Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Фонетические особенности мискинджинского говора 34
1.1. Система вокализма 34
1.1.1. Звукосоответствия гласных мискинджинского говора и литературного языка 44
1.1.2. Звуковые процессы в системе гласных 56
1.2. Система консонантизма 68
1.2.1. Звуковые соответствия в системе согласных 81
1.2.2. Звуковые процессы в системе согласных 101
Глава 2. Морфологические особенности мискинджинского говора 110
2.1. Имя существительное 110
2.2. Имя прилагательное 125
2.3. Имя числительное 130
2.4. Местоимение 135
2.5. Наречие 142
2.6. Глагол 146
2.7. Служебные слова 166
2.8. Междометие 169
Глава 3. Лексические особенности мискинджинского говора 170
3.1. Пласты диалектизмов 172
3.2. Заимствованная лексика 182
3.3. Лексические категории 190
Заключение 193
Библиография 218
Приложение 23 8
- Звукосоответствия гласных мискинджинского говора и литературного языка
- Звуковые соответствия в системе согласных
- Имя существительное
- Пласты диалектизмов
Введение к работе
Лезгинский язык является наиболее крупным в лезгинской группе дагестанских языков, представляющей собой их южную подгруппу, в которую входят: лезгинский, табасаранский, агульский, рутульский, цахурский, будухский, крызский, хиналугский, удинский и арчинский языки.
Регионально лезгинский язык распространен на Магарамкентском, Сулейман-Стальском, Курахском, Ахтынском, Докузпаринском, частично Хивском (около 20 селений), Хасавюртовском и Рутульском районах Республики Дагестан, а также в Кусарском, Кубинском, Хачмасском, Худатском районах, соответственно и в большинстве городах Азербайджанской республики: Куба, Кусары, Сумгаит, Баку. Отдельные лезгинские селения находятся также на территории Варташенского, Исмаиллинского, Куткашенского, Шекинского, Агдашского и др. районов Азербайджана.
Письменность в полном и широком смысле этого слова на лезгинском языке была создана в 1928 году, когда для лезгинского языка был принят алфавит на латинской графической основе. До этого времени, как и другие народности Дагестана, лезгины пользовались системой письма на основе арабской графики, известной под названием аджам (Аджам - это видоизмененный и приспособленный применительно к другим языкам арабский алфавит).
В настоящее время лезгинский литературный язык обслуживается письменностью на основе русской графики, на которую лезгины в числе других народов бывшего СССР перешли в 1938 г. (По вопросу о развитии письменности и литературных языков в Дагестане см. [Гаджиев 1954: 56-83]).
Обилие диалектов и говоров, существенно отличающихся друг от друга своими фонетико-морфологическими и лексико-грамматическими особенностями, характерное свойство дагестанских языков. Лезгинский язык в этом отношении не составляет исключения, хотя по сравнению с
некоторыми другими языками дагестанской группы он обнаруживает определенную диалектную нивелированность. Таким образом, современный общенациональный лезгинский язык имеет ряд диалектов и говоров. Часть с~у говоров образуют территориальные диалекты, а часть диалектов сохраняют <. свою автономность. Одним из автономных говоров является мискинджинский.
Несмотря на то, что в настоящее время в изученности диалектной системы лезгинского языка имеются определенные достижения (изучена вся территория распространения лезгинского языка в Дагестане и частично в Азербайджане, разработана классификация диалектов, составлена карта локального дробления языка, проведено исследование диалектов в сравнительно-историческом аспекте и т.д.), все еще остаются регионы, особенно в горной части, которые требуют дополнительного внимания. Это обстоятельство, взятое вместе с фрагментарностью ряда положений, касающихся, в частности, говоров докузпаринского диалекта лезгинского языка, настоятельно поддерживало актуальность создания целостного монографического труда, посвященного говорам докузпаринского диалекта лезгинского языка. В этой связи важным является и описание мискинджинского говора докузпаринского диалекта, описание и соответствующая интерпретация которого явится новым шагом в изучении докузпаринского диалекта и ахтынского или же самурского наречия лезгинского языка.
Лезгинский язык, как и остальные дагестанские языки, не имеет сколько-нибудь древних письменных памятников. Поэтому изучение его диалектов в сравнительно-сопоставительном и сравнительно-историческом аспектах оказывает большую услугу лезгиноведению. Как считает Е.А. Бокарев, прежде чем приступить к сравнительно-историческому изучению языков, необходимо провести большую предварительную работу по описанию диалектов, так как «данные диалектов являются очень
6 существенным материалом для надежности и полноты сравнительно-исторических выводов» [Бокарев 1961: 6-7].
Объектом исследования являются фоно-морфологические и лексические особенности мискинджинского говора лезгинского языка, по которому в специальной литературе до сих пор не было никаких сведений. Исследование данного говора имеет большое значение для лезгиноведения, оно открывает возможности выявить и научно интерпретировать более обширно фонетические и морфологические особенности докузпаринского диалекта, к которому относится мискинджинский говор.
Актуальность темы. Выбор темы диссертации продиктован необходимостью детального исследования фонетико-лексических и морфологических особенностей мискинджинского говора и определения его места в системе диалектов лезгинского языка, в частности, его докузпаринского диалекта. Диалектное дробление лезгинского языка окончательно не установлено, особенно неясным в силу слабой изученности остается структура одного из диалектов ахтынского наречия -докузпаринского и входящих в него говоров, в частности, мискинджинского. Более того, мискинджинский говор не был объектом специального исследования.
Выделение в языковедческой науке отдельной лексической единицы, будь то говор, диалект или язык, в любой форме его существования, требует своего научного обоснования. Без описания и углубленного анализа материала всех диалектов и говоров диалектологическое изучение лезгинского языка невозможно рассматривать как завершенное.
Между тем, этот говор, результаты изучения которого стали содержанием нашей диссертации, представляет немалый научный интерес. Он характеризуется как один из древних диалектных единиц, подверженный сильному иноязычному влиянию со стороны азербайджанского языка, но сохранивший множество фактов и явлений, ценных для воссоздания истории лезгинского языка и имеющих важное научно-практическое значение.
Кроме того, в настоящее время говоры и диалекты в целом подвергаются нивелировке, чему способствуют не только миграция населения, но и усиливающееся влияние литературного лезгинского и русского языков через телевидение и другие средства массовой информации. Исследование диалектов и говоров имеет большое значение также для изучения история языка и народа, его этногенеза, материальной и духовной культуры.
Цель и задачи исследования вытекают из самой постановки проблемы. Целью исследования является обстоятельный анализ особенностей фонетической, морфологической и лексической системы мискинджинского говора в сравнении с говорами докузпаринского, ахтынского диалектов, а также с литературным лезгинским языком в синхронном плане.
С учетом сказанного исследование включает решение следующих задач: а) системное описание звукового состава и фонетических явлений, характерных для говора; б) изучение морфологического строя мискинджинского говора, выявление его специфики на фоне других говоров, диалектов лезгинского языка; в) сбор полевого материала, в частности, лексики говора, характеристика ее (лексики) состава и специфических особенностей на фоне других ареальных единиц лезгинского языка; г) выявление и описание специфических для говора особенностей, их функциональный анализ и теоретическое осмысление; д) обобщение результатов исследования, а также имеющихся в научной литературе данных по говору; е) установление статуса рассматриваемой языковой единицы.
Научная новизна исследования. Мискинджинский говор до настоящего времени оставался практически неизученным, кроме краткой характеристики отдельных фонетических единиц, приведенных в работе У.А. Мейлановой «Очерки лезгинской диалектологии» [1964].
В данной работе впервые в монографическом плане дан анализ языковых явлений мискинджинского говора на фонетическом, морфологическом и лексическом уровнях; в научный оборот вводится
значительный новый материал мискинджинского говора, который представляет языковую базу исследования и существенно необходим для выявления динамики (развития) истории лезгинского языка. В работе впервые дается системное описание мискинджинской речи, рассматривается фонемная система, описываются типичные для говора звуковые процессы, выявляются звукосоответствия. В морфологии также отмечаются отличительные особенности данного говора. Определяется место мискинджинского говора в системе других говоров и диалектов лезгинского языка. В работе дана оценка языковых процессов, связанных с заимствованиями, анализируются семантические группы слов, пласты диалектизмов.
Теоретическая и практическая значимость работы. Исследование мискинджинского говора даёт возможность уточнить классификацию говоров докузпаринского диалекта, а также расширить исследовательскую базу лезгинского языка. Данные говора, включая и полевой материал (приложение), могут быть использованы при составлении исторической фонетики, лексики и грамматики как лезгинского, так и других дагестанских, в частности, лезгинских языков, диалектологического и этимологического словарей лезгинского языка, пожалуй, и в более широком, т.е. общелезгинском и общедагестанском планах. Кроме того, результаты данного исследования могут быть полезными и для разработки курсов «Диалектология лезгинского языка», «История лезгинского языка», изучаемых в вузах Дагестана.
Методы и приемы исследования. В основе работы лежит синхронный метод, который больше соответствует решению поставленных основных задач. В ряде случаев, когда данные говора подвергаются объяснению при помощи методов внутренней реконструкции, используется также и сравнительно-исторический метод. Методика исследования расширяется в зависимости от круга анализируемых вопросов. В принципе, методы исследования взаимосвязаны, они как бы дополняют друг друга, скажем,
синхронии и диахронии и т.д.
Приемы сопоставительной лингвистики в сочетании с ареальной позволяют выделить и оттенить наиболее яркие особенности говора, а также определить общие признаки, сближающие мискинджинский говор с отдельными говорами и диалектами или со всеми диалектами в целом. Выделение как тех, так и других признаков имеет важное значение при диалектологических разработках.
