Содержание к диссертации
Введение
Глава I. История изучения простого предложения в нахских языках 19
Глава II. Универсальные и типические (общекавказские) признаки структуры ингушского предложения 28
1. Лингвистические универсалии, лингвистическая типология и их роль в исследовании конкретных языков 28
2. О конструкциях предложения в ингушском языке с точки зрения отражения в них общих и типических черт синтаксического строя языка 32
3. Конструктивное членение предложения в ингушском языке 38
3.1. Вопрос о членах предложения и структуре предикативной основы 38
3.2. Главные члены предложения 45
3.3. Второстепенные члены предложения 54
3.3.1. Дополнения 55
3.3.2. Обстоятельства. 63
3.3.3. Определения 65
4. Односоставные предложения 70
4.1. Безличные предложения 70
4.2. Личные дносоставные предложения 72
4.3. Номинативные предложения 73
4.3.1. Бытийные предложения, или экзистенциальные, описательные 74
4.3.2. Вокативные предложения 74
4.3.3. Полупредикативные предложения 74
4.3.4. Назывные предложения 75
4.3.5. Именительные представления и темы 75
Глава III. Осложнение структуры простого предложения 76
1. Осложнение простого предложения словами или группой слов, грамматически не связанных с членами предложения 76
1.1. Проблема определения места «не членов» предложения в его структуре 76
1.2. «Включенные члены предложения» 79
1.2.1. Обращения 79
1.2.2. Вводные слова и словочетания 82
1.2.3. Междометия и их место в предложении 86
2. «Оформленные» обособленные члены предложения» 91
2.1. Обособленные члены предложения (обороты) и придаточные предложения: проблема разграничения 92
2.2. Причастный оборот 97
2.3. Деепричастный оборот и его синтаксические функции. Место деепричастных оборотов в структуре простого предложения ингушского языка 100
2.4. Масдарный оборот, его синтаксические функции. Место масдарного оборота в структуре простого предложения 102
2.5. Глагольно-обстоятельственный «оборот», его синтаксические функции, место и выражение в предложении ингушского языка 105
Глава IV. Коммуникативная расчлененность предложения, порядок слов и его роль в формировании синтаксических единиц в ингушском предложении 112
Глава V. Развернутые члены предложения 131
Глава VI. Синкретичность членов предложения в ингушском языке 139
1. Двойные семантические связи и отношения многозначных (или многофункциональных) членов предложения 139
2. Соотношение формы и содержания у синкретичных членов предложения 143
3. Синкретичные члены предложения ингушского языка 147
Глава VII. Категория залога и залоговые отношения в синтаксических конструкциях ингушского языка 155
1. Залог и залоговые преобразования как теоретическая проблема 155
2. Залог в ингушском языке 158
Заключение 169
Использованная литература (условные сокращения): 183
Словари 198
Источники 199
- О конструкциях предложения в ингушском языке с точки зрения отражения в них общих и типических черт синтаксического строя языка
- Вводные слова и словочетания
- Двойные семантические связи и отношения многозначных (или многофункциональных) членов предложения
- Залог в ингушском языке
Введение к работе
Актуальность темы исследования обусловлена тем, что, несмотря на существование достаточно большого количества публикаций по синтаксису, в том числе монографических исследований, в нахском языкознании до сих пор остаются малоисследованные проблемы, связанные с грамматической природой и простого, и сложного предложений, и в особенности это касается синтаксиса ингушского языка. Специальная литература по данной проблематике в ингушском языке представлена только отдельными статьями И.А. Оздоева, Ф.Г. Оздоевой, Л.Д. Мальсаговой и монографией З.М. Баркинхоевой и Х.Р. Хайровой, посвященной конструкциям простого предложения и сложноподчиненному предложению ингушского языка (Баркинхоева, Хайрова 2007). В этих работах подвергаются анализу структура предложения и компоненты предложения, дается классификация предложений ингушского языка, но обращается мало внимания на такие вопросы, как осложнение предложения, синкретичные члены предложения, развернутые члены предложения, роль порядка слов в структурной организации предложения и в его коммуникативном членении, система залогов и залоговые преобразования.
Объектом диссертационного исследования является синтаксис простого предложения ингушского языка в той части, которая охватывает малоизученные и спорные вопросы.
Учитывая, что, с одной стороны, не все вопросы синтаксиса простого предложения нуждаются в дополнительном исследовании, с другой – есть целый ряд обозначенных выше проблем, без решения которых структурно-семантические свойства простого предложения в ингушском языке не могут считаться достаточно изученными, в качестве предмета исследования мы избрали не все, а актуальные, малоисследованные или неисследованные, вызывающие особые споры и разногласия вопросы синтаксиса, разрабатываемые нами на материале ингушского языка с привлечением материала других нахских языков, а также некоторых кавказских и иных языков.
Научная новизна работы видится в том, что синтаксис ингушского простого предложения в целом ряде аспектов, обозначенных выше, не исследовался до настоящего времени, или эти аспекты только затрагивались без основательного анализа языкового материала. Известная работа Н.Ф. Яковлева по синтаксису ингушского языка, опубликованная только 10 лет назад (Яковлев 2001), во многом устарела, к тому же в ней немало не соответствующих реалиям самого ингушского языка положений и интерпретаций тех или иных языковых единиц, явлений. Больше других ингушских языковедов занимавшийся вопросами синтаксиса ингушского языка И.А. Оздоев издал ряд работ, в которых характеризует синтаксис простого предложения и синтаксис сложноподчиненного предложения. Но в этих работах также нет исчерпывающего системного изложения всех вопросов синтаксиса простого предложения ингушского языка, особенно связанных с теми синтаксическими явлениями и единицами, которые избраны в качестве основных объектов исследования в настоящей работе. Научная новизна работы видится и в том, что в ней синтаксические единицы и явления ингушского языка исследуются с учетом не только тех данных, которые получены исследователями на материале других языков, в том числе и нахских, но и достижений лингвистической типологии и общей грамматики.
В целом основные вопросы структуры и классификации предложений нахских языков, в том числе ингушского языка, удовлетворительно рассмотрены. Целый ряд вопросов, связанных со структурой простого предложения, поднимался в монографиях по синтаксису ингушского и чеченского языков Н.Ф. Яковлева (Яковлев 2001; Яковлев 1940). В этом ряду необходимо назвать также работы Ю.Д. Дешериева (Дешериев 1953; 1957; 1963), М.И. Чапанова (Чапанов 1962, И.А. Оздоева (Оздоев 1964; 1981; 1982), Т.И. Дешериевой (Дешериева 1985) – исследователей, которые ввели в научный оборот большой фактический материал и теоретически осмыслили его; эти работы имеют особую научную ценность для решения вопроса эргативной конструкции предложения в ингушском, чеченском и бацбийском (цова-тушинском) языках.
