Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Директивность как функциональная категория в русском, французском и чувашском языках: истоки, предпосылки и генезис 30
Глава 2. Общие принципьі описания типовой модели директивного дискурса в разных языках ... 84
Глава 3. Директивный репликовый шаг как конституент типовой модели диалогического дискурса в разных языках 130
Глава 4. Директивная реплика как маркер регулятивных действий инициатора в актах диалогической дискурсии 175
Глава 5. Регулятивная функция реплик адресата в диалогическом пространстве директивного дискурса 234
Заключение 282
Список источников примеров 288
Список литературы 294
Условные обозначения и сокращения 322
- Директивность как функциональная категория в русском, французском и чувашском языках: истоки, предпосылки и генезис
- Общие принципьі описания типовой модели директивного дискурса в разных языках
- Директивный репликовый шаг как конституент типовой модели диалогического дискурса в разных языках
- Директивная реплика как маркер регулятивных действий инициатора в актах диалогической дискурсии
Введение к работе
Предлагаемое диссертационное исследование посвящено системному описанию функционального класса директивных единиц (директивов) в диалогическом пространстве разных языков, а именно описанию строевых и функциональных (прагмасемантических) свойств директивных диалогических единиц в русском, французском и чувашском языках.
Объектом настоящей работы выступает комплексное описание функциональной лингвистической категории директивности в русском, французском и чувашском языках в форме коммуникативных или дискурсивных проявлений (образований, ходов, шагов, реплик) в диалогической интеракции.
Предметом исследования является назначение и употребление названных синтаксических объектов в регулятивной деятельности участников диалогической интеракции, например:
- в русском языке:
Я запрещаю тебе уходить (А. Вампилов, с. 117).
Я попрошу Вас к следующему разу приготовить эту пьесу (В. Брюсов, с. 64).
- во французском языке:
Je vous defends de me regarder comme 9a (J. Anouilh, p. 133).
Je vous damanderai un travail plus difficile (J. Anouilh, p. 96).
- в чувашском языке:
Вадим, капла каласма чаратап (X. Краснов, с. 270).
Хавартрах сиплеме ыйтап (Н. Терентьев, с. 236).
Актуальность исследования обусловлена, с одной стороны, необходимостью систематизировать общие сведения о функционально-строевой специфике класса побудительных единиц в рамках прагматической категории «директивность» в разных языках и пересмотреть существующие взгляды на отдельные аспекты этих единиц с новых теоретических позиций. 06-
ращение к функциональному классу директивных единиц активного синтаксиса представляется актуальным в силу того, что, хотя с шестидесятых годов прошлого столетия лингвисты неоднократно возвращались к проблеме манифестационных и содержательных аспектов побудительности, единой теории директивности создано не было и многие функционально-семантические свойства языковых единиц данной категории остались необъясненными. Необходимость разработки такой теории, несомненно, велика, так как само явление директивности широко распространено в различных языках и играет огромную роль в дискурсивной (коммуникативной или текстовой, по Т.М. Дридзе) деятельности участников диалогической интеракции, особенно в сфере институционально-профессионального общения при возрастающей роли экстралингвистических факторов, таких, например, как своеобразие ситуации общения, количество ее участников, коммуникативная иерархичность в случае наличия асимметрии в социальном статусе участников диалогической интеракции, кодекс доверия собеседников и др., обеспечивающих в конечном итоге специфичность функционирования в социуме коммуникативных стереотипов со значением директивности.
С другой стороны, актуальным является изучение общих проблем языкового моделирования и рассмотрение лингвокреативности говорящей личности с когнитивно-дискурсивных позиций в межличностной коммуникации. Актуальность предлагаемой работы определяется также потребностью систематизации (построения «архива», по М. Фуко) манифестационных средств директивной интенции в различных языках, необходимостью выявления национальной специфики средств выражения функциональной категории директивности и их прагматической вариативности в плане функциональной синонимии.
В работе обосновывается необходимость данного подхода к решению целого ряда актуальных проблем современной лингвистики - комплексного исследования с привлечением данных ряда наук: этнолингвистики, социоло-
гии, социальной психологии, теории речевой деятельности, дискурсологии вербальных форм директивной коммуникации как особой разновидности речевой деятельности, концептуализации интерактивной действительности человеком и ее репрезентации в национальной языковой картине мира, роли говорящего в осуществлении директивной дискурсивной деятельности, разработки критериев макросегментации директивного дискурса, обусловленных социальными, межличностными отношениями коммуникантов и спецификой типовой ситуации диалогического общения и др.
Предлагаемый ракурс в изучении функциональных свойств актов директивной дискурсии позволил впервые исследовать социальную и национальную значимость директивных речевых актов в процессе межличностной коммуникации с привлечением не только собственно лингвистических, но и междисциплинарных понятий, предлагая авторский лингвистический инструментарий для сходных описаний директивной коммуникации на материале других языков. Применение данных понятий к русским, французским и чувашским директивным единицам диалогической интеракции позволило, с одной стороны, описать как общие, так и национальные особенности рече-творческой деятельности, с другой - развить новую концепцию регулятивного статуса (по А.А. Романову) директивной интеракции в динамической модели диалога, разрабатываемой в Тверской школе семантики и прагматики речевых образований под руководством проф. А.А. Романова.
Обращение к этой теме объясняется, прежде всего, отсутствием полного и систематического описания с позиций активного синтаксиса функционального класса директивных единиц как в общем, так и в других частных отраслях языкознания.
Директивность чаще всего интерпретируется как одно из значений побудительности (директивности). Такая трактовка обычна для многих грамматик ХІХ-начала XX веков при характеристике основных значений каждого из трех (или четырех) типов высказываний (предложений), выделяемых по це-
левой установке говорящего (повествование - побуждение - вопрос) и имеет
*> место, как правило, при описании побудительных предложений (см.: Бабки-
на, 1980: 7-8; Вельский, 1953: 82-86; Гулыга, Натанзон, 1957: 204; Гулыга, Шендельс, 1969: 75, 92-96; Зиндер, Строева, 1957: 232; Зиндер, Строева, 1962: 82-86; Крашенинникова, 1958: 116; Рябенко, 1975: 3-4; Шендельс, 1952: 210-211; Admoni, 1968; Behaghel, 1923: 564; Behaghel, 1954: 250; Griesbach, 1966: 24-25; 142-145; Grammatik, 1962: 125-128; Heyse, 1907: 301, 529; Jung, 1967: 4-6; Paul, 1955: 13; Sommer, 1897: 97). Таким образом, значение дирек-тивности как функциональной языковой категории включалось в качестве семантических вариантов в значение побудительности вообще.
Как известно, в основе самого побудительного значения лежит воле-
ф изъявление говорящего лица, которое проявляется в речевом понуждении ад-
ресата сообщения к определенному поведению (Гулыга, Шендельс, 1969: 92; Рябенко, 1959; см. также: Гвоздев, 1968: 50; Грамматика, 1970: 355; Структурный синтаксис, 1972: 115; Мицкевич, 1974: 271; Виноградов, 1975: 464; Becker, 1841: 252-253; Moskalskaja, 1971: 248; Segeth, 1974: 9; Charitonowa, 1976: 54; Schendels, 1979: 78).
