Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Современное понимание термина "текст" 23
1.1. Общие сведения о вербальных текстах. Об особом статусе письменного текста 23
1.2. Текст как объект исследования в разных научных дисциплинах 27
1.2.1. Краткий экскурс в филолого-лингвистическую теорию текста 27
1.2.2. Текст в контексте семиотической теории культуры 38
1.3. "Текст" и "текстовое пространство" как исходные понятия 45
1.4. Интегральный подход к изучению текста как тенденция и как необходимость 50
1.5. Текст как объект теории текстообразования 60
1.5.1. Лингвистический подход к теории текстообразования 60
1.5.2. Взаимодействие общающихся систем: гносеологический аспект
текстообразования 65
1.5.3. Когнитивистика и теория текста 66
1.6. Понятие прецедентности 75
Выводы по первой главе 84
ГЛАВА 2. Теория интертекстуальности: история, теоретико-методологические основы, современное состояние 86
2.1. Из истории теории интертекстуальности 86
2.2. Предыстория постструктуральной теоретической парадигмы в филологии 92
2.3. Диалогизм как методологическая основа теории интертекстуальности...96
2.4. Интертекстуальность в работах отечественных и зарубежных исследователей: современное состояние, уточнение позиций 104
2.5. Определение термина "интертекстуальность" 109
2.6. Текст-интерпретация- интертекстуальность 122
2.7. О природе интертекстуальности 122
Выводы по второй главе 124
ГЛАВА 3. Интертекстуальность на композиционном уровне текста 126
3.1. Общетипологические свойства художественного текста и термины для его описания 126
3.2. Жанровые категории текстов в текстовом пространстве 134
3.3. Англо-американский короткий рассказ как значимая жанровая категория текстового пространства 138
3.4. Базовые и прототипические интертекстовые композиционные модели 149
3.4.1. Понятии композиции 149
3.4.2. Композиционно-прагматическая модель 152
3.4.3. Дискурсивно-жанровая модель 155
3.4.4. Композиционно-тематическая модель 161
3.5. Развитие англо-американского короткого рассказа по принципу интертекста 165
3.5.1. Понятия сюжетного членения и классической формы рассказа 165
3.5.2. Интертекстовые тенденции отклонения от классической формы рассказа 170
3.5.3. Отход от монологической риторики как интертекстовая тенденция.. 194
3.6. Паратекст как дифференцирующий признак текста 211
3.6.1. Понятие паратекста 211
3.6.2. Интертекстуальность заголовка 214
Выводы по третьей главе 230
ГЛАВА 4. Интердискурсивная интертекстуальность 233
4.1. Фольклор как дискурсивный жанр 234
4.2. Подвижность границ между прозой и лирикой 248
4.3. Научный текст как средство создания интердискурсивной интертекстуальности 252
4.4. Масс-медиа в художественном тексте 260
4.5. Тексты документов, писем, телеграмм в художественном произведении 262
Выводы по четвертой главе 266
ГЛАВА 5. Интерсубъектная и референтная интертекстуальность 268
5.1. Признаки интекстов 268
5.2. Полигенетический интекст 294
5.3. Интерсубъектная интертекстуальность 296
5.4. Референтная интертекстуальность 305
5.4.1. Общая характеристика 305
5.4.2. Моделирование художественного времени и
пространства 308
Выводы по пятой главе 314
Заключение 316
Список использованной литературы 321
Справочно-библиографическая литература и принятые
Сокращения 388
Список использованной для анализа художественной
Литературы и принятые сокращения 391
- Общие сведения о вербальных текстах. Об особом статусе письменного текста
- Из истории теории интертекстуальности
- Общетипологические свойства художественного текста и термины для его описания
- Фольклор как дискурсивный жанр
Введение к работе
С тех пор как текст стал объектом изучения научной дисциплины, занимающейся исследованием лингвистических закономерностей построения и понимания текста и получившей в отечественной науке название "лингвистика текста" (60-70-е годы XX века), количество исследований в этой области постоянно увеличивается. Особенно интенсивно лингвистика текста развивалась в 1970-1980-е годы в работах таких авторов, как В.А. Бухбиндер [Бухбиндер 1983а, б], В.Г. Гак [Гак 1976], И.Р. Гальперин [Гальперин 1981], С.Н. Гиндин [Гиндин 1972], Н.Д. Зарубина [Зарубина 1979, 1981], Г.А. Золотова [Золотова 1979], И.И. Ковтунова [Ковтунова 1979], A.M. Лосева [Лосева 1980], А.Н. Мо-роховский [Мороховский 1981, 1989], О.И. Москальская [Москальская 1981], Т.М. Николаева [Николаева 1987], М.И. Откупщикова [Откупщикова 1982], Е.А. Реферовская [Реферовская 1983], Н.А. Слюсарева и Н.И.Теплицкая [Слю-сарева 1978, 1982], З.Я. Тураева [Тураева 1986], Л.Г. Фридман [Фридман 1984], И.Я. Чернухина [Чернухина 1984], Э. Агрикола [Agricola 1974, 1979], Р. Богранд и В. Дреслер [Beaugrande 1981], Э. Гроссе [Grosse 1976], Т.А. ван Дейк [Dijk 1977], Б. Зандиг [Sandig 1975], X. Изенберг [Isenberg 1974], М. Култхард и Д. Синклер [Coulthard 1985], Э. Ланг [Lang 1973], М. Пфютце [Pfiitze 1970], М.А.К. Халлидей и Р. Хасан [Halliday 1976], Р. Харвег [Harweg 1968], Д. Хиндс [Hinds 1977, 1979] и др. Круг вопросов, рассматривавшихся в этих работах, очень широк: границы и единицы текста, категории текста, способы порождения и понимания текста, законы связности и средства реализации связности, статус предложения и актуального членения в тексте, время и модальность в тексте, типология текстов и другие.
Значительный вклад в развитие отечественной лингвистики текста внесен И.Р. Гальпериным. Его заслугой является предложенное им определение текста, ставшее хрестоматийным, и выделение основных категорий текста: информативность, членимость, когезия (внутритекстовые связи), континуум (временной и пространственный), ретроспекция и проспекция, автосемантия, интеграция, завершенность, модальность, подтекст [Гальперин 1981]. В последующем к этому списку категорий добавились: семантика, под которой понимается значение текста как некоторой целостной единицы (см., например, исследования А.И. Новикова [Новиков 1983], О.Л. Каменской [Каменская 1990]), напряженность [Адмони 1994], эмотивность [Шаховский 19986] и др. В этот список включена сегодня категория интертекстуальности [Арнольд 1999; Schaar 1975; Riffaterre 1978; Beaugrande 1981], изучению которой посвящено настоящее исследование.
Практически одновременно с лингвистикой текста в зарубежной науке началось формирование дискурсивного анализа. По поводу данных дисциплин Д. Кристал отмечал, что дискурсивный анализ концентрирует свое внимание на структуре естественно возникающего устного сообщения, т.е. дискурсе, понимаемом как непрерывный, протяженный отрезок языка в его актуальном употреблении (например, интервью, диалог, лекция и т.д.). Направление, известное под названием "текстовой анализ", или "лингвистика текста", основывается на изучении особенностей организации единиц больших, чем предложение, но в письменной речи [Crystal 1987:116]. По Д. Кристалу, "дискурс" и "текст" - это термины разных научных дисциплин. Их различение основано на оппозиции устность/письменность речи, а также на других оппозициях, обусловленных спецификой устного или письменного общения.