Характеристика синтаксического строя ингушского языка содержится и в соответствующих разделах коллективных монографических трудов, посвященных описанию языков мира, в том числе языков кавказских. Так, Ю.Д. Дешериев и Т.И. Дешериева издали очерк ингушского языка в коллективном труде «Языки мира», где, в частности, отмечается: «Ингушский язык является эргативным с ярко выраженной тенденцией к номинативизации. Для него наиболее характерны синтаксические конструкции: эргативная, номинативная, аффективная» (Дешериев, Дешериева 1999, с. 195).
Докторская диссертация, монография и статьи А.И. Халидова полностью посвящены структуре и семантике простого предложения в нахских языках, в частности – в чеченском языке. Многие его положения и выводы имеют отношение и к структурно-семантическим особенностям ингушского предложения, поэтому в своем исследовании мы руководствовались и ими. Представляются совершенно обоснованными следующие положения, которые, безусловно, необходимо развивать и применительно к ингушскому языку.
1. Отрицание множественности конструкций предложения в нахских и других кавказских языках и отстаивание двух конструкций, определяемых по форме грамматического субъекта: а) эргативной конструкции переходного предложения и б) номинативной конструкции предложения непереходного с простым глагольным и неглагольным сказуемым, предложения переходного с составным и сложным глагольным сказуемым.
2. Оппонирование постулируемого многими и сейчас в кавказском языкознании положения о трехсоставности эргативной конструкции, в качестве главных членов которой, кроме подлежащего и сказуемого, выделяют также прямое дополнение; утверждение, что, несмотря на известные особенности построения предложений и валентностных свойств их компонентов, в нахских языках и, в частности, в ингушском языке предикативная основа предложения включает в себя, как и в других языках, только два главных члена – подлежащее и сказуемое.
3. Признание переходной не только конструкции, содержащей эксплицитное или имплицитное прямое дополнение, но и конструкций с «комплетивными» глаголами, распространяемыми «придаточными дополнительными» и различными оборотами – «развернутыми членами предложения» (типа Аз дика кхетадир, Керам ший деша т1ера варгвоацилга; Аз дика кхетадир, Керам ший деша т1ера варг ца хилар);
4. Отрицание многозалоговости синтаксических конструкций чеченского и ингушского языков или вообще внезалоговости этих языков, признание дихотомической системы залогового противопоставления конструкций предложения (выделение активной и пассивной конструкций), с участием в этом процессе трех залогов – активного, прямого пассива (немодального пассива) и пассивного потенциалиса (модального пассива);
5. Признание «структурирующей» роли словопорядка, особенно на уровне дифференциации словосочетаний и предложений, различения, соответственно, спрягаемых глаголов в определенных временных формах и причастий.
6. Обоснование на фактическом языковом материале положения, что в ингушском языке, так же, как в чеченском, широко представлена синкретичность членов предложения, и связано это не в последнюю очередь с размытостью внешне-формальных границ между словоформами, выполняющими роль разных членов предложения.
В исследовании ингушского предложения мы предполагаем не только развить эти положения, но и существенно расширить круг рассматриваемых вопросов и аспектов исследования и описания простого предложения ингушского языка, представить это описание в полном виде. Вместе с тем нам представляется, что нет необходимости дублировать в настоящем диссертационном исследовании изложение тех вопросов синтаксиса ингушского предложения, которые с достаточной полнотой изложены в имеющихся работах, и есть смысл сосредоточиться на аспектах и проблемах, которые не привлекали внимания исследователей или не получили достаточного освещения в ингушском языкознании. В соответствии с этим цель, которую мы ставим перед собой в настоящей работе, можно сформулировать в таком виде:
Исследование и описание структурно-семантических свойств ингушского простого предложения в рамках тех их особенностей, которые не получили достаточного освещения, тех проблем, которые все еще не рассмотрены на материале ингушского языка, вследствие чего синтаксис ингушского простого предложения остается недостаточно исследованным с точки зрения типологии предложения и его компонентов по конструктивным и иным принятым в синтаксисе признакам и критериям, особенно в части нетипичных конструкций и форм и их функционально-семантических свойств.
Реализация этой цели требует от нас решения целого ряда следующих основных задач:
-
Определить место ингушского языка в структурно-синтаксической классификации языков мира по важнейшим признакам структуры его простого предложения.
-
Выявить универсальные и типические (общекавказские) признаки структуры ингушского простого предложения.
-
Установить и исследовать в полном объеме все компоненты структуры ингушского простого предложения и способы их выражения.
-
Разработать и обосновать критерии классификации и дифференциации главных и второстепенных членов предложения, стремясь при этом к обоснованию двусоставности (а не постулируемой трехсоставности) эргативной конструкции; привести доказательства того, что даже в языках с классным спряжением глагола, в которых глагольное сказуемое может согласовываться в классе не с подлежащим, а с прямым дополнением, прямое дополнение не входит непосредственно в предикативную основу, не является главным членом.
-
Установить грамматическую природу залога и залоговых преобразований в ингушском предложении, учитывая, что залог – категория преимущественно синтаксическая, поддерживаемая изменением формы не только глагола-сказуемого, но и его основных актантов – субъекта и ближайшего объекта.
-
Определить свое отношение к концепции множественности конструкций предложения в ингушском и близких к нему по структуре иных (эргативных) языках.
-
Исследовать явления осложнения структуры простого предложения.
-
Проанализировать все варианты конструирования и употребления так называемых «развернутых членов предложения».
-
Дать полное описание синкретичных членов предложения в ингушском языке.
Теоретическая значимость исследования состоит в том, что ее результаты имеют важное значение для решения целого ряда вопросов, касающихся невыясненных и неоднозначно освещаемых свойств структуры и семантики ингушского простого предложения, особенно в части осложнения структуры предложения, постулируемой в ингушском языкознании и сейчас множественности конструкций предложения, статуса прямого дополнения в системе членов предложения, роли порядка слов в конструктивном устройстве и коммуникативном членении предложения, залоговой оппозиции и пассивных преобразований глагола и формируемых им синтаксических конструкций.
