Содержание к диссертации
Введение
Глава первая Проблема генезиса южнорусинского языка и пути ее решения 16
1.1. «Смешанная» версия 16
1.2. Восточнословацкая версия 25
1.3. Точка отсчета в различных концепциях происхождения южнорусинского языка 28
1.4. Языковая ситуация в Подкарпатскои Руси в исторической перспективе. значение этнонима русин/руснак. 29
1.5. Вопрос о прародине южных русин 35
1.6. Потенциальная диалектная база южнорусинского языка 39
1.7. Выводы 41
Глава вторая Теория и методика исследования южнорусинского языка в свете генетической контактологии 43
2.1. Языковые контакты и классификация контактологических дисциплин 43
2.2. Диахроническая контактология и контакты близкородственных языков 48
2.3. Генетическая контактология: задачи и объект изучения. языки контактного генезиса и южнорусинский 55
2.4. Критерий релевантности / нерелевантности в генетической контактологии 65
2.5. Выводы 70
Глава третья Межъязыковая релевантность и лингвогенез южнорусинского языка 73
3.1. Релевантные восточнословацкие признаки, которые упоминались в других работах : 75
3.1.1. Рефлексы 76
3.1.2. Совпадение рефлексов y и 1 81
3.1.3. Рефлексыпраславянских сочетаний tort, tout, tert, telt. 83
3.1.4. Начальная группа je- v 88
3.1.5 Рефлексы слогового r 90
3.1.6. Рефлексы групп tj и dj 96
3.1.7. Рефлексы групп tl и dl 100
3.1.8. Отсутствие -epenteticum. 102
3.1.9. Ассибиляция d и f 1 3.1.10. рефлексы kvи gv 109
3.1.11. Протетические согласные v, н, g передо и u 110
3.1.12. Фонемы l/l hn/n перед гласными переднего ряда 112
3.1.13. Флексии им. п. ед.ч. существительных среднего рода с мягким согласным в конце основы. 115
3.1.14. Тв. п. ед. ч. субстантивного склонения на -а, субстантивного склонения женского рода на согласный, адъективного ипрономинального склонений 117
3.1.15. Унификация флексий дат. п. мн.ч. существительных. 119
3.1.16. Унификация флексий предл. п. мн.ч. существительных 120
3.1.17. Форманткомпаратива-e/s- 121
3.1.18. Формы 3 л. презента глаголов 122
3.2. Релевантные признаки, впервые используемые в изучении генезиса южнорусинского языка 124
3.2.1. Формы род. п. ед.ч. существительных среднего рода с неравносложной основой 124
3.2.2. Флексия им. п. ед. ч. мужского рода адъективного склонения 125
3.2.3. Формы им.п. ед.ч. среднего рода притяжательных прилагательных и притяжательных местоимений 126
3.2.4. Унификация флексий род, дат. и предл. пп. ед. ч. в формах женского рода адъективного и прономинального склонения. 127
3.2.5. Флексии род. и вин. пп. личных местоимений я и ти 128
3.2.6. Формы им. п. собирательных числительныхдвойо и тройо 129
3.2.7. Отсутствие категории рода у числительного два 129
3.2.8. Глагольный формант инфинитива -ova- и презента -we- 130
3.2.9. Формы повелительного наклонения 131
3.2.10. Формообразующий суффикс причастий прошедшего времени -l в форме ед. ч. мужского рода 134
3.2.11. Суффиксальное словообразование наречий 135
3.2.12. Лексические элементы, связывающие южнорусинский с восточнословацкими говорами шариша иземплина в целом. 137
3.3. Элементы, указывающие на карпаторусинские говоры 139
3.4. Нерелевантные в свете межъязыковой релевантности признаки 142
3.4.1. Фиксированное ударение на предпоследнем слоге 142
3.4.2. Рефлексы носового ю 142
3.4.3. Рефлексы ь 143
3.4.4 Фонемы ни g 144
3.4.5. Регулярное сандхи 146
3.4.6. Флексии тв.п. мн. ч. адъективного склонения 147
3.4.7. Префикс da-в неопределенных местоимениях 148
3.4.8. Флексия-me в форме 1 л. мн.ч. настоящего времени глаголов 149
3.4.9. Наличие спрягаемых форм вспомогательного глагола буц и их синтаксические функции. 150
3.4.10 Модели образования форм прошедшего времени 150
3.4.11 Модели образования форм сослагательного наклонения. 152
3.5. Выводы. 154
Глава четвертая Ареальная релевантность и генезис южнорусинского языка 157
4.1. Признаки, связывающие южнорусинский с шаришскими, центральными земплинскими, требишовскими восточнословацкими и карпаторусинскими говорами 157
4.1.1. Флексии тв. п. мн.ч. существительных 158
4.1.2. Формы им. п. ед.ч. среднего рода адъективного склонения 162
4.2. Признак, связывающий южнорусинский с восточнословацкими шаришскими и требишовскими и с карпаторусинскими говорами. флексии дат. и предл. пп. ед. ч. одушевленных существительных мужского рода 163
4.3. Признак, связывающий южнорусинский с восточнословацкими шаришскими -прешовскими, требишовскими и карпаторусинскими говорами. отсутствие систематической эпентезы j перед сочетанием sc 165
4.4. Признаки, связывающие южнорусинский с восточнословацкими земплинскими и карпаторусинскими говорами 167
4.4.1. Реализация фонемы v в различных позициях т. 167
4.4.2. Флексии род. и дат. пп. ед. ч. мужского и среднего рода адъективного и прономинального склонений. 169
4.4.3. Флексия им. п. мн.ч. адъективного склонения всех родов 170
4.4.4. Лексемы, связывающие южнорусинский с земплинскими словацкими и карпаторусинскими говорами 171
4.5. Элементы, связывающие южнорусинский с другими ареалами 172
4.6. Выводы. 173
Глава пятая Внутриязыковая восточнословацкая релевантность и локализация диалектной базы южнорусинского языка 175
5.1. Признаки, объединяющие южнорусинский с шаришскими и земплинскими говорами, за исключением восточноземплинских говоров 176
5.1.1. Формы дат. и предл. пп. существительных среднего рода и неодушевленных существительных мужского и среднего рода 176
5.1.2. Флексия им.п. мн.ч. притяжательных прилагательных. 179
5.1.3. Формы 1 л. ед.ч. презента глаголов 180
5.2. Признаки, связывающие южнорусинский с шаришскими и требишовскими восточнословацкими говорами 182
5.2.1. Унификация флексий род. п. мн.ч. существительных 182
5.2.2. Лексемы, связывающие южнорусинский с восточнословацкими шаришскими и требишовскими говорами 185
5.3. Признаки, объединяющие южнорусинский с восточнословацкими земплинскими говорами в целом 186
5.3.1. Рефлексы ъ 186
5.3.2. Лексика земплинского словацкого происхождения 190