Нельзя не заметить, что оба направления при различии в именовании объекта исследования изначально имели много общего: и то и другое направление изучало единицы большие, чем отдельное предложение. Иными словами, и в том, и в другом случае исследователь имел дело со связным, законченным в смысловом отношении знаковым продуктом. Поэтому разграничение понятий "дискурс" и "текст" носило довольно условный характер, в результате чего эти термины оказывались взаимозаменяемыми. Даже высказывалась точка зрения о том, что термин "дискурс" есть английский эквивалент слову "текст", а на правление "дискурсивный анализ" соответствует направлению, которое получило название "лингвистика текста", т.е. разница в терминах связана с тем, что они возникли в различных научных национальных школах [Kahlverkamper 1981; Beaugrande 1985].
В настоящее время дискурсивный анализ представляет собой интегрированную область знаний, изучающую как устный, так и письменный текст [Dijk 1997b:3-5], при этом текст есть частный аспект более широкого понятия -дискурса. Само понятие дискурса, кроме понятия текста, включает в себя ментальные процессы, социокультурный контекст и т.п., что позволяет исследователю при опоре на данное понятие применять комплексный подход к изучению особенностей порождения и восприятия текстов из разных сфер общения.
В связи с развитием лингвистики текста и дискурсивного анализа следует упомянуть о направлении, известном под названиями "конверсационный анализ" (от англ. "conversation analysis"), "анализ бытового диалога", "анализ разговора" (см., например [Goodwin 1981; Goffman 1981; Coulthard 1981; Sacks 1992; Francis 1992; Fish 199]). Это направление, первоначально зародившееся в социологии, получило признание среди лингвистов. Иногда его противопоставляют дискурсивному анализу, но на данном этапе развития науки для этого нет серьезных оснований, так что анализ бытового диалога следует считать одним из направлений дискурсивного анализа.
Несмотря на продолжающиеся исследования в области изучения текста отечественными лингвистами [Мышкина 1991; Баранов 1993; Ноздрина 1997; Золотова 1998; Лукин 1999; Кайда 2000; Дымарский 2001 и др.], с 1990-х годов о лингвистике текста стали говорить все меньше и меньше. Этому предшествовало падение "железного занавеса", сопровождавшееся интенсивным заполнением отечественного научного пространства идеями зарубежных исследователей, в результате чего создавалось ложное впечатление, что лингвистика текста решила все свои задачи.
По-прежнему актуальной для лингвистики текста остается проблема изучения особенностей порождения и восприятия различных типов текстов и в первую очередь художественных, как наиболее сложных объектов исследования. Однако с помощью чисто лингвистического подхода, о чем неоднократно писали исследователи1, невозможно решить названную проблему, поэтому лингвистика текста с накопленным ею багажом знаний в течение последних нескольких лет интегрируется со смежными дисциплинами.
Интегральный подход, сформулированный в рамках настоящего исследования, обусловлен объективной необходимостью: как не может быть одностороннего анализа художественного текста и объяснения его природы только на одном основании, так не может быть объяснения природы интертекстуальности только на лингвистической основе.
При изучении художественного текста с позиции лингвистической теории текстообразования перспективно интегрирование лингвистики текста со стилистикой образных средств; со стилистикой декодирования, позволяющей привлечь разрабатываемую в рамках данной дисциплины теорию выдвижения; с функциональной стилистикой, занимающейся типологией текстов; с теорией литературы, имеющей многовековые традиции исследования художественных текстов и располагающей устоявшимся концептуальным аппаратом для его описания, а именно: "композиция", "литературный жанр", "сюжет", "постмодернизм" и др.; с семиотикой, изучающей невербальные тексты и оперирующей широкой трактовкой знака; с дискурсивным анализом в его современном виде, опирающимся на понятие дискурса, определяемого как сложное коммуникативное событие, включающее гносеологический аспект текстообразова-ния, взаимодействия между участниками, широкий контекст культуры.
Интеграция с теорией дискурса позволяет оперировать термином "текстовое пространство", а также такими понятиями, как "семиотический опыт", "прецедентность", "концепт", "прототип" и др. Под текстовым пространством понимается сумма всех созданных вербальных и невербальных текстов, служащих источником для порождения текстов Под текстом понимается завершенное по отношению к замыслу автора произведение речетворческого процесса, создаваемое в условиях существования и влияния текстового пространства.
В соответствии с исходным для настоящего исследования понятием текстового пространства художественный текст рассматривается как составная часть культурного наследия, а текстовое пространство - как важный текстообра-зующий компонент. Этот подход согласуется с современной тенденцией изучения текста, позволяющей говорить о тексте как о диалоге или полилоге автора со всей предшествующей и современной ему культурой. Предпринятое нами исследование находится, таким образом, в русле перспективных для настоящего этапа развития науки работ, рассматривающих текстообразование в динамике, в контексте всей культуры [Антипов 1989; Мышкина 1991; Смирнов 1995; Болдырева 1997; Белозерова 1999; Трыкова 1999; Фатеева 2000; Gre-ber 1989; Lachmann 1990; Strehle 1992 и др.].
От обзорно-аналитических работ и критических высказываний в адрес теории "текста без берегов" [Хованская 1980а; Ильин 1989, 1998; Владимирова 1998; Perrone-Moises 1976; Grivel 1982], постулирующей, что границы всякого текста относительны, что любой текст и создается, и воспринимается как интертекст, и с которой связано утверждение общетеоретической постструктуральной парадигмы в науках, включая лингвистику (80-е годы XX века), а также широкое распространение термина "интертекстуальность", введенного в научный обиход в 1967 году Ю. Кристевой [Kristeva 1967], филологи и лингвисты перешли к проверке влияния единого текстового пространства на тек-стообразование.