Практическая значимость проведенного исследования в том, что его результаты могут быть использованы в практике преподавании теоретического и практического курсов современного ингушского языка в вузах и в преподавании ингушского языка в школе, а также в разработке спецкурсов по различным проблемам современного ингушского языка, проблемам лингвистической типологии и сопоставительной грамматики.
Понимая, что в рамках кандидатской диссертации практически невозможно охватить все вопросы синтаксиса ингушского простого предложения, мы сосредоточили свое внимание именно на актуальных, нерешенных или слабо освещенных, или спорных вопросах, поэтому в работе нет специальных разделов (глав, параграфов), посвященных некоторым другим вопросам синтаксиса ингушского простого предложения, в освещении которых не возникает разногласий. Так, при анализе осложненного простого предложения мы не выделили специально однородные члены предложения, достаточно хорошо проанализированные предшественниками. Правда, здесь следует отметить, что существует проблема упорядочения пунктуационных норм в связи с выделением однородных членов: когда-то установленная норма, в соответствии с которой между однородными членами, как правило, не ставится знак препинания, явно нуждается в пересмотре. Не выделили мы специально и вопросы классификации предложений по цели высказывания, эмоциональной окрашенности, так как здесь в принципе не может быть разногласий и разночтений: в этом отношении предложения во всех языках характеризуются одинаково.
В работе используются традиционные для изучения синтаксиса кавказских языков методы:
-
описательный;
-
сравнительно-типологический.
Описательный метод в принципе неизбежен во всяком объемном исследовании, посвященном рассмотрению крупных проблем и систематизации большого языкового материала. Он особенно необходим, когда речь идет о языках, фундаментальные грамматики которых еще не созданы, следовательно, каждое посвященное им исследование в этой или иной мере должно носить и нормативно-описательный характер.
Сравнительно-типологический характер нашего исследования проявляется в том, что мы не ограничиваемся сравнением данных ингушского языка с материалом близкородственных чеченского и бацбийского языков. В своей работе мы стремимся рассматривать синтаксические единицы и явления ингушского языка на фоне кавказских языков в целом, расширяя «сравнительно-типологический фон» привлечением языков других семей и структурных типов (индоевропейских, тюркских, самодийских и др., с одной стороны, и флективных, полисинтетических, номинативных и т.д. языков – с другой). Необходимость типологического подхода в описании любого конкретного языка обусловлена уже тем, что «за бесконечным поражающим многообразием языков мира … скрываются общие для всех свойства». (Гринберг 1970, с. 31).
В источниках анализируемого материала мы себя не ограничивали, так как не преследовали цели изучения синтаксических единиц и явлений в стилистическом аспекте. В основном материал извлечен из произведений ингушской художественной литературы. Там, где это оправданно и необходимо, привлекается материал из устного народного творчества ингушей, периодической печати, живой разговорной речи.
Положения, выносимые на защиту, следующие:
1. В ингушском языке в целом отражены универсальные (общеязыковые) и типические (общие для кавказских языков) черты структурно-семантической организации простого предложения; вместе с тем в ингушском языке есть общие с чеченским и в значительном объеме с бацбийским идиоэтнические черты построения предложения.
2. Несмотря на продолжающееся отстаивание большинством исследователей кавказских языков концепции множественности конструкций предложения, в ингушском языке находятся основания для того, чтобы считать, что конструкций предложения, определяемых по падежу грамматического (не семантического) субъекта. Здесь все-таки только две – эргативная и номинативная. То, что для ингушского и других эргативных кавказских языков выделено в качестве дативной, генитивной и локативной конструкций, может рассматриваться как построенные по номинативному принципу конструкции.
3. Прямое дополнение в иерархии членов предложения занимает все-таки не то место, которое ему отводится в грамматической традиции. Это второстепенный член предложения, характеризующийся, впрочем, своими особенностями, связанными с согласованием (в том случае, если таковое возможно) глагольного сказуемого с прямым дополнением.
4. В структурной организации простого предложения, в том числе в составе и основных свойствах членов предложения, в классификации самих предложений по разным признакам, ингушский язык в основном отражает общенахские и общекавказские изоглоссные модели и свойства. Так же, как в чеченском языке, здесь есть определенные ограничения в сфере односоставных предложений, связанные, среди других причин, с отсутствием в языке категории грамматического лица, но вместе с тем с появлением письменности и художественной литературы односоставные предложения в ингушском языке стали употребляться шире – в основном под воздействием языка русской художественной литературы; в частности, достаточно широкое развитие в ингушском языке получили отдельные типы номинативных предложений, практически не употреблявшиеся до появления письменности.
5. Осложнение структуры простого предложения в ингушском языке в целом соответствует осложнению предложения в других языках. При этом следует иметь в виду, что членами предложения следует считать все элементы, включаемые в состав предложения и тем или иным образом влияющие не только на структуру, но и на семантику предложения, то есть следует различать как оформленные члены предложения (обособленные члены, однородные члены), так и включенные члены (обращения, вводные слова и др.).
6. Так называемые «глагольно-обстоятельственные обороты», осложняющие простое предложение, являются не членами предложения (обособленными оборотами), а придаточными предложениями, в которых «обстоятельственная форма» глагола является средством маркировки связи главного и придаточного предложений.
7. Словопорядок в ингушском языке, как, видимо, во многих других, играет, вопреки установившемуся мнению, существенную роль в коммуникативном устройстве синтаксических единиц. По расположению компонентов можно определить, например, принадлежность той или иной синтаксической конструкции к предложению или словосочетанию.
8. В ингушском языке получили широкое распространение так называемые «развернутые члены предложения».
9. Категория залога в ингушском языке представляет собой корреляцию двух синтаксических залогов (актива и пассива), морфологически маркируемую тремя залогами – активом и двумя формами пассива (модального, выражаемого потенциалисом, и немодального, образуемого инфинитизацией глагольного предиката). При этом происходит функционально-синтаксическая «рокировка» актантов глагольного действия с изменением внешней формы одного из них – того, который выражает значение субъекта. Таким образом, материал ингушского языка также подтверждает, что залог является категорий не морфологической (категорией одного только глагола), а морфолого-синтаксической категорией.
Апробация результатов исследования.
Основные положения работы докладывались на Всероссийской научно-практической конференции, посвященной 150-летию ученого и просветителя Ч.Э. Ахриева (Назрань, 2000), региональной научно-практической конференции «Вузовское образование и наука» (г. Магас, 2002), региональной научно-практической конференции «Вузовское образование и наука» (г. Магас, 2009), региональной научно-практической конференции «Вузовское образование и наука», посвященной 15-летию ИнгГУ (г. Магас, 2009). Материалы диссертации апробированы автором также на протяжении трех десятилетий в лекционных курсах и на практических занятиях по современному ингушскому языку в Чечено-Ингушском государственном университетете и (с 1992 года) в Ингушском государственном университете.