Источники исследования. В основе исследования в целом лежит полевой материал, собранный автором в годы соискательства кафедры ДГПУ, во время экспедиции в село Мискинджи Докузпаринского района, а также наблюдения за родной речью мискинджинцев, проживающих в городах Махачкала и Дербент.
В процессе общения осуществлялась запись речи людей разных возрастов и различного уровня образования, кроме того, использовались сведения, представленные в работах предшествующих исследователей с учетом как обобщений, так и фактического (иллюстрационного) материала.
Апробация и публикации. Работа выполнялась на кафедре общего языкознания Дагестанского государственного педагогического университета.
Основные положения и выводы диссертации в качестве научных сообщений излагались на заседаниях кафедры, а также в докладах на научных конференциях. По теме диссертации опубликованы статьи и тезисы, в которых отражаются основные положения и результаты исследования.
Структура диссертации. Композиционно работа построена согласно общим требованиям по оформлению диссертационных исследований. Она состоит из введения, трех глав, заключения, текстов на мискинджинском говоре и списка использованной научной литературы.
Социально-демографические сведения о мискинджинцах
Село Мискинджи находится в шести километрах от села Ахты. Природные условия мискинджинской долины исключительно благоприятны для жизни. Мискинджи со всех сторон окружено серыми каменистыми горами.
Через село проходит дорога, которая ведет к священной горе Шалбуздаг. Величественная вершина Шалбуздага покрыта вечными ледниками. Близость ледниковой вершины, буйной и сочной альпийской растительности на склонах гор, огромные площади, занятые садами и огородами, бурлящая и молочная река, - все это создает особую прелесть мискинджинского климата. Ниже села, по каине протекает река Самур своими вечными мелодиями о горном крае, красоте и доброте людей, их трудолюбии. Красота этой долины в полной мере отразилась в людях этого края.
Основными отраслями хозяйства мискинджинцев являются животноводство и земледелие. Есть террасные поля, сады, пастбища и сенокосы.
В настоящее время, по приблизительным данным, число говорящих на мискинджинском говоре достигает более 5 тыс. человек. За пределами села мискинджинцы проживают в Махачкале, Дербенте, Каспийске и в некоторых других населенных пунктах, а также в городах Азербайджанской Республики, главным образом, в Баку.
В селении Мискинджи имеются средняя школа, больница, почта, медпункт, клуб, сохранено коллективное хозяйство.
В 1925 году впервые в селении открыли светскую школу.
В исповедании ислама Мискинджи является шиитским селением, в отличие от остальных дагестанцев-суннитов.
Село Мискинджи, по преданию, было основано в XVI столетии переселенцами из Персии. В ауле сохранилось несколько средневековых мечетей с тяжёлыми дубовыми дверьми, украшенными орнаментами арабского происхождения. Резьба по дереву на некоторых предметах
11
домашнего обихода и особенно травные орнаменты чисто арабского типа
характерны не только для Мискинджи, но и для некоторых других
докузпаринских селений. Примечательны также типы некоторых домов,
предметы домашнего обихода, одежда и т.д. Все это подтверждает сказанное
выше, более того является материальным показателем древних контактов
села с шиитским миром мусульманского Ближнего Востока. Связи эти, по
всей вероятности, были достаточно интенсивными, ибо язык
мискинджинцев, как и язык жителей Кара-Кюре, Маки и других селений, не
сохранил исторически имевших место резких расхождений с речью всех
других лезгин: бытующие расхождения ныне являются, скорее, результатом
смешения диалектов как результат активных диалектных контактов,
интеграционных процессов. Исследование же речи жителей Мискинджи
убеждает нас, что мискинджинцы издревле говорили на лезгинском языке.
Поэтому версия о том, что мискинджинцы являются переселенцами из
Персии, высказанная У.А. Мейлановой, не находит достаточной языковой /
поддержки, кроме шиизма. ^ \
Речь современных мискинджинцев не дает основания предположить, что \ у них когда-то был особый язык, отличный от языка окружающих лезгин, і Вернее всего, мискинджинцы являются аборигенами, претерпевшими ) большое влияние арабов и, в особенности, персов-шиитов в XV-XVI вв.,| когда культурно-экономические связи с ними были особенно активны. ^
В работе P.M. Магомедова [1979: 89-92] представлены существующие варианты преданий об основании села ранеными иранскими воинами в количестве 600 человек, которых вынужден был оставить здесь, в Дагестане, Надир-шах. Оставшиеся в живых воины не уехали на родину, а засели в Южном Дагестане. Они постепенно ассимилировались среди лезгин, сохранив лишь шиизм. Естественно, они в жены брали лезгинок. В итоге материнский язык одержал победу. Если образования Мискинджи связано с воинами Надир-шаха, то его основание следует датировать 40-ми годами XVIII в.
По второму преданию Мискинджи будто основано выходцами из иранского селения Мискин из племени Кутер и Азмеда. Здесь определенный интерес может вызвать этимология лексемы Мискин. Оттуда их выселили якобы за непокорность. Впоследствии в Мискинджи селились и изгнанники из других селений. Они образовали новые тухумы, носившие чаще всего названия их прежних мест жительства. Так образовались мискинджинские тухумы Глар, Усур, Ашар, Чепе. Первоначально шиитами были лишь первопоселенцы, объединённые в тухум Кутер и Азмед. Но они обращали в шиизм всех прибывавших в селение изгнанников. Таким образом, Мискинджи оставалось в то время единственным шиитским селением суннитского Дагестана.
По мнению P.M. Магомедова, единственным аргументом в пользу иранского происхождения мискинджинцев является их шиитское вероисповедание.
Еще в начале XIX века А.К. Бакиханов записал предание об основании Мискинджи иранцами, переселенными в Дагестан сефевидским шахом Тахмасом, сыном Исмаила, в XVI веке. Настоящее имя другого иранского шаха, Надира, также было Тахмас-Кули. Это само по себе могло породить путаницу и стать причиной сравнительно недавнего отселения первой легенды к действиям исторического лица XVIII века.
История свидетельствует, что религиозная идеология нередко давала повод для оправдания самых тяжких преступлений. Хотя история Дагестана дает достаточно примеров такого рода, но мискинджинские предания о последствиях религиозных различий (причем речь идет о второстепенных различиях между двумя толками одной и той же религии - ислама) являются, пожалуй, самыми мрачными страницами религиозных распрей.
Соседние суннитские селения, по преданию, постоянно преследовали мискинджинцев за их шиизм, стремясь силой заставить их переменить масхаб.
Недаром, по мискинджинскому преданию, их селение разрушилось семь
раз, и каждый раз восстанавливалось на новом месте.
На полях рукописи «Анвар» (наклейка № 223), хранящиеся в Институте истории, языка и литературы ДНЦ РАН, имеется следующая запись: «Произошло вооруженное столкновение у села Заулакъи между войсками Сурхай-хана и Кюры, и было убито много мужчин с обеих сторон. В месяце Шаъбан в субботу на рассвете 1195 г. X.
Руками Сурхай-хана и Ума-хана (Аварского) было разрушено село Мискинджи в 1197 г. X в.».
Одна из притч гласит, что в Мискинджи первоначально не было ни ханов, ни беков, огромным влиянием пользовался ахунд. После завершения Кавказской войны царская администрация назначила правителем в с. Мискинджи Абдуллу-бека и Мурад-Али-бека. Собственно, бекский титул они себе присвоили сами, когда оказались на начальственных должностях. Они вполне его «оправдали», чиня настоящий феодальный произвол над сельчанами.
Народная память сохранила имена борцов против феодального произвола. Мискинджинец Саид-Мо постоянно боролся с ханами и беками, защищая односельчан.
Другой борец - Амай - боролся с феодалами с оружием в руках. Умирая, он завещал положить вместе с ним в могилу его саблю и ружье.
Есть и другие варианты об основании села Мискинджи, которые еще не опубликованы.
Устные исторические предания в какой-то мере соединяют в себе свидетельскую ценность источника, оценку самим народом его прошлого.
Из истории изучения лезгинской диалектологии
Как самостоятельный язык, заслуживающий научного изучения, лезгинский давно привлек к себе внимание русских и зарубежных исследователей. Однако в лезгиноведении началом подлинно научного изучения лезгинского языка, так же как и ряда других дагестанских языков, считается II половина XIX в., время работы над ними П.К. У ел ара, который сумел четко и ясно описать непростые системы основных дагестанских языков. Завершив работу над описанием хюрклинского (даргинского) языка, П.К. Услар в 1867 году приступил к исследованию лезгинского языка. Результаты четырехлетней работы (1867-1871гг.) он опубликовал в Тбилиси в 1896 г. в виде большой монографии под названием «Кюринский язык». Его книга «Кюринский язык» [1896] фактически основана на данных одного из говоров яркинского диалекта.
Книга П.К. Услара «Кюринский язык» - многоплановое исследование. В начальных 7 параграфах монографии даны историко-этнографические сведения о лезгинах и их языке. Наиболее ценным здесь для диалектологии представляется то, что автор впервые высказал мысль о существовании трех наречий лезгинского языка, которые «мало различествуют между собою», довольно точно описал ареал распространения каждого наречия лезгинского языка, а также впервые упомянул о кубинских лезгинах. В частности, он писал: «В полосе страны (Кубинское ханство - Г.Н.), сопровождающей справа течение Самура, шириною почти до самого города Кубы, господствующее народонаселение есть кюринское, говорящее тем самым языком, которым говорят в бывшем кюринском ханстве» [1896: 6].
П.К. Услар, впервые указав на существование в лезгинском языке трех (кюринский, ахтынский, кубинский) наречий, пытается установить их лингвистические взаимоотношения, отмечает ряд принципиальных особенностей ахтынского наречия в области фонетики и грамматического строя по отношению к кюринскому и в общих чертах характеризует близость кубинского наречия к описываемому им самим кюринскому.