Об этом свидетельствует возросшее количество публикаций, пик которых приходится на последние двадцать лет. Если в список публикаций включить не только работы, специально посвященные проблеме интертекстуальности, (каких, кстати, немного), но и работы, раскрывающие отдельные положения или понятия, относящиеся к данной теории, в частности понятия прецедентно-сти и цитатного слова, или затрагивающиеся ею попутно в связи с решением иной задачи, то список публикаций окажется довольно внушительным [Агранович 2003; Алексеев 1986; Анисимова 2003; Антипов 1989; Амвросова 1984; Арнольд 1999; Арутюнова 1986; Атлас 1986; Бабенко 2004; Баевский 1996; Байкель 1991; Башкатова 2003; Белозерова 1999; Березина 1994; Бетехтина 1995; Бойко 1998; Бокий 1998; Буравова 1985; Бурдина 2001; Валгина 2000; Васильев 1997; Вебер 2003; Вербицкая 1989; Ветошкина 2002; Владимирова 1998; Гак 1996; 1997; Гаспаров 1983; Гаспаров 2002; Тройская 1993, 1998; Гудков 1996, 1998, 1999; Гузь 1997; Драгунова 1990; Дятлова 2000; Жолковский 1994; Зарайская 1999; Захарченко 1997; Злочевская 1998, 1999; Зыкова 1996; Иванова 2001; Ивинский 1998; Ильин 1989, 1998; Ионова 2005; Караулов 1987; Касьян 1999; Кацис 1995; Ким 2000; Кожевникова 1996; Кожина 1981; Козицкая 1998; Козлов 2002; Коренькова 2002; Костомаров 1994; Красных 2002; Кривонос 1996; Кротенко 1997; Крюкова 2004; Кузьмина 1998; Куликова 1998; Лало 1995; Левин 1998; Лейтон 1998; Лекманов 1995, 2000; Липовецкий 1997; Литвиненко 2001, 2002; Лотман 1996а, б, 19996; Лушникова 2002, 2003; Ляху 1998; Марченко 2000; Миловидов 1998; Минц 1973; Михайлова 1999; Михалева 1988; Москвин 2002; Назаров 1994; Николаев 2002; Николаева 2000; Овчарова 1990; Осанкина 1997; Перкас 1991; Петрова 2001, 2002а, б, 2003а, б, в; Пикулева 2003; Пименова 2004а, б; Полубиченко 1989; Постнова 2001; Потапова 1996; Приходько 1991а, б; Пронин 1999; Проскурина 2004; Прохоров 2004; Прохорова 2003; Решетов 1997; Рогачевская 1989; Сазонова 2000; Семенова 2002; Сергеева-Клятис 2000; Сидоренко 1998; Скарлыгина 1994; Слыш-кин 2000, 2004а, б; Смирнов 1995; Солодуб 2000; Сорокин 1993; Степанов 2001, 2002; Супрун 1995; Тамми 1992; Тименчик 1981; Тишунина 2003; Толкачев 2002; Толочин 1996; Толстогубое 1999; Тороп 1981; Тросников 2001; Трыкова 1999; Фарыно 1996; Фатеева 2000; Филюшкина 1996; Фоменко 1998, 2000; Фомин 2003; Фомичева 1992; Хитарова 2002; Хихловская 1996; Чекали-на 1999; Чернец 1998; Чернявская 2000; Чугунов 1997; Шадурский 1998; Ша-ховский 1998а, б; Швецова 2002; Шейнкер 1998; Щирова 2005; Юрковская 1999; Яблоков 1991; Ямпольский 1993; Барт 1989, 1994; Beaugrande 1981; Bloom 1973; Brenkman 1979; D haen 1983, 1986; Fokkema 1984,1986; Genette 1982; Gertz 1998; Greber 1989; Gresset 1985; Grivel 1982; Hansen-Love 1983; Hassan 1971, 1987; Hayman 1987; Helbig 1996; Holthius 1993; Influence 1991; Inertextualitat 1985; Intertextuality 1990; Intertextuality 1991; Jardine 1986; Jameson 1981, 1984; Jefferson 1980; Jencks 1986; Jenny 1976; Kaye 1995; Keman 1990; Kristeva 1967, 1969, 1978; Lachmann 1990; McHale 1987; Meyer 1968; Neuber 1994; Norris 1988; O Briain 1996; Perrone-Moises 1976; Pordrik 1998; Riffaterre 1978, 1979; Stempel 1983; Stierle 1983; Strehle 1992; Suleiman 1986; Walker 1998; Watts 1981; Welsh 1998; Wilske 1992; Wolf 1998; Young 1981; Zavarzadeh 1976]1.
Подавляющее большинство публикаций (в основном статьи) посвящены изучению индивидуального стиля писателя или отдельных его произведений с точки зрения установления интертекстуальных связей с предшествующими литературными текстами или направлениями [Амвросова 1984; Баевский 1996; Байкель 1991; Березина 1994; Бойко 1998; Бокий 1998; Бурдина 2001; Васильев 1997; Ветошкина 2002; Гак 1996; Гаспаров 1983; Гузь 1997; Злочевская 1998, 1999; Зыкова 1996; Ивинский 1998; Касьян 1999; Кацис 1995; Ким 2000; Кожевникова 1996; Козицкая 1998; Коренькова 2002; Кривонос 1996; Кротенко 1997; Куликова 1998; Лало 1995; Левин 1998; Лейтон 1998; Лекманов 1995, 2000; Литвиненко 2001; Лотман 1996а, б; Лушникова 2002, 2003; Ляху 1998; Марченко 2000; Миловидов 1998; Минц 1973; Михалева 1988; Назаров 1994; Николаев 2002; Николаева 2000; Овчарова 1990; Осанкина 1997; Потапова 1996; Приходько 1991а, б; Пронин 1999; Решетов 1997; Рогачевская 1989; Сазонова 2000; Сергеева-Клятис 2000; Скарлыгина 1994; Смирнов 1995; Тамми 1992; Тименчик 1981; Толкачев 2002; Толстогубов 1999; Фатеева 2000; Фи-люшкина 1996; Фоменко 1998; Хитарова 2002; Чугунов 1997; Шадурский 1998; Швецова 2002; Шейнкер 1998; Яблоков 1991; Gertz 1998; Greber 1989; Gresset 1985; Jefferson 1980; Кауе 1995; Lachmann 1990; O Briain 1996; Pordrik 1998; Stierle 1983; Walker 1998; Watts 1981; Welsh 1998; Wolf 1998]. См. также сборники научных трудов [Influence 1991; Intertextuality 1990, 1991], значительную часть которых составляют статьи, посвященные выявлению интертекстуальных связей между художественными текстами разных авторов. Взаимодействия между текстами, как было показано в ряде работ [Hansen-Love 1983; Алексеев 1986; Смирнов 1995; Викулова 2001; Анисимова 2003; Башкатова 2003; Тишунина 2003], не ограничиваются исключительно вербальными текстами.
Подавляющее количество перечисленных работ принадлежат литературоведам, которые стали теперь говорить не о заимствованиях, образных и сю-жетно-тематических перекличках, намеках, полемической интерпретации мотива, как это было до недавнего времени в теории литературы, а о цитировании, исходя, таким образом, из узкой трактовки интертекстуальности.
Большое количество публикаций направлено на осмысление модернизма и постмодернизма, литературных течений XX-XXI веков, для которых понятия цитатного мышления, мозаики цитат, игрового дискурса (особенно для постмодернизма) являются важными объяснительными принципами письма [Барт 1994; Жолковский 1994; Левин 1998; Липовецкий 1997; Лиотар 1998; Смирнов 1995; Тименчик 1981; Фатеева 2000; D haen 1983, 1986; Fokkema 1984,1986; Hassan 1971, 1987; Hayman 1987; Jameson 1984; Jencks 1986; Keman 1990; Kristeva 1978; McHale 1987; Suleiman 1986; Young 1981; Zavarzadeh 1976].
M.H. Липовецкий высказывает точку зрения по поводу преждевременного переноса интертекстуальности в качестве универсального признака на всякий литературный текст. Вместе с тем он отмечает, что "такое понимание интертекстуальности имеет самое прямое отношение к постмодернизму, в котором это свойство стало осознанным приемом" [Липовецкий 1997:9].
Хотя работы, посвященные изучению цитирования "чужого слова" в отдельных литературных произведениях, индивидуальных творческих системах, с теоретической точки зрения, за небольшим исключением [Левин 1998; Смирнов 1995 и др.], не вносят принципиально нового, поскольку опираются главным образом на самые общие теоретические положения, они представляют ценность в другом. В частности, они дают информацию об интертекстуальных связях как о постоянной величине, свойственной в том числе лучшим и признанным образцам художественной литературы, включая Библию [Фрэзер 1985; Гече 1989; Косидовский 2000], что ставит под сомнение тезис об интертекстуальности как об исключительном достоянии постмодернистского текста.