В традиционных грамматиках (Зиндер, Строева, 1957; Москальская,
1952; Шендельс, 1956; Bauer, 1882; Brinkmann, 1962; Erben, 1960; Grammatik,
# 1962; Jung, 1967) побудительные высказывания подразделяются на просьбы,
приказы, команды, указания, советы, предостережения и т.д. Правда, границы так называемых побудительных высказываний могут устанавливаться по-разному. При широком их понимании значение побудительности в названных единицах выступает как одно из частных значений этих конструкций (см.: Бабкина, 1980; Гулыга, Шендельс, 1969; Новичкова, 1979; Рябенко, 1975; Шендельс, 1952; Behaghel, 1923; Flamig, 1965; Griesbach, 1966; Paul, 1955), при узком же понимании побудительность сводится только к значе-
нию приказа (Becker, 1841: 253; Engelien, 1906: 104; Jung, 1967; Schmidt,
1973; Sommer, 1897: 97), и тогда значение каждой из выделенных единиц
# оказывается противопоставленным значению побуждения.
В этом плане И. Хайзе (Heyse, 1907: 301), например, указывает, что побудительные выражения выражают только одну степень побудительного значения - приказ (Befehlssatz), в то время как просьбы, желания, советы, по его мнению, не выражают побудительности вообще, а характеризуются лишь той или иной степенью волюнтативности (желательности: Wunschsatz; ср. аналогичный подход в работах: Engelin, 1906: 104; Erben, 1960: 164; Sommer, 1897: 97). Рассматривая структурное оформление модальных аспектов речи («вопрос-желание и приказ»), И. Хайзе отмечает, что в основе конструкций вопросительных, желательных и побудительных (приказа) высказываний ле-
ф жит одна формула: связка, субъект и предикатив. В зависимости от типа вы-
сказываний, компоненты формулы могут меняться. При этом, побудительные (приказы) и желательные высказывания обладают одинаковой структурной формулой (Heyse, 1907: 529, 553) и в практическом употреблении едва ли различимы.
Оппонируя данной точке зрения, О. Бехагель (Behaghel, 1923: 564; Behaghel, 1954: 225, 250, 257), напротив, выделяет и побудительные, и жела-
ф тельные высказывания (предложения), которые, по его мнению, различаются
« по характеру и степени побуждения, например: Ich befehle, dass er komme; Ich
wunsche, dass er komme. Характерно, что побудительные высказывания направлены, как правило, на слушающего и отличаются от желательных (оптативных) высказываний тем, что они не выражают желание говорящего лица, а указывают на то, что должен делать слушающий (ср. также: Шендельс, 1952: 210; Moskalskaja, 1971: 248).
По мнению ряда исследователей, степень побуждения может определять не строевое, а коммуникативно-интенциональное (функциональное,
^ прагматическое) содержание конкретных высказываний. Так, например, мяг-
кая форма побуждения (mildere Form) выражает пожелание, а более жесткое
побуждение (scharfere Form) - приказ (Jung, 1967: 4). При этом «мягкая фор-
« ма» побуждения не оказывает какого-либо воздействия на слушающего, в то
время как «более жесткая форма» оказывает такое влияние. Жесткая форма побуждения (Befehlsform) выражает не только приказ, но и разрешение, предупреждение, просьбу (Jung, 1967: 250; ср. также: Есперсон, 1958: 350; Но-вичкова, 1979: 83; Рябенко, 1975: 8-9; Flamig, 1965: 234; Schendels, 1979: 78; Schmidt, 1961: 145-148; Schmidt, 1973: 238; Segeth, 1974: 75; Thiel, 1975: 11-12).
Очевидно, что директивная разновидность как один из оттенков модального значения побудительности может быть выражена не только через
if*
степень побуждения говорящим субъектом, но и другими средствами, на-
ф пример, путем противопоставления (Kontrastivitat) побуждения вопросам или
простым повествованиям (Helbig, Buscha, 1974: 175, 545-546). К числу средств их выражения в категории побуждения относят просодические и лексические средства. Так, В.Г. Адмони (1973: 189-190) отмечает, что «интонационно можно различать три вида побудительных предложений» (высказываний): повеление, предложение и просьбу. При этом, например, просьбы подразделяются автором на следующие типы: просто просьбы, формулы
# вежливости, приказания в полном смысле этого слова (приказы) и смягчен-
« ные приказания.
Отмечается также, что в побудительных высказываниях оттенки дирек-тивности в виде просьб, приказов, советов и т.п. выделяются только интонационно. В зависимости от интонации и отношения говорящего субъекта к цели своего высказывания (настоять на чем-либо, отменить что-либо, пожелать чего-либо и т.д.) побудительные высказывания делятся на приказы, указания, требования, советы, просьбы (ср. также замечание A.M. Пешковского о том, что «...специальные оттенки повелительного наклонения создаются
^ исключительно интонационными средствами. Собственно говоря, формы
"иди, идите" и т.д., взятые вне интонации, равно способны выражать и при-
каз, и просьбу, и совет и т.д. и, следовательно, не выражают ничего этого, а лишь простое побуждение к действию»).
Примечательным является мнение Г. Пауля (Paul, 1955: 13, 64) о критериях выделения оттенков функциональной директивности, таких как просьбы, приказы, советы и т.п. Признавая важность интонационных средств в разграничении модальных оттенков побуждения, Г. Пауль выделяет два типа побудительных высказываний: основные и нейтральные. Последние подразделяются на просьбы, запреты, предупреждения, разрешения и т.д. Различия между ними, как считает Г. Пауль, заложены не в синтаксической форме их выражения. Даже простое желание может быть выражено в форме побуждения. Поэтому совершенно неоправданно квалифицировать высказывание типа «Du sollst nicht toten! I Ты не должен убивать!» как побудительное только потому, что оно синонимично высказыванию «Tote nicht! І Не убивай!». Последнее выражает запрет на убийство, но отнюдь не запрет долженствования. Первое высказывание, напротив, выражает как раз утверждение о долженствовании такого запрета. В этом плане также заслуживает внимание мысль Г. Пауля о том, что формы выражения тех или иных выражений (побудительных, вопросительных) могут варьироваться, сохраняя при этом свое основное содержание (Paul, 1955: 13; Paul, 1957: 64, 375).
Анализируя лексические средства выражения побудительности (главным образом, модальные глаголы), исследователи отмечают, что, например, такие модальные оттенки директивности как просьба не имеют формальных средств выражения, которые могли бы отличить их от других «конституентов микрополя побуждения» (Гулыга, Шендельс, 1969: 93; также: Беляева, 1990). Существует, однако, и другая точка зрения, согласно которой любой интенциональный тип высказывания может быть «точно» определен при помощи лексических средств, например: я прошу - как просьба, очень прошу, покорнейше прошу, нижайше прошу - как мольба и т.п. (Артемов, 1971: 263). Но такие лексические критерии в определении интенционального
такие лексические критерии в определении интенционального типа не всегда
А) оказываются идентичными. Ср., например, реплики (7.) и (8.):
«Можно меня взять с собой», попросила Дина.
«Можно меня оставить наедине», приказал он своему дворецкому.
В некоторых работах директивные высказывания упоминаются при анализе модальных глаголов, которые могут служить средством выражения побудительности. Отмечается, что в большинстве случаев модальные глаголы могут выражать различные оттенки директивности самостоятельно или же указывать на степень побуждения (Крашенинникова, 1958: 26-28, 66-67; Крашенинникова, 1963: 108; Школина, 1971: 18-26; Buscha, 1981: 17-20; Grammatik, 1962: 125-128; Helbig, Buscha, 1976: 48-49).
ф Диапазон «модальных оттенков побудительности», которые способны
выражать названные глаголы, достаточно широк: от «властной формы приказа до просьбы» с наличием таких промежуточных уровней, как «смягченная форма приказа, резкая форма приказа, резкая форма повеления, пожелание в форме просьбы, просьба, переосмысленная в смягченный приказ» (Андреевская, 1950, Крашенинникова, 1958: 17, 116; Faulseit, Kiihn, 1975: 155-156; но см.: Paul, 1955: 13; Бенвенист, 1975: 309; ср. также замечание Е. Косериу о
ф том, что высказывания типа Du sollst gehen / Тебе следует идти «в действи-
Ф тельности не выражают повелительного наклонения» (Косериу, 1977: 516).
