Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Историография и методология проблемы
1. Школа Ключевского в отечественной историографии 14
2. Методология идентификации школы Ключевского 30
3. Историко-социологический синтез школы Ключевского в российской историографии и в контексте современной науки 72
Глава II. Историческая социология В.О. Ключевского
1. Истоки исторической социологии 133
2. Концепция исторической социологии 191
3. Русская история как «идеальная цель социологического изучения» 236
Глава III. Историко-социологический синтез школы ключевского
1. Синтез истории и социологии в трудах представителей школы Ключевского 274
2. «Научное или социологическое объяснение истории» П.Н. Милюковым 302
3. Изучение Н.А. Рожковым «исторических судеб русского народа в связи с общей социологической теорией» 326
Заключение 353
Список использованных источников и литературы 361
- Школа Ключевского в отечественной историографии
- Методология идентификации школы Ключевского
- Истоки исторической социологии
- Синтез истории и социологии в трудах представителей школы Ключевского
Введение к работе
Актуальность темы исследования обусловлена необходимостью постоянного совершенствования способов научной интерпретации прошлого, в поисках которых историческая мысль все чаще возвращается к опыту дореволюционной российской историографии, являвшейся образцом высокого профессионального мастерства и новаторства. Этим в первую очередь объясняется наше обращение к опыту одной из самых известных и влиятельных историографических школ России конца XIX - начала XX века - школы Ключевского, осуществившей синтез истории и социологии в исследовании отечественной истории.
Школа Ключевского в отечественной историографии
Проведенный нами анализ имеющейся научной литературы по проблеме школы Ключевского свидетельствует об отсутствии специально посвященных ей исследований. Те же, в которых она в той или иной степени затрагивается, можно, разделить на две группы как принадлежащие к двум историографическим подходам.
Первый подход создавался в основном учениками и последователями Ключевского в начале прошлого века. Для них факт существования его школы и своей принадлежности к ней, не вызывал сомнения, хотя и не все они употребляли сам термин «школа Ключевского». Так П.Н. Милюков признавал, что Ключевский «на наших глазах стал главой целой школы, сделался славой России».8 Вместе с тем, справедливости ради следует отметить, что в письме к С.Ф. Платонову от 29 июля 1890 г. он говорит о своём учителе, что «он устал, а главное, он не верит в науку: нет огня, нет жизни, страсти к ученой работе - и уже поэтому нет школы и учеников». 9 Впрочем, тут же не без гордости заявляет, что имеет право называть Ключевского своим учителем. Позднее в своих воспоминаниях, он напишет, что, несмотря на формальный разрыв отношений с Ключевским после магистерского диспута, «продолжал ценить и любить моего старого университетского учителя». В итоге, при всех, имеющихся разногласиях личного и научного характера, Милюков говорит о себе как о первом (хронологически) ученике и представителе направления Ключевского, безусловно, отдавая ему «первое и руководящее место» в «московской школе историков».
М.М. Богословский гордился тем, что, являясь приемником своего учителя на университетской кафедре русской истории Московского университета, сохранил и сберег в чистоте «традиции главы нашей школы В.О. Ключевского». Признавал наличие школы Ключевского СВ. Бахрушин. В.И. Пичета заявлял, что Ключевский «создал новую историческую школу», «школу Ключевского», под влиянием которой развивалась вся русская историческая наука. По его мнению, она показала себя в ряде блестящих работ монографического характера, давших возможность уяснить многие стороны русского прошлого.13 Как «историка-реформатора», «родоначальника новой исторической школы», «великого учителя» характеризовал Ключевского Б.И. Сыромятников. Он отмечал, что он, несмотря на то, что был университетским учеником Соловьева, не сделался последователем его школы и пошел своей собственной дорогой. Сыромятников утверждал, что социологическая школа Ключевского пришла на смену национально-государственной историографии, поставив на место философского идеализма чисто реалистическое мировоззрение. При этом по мнению Сыромятникова вопрос шёл не о замене одной очередной теории какой-либо иной, а о двух исторических миросозерцаниях, двух школах, преемственно связанных между собой и последовательно отрицавших одна другую. ,
Следует отметить, что факт существования школы Ключевского был признан российским научным сообществом конца XIX - начала XX века. Так, глава петербургской школы историков С.Ф. Платонов свидетельствовал, что «мало-помалу Ключевский стал центром и главою всех тех, кто тяготел к изучению русской истории и кто ею интересовался».15 О «московской школе Ключевского» писал также ученик Платонова А.Е. Пресняков.16 В том что «профессор Ключевский образовал уже школу» не сомневался даже егооппонент В. И. Сергеевич.