Проводимые разными авторами исследования показывают, что интертекстуальность характерна не только для художественных текстов (см. также [Бу-равова 1985; Толочин 1996; Белозерова 1999; Трыкова 1999; Strehle 1992]), в том числе и для литературной сказки [Гронская 1983; Викулова 2001; Прохорова 2003]. Она свойственна научным [Кожина 1981; Супрун 1995; Михайлова 1999; Чернявская 2000; Вебер 2003], публицистическим [Козлов 2002; Супрун 1995; Чекалина 1999; Юрковская 1999], деловым [Супрун 1995; Дятлова 2000] текстам, политическому [Шейгал 2004] и юмористическому дискурсам [Проскурина 2004], кинематографу [Ямпольский 1993; Иванова 2001; Слышкин 2004а], рекламе [Шкулева 2003; Пименова 2004а, б; Постнова 2001], изобразительному искусству [Успенский 1995; Лотман 1999а; Jameson 1984; D haen 1986], архитектуре [Jenks 1978], что дает все основания для последовательного изучения категории интертекстуальности, претендующей на роль универсального семиотического закона.
Несмотря на то, что количество работ по проблеме интертекстуальности увеличивается из года в год, собственно теоретических изысканий по изучению влияния текстового пространства на текстообразование очень мало, поэтому при разработке теории интертекстуальности приходится довольствоваться теми или иными положениями, извлекаемыми хотя и из достаточно объемного списка публикаций, но, как показал анализ, многие из них не отличаются фундаментальностью.
С теоретической точки зрения ценность представляют работы, в которых прямым или косвенным образом поднимается проблема интертекстуальности как таковая [Тынянов 1977; Бахтин 1972, 1986, 2000; Лотман 19996; Барт 1989; Kristeva 1967; Jenny 1976; Bloom 1973; Beaugrande 1981; Riffaterre 1978; Grivel 1982; Вербицкая 1989; Арнольд 1999; Фомичева 1992; Strehle 1992; Wilske 1992; Смирнов 1995; Фатеева 2000; Степанов 2001, 2002; Гаспаров 2002; Чернец 1998; Шаховский 1998а, б; Щирова 2005; Ахманова 1977; Гюббенет 1989; Валгина 2000; Бабенко 2004 и др.]; ведется поиск методологических оснований при разработке данной проблемы [Kristeva 1967; Арнольд 1999; Ильин 1989, 1998; Influence 1991; Intertextuality 1990, 1991; Ямпольский 1993; Белозе-рова 1999; Фатеева 2000; Степанов 2001; Петрова 2001, 2003а, б и др.]; обосновываются разные подходы к разработке теории интертекстуальности [Арнольд 1999; Гаспаров 2002; Миловидов 1998; Владимирова 1998; Солодуб 2000; Степанов 2001; Holthius 1993; Riffaterre 1978 и др.]; выявляются виды текстовых взаимодействий, способы и средства их маркированности [Genette 1982; Stempel 1983; Intertextualitat 1985; Арнольд 1999; Смирнов 1995; Neuber 1994; Helbig 1996; Тросников 2001; Петрова 2002а и др.]; изучаются особенности их функционирования в тексте [Арнольд 1999; Intertextualitat 1985; Смирнов 1995]; предпринимаются попытки определения ставших дискуссионными понятий интертекстуальности и интертекста (в эти понятия сегодня вкладывается как узкий, так и широкий смысл) [Барт 1989; Kristeva 1967; Riffaterre 1978; Jefferson 1980; Genette 1982; Jardine 1986; Арнольд 1999; Кузьмина 1988; Драгунова 1990; Lachmann 1990; Жолковский 1994; Толочин 1996; Руднев 2003; Бел Озерова 1999], а также обсуждается ряд других не менее важных, часто многозначных, понятий, которые должны войти в концептуальный аппарат теории интертекстуальности. К таким понятиям относятся: "прецедентность" [Караулов 1987; Гудков 1996, 1998, 1999; Захарченко 1997; Костомаров 1994; Красных 2002; Крюкова 2004; Прохоров 2004; Сидоренко 1998; Слышкин 2000, 2004а, б; Сорокин 1993; Фомин 2003 и др.], "интекст" [Тороп 1981], "цитата" (в широком смысле слова) [Арутюнова 1986; Атлас 1986; Бетехтина 1995; Гак; 1997; Драгунова 1990; Зарайская 1999; Москвин 2002; Перкас 1991; Полубиченко 1989; Семенова 2002; Фоменко 2000; Meyer 1968; Morawski 1970; Stempel 1983 и др.], "паратекст" [Genette 1982], "интермедиальность", или "интерсемиотичность" [Hansen-Love 1983; Смирнов 1995], и ряд других.
Важно определить место в системе наук разрабатываемой в настоящем исследовании теории интертекстуальности. В предисловии к сборнику научных трудов под названием "Интертекстуальность: теоретические и практические аспекты" за теорией интертекстуальности, с одной стороны, признается ее междисциплинарный характер, с другой стороны, ее несамостоятельность: интертекстуальность является "сугубо промежуточной дисциплиной, более того - трансдисциплиной, склонной к трансвестизму" [Intertextuality 1990:ХП]. Будучи "трансдисциплиной", данная теория находит свое место в ряде наук.
Так, по мнению Ю.С. Степанова, теория интертекстуальности - это теория культурной концептологии, сравнительной дисциплины, занимающейся изучением культурных концептов [Степанов 2001:3]. В этом направлении теория интертекстуальности получает развитие в работах С.Г. Воркачева [Воркачев 2004], В.В. Красных [Красных 2002]; Г.Г. Слышкина [Слышкин 2000, 20046] и др. Как проблема перевода интертекстуальность ставится в работе М. Тросни-кова [Тросников 2001]. Теоретики литературы видят ее место в сравнительном литературоведении [Владимирова 1998; Миловидов 1998] или мифопоэтике [Фарыно 1996]. По убеждению И.В. Арнольд, место теории интертекстуальности в уже существующих направлениях стилистики и теории текста [Арнольд 1999:351].
Теория интертекстуальности может найти применение во многих научных дисциплинах, однако прежде всего теория интертекстуальности - это теория текста (художественного и нехудожественного), которая должна войти в качестве важной составной части в общую теорию текста. В этом направлении, как следует отметить, ведется разработка теории интертекстуальности в ряде последних работ [Белозерова 1999; Гузь 1997; Жолковский 1994; Миловидов 1998; Михайлова 1999; Смирнов 1995; Толочин 1996; Трыкова 1999; Фатеева 2000; Чернявская 2000; Эко 2004; Helbig 1996; Keman 1990; Lachmann 1990; Strehle 1992].
Актуальность диссертационного исследования обусловлена, таким образом, важностью изучения текста как интертекстуального явления; дискуссион-ностью многих положений и понятий, включая ключевое понятие интертекстуальности; назревшей необходимостью разработки теории интертекстуальности как теории текста и подтверждения или опровержения основной гипотезы об интертекстуальности как универсальном семиотическом законе.
Объектом исследования является процесс текстообразования, а предметом исследования — влияние текстового пространства на процесс текстообразования.