Как показали последующие исследования (А.Н. Генко, М.М. Гаджиев, Ш.М. Саадиев и др.), данное утверждение П.К. Услара справедливо только в том смысле, что речь кубинцев не входит в ахтынское наречие, что же касается того, что это то же самое кюринское наречие, П.К. Услар, видимо, всецело поверив своему информатору, не стал сравнивать его с кюринским наречием. Дальнейшие исследования показали, что речь кубинских лезгин составляет особое наречие лезгинского языка.
8-13 параграфы книги П.К. Услара посвящены фонетике лезгинского языка. Для лезгинской диалектологии большой интерес представляет, по нашему мнению, данный здесь в 11 сравнение^особенностей кюринского и ахтынского наречий. Хотя эти замечания занимают всего две страницы книги, автор сумел отразить в них большинство отличительных черт названных наречий.
В последующих 300 параграфах (11-311) дан грамматический (морфологический) очерк лезгинского языка. Более углубленно рассмотрены вопросы имени и глагола. Так, например, впервые определены особенности склонения лезгинского языка, установлено количество падежей и их группы, способы образования. Анализ подкрепляется богатым иллюстративным материалом. Так же, с многочисленными примерами, дан анализ наречий, местоимений и союзов.
После грамматического очерка к работе П.К. Услара приложено несколько текстов по описанному им говору, а также два небольших текста на ахтынском диалекте с грамматическими комментариями к ним. Являясь зачинателем научного изучения лезгинского языка и его диалектов, П.К. Услар поместил в своей книге специально для сравнения один и тот же текст (сказка «Лиса и волк») сразу на двух (кюринском и ахтынском) диалектах. В работе дан лезгинский словарь (1500 лезгинских слов с переводами на русский язык). Названные усларовские записи стали для нас не только первыми, подлинно документированными по времени записями лезгинской речи, но также ценными документами, позволяющими установить как
16 именно, в каких областях и в каком направлении наметился общий путь развития лезгинского языка за последние 1,5 - 2 века.
Несмотря на ограниченность раздела по фонетике и полное отсутствие в нем характеристики основных лексических особенностей исследуемого языка и разработки вопросов синтаксиса, названный труд Услара имеет большое значение для дальнейшего изучения лезгинского языка, а приложенные к нему тексты Р.И. Гайдаров назвал «золотым фондом лезгинской диалектологии» [Гайдаров 1963: 30]. Более того, в исследовании П.К. Услара имеются насыщенные фактическим материалом и богато иллюстрированные лексические данные. Собрав большой лексический материал, П.К. Услар использовал его в своих трудах как необходимый иллюстрированный материал для описания фонетических и морфологических особенностей исследуемого языка, он не ставил перед собою задачу тщательно анализировать указанные вопросы.
Со времени П.К. Услара вплоть до 20-х годов прошлого столетия исследование лезгинского языка почти приостановилось. В советское время сведения о диалектах появились в печати только в 1927 г., в «Списке народностей СССР», где указывается, что лезгинский язык представлен в трех диалектах: ахтынском, кубинском и кюринском [1927: 217].
В 1920-30 гг. в Дагестане и Северном Кавказе работали научные экспедиции по изучению горских языков, в которых участвовали русские ученые Л.И.Жирков, Р.О.Шор, Н.Ф.Яковлев и др.
Основной задачей этих экспедиций было решение вопросов, связанных с созданием письменности на горских языках Дагестана, в частности, вопросов определения звуковой системы и фонемного состава дагестанских языков, а также разработка научных рекомендаций об алфавитах и диалектной основе будущих литературных языков, а в ряде случаев и решение вопросов о целесообразности создания письменности на том или ином языке.
Заметный вклад в изучение диалектологии лезгинского языка внесли исследования А.Н. Генко [1926; 1929; 1940; 1941]. Одной из первых
лингвистических работ по лезгинскому языку, опубликованных в советский период, является исследование профессора А.Н. Генко «Материалы по лезгинской диалектологии. Кубинское наречие» [1929: 317-342]. Основную часть этой работы составляет сопоставление «Сборника кюринских слов», помещенного в работе П.К. Услара, с фактами кубинского наречия. При этом в сопоставительный словарь включены только те слова, в которых обнаруживаются те или иные отличия по сравнению с данными П.К. Услара. Подобных единиц в «Материалах...» А.Н. Генко около 500, т.е. 1/3 «Сборника кюринских слов» П.К. Услара в кубинском наречии выявляют более или менее существенные различия.
Во второй части своей работы А.Н. Генко делает некоторые замечания и выводы по поводу проведенного им сопоставления. Почти все замечания автора касаются грамматической и фонетической сторон особенностей кубинского наречия.
По мнению Р.И. Гайдарова, из выводов и замечаний А.Н. Генко наибольшее значение приобретают высказывания автора относительно ассимиляции согласных префиксов согласными корней, о первостепенном значении учета фонетического условия (звуковой позиции) при установлении звуковых соответствий, а также вывод о том, что в словах типа къиб «лягушка» изменение начального согласного находится в фонетической связи с гласными звуками, которые за данным согласным следуют [Гайдаров 1966: 15].
Другие работы А.Н. Генко посвящены ахтынскому диалекту, в них даны отдельные небольшие ахтынские тексты почти без особых грамматических комментариев к ним [Генко 1926].
В рукописном фонде Института языкознания РАН сохранилась также рукопись «Ахтынско-русского словаря», составленного А.Н. Генко.
В 1928 году появилась работа Г.А. Гаджибекова о наречиях и об алфавите лезгинского языка, в которой автор приходит к заключению, что число говорящих на кюринском наречии больше, чем говорящих на
ахтынском и кубинском наречиях, что кюринское и кубинское наречия мало разнятся между собой [1928: 8].
В 1930-40 годы по дагестанским языкам были опубликованы несколько монографий. Среди них следует указать работы Л.И. Жиркова, который создал грамматики по пяти основным дагестанским языкам, в том числе и по лезгинскому [1941].
В своей «Грамматике лезгинского языка» [1941] Л.И. Жирков в сжатой конспективной форме изложил фонетику и морфологию лезгинского языка, а также дал общую характеристику грамматического строя и определил т.н. «стадиальный тип» лезгинского языка.
По определению автора, его грамматика является нормативной, так как она «излагает все нормы лезгинской грамматики и орфографии, какие нашли свое отражение в Постановлениях орфографических конференций и совещаний и были утверждены правительственными органами» [Жирков 1941: 3]. При этом, как указывает автор, он «опирается на весь материал, существующий по лезгинскому языку в научной литературе, а также на непосредственные наблюдения над фактами этого языка» [1941: 13].
В «Грамматике...» Л.И. Жиркова впервые отмечается, что «...главнейшие диалекты лезгинского языка: понейский (лежащий в основе литературного языка), ахтынский, курахский, кубинский».
С 1945 года, как известно, начинается новый период в изучении лезгинского языка. Расширяется тематика научных исследований, разрабатываются проблемы, имеющие большое теоретическое и практическое значение, исследования приобретают плановый и непрерывный характер. В 1949 году вышла в свет работа Е.А. Бокарева «Краткие сведения о языках Дагестана», ставшая справочником по дагестанским языкам. В этой работе Е.А. Бокарев излагает свои мысли и о классификации языков лезгинской группы, дает краткие сведения по фонетике и морфологии лезгинского языка, а также о его диалектном дроблении.
Основой же лезгинского литературного языка Е.А. Бокарев считает один из говоров кюринского диалекта, а именно понейский говор [1949: 28].
В 1930-50-х годах особенно плодотворно работает М.М. Гаджиев. Завершив в 1945 году изучение синтаксиса простого предложения лезгинского языка [1954], он выполняет большую лексикографическую работу -составление русско-лезгинского словаря [1951], затем исследовал синтаксис лезгинского языка в области сложного предложения [1963].
Планомерное изучение лезгинских диалектов началось только в начале пятидесятых годов XX века.
Так, М.М. Гаджиев, исследовавший речь около тридцати населенных пунктов кубинского диалекта, особо указывает на важность изучения кубинского наречия, подчеркивает неоднородность кубинского наречия и делит ее говоры на две группы: 1) группа говоров центральных (восточных) населенных пунктов и 2) группа говоров Кузун-дере и западной части Кусарского района» [1957: 212].
Говор селения Аных, которому автор посвятил отдельную статью, одними признаками приближается к первой группе, а другими - ко второй. Автор отмечает, что говор имеет немного особенностей, «но они весьма интересны с точки зрения развития отдельных грамматических категорий лезгинского языка и для понимания смешанного характера говора и также степени иноязычного влияния на него» [Гаджиев 1957: 212].
Перу М.М. Гаджиева принадлежит описание кубинского наречия по
центральным говорам под названием «Кубинский диалект лезгинского
языка» [1955] (рукопись хранится в рукописном фонде Института ИЯЛ ДНЦ
РАН), изданный через много лет после кончины автора в книге «М.М.
Гаджиев. Из лингвистического наследия», составленной А.Г.
Гюльмагомедовым [1997]). Эта работа, первое описание данного диалекта носителем лезгинского языка, «фактически закладывает научные основы лезгинской диалектологии и до сих пор не только не потеряло своего значения, но и приобретает особую актуальность в условиях, когда
лезгинский язык изучается в качестве родного языка на территории распространения диалекта в Аезербайджанской Республике», - пишет А.Г. Гюльмагомедов, составитель «Кубинского диалекта лезгинского языка» [Гаджиев 1997: 3].
