы направлены на выражение определенных градационных отношений между участниками. Дифференцирующие признаки застольного ритуала могут трактоваться в следующих основных оппозициях: «хозяин - гость», возрастная оппозиция, социально-статусная оппозиция, тендерная оппозиция» [Ма Яньли 2005:14]. В кабардинском застолье дифференциация маркируется также местом за столом. Пространственные ориентиры в данном случае выходят на первый план как маркеры дифференциации. Рядом со старшим (тамадой) с правой стороны должен сесть старший из гостей, а с левой стороны старший из семьи или рода (хэгъэрей). Более почетными местами за столом считаются те, которые дальше от двери (жьантіз), и на них усаживают по старшинству и почетности. Критериями ранжирования выступают родство по отцу или матери, старший сын или дочь в семье, жена старшего брата (независимо от ее возраста) и нек. др. В традиционных застольях, например, свадебных, мужчины и женщины за одним столом обычно не садятся, и в этом отношении тендерная дифференциация застолья соблюдается в полной мере. Отсутствует за столом фактор социально-профессиональных отношений и различий, и поэтому в застолье может быть и так, что начальник сидит на менее почетном месте, чем подчиненный, если он старше по возрасту или гость, которому оказываются все почести гостеприимства. Нарушение этих норм может иметь место, если речь идет о корпоративном застолье, которое не подчиняется традиционным этикетным формулам. Утопическая функция застольного ритуала связывается прежде всего с изобилием пищи и напитков на столе. Само представление изобилия, конечно, со временем меняется, но когнитивная связь изобилия с благополучием в будущем остается неизменной. В связи с таким представлением у людей всех поколений есть желание ставить на стол самое вкусное угощение. Считается, что утопия реализуется в самых разнообразных карнавальных ритуалах и действиях, основными из которых считают пьянство и обжорство.
Реализация функции преемственности с помощью определенных знаков и символического поведения, репрезентирующих мировоззрение и духовные ценности, несомненно, имеет важное значение. Застольный этикет, как пишут З.М.Габуниа и С.К.Башиева, служил издавна своеобразной школой сохранения традиционной речевой культуры, а тамада является за столом носителем канонов намыса [Габуниа, Башиева 1993: 61].
В кабардинском языке застольные тосты являются, наверное, самыми важными и ключевыми текстами, вокруг которого организуются все другие речевые отношения. Само слово «хъуэхъу» (хох) в языке возникает как отглагольное существительное в результате редупликации корневой морфемы хъу - букв, «стань», «будь». Наряду с такой императивной модальностью за словом «хох» сохраняется общее для адыгов, абазин, убыхов значение «просьба», «просить» [Кумахов, Кумахова 1985:26]. Но просьба в тосте обращена не к человеку, а к высшим силам, к Богу (языческим богам или мусульманскому Аллаху). Собственно, это конструктивное построение текстов хохов как молитвенного обращения к Всевышнему создает специфичность этого жанра в кабардино-черкесском языке.
Бог как ценностная доминанта в благопожеланиях и проклятиях
В устно-речевом дискурсе, в частности в благопожеланиях и проклятиях, транслируется ценностная картина мира, сформировавшаяся тысячелетиями в культурной истории народа. Данную картину мира мы рассматриваем как жанровую, коррелирующую концептуальной и языковой картине мира. Отражение культурных представлений в разных жанрах, как показывают наши исследования, во многих случаях может не совпадать, также можно говорить и разных подкартинах мира внутри жанра в исторической ее динамике. В связи с этим рассмотрение картин мира, на наш взгляд, должно быть дифференцированным, соотносимым с определенными текстами жанров в хронотопе.
Характеризуя жанровую картину благопожеланий и проклятий, мы отмечаем важнейшие, узловые ценности, служащие ядром культуры. В данном случае можно говорить о том, что Бог служит важнейшей частью культуры, неотъемлемой частью когнитивного сознания. Представления о Боге формируют человека социального, сопоставляющего собственные возможности и способности с некой другой силой. Понимание божьей сущности лежит больше в рамках духовной сферы, религиозных представлений. Так, в русской культуре Бог соотносится непосредственно с христианской религией, а его ощущение репрезентировано тремя его ипостасями. В культурологическом пространстве славян Бог антропоморфен, обладает великим разумом. Вместе с тем, в русской культуре, прошедшей большой путь в рамках православной религии, присутствует и другое (нехристианское) осмысление Бога. Глубинное и многослойное сознание репрезентирует божественную сущность «многоформатно», привлекая прежние знания о нем. Вполне справедливо Н.В. Писарь замечает, что в рамках русского культурного сознания «в связи с влиянием языческих культов, Бог осознается как одно из существ, руководящих всем сущим» [Писарь, 2011, с.11]. Достаточно сложным семантическим уровнем предстает в лингвокультурном пространстве и само представление о Боге «как той субстанции, которая помогает, спасает, наставляет, обладает даром речи, вершит свою волю, воспринимает, мыслит, чувствует, создает, одаряет» [там же, с. 14].