В основу работы положена гипотеза об интертекстуальности как общем механизме текстообразования. В отличие от распространенной трактовки интертекстуальности, сводимой к поиску различного рода цитатных включений, в данной работе предлагается широкое определение интертекстуальности, под которой понимаются формообразующие и смыслообразующие взаимодействия различного вида дискурсов, вербальных и невербальных текстов.
Исследование выполнено на материале коротких рассказов английских и американских авторов. Выбор материала исследования обусловлен тем, что данный литературный жанр ранее не изучался с позиции теории интертекстуальности. Объем проанализированного материала составил 1200 рассказов.
При изучении англо-американского короткого рассказа в диахронии нами различаются четыре периода его развития: первый период (конец XVIII— первая половина XIX века), второй период (вторая половина Х1Х-начало XX века), третий период (начало ХХ-середина XX века), четвертый период (со второй половины XX века).
Выполненное исследование, цель которого состояла в теоретическом обосновании и практическом подтверждении положения об интертекстуальности как ведущей категории текстообразования, предусматривало решение следующих задач:
- определить исходные для исследования;
- сформулировать интегральный подход к изучению текста;
- выявить базовые интертекстовые композиционные модели и прототипиче-ские для короткого рассказа модели, провести их сравнительный анализ;
- охарактеризовать модель построения короткого рассказа в диахроническом аспекте;
- установить жанрообразующий набор паратекстовых элементов, определить его структурно-семантические особенности, взаимодействия с текстом и эволюционные тенденции;
- установить влияние текстов текстового пространства на смыслопорождение текста.
Научная новизна исследования состоит в широкой трактовке интертекстуальности, позволившей: 1) выявить и описать механизм развития композиционных моделей по принципу интертекста; 2) охарактеризовать интертекстовые эволюционные тенденции, 3) выявить типичный набор дискурсивных жанров, ведущий к созданию интердискурсивной интертекстуальности, 4) проанализировать способы цитирования, лежащие в основе интерсубъектной (вербальной и невербальной) и референтной интертекстуальности, 5) выделить и определить виды интертекстуальности, 6) теоретически обосновать референтную интертекстуальность. Новизна заключается и в выборе коротких рассказов английских и американских авторов в качестве материала для исследования, которые впервые изучались с позиции теории интертекстуальности.
Теоретическая значимость работы состоит в развитии лингвистики текста, теории текстообразования применительно к категории интертекстуальности, в характеристике полигенетической, автоцитатной, референтной и интердискурсивной интертекстуальности.
Практическая ценность диссертации состоит в возможности применения теоретических положений и выводов в курсах по общему языкознанию, теории и интерпретации текста, спецкурсах по лингвистике текста и общей семиотике.
В работе использовались следующие методы исследования: сопоставительный и описательно-аналитический методы, элементы концептуального и компонентного анализов.
Теоретико-методологический фундамент настоящего исследования в первую очередь составляют диалогические концепции, в рамках которых сформировался наш подход к изучению текста как открытой системы с вытекающим положением об интертекстуальности как едином механизме текстообразования, а также семиотическая теория культуры, исходящая из положений о культуре как системе знаков и о культуре как тексте (М.М. Бахтин, B.C. Библер, М. Бубер, Ю. Кристева, Р. Барт, Ж. Деррида, М. Фуко, Ю.М. Лотман, Ж. Женетт); учение Ю.М. Лотмана о семиосфере; обобщения и наблюдения отечественных и зарубежных исследователей по проблеме интертекстуальности (И.В. Арнольд, И.П. Смирнов, В.И. Шаховский, А.Е. Супрун, П.Х. Тороп, М.Л. Гаспаров, Ю.И. Левин, П. Тамми, М. Риффатер, Ф. Джеймсон, Ш. Гри-вель, М. Грессет, Р. Лахманн, О. Хансен-Леве и др.); концепция К.Г. Юнга о "скрытом воспоминании", позволяющая рассматривать интертекстуальные явления не только как литературный прием, но и как спонтанные проявления текстообразования; достижения в сфере изучения текста лингвистикой текста, стилистикой образных средств, стилистикой декодирования, функциональной стилистикой, теорией литературы, семиотикой, дискурсивным анализом в его современном виде.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Основой для прототипических композиционных моделей текстов служат базовые интертекстовые модели. Механизм создания прототипических композиционных моделей предопределяется заложенной в базовой модели возможности варьирования ее составляющими, что ведет к образованию интертекстовых рядов текстов в рамках текстового пространства.
2. При текстообразовании важная роль принадлежит паратексту. Дифференцирующим паратекстовым элементом короткого рассказа является заголовок. В основе его структурно-семантической организации лежат интертекстовые модели построения.
3. Границы между текстами текстового пространства подвижны. Свидетельством тому является участие сказок, лирических текстов, научных, дело вых и публицистических текстов в качестве текстопорождающих, что ведет к созданию интердискурсивной интертекстуальности.
4. В процессе смыслопорождения художественных текстов важное место принадлежит интерсубъектной (вербальной и невербальной) и референтной видам интертекстуальности.
Апробация работы. Результаты исследования нашли отражение в 32 публикациях общим объемом 27,25 п.л., в том числе в монографии "Интертекстуальность как общий механизм текстообразования англо-американского короткого рассказа" (15,1 п.л.). Основные положения диссертации были представлены в виде сообщений и докладов на внутривузовских, межвузовских и зональных научных, научно-методических конференциях и совещаниях Восточно-Сибирского региона (ИГПИИЯ, 1983, 1988; ИГЛУ, 1999, 2003; ИГУ, 2005); на межвузовской научной конференции (Кемеровский ГУ, 2003), на научной конференции педвузов России "Современные лингвистические парадигмы" (ИГПИИЯ, 1993); на научной конференции "Функциональные, типологические и лингводидактические аспекты исследования модальности", проведенной Ленинградским отделением Института языкознания АН СССР и Иркутским государственным педагогическим институтом иностранных языков (ИГПИИЯ, 1990); на Всероссийской научно-практической конференции с международным участием "Проблемы становления интеллигенции в образовательных системах" (СибГТУ, 1999); на международных конференциях: "Лингвистические парадигмы и лингводидактика" (ИГЭА, 1999), "Лингвистическая реальность и межкультурная коммуникация" (ИГЛУ, 2000), "Вопросы языковой политики и языкового планирования в условиях информационного общества" (ИГЛУ, 2001), "Новые возможности общения. Достижения лингвистики, психологии и методики преподавания языков" (ИрГТУ, 2001), "Язык и культура" (Томский ГУ, 2001), "Проблемы концептуализации и моделирования языковой картины мира" (Поморский ГУ им. М.В. Ломоносова, 2002). По материалам диссерта ционного исследования был сделан доклад на первой ежегодной конференции "Diversity: Our Common Wealth" Ассоциации Виржинии по проблемам межкультурного образования (Вудбридж, 1997) и ряд сообщений на семинарах по межкультурной коммуникации в университете Виржинии во время выполнения программы "Curriculum Consultant Exchange Program", спонсируемой IREX (август-декабрь 1997).
Структура диссертации. Содержание работы изложено на 395 страницах текста (из них 320 страниц основного текста). Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка использованной литературы, списка спра-вочно-библиографической литературы и списка использованной для анализа художественной литературы.