В лингвистической литературе о языке кубинских лезгин стали упоминать как об особом диалекте лишь после того, как А.Н. Генко (в 1929 году) опубликовал свои материалы о языке кубинцев, названном им «Кубинским наречием», о чем мы писали выше. Но, по мнению М.М. Гаджиева, «для того, чтобы получить сколько-нибудь полное представление хотя бы о диалекте в целом, недостаточно, очевидно, сопоставления словарей двух диалектов. Недостаточно для этого и изучения говора одного села, а материалы Генко относятся именно к говору одного селения Дустаир (Дуьз Тіегьир)» [1954: 3]. С этим замечанием М.М. Гаджиева нельзя не согласиться.
Автор данной работы не стремится уделять главное внимание только на отличия между «Кюринским языком» Услара и кубинским диалектом, а описывает последний по всем языковым аспектам. В упомянутой работе (впервые в лезгинской диалектологии) отмечена диалектная дифференциация речи кубинских лезгин. М.М. Гаджиев считает, что «...на территории бывшего Кубинского уезда оказалось два диалекта, это собственно кубинский (вернее кусарский, потому что основная компактная масса носителей этого диалекта живет в Кусарском районе) и кымыло-куснетский. Кроме того, здесь имеется ряд самостоятельных говоров, причем некоторые из них относятся к диалектам другого типа, например, говор села Аваран, относящийся к диалектам кюринского типа» [Гаджиев 1954: 7].
В работе М.М. Гаджиева описание только фонетических особенностей диалекта занимают более 50 страниц. Автор подробнейшим образом отмечает особенности звукового состава, всезвуковые явления и процессы, имеющие место в диалекте, особенности артикуляции и функционирования отдельных звуков. Именно работа М.М. Гаджиева послужила для нас
образцом и путеводителем при анализе собранных нами мискинджинских материалов и при подготовке настоящей диссертационной работы. Приложенные М.М. Гаджиевым к работе диалектологические тексты послужили для нас эталоном записи и перевода при подготовке текстовых материалов, прилагаемых к данной работе.
В 1950-х годах, как известно, велось фронтальное изучение диалектов дагестанских языков. Было исследовано значительное число диалектов и лезгинского языка.
Большой вклад в изучении диалектов и говоров лезгинского языка внесла У.А. Мейланова. Защитив кандидатскую диссертацию по морфологическим и синтаксическим особенностям падежей лезгинского языка, в 1952 года она приехала в Махачкалу и стала работать старшим научным сотрудником Института истории, языка и литературы Дагестанского филиала Академии Наук СССР. Именно в это время в качестве общей плановой темы было утверждено фронтальное исследование диалектов и говоров дагестанских языков. У.А. Мейлановой было предложено изучение диалектов и говоров лезгинского языка, по которым не было специальных научных исследований.
У.А. Мейланова первой из исследователей лезгинского языка сделала попытку установить географические границы лезгинских диалектных единиц, опубликовала первую диалектологическую карту лезгинского языка [1964]. Более того она впервые взялась за описание особенностей понейского диалекта, лежащего в основе лезгинского литературного языка, носителем которого являлась и сама. Данная проблема помимо чисто диалектологического и общелингвистического значения в пятидесятые годы прошлого столетия приобретала также большую практическую актуальность: для определения дальнейших задач научного вмешательства в языковом строительстве лезгинского народа, для решения обозначившихся разногласий и споров по вопросам орфографии, использования «старых» и «новых» заимствований и по ряду др. вопросов.
Результаты исследования понейских говоров автор опубликовал в виде монографии под названием «Гюнейский диалект - основа лезгинского литературного языка» [1970], которая стала своеобразным практическим пособием для учителей и работников средств массовой информации. Кроме того, данная работа У.А. Мейлановой послужила основополагающей для ведения дальнейших исследований по диалектам лезгинского языка.
В течение последующих 10-12 лет У.А. Мейланова продолжала исследовать диалекты и говоры. Так, ею в эти годы описаны говоры, входящие в яркинский, курахский диалекты лезгинского языка. Вместе с тем она сопоставила результаты своих исследований с теми данными, которые имеются в публикациях других авторов (Р.И. Гайдаров, Ш.М. Саадиев, М.М. Гаджиев, А.Г. Гюльмагомедов и др.), а также в работе П.К. Услара «Кюринский язык» [1896].
Она ввела в научный обход новый тип и соответствующий термин для обозначения отдельных диалектных единиц лезгинского языка: смешанный говор, который до нее никто не употреблял. Это было не просто дальнейшим дроблением диалектологической системы языка, а сугубо научной необходимостью, потому что в течение последних десятилетий в жизни и в быте лезгинского народа произошли такие существенные изменения, что многие говоры, утратив свою самобытность, характерные им специфические черты, превратились в диалектологически оморфные субстанции. У.А. Мейланова не только выделила, но и описала подобные говоры и явления. Таковы, например, говоры с. Касумкент, Магарамкент, Гилияр и др. [1964].
Материалы смешанных говоров позволяют говорить, что при всей устойчивости и консерватизме языковых структур, они также подвержены изменениям и развитию, и главным в данном процессе является не только временной фактор или же длительность контактов, но также интенсивность их, участие в процессе широких слоев говорящих.
Для правильного понимания структуры и особенностей диалектной системы лезгинского языка, особенно для прослеживания ее истории в целом
и отдельных фактов немалое значение имеют также многочисленные полемические высказывания У.А. Мейлановой о трудах других авторов и исследователей лезгинского языка.
У.А. Мейланова делит лезгинский язык на три наречия; кюринское, самурское и кубинское.
В кюринском наречии автор выделяет три диалекта; а) яркинский, который, по мнению автора, сохранил многие архаичные черты, свойственные языку-основе; б) понейский, легший в основу лезгинского литературного языка; в) курахский, имеющий в области фонетики некоторые черты самурского наречия.
В самурском наречии представлены два диалекта: ахтынский и докузпаринский. Докузпаринский диалект носит переходный характер; в нем переплетаются черты, свойственные как для кюринского наречия, так и для наречия самурского типа.
И, наконец, третье наречие - это кубинское, диалектное дробление которого пока окончательно неизвестно по причине незавершения исследования этой языковой единицы в целом.
Отдельные языковые единицы, которым присущи черты разных диалектов, У.А. Мейланова называет «смешанными» говорами. В лезгинском языке она выделяет четыре смешанных говора: гилиярский, гелхенский, фийский и курушский; каждый из указанных говоров соответственно занимает речь населенных пунктов Гилияр, Гельхен, Фий и Куруш. Первые два автор относит к кюринскому наречию, последние - к самурскому.
Значительное место в исследовании лезгинского языка занимают труды Р.И. Гайдарова. В таких работах, как «Лезгинский язык. Фонетика, графика и орфография» [1959], «Фонетика лезгинского языка» [1982], «Морфология лезгинского языка» [1987], «Лексика лезгинского языка (Основные пути развития и обогащения). Спецкурс» [1966], «Лексика лезгинского языка (Особенности слова и словарного состава)» [1977], «Основы словообразования и словоизменения в лезгинском языке» [1991] и др. дано
научно достоверное систематическое описание фонетики, морфологии, лексики и словообразования лезгинского языка.
Большой вклад сделан Р.И. Гайдаровым также в области лезгинской диалектологии. Отдельная монография им посвящена ахтынскому диалекту [1961], в которой дается подробное описание названного диалекта на разных его уровнях: фонетическом, морфологическом, синтаксическом и лексическом.
Особенно подробным является раздел монографии, посвященный фонетике диалекта. Здесь автор на основе большого полевого материала дал характеристику таким фонетическим явлениям диалекта, как аффрикатизация, спирантизация, оглушение звонких согласных, установил ряд интересных звуковых соответствий между диалектом и литературным языком, охарактеризовал фонетические явления, свойственные ахтынскому диалекту, в частности, гармонию гласных, ассимилятивно-диссимилятивные процессы, метатезу, редукцию и др.
Особо следует отметить также и другую работу Р.И. Гайдарова -«Диалектология лезгинского языка» [1963], в которой в сжатой форме характеризуются все шесть диалектов кюринского, ахтынского и кубинского наречий. Описываются основные фонетические, морфологические и иные особенности, свойственные этим диалектным единицам. В книге введено в научный обиход множество новых интересных фактов по диалектам. Данная работа подытожила все, что было сделано в области диалектологии лезгинского языка в середине прошлого столетия, вместе с тем на сугубо научных началах характеризовала все три наречия и шесть диалектов лезгинского языка, определила место каждого из них в диалектной системе языка, во многих случаях раскрывала причины особенностей, указывала действующие тенденции их развития. Пособие содержит также первый сравнительный словарь из 1500 слов по всем основным диалектам и литературному языку, а также диалектологические тексты и некоторые таблицы словоизменения, в частности по фийскому диалекту ахтынского
наречия. В этой работе впервые дано описание фийского диалекта ахтынского наречия1.
Названное пособие, а также монография «Ахтынский диалект лезгинского языка» Р.И. Гайдарова сыграли определенную направляющую роль в дальнейших исследованиях в данной области.
Изучением лезгинских диалектов, в частности, говоров кубинского наречия, занимались также исследователи лезгинского языка Ш.М. Саадиев и А.Г. Гюльмагомедов.
Ш.М. Саадиев описал фонетические черты речи селения Кымыл Кубинского района, которая, по мнению автора, представляет собой особый говор, испытавший сильное влияние азербайджанского языка [1961].
В 1966 году А.Г. Гюльмагомедов опубликовал статью «Куткашенские лезгины и их язык» [1966], где дается параллельное описание двух говоров кубинского наречия: ладзинского и дуруджинского. Автор отмечает, что куткашенские говоры отличаются между собой и оба от литературного языка. Между собой они различаются тем, что «ладзинскому говору присущи некоторые особенности ахтынского диалекта, а дуруджинскому говору -докузпаринского» [1966: 113]. А.Г. Гюльмагомедов также исследовал основные особенности лазинского [1967] и дуруджинского [1966; 1968] говоров лезгинского языка.
