Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Морфологические особенности посессива 9
1.1. Изучение посессивных форм в тюркологии и карачаево-балкарском языкознании 10
1.2. Способы выражения категории принадлежности 28
1.2.1. Аффиксы принадлежности как ядро категории принадлежности 30
1.2.2. Морфолого-синтаксический способ выражения категории принадлежности 44
1.2.3. Синтаксический способ выражения категории принадлежности 46
1.2.4. Аффиксы -лы, -дагьы, -ныкъы как манифестанты категории принадлежности 48
1.3. Специфика выражения числа в формах категории принадлежности .51
1.4. Функционирование' маркеров принадлежности в именных частях речи 56
1.5. Маркеры принадлежности в глагольных формах 63
1.6. Притяжательное склонение 66
1.7. Комплексная характеристика посессива 70
Выводы по первой главе 77
ГЛАВА 2. Функциональный потенциал посессивных форм в структуре словосочетания и предложения 80
2.1. Общая характеристика синтаксических функций форм принадлежности 80
2.2. Проблема притяжательного определительного словосочетания 88
2.3. Предложения с ядерными компонентами, выраженными изафетными сочетаниями 98
2.4. Функционирование посессивных форм в номинативных предложениях 107
2.5. Посессивные предложения с ядерным компонентом в форме родительного падежа 120
2.6.Семантика предложений с предикатами-именами прилагательными и существительными, маркированными показателями обладания-лы /-ли 127
2.7. Конструкции с предикатами, выраженными лексемами бар, джокъ 136
Выводы по второй главе 144
Заключение 147
Литература 154
Список сокращений 171
- Изучение посессивных форм в тюркологии и карачаево-балкарском языкознании
- Аффиксы принадлежности как ядро категории принадлежности
- Общая характеристика синтаксических функций форм принадлежности
- Функционирование посессивных форм в номинативных предложениях
Введение к работе
Систематическое изучение карачаево-балкарского языка началось лишь во второй половине двадцатого столетия. За это время карачаево-балкарское языкознание обогатилось значительным количеством монографических и других научно-теоретических работ, в которых анализу подвергнуты различные аспекты языковых единиц. Однако грамматические категории, за исключением таких категорий, как падеж, залог, темпоральность, все еще не стали объектом специального лингвистического исследования.
Одной из фундаментальных грамматических категорий имени в тюркских языках является категория принадлежности, относящаяся к древнейшим элементам основ их грамматического строя. Посессивная парадигма на протяжении многих веков подвергалась некоторым изменениям, о чем свидетельствуют сравнительно-исторические данные, памятники письма целого ряда тюркских языков. В ходе генезиса языков тюркской семьи происходили различного рода изменения в аспекте их семантико-грамматического функционирования. В силу этого значительно обогатились функции посессивных форм, благодаря чему они характеризуются широким спектром значений.
В связи с вышеизложенным облигаторно возникает целесообразность комплексного изучения категории посессивности, которая в тюркском языкознании исследователями рассматривается с разных позиций, что предопределяется критериями, лежащими в основе дефиниции концепта посессивности, различными ступенями развития отдельных тюркских языков.
Исследуемый вопрос освещен в отдельных главах грамматик тюркских языков, в ряде диссертационных исследований. В лингвистической литературе проблема посессива занимает особое место ввиду сложности самой грамматической категории и наличия разнообразных подходов к ее трактовке. Несмотря на имеющиеся специальные исследования в этой области, в ряде тюркских языков, в том числе и в карачаево-балкарском языке, рассматри-
ваемая проблема еще не нашла своего окончательного решения.
В карачаево-балкарском языке не вскрыт функционально-семантический потенциал категории принадлежности, не выявлен его многоуровневый характер. Между тем, она пронизывает всю структуру тюркских языков, являясь как бы ключом к пониманию многих явлений языка. Этим и обусловливается, в первую очередь, актуальность исследования.
Цель и задачи исследования. В настоящей диссертации ставится цель — дать полиаспектное описание парадигмы посессива в карачаево-балкарском языке.
В соответствии с поставленной целью нами выдвигаются следующие задачи, обусловленные сложившейся практикой в изучении грамматической структуры тюркских языков:
провести анализ основных направлений в изучении парадигмы посессива тюркских языков;
выявить и описать морфологические особенности форм принадлежности, определить ядро и периферию функционально-семантического поля посессивности;
3) раскрыть функционально-семантический потенциал посессива в
структуре предложения.