Второй подход, преобладавший в советский период развития исторической науки, был связан с утверждением в ней монополии исторического материализма как социологической теории марксизма, что обусловило характеристику Ключевского как буржуазного ученого. Начало его также было положено одним из учеников и вместе с тем непримиримых критиков Ключевского - М.Н. Покровским. Он обвинял своего учителя в отсутствии марксистской методологии исторического исследования, заявляя, что если какой-нибудь ученый органически не мог иметь школы, то это именно автор «Боярской думы», поскольку единственный его метод заключался в «девинации» или художественном воображении, фантазии, чему научить нельзя. 18 Впрочем, стоит отметить, что наряду с этим, он косвенно признавал её существование, употребляя термин «школа Ключевского».19
Придерживаясь традиции непризнания школы Ключевского, М.В. Нечкина заявляла, что о ней «можно говорить лишь очень условно», ибо «в точном смысле слова «школа» может создаваться лишь на основе единой и ясной методологической концепции, определенным образом понимаемой теории исторического процесса, принимаемой учениками основателя». А именно этого, по её мнению у Ключевского как раз и не было, а были лишь эклектические методологические и теоретические взгляды, которые не могли стать основой научной школы. Признание же школы Ключевского его учениками и последователями Нечкина объясняет тем, что таким образом они защищали себя как представителей нового направления в исторической науке. На самом же деле, по её мнению, они лишь отражали вполне утвердившееся к тому времени в передовых научных кругах требование освещать историю, прежде всего, как историю народа и общества, а не как историю государства и правящих классов. Более того, как полагала Нечкина, им было нужно «своей» наукой парировать успехи исторического материализма, все более завоевывавшего умы студенческой молодежи.
На наш взгляд, есть достаточно оснований упрекнуть авторитетного автора в некоторой непоследовательности, ибо введение к «Боярской думе», ею же, вслед за Сыромятниковым, названо «манифестом новой школы». 21 Кроме того, Нечкина прямо перечисляла учеников Ключевского, защитивших под его наблюдением и руководством диссертации, среди которых: П.Н. Милюков, М.К. Любавский, Н.А. Рожков, М.М. Богословский, А.А. Кизеветтер и Ю.В. Готье, что, безусловно, является доказательством наличия школы. К тому же она сама выделила некоторые общие характерные черты, присущие работам учеников Ключевского, что также свидетельствует в пользу существования его школы, а именно, постановку крупных вопросов, значительный хронологический охват, четкую проблематику, внимание к изучению политических форм и отношений, проникающее в их социальную и экономическую подоплеку, широкое использование архивов и открытие новых фактов, а также общую тенденцию продвижения границы хронологии российской истории в XVIII век.22
И все же главным является не вполне адекватный подход Нечкиной к определению школы как научного института. Очевидно, что «ясность» или «отчетливость» методологической концепции не может являться основой, как для признания, так и для отрицания факта существования научной школы. Тем более что тот или иной методологический фундамент есть у любого ученого, любой научной школы. Не говоря уже об исключительной субъективности самих понятий «ясность» или «отчетливость», следует признать, что в социальной науке не может быть теории и методологии, претендующей на абсолютную истину. Любая теоретическая и методологическая концепция не лишена недостатков, поскольку является не только продуктом своего времени, отражающим, как его достижения, так и заблуждения, но и результатом творчества конкретного ученого или научного коллектива, с присущими им пристрастиями, обусловленными многими причинами объективного и субъективного характера. Не является в этом отношении исключением и концепция исторического знания В.О. Ключевского. В этом смысле автор солидарен с позицией А.Н. Артизова, который полемизирует с Н.В. Иллерицкой, отрицающей существование школы Покровского в виду уязвимости его концепции с научной и политической точки зрения, что по её мнению не дает ей возможности служить основой научной школы. На это Артизов замечает, что концепция В.О. Ключевского также была уязвимой в политическом и научном отношении уже при его жизни, о чем неоднократно писали его же ученики П.Н. Милюков, Н.А. Рожков и другие, что отнюдь не противоречит существованию его школы.23
Методология идентификации школы Ключевского
Как отмечает М.Г. Ярошевский, по общепризнанному мнению историков науки, термин «школа», при всей его неопределенности означает, во-первых, единство обучения творчеству и процессу исследования; во-вторых, позицию, которой придерживается одна группа ученых в отличие от остальных. Подчеркивая трудности разграничения научных школ, он, тем не менее, выделяет три их типологические формы: народно-образовательная школа, школа-исследовательский коллектив, школа как направление, приобретающее при определенных социально-исторических условиях национальный, а иногда даже интернациональный характер. По его мнению, школы могут быть связаны между собой генетически, т.е. новая школа может возникать на основе предшествующей.