Систематически изложены особенности куткашенских говоров в кандидатской диссертации А.Г. Гюльмагомедова «Куткашенские говоры лезгинского языка» [1966].
По мнению автора, фонетические, морфологические и лексические особенности куткашенских говоров являются результатом сложных языковых процессов, обусловленных условиями развития говоров. С одной стороны, наблюдается углубление процесса языковой дифференциации
1 п
В вопросе о диалектном делении лезгинского языка в специальной литературе встречаются различные взгляды. Так, в книге «Диалектология лезгинского языка» Р.И. Гайдаров в ахтынском наречии выделяет собственно ахтынский и финский диалекты. Напомним, что по классификации У.А. Мейлановой данное наречие лезгинского языка делится на докузпаринский и ахтынский диалекты, а речь селения Фияр рассматривается как смешанный говор самурского наречия.
(отрыв от своего «континента», отсутствие общения с основной массой лезгин), а с другой, - процесс языковой интеграции (углубляющиеся контакты с азербайджанским населением).
В говорах сохранились, с точки зрения автора, и следы «древних» особенностей лезгинского языка, к которым относятся: сохранение д в числительных сад «один», кьоьд «два» при сочетании их с существительными, склонение местоимений ам «он», ан «тот», наличие прошедшего моментального на -ъ, образование наречий места от причастий.
Результатом языковой дифференциации и интеграции А.Г. Гюльмагомедов считает: «появление о, оъ, дезабруптивация и соответствие абруптивам литературного языка непридыхательных говоров, глубокое проникновение явления гармонии гласных, сокращение числа падежей, образование порядковых числительных, употребление некоторых глаголов будущего времени с личным окончанием 1 лица единственного числа, проникновение большого потока азербайджанских слов, вытеснение из употребления исконно лезгинских слов» [1966: 20].
Значительная работа проводится А.Г. Гюльмагомедовым также по изучению лексики, лексикографии, фразеологии, социолингвистики, фонетики и других проблем лезгинского языка (см. библиографию).
Исследование лезгинской диалектологии проводилось также в работах Н.А. Абдулжамалова. В 1967 г. выходит статья Н.А. Абдулжамалова по исследованию имени существительного в фийском диалекте. В специальной монографии [1965] он подробно описывает особенности консонантизма и морфологию глагола фийского диалекта. Результаты исследования лежат в основе диссертационного исследования Н.А. Абдулжамалова [1966]. Данная работа, где подвергнут монографическому анализу фийский диалект лезгинского языка, является наиболее полной описательной работой по этому специфичному диалекту лезгинского языка. Как выясняется, данный диалект сохранил своеобразные особенности, характерные для исследования истории лезгинского языка. Данные диалекта являются очень существенным
материалом для надежности и полноты сравнительно-исторических выводов. В немалой степени они ценны и для типологических исследований по кавказским языкам.
Особая роль в изучении лезгинской диалектологии принадлежит и Ф.А. Ганиевои, давшей описание ряда диалектов и говоров самурского наречия лезгинского языка. В частности, в ее работах исследуются мазанский, джабинский и гутумский диалекты, ухулский, мичахский и смугульские говоры. Так, например, в специальном плане она рассматривает фонетические особенности [1972], особенности падежной системы [1972], лексики [1978], систему местоимения [1983], категорию числа имен существительных [1985], системы глагола [1981] и др. вопросы джабинского диалекта лезгинского языка. А в 1980 г. Ф.А. Ганиева подвергает монографическому исследованию джабинский диалект.
Перу Ф.А. Ганиевои также принадлежит описание некоторых проблем ахтынского диалекта: синонимика [1983], словообразование глагола [1990], некоторые способы выражения временных отношений [1991] и др. В новом ключе рассматриваются некоторые особенности морфологии гутумского диалекта в [1997; 1998], а в [1999; 2001] исследуются вопросы морфологии и фонетики мазинского диалекта, в [2000, 2003] же описан смугульский говор лезгинского языка.
В работах Ф.А. Ганиевои вводимый в научный оборот значительный фактологический материал по диалектам самурского наречия подвергается полному сравнительно-историческому анализу. При этом делаются отдельные попытки фонетической и семантической реконструкции того или иного слова, прослеживаются лексические изоглоссы, устанавливается производный или непроизводный характер слова.
Учитывая ареальные взаимоотношения рассматриваемых единиц на уровне семантики, фонетики, лексики, автор выделяет контактные отношения, складывающиеся как между отдельными членами самурского наречия лезгинского языка с представителями других наречий, так и
лезгинских языков в составе самурской подгруппы с центрально-дагестанскими.
Некоторые лексические особенности с. Мискинджи специально изучались в [Яралиев 1986]. В этой небольшой статье (2 стр.), дополняющей известные научные данные о говоре, автором представлен небольшой материал по лексике говора по группам: а) названия частей человеческого тела: термины родства; в) собственные имена; г) предметы быта; д) названия цветов, красок; е) названия птиц; ё) простые глаголы; ж) топонимы, засвидетельствованные только в говоре.
Интенсивное изучение диалектов и говоров лезгинского языка возобновилось в конце прошлого столетия. В этой связи следует отметить диссертационное исследование В. А. Бабаева, посвященное яргу некому говору лезгинского языка. Данный говор характеризуется как одна из древних диалектных единиц лезгинского языка, подвергшийся сильному иноязычному влиянию, но сохранивший множество древних реликтовых фактов и явлений, представляющих интерес для воссоздания истории развития лезгинского языка [Бабаев 1997].
Определенное значение имеет также диссертационное исследование Д.А. Асалиева, посвященное изучению фонетических, морфологических и лексических особенностей кимильского говора кубинского диалекта лезгинского языка [2003]. В работе, наряду с полными сведениями по важнейшим аспектам диалектологии, дана четкая дефиниция говора и определено его место среди других диалектов и говоров языка.
Диссертационные исследования В.А. Бабаева и Д.А. Асалиева содержат большое количество фактического материала, который помогает в решении вопросов взаимодействия разносистемных языков в условиях, когда основные функции официального литературного языка для носителей указанных говоров выполняет другой, не родной для них язык.
В 2005 г. Д.А. Муртазаева исследует фонетические и морфологические особенности ашарского говора курахского диалекта лезгинского языка.
Обнаруженные при исследовании ашарского говора особенности дают возможность в определенной степени уточнить классификацию лезгинских говоров, в частности, говоров кюринского наречия.
Некоторые проблемы лезгинской диалектологии решаются в связи с агульской диалектологией и в монографическом исследовании Н.Д. Сулейманова [1993]. В другой работе на основе диалектных данных, применяя комплексные методы (метод сравнительно-исторического языкознания, обогащенные приемами сравнительной типологии и ареальной лингвистики), предпринята попытка реконструкции словообразования восточно лезгинских языков в [Сулейманов 2002].
Отдельные вопросы, касающиеся лезгинского языка, решаются рядом исследователей. Наиболее хорошо исследованной областью оказалась фонетика лезгинского языка. Она нашла, например, отражение в сводной работе Н.Трубецкого «Система согласных в восточнокавказских языках», где лезгинским консонантам посвящается небольшой очерк [см. Трубецкой 1987].
Фонетический материал лезгинского языка находит отражение и в исследованиях Е.А. Бокарева (см. [Бокарев 1961; 1965; 1981 и др.]), С.А. Старостина [1975; 1975а].
Немаловажное значение имеет также работа Б.К. Гигинейшвили [1977], где исследуется фонетическая система лезгинского языка в сравнительно-историческом аспекте.
Следует отметить и статьи Р.К. Шора, в которых находит обстоятельное научное освещение консонантизм дагестанских языков [1935; 1969].
Природа аффрикат и процесс аффрикатизации в иберийско-кавказских языках описывается в статье Г.Ш. Гаприндашвили [1956].
В новом ключе дается сравнительный анализ фонетики лезгинского языка и в работах Б.Б. Талибова [1972, 1976, 1977]. Особо следует отметить монографическое исследование «Сравнительная фонетика лезгинских языков» [1980].
Вопросы фонетики рассматриваются и СВ. Кодзасовым. Специальная статья его посвящена фарингализованным согласным дагестанских языков, где лезгинский материал также рассматривается с учетом диалектных различий [1976].
Лабиализованные комплексы и звук [ф] в лезгинских языках исследуется в специальной статье О.И. Кахадзе [1992].
Вопросы фонетики лезгинского языка освящаются и в сводных работах, где лезгинский материал входит как один из компонентов сравнения с материалами других дагестанских языков [Кибрик, Кодзасов 1990].
С тех же позиций исследуется имя и глагол в [Кибрик, Кодзасов 1988; 1990]. Богатый лексический материал по диалектам лезгинского языка содержит «Словарь базовых значений» указанных работ, где 574 словарных статей составляет именная лексика и 220 - глагольная.
Данным исследователям принадлежат и другие обобщающие работы сравнительно-исторического и типологического характера (см. библиографию).
Лексический материал по лезгинскому языку представлен и в работе СМ. Хайдакова [1973].
С усилением интереса в дагестановедении к сравнительно-историческим исследованиям стали появляться работы по исторической лексике [см. Лексика 1971; Загиров 1987; Алексеев, Загиров 1992 и др.], в которых наряду с материалом других языков определенное место занимает и лезгинский материал.
Помимо указанных источников краткое описание лезгинского языка имеется в работах A.M. Дирра (см. библиографию).
Вопросы, касающиеся генетического родства абхазско-адыгских и нахско-дагестанских языков, описаны в работах А.И. Абдокова [1976, 1981, 1983].