По теме диссертации опубликовано 9 статей общим объемом 4,5 печ.л., 1 учебник, 2 учебное пособие и 2 методические разработки общим объемом более 30 печ.л.
Структура диссертации. Мноаспектность исследования сложного объекта исследования обусловила и его сложную структуру: диссертация состоит из введения, семи глав, заключения, списка использованной литературы и списка литературных источников фактического языкового материала. Объем диссертации – 200 стр., текст – 182 стр.
О конструкциях предложения в ингушском языке с точки зрения отражения в них общих и типических черт синтаксического строя языка
Типологический подход к исследованию и описанию синтаксических единиц ингушского языка позволяет уточнить многие вопросы, на которые лингвистическое наховедение (и кавказоведение в целом) ищет ответы на протяжении длительного времени. Наиболее отчетливо важность такого подхода проявляется при выделении типов конструкций предложения по форме выражения грамматического субъекта. Как известно, постулируемая в лингвистическом кавказоведении концепция множественности конструкций предложения в языках эргативного строя допускает (и даже утверждает), что наряду с переходной эргативной и непереходной номинативной конструкциями в ингушском языке, как и в других кавказских языках, по падежу подлежащего выделяются также генитивная конструкция (инг. Наъна чіоагіа саготлу «Матери очень скучно»); дативная (инг. Ислама коч хозахийтар «Исламу рубашка понравилась»); локативная (инг. Исламага дахча доаккхалу «Ислам может дрова рубить»). Дательный падеж в собственно аффективной конструкции (дативной), а также генитив в посессивной, локатив в конструкции локативной абсолютное большинство языковедов считают формами выражения подлежащего.
Проблеме конструкций предложения в ингушском языке посвящены специальные работы З.М. Баркинхоевой (Баркинхоева 2006; Баркинхоева 2007). Свою точку зрения на эту проблему З.М. Баркинхоева излагает уже во введении к своей части совместной с Х.Р. Хайровой работы: «как известно, наличие множества синтаксических конструкций (моделей) предложения является отличительной особенностью нахских языков. В частности, в ингушском языке с точки зрения падежного оформления имени субъекта обнаруживаются следующие конструкции (модели) простого предложения: номинативная, или абсолютная, эргативная, аффективная, или дативная, генитивная, локативная (последние две, впрочем, нередко выпадают из списка основных моделей простого предложения ингушского языка, см., например. Очерк ингушского языка в коллективном труде «Языки мира»)» (Баркинхоева, Хайро-ва, 2007, с. 9). Действительно, Т.И. Дешериева в очерке, на который ссылается З.М. Баркинхоева, пишет: «Ингушский язык является эргативным с ярко выраженной тенденцией к номинативизации. Для него наиболее характерны синтаксические конструкции: эргативная, номинативная, аффективная» (Дешериева 1999, с. 195). Но это вряд ли значит, что генитивная (посессивная) и локативная конструкции у Т.И. Дешериевой «выпали». Содержание, вкладываемое Т.И. Дешериевой в понятие «аффективная конструкция», и то, что имеет в виду З.М. Баркинхоева, не совпадают. И это хорошо видно по некорректным поправкам в отношении анализа соответствующих конструкций, сделанного А.И. Халидовым. Приведя то место из книги А.И. Халидова, где он приводит три разновидности «аффективных» конструкций чеченского языка - соответственно дативную, генитивную и локативную, З.М. Баркинхоева вначале поправляет А.И. Халидова, считая, что нельзя было употреблять слово «точный» в сочетании с существительным «перевод», т.к. «определение «точный» к данному переводу неприменимо» (Баркинхоева, Хайрова 2007, с. 30), а затем пишет: «Неправомерна также характеристика всех приведенных А.И. Халидовым примеров как аффективной модели, поскольку пример (2) представляет собой генитивную конструкцию, а пример (3) - локативную» (там же). Некорректность такой «критики» очевидна. Во-первых, А.И. Халидов - исследователь, работающий с такими терминами не первое десятилетие, и ему хорошо известно, что под аффективными имеются в виду в первую очередь дативные, но также генитивные и локативные конструкции, поскольку (2) и (3) также, как правило (но не всегда), аффективны, и что исследователи часто имеют в виду под аффективные\ми все другие, кроме номинативной и эргативной, конструкции. Во-вторых, «редактируя» А.И. Халидова, З.М. Баркинхоева сама допускает стилистическую ошибку, заявляя, что «определение «точный» к данному переводу неприменимо» (непри менимо к чему - к слову «перевод» или к переводу, который сделал А.И. Халидов). В-третьих, А.И. Халидов, имея в виду «аффективные конструкции», никогда не называет их моделями, так как хорошо знает, чем понятие «модель» отличается от понятия «конструкция». Но абзац выше разъясняет, что «при выделении аффективных конструкций, под которыми большинство авторов имеются в виду все неноминативные и неэргативные с субъектом - дативом, генитивом или локативом...» (Халидов 2004, с. 94). Таким образом, видимо, это З.М. Баркинхоева считает термины «аффективная конструкция» и «дативная конструкция» терминологическими дублетами, а это не так: «Аффективный I... То же, что эмоциональный»; «Аффективный II... Относящийся к переходным глаголам, обозначающим действие, которому подвергается объект» (Ахманова 1969, с. 60-61). В применении к конструкциям, о которых идет речь, имеется в виду, скорее всего, «аффективный I», а если так, то второе значение применимо к любому предложению с переходным глаголом. Также некорректна попытка уличить А.И. Халидова в незнании элементарных для лингвиста вещей далее, где относительно приведенных А.И. Халидовым предложений Сан сагатлуо и Сан са къераделла З.М. Баркинхоева пишет: «Здесь, как представляется, не совсем корректным является переход от конструкции со сложным глаголом-сказуемым к конструкции с фразеологизмом, предполагающим, на наш взгляд, иную схему синтаксического анализа» (с. 31). На самом же деле А.И. Халидов имеет в виду, как показывает широкий контекст его рассуждений, что в предложениях первого типа са не считается подлежащим только лишь потому, что орфографическая традиция слила его с глаголом, тогда как в предложениях второго типа то же слово большинство пишет слитно с глаголом - сакъераделла (тогда это тоже глагол-композит), некоторые раздельно. И в обоих случаях, как полагает А.И. Халидов, предложения сделало «генитивными конструкциями» орфо-графирование сочетания соответствующих компонентов то как компонентов сложных глаголов, то как сочетания слов. С точки зрения З.М. Баркинхоевой, «под аффективной моделью предложения следует понимать такую модель предложения, в которой роль субъекта выполняет имя в дательном падеже, в качестве сказуемого выступают аффективные глаголы, глаголу чувственного восприятия» З.М. Баркинхоева говорит то о конструкциях, то о моделях предложения. Однако в сочетании с «аффективная» «модель» вряд ли корректно употреблять: модель - это «закономерное расположение последовательностей сегментных и сверхсегментных элементов в сложных языковых единицах, определяемое свойствами данной языковой структуры и регулярно воспроизводимое в речи» (Ахматова 1969, с. 238), это понятие, употребляемо, когда речь идет о сложных структурных единницах. Именно в таком плане употребляется «модель», скажем, в словообразовании, когда выделяются словообразовательные модели типа «существительное + -чик». В синтаксисе, если и употребляется, понятие «модель» в типологии предложений употребляется крайне редко, а в отношении анализируемых З.М. Баркинхоевой «конструкций» ее предшественниками не употреблялось.