Аналогичный подход к интерпретации значения побудительности вообще можно видеть в исследованиях на материале разных языков, например: русского (Белошапкова, 1977: 96; Виноградов, 1975: 464; Гвоздев, 1968: 51; Грамматика, 1970: 355; Пешковский, 1956: 203; Русская грамматика, 1980: 112-114; Храковский, Володин, 1986; Храковский, 1990), английского (Козлова, 1973: 3-5; Максимов, 1978: 3-5; Молчанова, 1976: 148; Молчанова, 1977: 17; Структурный синтаксис, 1972: 115; Bolinger, 1966; Fries, 1952; Sosa,
1967: 57-58), французского (Корди, 1981; 1988; Лыкова, 1990; Мицкевич,
1975: 271; Сабанеева, 1981; 1984; Jessen, 1979; Slakta, 1971), чувашского
(Егоров, 1957; Горский, 1970; Мышкина, 1981; Сергеев, 1992; Тимофеев, 1924).
Очевидно, что в традиционных грамматических исследованиях специфика директивного проявления определенных значений упоминается в связи с анализом формально-грамматических характеристик побудительных предложений. Изучение семантического и функционального (прагматического) аспекта проявлений директивности ограничивается лишь упоминанием о категорическом значении (Гулыга, Шендельс, 1969; Крашенникова, 1958; Ря-бенко, 1975; Behaghel, 1923; Jung, 1967), скромном проявлении (Thiel, 1975: 11), нерешительной, смягченной, вежливой (Адмони, 1973; Киселева, 1978: 51; Школина, 1971; Griesbach, 1966), настоятельной, умоляющей (Schendels, 1979) и других модальных разновидностей реализации побудительности.
Выделенные семантические дифференциальные признаки директивных выражений (например, настоятельная, смягченная, приближающаяся к приказу просьба и др.) указывают, прежде всего, на их выражение, однако непосредственно не эксплицируют семантические свойства этих выражений.
Исследование научной литературы показывает, что в грамматических работах традиционного направления семантические и прагматические аспекты директивных высказываний не рассматривались.
Очевидно, что директивные диалогические выражения (также: высказывания, реплики, шаги, речевые действия или дискурсные практики) исследовались отечественными и зарубежными лингвистами под самыми различными углами зрения. Так, с позиций строевого описания они выделялись как часть побудительных предложений и противопоставлялись повествовательным, вопросительным и оптативным предложениям (Адмони, 1973; Андреев, 1973; Бабкина, 1980: 7-8; Гак, 1984: 157-158; Горский, 1970; Илия, 1979: 194; Тимофеев, 1924; Schendels, 1979; Schmidt, 1961; Тієї, 1975: 11-12 и др.).
Вместе с тем с функциональной точки зрения на данные синтаксические объекты отмечалось, что побудительные речевые произведения, как и
вопросительные, предполагают ответную реакцию, но, в отличие от последних, они воздействуют непосредственно на волю адресата, побуждая его к действию. Говорящий ожидает выполнения требуемого им действия (Романов, 1982; 1988; 1992; 1995; 2002; Сусов, 1980; 1998; 1990).
Сравнивая вопросительные и побудительные высказывания, В.Г.Гак, подчеркивая их функциональную специфику, отмечает, что «побудительным предложениям в большей степени, чем вопросительным свойственны две черты: установление контакта с собеседником и эмоциональность, что характеризуется использованием обращений, местоимений и междометий побудительного характера» (Гак, 1981: 159).
Любопытные критерии в различии повествовательных и побудительных выражений (в его терминологии - предложений) предлагает Ф. Шмидт, который вычленяет два основных признака. По его мнению, повествовательное предложение содержит необходимую предикацию, истину или ложь, оно абстрагируется от речевой ситуации, а в побудительных предложениях говорящие лица выполняют действия. Побудительные высказывания требуют от партнеров речевой ситуации действия или же, как в нормативных предложениях, выполнения/невыполнения действия (Schmidt, 1973: 238).
Побудительное предложение отличается от повествовательного тем, что в первом выражается волеизъявление, а в другом - процессы понимания. Повествовательное предложение относится к данной действительности или недействительности содержания предложения, в то время как в побудительном предложении не отражается данная действительность, а осуществление или неосуществление цели (Балли, 1955; Flamig, 1965; Jung, 1967; Segeth, 1974 и др.).
Как часть диалогических единств директивные выражения изучались в различных научных парадигмах: структурно-семантической, функционально-семантической, а также прагматической.
В рамках структурно-семантического подхода выделяются значения
Ш побудительных реплик, как приказ, просьба, совет, запрет, разрешение и др.
(Богданова, 1990; Киселева, 1978; Козлова, 1973; Лыкова, 1990; Молчанова, 1976; Мышкина, 1981 и др.), а также описывается их семантическая структура, которая включает обязательные компоненты: каузацию, агенс каузации, пациенс каузации (который одновременно является субъектом результирующего состояния) и результирующее состояние (Корди, 1981: 48-68; Лопатина, 19876 43-48; Недялков, Сильницкий, 1969 и др.).
С позиций функционально-семантического подхода директивные высказывания можно представить в виде лексико-грамматических полей (Грачева,
1982; Рябенко, 1975; Храковский, Володин, 1986 и др.). Так, например, Л.И.
ф Грачева, анализируя семантическую структуру двух полей: микрополя разре-
шения и микрополя запрещения, отмечает, что в процессе языкового общения разрешение и запрещение могут принимать оптативный и директивный характер и выступать в качестве совета, наставления, просьбы, мольбы, приказания, выполнения или невыполнения действия и т.д. (Грачева, 1982: 4).
Не снижается интерес к исследованию императивных высказываний, составляющих ядро директивных реплик (высказываний). Так, в чувашском
# языке установлены основные формы императива (1л. ед. и мн.ч.; 2 л. ед. и
* мн.ч.; 3 л. ед. и мн.ч.) и изучены их значения в работах В.П. Вишневского
(1836), Н.И. Ашмарина (1898), (1923), В.Г. Егорова (1957), И.П. Павлова (1965) и др.
На основании семантической и формальной однородности, системной организации во французском языке выделяются три формы императива (2 л. ед.ч., 2 л. мн.ч., 1 л. мн.ч.) (Гак, 1979; Корди, 1987; Сабанеева, 1981; 1984). Что касается императивной парадигмы в русском языке, то она включает восемь личных форм, образующих четыре пары. Для выявления частной импе-
^ ративной парадигмы B.C. Храковский, А.П. Володин разработали функцио-
нальные критерии: импульс каузации (каузация может исходить от говоря-
щего и слушающего), заинтересованность (исполнение каузируемого действия в интересах говорящего и слушающего), субординация (говорящий может ставить себя либо выше, либо не выше слушающего). Исходя из этих критериев, авторы выделяют шесть частных значений императива в русском языке: приказ, просьба, инструкция, предложение - как фактитивная каузация и разрешение, совет - как пермиссивная каузация. При этом учитывается лексико-семантический фильтр, с помощью которого выделяется пожелание, а также ситуационный фильтр, с помощью которого выделяется санкция (Храковский, Володин, 1986: 132-137).
Побудительная реплика исследовалась с позиции прагматики речевого общения или теории речевых актов. Побудительность с точки зрения прагма-лингвистики есть коммуникативное значение, или иллокутивная сила, в которой находит воплощение целевой аспект языкового общения. Ее конкретное содержание раскрывается из анализа взаимодействия исходной ситуации, или начального положения дел (Сит. 1), действия говорящего, оперирующего языковыми средствами, или речевого акта, или аудитивного акта предметно-практического действия слушающего, направленного на достижение цели, поставленной говорящим, или практического акта и конечного положения дел, результирующей ситуации (Сит. 2) (Романов, 1982; Сусов, 1988).
В терминах теории речевых актов побуждение рассматривается как разновидность директивного речевого акта (Вежбицка, 1985: 251-276; По-чепцов, 19816; Романов, 1982; Fraser, 1975; Wunderlich, 1976 и др.). В коммуникативно-функциональном плане директивные реплики служат для побуждения слушающего к совершению указанного, действия.
