Политические репрессии на Урале в конце 1920-х - начале 1950-х гг. в отечественной историографии Сосновских Светлана Владимировна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Сталинские репрессии в отношении руководящих кадров на Урале в конце 1920-х — начале 1950-х гг. в отечественной историографии 36

1.1. Изучение репрессий против партийных и советских руководителей на Урале в конце 1920-х — начале 1950-х гг. в литературе советского периода 36

1.2. Постановка теоретических вопросов массовых репрессий в современной историографии 59

1.3. Историки о репрессиях в отношении руководящих кадров на Урале в 1930-е-начале 1950-гг 86

Глава 2. Репрессивная политика советского государства в отношении интеллигенции на Урале в конце 1920-х — начале 1950-х гг. в отечественной историографии 121

2.1. Историография проблемы репрессий против инженерно-технических кадров на Урале в конце 1920-х- 1930-е гг 121

2.2. Исследование карательной политики советского государства в отношении художественной и научной интеллигенции на Урале в конце 1920-х —начале 1950-х гг 155

Глава 3. Гонения на церковь на Урале в конце 1920-х - начале 1950-х гг. в отечественной историографии 171

3.1. Историки о проблеме репрессий против церкви и духовенства на Урале на рубеже 1920-х— 1930-х гг 171

3.2. Изучение репрессий против церкви и священнослужителей на Урале в 1930-е - начале 1950-х гг. в отечественной исторической литературе 200

Заключение 230

Список использованных источников и литературы 240

• Изучение репрессий против партийных и советских руководителей на Урале в конце 1920-х — начале 1950-х гг. в литературе советского периода
• Постановка теоретических вопросов массовых репрессий в современной историографии
• Историография проблемы репрессий против инженерно-технических кадров на Урале в конце 1920-х- 1930-е гг
• Историки о проблеме репрессий против церкви и духовенства на Урале на рубеже 1920-х— 1930-х гг

Введение к работе

Начиная со второй половины 1980-х гг., Россия вступает на путь формирования фажданского общества и правового государства. Этот процесс протекает довольно сложно. Причины, как у любого другого явления, необходимо искать в прошлом страны. Тоталитарный режим, сопровождавшийся массовыми репрессиями, сформировал у людей так называемое «репрессированное сознание», которое еще долгое время будет ощутимым препятствием на пути к правовому государству и гражданскому обществу. Осмысление произошедшего с нашей страной нужно не только для успешного становления и развития правового государства в России, но и для того, чтобы нечто подобное не повторилось в будущем. О потребности переосмысления отдельных страниц истории XX в. говорит тот факт, что за последние двадцать лет проблема политических репрессий является одной из самых изучаемых тем. Проследить перипетии, выявить тенденции господствующие в изучении проблемы, представляется нам задачей полезной для понимания исторического и общественно-политического самосознания нашего общества.

Особое значение для гигантской по масштабам и многоуровневой по социально-экономическому развитию страны имеют работы региональных авторов, в которых были поставлены проблемы и выявлены особенности характерные для того или иного региона. Анализ данных исследований позволяет составить наиболее полную и объективную картину изучения репрессивной политики советского государства в отечественной историографии. Большую роль в этом смысле играют работы, посвященные репрессиям конца 1920-х - начала 1950-х гг. на Урале. Это обусловлено, во-первых, тем, что на Урале репрессии носили массовый характер, поскольку здесь были сосредоточены стратегически важные для страны промышленные предприятия, на которых работало много старых специалистов. Во-вторых, Урал с конца 1920-х гг. становится местом ссылки заключенных, именно здесь начинают активно формироваться многочисленные лагерные системы.

Особенностью Урала было то, что уже высланные сюда репрессированные подвергались повторным репрессиям. Тема политических репрессий конца 1920-х - начала 1950-х гг. на Урале стала предметом пристального внимания ученых в 1990-е гг. В связи с этим она слабо изучена в историографическом плане, что делает данное диссертационное исследование еще более актуальным с научной точки зрения.