В исследованиях М.Е. Алексеева находит обстоятельное научное освещение вопросы сравнительно-исторической грамматики лезгинских
языков [1985 и др.], дается типологическая характеристика нахско-дагестанских языков (см. библиографию).
Лезгинский язык становится объектом сопоставительного изучения: морфологическая система сопоставляется с соответствующей системой русского языка [Шейхов 1993], контрастивными методами исследуется категория аспекта [Керимов 2002], сопоставительное изучение фонетики русского и лезгинского языков проводится в [Гюльмагомедов 1985].
К настоящему времени лезгиноведение располагает рядом признанных исследований и по другим областям лезгинского языкознания: по синтаксису (М.М. Гаджиев), фразеологии (А.Г. Гюльмагомедов), по лексике и словообразованию (Р.И. Гайдаров), по лексикографии (М.М. Гаджиев, Б.Б. Талибов, А.Г. Гюльмагомедов и др.), по фонетике (Р.И. Гайдаров, Б.Б. Талибов, А.Г. Гюльмагомедов, М.М. Яралиев и др.), по морфологии (Р.И. Гайдаров, У.А. Мейланова и др.) и т.д. Многие вопросы лезгинского языкознания ставились и решались также в работах других исследователей этого языка, как М.А. Алипулатов [1965, 1969], Р.А. Османова [1962], М.Е. Алексеев [1985, 1997], Э.М. Шейхов [1993, 1997], А Р. Рамалданов [1987], Ф.А. Ганиева [2004], М.М. Яралиев [1992], Н.Д. Сулейманов [2000], К.Р. Керимов [2002], СБ. Юзбекова [1990], А.Н. Юзбеков [1964], А.А. Селимов [2001], И.И. Эфендиев [2000], Н.Ш. Абдулмуталибов [1998] и др. Учеными-лезгиноведами сделана большая работа по укреплению научных основ лезгинского литературного языка, по упорядочению его орфографических норм.
Следует отметить, что все, что делалось в области языка, независимо от целей и задач различных авторов, делалось на основе, в тесной связи и, главным образом, опираясь на диалектные данные и особенности языка, именно они послужили благодатной средой и наиболее верной опорой для всех достижений в области дальнейшего изучения лезгинского языка.
Транскрипция
В основе транскрипции иллюстрированных примеров и текстов данной работы лежит алфавит лезгинского литературного языка. Специфические звуки изучаемого говора, не характерные для литературного языка, обозначены сочетанием графем. При этом все дополнительные знаки, за исключением латинской графемы h, взяты из алфавита самого лезгинского языка. Использован также опыт подачи материала диалектов и говоров лезгинского языка в научной литературе.
Основные различия между лезгинским алфавитом и транскрипцией данной работы:
В текстах и примерах к, п, т, ц, ч во всех случаях обозначают соответствующих глухие непридыхательные согласные (которые в специальных работах часто передаются удвоением однотипных графем типа: mm, пп, кк и т.д. Например: ттар «дерево», ппаттыг «рядом», аттана «пришел», ччуьлуь «мелкий», ччиф «облако»). В лезгинском зыке интенсивные (т.е. преруптивы) являются фонемами и позицией не связаны.
Сочетание каждой из букв к, п, т, ц, ч, с латинской буквой h обозначает соответствующий придыхательный глухой. Например: катНын «бить», кукН «макушка»; ткабаркН «маленький мешочек»; пЬутНкъад «шестьдесят» и другие.
Буквы е, ё, ю, я употребляются лишь в таких заимствованиях из русского языка, в которых они обозначают не сочетание двух звуков (согласного й и соответствующего гласного), а один, гласный звук, указывающий на мягкость предшествующего согласно, ср. райун, извещение, йасли, йанвар и.т.д.
Графема ы обозначает специфический гласный, очень похожий на неогубленный у; такой гласный описан в ахтынском диалекте [Гайдаров 1961].
Знак в в сочетании с согласными обозначает лабиализацию соответствующего согласного: ге, зв, кв, кіпе, це и т.д.
Сочетание аъ - переднеязычный гласный переднего ряда нижнего подъема, средний между аиэ.
Сочетание г\ - фарингальный звонкий спирант (арабский айн).
Сочетание xl - фарингальный глухой спирант.
Сочетание дж - переднеязычная звонкая шипящая аффриката.
Сочетание дз - переднеязычная звонкая свистящая аффриката.
Графема ъ - гортанный смычный звук (араб, гамза).
Звук н над гласным с правой стороны указывает назализацию соответствующего гласного: ин, у" и т.д.
Знак > указывает на направление перехода одного звука в другой, одной формы в другую.
Знак < > обозначает соответствие звуков.
Знак ' (апостроф) обозначает ударенный звук.
Знак // обозначает параллельные формы
Долгие гласные обозначаются удвоенными буквами (аа, ж...)
Перевод слов, выражений и фраз берется в кавычки, противополагаемые диалектным литературные формы взяты в скобки.
Звукосоответствия гласных мискинджинского говора и литературного языка
Мискинджинский говор характеризуется отличной системой гласных и согласных звуков по сравнению с литературным языком и другими диалектами лезгинского языка. Звуковой состав мискинджинцев ближе к звуковому составу джабинского диалекта [см. Ганиева 1980].
На общем фоне звуковой системы лезгинской группы языков звуковая система мискинджинского говора характеризуется сравнительно несложным составом вокализма и сложным составом консонантизма.
Система гласных и согласных говора отличается не только наличием в нем специфических фонем, количеством звуков, но и соответствием одних гласных в ряде слов в говоре другим гласным в литературном языке, а также интересными, характерными для него, различными звуковыми процессами.
В мискинджинском говоре представлены простые умляутизированные, назализированные и долгие гласные. Простых гласных здесь шесть: а, о, у, и, ы, э (е), из которых о, ы отсутствуют в литературном языке и в целом ряде говоров и диалектов лезгинского языка. Всего гласных звуков 12: а, о, у, и, ы, э (графич. ё), аь{ графич. я), уъ, оь, оъоъ, аьаъ, аа.
Простые гласные у, и, э (е) в мискинджинской речи идентичны этим же гласным литературного языка, а остальные гласные имеют некоторые расхождения с литературным языком. Остановимся подробнее на гласных, отсутствующих в литературном языке.
Характерным для исследуемого говора является наличие негубного гласного заднего ряда верхнего подъема ы, впервые названного П.К. Усларом «ахтынским звуком» [1896: 17] и подробно описанного Р.И. Гайдаровым в [1961]. В литературном языке ы, так же как и о, встречается только в заимствованной из русского языка лексике (М.М.Гаджиев, У.А.Мейланова). В кюринском наречии фонема ы частично встречается в курахском диалекте [Мейланова 1964]. Широко представлен он и в диалектах самурского наречия [Гаджиев 1997: 30]. Рассматриваемый звук в речи села Мискинджи употребляется также широко, как и в ахтынском диалекте, что сближает исследуемый говор с ахтынским диалектом самурского наречия и отличает его от диалектов и говоров кюринского и некоторых кубинского типов. Гласный ы мискинджинского говора, как и в ахтынском диалекте, имеет фонематическое значение: гыргыр яд «кипяченая вода, уже холодная вода», гыргар яд «кипяток»; хырда «каша из половинок риса», хурда «комментарий; мелочь» (лит. хэрдэ) и др. Она, на наш взгляд, получена от неогубленной у. Употребление фонемы ы позиционно обусловлено: например, она чаще встречается в именах числительных в первом слоге, в частности, после смычногортанной аффрикаты ці, после губного п, сонорного;? и др., ср.: пыд (лит. пуд) «три»,рыгыд (лит.ругуд) «шесть», ц1ыд (лит. ціуд) «десять», ціьїкьоьд (лит. цЫкьвэд) «двенадцать», ціьімижид (лит. ціемуьжуьд) «восемнадцать», ціьічіуьд (лит. ціекіуьд) «девятнадцать» и т.д.
Как видно из примеров, вместо переднеязычного и и заднеязычного у литературного языка в говоре более или менее системно ы реализован в именах числительных. Регулярно он встречается и в аффиксах глагола (см. ниже). В глаголах ы употребляется, как правило, вместо заднеязычного у.
В мискинджинском говоре широко представлен губной гласный заднего ряда среднего подъема о. В лезгинском литературном языке этот звук в исконной лексике функционально отсутствует. В кюринском и самурском наречиях о встречается лишь в заимствованных словах из русского языка. Однако в устной речи он, как правило, заменяется звуками а, э, у, например: ппамидур «помидор», батинка «ботинок», ceeemh «совет», куфта «кофта», nhcmmhy «пальто» и др. В кубинском диалекте, описанном А.Н. Генко, М.М. Гаджиевым, А.Г. Гюльмагомедовым и др., этот гласный находим только в нескольких односложных словах [Гаджиев 1997], а в исследуемом говоре о функционирует более часто как в словах односложных, так и многосложных: къокъор «терн» къогь (ед. ч.), гъор «дрожжи», піоркіор «щеки», къол «бок», бовах «сестра отца (тетя)» и др. В мискинджинской речи мы находим его как в заимствованных, так и в исконных словах. Гласный о в мискинджинском говоре, хотя обладает широкой дистрибуцией (он возможен в любых фонетических положениях: под ударением и в неударенных слогах, в начале, середине и конце слова), встречается в ограниченном количестве слов. Наличие этого гласного в исконных лезгинских словах отдаляет мискинджинскую речь от диалектов кюринского и самурского наречий. Приведем примеры употребления фонемы о: тіоті (лит. тіеаті) «муха», хор (лит. хвар) «лошадь (самка)», къо" (лит. къва") «камень», сое (лит. свае) «невеста» и др.