Выделяя директивный тип высказываний, в который входят просьбы, приказы, советы, рекомендации, инструкции и т.д., Д. Вундерлих отмечает, что различие между ними может быть выделено при помощи анализа соответствующих глаголов (bitten, befehlen, anweisen и т.д.). Но вопрос о том, действительно ли возможно таким путем установить различие между ними,
остается нерешенным, так как семантический анализ лексики не позволит
V определить должным образом понятие «побудительности», и решение этой
проблемы возможно только с помощью анализа материала с учетом условий реальной коммуникации. При дальнейшем анализе различных вариантов побудительности, Д. Вундерлих выделяет две группы побудительных реплик: простые и комплексные. Простые побудительные высказывания отмечаются в предложении видом вербальной фразы или обстоятельствами, комплексные - типом семантико-логических функций, используемых в предложении. Эти две группы побудительных высказываний подвергаются дальнейшей дифференциации, как, например:
1) побуждения при реализации или устранения положения: Raum das
ф Zimmer auf! (Проветривай комнату!);
побуждения, направленные на выполнение действия: Geh im Wald spazieren! (Гуляй в лесу!);
негативного побуждения: Nimm das Buch nicht weg! (He убирай книгу!) и т.д. (Wunderlich, 1976: 276).
Социальные условия играют важную роль в определении характера по
буждения (Gauvenet, 1976; Jessen, 1979; Motsch, 1978; Slakta, 1971 и др.).
ф В. Мотш считает, что побудительные высказывания определяются
9 нормами общественной деятельности, взаимоотношениями между коммуни-
кантами. Такие аспекты, как авторитарность по отношению к одному из партнеров, индивидуальная власть, социальное равноправие, эксперт необходимы для выявления типа побуждения (Motsch, 1978: 4-46).
Директивный речевой акт описывается с помощью глаголов группы
«demander» во французском языке (Slakta, 1971: 49). Анализируя лексико-
семантическую группу глаголов побуждения, Д. Слакта приходит к выводу,
что семантические различия базируются на дифференциации социальных ус-
Ф ловий употребления этих глагольных лексем и делятся на две группы: первая
#
включает такие глаголы, как requerir, prier, exiger, а вторая - reclamer, solliciter, supplier (Slakta, 1971: 71).
В этом же направлении сделана работа X. Говене, в которой выделяются глаголы, употребляемые в побудительных предложениях. С учетом таких параметров, как, например: 1) знание адресата, 2) право говорящего, 3) власть и авторитарность адресата, побудительные глаголы подразделяются на три группы: а) советовать, рекомендовать, подсказывать, б) требовать, приказывать, в) умолять, приказывать, просить (Gauvenet, 1976: 75).
Побуждение реализуется, по крайней мере, в определенной области социальной деятельности. Изучив семантические и прагматические свойства глаголов, обозначающих побуждение, X. Ессен пришел к выводу, что их употребление зависит от социальных условий. Им выделены специальные побудительные глаголы, используемые для описания той или иной сферы человеческой деятельности, например глаголы: requerir, assigner, mander, petitionner, prohiber употребляются в правоведении; в военном деле -commander; глаголы - solliciter, postuler - в административном деле; в области медицины - prescrire (Jessen, 1979: 73).
На современном этапе развития лингвистики диалогическое общение рассматривается как вид речевой деятельности партнеров, направленный на решение поставленных задач при помощи реплик (речевых действий, шагов, ходов). Исходным пунктом этого направления является деятельностное или динамическое начало, осуществляемое говорящим субъектом в определенных социальных и межличностных условиях общения с определенными целями и мотивами. При таком подходе к диалогическому общению можно представить его в виде динамической модели языкового функционирования, построенной на принципах функционально-семантического представления, отражающей ролевые характеристики участников взаимодействия, их действия, связанные с определенными намерениями, интересами.
Речевое действие (шаг, реплика) является основным компонентом динамической модели диалога. Директивная реплика не рассматривалась как компонент этой модели, не изучались ее метакоммуникативные особенности в диадическом общении.
В диалогическом общении успешная реализация поставленной цели и достижение положительных результатов во многом зависят от регуляции взаимодействия коммуникантов - представителей различных лингвокультур-ных социумов. Регуляция в общении осуществляется с помощью речевых действий (шагов, ходов) участников диалогической интеракции. Отсюда -необходимость изучения директивных реплик (шагов) в функции регуляти-вов.
Очевидно, что широкое и узкое понимание побудительности обусловливает многообразие способов выражения побудительных высказываний вообще и их разновидностей в частности при помощи различных по своей форме синтаксических конструкций: повествовательных, побудительных (главным образом, императивные высказывания) и вопросительных. Поэтому возникает необходимость выделения полной стандартной модели, репрезентирующей строевые и семантические параметры директивности, чтобы на их основе описать прагматические свойства названной функциональной категории.
Таким образом, из краткого изложения работ, посвященных побудительным языковым единицам, следует, что они рассматривались в разнообразных ракурсах и контекстах. Были установлены и систематизированы конструктивные особенности побудительных высказываний, выявлены различные оттенки категории побуждения: от категорического приказа до мольбы, изучены коммуникативно-функциональные свойства этих выражений, а также рассмотрены способы их поверхностной манифестации. Другими словами, существующие направления в исследованиях директивных речевых образований ограничиваются структурно-семантическим, частично семантико-
функциональным и прагматическим описанием директивных образований в
$ рамках статических диалогических единств. Вне поля зрения остались вопро-
сы, связанные с ролью директивных произведений в организации и осуществлении регулятивной деятельности субъекта в дискурсивном (диалогическом) пространстве общения.
Итак, нерешенными и проблематичными остаются, главным образом, следующие вопросы:
1) анализ директивных выражений как самостоятельного синтаксиче
ского факта, обладающего специфическим набором прагматических и семан
тических характеристик;
2) разработка вопросов типологии (или таксономии) директивных диа-
Ф логических выражений / высказываний, опирающейся на содержательные и
функциональные критерии;
установление соответствующего места директивных речевых (дискурсивных) образований в системе регулятивных проявлений диалогического взаимодействия вообще;
отграничение отдельных директивных дискурсивных практик от высказываний другого интенционального типа, способных определенным обра-
ф зом выражать директивность и участвовать в осуществлении регулятивной
т (диалогоорганизующей) деятельности в интерактивном пространстве;
5) рассмотрение различных формальных способов выражения дирек
тивное как своеобразной системы функциональных синонимов в системе
регулятивных средств диалогической интеракции.
Цель настоящего исследования носит многоплановый характер и со
стоит в разработке концептуальных и методологических основ дискурсного
моделирования актов директивной интеракции, а также в последующем опи
сании реализации речеорганизующего (регулятивного) потенциала дискур-
# сивных действий в типовых ситуациях директивного общения на материале
русского, французского и чувашского языков.
Выбор русского, французского и чувашского языков в качестве мате-
* риала для описания и изучения специфики функционирования директивов
в данных лингвокультурных сообществах неслучаен и обусловлен, прежде всего, необходимостью исследования русской речи в целях определения оптимальных путей и методов преподавания контактирующих языков в аспекте становления двустороннего - русско-чувашского и чувашско-русского двуязычия, так как учет специфики национального языка при анализе определенных лингвистических категорий путем «наблюдения... над тем, как разные народы представляют себе одни и те же, на первый взгляд, вещи, казы-ваются тоже не менее поучительным морем открытий» (Щерба, 1977: 341).