Методологической и теоретической базой исследования явились труды ученых-лингвистов в области функционально-семантической грамматики. Написанию работы в значительной степени способствовало изучение научно-теоретических изысканий отечественных языковедов: В.Г. Адмони, Н.Д. Арутюновой, В.А. Белошапковой, А.В. Бондарко, Л.М. Васильева, В.В. Виноградова, В.Г. Гака, Г.А. Золотовой, НЛО. Шведовой и др.; тюркологов: Ш.Х. Акбаева, И.Х. Ахматова, М.Б. Балакаева, Н.А. Баскакова, Н.Э. Гаджи-ахмедова, Н.З. Гаджиевой, Ф.А. Ганиева, Н.К. Дмитриева, М.В. Зайнуллина, М.З. Закиева, М.Б. Кетенчиева, Дж.Г. Киекбаева, А.Н.Кононова, К.М.Мусаева, Э.Р. Тенишева, Д.С. Тикеева, А.А. Юлдашева и др.
В работе учитывается, что посессив является одной из центральных, антропоцентрически направленных, функционально нагруженных грамматических категорий, посредством которой, с одной стороны, организуется весь класс имен, с другой же стороны, охватывается в значительной степени сфера словосочетания и предложения.
Научная новизна диссертационной работы заключается, прежде всего, в самом подходе к исследованию посессива в карачаево-балкарском языке, поскольку его системный, антропоцентрический и функционально-семантический аспекты не были до сих пор предметом специального исследования.
В работе выявлены морфологические особенности посессивных форм и их функционально-семантический потенциал в структуре предложения. Такой комплексный подход дает возможность адекватно отразить природу практически всех словоизменительных категорий языка.
Теоретическая и практическая значимость исследования определяется тем, что рассмотренный круг вопросов важен для методологических, практических аспектов изучения словоизменительных, функционально-семантических категорий. Материалы и теоретические положения, приводимые в диссертационной работе, представляют несомненный интерес в плане сравнительного изучения тюркских языков. В научный оборот вводится ряд данных по карачаево-балкарскому языку, обогащаются наши представления о парадигме форм принадлежности, что в итоге расширяет имеющуюся ис-точниковую базу по проблемам функционально-семантического анализа грамматических категорий имени.
Результаты исследования могут найти применение при научном описании грамматического строя карачаево-балкарского и других родственных языков, при составлении программ, учебников и учебно-методических пособий, будут способствовать совершенствованию обучения языку в средней и высшей школе.
Основные положения, выносимые на защиту:
Посессив представляет собой денотативно ориентированную на эгоцентризм лица грамматическую категорию имени, репрезентирующую при-надлежностные, интерперсональные, партитивные и иные отношения между объектами внешнего мира, что предопределяется тюркской языковой картиной мира и эксплицируется специализированными единицами языка.
Функционально-семантическое поле посессивности отмечено явно выраженным ядром, представленным формально варьирующими маркерами принадлежности -м, -нг, -быз, -гъыз, -ы, -и, а также ближней и дальней периферией, сопряженной с полифункциональными морфемами -лы/-ли, дагъы/-деги, а также с предикативами констатации и дескрипциями, построенными по образцам изафетов.
3. В языке категория посессива характеризуется взаимосвязью с дру
гими грамматическими и функционально-семантическими категориями, к ко
торым относятся такие универсалии, как персональность, квантитативность,
квалитативность, локативность, темпоральность и др.
В структуре предложения посессив ориентирован на конструирование предикативного ядра высказывания, в результате чего образуются посессивные конструкции, характеризующиеся многообразием форм и широким спектром значений. Другие синтаксические функции посессивных форм предопределяются оформленностью маркерами падежа.
Посессив-обращение является особым культурно и социально обусловленным способом взаимодействия говорящего и адресата, способом создания специализированного коммуникативного локума до начала разговора и поддержания или изменения его в ходе общения.
Методы исследования обусловлены намеченными подходами к описанию парадигмы посессива - системоцентрическим и функционально-семантическим. С одной стороны, мы опираемся на богатое традициями синхронное и диахронное изучение грамматического строя тюркских языков, с
другой - на осмысление специфики в функционально-семантической природе посессива в карачаево-балкарском языке. Намеченные задачи и цель диссертации дают возможность проводить исследование в основном в синхронном описательном плане с привлечением методов сравнительного анализа, что способствует получению адекватных данных относительно предмета исследования.