Если не придавать большого значения терминологическим неточностям, в рассмотрении З.М. Баркинхоевой «аффективной» и иных «конструкций» предложения ингушского языка требуют, с нашей точки зрения, уточнения некоторые моменты.
Различие в понимании самой проблемы конструкций предложения в нахских языках у А.И. Халидова и З.М. Баркинхоевой принципиальное.
Для З.М. Баркинхоевой «конструкция с дательным падежом представляет собой переходное построение по количеству главных членов (субъект, объект, предикат), по форме прямого дополнения, по согласованию глагола-сказуемого с прямым объектом и по своему общему значению» (Баркинхоева, Хайрова 2007, с. 54). Здесь обращает на себя внимания критерий, применяемый З.М. Баркинхоевой при определении переходности синтаксических постороений: «представляет собой переходное построение по количеству главных членов (субъект, объект, предикат)». Но ведь в переходных построе ниях не обязательно наличие трех «главных» членов предложения, часто достаточно двух, но при этом обязательно наличие объектной словоформы или «конструкции», которая ее заменяет (скажем, придаточного «дополнительного»). С другой стороны, А.И. Халидов различает понятия «субъект», «объект», «предикат» и «подлежащее», «дополнение», «сказуемое»; в значениях терминов второй группы он также использует «грамматический субъект», «грамматический объект». З.М. Баркинхоева, судя по всему, логико-грамматические и формально-грамматические понятия не различает, что, кстати, характерно для тех, кто отстаивает множественность конструкций предложения в ингушском и других языках.
Вводные слова и словочетания
Вводными называются грамматически не связанные с членами предложения слова и сочетания слов, которые выражают различную оценку говорящим высказываемой мысли, указывают на связь её с другими сообщениями, характеризуют способ оформления мысли. Они передают модальную или эмоциональную оценку говорящим содержания мысли.
Смысловая связь вводных слов и вводных сочетаний слов со всем предложением в целом или с каким-то определенным членом предложения обычно выражается их местоположением. Если они относятся по смыслу ко всему составу предложения, то чаще всего помещаются в начале предложения: Мо-гачох, ше-ше хъалхавала гіертар «По возможности, каждый сам вперед выйти пытался»; Шеко йоацаш, цо дийцар бакьхила мегаш дар «Без сомнения, его сообщение точным должно было».
Если же вводные слово или словосочетание относится к отдельному члену, оно находится, как правило, перед ним: Хетергахь, лоамара гіала кхо біаь игу хъалха яь яр «По - видимому, горная башня, три столетия раньше построена была»; Оаха бахьа лаьрхіа никь, шеко йоацаш, хала хила мегаш бар «Нами задуманная дорога, без сомнения, тяжелая должна быть». Значения вводных слов и словосочетаний чрезвычайно многообразны:
1. Модальная оценка сообщения, которой говорящий выражает уверенность в истинности высказываемой мысли: шеко йоацаш, тешам болаш, бакъ долаш, тешалахь, яхачох, ціана бакъда, бакъда, біаргагучох, дилла, тешам болаш, т.д.
2. Модальная оценка сообщения, которой говорящий выражает сомнение, неуверенность, предположение: хетаргахь, хъагучох, наха яхачох, белгалдечох, дувцачох, ціаьхха санна, зелучох, хьаяхачох, лерхіачох, могачох, ца ховш. Котало яккха, хетаргахь, атта хур-гдац «Победу завоевать, по - моему, легко не будет».
3. эмоциональная оценка сообщения, т.е. выражение говорящим чувства радости, удовольствия, сожаления, огорчения, удивления по поводу высказываемой мысли: ираза, доакъазалла, белггала, ай-хьазза, доггіозалла, тамашена, бокъонца, ца моттача беса, эхъ долаш. Кхоана, ираза, діайха ди доагіаргда «Завтра к счастью, теплый день будет».
4. Оценка сообщаемых фактов с точки зрения их обычности: ший Іаьдалах, дилла санна, цунга хъажжа, хіана аьлча, деррига дийца-ча, хуллача бесса. Сай Іаьдалах, царна новкъа ца хила Іийра со ціагіа «По своему обычаю, им не мешать осталась я дома».
5. Вводные слова и словосочетания, указывающие на источник сообщения: сона хетачах, хъалха дувцачох, наха яхачох, аз лерхіачох хьахозачох, дешашка диллача, хозий, дувций. Наха яхачох, біаьсти хъалха яргья укх шера «По слухам людей, весна рано придет в этом году».
6. Вводные слова и словосочетания с призывом, обращенным к собеседнику с целью привлечь его внимание к высказываемой мысли, чтобы вызвать определенное отношение к сообщаемому: гой, кхе-тий, ладувгіал, теший, белгалдаккхал, хой, сабардел, нийсса дув цал. Кхетий, со футторойна луш вац хьога «Понимаешь, я не со зла говорю тебе».
7. Вводные слова и словосочетания для оформления мысли, выражающей экспрессивный характер: лоацца аьлча, кхыча тайпара аълча, бегаш боацаш, боккъонца, игитта аьлча, нийсагіа аьлча. Бегаш а боацаш, хоза хеш хьона из йо! «Кроме шуток, нравится тебе эта девушка»; Іалам, нийсагіа аьлча, чіоагіа деза а лараде деза «Природу, проще говоря, сильно любить и беречь надо».