Во введении обосновывается выбор объекта изучения и актуальность исследования, формулируются цель, задачи и гипотеза, определяются теоретико-методологический фундамент и методы исследования, описываются научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, излагаются основные положения, выносимые на защиту. Содержание глав направлено на решение поставленных задач, согласуемых с целью исследования.
В первой главе в свете последних достижений и тенденций рассматривается текст как объект лингвистики текста и других дисциплин; выявляются истоки утвердившейся в последнее время широкой трактовки текста; затрагиваются важные для исследования положения семиотической теории культуры; обосновываются предпринимаемый в настоящей работе интегральный подход; проводится отграничение лингвистической теории порождения текстов от психолингвистической; рассматривается гносеологический аспект текстообра-зования; устанавливается соотношение между текстом и дискурсом; определяются термины "текст", "текстовое пространство", "дискурс", "семиотический опыт", "концепт", "прецедентность" и др.
Вторая глава посвящена анализу работ отечественных и зарубежных авторов по проблеме интертекстуальности, позволившему определить теоретико методологический фундамент исследования и выработать принятое в данной работе определение интертекстуальности.
В третьей главе художественный текст рассматривается с точки зрения его статусных характеристик и категориальной принадлежности, что связано с привлечением терминологического аппарата для его описания, обосновывается выбор терминов для обозначения изучаемого литературного жанра, объясняется появление феномена англо-американского короткого рассказа с позиции действующих в текстовом пространстве законов, особо подчеркивается роль человеческого фактора в становлении жанра, устанавливается механизм создания прототипических жанровых моделей, предлагается подход к изучению короткого рассказа в динамике и на основе этого подхода определяются его эволюционные тенденции, выявляется прототипический для короткого рассказа паратекст (им является заголовок), приводятся результаты изучения его интертекстовых структурно-семантических моделей.
Четвертая глава посвящена изучению интердискурсивной интертекстуальности, создаваемой при участии различных дискурсивных жанров.
В пятой главе рассматриваются способы включения и средства распознания семантических интекстов и на основе их анализа выделяются и описываются виды семантической интертекстуальности: интерсубъектная и референтная.
В заключении формулируются вытекающие из проведенного исследования основные выводы.
Диссертация включает список использованной литературы (667 работ отечественных и зарубежных авторов), список справочно-библиографической литературы (41 источник) и список использованной для анализа художественной литературы (62 сборника рассказов).
Общие сведения о вербальных текстах. Об особом статусе письменного текста
В зависимости от формы языкового знака различаются два основных типа вербальных текстов - устный и письменный. Сразу оговоримся, что точка зрения о том, что текстовым статусом обладают только речевые образования, изначально ориентированные на письменную форму воплощения или имеющие в качестве источника или ориентира письменный текст (лекция, например), представляется недостаточно последовательной. Если исходить из определения, что текстом является любое высказывание независимо от объема и формы воплощения, то устное высказывание - это текст. Вместе с тем не следует забывать, что текст письменный и текст устный - это тексты, обладающие специфическими свойствами, связанными с условиями их порождения, их статусом в системе общечеловеческих ценностей и т.д.
Исторически устный текст предшествует письменному тексту, однако о точке отсчета текста как такового можно судить только умозрительно, поскольку этот вопрос непосредственно связан с вопросом о возникновении человеческого языка, выражаемом во множестве теорий, которые, по справедливому замечанию Ю.С. Степанова, скорее следует рассматривать как гипотезы, так как происхождение языка "нельзя ни непосредственно наблюдать, ни воспроизвести в эксперименте" [Степанов 1975:161]. Отсюда пессимизм, высказываемый по поводу раскрытия тайн происхождения языка, текста и самого человека. При устремлении человека к этим тайнам, замечает К. Ясперс, его "всегда ждет разочарование, уготовленное невозможностью их познать" [Ясперс 1994:68].
К письменному тексту человечество шло через изобретение письменности, которой предшествовало множество переходных форм знакового характера. А.Н. Леонтьев приводит пример, заимствуя его у К. Вейзе, показывающий, как с помощью специальных символов, являющихся предшественниками знаков письменных, люди пытались овладеть долговременной памятью. Примитивные австралийцы использовали "жезлы вестников" (круглые палки длиною в локоть или прямоугольные деревянные дощечки, снабженные зарубками). Зарубки представляли собой символы для отдельных слов послания, являясь в то же время пособием памяти для посланника сообщения [Леонтьев 1983в:32-36].
Движение к письменному тексту через множество форм знакового характера - это научный подход к объяснению возникновения письменности. Однако интересно отметить, что происхождению письменного текста долгое время приписывался сакральный смысл, отраженный во множестве мифов. По представлению древних, письменность - это изобретение богов, причем создателем письма нередко считали загадочного бога, властелина ночи и подземного царства, хранителя тайн, а также "полиглота", понимающего языки птиц и животных. У египтян Богом письма считался Тот, таинственное божество Луны. По ночам Тот замещал Ра - Бога Солнца, записывал его указы и запечатывал письма. В китайской мифологии изобретателем письма являлся Бог Фу-си. В одних мифах он имел тело змеи и голову человека (в китайской традиции змея - это символ мудрости), в других мифах Фу-си описывался как Бог с ликом четырехглазого дракона (четыре глаза - символ особой прозорливости), который, проникнув в смысл языка птиц и зверей, изобрел иероглифическую письменность. В исламской культуре создателем арабского письма был сам Аллах, записавший Коран с помощью письменных знаков. В Греции создание письма, согласно поздним мифам, приписывали Гермесу, которого к тому же считали проводником душ умерших [Мечковская 1998:66-69].
Письменный текст в системе общечеловеческих ценностей занимает особое положение. Прежде всего письменный текст, как удачно характеризует его А.Н. Леонтьев, есть "высшая форма запоминания" [Леонтьев 1983в:32]. Здесь уместно будет привести один из древнегреческих мифов, особо подчеркивающий значение долговременной памяти письменного текста. Этот миф приведен У. Эко в лекции под названием "От интернета к Гуттенбергу", прочитанной им в Колумбийском университете в 1996 году. Когда Гермес показал свое изобретение фараону Тамусу, тот похвалил его за то, что теперь людям будет легче помнить то, что они могли бы забыть, однако вместе с тем фараон высказал опасение о том, что человеку отныне не придется тренировать свою память. Хотя мы и можем понять фараона, комментирует слова Тамуса У. Эко, ведь письменность как любое "технологическое устройство" заменяет какие-то способности человека, тем не менее в наши дни уже никто не разделяет опасения фараона по поводу памяти человека: если до изобретения письменности люди должны были тренировать память, чтобы запомнить факты, то теперь человеку нужно тренировать память, чтобы запомнить тексты [Эко 2000:557].