Объектом исследования в работе является отечественная литература, в которой рассматриваются политические репрессии в отношении номенклатуры, интеллигенции и церкви в конце 1920-х — начале 1950-х гг. на Урале. Это в основном исторические исследования, а также работы специалистов по смежным дисциплинам: социологии, политологии, экономике.

Предметом исследования в диссертации являются основные тенденции и результаты научного изучения историками проблемы политических репрессий конца 1920-х — начала 1950-х гг. на Урале в отношении номенклатуры, интеллигенции и церкви, включая теоретическое осмысление проблемы, концепции историков, изменение методики исторических исследований.

Проблема политических репрессий стала предметом исследования историков сравнительно недавно. В связи с этим историографические работы по этой теме начали появляться только на современном этапе развития исторической науки. Основную часть историографических публикаций составляют статьи и тезисы. Историографическую литературу по заявленной проблеме можно разбить на несколько групп. В первую группу входят работы общероссийского характера. В.Э. Багдасарян, СЕ. Мишенин и ряд других авторов рассматривают такие теоретические вопросы, как причины репрессий середины 1930-х гг. в отечественной историографии, общие тенденции и этапы в изучении проблемы политических репрессий сталинского периода . Обратим внимание на то, что большинство историографических исследований, как на общероссийском, так и на уральском материале, посвящено репрессиям середины 1930-х гг. Подробный анализ изучения репрессивной политики режима в 1930-е гг. в современной историографии содержится в работе М.В. Казьминой". Историк рассматривает истоки, причины, цели и масштаб репрессий, роль режима и широких масс в их осуществлении. Изучение сталинской политики в 1930-е гг. в западной историографии освещается в статье И.В. Павловой . Автор выделяет два основных направления, а именно ревизионистское и тоталитарное, в рамках которых исследуется проблема репрессий в зарубежной литературе. Сформулировав основные дискуссионные вопросы, затрагивающиеся западными авторами, историк высказывает свое видение их решения. В целом статья написана с позиций критики ревизионистского подхода.

Вторую группу составляют работы, посвященные изучению темы репрессий 1920-х — начала 1950-х гг. в уральской исторической литературе.

Наиболее полной на сегодняшний день по теме диссертационного исследования можно считать статью В.М. Кириллова, которая содержит анализ не только отечественной, в частности уральской историографии, по и зарубежной⁴. Это является ярким показателем того, что зарубежная историография в конце XX в. стала неотъемлемой частью исторической ¹ См.: Сидоров Л.В. Сталинизм: опыт и уроки осмысления (обзор публикаций) // Вопросы истории КПСС. 1990. № 7; Мишенин СЕ. Отечественная литература о причинах политических репрессий второй половины 30-х гг. // Тоталитаризм и личность: Тез. докл. междунар. науч. - практ. конф., (г. Пермь, 12-14 июля 1994 г.). Пермь, 1994. С. 37-39; Горинов М.М. Советская история 1920-30-х гг.: от мифов к реальности // Исторические исследования в России: Тенденции последних лет. М., 1996. С. 233-277; Шанина Е.В. Проблема сталинизма в исследованиях и публицистике конца 1980-х - начала 90-х і г. // Проблемы отечественной и всеобщей истории. Уссурийск, 2001. С. 173-177; Кустова Н.Ф. Проблемы сталинских репрессий в работах отечественных и зарубежных исследователей // Вторая мировая война: уроки истории для Германии и России: мат. междунар. конф., (г. Кемерово, 23-25 сентября 2005 г.). Кемерово; М., 2006. С. 151-155; Багдасарян В.Э. «Загадочный тридцатый седьмой»: опыт историографического моделирования // Историография сталинизма. М., 2007. С. 172-206; и др. ² См.: Казьмина М.В. Отечественная историография второй половины 1980-х гг. - начала XXI в. о политическом и социально-экономическом развитии СССР в 1930-е гг.: автореф. дис. ...д-ра ист. наук. Кемерово, 2006. ³ См.: Павлова И.В. Современные западные историки о сталинской России 30-х годов // Отечественная история. 1998. №5. С. 107-121. ⁴ См.: Кириллов В.М. Историография истории репрессий в СССР и на Урале (1918-1990 гг.) // Власть и общество. Нижний Тагил, 1996. С. 67-85. науки в России. У автора четко прослеживаются этапы становления и изучения проблемы, изменения в подходах к анализу темы политических репрессий на Урале в историографии. Историк рассматривает не только современную историографию, что характерно для большинства историографических работ, посвященных репрессиям, но и советскую. Ценно то, что В.М. Кириллов анализирует изучение в исторической литературе репрессий, которые проводились советским государством на протяжении всего советского периода, а не только в 1930-е гг. Однако объем статьи не позволяет автору в полной мере раскрыть проблемы, поставленные в исторической литературе в рамках темы политических репрессий.