Объектом исследования является парадигма посессива в карачаево-балкарском языке.
Предметом исследования выступают маркеры посессивности, их морфологические особенности и функционально-семантический потенциал.
Материалом исследования послужили языковые факты, собранные путем сплошной выборки из художественных произведений карачаевских и балкарских авторов, из фольклора и периодических изданий. Для анализа привлечены данные «Карачаево-балкарско-русского словаря» (1989) под ред. Э.Р. Тенишева и Х.И. Суюнчева, а также «Толкового словаря карачаево-балкарского языка (в трех томах)» под ред. Ж.М. Гузеева (т. 1, 1996; т. II, 2002).
Апробация работы. Основные теоретические положения и практическое описание категории посессивности изложены в 7 научных работах. Материалы исследования докладывались на научно-теоретических конференциях: «Перспектива - 2005» (Нальчик, 2005); «Кавказский текст: национальный образ мира как концептуальная система» (Пятигорск, 2005); «Язык как система и деятельность» (Ростов-на-Дону, 2005); «Актуальные проблемы общей и адыгейской филологии» (Майкоп, 2005); «Антропоцентрическая парадигма лингвистики и проблемы лингвокультурологии» (Стерлитамак, 2005); VI конференция молодых ученых КБНЦ РАН (Нальчик, 2005).
Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной научно-теоретической литературы и списка сокращений.
Изучение посессивных форм в тюркологии и карачаево-балкарском языкознании
Посессивным формам в тюркском языкознании уделено значительное внимание. Категория притяжательности рассматривалась в ранних грамматических исследованиях, относящихся к XIX и началу ХХ-го столетия (Гига-нов 1801; Казем-Бек 1839; Мелиоранский 1894, 1900; Ашмарин 1898; Яст-ремский 1900; Катанов 1903, Караулов 1912 и др.). Однако системное изучение категории посессивности в тюркских языках началось гораздо позже. Посессивные аффиксы сложились в тюркских языках в очень древнюю эпоху. Они в современной тюркологии подвергаются анализу через призму одной из основополагающих грамматических категорий имени - категорию принадлежности. Данная категория в свое время привлекла внима 11 ниє Н.К. Дмитриева, который впервые в тюркологии отметил тот факт, что в притяжательной форме наличествуют два содержательных и структурных компонента: предмет (объект обладания) и имя обладателя (посессор) (Дмитриев 1956:23). По его мнению, в тюркских языках идея принадлежности репрезентируется специализированными маркерами - аффиксами принадлежности. Обычно они представлены двумя вариантами: после основ на гласный и после основ на согласный. Отметив мнение ряда тюркологов относительно первичности «гласного варианта» аффиксов принадлежности, Н.К. Дмитриев приходит к выводу, «что оба варианта возникли одновременно и всегда существовали параллельно, поскольку в тюркских языках сами основы с гласным и согласным исходом существовали, очевидно, одновременно и параллельно» (Дмитриев 1956:25). У него наличествует также обзор аффиксов принадлежности в их «согласном» варианте. Для анализа им привлечен эмпирический материал башкирского, татарского, кумыкского, турецкого, туркменского, алтайского, чувашского языков. Он особо выделил якутскую схему, поскольку ее спецификой является то, что «во множественном числе стирается различие между аффиксом принадлежности после согласных основ и после гласных основ» (Дмитриев 1956:30).
Проблема генезиса аффиксов принадлежности Н.К.Дмитриевым суммирована следующим образом: 1) аффиксы принадлежности 1-го и 2-го л. ед. и мн. ч сопряжены с личными местоимениями; 2) аффикс принадлежности 3-го л. мн. ч. (-лары) разлагается на два элемента (-лар + - ы); 3) аффикс принадлежности 3-го л. ед. ч. имеет две разновидности: вариант с н (-сын/-син, сунЛсУн) и вариант без н (-ы/-и, -y/-Y; -сы/-си, -cy/-cY). Если первая разновидность употребительна как основной падеж, то вторая сохранилась без последующего падежного аффикса и функционирует лишь в смысле винительного падежа. Не обойдены вниманием и основные типы категории принадлежности: 1) синтетический тип, репрезентируемый посредством аффиксов принадлежности; 2) тип, вбирающий в себя родительный падеж личного местоимения и следующую за ним синтетическую форму принадлежности (меник атым); 3) тип меник ат, наличествующий, например, в туркменском языке; 4) тип атым мениьг . Представлена также характеристика особенностей сочетания форм принадлежности с предикативами бар и йок. Еще в «Грамматике башкирского языка» (1948) Н.К. Дмитриев выявил и описал конкретную и абстрактную принадлежности. Позднее он пишет, что форма атым обозначает конкретную принадлежность, так как она дает, с одной стороны, понятие о самом отношении «мой», с другой - о том предмете, на который распространяется это отношение. Если же идея принадлежности выражена отдельно от того предмета, на который она фактически ориентируется (может быть ориентирована и теоретически), то имеет место так называемая абстрактная принадлежность (Дмитриев 1956:23).