Обладая свойством долговременной памяти, письменный текст является надежным источником хранения и передачи человеческого опыта. Именно письменные тексты, в отличие от устных текстов, не оставляющих после себя следов, позволяют последующим поколениям узнать мысли и деяния предшествующих поколений разных временных эпох, именно они осуществляют преемственную связь поколений. Доступная письменному тексту долгая жизнь, по сравнению со скоротечной жизнью человека, позволяет ему, таким образом, служить важным средством единения людей разных поколений, а также неоценимым средством оформления истории человечества. Именно с появлением письменных текстов, писал К. Ясперс, начинается история человечества: "К истории мы относим все то время, о котором мы располагаем документальными данными. Когда нас достигает слово, мы как бы ощущаем почву под ногами. Все бессловесные орудия, найденные при археологических раскопках, остаются для нас немыми в своей безжизненности" [Ясперс 1994:55]. Долговременная память письменного текста, а также такое свойство, как визуальность, способствует его широкому внедрению в дописьменные формы культуры1. Письменный текст становится либо дополнительным средством (предметы изобразительных искусств подписываются, например), либо он выступает заменяющим средством дописьменных форм культуры. В первую очередь это относится к дописьменным устным текстам. С изобретением письменности практика записи устных текстов осуществлялась повсеместно. Результат такой работы - сохраненные во времени и дошедшие до человека современного тексты мифов, преданий, сказок.
Наиболее древним письменным текстом, значимым для христиан всего мира, является текст Библии. Само слово "библия" восходит к греческому, что означает в переводе "книга", "свиток". Библия представляет собой собрание книг и состоит из двух частей: Ветхого и Нового Завета. Сошлемся на распространенную точку зрения о том, что основу Библии, т.е. Ветхий Завет как более ранний по происхождению (возник до нашей эры, в то время как Новый Завет - в эпоху разложения рабовладельческого строя), составляют культы Древнего Израиля и Древней Иудеи [Гече 1989:11]. 3. Косидовский в своей книге "Библейские сказания", ссылаясь на содержание расшифрованных древних текстов шумерского происхождения, высказывает точку зрения о том, что Библия вовсе не является оригинальным творением древних евреев, возникшим по внушению Бога.
Из истории теории интертекстуальности
Интертекстуальность как способ и как прием интересовала древних ученых. Аристотель [Аристотель 2000:25-32, 232-237], естественно, не мог употребить современный термин "интертекстуальность", однако он имел в виду интертекстуальность, когда писал о необходимости подражания жизни и лучшим литературным образцам при создании произведений и когда поднимал важный для риторики вопрос о включении чужого текста в текст оратора. Использование чужого текста в своем Аристотель расценивал как важный прием воздействия. Он говорил о целесообразности использования "готовых текстов" оратором опытным, предъявляя тем самым требования к оратору как к таковому. Аристотель предлагал использовать включенные тексты избирательно, сообразно цели и аудитории. Он также рекомендовал помещать их в особые места текста, а именно во вводной и/или заключительной частях, которые очень удачно теперь называются сильными позициями текста [Арнольд 1999:223], полагая, что здесь они приносят наибольший воздействующий эффект.
Исследователей издавна интересовала проблема сходных элементов, наблюдаемых в текстопорождениях у разных народов. Так, в разных культурах встречается сюжет о бое отца с неизвестным ему сыном: в античном эпосе -бой Одиссея с Телегоном (сыном Одиссея, родившимся в его отсутствие и поехавшим на розыски отца), в германском - Гильдебранда с Гадубрандом, Е иранском - Рустама с Сохрабом, в русском - Муромца с Сокольником. Сюжет о царе, который превратился в нищего, а потом опять в царя после долгих испытаний, есть у индийцев (1-Ш вв. н.э.), в римских сказаниях, в украинской и русской сказке. Сюжеты о докторе Фаусте и Дон Жуане переходят от автора к автору [Тимофеев 1971:178-179].
Подобного рода примеры одних исследователей приводили к мысли о "странствующих" или "бродячих" сюжетах, других - к мысли о модификации известных сюжетов. По Э. Берну, сюжеты начали создаваться, когда на земле появились первые человекоподобные существа, и нет оснований считать, что сцены, диалоги и финалы их сценариев сильно отличаются от современных [Берн 1999:221]. Согласно данной точке зрения, писатель неизбежно пользуется созданным ранее сюжетом. Он может как-то модифицировать его, наполнить своим содержанием, однако при этом связь с первоначальным сюжетом не утрачивается. Получается, что опора на уже готовый сюжет есть объективная реальность. Модификация, к которой прибегает писатель по отношению к уже готовому сюжету, есть не что иное, как проявление интертекста.
Предостерегая от тенденции однобокого подхода при "поиске интертекста" исключительно в теориях современных авторов, Ю.С. Степанов не без оснований замечал, что "подлинное "открытие интертекста" лежит в исторической поэтике второй половины XIX в., особенно в ее ядре - в "поэтике сюжетов". Сюжет - проявление интертекста . Заостряя внимание на той задаче, которую в свое время поставил А.Н. Веселовский (определение роли и границ предания в процессе личного творчества), Ю.С. Степанов подчеркивал: "Но ведь это и есть задача современной нам дисциплины об интертексте, перестроить только акценты: в исторической поэтике акцент сделан на прочтении грант/ предания... в процессе личного творчества; в интертекстуальности - на стирании границ между "преданием" и "своим, личным" творчеством" [Степанов 2001:8].
Напомним, что А.Н. Веселовский (1838-1906) в отличие от теорий, обобщающих те или иные факты литературы, выдвигал требование о сравнительном историческом исследовании, направленном на изучение явлений мировой литературы [Веселовский 1940]. В соответствии с выдвигаемым требованием научный интерес А.Н. Веселовского был направлен на изучение эволюции поэтического сознания и его форм. Под поэтическими формами ученый понимал литературные роды и виды, стиль, стилистические приемы, сюжетные схемы, символику, образы и т.д. Согласно его теории, формы обладают постоянством, они переходят по наследству из поколения в поколение. Подвижным и меняющимся является содержание, которое, вливаясь в старые формы, обновляет их в соответствии с той или иной исторической эпохой, из чего следует, что меняющееся содержание, способное обновить форму, есть не что иное, как развиваемая в динамике интертекстуальность.
Выдвигая тезис о том, что генезис сюжетов1 принадлежит доистории, А.Н. Веселовский пытался объяснить не только происхождение сходных сюжетов, но и их развитие, рассматривая при этом мифологическую теорию, теорию заимствования, этнографическую теорию, которые в той или иной форме продолжают свое существование по настоящее время.
По мифологической теории (Гримм, Кун, Макс Мюллер и др.), сюжеты возникли из первоначальных мифов. Такое объяснение опровергается отсутствием общей мифологии у ряда этносов, однако эта теория может быть действенной при объяснении сюжетов как проявлений интертекста у этносов, имеющих общую мифологию на определенном историческом этапе развития.
Общетипологические свойства художественного текста и термины для его описания
В текстовом пространстве за художественным текстом закрепилось представление как об особом знаковом образовании по осмыслению мира. Особенность заключается в том, что художественный текст - это результат субъективного процесса познания мира. Иными словами, писатель не ученый, достоверность и объективность информации - не его стихия.
Однако субъективное познание мира, отраженное в художественном произведении, непременно воспринимается в контексте общей картины мира. По справедливому замечанию Е.Н. Нурахметова, "сама авторская позиция не может расцениваться как абсолютно субъективная, так как мировоззрение автора формируется определенной исторической эпохой, социальными категориями общества, членом которого он является, картиной мира, носителем которой является данное языковое сообщество. Автор как выразитель идей своего времени, естественно, воплощает в тексте современную ему картину мира, в то же время самостоятельно создавая неповторимую картину мира своего художественного текста" [Нурахметов 1989:84].