К данной группе относятся также работы В.Д. Камынина, Е.Б. Заболотного, А.О. Никитиной, СВ. Рыбакова⁵. Нельзя не согласиться с авторами, что процесс формирования литературы по истории репрессий в СССР шел в двух основных направлениях: проблемном и описательном с преобладанием последнего в начальный период изучения темы, что обусловило ее «персонифицированный» характер. Данный тезис можно распространить и на процесс изучения проблемы политических репрессий на Урале в уральской историографии. В монографии Е.А. Игишевой, посвященной политическому развитию Урала в 1920-е гг., уделяется значительное внимание освещению в отечественной историографии проблемы репрессий на Урале в конце 1920-х гг.⁶ Обзор литературы о ⁵ См.: Камынин В.Д., Заболотный Е.Б. Тема репрессий 20-х — начала 50-х гг. в уральской исюрической литературе // История репрессий на Урале в годы Советской власти: Тез. докл. науч. конф., (г. Екатеринбург, 25-26 октября 1994 г.). Екатеринбург, 1994. С. 41-44; Никитина А.О. Уральская историография политических репрессий в СССР в 1930-х гг. // Этнокультурная история Урала XVI-XX вв.: мат. междунар. науч. конф., (г. Екатеринбург, 29 ноября - 2 декабря 1999 г.). Екатеринбург, 1999. С. 60-62; Она же. Политические репрессии на Урале 1920-30-х гг. в региональной историографии // Урал индусіриальньїй: мат. докл. и сообш. регион, науч. - практ. конф. Екатеринбург, 1999. С. 179-183; Быкова СИ. «Преодоление прошлого» и «историография уклонения» как интеллектуальные традиции (опыт ФРГ и современной России) // Мир Клио. М., 2007. С. 242-265; Рыбаков СВ. К вопросу о концептуальном освещении политических репрессий 1937 года // 1937 год: память и уроки: мат. межрегион, науч. - практ. конф., (г. Тюмень, 14-15 декабря 2007 г.). Тюмень, 2007. С.69-72; ⁶ См.: Игишева Е.А. Политическое развитие Урала в 1920-е гг. в современной отечественной историографии. Екатеринбург, 2008. репрессиях на Урале в годы Великой Отечественной войны дается в работах Г.Е. Корнилова⁷.

Литература по репрессиям в отношении интеллигенции анализируется в статьях О.И. Васильевой, А.О. Никитиной, В.Л. Соскина и др. Анализ отдельных работ, касающихся репрессивной политики советского государства, встречается в рецензиях В.Г. Косачева, В.Б. Конасова, М.В. Дмитриева, статьях М.А. Фельдмана⁹.

Определенный интерес представляют историографические обзоры, которые сопровождают каждую серьезную работу по интересующей нас теме .