Общей целью определяются конкретные задачи исследования:
ф - проанализировать различные теории, посвященные общим вопросам
регулятивной деятельности коммуникантов в актах директивной дискурсии, показать, почему постановка проблем директивной коммуникации в условиях межличностной и национально-культурной специфики естественным образом связана с исследованием функциональной категории «директив», и предложить пути эффективного анализа регулятивной деятельности говорящей личности в языке;
# - осветить основные концепции директивности в отечественной и за
їв' рубежной лингвистике и обосновать целесообразность изучения ее функ
циональных свойств в дискурсе;
разработать теоретические основы описания директивного дискурса как особого лингвистического объекта с учетом специфики межличностной и национально-культурной коммуникации, организованного по принципу целостности, структурности, иерархичности, связности в самостоятельную форму диалогической интеракции;
предложить методики анализа актов директивной дискурсии в усло-
виях национально-культурного пространства контактирующих языков;
[*N
- определить статус директивных действий в динамической модели
директивного дискурса и описать типовой набор основных интерактивных
цепочек реализации функционально-семантического представления (фрейма)
акта директивного общения;
- рассмотреть инвентарь вербальных средств репрезентаций интерак
тивных цепочек во фреймовой конфигурации директивного дискурса, позво
ляющих описать процесс успешной реализации директивных установок
участников диалогического взаимодействия;
- выявить особенности метакоммуникативного характера директивных
репликовых шагов инициатора и адресата в межличностной и национально-
культурной коммуникации в разных языках;
построить типологию инициативных и адресатных директивных речевых действий регулятивного плана;
установить наличие и характер взаимосвязи между структурными факторами и фреймовой организацией директивного дискурса в межличностном и национально-культурном коммуникативном пространстве.
Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что впервые на материале разных языков:
осуществлен прагматический анализ языкового общения в условиях межличностной и национально-культурной директивной интеракции;
проанализированы проблемы диалогического общения, традиционно рассматриваемые как диадические речевые взаимодействия с позиции национально-культурной специфики директивной коммуникации;
разработана структура моделей директивной интеракции на материале разных языков;
разработана семантико-прагматическая типология актов директивной дискурсии;
описаны типы и виды инициации и адресации, свойственные директивной форме реализации личностных установок участников диалогического взаимодействия;
выявлена типология речевых взаимодействий в актах директивной дискурсии;
рассмотрены конфигурации директивного взаимодействия в зависимости от межличностной и национально-культурной специфики реализации директивного потенциала типовых коммуникативных установок участников диалогического общения;
исследовано влияние национальной языковой картины мира на речевые особенности реализации директивного потенциала дискурсивных действий коммуникантов в зависимости от выполняемой ими роли и характера межличностных отношений;
определена роль интерактивных цепочек в структурной сегментации директивного дискурса;
рассмотрена проблема соотношения лексико-семантических и семан-тико-синтаксических средств при выражении смысла в директивном дискурсе;
выделены критерии передачи семантических отношений в структурной организации директивного дискурса при анализе разных типов интерактивной коннекции.
Материалом исследования послужили диалогические фрагменты (в общей сложности около 8000 единиц) директивной интеракции на русском, французском и чувашском языках, извлеченные из литературных, публицистических и научных источников.
Методологической основой анализа директивного дискурса в разных языках является лингвопрагматическии подход, предполагающий сочетание структурного, семантического, прагматического и когнитивного видов ана-
лиза языкового общения в условиях полиэтнического культурного простран-
*> ства.
Для выполнения задач исследования использовались следующие мето
ды лингвистического анализа: описательно-аналитический, структурный, се
мантический, прагматический, а также метод текстового анализа для иссле
дования тенденций реализации диалогоорганизующей функции дискурсив
ных практик (действий, шагов, ходов) с директивным иллокутивным потен
циалом для выявления способов организации дискурсного комплекса и метод
когнитивного анализа для установления закономерностей вербализации ког-
ниций, хранимых в когнитивной структуре национального концепта «дирек-
тив».
ф Теоретическая значимость диссертации заключается:
в определении самостоятельного лингвистического статуса актов директивной дискурсии, в выделении директивного дискурса в более сложную и отличную от директивного речевого акта форму общения, обладающую целым рядом специфических характеристик;
в описании комплекса прагматических критериев для анализа многосторонних вербальных интеракций, расширяющих современное представле-
# ние о взаимосвязи между прагматическими характеристиками субъектов ре-
ф чи, порождаемыми культурно-национальной спецификой речевых проявле
ний и используемыми языковыми средствами;
в разработке приемов анализа комплексного речевого произведения с позиции системности, позволяющей рассматривать директивный диалог как дискурс новой онтологии;
в получении результатов, имеющих определенную ценность для дальнейшего изучения таких теоретических проблем, как типология речевого общения в условиях полиэтнического культурного пространства, теория ре-
чевой деятельности и прагматики речевого воздействия, теория макросег
ментации слитной речи и ряда других;
- в разработке методики анализа значений иллокутивных параметров в
рамках директивной интеракции как коммуникации особого типа, позво
ляющей внести ряд уточнений в развитие проблемы регулятивной (диалого-
образующей и диалогоформирующей) функции дискурсивных («архивных»,
по М. Фуко) практик.
Практическая значимость диссертационного исследования определяется:
возможностью использования полученных результатов в курсах лекций, спецкурсах, посвященных проблемам дискурсивного анализа, теории диалога и полилога, риторики и культуры речи, аспектам институциональной и профессиональной коммуникации;
областью применения результатов исследования в практике преподавания иностранных языков в процессе развивающего обучения общению на диалогической основе с использованием приемов директивного воздействия и типовых клише, характеризующих директивную сущность коммуникативной интеракции в условиях полиэтнического культурного пространства;
возможностью использования разработанных моделей директивной коммуникации в целях обучения дискуссионному общению в рамках межкультурных контактов;
необходимостью реализации наблюдений и выводов в курсах по подготовке профессиональных коммуникаторов, специалистов и представителей тех профессий, которые требуют успешности деловых контактов;
- применением полученных данных в области прикладной лингвисти
ки для решения задач, связанных с разработкой программ распознавания и
понимания слитной речи.
Положения, выносимые на защиту:
1. Регулятивные акты директивной дискурсии в наибольшей степени отражают динамику социальных изменений и отношений, влияние которых на внутриструктурную организацию директивной коммуникации и является
материалом, наиболее подходящим для выявления типологически релевантных характеристик директивного дискурса в условиях полиэтнического культурного пространства.
2. Основными признаками класса регулятивных актов директивной
дискурсии являются признаки семантической доминанты «способа регуля
ции как разновидности каузации», признаки прагматической доминанты «ау-
торитарности» инициатора и признаки канонированности макроструктуры
директивного дискурса.
3. Интегральным понятийным основанием типовой организации дирек
тивного дискурса является модель каузации поведения адресата путем навя
зывания ему определенных прескрипций поведения, включающих в себя ба
зовые смысловые элементы (концепты) «целевого параметра действия» и
«способа действия» или иллокутивной доминанты.
Интегральным прагматическим основанием типовой организации директивного дискурса является модель реализации функциональных условий иллокутивной доминанты как способа действия инициатора в интерактивной роли прескриптора, проявляющейся в позиционном или ситуационном превосходстве над адресатом и праве контроля за его действием.
Любой директивный дискурс актуализирует в сознании реципиента функционально-семантическое представление (фреймовую конфигурацию) о некоторой ситуации прескриптивного взаимодействия, репрезентантом которой являются отношения «инициатор / прескриптор - адресат», отражающие регулятивную специфику их взаимодействия в звене «адресат», при котором реципиент директивного дискурса планируется (мыслится) как субъект (агенс) актуального события при экстериоризации содержания дискурса.
Интегральным основанием манифестационной структуры (макроструктуры) директивного дискурса является моделируемость его плана выражения, организованного по принципу жестких и полужестких макроструктур. Жесткая модель вербальной манифестации базируется на принципах,
определяющих порядок следования композиционных блоков и инвариантную
t# синтаксическую конфигурацию иллокутивных конституентов дискурса. По-
лужесткая или узуальная, включающая в себя и национально-культурную специфику модель вербальной манифестации проявляет более свободную композицию и гибкое расположение обязательных иллокутивных компонентов в структурной организации директивного дискурса.