И.И. Лапшин под научной школой понимает общность взглядов на сущность познания, методы их обоснования, технические процедуры в исследовательском процессе и литературный стиль изложения. Он отмечает, что научная школа, являясь следствием научных и общественных потребностей, как новое теоретическое или методологическое направление развивается в атмосфере соревнования и конкурентной борьбы с другими школами в процессе дифференциации и интеграции наук. Необходимыми условиями, конституирующими школу, по его мнению, являются наличие руководителя, определенная форма организации, обеспечивающая необходимую коммуникацию между её членами, а также признание со стороны научного сообщества, поскольку научная школа не существует изолированно. Методологический интерес представляет его замечание о том, что принадлежность к одной из известных школ - понятие чрезвычайно расплывчатое. По его мнению, два человека, при всей осознанной принадлежности к одной из названных школ могут объединять в себе гораздо меньше общих черт, чем два других человека, которые сами себя называют представителями различных школ. Это происходит в силу того, что концепция любого основателя школы, объединяет противоположные моменты. Эти противоречия проявляются у учеников и приверженцев школы, которые развивают те или иные стороны учения, что приводит к распадению первоначальной системы.
А.Б. Гофман утверждает, что термин «научная школа» имеет, по крайней мере, четыре значения. Так он может означать направление, следующее определенной научной традиции, не связанное организационными формами, примером чего служит «структурно-функциональная» школа в социологии. Школа также может выступать как воплощение определенной исследовательской традиции. В этом смысле можно выделять известные национальные школы в социологии. Термином «школа» обозначают и коллектив исследователей, объединенных изучением какого-либо объекта или группы однородных объектов, например, исследованием средств массовой коммуникации, общественного мнения и т.п. При этом общие теоретические принципы могут не проявляться в конкретных исследованиях вследствие ограниченности исследующего объекта и специфичности применяемых методов. Наконец, по его мнению, школа может выступать как коллектив исследователей, объединенный общими теоретическими принципами, с высокой степенью интеграции, специализацией и разделением труда, а также с общими институциональными формами (исследовательский институт, кафедра, печатный орган и т.д.). Именно в этом смысле А.Б. Гофман говорит об основанной Эмилем Дюркгеймом французской социологической школе, которая выступала как сплоченная группа, члены которой разделяли основные положения «социологизма» Дюркгейма. Небезынтересным для нашего исследования является замечание Гофмана о том, что, общие постулаты «социологизма», явившегося теоретическим стержнем, вокруг которого образовалась французская социологическая школа, присутствовали далеко не во всех исследованиях дюкгеймианцев.
В.И. Добреньков и А.И. Кравченко утверждают, что научная школа - это одновременно и форма кооперации ученых, и закрепление исследовательской традиции. Полагая, что именно единодушие в профессиональных суждениях по поводу принципиальных вопросов, поскольку в деталях они могут расходиться, формирует школу в сфере науки, они, опираясь на идею Куна, видят в ней разновидность научной парадигмы. Они считают, что представителей одной школы характеризует: 1) консенсус, т.е. профессиональное единодушие, согласованность установок, общность оценок; 2) социтирование - взаимные ссылки друг на друга; 3) кумулятивное развитие - накопление знаний всеми сторонниками одной школы по принципу пчелиного улья или «общего котла»; 4) преемственность развития - наличие учителей и учеников, лидеров и ведомых, соединение в одно целое преподавания и исследования. Авторы весьма плюралистично подходят к школообразующим факторам. Среди критериев, согласно которым можно выделять научные школы, они называют имя родоначальника или лидера школы, национальный признак, наименование учебного или академического учреждения, название города и некоторые другие. Интересной является их мысль о том, что научная школа, прежде всего, предлагает свою методику и реже методологию решения проблемы, вырабатывает специфические средства анализа и концептуальную схему, которая в дальнейшем развертывается в широкую исследовательскую программу.