5.4. Признаки, объединяющие южнорусинский с земплинскими требишовскими восточнословацкими говорами 190
5.4.1. Рефлексы ё 191
5.4.2. Рефлексы слогового l 199
5.4.3. Дистрибуция0 0/6 202
5.4.4. Дистрибуция е е/ё. 204
5.4.5. Изменение s sиz z. отсутствие фонем s и z 208
5.4.6. Наличие твердых консонантныхсочетаний sc и zdz 212
5.4.7. Формы предл. и дат. пп. существительных женского рода субстантивного склонения с флексией-а в нмл. ед.ч. 213
5.4.8. Форманты-показатели инфинитива и финаль -сю 214
5.4.9. Лексемы требишовского восточнословацкого происхождения 216
5.5. Признаки, объединяющие южнорусинский с шаришскими прешовскими восточнословацкими говоров 217
5.5.1. Огласовка форм вспомогательного глагола буц быть и образование отрицательных форм 217
5.5.2. Образование глагольного причастия с формантом -l мужского рода ед.ч. у глаголов с инфинитивной основой на согласный и формы с финалью -nul 219
5.4.1. Лексемы шаришского (в том числе и прешовского словацкого) происхождения 221
5.6. Южнорусинские элементы неустановленного генезиса 222
5.7. Выводы 224
Заключение 227
Список источников 235
Библиография 237
Приложения. Карты 246
- «Смешанная» версия
- Рефлексы
- Флексии тв. п. мн.ч. существительных
- Южнорусинские элементы неустановленного генезиса
Введение к работе
Настоящее время отмечено становлением лингвистической контактологии (контактной лингвистики) как самостоятельной лингвистической дисциплины. Этот процесс проявляется в том, что более четко осознается специфика контакто-логических исследований, а следовательно, уточняется объект исследования, разрабатывается специфическая методика и формируется понятийный аппарат этой лингвистической дисциплины.
Хотя отдельные вопросы взаимодействия языков в той или иной степени рассматривались в работах языковедов XIX - первой половины XX в. (X. Шухарт, И.А. Бодуэн де Куртенэ, Н.С. Трубецкой, Е.Д. Поливанов, В. Скаличка и др.), основоположником современной теории языковых контактов следует считать У. Вайнрайха, который в своей монографии «Языковые контакты» (1953) осветил фундаментальные вопросы теории языковых контактов, основным из которых является проблема анализа языкового взаимодействия в синхронии и диахронии. Сам У. Вайнрайх, подчеркивая необходимость изучения языковых контактов как в синхронном, так и диахронном аспектах, концентрирует свое внимание на первом, «силой вещей», по выражению советского языковеда В.Н. Ярцевой, «неоднократно подходя к проблеме историзма и каждый раз уходя от ее решения». Именно на синхронном уровне У. Вайнрайхом был предложен особый подход к изучению языковых контактов, предусматривающий выделение маркированных чужеродных элементов на всех уровнях языка с помощью сопоставительного анализа.
Этот подход был адаптирован для изучения диахронного аспекта языковых контактов значительно позже в работе американских лингвистов С. Томасон и Т. Кауфманн «Языковой контакт, креолизация и генетическая лингвистика» (1988). В своей монографии авторы изложили принципы изучения истории различных идиомов, включая так называемые контактные языки, сформировавшиеся в результате контактов одного или нескольких идиомов (пиджины, креолы и так называемые «переплетенные языки» ). Вместе с тем, целый ряд моментов как теоретического, так и практического характера остается неразработанным, поскольку названные авторы практически не затрагивают проблематику взаимодействия
Среди «переплетенных языков» ("intertwined languages") в современной лингвистике выделяются обычно смешанные языки эволюционного генезиса (эйну, англоромани, мбугу и др.) и внезапные креолы (медиа-ленгва, мичиф, медновский и др.).
близкородственных языков, включая славянские, а подобное взаимодействие имеет очевидную специфику. Для нас же эта проблематика особенно важна, посколь-ку нас интересует вопрос лингвогенеза русинского языка Сербии и Хорватии (в
дальнейшем — южнорусинский язык, ЮР ), который теоретически может представлять собой результат взаимодействия или даже интеграции двух и более славянских идиомов. Применение контактологического подхода к установлению генезиса ЮР требует уточнения таких важнейших контактологических понятий, как объект исследования, точка отсчета существования самостоятельного идиома, релевантный признак при контакте близкородственных языков, а также контак-тема , что позволит выработать адекватную цели работы методику.
До настоящего времени лингвогенетические исследования ЮР в русле контактологического подхода не проводились, в результате чего сосуществует несколько взаимоисключающих точек зрения на происхождение рассматриваемого идиома. Согласно первой, ЮР — генетически украинский (карпаторусинский ) идиом, при этом содержащий внушительное количество словакизмов (В.М. Гна-тюк, Г. Костельник, Н.И. Толстой, М. Кочиш, В.М. Мельник, И.А. Дзендзелев-ский). Другие лингвисты рассматривают его как гетерогенный идиом-гибрид, в структуре которого представлены как восточнославянские (украинские или карпа-торусинские), так и западнославянские (словацкие и польские) черты (А.Д. Дули-ченко, Ю. Рамач, X. Бирнбаум, И. Удвари, М. Фейса, М. Гарасовска). Третья группа авторов однозначно считает ЮР идиомом восточнословацкого типа (Ф. Пастр-нек, С. Цамбел, Ч. Бидвелл, И. Штольц, С. Густавсон, Ш. Швагровски, С.С. Скор-вид). При этом многие высказывающиеся по данной проблематике исследователи оперируют единичными и несистематизированными данными по каждому из рас-
Лингвогенез может рассматриваться в широком и узком смысле. В данной диссертации он понимается в узком смысле как непосредственное происхождение языка путем его выделения из языка-предшественника или в результате взаимодействия двух или более языков-предшественников. При широком же рассмотрении в лингвогенез включаются предыстория языка, а также возможные изменения его генетических характеристик, произошедшие в период после его появления.