Гласный о в данных словах - результат частичной делабиализации лабиализованного звука, типа къвал къол. Аналогичное явление отмечено и в цахурском языке, ср.: джвал джол [Ибрагимов 1968]. В ряде случаев появление о не является результатом комбинаторных звуковых изменений. Поэтому для мискинджинского говора можно говорить о наличии в нем гласной фонемы о как исконного звука, что можно подтвердить примерами: дукъо «пуговица», со" (лит. фер) «трещина», сораг «хор, группа», чукНолар «перья», вое «выражение удивления» и др. Интересно отметить, что заимствованные из русского языка слова с гласным о произносят здесь чисто не только в предударной, но и безударной позиции: фрунтовик «фронтовик», сполко мдиз «в исполком», вокза л «вокзал» (здесь имеет место влияние письменности), райо ндиз «в район» и др. В литературном языке в некоторых из приведенных слов о передается преимущественно через у : винту фка «винтовка», шкуУла «школа», куржу кЬ, «кружок» и др. Умляутизированными в говоре выступают гласные аь, уь, оь, из которых аъ и уь идентичны таким же гласным литературного языка: рикіаьгь (лит. рикіаьй) «от сердца», кьуьл (лит. къуъл) «танец», экЬуънахъ (лит. экНуънахъ) «утром», баьлияр (лит. піжняр) «вишня», гуъл (лит. гуьл) «цветок», чкуъл (лит. чкуъл) «сноп» и др. Оъ - звук переднего ряда нижнего подъема, произносится с сильным опусканием нижней челюсти, напоминает немецкое б в словах Кониг «король», mogen «желать, хотеть», оъ значительно употребляется в кахцугском говоре понейского диалекта, например: соьл «ливень, бурный горный поток», моьл «помочи», куъроълди «коротко» [Мейланова 1964]. Наличие звука оъ является отличительной особенностью исследуемого говора в противовес другим диалектам и говорам лезгинского языка. Этот гласный употребляется как в исконных, так и в заимствованных словах: коъчиккарна (лит. чЬуънуъхарна) «утаил», вивоьл (лит. буъвел) «чирей», хуьхвоьр (лит. хвехвер) «орехи», цоъна (лит. цвана) «сшил», шимгъоъл (лит. гьарарат) «жажда», чкуъхоър (лит. чкуьхвер) «груша», боьв (лит. бее) «фаланга», гоьлчуькНы" (лит. галчукЬу" ) «закутывать», моъртН (лит. мэртК) «барбарис», соьл (лит. сэл) «ливень».
Звуковые соответствия в системе согласных
В ассимиляции гласных глагольных префиксов различий между говором и литературным языком нет, например, в обеих единицах имеем одинаковые формы: тіуь" «есть» тіуьтіуь" (лит. тНуьтїуь").
В тех случаях, когда аффикс следует за корнем, гармония гласных распространяется лишь на те аффиксы, на которые может падать ударение. Причем, если аффикс многосложен, гармония может прекращаться ударяемым гласным. В этой связи любопытно отметить, что в ряде случаев отклонения от известных норм ударения вместе с тем являются отступлениями от норм (правил) проявления гармонии гласных. Гласные же аффиксов формообразования, которые предшествуют корню, всегда созвучны гласным (или гласному) корня: кърахар от кърах «берег» (лит. къерехар къераьх), къокъор от къогъ «терн», къацар от къаз «всходы пшеницы» (лит. къацар къаз), казарар от казар «морковь» (лит. газарар газар), къапЪар от къапН «закрытое помещение» (лит. къапкуяр къапку), мастар от мает «мозг» (лит. мефтіер мефтТ), уьлер от уьл «глаз» (лит. випер вил), микъер от мигъ «мост» (лит. мекъвер муьгъ) и др. Из примеров видно, что гармония гласных в одних случаях полная (къацар, казарар, къапкар, мастар), в других - частичная (уьлэр, микъэр).
Как и в ахтынском диалекте, в мискинджинском говоре правило, при котором существительные с гласными заднего ряда в основе принимают окончание множественного числа (или эргатива) с гласными заднего ряда действует без исключения, тогда как в литературном языке оно в отдельных случаях нарушается, например: ківал «дом, квартира» ківал-ар, ківал-а (лит. к1вал-эр, к1вал-э), ківач «нога» ківач-ар (лит. к1вач-эр), ср. также производное наречие ківачу-ківачу (лит. ківачи-ківачи) «пешком»), къван «камень» къван-ар (лит. къван-эр), кал «корова» кал-ар (лит. кал-эр) и т.д. Параллельно в говоре могут употребляться выровненные переднерядными гласными формы. Однако в говоре в любом случае, в отличие от литературного языка, гласные выравниваются, ср.: кэлихъ (лит. калихъ) «корова» (форма местн. пад.).
В многосложных исконных словах гармония гласных проявляется без отступлений. Случаи нарушения гармонии гласных в корнях наблюдается лишь в заимствованных словах. Гармония гласных, или гласного корня и аффикса, в говоре - живой фонетический процесс. Так, например, заимствуемые из русского языка односложные слова получат аффиксы согласно законам гармонии гласных: рулар, клубар, срокНар{мн..ч. от руль, клуб, срокК) и т.д. Диссимиляция звуков Диссимиляция буквально означает расподобление. Ее сущность заключается в том, что два одинаковых или же близких по артикуляции звука в речи для произношения представляют определенную трудность. Этим обусловлена диссимиляция. Причем, как и ассимиляция, диссимиляция может быть прогрессивной, когда предыдущий звук как бы отталкивает от себя последующий звук, и регрессивной, когда последующий звук переводит предыдущий звук в отличный от себя, а также смежной и несмежной - в зависимости от того, как отстоят друг от друга диссимилирующие звуки. Диссимиляция гласных или нарушение закона гармонии гласных проявляется не только в тех же аффиксах словоизменения, но и в основах заимствованных слов. В функционировании гласных говора зафиксирована прогрессивная и регрессивная несмежная диссимиляция. Так, в результате диссимиляции гласный э в говоре переходит в ы: ціьічіуьд (лит. ціекіуьд) «девятнадцать», ціьжижид (лит. ціемуьжуьд) «восемнадцать». Примером регрессивной диссимиляции могут служить следующие слова: айэси (лит. ийэси) «хозяин», цоьна (лит. цвана) «сшил», чіуьтіхвар (лит. чіуткхвар) «водосток». Нарушается гармония гласных в ряде слов, где в результате прогрессивной диссимиляции гласный заднего ряда второго ударенного слога у переходит в и: гьаджиз (лит. ажуз) «беспомощный, слабый». Прогрессивная диссимиляция, а именно переход одного из наличествующих в слове двух переднерядных гласных в заднерядный, наблюдается в следующем слове: чкичіаг (лит. чНичІекН) «лук». В мискинджинском говоре прогрессивной диссимиляции нередко подвергается гласный переднего ряда уъ, он переходит в переднерядный звук у: хуьрлункі (лит. хуьрлуьнкГ) «ящерица», пНендигур (лит. буьндуьгуър), «невежда, жадный», гъиндушка (лит. индуьшка) «индейка», хьуьтіуна (лит. хьуьтіуьна) «съел, доел». В основах слов прогрессивной диссимиляции подвергается гласный заднего ряда нижнего подъема ы, т.е. происходит опереднение корневого гласного (ы - и): тилисым (лит. тилисим) «гипноз». Обратный процесс - отвержение корневого гласного наблюдается в следующих глаголах с превербами, ср.: чНыхвэна (лит. чЬуъхеэна) «вымыл», акНыч1ын (лит. жпзчіу") «вступить, входить». Редко в э переходит также гласный верхнего подъема [и]: итэм (лит. итим) «мужчина», тізмил (лит. тїимил) «мало». Однако здесь представлен не результат диссимиляции, как это кажется при простом сопоставлении, а результат самой обычной ассимиляции в формах литературного языка. В слове муйва «овощ» имеет место аккомодация, т.е. фонетическая адоптация. Муйва - заимствованное слово, ср. в азерб. мейвэ (мейвоъ), му -результат взаимодействия губно-губного м и е (э).
Имя существительное
В первую очередь следует отметить, что мискинджинский говор дает материал для исторического словообразования. Так, например, здесь сохранилась историческая основа къапН «закрытое помещение» (ср. также хъапН «прихожая»), служившая для производства существительного къапН-у «ворота». В говоре, в отличие от литературного языка, представлено большое количество существительных, образованных посредством исконных словообразовательных ресурсов. Например, ср. существительное атіьін «свертывание (молока)», образованное способом субстантивации от масдара атіьін «резать, срезать». В говоре также замечен непродуктивный суффикс -ifh в существительном пНарлаф «красивый ребенок», в литературном это значение передается описательно. Ср. также кіапіазан (лит. к1еп1эрбан, кіапіажул) «юла», где, видимо, представлен аффикс -ан.
В мискинджинском говоре, как и в литературном языке, имена существительные имеют два числа: единственное и множественное. Независимо от того, какие предметы они обозначают, все существительные могут принимать форму множественного числа.