Б.М. Фирсов, ссылаясь на существующие в науке подходы, замечает, что «научную школу можно определить как основную форму организации науки, где процесс формирования новой области исследований совпадает с интеграцией концептуальных (теоретических и методологических) и методических средств». 65 Основой школы, по его мнению, является некая общность ученых, в рамках которой непосредственно связаны между собой исследовательская деятельность и процесс подготовки кадров. О «классической школе» в его понимании можно говорить лишь тогда, когда речь идет об учителе и учениках. Однако в любом случае, необходимо наличие таких факторов, как долговременность существования школы и признание её крупного вклада в науку.
Выдающийся социолог П.А. Сорокин классифицирует научные школы в социологии по разнообразию подходов, методов и концептуальных схем, заявляя, что они могут быть «законным образом дифференцированы как в связи со специфическим набором явлений, на котором каждая сосредоточивает своё внимание, так и по специфической методологической и концептуальной схеме, которые они используют». 6б При этом каждая школа у него делится на несколько направлений. Методологически важным является замечание Сорокина о специализированном характере научных школ, каждая из которых вносит свой оригинальный вклад в исследование общества, взаимно дополняя друг друга. Он обращает внимание на то, что при кажущемся на первый взгляд противоречии между школами, на самом деле различие между ними заключено, скорее, в специфической позиции, с которой исследуется многообразное социокультурное пространство. Результаты, полученные под одним углом зрения, в большинстве случаев дополняют, а не противоречат результатам, полученным с других исследовательских позиций.
Истоки исторической социологии
Методологической основой историко-социологического синтеза и создания на его базе социологической интерпретации российской истории явилась концепция, которой В.О. Ключевский дал название «исторической социологии». В ней проявился неподдельный интерес ученого к возможностям социологического подхода к объяснению исторических феноменов и процессов. Н.И. Кареев полагал, что социологическими идеями Ключевский увлекся в середине шестидесятых годов под влиянием своего ученика, большого поклонника Огтоста Конта, преподавателя истории литературы А. А. Шахова. Это фактически подтверждает Милюков, вспоминая, что так называемый «шаховский кружок» оказал влияние даже на такого «недоступного человека» как В.О. Ключевский. 283 Вместе с тем, на наш взгляд не столь важно, кто познакомил Ключевского с социологическими идеями или откуда он почерпнул социологические знания. В историографическом плане весьма важен вопрос о том, почему он обратился к синтезу истории и социологии, что послужило основой исторической социологии?
Есть все основания полагать, что Ключевский как историк-социолог сформировался в уникальной интеллектуальной атмосфере, царившей в научной жизни России второй половины XIX века. Формирование его научных взглядов фактически совпало с процессом становления российской социологии. Это был период интенсивной экспансии в Россию социологических идей. Появлялись либо в оригинале, либо в переводе произведения западных социологов, выходили первые социологические работы российских авторов. По авторитетному свидетельству Н.И. Кареева на исходе шестидесятых годов XIX века позитивизм и социология вошли в русский умственный обиход, что привело к тому, что уже с семидесятых годов историко-философские вопросы начали приобретать социологическую постановку. Это время характеризовалось большим интересом к Конту и влиянием его на русскую социальную мысль, что подтверждается наблюдением Б.И. Сыромятникова о совершенно особой идейной атмосфере, сложившейся в ту пору в широких общественных и научных кругах России. Она характеризовалась низложением старых авторитетов - Шеллинга, Гегеля, Кузена, Гердера, Савиньи и водворением новых властителей дум - Конта, Милля, Спенсера, Маркса. С позиций социологизации социального знания в этот период выступила целая блестящая плеяда российских ученых - историков, юристов, экономистов. Стоит отметить, что их обращение к социологии было обусловлено не только собственно методологическими задачами выработки эффективного инструмента социального познания. Оно имело интеллектуальные истоки, которые питал процесс модернизации России, настоятельно ставящий перед социальной наукой вопрос: как, и в каком направлении должно развиваться российское общество? Несмотря на то, что традиции русской социологии в это время еще только закладывались, она уже выступила рациональным способом самопознания людьми социальной жизни. Реформы 60-х годов способствовали росту либеральных настроений в обществе, отразившихся в общественных науках. Социологические идеи, первоначально в виде позитивизма в социальных науках и в историографии, нашли благодатную почву в стране, так как проблемы модернизации, стоявшие перед ней, по убеждению передового ученого сообщества, не могли быть научно интерпретированы с помощью устаревших метафизических конструкций философии истории. Новая парадигма научного знания стимулировала социальную мысль, открывала широкие перспективы адекватного изучения общества, включив в сферу исследования социологическую проблематику и социологические методы исследования. Несомненно, что эти интеллектуальные веяния вызвали в молодом ученом сочувственный отклик. О глубоком воздействии реформы 1861 года на формирование научных взглядов Ключевского говорил А.А. Кизеветтер, вспоминая, что явившийся её результатом коренной переворот в социальных отношениях, способствовал тому, что историки стали уделять пристальное внимание социально-экономическому моменту в ходе исторического развития и собственно социальным вопросам.