8. Вводные слова и вводные словосочетания, выражающие связь мыслей и порядок следования мыслей: кхыча тайпара, тіеххьара, юхь духхъала, цхьабакъда, тіакхха, цкъарчоа, цкъадале, шозза-лагідале, масала, бакьда, иштта. Тіеххьара аьлча, 1а сайга бакъдар дийцача бакъахьа хеш сона «Наконец-то, ты мне правду должен говорить мне». Цкъадале, из харц лерах бала пайда бацар «Во-первых, из его не верного говорения пользы не было».
Из морфологических способов для выражения значения «вводности» наиболее важны модальные слова, образующие особую часть речи, которая формируется из слов разных лексико - грамматических разрядов в синтаксической позиции вводных слов. Модальные слова - морфологизованное выражение вводных слов, так как вводные слова - единицы синтаксиса, модальные слова - единицы морфологии.
Категориальным значением модальных слов являются субъективная модальность, обобщающая значения реальности, достоверности, предположительности и т. д.: хетаргахъа, ховчох, хазачох, хетачох, бакьда, щьабакъда, яхачох, біаргагучох, ладувгіачох.
Эти модальные слова, включенные в простое предложение, являются добавочными к основному тексту и интонационно выделяются, разрывая и нарушая его интонационное единство: Аз хьога мел дувца хіама, тешалахь, ціена бакьдолаш да хьона «Я тебе что рассказываю, поверь чистая правдивость тебе». Некоторые вводные слова сливаются с союзами и частично принимают их функции: бакъда, цхьабакъда, тіаккха, хіаьта.
По своей функции к включенным членам - вводным словам и словосочетаниям близки вводные предложения и вставные конструкции, но их вряд ли можно отнести к включенным членам, так как по своей структуре они могут быть не только простыми предложениями, но и предложениями сложными, и даже могут состоять из нескольких предложений.
Вводные предложения, в отличие от вводных словосочетаний, не представляют собой застывших готовых выражений, они разнообразны по лексическому наполнению и не ограничены объемом: Цу гіулакха, аз тешал ду, Ислам бехке вацар «Этому делу, я заверяю, Ислам не причастен был». примерами при анализе (выше) осложненных предложений.
Вводные предложения, как и вводные слова, служат для выражения модальной, эмоциональной оценки говорящим высказанной мысли, для указания на его источник:
1) модальная оценка высказывания: Хіанз цига хий дулаш баохкараша дер, ваша массанена дика хов, чіоагіа пайдане гіулакх да «Сейчас там воду прокладывая работающих делание, мы все хорошо понимаем, очень полезное дело есть» (доел.);
2) эмоциональная оценка высказывания: Цу зіамигача саго, алахіама дац, деррига а долчча бесса хъадищар «Этот парень, ничего не скажешь, все как есть рассказал»;
3) выражение источника сообщения: Байсар, ший дас оалар, бакъ йистхулаш вац «Байсар, как отец его говорил, правду никогда не говорит»;
4) призыв к собеседнику с целью вызвать его ответную реакцию на высказывание: Хьона бакъдар дезий, иштта атта а вац из «Если ты правду хочешь, не такой легкий он» (т.е. ворчливый, своенравный и т.д.); Со, хетий хьона, атта ях? «Я, ты думаешь легко живу?».
Вставные конструкции служат для выражения добавочного сообщения, попутного замечания, пояснения всего предложения в целом или его части. Вставные конструкции всегда выделяются интонационно, произносятся более быстрым, вместе с тем более низким тоном, чем основное высказывание, причем выделяются более значительными паузами, чем вводные слова.
Вставные конструкции могут сохранить связи с тем компонентом предложения, к которому они относятся, и оформляться как своеобразные члены предложения или придаточные части сложного предложения: Берда йисте се кхаьчача (малхбузехьа бола берд бар из) тийшар со кіалхарваларах «Когда добрался до обрыва (южный обрыв был это) поверил я спасению»; Яхийта йиіиг (дас хіанза а йиіиг лоархіар цох) хьажийта кердача моттигашка, дуненга «Пустите девочку (отец и сейчас девочкой считал её) пусть посмотрит новые места и мир».
В отличие от вводных слов и вводных предложений, вставные конструкции не могут стоять впереди основной части предложения. Они обычно стоят в середине или в конце предложения, на письме, как правило, выделяются скобками.
Двойные семантические связи и отношения многозначных (или многофункциональных) членов предложения
Как известно, предложение - сложная синтаксическая структура, в которой компоненты связаны между собой с помощью множества средств и способов. Между этими компонентами существуют многообразные синтаксические связи и отношения, и многообразие это проявляется не только в том, что существует множество типов членов предложения и множество способов их выражения, но и в том, что очень часто одну и ту же словоформу в одном и том же контексте не всегда можно однозначно определить в терминах членов предложения, выяснить точно, какое значение и какая синтаксическая связь представлены в этой словоформе и в ее отношениях с другими словоформами предложения. Эта сложность предложения как синтаксической единицы вынуждала даже некоторых языковедов сомневаться в нужности и перспективности исследования и описания предложения с точки зрения его структуры и выявления его функциональных частей. Негативное отношение некоторых лингвистов к теории членов предложения вызвано, прежде всего, тем, что живое разнообразие речи не укладывается в рамки традиционной классификации членов предложения, не учитывающей явлений переходности и зоны синкретизма, обусловленной ими. Проблема эта актуальна для многих языков и сейчас, в частности, и для русского языка (Бабайцева 1967; 1983), обсуждается она давно и вряд ли обсуждение близко к завершению.
То явление, которое мы рассматриваем в настоящей работе, - многозначность (соотв. многофункциональность), или синкретизм в системе членов предложения, определяется как совмещение (синтез) в одном члене предложения дифференциальных признаков разных членов предложения, разных значений и разных функций (обычно двух, но нередко и трех), с чем связаны известные трудности установления принадлежности словоформы или группы словоформ к тому или иному члену предложения, с которыми часто сталкиваются обучаемые и обучаемые в учебном процессе.
Синкретизм членов предложения не мог не привлечь внимания исследователей разных языков, так как это объективно существующий и широко распространенный факт языка и речи, к тому же в значительной степени влияющий, главным образом негативно, на усвоение соответствующего материала в общеобразовательной, средней и высшей профессиональной школе. Естественно, это и проблема ингушского синтаксиса: трудности с отнесением тех или иных словоформ к определенным членам предложения известны всем, кто сталкивался с преподаванием ингушского языка (синтаксической части этой дисциплины) в школах, средних и высших специальных учебных заведениях Ингушетии.