ЮР — язык южнорусинского этноса, сформировавшегося после переселения нескольких небольших групп карпатских мигрантов греко-католического вероисповедания на территорию современных Сербии и Хорватии в XVIII-XIX вв.; кодифицирован в 1923 г.
До настоящего времени это понятие использовалось главным образом при изучении лексических заимствований в разных славянских языках, в частности, русизмов.
Проблема установления статуса карпаторусинского идиома как самостоятельного языка или диалекта украинского языка не входила в задачи данного исследования.
сматриваемых явлений, зачастую подстраивая эти данные под предварительно выбранную ими концепцию и, таким образом, не вполне адекватно отражая реальную ситуацию в языке. Данный факт объясняется не только различными соображениями нелингвистического характера, которыми руководствуется, обращаясь к этой теме, тот или иной специалист, но и объективными причинами — длительным отсутствием словарей и современных описаний грамматики у южных русин, а также слабой изученностью карпаторусинского диалектного пространства и недостаточно глубоким освещением в литературе отдельных особенностей восточ-нословацкого диалекта. Вероятно, по этой причине ЮР в предыдущих исследованиях, посвященных лингвогенетической проблематике, обычно сопоставляется с
классическими для сравнительно-исторической фонетики праславянскими реф-
6 лексами или же с украинским и словацким литературными языками, а не с реальными говорами, бытовавшими в северо-восточном Прикарпатье на момент переселения предков южных русин на территорию Сербии и Хорватии.
Следует подчеркнуть, что именно контактологическому подходу свойственны пристальное внимание к диалектному материалу, четкое разграничение различных периодов истории языка, исконных и заимствованных элементов, что невозможно без определения точки отсчета его существования как самостоятельного идиома, а также тождественное восприятие языка, диалекта и группы говоров внутри диалекта как полноценной системы. По этой причине именно контактологический подход способен предложить решение этого вопроса на качественно ином уровне.
Необходимость возврата к изучению лингвогенеза ЮР объясняется также тем, что в последние годы вышел в свет целый ряд важных работ, подробно описывающих фонетическую систему, грамматический строй и лексический состав ЮР, а также восточнословацких и карпаторусинских говоров (см. Материал исследования), что пока не нашло отражения в работах, посвященных его лингвоге-незу. Все вышеизложенное предопределяет чрезвычайную актуальность проблематики данного исследования.
Научная новизна работы состоит в том, что была расширена и углублена база исследования, поскольку к анализу привлекается богатый фактический МаТерИ-В некоторых исследованиях используются данные восточнословацкого диалекта, а не словацкого литературного языка, который, однако, рассматривается как единое целое, несмотря на то что он внутренне членим.
ал на уровне контактирующих говоров при одновременном сужении объекта исследования до ареала восточнословацких и карпаторусинских говоров Шариша и Земплина , которые, согласно историческим данным, действительно могли принимать участие в генезисе ЮР. Таким образом, из анализа исключаются те говоры исследуемых идиомов, которые находятся вне зоны непосредственного контакта, и тем более словацкий и украинский литературные языки. Это позволило иначе интерпретировать целый ряд релевантных и нерелевантных признаков и выдвинуть оригинальную концепцию лингвогенеза ЮР.
Объектом исследования является ЮР, на всех языковых уровнях сопоставляемый с эквивалентным материалом ВСШЗ и КРШЗ. При этом ВСШЗ и КРШЗ рассматриваются не как единое целое, а как несколько самостоятельных идиомов. Подобный подход соответствует точке зрения Р.А. Аванесова, который предлагал рассматривать каждый диалект как самостоятельную и полноправную систему.
Целью данной работы является установление генезиса ЮР через выявление его диалектной базы, что предполагает решение следующих задач:
критический анализ всех традиционных версий происхождения южнорусинского идиома для выяснения причин расхождений в оценках с целью определения различий между версиями;
уточнение границ прародины южных русин и установление потенциальной диалектной базы ЮР на уровне отдельных восточнословацких и карпаторусинских говоров;
разработка методики выявления диалектной базы ЮР на основе современной контактологической концепции, включая уточнение некоторых контактологи-ческих понятий;
реконструкция генезиса ЮР путем сопоставительного анализа разноуровневого южнорусинского материала и его восточнословацких и карпаторусинских эквивалентов тех местностей, откуда предки южных русин переселялись на территорию Сербии и Хорватии.
Методы исследования. Для решения поставленных в работе задач используется комплекс методов, среди которых ведущую роль играет системно-
Восточнословацкие шаришские и земплинские говоры далее обозначаются как ВСШЗ, причем восточнословацкие земплинские как ВСЗ, а восточнословацкие шаришские как ВСШ; карпато-русинские шаришские и земплинские говоры обозначаются как КРШЗ, при этом карпаторусин-ские шаришские как КРШ, а карпаторусинские земплинские как КРЗ.
структурный, применяемый при сопоставительном анализе различных уровней системы ЮР (фонологии, морфологии, словообразования, лексического состава, синтаксиса) и диалектов прародины южных русин. Именно на основе этого метода в данном исследовании разрабатывается новая методика выделения релевантных и нерелевантных признаков, отличная от методики, традиционно применямой в сравнительно-историческом языкознании. При отборе и систематизации материала используется лингвогеографический метод (при описании и сопоставлении данных по различным диалектам разных языков). Используются также элементы социолингвистического и сравнительно-исторического методов. Материал излагается методом дедукции.
Материал исследования. В работе используется материал, извлеченный из сербско-южнорусинского словаря Ю. Рамача (1995-1997) и его же грамматики (2002). Материал ВСШЗ эксцерпируется из четырехтомного «Атласа словацкого
языка» (1968, 1981, 1983, 1984) , а также историко-диалектологического восточно-словацко-словацко-чешского словаря под редакцией О. Галаги (2002) и диалектных записей, сделанных 3. Штибером (1956) и И. Штольцем (1994). Материал КРШЗ представлен в соответствии с данными диалектологических атласов 3. Штибера (1956-1964) и В.П. Латты (1991), диалектологических описаний Г.А. Ге-ровского (1935 /1995) и Ю. Ванько (2000), диалектных записей М. Гиряка (1993) и карпаторусинско-украинского словаря А. Бигуняка и О. Гойсака (2003).