Вне всякого сомнения, немалое воздействие на Ключевского оказал дух, царивший в те годы в его «alma mater» - Московском университете. Известно, что Ключевский был хорошо знаком с М. М. Ковалевским, С.А. Муромцевым, В.М. Хвостовым, А.И. Чупровым и некоторыми другими профессорами университета - сторонниками социологического подхода в научном исследовании. Н.И. Кареев вспоминал, что Ключевский принадлежал к сложившемуся в стенах университета своего рода широкому академическому кружку прогрессивных профессоров, имевшему даже свой литературный орган «Критическое обозрение» под редакцией В.Ф. Миллера и М. М. Ковалевского. Это были в основном позитивистски настроенные сторонники наиболее свежих, реалистических и прогрессивных тенденций западной науки. Стоит отметить, что, по мнению М.М. Ковалевского, одной из важных заслуг этого кружка, свидетельствовавшей о его немалом влиянии в университете, являлось проведение на кафедру русской истории В.О. Ключевского.287
Кроме того, есть достаточные основания предполагать, что влияние социологии на Ключевского осуществилось в известной степени благодаря восприятию взглядов своего университетского учителя СМ. Соловьева, равно как и других представителей государственной школы К.Д. Кавелина и Б.Н. Чичерина, в трудах которых наметился социологический подход к анализу русской истории. Интеллектуальным источником Ключевскому послужило также знакомство с передовой западной историографией, берущей своё начало в трудах Франсуа Гизо и Генри Томаса Бокля. Недаром, сочинения Гизо вдохновляли также Соловьева, вспоминая научные пристрастия которого, Ключевский отмечал, что «из всех представителей европейской историографии XIX в. никого не ставил он так высоко, как Гизо». 288 Известно, что Ключевский сам прямо указывал на «Историю цивилизации во Франции» Гизо как на один из основных источников своего вдохновения.289 Сочинения Гизо оказали благотворное воздействие и на одного из наиболее талантливых учеников Ключевского П.Н. Милюкова.290
Синтез истории и социологии в трудах представителей школы Ключевского
Ученики и последователи В.О. Ключевского с готовностью восприняли реформаторский проект своего учителя, состоявший в попытке интегрировать историю и социологию как науки о человеческом обществе, рассматривая его как новый в отечественной историографии взгляд на задачи и методы исторического исследования. Заметим, что многие уже были готовы к подобному восприятию, поскольку их профессиональное становление, как, впрочем, и самого Ключевского, происходило под воздействием духовной атмосферы своего времени, пронизанной свежими веяниями в историографии, получившей толчок к развитию благодаря рождению новой науки - социологии. Тем более что формирование их научных взглядов даже в пределах университета не ограничивалось только влиянием Ключевского. Известно, какое воздействие оказал на выработку у своих учеников представлений о новом историческом направлении и собственно навыков исторического исследования семинар и домашний кружок Павла Гавриловича Виноградова, которого Н.И. Кареев наряду с Ключевским называл «историком-социологом».556 П.Н. Милюков признавал, что во многом благодаря нему, он имел возможность познакомиться с взглядами современной западной науки на задачи и приемы исторического исследования, понял, что значит настоящая научная работа, и до некоторой степени ей научился. Необходимо отметить, что Виноградов был убежденным приверженцем синтеза истории и социологии. Ставя вопрос о возможности «социологии или научной истории», он утверждал, что требованием времени является осмысленное изложение исторических фактов как путь к построению науки об обществе или социологии. А.А.