Автор данного исследования предпринял попытку на основе анализа историографических источников, посвященных репрессиям в отношении номенклатуры, интеллигенции и церкви на Урале, создать обобщающую работу по историографии политических репрессий конца 1920-х — начала 1950-х гг. на Урале в отношении заявленных в теме категорий населения. Многие современные историографические источники, опубликованные на Урале, впервые стали объектом историографического исследования. В то время как в большинстве исследований, посвященных изучению

См.: Корнилов Г.Е. Современная уральская историография уральского тыла // Урал в прошлом и настоящем: мат. науч. конф. В 2-х ч. Екатеринбург, 1998. 4.1. С. 435-439. ⁸ См.: Камынин В.Д. Судьбы историков Урала 20-30-х гг. в отечественной историографии // Российская интеллигенция: XX век. Екатеринбург, 1994. С. 56-58; Соскин В.Л. Интеллигенция в советской России (1917 - конец 1930-х гг.): Историографический аспект // Интеллигенция, общество, власть: опыт взаимоотношений (1917 — конец 1930-х гг.). Новосибирск, 1995. С. 5-33; Васильева О.И. История интеллигенции Удмуртии в современных исследованиях (конец 1980-х - 2002 гг.). // Культура и интеллигенция России XX в. как исследовательская проблема: итоги и перспективы изучения. Екатеринбург, 2003. С. 140-142; Никитина Л.О. Интеллигенция и власть на Урале в современной региональной историографии // Известия Уральского государственного университета. 2007. № 49. Вып. 13. С. 162-170; Она же. Интеллигенция и власть на Урале в 1920-е гг.: к вопросу о периодизации уральской историографии // Известия Уральского государственного университета. 2007. № 50. Вып.21. С. 181-187; и др. ⁹ См.: Косачев В.Г. Джон Скотт. За Уралом: Американский рабочий в русском городе стали. М., 1991 // Вопросы истории. 1993. № 8. С. 176-177; Дмитриев М.В. Д.В. Поспеловский. Русская православная церковь в XX в. М., 1995 // Вопросы истории. 1999. № 4-5. С. 161-163; Конасов В.Б. Л.С. Смыкалин. Колонии и тюрьмы в советской России. Екатеринбург, 1997 // Вопросы истории. 1999. № 4-5. С. 163-164; Фельдман М.Л. А.В. Бакунин и «оттепель» исторической науки на Урале // Урал индустриальный. Бакунинские чтения: мат.УІ Всеросс. науч. конф., (г. Екатеринбург, 7 апреля 2004 г.). В 2 тт. Екатеринбург, 2004. Т.1. С.135-139. ¹⁰См.: Кириллов В.М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала 1920-е - начало 1950-х гг. В 2 ч. Нижний Тагил, 1996; Бакунин А.В. История советского тоталитаризма. В 2 кн. Екатеринбург, 1997; Смыкалин А.С. Колонии и тюрьмы в советской России. Екатеринбург, 1997; Терехов B.C. Рекруты великой идеи: Технические специалисты в период сталинской модернизации. Екатеринбург, 2003; Нечаев М.Г. Церковь на Урале в период великих потрясений: 1917-1922. Пермь, 2004; и др. политических репрессий в исторической литературе, рассматривается в основном проблема большого террора середины 1930-х гг., автор диссертации попытался расширить изучаемый круг вопросов за счет включения рубежа 1920-30-х гг., военного и послевоенного периодов. Значительное внимание в диссертационной работе уделяется изучению в исторической литературе особенностей политических репрессий конца 1920-х - начала 1950-х гг. в национальных районах Урала. Данный аспект темы крайне редко анализируется историками, занимающимися исследованием проблемы сталинских репрессий на Урале в отечественной историографии.

Кроме того, большая часть историографических работ анализирует изучение проблемы политических репрессий на Урале в современной историографии. В данной работе была предпринята попытка проследить эволюцию взглядов историков при переходе от советского к современному этапу изучения проблемы и факторы, обусловившие эти изменения.

Целью диссертации является историографический анализ литературы, в которой освещается проблема политических репрессий на Урале в конце 1920-х - начале 1950-х гг. в отношении номенклатуры, интеллигенции и церкви.