Особо следует отметить вклад Э.В. Севортяна в раскрытие природы форм принадлежности, который считает, что «грамматическая форма принадлежности, известная во всех тюркских языках, образует особую морфологическую категорию, наряду с падежом свойственную лишь имени или другим разрядам слов, функционально выступающим на правах имени» (Севор-тян 1956:38). Различая три способа репрезентации посессива, автор дает следующие дефиниции каждого способа: 1) морфологический способ выражения принадлежности характеризуется присоединением к основе имени или субстантивированной части речи специализированных маркеров, различаемых по лицу и числу (атым «мой конь»); 2) при синтаксическом способе выражения номинации предмета при 13 надлежности и обладателя обозначаются обособленно, и отношения между ними строятся в форме определительной группы. Определяемым в такой группе выступает название предмета принадлежности — причем без указания на обладателя, определителем же служит родительный падеж личных местоимений 1-го и 2-го лица мн.ч., реже ед.ч. (бизим ат «наша лошадь»); 3) смешанный способ выражения принадлежности, в сущности, признается плеонастическим, поскольку он объединяет оба рассмотренных выше способа, в результате чего лицо и число обладателя представлены дважды: один раз через родительный падеж и второй раз посредством аффикса принадлежности при названии предмета принадлежности (мениНГ уйим «мой дом») (Севортян 1956: 38-39). Как явствует из специальных научно-теоретических работ, вопрос о генезисе притяжательных аффиксов является объектом научных предположений. По Э.В.Севортяну, из посессивных аффиксов более прозрачен по своему составу аффикс 1-го л. мн.ч. -мызЛбыз, который восходит вместе с аффиксом сказуемости того же лица и к личному местоимению биз//миз. Происхождение же других аффиксов принадлежности пока еще неясно, проблема корреляции аффиксов принадлежности с личными местоимениями становится сложнее (Севортян 1956:42). Он обратил внимание и на содержательную сторону аффиксов принадлежности, отмечая, что под концептом «принадлежность» понимается принадлежность в широком смысле, по отношению к которой реальная принадлежность охватывает лишь ограниченное количество случаев (Севортян 1956:43). Категория принадлежности может выражать также отношение части и целого, предмет и его назначение, отношение действия к своему объекту, отношение лица к организациям, отношения родства, дружбы и т.п.
Аффиксы принадлежности как ядро категории принадлежности
Парадигматический ряд аффиксов принадлежности в тюркских языках примерно одинаковый. Эта общность распространяется и на карачаево-балкарский язык. Правда, в каждом языке они могут иметь различное фонетическое оформление.
Рассматриваемые формы посессивности в карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках, традиционно подразделяются на три группы: 1) аффиксы принадлежности 1 л.ед. и мн. ч.; 2) аффиксы принадлежности 2 л. ед. и мн. ч.; 3) аффиксы принадлежности 3 л.ед. и мн. ч.
Безусловно, аффиксы принадлежности в тюркских языках сопряжены с формами личных местоимений, между которыми возможны различного рода взаимоотношения. Личные местоимения первичны, а аффиксы принадлежности являются производными от них формами, с другой стороны, можно предположить, что развитие маркеров посессивности предшествовало развитию личных местоимений, и последние примкнули к ним позже.