В аспекте рассматриваемой нами проблемы в первую очередь необходимо четко классифицировать сами члены предложения. В этом смысле по семантике члены предложения делятся на 1) типичные (однозначные) и 2) синкретичные (многозначные). По выполняемым функциям их можно делить на 1) однофункциональные и 2) многофункциональные.
Конечно, в первую очередь предложения и члены предложения проявляют себя как типичные.
Типичные члены предложения обладают полным набором дифференциальных признаков какого-либо одного члена предложения, в семантико-функциональном отношении они прозрачны. Типичными являются, как правило, главные члены предложения - подлежащее и сказуемое: Морхаш лоа-машкахъа йолх «Облака к горам идут». Форма именительного падежа имени существительного, например, не оставляет сомнений в том, что это словоформа, выполняющая функцию подлежащего в предложении, в номинативных языках она не может быть употреблена ни в какой другой функции (употребление номинатива в качестве приложения в функции определения -это особый случай). Спрягаемый глагол ни в какой другой функции, кроме функции сказуемого, не может быть употреблен. Синкретичные же члены предложения совмещают в себе дифференциальные признаки разных членов предложения, в связи с чем одна и та же словоформа в одном и том же словесном окружении может быть идентифицирована с разными членами предложения. Как правило, признаком синкретизма характеризуются второстепенные члены предложения: обычно возникают трудности с дифференциацией определений - дополнений, дополнений - обстоятельств, определений -обстоятельств. В принципе, в контексте синкретизма можно рассматривать даже словоформу лоамашкахьа в приведенном выше предложении (ее можно рассматривать как обстоятельство, но возможна и идентификация с дополнением), хотя, конечно, идентификация словоформы с обстоятельством более очевидна, чем во многих других случаях, которые мы рассмотрим ниже.
Предложения с признаками синкретизма своих компонентов часто приводят к тому, что при необходимости синтаксического разбора наши учащиеся теряются и не могут точно определить, какими членами предложения следует считать словоформы, совмещающие в себе разные фунуционально-семантически признаки.
Причиной появления и существования синкретичных членов предложения является потребность в выражении синкретичной семантики, более богатой, чем у типичных членов предложения. Только типичными членами предложения нельзя выразить многие оттенки значений, так как не всегда однозначны сами языковые явления, с помощью которых выражаются сложнейшие связи и отношения между явлениями действительности. Синкретичные члены предложения, несомненно, - экономный способ конденсации смысла, возможность выразить его емко и лаконично.
Разнообразие языковых явлений подобного типа в свое время отмечал Л.В. Щерба, который писал в этой связи: «...опыт показывает, что всякие таблицы и схемы расползаются по всем швам, как только попробовать вставить в них факты живой действительности» (Щерба 1974, с. 246). Это относится и к синкретичным членам предложения, которые свидетельствуют о гибкости системы членов предложения и о сложности синтаксических связей и отношений, которые могут быть выражены в структуре предложения как единицы речи.
Как единица языка и речи предложение многоаспектно, а члены предложения являются его компонентами, следовательно, и члены предложения характеризуются многоаспектностью. «Многоликость» членов предложения раскрывается в совокупности его свойств, каждое из них дает однозначную классификацию членов предложения, но неполную, одностороннюю, не исчерпывающую всех свойств членов предложения, что, в свою очередь, приводит к серьезным трудностям в определении принадлежности тех или иных словоформ к определенным членам предложения.
Это, в свою очередь, порождает проблему выбора признаков, которые должны быть положены в основу классификации членов предложения. Даже два признака, положенные в основу классификации, не дадут во всем последовательной, непротиворечивой классификации. Тем более это оказывается очень сложным, когда классификация оказывается основанной на множестве признаков, структурных и семантических. Следовательно, признавая много-аспектность членов предложения, мы тем самым принимаем как их наиболее характерное свойство и возможность разнообразных несоответствий языковых фактов традиционной классификации членов предложения.
Для синкретичных членов предложения характерно колебание удельного веса сочетающихся свойств, усиление признаков то одного члена предложения, то другого, а в некоторых случаях - их примерное равновесие.
Таким образом, есть основания считать, что синкретизм членов предложения обусловлен рядом факторов, из которых основными являются:
1) несоответствие формы и содержания;
2) двойные синтаксические связи и отношения;
3) синкретичное категориальное значение словоформы;
4) эллипсис глагольной формы;
5) лексико-грамматические свойства сочетающихся словоформ.
Залог в ингушском языке
В иберийско-кавказских языках, как отмечают их исследователи, достаточно предпосылок для того, чтобы залоговость в них оформилась не только как противопоставление активных и пассивных конструкций предложения, но и как залоговая парность самих спрягаемых глаголов. Среди этих предпосылок, например, то, здесь есть эргативная конструкция предложения, безусловно переходная и имеющая все признаки активной, а следовательно, не может не быть условий для пассивного преобразования подобной конструкции. И все-таки можно утверждать, что исследование глаголов и синтаксических структур в большинстве иберийско-кавказских языков в контексте залоговой теории недалеко продвинулось от уровня выяснения вынесенной нами в заголовок проблемы.
Сама постановка вопроса о залогах в иберийско-кавказских языках вызывала и вызывает разную реакцию исследователей. Замечания А.С. Чикоба-ва о том, что, в отличие от индоевропейских языков, в которых переходный глагол приравнивается к действительному залогу, в иберийско-кавказских «глагол может быть переходным, но не различать залогов, залоги в иберий-ско-кавказских языках системно могут не коррелировать» (Чикобава 1977, с. 9), что исторически «переходный глагол не был действительного залога, в залоговом отношении глагол (его основа) был индифферентен, нейтрален» (Чикобава 1981, с. 13), видимо, повлияли на то, что на проятжении длительного времени залогам в этих языках почти не уделялось внимания.
Г.А. Климов вслед за А.С. Чикобава отмечает, что «характерной чертой транзитивного глагола языков эргативного строя является отсутствие в нем оппозиции форм действительного и страдательного залога... Это означает невозможность отражения в его морфологической структуре точки зрения какого-либо одного из актантов передаваемой ситуации: субъекта или объекта» (Климов 1973, с. 104). Но ведь в принципе таково положение и во многих других языках, где морфологически залог не маркирован (в том же русском, в котором строгой «оппозиции форм действительного и страдательного залога» тоже нет), тем не менее, залоги в этих языках изучаются, присутствие в них оппозиции двух (или, с точки зрения форм выражения актива и пассива, и более) залогов не подвергается сомнению.