Поставленная цель реализуется в работе посредством решения следующих задач: дать периодизацию исследований по заявленной теме; выявить особенности методологических и концептуальных подходов, специфику источниковой базы; рассмотреть эволюцию взглядов исследователей на проблему политических репрессий на Урале в конце 1920-х — начале 1950-х гг. и факторы, под воздействием которых происходили данные изменения; изучить взгляды историков на причины и этапы репрессий в отношении руководящих кадров, интеллигенции и священнослужителей на Урале в обозначенный нами период; - исследовать точки зрения ученых на отношение населения к политическим репрессиям, на степень сопротивления со стороны народа сталинской политике; - подвести итоги исследования конкретных проблем истории Урала, определить основные направления и перспективы их дальнейшего изучения.

Хронологически изучаемые в диссертации исследования включают в себя литературу, появившуюся после XX съезда КПСС до настоящего времени.

Хронологические рамки рассматриваемой темы ограничены событиями конца 1920-х - начала 1950-х гг. Нижней границей работы является конец 1920-х гг., на который приходится процесс перехода от НЭПа к политике коллективизации и индустриализации, а также фактическое установление власти И.В. Сталина в стране. Данные события сопровождались новым витком репрессий. Верхней - смерть И.В. Сталина и завершение последних громких политических процессов накануне «оттепели».

Территориальные рамки рассматриваемой темы охватывают территорию Урала с включением национальных районов - Башкирии и Удмуртии. В конце 1923 г. ЦИК СССР принял постановление об образовании Уральской области, в состав которой вошли Екатеринбургская, Пермская, Челябинская и Тюменская губернии. Уральская область просуществовала до начала 1934 г. С конца Великой Отечественной войны на территории Урала функционируют Курганская, Оренбургская, Пермская, Свердловская, Челябинская области и автономные республики Башкирия и Удмуртия.

В диссертации использовалась литература общесоюзного, общероссийского и регионального характера. В связи с тем, что проблема политических репрессий конца 1920-х - начала 1950-х гг. на Урале в большей степени освещается в исследованиях уральских авторов, то работы историков из Екатеринбурга, Челябинска, Перми, Кургана, Оренбурга, Уфы, Ижевска и других уральских городов преобладают в диссертации. В меньшей степени в ходе работы исследователем привлекалась литература авторов из

Москвы, Санкт-Петербурга, Кемерова, Томска и других городов России, поскольку в них отражаются главным образом теоретические вопросы проблемы политических репрессий; о репрессивной политике советского руководства на Урале в лучшем случае имеется лишь упоминание.

При анализе исторической литературы в диссертации использованы принципы историографического исследования, разработанные в трудах И.Д. Ковальченко, В.Ф. Коломийцева, О.М. Медушевской, Б.Г. Могильницкого, М.Ф. Румянцевой и других ведущих специалистов в данной области". Ведущим методологическим принципом диссертационного исследования послужил принцип историзма, предполагающий изучение каждого историографического источника в контексте породившей его эпохи, поскольку при оценке того или иного историко-научного факта прежде всего нужно учитывать достигнутый к этому времени уровень развития исторической науки, объективные возможности для научного творчества, состояние исследований в смежных областях знаний. Выстраивание хронологического ряда работ позволяет выявить процесс накопления знаний, выяснить качественные изменения в разработке проблемы, рассмотреть заслуги исследователей по сравнению со своими предшественниками, а не последующим уровнем исторических знаний.