Относительно образования аффиксов принадлежности от личных местоимений априори можно сказать следующее. Во-первых, имело место простое сокращение и редукция звуков. Во-вторых, они генетически восходят к падежным формам личных местоимений, в частности, коррелируют с родительным падежом. В-третьих, возможно их развитие из самостоятельных форм слов. Это вопрос в тюркских языках до сих пор привлекает внимание лингвистов. В тюркском языкознании бытует мнение, идущее еще от В.В.Радлова, согласно которому притяжательные аффиксы являются искаженными формами самостоятельных местоимений. В свое время Н.К.Дмитриев пришел к выводу, что аффиксы 1-го и 2-го лица единственного и множественного числа имеют непосредственное отношение к личным местоимениям, однако «восходят к ним через неизвестные нам посредствующие звенья» (Дмитриев 1956: 32). По Э.В. Севортяну же, из посессивных аффиксов «более ясен по своему составу аффикс 1 лица множественного числа -myz/-byz, восходящий вместе с аффиксами сказуемости того же лица и числа к личным местоимениям biz/miz. Происхождение остальных аффиксов принадлежности остается неясным» (Севортян 1956:42). Идея местоименного генезиса аффиксов принадлежности поддерживается и другими тюркологами (см., например: Кононов 1960:87; Щербак 1961:98; Акбаев 1976:3-11 и др.)
Известный тюрколог С.Н.Иванов предполагает, что широкий спектр значений принадлежности и определенное обособление аффикса принадлежности 3-го лица весьма существенны для вскрытия природы грамматической категории принадлежности в целом (Иванов 1973:31). Аффиксы принадлежности 3-го лица в якутском языке (-та/-а) и в других тюркских языках (-ы, -сы) внешне не тождественны, поэтому и дискутируется вопрос об их происхождении. По этому поводу лингвисты выдвигают различные гипотезы, основанием для которых, по всей видимости, стало наличие формы -сын, функционирующей в косвенных падежах. Иначе говоря, преобразование в определенной позиции аффикса принадлежности 3-го лица, ориентированного на один гласный звук, в указанный выше аффикс повлияло на появление различных версий относительно генезиса аффикса принадлежности.
С.А. Велиев изучил имеющиеся в специальных лингвистических исследованиях мнения относительно истории образования аффикса принадлежности 3-го лица. При этом он приходит к выводу, что «аффикс принадлежности 3-го лица произошел от местоимения ол (ан)» (Велиев 1985:64). Автор предполагает, что основную роль играет аналогия: вслед за аффиксами принадлежности 1-го и 2-го лица, варьировавшимися закрытыми гласными, стал варьироваться закрытыми гласными и аффикс принадлежности 3-го лица. Генетическая связь аффикса принадлежности 3-го лица с местоимением о (ол-ан) усматривается в том, что н восстанавливается (имеет место переход л в н) при склонении местоимений (о, он-ун, он-а, он-у, он-да, он-дан), а также карачаево-балкарский (ол, ан-ы, анг-а, ан-ы, ан-да, ан-дан) и при склонении других лексем с аффиксом принадлежности 3-го лица (атасы, атасын-ы (ын), атасын-а, атасын-ы, атасын-да, атасын-дан). С подобным мнением трудно не согласиться.
При анализе рассматриваемой категории с точки зрения местоименного происхождения аффиксов принадлежности следует отметить, что репрезентация ее сопряжена не с каким-либо одним способом, а носит следы всех указанных выше трех способов. Однако в целом, аффиксы принадлежности тюркских языков есть результат редукции, сокращения личных местоимений, v, Думается, что наиболее удачную трактовку редукции местоименных форм предложил Ш.Х. Акбаев: «Местоимение 1-го л. после утраты самостоя--. тельного ударения и отхода к предшествующему имени, постепенно теряя звуки (слоги) с конца, сохранило начальный звук м, который и является во всех тюркских языках единственным морфологическим средством выражения 1-го л.ед. ч.; местоимение же 2-го л., наоборот, сокращаясь в направлении от начала к концу, сохранило конечный звук нг, являющийся посессивным аффиксом 2-го л.ед. ч.» (Акбаев 1999:130-131). Аффиксы же мн. числа им возводятся к формам основного падежа местоимений биз, сиз. Вместе с тем происхождение посессивных аффиксов третьего лица в карачаево-балкарском языке еще не установлено, поскольку имеет место наличие двух гетерогенных вариантов аффикса - посессива.