В изучении залогов в любом языке основной проблемой является различение так называемых диатез схем соответствия единиц синтаксического уровня и единиц семантического уровня) и собственно залогов. Их неразличение, как правило, приводит к выделению большого количества залогов, как это наблюдается, например, в ряде синтаксических работ Т.И. Дешериевой, посвященных субъектно-объектным отношениям и залоговой дифференцированное глаголов и предложений разноструктурных языков, в контексте с которыми рассматриваются и языки вайнахские. Суть понимания залогов Т.И. Дешериевой в том, что, с ее точки зрения, залоговыми являются все диатезы, которые допускают актантную мену. Следовательно, сюда не относятся такие, которые не предполагают самообъектный субъект или равноучаст-вующие в действии субъекты, т.е. диатезы рефлексива, взаимности, версии, медиума, ни при каких условиях не допускающие преобразований с иными отношениями актантов (Дешериева 1996, с. 275). Во всех остальных случаях Т.И.Дешериева видит залоги, и в соответствии со своим представлением о них выделяет 11 залогов:
1. Номинативный непереходный: Ара чіоагіа лоа делхар «На улице сильно снег шел»; Со университете яхар «Я в университет пошла».
2. Эргативный переходный: Юстара лийннача саго боахам биллабац «Вдалеке бродивший человек дом-хозяйство не имел».
3. Эргативный переходный залог без прямого объекта: Аз чіоагіа селхан сакьирдар «Я очень вчера веселился»; Т.И.Дешериева утверждает, что объект не «потерян», а слился с глаголом.
4. Аффективный (дативный, генитивный, локативный) переходный: Са селхан чіоагіа саготлора «Я вчера очень тосковал»; Со везачоа са гийг а еза «Меня любящий должен и мой желудок любить»; Кіаьнкага экзамен діайолаяланзар «Мальчик экзамен не смог сдать».
5. Аффективный непереходный залог: Са саготденнад «Мне взгрустнулось»; Сона дагадоханзар «Я не вспомнил»; Сога дацар «У меня не было».
6. Пассивный залог (страдательный): Коч uolo тигаяр «Платье девушка сшила».
7. Каузативный залог: Аз кіаьнкага дувцийт «Я мальчика заставляю говорить».
8. Субъектный имперсонал, полученный элиминацией подлежащего: Студенташ практике бахаб «Студенты на практику вышли»; Кхоана ялаташ чуэца долалу «Завтра зерно начинаем убирать».
9. Объектный имперсонал: Наха сало! «Люди отдыхают»; Са садукъ «Я задыхаюсь». Дополнение не элиминировано, а слилось с глаголом.
10. Обощенный переходный номинативный залог, полученный преобразованием эргативного переходного номинативного, аффективного и эрга тивнообразного переходных: Тхо болх беш да — Оаха болх бу; Со хъу гуш ва — Сона хъу гу и т.д. «Мы работу делаем»; «Ялес вижу».
11.Обобщенный непереходный номинативный залог, выводимый из всех непереходных залогов: Со велх - Со велхаш ва «Я плачу» — «Я плакавши есть» (Дешериева 1996, с. 275). Как отмечает А.И. Халидов (Халидов 20042, с. 212-214), эти «залоги» получены с явными ошибками и в составлении предложений и их переводах, и в приурочивании их к выделяемым «залогам». Кроме того, что одиннадца-тизалоговая система несостоятельна сама по себе, она не заслуживает доверия и по причине неразличения диатез и залогов, и потому, что приводимые примеры являются искусственными, составленными произвольно под соответствующие рубрики, не соответствующими тем схемам, по которым строятся предложения в самом языке. Если изучать залоги в нахских и других иберийско-кавказских языках таким образом, считает А.И. Халидов, проблема не будет решена никогда. Т.И.Дешериева с нарушениями самих норм языка осуществляет перестановки, устранения, сокращения, подстановки, легко создает конструкции и единицы, которые не употребляются, не говоря об абсолютно неадекватных переводах тех или иных конструкций. Она единственный исследователь, которая разрабатывала эту проблему на материале чеченского языка и этим прибавила до предела усложненную и во многом противоречивую систему околозалоговых диатез, называемых ею залогами.
Придерживаясь традиционной точки зрения на природу залоговых отношений, можно заметить, что при анализе залога в нахских языках авторы, уделяя большее внимание роли контекста в реализации залоговое, оставляют без внимания тот факт, что залог - это, в первую очередь, категория глагольная. Залоговые отношения развиваются лишь на основе переходного значения глагола, так как только глаголы могут, видиизменяя свою грамматическую форму, отражать отношение действия к субъекту или объекту. Залоговые значения, в первую очередь, связаны с возможностью грамматического оформления самого глагола, тем более, что залог лишь в глаголе получает свое полное выражение.
В каждом языке содержание залоговых значений и его выражение соответствует структуре и особенностям этого языка. Содержание в любом языке зависит от отношения глагола к главным элементам предложения (субъекту и объекту) и возникающих связей глагола с этими элементами. И все же залог, связанный с семантикой предложения и семантикой глагола, должен получать соотвутствующую грамматическую форму в построении глагола. И тогда можно говорить о наличии грамматической категории залога в языке.
А.И.Халидов представляет, что «единственная определенность в отношении залога, о которой можно говорить применительно к чеченскому языку, - это то, что в системе самого глагола, финитного, морфологической категории с создающим залоговые оппозиции аффиксальным выражением нет, как нет и лексико-грамматической, или лексической, оппозиции глаголов по залоговым значениям, корторую можно было бы установить вне контекста. С другой стороны, искать выражение залоговых оппозиций вне глагола бессмысленно, так как абсолютно или в большей степени залог связан с переходностью - качеством, которым обладает только глагол, но глагол уже в широком смысле, включающий не только финитные, но и инфинитные формы» (Халидов 20042, с. 222). Следовательно, залоговое противопоставление следует искать в разных соотношениях употребления различных глагольных форм в роли предиката. Буланин Л.Л. в этой связи отметил, что «противопоставление форм действительного и страдательного залога есть производное от противопоставления синтаксических конструкций, содержащих эти формы» (Буланин 1986, с. 154). Это сказано о залоге русского глагола, в принципе такое правило приложимо к системе залогов любого языка.