Важным и необходимым общенаучным принципом является принцип целостности в историографическом исследовании, так как он ориентирует исследователя подходить к изучению каждого периода или направления в истории исторической науки как к системе взаимосвязанных элементов исторического знания и причин, предопределяющих их изменения. К изучению процесса развития исторической науки мы подходим с позиций ценностного подхода, особо выделяя те идеи, положения и явления в ¹¹ См.: Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987; Он же. Теоретико-методологические проблемы исторических исследований: Заметки и размышления о новых подходах // Новая и новейшая история. 1995. № 1. С. 3-33; Он же. Методы исторического исследования. М., 2003; Могилышцкий Б.Г. Некоторые итоги и перспективы методологических исследований в отечественной историографии // Новая и новейшая история. 1993. № 3. С. 9-20; Коломийцев В.Ф. Методология истории: От источника к исследованию. М., 2000; Медушевская О.М., Румянцева М.Ф. Методология истории. M., 1997; Румянцева М.Ф. Теория истории. M., 2002; и др. прошлом, которые имеют значение для современного этапа развития историко-научных знаний. Автор данной диссертации стремился придерживаться принципа научной объективности.

В качестве прикладных методов историографического исследования были использованы проблемно-хронологический, сравнительно- исторический, системно-структурный методы. Применение проблемно-хронологического метода позволяет систематизировать работы исследователей по кругу изучаемых ими проблем, выявить процесс накопления знаний по данной теме, подвести определенные итоги ее изучения. Сравнительно-исторический метод используется в работе для проведения необходимых сравнений различных исторических концепций с целью выявления их общих черт, особенностей, самобытности и степени заимствования. Системно-структурный метод изучения историографии как совокупности научных трудов и публикаций дает возможность выделить из всего комплекса работ наиболее типичные и научно значимые для изучаемой проблемы. Кроме того, в работе использованы методы ретроспективного и перспективного анализа. Первый позволяет изучить процесс движения мысли историков от современности к прошлому, для того чтобы выявить элементы старого, сохранившегося в наши дни знания, проверить выводы прежних исторических исследований данными современной науки, а второй метод помогает определить перспективные направления, темы, проблемы будущих исследований на основе анализа достигнутого современной наукой уровня.

До сих пор в исторической литературе идет спор о том, что понимать под «историографическим источником»¹². В данном исследовании к историографическим источникам относятся опубликованные труды отечественных авторов: научные монографии, статьи, тезисы выступлений на конференциях, авторефераты диссертаций, предисловия к книгам, рецензии,

См.: Камынин В.Д., Цыпина Е.А. Проблема историографического источника в отечественной литературе // Запад, Восток и Россия: проблема исторического и историографического источника. Екатеринбург, 2005. Вып. 7. С. 17-26. учебные пособия, справочные и энциклопедические издания, научно-популярная и публицистическая литература.

В отечественной историографии можно выделить два этапа в изучении проблемы политических репрессий на Урале в конце 1920-х — начале 1950-х гг.: советский и современный. Внутри советского этапа особо выделяется перестроечный период, который можно назвать переходным между советским и современным этапами в изучении заявленной проблемы. В годы перестройки начинают формироваться предпосылки для последующих качественных изменений в исследовании темы политических репрессий на Урале. Происходит постепенный отказ от непосредственного участия государства в руководстве историческими исследованиями. В периодической печати появляются письма читателей с призывами вскрыть «белые пятна» истории, на страницах журналов и газет печатаются воспоминания очевидцев событий. На годы перестройки приходится всплеск интереса к истории у широких слоев населения. Возросший интерес народа к истории во многом был обусловлен публицистикой и художественной литературой, на страницах которой рассказывалось о сталинской карательной политике.

Сложившаяся ситуация требовала от историков-профессионалов своевременной реакции, однако, для освобождения от стереотипов, для осознания новых подходов необходимо было время. Со второй половины 1980-х гг. наблюдается постепенный отход от единой методологии, идет поиск новых концептуальных начал в оценке советского прошлого. Однако в это время преобладающее, можно даже сказать господствующее влияние, имели сторонники формационного подхода. Представители науки отвечали на вопросы, поставленные в публицистике и художественной литературе, основываясь на приоритете ленинизма и социалистического выбора. Отсюда, в частности, то противопоставление ленинизма и сталинизма, которое характерно для работ перестроечного периода, в том числе освещающих проблему репрессивной политики советского государства. Это, с одной стороны, свидетельствует о новой тенденции, наметившейся в исторической науке, с другой стороны, демонстрирует то, что работы перестроечного периода были написаны в контексте советской историографии. Торопливость заполнения «белых пятен» привела к поспешным, нередко не соответствующим действительности, выводам, к упрощению истории.