7. Чередование иллокутивных компонентов, маркированных опреде
ленными дискурсивными практиками, имеет свои специфические особенно
сти, присущие только директивной форме общения. В организационной
структуре директивного дискурса оно детерминировано ролевыми и меж-
личностными отношениями участников диалогической интеракции. Соци-
ф альные характеристики и межличностные отношения участников диалогиче-
ской интеракции находят свое выражение в выборе ими языковых средств, свойственных директивному типу дискурса и их национально - культурной специфике.
8. Диалогооганизующий характер директивных практик дискурса рас
крывается в типовых ситуациях, смоделированных на базе фреймовой кон
фигурации с директивным иллокутивным потенциалом. Степень сложности
ф конфигураций речевого взаимодействия и направленность адресаций нахо-
« дятся в зависимости от национально-культурной специфики реализации
функциональных условий фреймового представления с директивным иллокутивным потенциалом, задающим обмен речевыми действиями инициатора и адресата.
9. Инициативно-прескрептивные дискурсивные практики с директив
ным иллокутивным потенциалом маркируют регулятивные действия контак-
тоустанавливающего, направляющего, поддерживающего, фокусирующего и
координирующего плана с последующим разбиением их на фазисные, закры-
# вающие и финальные диалогические регулятивы.
10. Адресатные дискурсивные практики с директивным иллокутивным потенциалом в функции регулятивных действий участвуют в развертывании диалогического общения в пределах директивной фреймовой конфигурации, выполняя функции подтверждающих, комментирующих, альтернативных, корректирующих, этапнозакрывающих и финальных диалогических регуля-тивов.
Основные результаты исследования прошли апробацию на заседаниях кафедры общего и классического языкознания Тверского государственного университета в 2002-2004 гг., в докладах и выступлениях на конференциях, в том числе 14 международных (Волгоград, 1996; Киев, 1990; Кривой Рог, 1999; 2000; Минск, 1998; 2000; Самара, 2004; Самарканд, 1990; 1999; Северодвинск, 1995; Тверь, 1997; Чебоксары, 1996; 1998; 2004), 5 всероссийских (Ижевск, 1990; Чебоксары, 1995, 1996, 1999; Челябинск, 1996) и 10 региональных и межвузовских (Астрахань, 1995; Воронеж, 1996; Калинин, 1990; Тверь, 1992; 1998; Чебоксары, 1990; 1992; 1997; 1999; 2001).
По теме диссертации опубликованы 3 монографии, 1 учебное пособие, 42 статьи и тезисы докладов. Общий объем публикаций по теме исследования составляет 48,27 п.л.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, библиографии, списка источников примеров, списка литературы и условных обозначений и сокращений.
Директивность как функциональная категория в русском, французском и чувашском языках: истоки, предпосылки и генезис
Категория директивности как универсальная коммуникативно-прагматическая категория достаточно широко представлена во всех языках. Рассматриваемый нами феномен исследовался как в лингвистике, так и в философии и логике. Наиболее весомый вклад в разработку этой категории внесли, прежде всего, ученые филологи. Известно, что вопросы, связанные с природой волеизъявления, были затронуты уже в греко-латинской грамматике в связи с изучением категории наклонения. Анализ теоретического и практического материала позволил лингвистам установить, что одним из четких выразителей побуждения является повелительное наклонение. Отмечалось также, что изъявительное, сослагательное и условное наклонение могут быть маркерами побудительной категории. Формы значения императивной парадигмы в разных языках на протяжении всей истории развития лингвистики исследовались с самых различных точек зрения.
Происхождение, становление и развитие повелительного наклонения в каждом конкретном языке имеет свои особенности. Так, известный ученый А.А. Потебня подробно описывает историю возникновения повелительного наклонения в славянских языках из древнего желательного наклонения. В своем труде «Из записок по русской грамматике. Глагол» он уделяет целый раздел «Наклонения» (Потебня, 1977), где рассматривается образование
форм этого наклонения и подчеркивается, что с исторической точки зрения основной формой императива является форма 2 лица единственного числа, выражающая повеление «конкретному» 2 лицу, которое может быть обозначено или обозначалось звательным падежом (Потебня, 1977: 217). А что касается остальных форм данного наклонения, следует отметить, что потеря основного значения желательного, повлекло за собой потерю 1-го лица единственного числа и 3-го лица множественного числа (Потебня, 1977: 217). В своей работе А.А. Потебня утверждает, что на развитие повелительного наклонения в славянских языках оказывали большое влияние традиции античной грамматики; так например, принципы древней западноевропейской грамматики были использованы уже в исследованиях Л. Зизания и М.Г. Смотрицкого, последний является автором термина наклонения калькирующего греч. enklisis, лат. inclinatio.
Важное место в изучении русского повелительного наклонения занимает М.В. Ломоносов. В своем фундаментальном труде «Российская грамматика» (1952) он описывает шестичленную парадигму повелительного наклонения. Примечателен тот факт, что М.В. Ломоносов выделяет три подвида повелительного наклонения: 1. повелительное настоящее (знай, пиши); 2. повелительное будущее однократное (дерзни, кинь); 3. повелительное будущее совершенное (узнай, напиши) (Ломоносов, 1952: 493). Несомненной его заслугой является понимание данного объекта как морфологической категории. В дальнейшем такой подход к императиву был разработан в грамматиках А.Х. Востокова и Н.И. Греча. В грамматике Н.И. Греча выделяются два основных наклонения, характерных для русского языка: повелительное и изъявительное. Он полагал, что отношение глагола к действующему предмету речи может быть или повествовательным (это выражается изъявительным наклонением), или повелительным (Греч, 1827).
Н.И. Греч противопоставлял изъявительному и повелительному наклонениям как косвенным формам глагола неопределенное наклонение как прямую форму глагола, как глагольный номинатив. Пожалуй, недостатком такого подхода является подражание западноевропейским учениям о наклонении, когда формы наклонения глагола сравниваются с формами склонения имени.
Во второй половине 19 столетия появились работы отечественных филологов, имеющие особое значение для раскрытия сущности повелительного наклонения в русском языке. Так, например, Г.П. Павский (1850) и Ф.И. Буслаев (1858) утверждали, что окончание глагола в повелительном наклонении обозначает не лицо, а именно наклонение, поскольку одна и та же форма глагола в данном наклонении «может употребляться во всех лицах обоих чисел» (Буслаев, 1858: 154). Подобное рассуждение о повелительном наклонении не имело большое место в русской грамматике, а напротив получило критику со стороны К.С. Аксакова (1859). В своей работе он отмечает, что именно форма повелительного наклонения означает своим окончанием лицо, и именно лицо второе (Аксаков, 1859: 38), так как повелительное есть восклицание; оно соответствует звательному падежу (там же, с. 568), т.е. он заметил в форме повелительного наклонения аналог данного падежа. Наблюдая за формами этого наклонения, К.С. Аксаков делает определенные выводы относительно второго лица единственного числа, близкое к корню и отмечает, что смысл повелительного, его сущность выступает сильнее и явственнее, чем во множественном числе, где форма гуще и плотнее, где это почти определенная форма изъявительного наклонения 2 лица множественного числа.
Его учение о наклонении имеет принципиальное значение для дальнейшего развития этой категории в русском языке. Он рассматривает не только формы, но также их употребление и значение; им же определены некоторые оттенки побуждения, как, например, значение увещевательного повелительного (идем - 1 лицо множественного числа), «решительное» повелительное (идите - 2 лицо множественного числа). Формы иди-ка, поди-ка имеют такие смыслы, как предостережение, угроза, дружеское увещевание (Аксаков, 1859: 132). Следует подчеркнуть, что сторонники морфологической теории повелительного наклонения рассматривают 2-ое лицо единственного и множественного числа как основные формы данного наклонения. Отметим также, что существуют и другие взгляды на данную проблему в русской грамматике, например, особая трактовка императива в работе Н.П. Некрасова (1865), в вышеназванных исследованиях Г.П. Павского, Ф.П. Буслаева и др.