Подобно ахтынскому диалекту, в исследуемом говоре целый ряд отвлеченных слов употребляется только в единственном числе: шадвал «радость, веселье», тіул «привычка», а слова обозначающие парные предметы, или целый комплекс вещей, употребляются только во множественном числе. Это слова: чивекар «чувяки», танаяр «серьги», сармузар «лапти деревянные», штікіьінар (лит. купіар) «кизяк», наскіияр «носки». Сюда же относятся слова связанные с многократным действием, такие как цыхцыхар «щекотка». Множественное число в лезгинском языке образуется аффиксальным способом. Диалекты и говоры лезгинского языка сохраняют исходные показатели множественного числа. Например, суффикс -бур присоединяют все адъективы, а аффикс -ар - существительные [см. Шаумян 1941; Магометов 1970; Сулейманов 1993]. Множественное число подавляющего большинства имен существительных в говоре образуется при помощи тех же флексий, что и в литературном языке {-ар, -ер (-эр),-яр (-йар)), однако в употреблении их здесь наблюдаются различия. В лезгинском литературном языке выбор флексии множественности, как правило, целиком и полностью зависит от фонетической и редко от морфемной структуры слова. Так, флексию -ар (являющуюся основным вариантом) получают односложные имена существительные с согласным исходом, имеющие в составе один из непереднорядных гласных а, у, о [Гайдаров 1987: 22]. В говоре употребление -ар гораздо шире; помимо вышеназванных, им оформляется множественное число ряда односложных имен существительных с согласным исходом, имеющих в составе один из следующих переднерядных гласных:и,д ь, э, аь. Например: Как видно из примеров, в говоре гласный а морфа множественности -ар в отличие от литературного языка не находится в строгой сингармонической связи с корневым гласным слова. Сказанное легко подтверждается на примере заимствованного слова саътН «часы», которое в говоре сохранило свою изначальную форму cazlamh и, как полагалось по правилу (в лезгинском литературном языке многосложные слова, имеющие на исходе согласный звук, получают флексию -ар), множественное число образует морфом -ар: cazlamhap (лит. саъткер). Путь трансформации в литературном языке -ар в -ер можно показать так: саг1атк=ун cazlamh caamh саътН + -ер саъткер. Флексия -йар {яр) также восходит к -ар [Услар, Гаджиев, Гайдаров]. Его появление объясняется тем, что лезгинский язык не терпит соседства двух гласных, которое возникает при добавлении флексии -ар к словам с гласным исходом. Поэтому между двумя гласными а корня и аффикса наращивается й, который в свою очередь смягчает последующий а и сливается с ним в единый звук. Таким образом, получается етовый дифтонг я морфа -яр. П.К.Услар, в частности, пишет: «Так-как вообще кюринский язык не терпит сближения двух гласных в одном и том же слове, то j нередко вводится между ними для разделения их. Так, например, существительные, кончающиеся на гласную, вводят./ впереди окончания множественного числа -ар: баба - отец - 6a6ajap, деде - мать - dedejap» [1896: 14-15]. Описанные суффиксы множественности {-ар/-ер, -йар) имеют широкое применение и в близкородственных языках (агульском, табасаранском). Так, по мнению Н.Д. Сулеиманова, «В агульском языке во всех локальных единицах существительные с исходом на согласный и полугласный во множественном числе присоединяют аффикс -ар/-ер: лек «нога» - мн.ч. лекар, ибхь «снег» - мн. ч. ибхьер. В южной периферии агульского языка (граничащем с лезгинским языком - керенский диалект и хпюкский говор) употребляется формант -йар: кіетіа «лопата» - мн.ч. кіетіайар» [Сулейманов 1993: 92]. В других лезгинских языках (рутульский, будухский и др.) функционирует формант множественности -6vp, который в форме пыр М.Е. Алексеев реконструирует для пралезгинского состояния [Алексеев 1985: 59]. Из этого можно заключить, что в лезгинском языке первоначально существовала единственная флексия множественности -ар, а -ер {-эр) и -йар {-яр) - ее варианты, возникшие в силу сингармонической или ассимилятивной связи гласных корня и аффикса в двусложных словах, о которой было сказано в разделе «Фонетика». Заимствованные из других языков существительные также образуют множественное число при помощи аффиксов -ар, -эр,- йар. Однако, наряду с формой множественности с аффиксом -ар {-эр, -яр) существительные с согласным исходом имеют и аффиксы -лар, -лер, проникшие в говор вместе с заимствованиями из азербайджанского языка. Примеры: дагъ-лар «горы», багъ-лар «сады»; чкуъл-лэр «поля», аьл-лэр «народы», сэл-лэр «потоки». Множественное число существительных образуется из формы именительного падежа единственного числа при помощи аффикса -эр. Так, суффикс -эр выступает лишь в том случае, если в составе корня односложного слова с согласным исходом имеется один из гласных и, э, аь (рвехэр «мельницы», першэр «листья», викьэр «травы» и т.д.) При помощи суффикса -йар (орфограф. -яр) образуют форму множественного числа существительные, оканчивающиеся на гласный звук, например, биби-йар «тети со стороны отца», булушка-йар «платья», гьерзе-йар «заявления», къая-йар «скалы», късу-йар «весла» и т.д. В единичных односложных словах, оканчивающихся на согласный, встречается суффикс -уяр: муг «гнездо» мук-уяр «гнезда». Появление у -результат делабиализации корневого согласного, ср. лит. мукар. Во всех остальных случаях показателем множественного числа выступает -ар: кьышын-ар «войска», къац-ар «всходы пшеницы», ківаті-ар «мотки», шараг-ар «детеныши зверей», йуъсар «года» и т.д.) Подавляющее число имен, если корневой гласный в них заднего ряда, получают аффикс -ар, если корневой гласный переднего ряда - аффикс -эр.
Пласты диалектизмов
В лексике лезгинского языка значительное место занимают заимствованные слова. Как справедливо отмечает проф. А.С. Чикобава, «не было и нет такого языка, который обходился бы при помощи лишь одних собственных лексических средств» [1953: 57].
Для успешного выполнения своих функций по обслуживанию общества на всем диапазоне жизни и деятельности последнего язык нередко прибегает к помощи других языков, заимствует из них готовые слова, словообразовательные аффиксы и модели.
Особенно большой дефицит в лексических средствах язык ощущает в такие периоды своего развития, когда в силу тех или иных причин за исторически короткий промежуток времени в социально-экономической жизни его носителей, равно как в их взаимоотношениях с другими народами происходят существенные изменения.
Дагестанские языки, в том числе и лезгинский со всеми говорами и диалектами, имеют достаточный запас собственных ресурсов на всех системных уровнях не только сохранения, но и для возрождения и развития. Красота дагестанских языков еще многие столетия сохранится в сокровищнице этнокультурных ценностей человечества.
Рассматривая историческое развитие лексики, нельзя не затронуть вопроса об отражении в ней языковых контактов, непосредственным результатом которых является проникновение в лексическую систему словарных заимствований. Выявление и описание заимствований мискинджинского говора, как и для всех лезгинских языков, представляется особенно актуальной, поскольку рассматриваемый говор на протяжении своего развития имели довольно интенсивные контакты со многими неродственными и родственными языками, в том числе индоевропейскими (армянский, осетинский, персидский), тюркскими (азербайджанский, кумыкский), кавказским (грузинский) и другими. Следствием таких контактов является высокий удельный вес заимствований в словарном составе говора.
В периоды подобных изменений в жизни народа, а также других народов Дагестана и всего Кавказа, с одной стороны, возникает необходимость языкового оформления большого количества новых понятий, жизненных фактов и явлений, а с другой, языковое сознание говорящих как бы пересматривает отдельные из имеющихся понятий, ищет пути и возможности иного обозначения их.
Для разрешения указанных задач, а также в силу некоторых других причин наряду с максимальным использованием своих собственных ресурсов язык не чуждается и такого пути, как заимствование словарных единиц из других языков. «Ни один язык не был бы в состоянии, - пишет акад. В.В. Виноградов, - выражать каждую конкретную идею самостоятельным словом. Конкретность опыта беспредельна, ресурсы же языка строго ограничены» [1949: 15]. Однако, как справедливо отмечает Р.И. Гайдаров, наличие тех или иных значительных изменений не может стать непременным условием заимствования. Больше того сами по себе никакие перемены в общественно-экономической и культурной жизни народа не могут привести в обязательном порядке к усвоению иноязычных фактов. Появление в языке иноязычных элементов и их использование в дополнение к своим собственным средствам имеют место только тогда, когда язык в той или иной форме соприкасается с другим языком, то есть только тогда, когда носители данного языка в той или иной форме и степени знакомятся с фактами другого языка [1966: 176].
В лексике мискинджинского говора так же, как и в лексике лезгинского литературного языка, значительное место занимают заимствованные слова.
Наиболее многочисленны заимствования из азербайджанского, арабского и фарсидского языков. В литературном языке эквиваленты этих слов или трансформировали свой звуковой облик в соответствии с звуковыми законами лезгинской фонетики, или вовсе отсутствуют. А в ряде случаев вместо представленных в этой группе слов в литературном языке функционируют русизмы, что обусловлено переориентацией последнего на новый источник заимствования лексических единиц на русский язык. Например, некоторые русизмы, встречающиеся в говоре, не получили в литературном статус лексических единиц, ср.: падуш «подошва», гырджава «кружева» и т.д.
Русизмы в словарном составе говора - самая большая группа заимствованных слов. Важно отметить, что русский язык в настоящее время является основным иноязычным источником пополнения лексики мискинджинского говора. Количество же русизмов лексики говора, как и литературного языка, в дальнейшем, несомненно, будет расти в связи с новыми понятиями современной жизни, с передовыми идеями и взглядами, с развитием общества, науки и культуры в современных условиях. Многие заимствования из восточных языков стали архаизмами, и, по-видимому, их число постепенно уменьшится.
Заимствования словарных единиц из русского языка поддерживается усиливающимися лингвистическими контактами лезгин с русскими, а также с другими народами, все лучшим овладением ими русским языком, увеличением роли и значения русского языка в жизни носителей мискинджинского говора.
В семантическом отношении заимствованные из русского языка словарные единицы обнаруживают большое разнообразие. Среди них встречаются наименования различных предметов, изделий, орудий труда, инструментов, механизмов, приборов, транспортных средств, промышленных товаров, одежды, украшений, продуктов питания, химических веществ, металлов, животных, растений, наименования отвлеченных понятий из области социально-экономической и общественной жизни, науки, искусства и литературы, политики, права и многих других предметов, явлений и понятий.