Теоретическая значимость работы состоит прежде всего в том, что в ней предлагается оригинальная концепция генезиса идиома, предположительно возникшего в результате контактов двух и более близкородственных идиомов, в связи с чем разрабатываются или уточняются основополагающие понятия генетической контактологии, такие как объект исследования, релевантный / нерелевантный признак, контактема. Это позволило существенно изменить методику исследования, которая может быть применена при исследовании лингвогенеза других идиомов.
Практическая ценность работы заключается в том, что ее результаты могут быть использованы в курсах «Введение в славянскую филологию», «Введение
Первые два тома, посвященные фонологии и морфологии, вышли под редакцией И. Штольца; третий том, описывающий морфематическую структуру разных словацких диалектов, — под редакцией Ф. Буффы; четвертый том, фиксирующий диалектные различия в лексике, — под редакцией А. Габовштяка.
в языкознание», в разделе диалектологии курса истории словацкого языка, а также в специальном курсе «Малые славянские языки».
На защиту выносятся следующие положения:
ЮР сформировался в результате разноуровневого взаимодействия трех идиомов, каковыми являются восточнословацкие говоры Юго-Западного Земплина (требишовские), Юго-Восточного Шариша (прешовские) и КРШЗ.
Взаимодействие требишовских и прешовских говоров в процессе формирования ЮР происходило на системном уровне, но имело асимметричный характер, поскольку удельный вес требишовских элементов в ЮР заметно больше, нежели прешовских.
Взаимодействие ВСШЗ с КРШЗ осуществлялось лишь на уровне контактем, в связи с чем карпаторусинские элементы в структуре ЮР находятся на абсолютной периферии и представлены, главным образом, некоторыми лексическими вкраплениями и отдельными формами в идиоматических выражениях.
Релевантные признаки, используемые для установления генезиса ЮР, представляют собой разные типы: одни из них являются межъязыковыми, противопоставляющими ВСШЗ и КРШЗ друг другу, другие — ареальными, группирующими на определенной территории говоры, относящиеся к разным языкам, третьи — внутриязыковыми, указывающими в совокупности рефлексов или форм только на требишовские и/или прешовские восточнословацкие говоры.
ЮР с точки зрения сравнительно-исторического подхода является гетерогенным языком, однако его гетерогенность не является приобретенной, а унаследованной от сформировавших его говоров, прежде всего говоров вос-точнословацкого диалекта.
Апробация работы. Результаты исследования были изложены на международных научных конференциях «Язык и социум» (Минск, 2006) и «Филологические чтения XXXVI» (Санкт-Петербург, 2007). Основные положения диссертации отражены в 6 публикациях. Работа прошла апробацию на кафедре славянской филологии филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова 27 октября 2008
Структура работы. Работа состоит из Введения, пяти глав, Заключения, библиографического списка и в общей сложности насчитывает 251 страницу. К работе прилагаются 9 географических и диалектологических карт.
«Смешанная» версия
«Смешанная» версия происхождения южнорусинского языка в научной литературе пережила несколько этапов развития. Показательно, что относительно происхождения южнорусинского языка современные идеологические противники, различные группировки русинской национальной ориентации и «украинофилы», придерживаются близких взглядов на происхождение южнорусинского языка, резко расходясь лишь в оценке статуса самого восточнославянского карпаторусинского идиома. Если в первой половине XX в. эта версия развивалась в основном как «украинская» версия, предполагающая, что южнорусинский язык есть не что иное, как юго-западный украинский диалект с - западнославянскими и южнославянскими примесями, то во второй половине прошлого столетия и начале нынешнего «украинская» версия трансформировалась в два близких, коррелирующих теоретических направления, которые условно можно назвать переходным, отражающим идею языкового дрейфа украинского (карпаторусинского) идиома в сторону восточнословацкого диалекта, и гетерогенным, отражающим идею изначального присутствия в этом идиоме разнородных (украинской, словацкой и даже польской) «языковых стихий» (термин А.Д. Дуличенко), при этом зачастую упоминается и южнославянский компонент, явно относящийся к более позднему этапу истории изучаемого идиома.
Впервые тогда еще «украинская версия» была озвучена самим «первооткрывателем» южнорусинского идиома В.М. Гнатюком, который в диалектологическом описании бесписьменного южнорусинского идиома провозгласил «украинскую» природу нового для славистической науки славянского языка [Гнатюк 1901а]. Украинский диалектолог рассматривал проблему скорее в социолингвистическом аспекте, уделяя большое внимание национальному самосознанию, религиозной принадлежности и истории литературного языка. Однако собственно лингвистического исследования относительно декларируемой близости южнорусинского юго-западным украинским говорам автор не проводит, по сути отождествляя понятия языковой и этнической принадлежности: «Под именем русин (русинский) невозможно подразумевать ничего иного, кроме как украинца» [Гнатюк 19016: 80]. Комментируя труды В.М. Гнатюка, южнорусинский лингвист Д. Латяк обращает внимание на многочисленные ошибки в записях украинского диалектолога и объясняет их наличие несоответствием графики и орфографии украинского языка, на котором В. М. Гнатюк записывал тексты, фонологическим нормам южнорусинского идиома, дефицитом времени, недостаточно качественно проведенной редакторской работой и опечатками. Но особенного внимания заслуживает следующее наблюдение Д. Латяка: «Видно, что Гнатюк не мог принять некоторые языковые трансформации в такой мере, в какой они у нас представлены, особенно когда они не такие, как в западноукраинских диалектах» [Латяк 1972: 10]. Точку зрения В.М. Гнатюка поддержал кодификатор южнорусинского языка и автор первой русинской грамматики Г. Костельник, который говорил о родном языке как о сильно словакизированном и полонизированном украинском диалекте [Костельник 1921: 96-102]. Крупнейший южнорусинский лингвист М. Кочиш также считал свой язык одним из юго-западных украинских диалектов, который в будущем должен быть приближен к литературному украинскому языку13 [Кочиш 1978: 47-53, 295].