Общая характеристика синтаксических функций форм принадлежности
Синтаксистами-тюркологами на сегодняшний день сделано много для раскрытия грамматической и семантической структуры синтаксических единиц, о чем свидетельствуют многочисленные монографические и другие исследования. Это имеет отношение и к карачаево-балкарскому языку. Такие языковеды, как У. Б. Алиев (1973), И. X. Ахматов (1968, 1983), М. Б. Кетен-чиев (1993, 2000), А. Т. Додуева (2003), С. М. Хуболов (2002), X. Ж. Карчаева (2004) системно и скрупулезно рассмотрели грамматическое и семантическое членение предложения. Вместе с тем в синтаксисе карачаево-балкарского языка остается еще много нерешенных проблем, относящихся, в первую очередь, к синтаксическим единицам, облигаторными компонентами которых являются посессивные формы, отличающиеся значительным функционально-семантическим потенциалом в структуре предложения. Посессивные субстантивы в языке характеризуются многообразием синтаксических ролей. Основной их функцией в грамматической структуре высказывания является роль подлежащего - простого, сложного и развернутого. В качестве простого подлежащего выступают лексемы, принимающие все аффиксы принадлежности 1-го, 2-го и 3-го лица. Но между ними наблюдаются различия по линии определенности/неопределенности. Подлежащие, оформленные аффиксами принадлежности 1-го, 2-го лица, являются определенными, определенным и информативно достаточным в этом случае становится и предложение в целом. Это обусловливается тем, что указанные маркеры принадлежности производны от личных местоимений 1-го и 2-го лица, которые по своей природе тоже являются определенными. Примеры: 1) Ата-быз Асчынадан туугъан эди (А. Т.) «Наш отец родился от Асчыны»; 2) Атым узакъда къалгъанды (Ж. Т.) «Моя лошадь осталась далеко»; 3) Эге-чинг тамбла юйюне къайтырыкъды (М. Ш.) «Твоя сестра завтра возвратится домой»; 4) Тамадаларыгъыз да бери келирле (Н. X.) «Ваши старшие тоже придут сюда».
Подлежащие, ориентированные на 3-е лицо, без атрибутивных распространителей становятся неопределенными, что сказывается также и на семантике элементарного предложения. Однако этот недостаток восстанавливается благодаря контексту, поскольку опущение атрибутивной лексемы обусловливается стилистическими задачами: 1) Къызны бети жарыды (М. Т.) «Лицо девушки засияло»; 2) Абаданла бюгече заводдадыла. Жукъулары боллукъ тюйюлдю юйлерине къайтхынчы (М. Т.) «Старшие этой ночью на заводе. Сна (у них) не будет, пока не вернутся домой».
Функцию сложного подлежащего в высказывании обычно выполняют сочетания, представляющие собой функционально неразложимые дескрипции, в состав которых обязательно входят и слова, оформленные аффиксами принадлежности. Такие подлежащие имеют множество структурных комбинаций. Примеры: 1) Сиз экигиз отун джара туругъуз (О. X.) «Вы вдвоем пока колите дрова»; 2) Хар бирибиз энчи джумушну тамамларыкъбыз «Каждый из нас будет выполнять определенную работу»; 3) Мен кесим барлыкъма къошха (Ш.) «5 кошару я пойду сам»; 4) Хайыр улу Узбеки-станнга барады (М. Т.) «Хаиров (сын Хаира) едет в Узбекистан»; 5) Нек эсе да сабий-сюбюйю да кёрюнмсйди (фольк.) «Почему-то не видно (его) детей»; 6) Къарачай шахары бек ариу джерде орналыпды (Л.б.) «Город Карачаевск расположен в очень живописном месте» и др. Специфика таких подлежащих заключается в том, что они построены по образцу 2-го типа изафета. Подлежащие же, представленные изафетом III, относительно редкое явление: Келгенлени бири Асланды (Ш.) «Одним из тех, которые прийти, является Аслан».