Кизеветтер вспоминал, что Виноградову «был присущ дар группировать около себя преданных учеников, формировать школу, сплоченную одними научными интересами». 559 На собраниях в доме Виноградова выступали с докладами Милюков, Фортунатов, Виппер, Гучков, Корелин, Петрушевский и многие другие. Среди гостей бывали Н.И. Кареев, В.И. Лучицкий и сам В.О. Ключевский.
Несомненно, П.Г. Виноградов внес свою немалую лепту в становление социологического направления в исторической науке России. Не следует забывать также, что в Московском университете преподавали известные своей социологической ориентацией профессора М.М. Ковалевский, С.А. Муромцев, В.М. Хвостов, А.И. Чупров и некоторые другие. Например, Ковалевский начал читать социологические по своему содержанию курсы по эволюции общественных форм на основе сравнительного изучения еще в конце семидесятых - начале восьмидесятых годов XIX века. Кроме того, следует учитывать довольно интенсивно издававшуюся в то время российскую и переводную западную социологическую литературу, с которой с большим интересом знакомились студенты университета.
Вместе с тем, влияние В.О. Ключевского на формирование у своих учеников социологического подхода к интерпретации российской истории было огромным. Признавая этот очевидный факт, П.Н. Милюков заявлял: «Ключевский построил для нас мост от тех методов изучения и понимания, которые мы привыкли считать последним словом европейской науки, к тем методам и приемам, при помощи которых он сам не то объяснял, не то строил русскую историю. Мы взяли от него сразу и метод и результат. Через Ключевского мы впервые поняли русскую историю. И те из нас, кто потом спорил с этим пониманием, все-таки из него же исходили». 560 Эти рассуждения Милюкова, приобретают особую значимость в контексте вопроса об историографических школах вообще и школе Ключевского в частности. Исходя из принципа прогресса научного знания, он, безусловно, признавал допустимость расхождений во взглядах между учениками и учителем, вместе с тем, подчеркивая главное - преемственность, сохранение традиций научной мысли, поскольку даже в своих разногласиях ученики основывались на том, чему учил их наставник.
Безусловно, социологические взгляды, которые усвоили ученики Ключевского, не были исключительной заслугой выдающегося историка. Они стали популярными в кругах передовой русской науки конца XIX -начала XX века, так сказать, витали в воздухе, отражая нарастающий интерес ученых к возможностям социологической интерпретации, как социальной действительности, так и прошлого российского общества. И все же интерес этот во многом был задан академическими лекциями и спецкурсами по русской истории Ключевского, его работами «Боярская дума», «Курс русской истории» и другими, поскольку был подкреплен высоким авторитетом среди научной молодежи. Показательно, что в предисловии к юбилейному сборнику, посвященному В.О. Ключевскому, авторы признавались в развитии его исторической проблематики, подчеркивая, что «шли в глубь отдельных вопросов, изучая смутное время, преобразования Петра, литовскую Русь, историю русской верховной власти и государственного тягла, судьбы русской деревни, прошлое русского города, от южной окраины московского государства через замосковныи край или на далекий поморский север с его мужицкими мирами, - над чем бы мы ни работали, мы всегда исходили из вашего «Курса» и возвращались к нему, как к тому целому, отдельные части которого мы изучали».
Действительно, большинство исторических трудов учеников и последователей Ключевского были навеяны его мыслями о русской истории. Есть все основания полагать, что во многом именно своему учителю П.Н. Милюков, М.К. Любавский, М.М. Богословский, А.А. Кизеветтер, Н.А. Рожков, Ю.В. Готье, как, впрочем, целый ряд других талантливых историков, обязаны выбором, как основных проблем русской истории, так и методологии их исследования.
Влияние Ключевского сказалось на магистерской диссертации П.Н. Милюкова о государственных финансах и управлении при Петре I. Отдавая дань своему учителю, он признавал, что его университетские лекции «в весьма значительной степени определили самое содержание моих воззрений по данному вопросу».562 Более того, он счел необходимым подчеркнуть, что обязан Ключевскому не только в истолковании петровских реформ, но и в отношении общей концепции историографии. Понимание Милюковым современных задач исторической науки, как изучения материальной стороны исторического процесса, истории экономической и финансовой, истории социальной, истории учреждений, в значительной степени совпадает с определением приоритетных направлений исторического исследования Ключевским в «Боярской думе». Недаром, вспоминая о воздействии её публикации, он говорил, что именно «объяснение частнохозяйственного происхождения государственных учреждений Московской Руси увлекло его своей глубиной и основательностью».