В целом, эту линию поддерживал и авторитетный советский славист Н.И. Толстой, весьма обтекаемо определивший генетическую природу южнорусинского: «восточнославянский, русинский, который находится в южнославянском языковом окружении и который возник на основе западного карпатско-украинского диалекта, близкого восточнословацким говорам» [Толстой 1969: 14].
В последние десятилетия XX в. идея об украинском (лемковском ИЛИ s карпаторусинском) происхождении южнорусинского, вероятно за невозможностью дальнейшего отрицания его восточнословацкого компонента, развивалась уже в свете теории языковой трансформации в статьях И.А. Дзендзелевского и В.М. Мельника (Украина), а также упоминалась В.И. Беликовым (Россия). Это направление концепции мы назвали «переходным».
В.М. Мельник, исследуя этногенез южных русин, приходит к выводу, что их «языковыми предками» являются «словакизированные русины» и «русинско-украинские группы лемков, бойков, лишаков и гуцулов», которые постоянно смешивались со словакизированными русинами и ассимилировались ими в ходе различных переселений и «в старом краю», и на новой родине в Бачке и Среме. Утверждая, с одной стороны, различное происхождение вошедших в переселенческую общину групп, говоривших на разнородных диалектах, и справедливо разделяя лингвогенез и этногенез, в финале работы В.М. Мельник, однако, неожиданно резюмирует, что «словакизированный говор не мешает югославским русинам чувствовать себя частью единого украинского народа» и «эта этническая группа не может иметь другого определения, кроме как украинская, и; поэтому ее и следует считать таковой» [Мельник 1990-1991: 86, 97, 101-102]. Однако остается неясным, насколько были словакизированы языковые предки южных русин и были ли они вообще словакизированы, а также была ли как-либо отражена произошедшая языковая трансформация в переселенческом идиоме [см. 1.4]. Ведь если языковые предки южных русин к моменту переселения в Бачку говорили уже не на переходном говоре, а на восточнословацком диалекте, непонятно, почему мы вообще должны учитывать этот предполагаемый языковой дрейф. Неясно также, насколько значительны и системны «реликты украинского происхождения» (термин А.Д. Дуличенко) в южнорусинском и есть ли они вообще.
И. А. Дзендзелевский, известный украинский диалектолог, сравнивая «диалектную структуру» лемковских говоров Словакии и южнорусинского идиома, выделяет три типа явлений «по степени трансформации из восточнославянского в западнославянский языковой тип»: 1) сохраненные спонтанные лемковские элементы; 2) трансформированные (или замененные) традиционные лемковские структуры под сербскохорватским или словацким влиянием (при этом очевидно, что украинский исследователь смешивает различные хронологические пласты, первичные и вторичные явления); 3) утраченные традиционные лемковские явления [Дзендзелевский 1996: 8]. Несмотря на то, что И.А. Дзендзелевский, по сути, впервые попытался привлечь к анализу карпаторусинские говоры Восточной Словакии, в целом попытку представить генезис южнорусинского сквозь призму трансформационного подхода в конкретном случае вряд ли можно считать удачной, так как многие содержащиеся в статье утверждения не подкреплены языковыми фактами [см. 3.1.2].
Рефлексы
Колебания а ( а) / е е. в южнорусинском языке в соответствии с традиционными представлениями отражают стихийное смешение восточнославянского и западнославянского рефлексов, когда рефлекс е считается рефлексом восточнословацкого происхождения, а рефлекс а карпаторусинским (украинским) [Дуличенко 1998: 249; Фейса 2006: 229]. В реальности, как показывает анализ говоров исходного ареала, южнорусинская рефлексация в общем воспроизводит совокупную ситуацию в восточнословацких говорах Шариша и Земплина. В распределении рефлексов бывшего носового гласного в целом работает количественный принцип: на месте долгого е. фиксируется чаще всего а ( а), а на месте краткого - є; в карпаторусинских же говорах, как правило, на месте долгого и краткого е_ отражается рефлекс а (па).
При сопоставлении восточнословацкой шаришско-земплинской и карпаторусинской рефлексации можно выделить группу примеров с бывшим долгим носовым, когда и в восточнословацких и в карпаторусинских говорах фиксируется рефлекс а и установить происхождение южнорусинского рефлекса проблематично. Рефлекс может присутствовать в корнях слов:
юр. порядок, вслв. земпл. poriadok I вслв. шар. poradek, кр. poriadok порядок ;
юр. мешац, вслв. me(s/s)ac, кр. mi(s 7s)ac месяц ;
юр. жадац, вслв. zadac, кр. zadaty требовать, искать ;
юр. вицагнуц, вслв. vicac /vicahnuc, кр. vyt aty вытянуть, достать ;
юр. заяц, вслв. и кр. zajac заяц ;
юр. оглядац те, вслв. ohl adacs(/s)e, кр. ohl adaty s (/s/s)a оглядываться ;
юр. пяти, вслв.piati, Kp.piatyj пятый ;
юр. дзевяти, вслв. dzeviati, кр. d eviatyj девятый ;
юр. дзешац, вслв. dze(s/s)ac, кр. d e(s7s)at( ) десять ;
юр. ядро, вслв. и Kp.jadro ядро ; в конце основы инфинитива: і
юр. жац, вслв. zac, кр. zaty жать ;
юр. вжац, вслв. v(z/z)ac, кр. (v)(z /z)aty взять ;
юр. КУШ/, вслв. kl ас, кр. kl aty проклинать ;
юр. зняц, вслв. zfiac, кр. znaty снять ;
юр. почац, вслв.pocac, wp.pocaty начать ; во флексии 3 л. мн.ч. глагольного презента с тематическим гласным і:
юр. стоя, вслв. stoja, кр. stojat( ) стоят ;
юр. виша, вслв. vi(s/s)a, кр. vi(s /s)at( ) висят ;
юр. вожа, вслв. vo(z/z)a, кр. vo(z7z)at( ) возят ;
юр. гршиа, вслв. hrisa, кр. hrisat( ) грешат, ошибаются ;
юр. робя, вслв. гобш, кр. robiat/rohl at"работают, делают ;
юр. гваря, вслв. hvaria, кр. hvariat( ) говорят ;
юр. вязагі, вслв. viazac, кр. vfoza(y связывать .