Парадигма повелительного наклонения со всеми особенностями достаточно хорошо описана в работе В.В. Виноградова, который утверждал, что «основная форма повелительного наклонения, выражая обращение к собеседнику, естественно, должна связываться со значением 2-го лица» (Виноградов, 1986: 48). И к тому же в системе повелительного наклонения интонация является органической принадлежностью глагольных форм (там же, с. 479), в которой подчеркивается, что устранение повелительной интонации делает из этой формы (2 лицо единственного числа) форму иных личных значений и иного наклонения (там же, с. 482). В.В. Виноградов анализирует агглютинативные элементы в системе русского повелительного наклонения. По его мнению, категория повелительного наклонения отличается от изъявительного наклонения не только своими эмоционально-волевыми значениями, не только формами лица, отсутствием форм времени, но и ярко выраженными в нем чертами агглютинативного строя (там же, с. 179). Особое внимание заслуживает изучение агглютинативных морфем, как, например, частицы -ка, которая, приклеиваясь к формам повелительного наклонения, придает волеизъявлению смягченный характер, интимную или фамильярную окраску: пойдем-ка, пойдемте-ка и т.п. (там же, с. 483). Вклад В.В. Виноградова в исследование русского императива является, бесспорно, значительным.
Общие принципьі описания типовой модели директивного дискурса в разных языках
Дискурсивное выражение (высказывание), как языковой знак осуществляется в потоке речевого общения и как «индивидуальное проявление» равноценно речевому акту (Бенвенист, 1974: 312; Волошинов, 1930: 84; Смир-ницкий, 1957: 8). Акт производства высказывания - это «дело говорящего», который использует язык по своему усмотрению в качестве орудия с учетом тех языковых черт, в которых проявляются отношения между говорящим и языком (Бенвенист, 1974: 312; см. также: Почепцов, 1980; 1981а; 19816; Су-сов, 1980).
Коммуникативно-функциональное назначение высказываний в речевых актах общения обусловлено целевым использованием (коммуникативным намерением, интенцией) их говорящим для планирования той или иной формы воздействия на слушающего, так как любой акт коммуникации представляет собой речевое действие «ради воздействия говорящего на слушающего в процессе предметно-практической и теоретико-познавательной деятельности» (Сусов, 1979: 95-101; Сусов, 1980: 8-Ю; см. также: Волошинов, 1930: 96-97; Леонтьев А.А., 1969: 25-28; Frese, 1975; Hartmann, 1974; Kasher, 1978; Kummer, 1979).
Коммуникативная интенция определяет не только роль говорящего как непосредственного участника речевого акта, но и обозначает конкретную цель высказывания: выражает ли говорящий вопрос или утверждение, приказ или просьбу и т.п., являясь тем самым регулятором вербального поведения коммуникантов. Коммуникативная интенция тесным образом связана с мотивом речевого действия. В этом единстве, сплаве мотив объясняет непосредственно характер конкретного высказывания, в то время как коммуникативная интенция (намерение) указывает на цель говорящего в данном высказывании. Коммуникативное намерение говорящего, мотив в сочетании с номи нирующим свойством высказывания как знака, т.е. способностью его назы вать не только факты, события, процессы объективной действительности, но и коммуникативную цель говорящего, образуют информативную значимость (сущность) высказывания, Коммуникативная значимость высказывания, его информативная сущ ность включает в себя не только названные аспекты, но и определенные сведения о самом говорящем (кто говорит), о слушающем (кому говорит), о речевой ситуации (когда говорит, зачем говорит).
Коммуникативная значимость высказывания играет важную роль при использовании высказываний в речевом общении. Говорящий, формируя свое высказывание, стремится учитывать конкретного адресата с тем, чтобы тот мог понять коммуникативную сущность направленного на него высказывания, ответить на нее своей реакцией. Поэтому, выражая коммуникативную интенцию, говорящий должен учитывать «оценочное восприятие слушателя» (Волошинов, 1931: 69), так как действительной реальностью речевого общения является не «абстрактная система языковых форм и не изолированное монологическое высказывание и не психо-физиологический акт его существования, а социальное событие речевого взаимодействия, осуществляемое высказыванием и высказываниями» (Волошинов, 1930: 96-97).
Высказывание, как отмечалось выше, объединяет два аспекта. С одной стороны оно непосредственно связано с определенным отрезком мира или ситуацией, с другой стороны оно является продуктом субъективной деятельности говорящего, выражая его коммуникативную интенцию, информативную значимость и коммуникативную цель. Эти аспекты представляют собой диалектическое единство и отсутствие, например, эксплицитного выражения коммуникативного намерения, выраженного определенными языковыми средствами, не должно означать, что коммуникативная интенция отсутствует в данном высказывании. Так, например, выделенные высказывания в следующем фрагменте диалога: 1. «Петр засмеялся и попросил Виктора налить ему вина: - Только не надо волноваться, мой другі Виктор с легкостью возразил: - Пожалуйста, не надо волноваться!» - могут выражать такое же коммуникативное намерение говорящего, как и следующее высказывание в русском языке: 2. Я прошу вас не волноваться. Совершенно очевидно, что коммуникативная интенция может выражаться полностью или частично. Но независимо от формы выражения, коммуникативное намерение всегда присутствует и составляет сущность вербальной коммуникации (Почепцов, 19816: 270; Чахоян, 1979: 24). В процессе речевого общения высказывания, представляющие собой определенные речевые действия, могут выражать одно и тоже коммуникативное намерение, хотя они не обладают идентичной манифестационной структурой, информативной значимостью и смыслом. И наоборот, идентичные по своей семантико-синтаксической характеристике высказывания могут выражать различные коммуникативные интенции говорящего и, как речевые действия, могут совершаться различными операциями.
Директивный репликовый шаг как конституент типовой модели диалогического дискурса в разных языках
Диалогическое общение представляет собой взаимодействие коммуникантов, которое осуществляется с помощью речевых произведений (реплик или репликовых шагов). Диалог в широком понимании - это конкретное воплощение языка, форма речевого общения, сфера проявления речевой деятельности и, наконец, сама форма существования языка. Узкое же понимание диалога связано с непосредственным общением двух или более лиц, находящихся в зависимости от различных экстралингвистических факторов (Бырдина, 1992: 4). Проблема диалога затрагивалась в работах отечественных и зарубежных лингвистов (Бахтин, 1972: 311-315; Бенвенист, 1974: 27; Волошинов, 1926: 244-248; Михайлов, 1986: 5; Поливанов, 1968: 57-177; Славгородская, 1986: 6; Шведова, 1958: 28; Щерба, 1915; Якубинский, 1923: 96-99; Francis, 1979; Goffman, 1976; Halliday, 1984; Henne, Rehbock, 1982; Parret, 1979; Schwitalla, 1979 и др.). Диалог является сложной формой человеческого общения и обладает рядом специфических свойств. Его характерные особенности выявляются на основе сопоставления с монологом. Диалог - это, в сущности, цепь реплик, а монолог Л.В. Щерба определяет «как систему облеченных в словесную форму мыслей, являющихся преднамеренным воздействием на окружающих» (Щерба, 1957: 115). Каждая реплика по себе монологична (предельно маленький монолог), а каждый монолог является репликой большого диалога. Диалогические отношения универсальны, их можно выявить в любом монологическом тексте (Бахтин, 1979: 213).
Структурно-функциональные особенности диалога находят свое отражение в типологии диалогических текстов. На основе количества участников процесса коммуникации М.Б. Борисова выделяет такие структурные типы диалогов, как парный диалог, полилог (Борисова, 1952: 13-15). По характеру содержания различаются диалог-спор, диалог-беседа, диалог-объяснение, диалог-сообщение (Соловьева, 1965: 104). С точки зрения реакции собеседника на исходную реплику отмечаются диалог-противоречие, диалог-синтез (Галкина-Федорук, 1953: 11-119), а основным критерием деления диалога на естественный и спонтанный является степень подготовленности коммуникантов (Henne, Rehbock, 1982).