В языке часто встречаются развернутые подлежащие, выраженные различного рода оборотами. Роль таких оборотов нередко выполняют сочетания, стержневыми компонентами которых являются лексемы типа бар «есть», джокъ «нет», кёп «много», аз «мало», а также ряд прилагательных. Все они выступают в сочетании с субстантивами в основном падеже (с притяжательными аффиксами 3-го лица), на что синтаксисты обычно не обращают внимания. Примеры: 1) Анасы сау ёксюзлюк сынамаз (поел.) «Имеющий живую мать не испытает сиротства» , 2) Атасы бар, джылы келсе да, кеси -джаш (поел.) «Имеющий отца, несмотря на возраст, является молодым». 3) Иши джокъ сыйсыз болур (поел) «Не имеющий работы станет неавторитетным»; 4) Бичени кёп къыш малларын апчытмаз (Ш.) «Имеющий много сена зимой свою скотину не заморит голодом» , 5) Аягъы уллу джарап -анын киер, аягъы гитче сайлагъанын киер (поел.) «Имеющий большие ноги оденет то, что ему подходит, имеющий маленькие ноги оденет то, что выберет» и т. д. Рассмотренные выше обороты обычно выполняют атрибутивную функцию, выполнение же ими функции подлежащего обусловлено их субстантивацией, поскольку из конструкции элиминируется «законное» подлежащее, ср.: Джашы джокъ къызын сюрюучю этер (поел.) - Джашы джокъ адам къызын сюрюучю этер «Не имеющий сына, свою дочь сделает пастухом — Человек, не имеющий сына, свою дочь сделает пастухом».
В роли развернутого подлежащего употребительны и обороты, стержневыми конституентами которых являются причастия и имена действия. При этом данные конституенты оформляются практически всеми аффиксами принадлежности: 1) Узакъдан тракторланы гюрюлдегенлери эшитиледи (Ш.) «Издалека слышен шум тракторов»; 2) Menu келгеним аланы абы-зыратды (М. Т.) «Мой приход их ошеломил»; 3) Сени кюлгенинг кёз ал-лымдан кетмейди (Д.Б.) «Твой смех не уходит с моих глаз»; 4) Джашны ол халда келиую мени къоркъутду (А. У.) «Приход пария в таком виде меня напугал».
В качестве сказуемого регулярной употребительностью характеризуются изафеты 2-го и 3-го типа, что присуще, как правило, для именных конструкций: \) Была бизни къызладыла (М. Т.) «Это наши девушки» , 2) Сен билген - Хадаужукъ бахчасы (III.) «То, что ты знаешь, это сад Атажуки-на». Употребление одиночных притяжательных лексем в качестве сказуемого имеет место в неполных предложениях, которые хорошо представлены в паремиях карачаевцев и балкарцев: 1) Джерине кёре - тирлиги, джюнюне кёре - чепкени «По земле — урожай, по шерсти — одежда»; 2) Тамырына кёре - бутагьы «По корням — ветки»; 3) Джерине кёре - джыланы «По земле — змея».
Употребление посессивных форм в качестве дополнения предопределяется тем, что они принимают маркеры косвенных падежей, а также сочетаются с послелогами. В рамках данной работы не представляется возможным подробно остановиться на данной проблеме, поэтому ограничимся приведением лишь иллюстративного материала: 1) Ол анасына саугъасыз ба-ралмады (М. Т.) «Он не смог поехать к матери без подарков»; 2) Алайда джашчыкъ отлай тургъан къойларын эследи (фольк.) «Там мальчик заметил своих пасущихся овец»; 3) Кеси бла нёгерлерип да келтирди (Ш.) «С собой привёл и друзей»; 4) Ахшысындан ким къууанмайды (Ж. 3.) «От хорошего кто не радуется».
Функционирование посессивных форм в номинативных предложениях
В современном карачаево-балкарском языке широкое распространение получили так называемые номинативные, или назывные, предложения, которые представляют собой, как правило, простые безглагольные конструкции, ядерный конституент которых репрезентируется основным падежом имени. Вопросу о номинативных предложениях в тюркском языкознании уделено определенное внимание. В ряде диссертационных и иных исследований достаточно последовательно и четко определяется их грамматическая природа и некоторые функционально-семантические особенности (см., например: Машадиев 1974; Кулиева 1978; Хуснетдинова 1998 и др.). На материале карачаево-балкарского языка попытка системного структурно-семантического анализа синтаксических единиц рассматриваемого типа была предпринята М. Б. Кетенчиевым (2002). Дефиниция номинативного предложения в карачаево-балкарском языке зиждется на его трактовке в теории языка, в частности русистике и тюрколо 108 гии. Так, в «Грамматике карачаево-балкарского языка» (1976:500) номинативное предложение интерпретируется следующим образом: «Номинативное предложение - это односоставное предложение, главный член которого выражается именем существительным, субстантивированной частью речи или словосочетанием, утверждающим бытие предмета или явления в настоящем времени». В целом имеющиеся определения назывных предложений в тюркских языках ориентируются на актуализацию их структуры и семантической доминанты. Как в русистике, так и в тюркском языкознании много вопросов возникает относительно главного компонента номинативного предложения с точки зрения его грамматического членения. Одни языковеды признают его сказуемым (Пешковский 1956:377), другие считают подлежащим (Саитбатталов 1999:334), третьи же выделяют бессказуемо-подлежащные и сказуемо-бесподлежащные предложения (Шахматов 1941:62).