Существует и несколько лексем с рефлексом е, которые также совпадают одновременно и с восточнословацкими, и с карпаторусинскими эквивалентами, причем вместо типичных рефлексов в карпаторусинских примерах представлены на всей карпаторусинской территории Словакии нетипичные (лексемы, скорее всего, заимствованы из восточнословацких говоров):
юр. говедо, вслв. и кр. hovedo, кр. вост. земпл. спор, и вост. кр. hoviado единица крупного рогатого скота ;
юр. векши, вслв. veksi, кр. veksyj больший ;
юр. вецей, вслв. vece(j), кр. vece(j) больше ;
юр. двацет, вслв. и кр. dvacet, кр. вост. земпл. dvacat двадцать .
Вторая группа примеров объединяет южнорусинский только с восточнословацкими говорами и противопоставляет карпаторусинским. Речь идет о рефлексах краткого , которые представлены в корнях слов:
юр. месо, вслв. meso, кр. mn aso / meso (часто в говорах на словацко-карпаторусинской языковой границе) мясо ;
юр. чежки, вслв. ceski, кр. t askyj тяжелый ;
юр. мегки, вслв. техЫ, кр. mnaxkyj мягкий ;
юр. песц, BCim.pesc, кр.piast( ) кулак ; юр. лєгнуц, вслв. I ehnuc, кр. I ahnuty лечь ;
юр. греда, вслв. hreda, кр. hriada гряда ;
юр. редзиц, вслв. redzic, кр. riadyty ставить в ряд ;
юр. памец, вслв.ратес, кр. pamnat( ) память ;
юр. дзековац, вслв. dzekovac, кр. d ak(u/o)vaty благодарить ;
юр. жец, вслв. z(/z)ec, кр. z at( ) зять ;
юр. швециц, вслв. s(/s)vecic, кр. іуга /у/ Уйґуґу/.уш Гу освящать ;
юр. дзивче, вслв. dzi(f/u)ce, кр. d iuc a девушка ;
юр. гяче, вслв. hace, кр. /гася жеребенок ;
юр. прагие, вслв.pra(s/s)e, кр.рас а поросенок ;
юр. щесце, вслв. s(/s)cesce, кр. спор, по всей территории .шчГ а / sest a / sc ast a счастье ;
юр. клєкнуц, вслв. kl eknuc, кр. kVaknuty становиться на колени ;
юр. глєдац, вслв. hi edac, кр. Ы adaty / hi edaty (наряду с исконным дублетом широко распространена по всей территории Шариша и Земплина) глядеть, искать ;
юр. пейц, вслв.pejc, Kp.piat( ) пять ;
юр. дзевец, вслв. dzevec, кр. d eviat( ) девять ;
юр. ше, вслв. s(/s)e, кр. s a /sa/sa частица ел ;
юр. це, вслв. се, кр. t a тебя ;
юр. ме, вслв. те, кр. па/па меня .
Существуют и два интересных примера с рефлексом долгого е., который также отсылает однозначно к восточнословацкому материалу, благодаря нетипичным рефлексам (г и па) в карпаторусинских примерах:
юр. прагац, вслв. шар.prahac/вслв. земпл.priahac, кр.prihaty впрягать ;
юр, памятка, вслв.pamiatka, кр.pamnatka память .
На восточно словацкие говоры указывают и три примера, в которых качество праславянского гласного е_ не вполне ясно:
юр. пресц, вслв.presc, кр.pi-(i)asty прясти ;
юр. тресц, вслв. tresc, кр. tr(i)asty трясти ;
юр. пенежи, вслв.pehezi, кр.ріпаг і деньги . Не совсем ясен генезис южнорусинской крстурской формы градка (в Куцуре — гредка): вслв. hretka, кр. hriatka грядка . В восточнословацких говорах Шариша и Земплина варианты с рефлексом а не отмечены, но карпаторусинский вариант подразумевает наличие дифтонгоидного сочетания после сонанта г, в то время как южнорусинское градка, обнаруживает прямое сходство с шаришскими словацкими формами типаporadek и prahac.
За пределами нашего анализа, разумеется, остается и заимствованная южнорусинская лексика, преимущественно украинского, а также церковнославянского и угрорусского (из язычия) происхождения, и сербизмы. Разумеется, это также абстрактная лексика, которая заимствуется, в первую очередь, для заполнения лексических лакун, хотя в некоторых случаях при наличии исконного дублета происходит семантическая или стилистическая дифференциация:
1) с корнем —svqt-:
юр. святи, разг. сяти, арх. шяти29, вслв. svati /sveti, кр. sviatyj / svatyj / siatyj святой (либо церковнославянизм, заимствованный еще до переселения, причем не только карпаторусинскими говорами, но и восточнословацким диалектом; либо в восточнословацком диалекте форма svati имеет западно словацкое происхождение30, слц. лит. svaty, зап. слц. svaty);
юр. священїк, употребляющееся наряду с исконным паноцец, вслв. рапосес / pup, кр. pip / panotec( ) священник, поп (в южнорусинском, скорее всего, церковнославянизм, хотя может быть заимствовано из язычия или украинского, укр. священїк);
юр. святочны, употребляющееся в языке наряду с исконным дублетом шветочни, вероятно заимствование из церковнославянского, или язычия, или, что интересно, литературного словацкого: укр. святковий, сербск. свечани торжественный, праздничный , но слц. лит. sviatocny праздничный
Флексии тв. п. мн.ч. существительных
В ходе анализа карпатских парадигм именного склонения и сопоставления их с южнорусинскими нами была замечена особенность южнорусинского склонения —наличие дублетных флексий тв.п. мн.ч. всех южнорусинских склонений. В южнорусинском языке чаще всего встречаются формы с окончанием -ami. Однако зачастую, наряду с основной флексией, используется и дублетное окончание -ті, а в некоторых случаях — только флексия -ті.