Диалог имеет сложное иерархическое строение, элементы которого анализируются на различных уровнях. Минимальной единицей диалогической речи является реплика, синтаксические свойства которой подробно описаны в лингвистической литературе (Виноградов, 1955; Михлина, 1955; Попова, 1953; Святогор, 1967; Glockner, 1975; Grimm, 1975), а также их классификации (Сосенко, 1979; Теплицкая, 1984; Auchin, 1989; Cheepen, 1988; Mullerova, 1986; Schegloff, 1989; Schiffrin, 1988; Slama-Cazaku, 1989; Tannen, 1984; Techtmeier, 1986 и др.).
В ряде работ изучены функционально-семантические основы взаимодействия реплик диалога (Чахоян, 1979; Ыйм, 1979; Klammer, 1979: 28; Korpimies, 1983; Owen, 1984: 34 и др.). Каждая реплика образует своеобразное единство со смежной репликой, называемое диалогическим единством. Существуют различные типы диалогических единств, в основе которых лежат многочисленные критерии: вопросно-ответные, отрицательно-побудительные единства, единства с репли кой-подхватом, единства с репликой-повтором, контекстуальные, ситуативные единства (Елисеева, 1969: 155; Михайлов, 1984: 8; Franke, 1980; Wunderlich, 1981).
Диалогическое единство всегда содержит информацию по определенной теме. Она развивается на каждом этапе интеракции, то есть является движущей силой коммуникации. Успешность вербальной интеракции зависит от того, насколько способен собеседник идентифицировать тему разговора, расширить его и развить дальше (Stech, 1982). В настоящее время существует ряд направлений в исследовании диалога: собственно «анализ диалога» в его неформальной разновидности -«conversation analysis», «этнография речи», «дискурс-анализ», которые акцентируют внимание на интерактивном характере диалогической речи, про-текаемой в определенной ситуации с определенными участниками, с их целями, намерениями, направленными на решение совместных задач, а также интерпретации шагов (ходов) коммуникантов. Так, например, представители направления дискурс-анализа пытаются объяснить тот факт, что, несмотря на возможность различных интерпретаций высказывания, говорящий выбирает одну интерпретацию, опираясь при этом на языковой материал высказывания, который допускает множество интерпретаций, так и на экстралингвистические свойства, обеспечивающие однозначность интерпретации. Исследователи этого направления придерживаются мнения, что процесс извлечения смысла из высказывания управляется ожиданием со стороны слушающего того, что соседние цепочки языковых элементов связаны между собой (Bande, 1989: 305-323; Blakemore, 1989: 22-250; Kayser, 1989: 342-365).
В рамках этнографического анализа диалог рассматривается как социально значимое взаимодействие (Duranti, 1988: 210-228). Представители этого направления ограничиваются лишь знаниями о социальной, этнической принадлежности участников диалога и некоторыми данными об истории общества.
Сторонники «конверсационного анализа» обращают внимание на интерактивную природу общения. Они выделяют три группы диалога в соответствии с социальными параметрами, с модусами взаимодействия, со степенью официальности, рассматривают этапы развития диалога (начало, завершение, середина, поддержание главной темы), подтем, промежуточные уровни, шаг диалога (элементарная реплика), смена говорящих по правилам обмена репликами, ход разговора (Duncan, 1975; Goffman, 1974: 206; Henne, Rehbock, 1982; Kallmeyer, Schiitze, 1977; Schegloff, Sacks, 1973 и др.).
Сущность этого направления заключается в анализе коммуникативных средств для успешного обмена речевыми интеракциями. Поддержание взаимодействия по ходу диалога, последовательность «ходов» или реплик, смена реплик, взятие инициативы определяется исходя из общих представлений собеседников о возможных позициях шагов в ходе общения и маркируется определенными сигналами. Двусторонний обмен ходами в речевом общении реализуется по установленному «каталогу, набору» выработанных действий. Интерактивный обмен в рамках «каталога» действий (ходов) понимается как динамический процесс общения (Metzing, 1981: 51-72), при этом ход одного партнера должен быть интерпретирован другим участником интеракции и на него найден свой, имеющийся в каталоге действий, отклик.
Директивная реплика как маркер регулятивных действий инициатора в актах диалогической дискурсии
Директивная реплика (директивный шаг) является конституентом типового общения. Как направленное речевое действие одного из коммуникантов акта общения директивный репликовый шаг участвует в регуляции процесса диалогического общения и отражает ролевой характер взаимодействия партнеров. Известно, что партнеры, участвующие в диалогическом общении, обладают специфическим набором коммуникативных ролей. Любое диалогическое общение характеризуется прежде всего последовательным чередованием речевых действий коммуникантов, которое можно представить в виде схемы: П (1) (Г, С) - П (2) (Г, С), где первый партнер (Ш) и второй партнер (П2) выступают в коммуникативных ролях говорящего и слушающего, а стрелка символизирует поочередную направленность процесса воздействия партнеров друг на друга. Наряду с ролями говорящего и слушающего в диалогическом общении проявляются интерактивные роли, которые отражают процесс взаимодействия партнеров друг на друга, то есть роль субъекта воздействия и роль объекта воздействия. Приведенная схема показывает, что говорящий выступает как субъект воздействия, а затем, пройдя цепочку импликативных зависимостей в полном объеме, как объект воздействия со стороны своего партнера.
Типовое диалогическое общение со сценарным фреймом протекает в различных социальных условиях, при которых отношения между партнерами определяются принадлежностью к конкретному социально-ролевому статусу. Социальная роль определяет интеракциональные условия между субъектом коммуникативного воздействия и его объектом. Для диалогического общения со сценарным фреймом ДИРЕКТИВ условия социального взаимодействия между коммуникантами образуются на отношениях: а) равноположенности, где статус партнеров либо не определен, либо равен друг другу (Р=1); б) подчинения, когда статус одного из партнеров заранее известен и регламентирован (Р 1); в) доминанты, где статус одного из партнеров выше, чем у его собеседника (Р 1).
Любое типовое общение, в том числе со сценарным фреймом ДИРЕКТИВ, представляет интеракцию двух коммуникантов, один из которых начинает диалог, а другой продолжает. Первый коммуникант или автор инициативных реплик занимает в диалогическом общении более активную позицию: он задает референтную область как тему последующей реплики и определяет ее первичный интенциональный план, то есть инициатор, как говорящий субъект, разворачивает общение в соответствии с типовым образцом на базе функционально-семантического представления типового сценария. В процессе актуализации типового ФСП инициатор стремится задавать определенную систему отношений, которая формируется иллокутивной направленностью пошаговых действий и ограничивается рамками ФСП типового фрейма. Она включает в себя параметры социальной формы коммуникации, социально-ролевого статуса, контекста общих действий, коммуникативно-социальных конвенций реализации фреймового сценария.
В приведенном диалогическом фрагменте к директивным репликам инициатора относятся речевые действия (Г, 1",3 ,3",5",6")с различным иллокутивным назначением. В рамках данного типового фрейма ДИРЕКТИВ репликовые шаги (Г, 1") выражают требование в форме модализированных конструкций с причастием долженствования; речевое действие действия (3 ) - запрет, а средством реализации интенции является перформативная формула; реплика (3") эксплицирует иллокутивную силу совета, маркированного императивом; репликовые шаги (5", 6") выражают требование в форме императива. Диалогическая интеракция протекает в социальных условиях не-равноположенности: инициатором является инженер, а адресатом - плотник. Общение между коммуникантами имеет официальный характер, и поэтому речевые действия инициатора строго регламентированы и направлены на реализацию своих стратегических целей. Инициатор не желает брать на работу молодого неопытного специалиста.
Взаимодействие коммуникантов в данном диалогическом фрагменте происходит в условиях социальной неравноположенности, где роли собеседников маркированы признаком статусности: инициатор - мать, адресат - сын. Социальные отношения между инициатором и адресатом накладывают свои ограничения на вербальную организацию высказывания: коммуникативное намерение инициатора выражается в эксплицитной форме.