В коммуникативном пространстве кабардинцев особая роль принадлежит Богу как абстрактной субстанции, к которой обращаются с модальной речью. Божество как адресат устно-речевого дискурса широко представлено в жанрах хоха и проклятий, однако это не единственные «сферы реализации» божественной субстанции. Во многих случаях в жанре клятвы принято давать обещание именем бога: Алыхъым и ц1эк1э со1уэ (Именем бога клянусь), Тхъэ соїуз - собственно, и есть фразеологизм, передающий клятву (Я клянусь) [см. Балова, Кремшокалова 2009:66]. Поскольку для кабардинского устно-речевого дискурса характерны жанровые метаморфозы, формулы-клятвы в определенных контекстах могут терять свое прямое назначение и использоваться как эмоционально-экспрессивные средства, во многом способствующие усилению текстового воздействия (т.е. служить синергемами). Так, например, Тхъэм и ц1эк1э со1уэ уэ зыри абы теухуауэ умыщ1э (Клянусь именем бога, что ты ничего об этом не знаешь). Упоминание имени бога характерно и для женской речи, когда в текст вставляется компонент, фактически не имеющий смыслового наполнения: Тхъэ сымыщ1э (Тха не знаю), Алыхъ сыхумей (Аллах, не хочу) и ДР Собственно, обращение к богу во многих контекстах и жанрах наводит на мысль, что его можно считать одним из базовых ценностных составляющих когнитивного сознания народа. Вместе с тем следует заметить, что имен бога в кабардинских текстах несколько. Во многих случаях в качестве адресата речи выступают Тха и Аллах, которые имеют различное происхождение и не могут, казалось бы, заменять друг друга. В кабардинском мифологическом сознании Тха - это верховный, главный языческий бог, еще может иметь эпитет большой (Тхъэшхуэ), и возникает исторически в отдаленном прошлом. Как известно, Аллах - это более позднее образование, являющееся заимствованным из арабского языка вместе с понятиями религии. Несмотря на такие различия, эти слова часто дублируются во всех жанрах и контекстах употребления, они едины в сознании, что позволяет использовать их даже в рамках одного высказывания, например, Тхъэ алыхъым сыщымышынэу сэ ар сымыщ1эну (Тха, не боясь Аллаха, я так не поступлю).
В текстах проклятий и хохов в одних и тех же оптативных высказываниях могут встречаться вариативные случаи использования Тха и Аллаха {Тхъэм къъшхуищ1э (Алыхъым къъшхуищ1э) - Пусть нам бог сделает. Оба компонента, передающие имя бога, как равноправные семантические единицы находят широкое применение в пожеланиях добра или зла. Более того, как нами уже было отмечено, они служат текстовыми трансляторами модальности, сконцентрированной в высказывании. Желание говорящего исходит не от первого лица, а от лица бога, который способен это желание реализовать. В некотором смысле можно утверждать, что когнитивное сознание передает такую модель коммуникации, когда божественная субстанция является незримым участником коммуникации, которого чувствуют жанровые личности.
Исследование древних текстов хохов, имеющих различные ситуативные отнесенности, демонстрирует поклонение и другим богам, которые в этих контекстах могут использоваться. В частности, при классификации хохов З.М. Налоев отмечает тексты, обращенные богу Тхагалегу и богу Амишу. Собственно, в данном жанре представлен основной пантеон языческих богов в религиозном сознании народа. Важнейшим, главенствующим богом считается Тха (Тхашхо - Верховный Бог), далее божества имеют сферу своего влияния: Тхагалег - божество земледелия, а Амиш - божество скотоводства. Они встречаются только в древних текстах, а в современных не имеют особого распространения. В некоторых случаях слово тхагалег переходит в нарицательное и служит именованием культурных растений, а чаще всего, - пшеницы.
В устно-речевых жанрах довольно часто встречается обращение к божественному образу, его могуществу, возможности творить добро и преобразовывать мир. Он предстает как мера всех ценностных представлений человека, как регулятор человеческих отношений. Когнитивное сознание репрезентирует, что само «суждение о Боге есть суждение о мире» [Калькова 2009, с. 90]. В философском осмыслении мира доминирует представление о том, что все сущее имеет единое организационное поле, сконцентрированное вокруг творца. В исследуемых жанрах это подтверждается тем, что модальность, являющаяся ключевым параметром благопожеланий и проклятий, передается как божественная воля. Через божественную субстанцию транслируются общечеловеческие, народные чаяния, представления, желания. Бог становится неотъемлемой частью мифологического сознания, что само по себе служит важнейшим организующим компонентом культурного пространства.
Бог является одной из ключевых узлов ментального сознания, неотъемлемой частью ритуального коммуникативного поведения. Так, в славянских, как и во многих индоевропейских, культурах присутствует мифологема странствующего бога-путника. Наиболее ярким воплощением божьей субстанции можно считать ритуального гостя, который может выступать в разных образах - просителя и дарителя. «Эти две взаимосвязанные ипостаси гостя-Бога распределяются обычно следующим образом. Случайный, нежданный гость (собственно - путник), реальный статус которого, как правило, неизвестен, воспринимается преимущественно как получатель (ср. хотя бы образ Бога-нищего в русских легендах), в силу чего ему - в соответствии с законами и обычаями гостеприимства - дают пищу, кров, оказывают разного рода услуги и т.п. Иным является отношение к гостю ритуальному, желаемому и ожидаемому, т.е. гостю-дарителю» [Агапкина, Виноградова 1994: 182].