Многим южнорусинским лексемам, которым свойственны только формы тв.п. мн.ч. с окончанием -ami, соответствуют аналогичные формы в восточнословацких шаришских, центральных и требишовских земплинских, а также карпаторусинских говорах:
юр. сушедами, вслв. шар. и сев-зап. земпл. susidami І вслв. тр. susedami I вслв. вост. земпл. susidoma, кр. sus idamy соседями ;
юр. домами, вслв. шар., вслв. земпл. тр., вр., сеч, и мих. domami І вслв. вост. земпл. domoma, кр. domamy домами ;
юр. хлопами, вслв. шар., сев-зап. и тр. хіораті, вслв. вост. земпл. xlopoma,
кр.хіорату мужчинами ;
юр. дворами, вслв. шар., сев-зап. и тр. dvorami, вслв. вост. земпл. dvoroma, кр. dvoramy дворами ;
юр. местами, вслв. шар., сев-зап. и тр. mestami, вслв. вост. земпл. mestoma, кр. mistamy местами ;
юр. лїцами, вслв. шар., сев-зап. и тр. І ісаті, вслв. вост. земпл. Гісота, кр. lycamy щеками ;
юр. полями, вслв. вслв. шар., сев-зап. и тр. роГаті, вслв. вост. земпл. рої ота, кр. рої ату полями ;
юр. плєцами, вслв. шар., сев-зап. и тр. рі есаті І вслв. вост. земпл. pl ecoma, кр. рі есату І кр. спор, рі есіта плечами ;
юр. ноцами, вслв. шар., сев-зап. и тр. посаті І вслв. вост. земпл. посота, кр. посату ночами ;
юр. ухами, вслв. шар., сев-зап. и тр. u(x/s)ami І вслв. вост. земпл. usoma, кр. ихату ушами ;
юр. школами, вслв. вслв. шар., сев-зап. и тр. skolami І вслв. вост. земпл. skoloma, кр. c(/s)kolamy школами ;
юр. каменями, вслв. шар., сев-зап. и тр. kamehami І вслв. вост. земпл. kamehoma I вслв. сев-воет, земпл. kamenmi, кр. катепату I кр. катепту камнями ;
юр. косцами, вслв. шар., сев-зап. и тр. koscami І вслв. вост. земпл. koscoma, кр. kost amy костями ;
юр. ґаздами, вслв. шар., сев-зап. и тр. gazdami І вслв. вост. земпл. gazdoma, кр. gazdamy хозяевами ;
юр. з нами, вслв. z паті, кр. z пату с нами ;
юр. з вама, вслв. z vami, кр. z vamy с вами .
В то же время выявление генезиса южнорусинских единственных или дублетных форм с окончанием -ті представляет для исследователя некоторую проблему.
Так, отдельные южнорусинские формы могут быть квалифицированы или как северо-восточные земплинские и карпаторусинские земплинские (округа Стропков и Гиралтовце):
юр. людзми, вслв. шар., сев-зап. и тр. I udzami I вслв. земпл. Vudzoma I спор. сев-воет, земпл. I udzmi, кр. шар. Vud ma І кр. земпл. I ud my людьми ;
юр. дзецми, вслв. шар., сев-зап. и тр. dzecami І вслв. земпл. dzecoma I спор. сев-воет, земпл. dzecmi, кр. шар. d it ma І кр. земпл. d it( )my детьми .
юр. конъми / конями (редк.), вслв. шар., сев-зап. земпл. и тр. konami І вслв. земпл. копота I вслв. спор, сев-воет, земпл. копті (форма копті в восточнословацком Спише и среднесловацком Гемере), кр. шар. копату / кр. земпл. кіпту конями ;
юр. дзверми, вслв. вслв. шар., сев-зап. земпл. и тр. dzverami І вслв. вост. земпл. dzveroma / вслв. спор, dzvermi, кр. шар. dverami І кр. земпл. dver my дверями ;
юр. пенєжми, вслв. шар., сев-зап. и тр. pehe(z/z)ami, вслв. сев-воет, земпл. pehezmi, вслв. вост. земпл. penezoma (данных по этой форме нет, гем. pehezmi), кр. pinaz my деньгами и др.
Для других форм с окончанием -ті эквиваленты фиксируются лишь в восточнословацких говорах Спиша и среднесловацких говорах Гемера (последовательно):
юр. волами / волми (устар.), вслв. шар., сев-зап. и тр. volami І вслв. вост. земпл. voloma (слц. спиш. спор, и гем. volmi), кр. volamy волами ;
юр. заяцами / заяцми, вслв. шар., сев-зап. и тр. zajcami І вслв. вост. земпл. zqjacoma (слц. гем. zajacmi), кр. zajacamy зайцами ;
юр. качатми, вслв. и кр. kac(a/e)tami (слц. гем. kacatmi) І вслв. вост. земпл. kacatoma , кр. kacatamy утятами ;
юр. дзивчатами / дзивчатми, вслв. шар., сев-зап. и тр. dzi(f/u)c(e/a)tami I вслв. вост. земпл. diucetoma (слц. гем. dzivcatmi), кр. d iucatamy девушками ;
юр. швгшями / швинъми, вслв. шар., сев-зап. и тр. s(s)vihami І вслв. вост. земпл. svihoma (спорадически форма svinmi встречается в Спише и Гемере), кр. svyhamy свинями ;
юр. очами / очми, вслв. шар., сев-зап. и тр. осаті (слц. гем. ості ) , вслв. вост. земпл. осота, кр. (v)ocamy / (v)ocima глазами .
Форма дланъми не встречается в словацких говорах Восточной и Средней Словакии, а вариант dolohmi спорадически встречается в земплинских карпаторусинских говорах:
юр. дланями / дланъми, вслв. шар., сев-зап. земпл. и тр. dlafiami / вслв. вост. земпл. dlanoma, кр. dolonami/кр. земпл. dolofimy ладонями ;
Генезис формы женми вообще неясен, так как не имеет аналогов в соседних с зоной исходного карпатского ареала словацких и русинских говорах:
юр. женми / женами, вслв. шар., сев-зап. и тр. zenami 1 вслв. земпл. zenoma (в среднесловацких говорах эвивалентов также нет), кр. zenamy женщинами .
Наконец, происхождение единственной южнорусинской формы с нетипичной флексией -ота, в отличие от других проблематичных случаев с -та, вполне ясно: юр. псами / юр. редк. псома, вслв. шар., сев-зап. земпл. и тр. psami, вслв. вост. земпл. psoma, кр. psamy псами . Как видно, южнорусинский факультативный вариант отсылает к восточноземплинским словацким говорам.