Картина мира, реализованная в литературном произведении, не случайно названа термином "художественная картина мира", поскольку статус художественного произведения определяется через понятие "fiction", означающее, что в нем создается некий "возможный мир", в котором важное место занимает вымысел. Эта особенность художественного произведения, как говорит Ю.И. Левин, не только своеобразна, но и парадоксальна. В произведении создается некий замкнутый и самодостаточный мир, моделирующий фрагмент реального мира. При этом нормой является "поддерживание читательской уверенности во "всемделишности" этого возможного мира, в его адекватности". Однако парадоксальность статуса "fiction" в том, что при всех попытках автора убедить читателя в реальности изображенного "читатель все равно осознает, что он читает "про неправду" [Левин 1998:363].
В связи с соотнесением понятия "возможный мир" с художественным текстом представляется важным остановиться на данном термине. Возникновение термина связывают с именем Г. Лейбница [Hintikka 1967; Павилёнис 1983:57], которого интересовала проблема множественности измерений, интерпретаций одного и того же объекта в процессе познания. Идея возможных миров плодотворно развивалась в трудах представителей модальной логики [Hintikka 1967; Kripke 1980]. Эта идея получила развитие в трудах В.В. Целищева [Целищев 1977].
Р.И. Павилёнис, раскрывая суть термина "возможные миры", писал, что носители языка постоянно имеют дело с возможными мирами, когда высказывают свое мнение по поводу тех или иных фактов, событий. Высказанное мнение - это одно из возможных мнений, ведь нет гарантии, что мнение по поводу одного и того же события будет одинаковым у разных людей. То, что думает определенный носитель языка, может и не соответствовать истинному положению вещей в реальном мире. Следовательно, носитель имеет дело не только с объектами, существующими в данном мире, и не только с реальными объектами, рассматриваемыми в разных гипотетических ситуациях, но и с объектами, принадлежащими исключительно возможным мирам [Павилёнис 1983:59].
В связи с возможными мирами целесообразно вспомнить "фантазирующего субъекта": "Кем ты станешь, когда вырастешь?", "Как бы ты потратил миллион, если бы он у тебя был?", "Что бы ты сделал, став президентом?" - ответы на эти вопросы есть не что иное, как проектирование возможных миров. Реально выбранная профессия может совпасть или не совпасть с той, которая в свое время была дана в качестве ответа; миллион, существовавший в воображении, может обрести реальное существование, однако он не обязательно может быть потраченным так, как когда-то его планировали потратить; стать в будущем президентом, хотя и возможно, но скорее маловероятно, и даже в случае "сбывшейся мечты" ситуация в мире может так измениться, что ранее данные ответы окажутся никак не согласуемыми с реальным положением вещей.
Другими примерами взаимодействия с возможными мирами являются ситуации, когда человек читает книгу, смотрит спектакль, слушает телепередачу, получает письмо по электронной почте и т.д. Иными словами, возможные миры возникают каждый раз, когда воспринимающий имеет дело с отчужденными от автора (или самого себя) текстами. По отношению к отчужденным текстам воспринимающий занимает не позицию участника событий, а позицию внешнего наблюдателя. Подчеркнем, что критерий "наблюдателя" выдвигается в качестве важного дифференцирующего признака возможных миров. Я. Хин-тикка, в частности, дал определение возможному миру как эпистемическому событию, по отношению к которому интерпретатор занимает позицию наблюдателя [Hintikka 1967].
Если исходить из данного определения, действительный мир - это полностью эмпирический мир, построенный вокруг определенного "Я". При переходе от действительного в возможный мир возникает отчуждение возможного "Я", оно переводится либо в позицию стороннего наблюдателя, либо объекта наблюдения [Каплуненко 1992:140].
Фольклор как дискурсивный жанр
Фольклор как дискурсивный жанр фольклорный жанр устного творчества с фантастическим, авантюрным или бытовым сюжетом. Обычно различают сказки о животных, волшебные сказки, авантюрные сказки и бытовые сказки. Сказки социальны [Пропп 1969; Bremond 1970; Тимофеев 1974; Bettelheim 1978; Зуева 1993; Тройская 1998 Адоньева 2000], они отражают динамику социально-исторического развития этноса и этнического сознания. С одной стороны, сказки имеют ярко выраженный национальный характер, с другой - в сказках разных народов обнаруживаются сходные сюжеты и образы. Считают, что причиной сходства являются не столько заимствования, сколько сходные для этносов экономические и исторические условия [Тимофеев 1974:356].
Возникновение фольклорного жанра сказки относится к доисторическим временам. Ее прародитель - древние мифы. Фольклор и мифология - это разные формы освоения мира человеком. Мифология — это "исторически первая форма коллективного сознания народа, целостная картина мира, в которой элементы религиозного, практического, научного, художественного познания еще не различимы и не обособлены друг от друга"1 [Мечковская 1998:83]. Фольклор представляет собой "исторически первое художественное (эстетическое) коллективное творчество народа", т.е. основное отличие между мифологией и фольклором состоит в том, что миф - это "священное знание о мире и предмет веры", а фольклор - это "искусство, художественно- эстетическое отображение мира, и верить в его правдивость не обязательно" [Мечковская 1998:83].
Сказки антропоцентричны (в том числе, и сказки о животных) (см., в частности, известные исследования Е.М. Мелетинского [Мелитинский 1958], В.Я.
Проппа [Пропп 1969], Ч. Бремонда [Bremond 1970]). В них можно найти полный перечень человеческих проблем и образные способы их решения. В сказках, по Э. Берну, содержатся все жизненные сценарии. Через слушание и чтение сказок человек овладевает этими сценариями и живет по некоторым из них [Берн 1999]. Сходную точку зрения высказывает Т.В. Зинкевич-Евстигнеева, представительница направления в науке, известного под названием "сказкотерапия"1. По ее мнению, сказки способствуют накоплению в бессознательной части психики символического "банка жизненных ситуаций", в случае необходимости этот банк может быть активизирован [Зинкевич-Евстигнеева 2000:8].
Народные сказки входят в ядро текстового пространства, которое обладает высокой степенью защиты. Кроме народных сказок, существует большое количество авторских сказок, которые называются литературными сказками.
По определению Л.Н. Прохоровой, литературная сказка - это сложный жанр, относящийся к письменному дискурсу, который включает совокупность характеристик, входящих как в прототипическую модель жанра фольклорной сказки, так и в структуры других категорий литературного дискурса [Прохорова 2003:8]. Иными словами, литературная сказка, с одной стороны, сохраняет общие свойства жанра народной сказки, с другой - привносит нечто новое, индивидуальное. Хотя литературные сказки представляют собой различного рода модифицированные варианты, тем не менее, они направлены на сохранение ядра текстового пространства, создавая своего рода дублирующие системы.
Границы между сказками и литературными прозаическими произведениями размыты: и в том и в другом случае имеет место художественное освоение мира, основанное на вымысле, ведущее к созданию возможных миров. Границы между сказками и короткими рассказами еще более зыбки. И рассказы, и сказки - это малые эпические формы, относящиеся по данному признаку к одной и той же видовой категории текстового пространства (категория "рассказ").
Размытость границ позволяет жанру сказки с легкостью проникать в тексты коротких рассказов. Наглядным примером может служить приведенный ниже рассказ Ф.С. Фицджеральда. В силу небольшого объема приведем его полностью.