Есть мнение, согласно которому в номинативных предложениях не может быть ни подлежащего, ни сказуемого, т.е. конституирующий их элемент нельзя рассматривать как какой-то определенный член предложения, хотя он может соотноситься, с одной стороны, с подлежащим, с другой - со сказуемым (см.: Кононов 1956:512; Грамматика современного башкирского литературного языка 1981:437; Хуснетдинова 1998:11). Современные же грамматики русского и татарского языков их интерпретируют как одноком-понентные именные предложения (Русская грамматика, Т.2:358; Краткая русская грамматика 1989:452; Татарская грамматика, Т.3:196). Иначе говоря, они обходят стороной вопрос грамматического представления стержневого элемента номинативного предложения, что обусловлено ориентацией указанных работ на семантическое членение синтаксических единиц.
Думается, что достаточно интересная и последовательная дефиниция номинативной конструкции представлена у В.С.Юрченко: «Номинативное высказывание появляется в результате взаимодействия актуального и грам 109 матического членения предложения. Оно представляет собой законченную монорему, грамматическим компонентом которой является подлежащее. Темой для этой моноремы непосредственно служит то или иное явление вне-языковой действительности. Если смотреть с широкой позиции коммуникативного мышления, то можно отметить, что в номинативном: высказывании происходит слияние, синтез виртуального логического субъекта (предмета) и актуального логического предмета (ремы)» (Юрченко 1992:79). Особого внимания заслуживает систематика номинативных предложений имеющая место в работах по синтаксису тюркских языков. Так, А.Н.Кононов выделяет собственно-назывные, экзистенциальные (бытийные) и указательные предложения (Кононов 1656,1960). Анализируя специфику казахской разговорной речи, Р.С.Амиров выявляет и описывает следующие синтаксические построения номинативного характера: а) номинативные описания; б) номинативные эмоции; в) номинативные пожелания; г) номинативные брани. По его мнению, такие синтаксические единицы обладают большим функциональным потенциалом в разговорном синтаксисе, чем в письменной речи (Амиров 1972:83-95).
Ф.С. Сафиуллина в татарском языке номинативные предложения делит на две большие группы: а) предложения, репрезентирующие предикацию; б) предложения, зависимые от базисной конструкции. Первая группа представлена следующими типами предложений: 1) бытийные предложения; 2) указательные предложения; 3) номинант в ассоциативной цепи; 4) оценочно-бытийные предложения; 5) номинативные реплики в диалоге; 6) вокативные предложения (Сафиуллина 1984:88).
Имеет место таксономия номинативных предложений по такому критерию, как модальность содержания, которая проведена Р.Я. Хуснетдиновой на материале башкирского языка: 1) констатирующие бытийные номинативные предложения, 2) оценочно-эмоциональные номинативные предложения, 3) побудительно-пожелательные номинативные предложения, 4) предполо по жительные номинативные предложения, 5) собственно-бытийные номинативные предложения (Хуснетдинова 1998:24). В данной работе мы вслед за карачаево-балкарскими лингвистами остановимся на собственно-бытийных, указательных и оценочно-бытийных предложениях (см.: Ахматов 1996:51; Кетенчиев 2002). Ниже попробуем рассмотреть функционально-семантические особенности номинативных конструкций, в которых наличествуют посессивные формы. Как известно, собственно-бытийные номинативные предложения подразделяются на предметно-бытийные, пространственные, темпоральные и предложения со значением состояния. Как показывает фактологический материал карачаево-балкарского языка, функционально-семантические возможности посессивных форм в них разнятся. Предметно-бытийные предложения обычно называют предметы, расположенные в определенном локуме, и констатируют их бытие, существование, что достигается путем вовлечения в их структуру слов в основном падеже, которые называют предмет или лицо. Такие конструкции, конечно, характеризуются относительно свободной лексической наполняемостью.