Как видно, некоторые южнорусинские формы не имеют эквивалентов в говорах Шариша и Земплина.
Окончание -ті, присущее, как мы видим, заметному количеству южнорусинских существительных невольно ассоциируется с нормативным для среднесловацких говоров и литературного словацкого языка окончанием тв.п. мн.ч. существительных мужского и среднего рода. Окончание -ami выделяется всеми специалистами по словацкой диалектологии как яркая восточнословацкая морфологическая черта [Stole 1994: 107; Halaga 2002: 95]. Ближайшая территория, где окончание -ті является типичным — среднесловацкий комитат Гемер. Кроме того, отдельные формы можно проследить и в спишских восточнословацких говорах. Предки южных русин могли контактировать со словацкими переселенцами из центральной Словакии или Спиша еще до конституирования южнорусинского идиома, то есть на одном из этапов переселения и в Мишкольце и Мако на территории современной Венгрии. Допустив такую вероятность, становится возможным квалифицировать как среднесловацкие не поддающиеся никакой земплинско-шаришекой трактовке архаизмы ретяз, звитяжиц, возможно, и реанимированный под влиянием украинского языка дублет котри. Против подобной версии говорит, однако, отсутствие исторических и социолингвистических фактов, подтверждающих наличие подобных среднесловацко-южнорусинских контактов.
В качестве другой версии происхождения этой флексии в южнорусинском можно предложить следующее: окончание -ті в то время спорадически встречалось и на восточнословацкой языковой территории, затем было вытеснено флексией -ami, частично сохранившись в отдельных лексемах лишь в некоторых говорах северо-восточного словацкого Земплина. Южнорусинский, таким образом, может воспроизводить архаичное состояние некоторой части восточнословацких (скорее всего — земплинских) говоров [Pauliny 1990: 105]. Аргументом против этой версии является малочисленность собранных словацкими диалектологами фактов, на основании которых делать однозначные выводы трудно.
Южнорусинские элементы неустановленного генезиса
Некоторые лексемы и грамматические формы не обнаруживают паралеллелей в зафиксированном карпатском материале.
Так, для трех найденных нами лексических примеров, при очевидных восточнословацких фонетических чертах, точное происхождение, исходя из имеющегося диалектного материала, определить трудно:
юр. клащок / класка, вслв. шар. riasa, вслв. земпл. и шар. преш. klas(o/e)k, кр. riasa колос (рефлекс to\X tlat);
юр. жвератко, вслв. z(/z)veredlo I вслв. спор, zveritko, кр. zerkalo / dzeveredlo зеркало (изменение начального z z).
Также неясна природа рефлекса а в крстурском региональном варианте градка: вслв. hretka, кр. hriatka грядка .
Другая группа лексем — карпатские мадьяризмы [Рамач 2002: 405-408], которые, однако, отсутствуют в имеющихся диалектологических описаниях:
юр. арх. фаркаш, вслв. v(i/e)l k, кр. vouk волк ;
юр. арх.ровка, вслв. l i(s/s)ka, кр. lyska лиса ;
юр. кандур, вслв. kocur, кр. kocur/kit кот ;
юр. параст, вслв. и кр. orac /xlop крестьянин .
Эти мадьяризмы, скорее всего, имеют опять же требишовское словацкое происхождение: вспомним ряд случаев, когда славянскому по происхождению варианту, бытующему во всех говорах исходного ареала, в требишовских говорах соответсвует мадьяризм (напр. юр. гордое бочка — требишовского происхождения).
Остается непонятным происхождение начального s в южнорусинском слове шапка: вслв. и кр. барка, слц. сгарка, сербск. капа, укр. шапка шапка .
Несколько лексем обнаруживают параллели со среднесловацкими вариантами. Если в других случаях совпадение со среднесловацкими вариантами может быть случайным: юр. жандар, вслв. sandar, кр. sandar( ), слц. гем. zanddr, сербск. жандар жандарм или юр. язавеї}, вслв. и кр. borsuk, слц. гем. jazvec, сербск. іазавац барсук (оба южнорусинских слова, вероятно, являются сербизмами), то в следующих лексемах найти какое-либо иное объяснение наличию этих параллелей в вокабуляре южнорусинского трудно: ч
юр. раж, вслв. zito, кр. zyto, слц. гем. ras, сербск. раж: рожь ;
юр. жито, вслв. pse(n/n)ica, кр. pse(ny/hi)ca, слц. гем. zito, сєрбск пшеница пшеница ;
юр. ярчок, вслв. шар. zl ар и zl ер I вслв. земпл. valou, кр. zolop, но срслц. jar сок желоб / водосток ;
юр. арх. ретяз, вслв. вслв. lancitx и Іапсок, кр. вариант не обнаружен, слц. гем. ret as, слц. лит. retiaz шпора на сапогах, цепочка ;
юр. арх. звитяжиц, вслв. zvicezic, кр. нет, слц. гем. zvit azit , срслц. zvitiazit решить ;
юр. арх. море, вслв. шар. того I вслв. земпл. morjo, кр. тоге, слц. гем. morje море .
Кроме того, для ряда лексем среднесловацкое происхождение так же вероятно, как и карпаторусинское:
юр. крст. кричац, вслв. kricic, кр. kricaty, слц. гем. kricat кричать ;
юр. крст. лєжац, вслв. I ezic, кр. I ezaty, слц. гем. lezat"лежать ;
юр. крст. бежац, вслв. bezic, кр. bizaty, слц. гем. bezat бежать ;
юр. куц. котри, вслв. xtori, кр. kotryj, слц. гем. kotry который ;
юр. чернїца, вслв. carnica, кр. cerhic( )a, слц. гем. cernica ежевика .
Что касается морфологических контактем неясного происхождения, здесь необходимо напомнить о флексии -ті тв.п. мн.ч. существительных, чьи связи с говорами исходного карпатского ареала прослеживаются нечетко [см. 3.5.5]. Наряду с версией, которая считает, что формы с этой флексией в южнорусинском являются архаичными земплинскими формами, версия о среднесловацком происхождении флексии -ті видится вполне разумной, особенно учитывая представленные выше среднесловацко-южнорусинские лексические параллели.