Тот факт, что работы перестроечного периода по степени осмысления, постановке проблем и характеру их изложения коренным образом не отличаются от работ предшественников, позволил нам включить годы перестройки в советский этап. Более того, как и в эпоху «оттепели», волна биографических очерков репрессированных деятелей большевистской партии во многом была обусловлена процессом реабилитации, развернувшимся с новой силой в перестроечный период.

Еще одним немаловажным фактором, который позволяет отнести перестроечный период в изучении проблемы репрессий к советскому этапу, является узкий круг документов, вовлеченных в это время в оборот, ограниченный доступ историков к архивным материалам, без чего был невозможен выход на качественно новый этап в исследовании темы. Рассекречивание и активная публикация документов на страницах журналов приходится на 1990-е гг., после того, как в 1991 г. Президент России издал указы о передаче архивов органов КПСС и КГБ в ведение российских архивных органов. Радикальные перемены в издательском деле также происходят в начале 1990-х гг. В 1991 г. Правительство РСФСР приняло Постановление «О регулировании издательской деятельности в РСФСР», в соответствии с которым на территории России отменялась цензура.

Таким образом, можно говорить о том, что в годы перестройки изменения в рассмотрении проблемы сталинских политических репрессий главным образом затронули художественную литературу и публицистику. Однако многие факты не имели научного подтверждения. Научная литература перестроечного периода во многом сохраняла прежние подходы в исследовании проблемы сталинских репрессий.

Современный этап охватывает период с начала 1990-х гг. до наших дней. Следует отметить, что со второй половины 2000-х гг. начинают активно публиковаться работы, написанные с позиций оправдания сталинской карательной политики. Если данная тенденция продолжится, то в перспективе можно будет говорить о начале нового этапа в изучении проблемы политических репрессий конца 1920-х- начала 1950-х гг.

В советский период полноценный научный анализ репрессивной политики был невозможен, как по идеологическим причинам, так и в связи с отсутствием источниковой базы. В большинстве случаев репрессии замалчивались, а когда историк все же решался коснуться их, то они рассматривались им как необходимое средство борьбы с классовым врагом, препятствующим построению социалистического общества, в соответствии с теорией об обострении классовой борьбы в период построения социализма'³. Некоторые изменения в рассмотрении темы политических репрессий произошли после XX съезда КПСС, когда в условиях развернувшегося процесса реабилитации жертв политических репрессий 1930-х гг., данная проблема стала объектом повышенного внимания со стороны историков. Однако, несмотря на это, ее исследование носило весьма ограниченный характер¹⁴. Авторы в лучшем случае заявляли о репрессиях как о факте, имевшем место быть в истории, не раскрывая ни причин, ни механизма, ни количества жертв карательной политики советского государства. Вместе с тем следует признать, что уже сама постановка проблемы политических репрессий — это шаг вперед по сравнению со всем предыдущим периодом.

Работы советского периода носят описательный характер, так как представляют собой биографические очерки, заканчивающиеся моментом, когда тот или иной деятель был репрессирован. Упоминание о репрессиях в ¹³ См.: Дягилев Д. Церковники и сектанты на службе контрреволюции. Челябинск, 1939; Елисеева B.H. Из истории проектирования и строительства Магнитогорского металлургического комбината // Из истории революционного движения и социалистического строительства на Южном Урале. Челябинск, 1959. С. 125-171; Трифонов И.Я. Очерки истории классовой борьбы в СССР в годы НЭПа (1921-1937). М., 1960. ¹¹ См.: Романов В.Я. Иван Кабаков. Свердловск, 1965; Он же. Во главе коммунистов Урала // С Лениным в Сердце. Свердловск, 1980. С. 105-128; Букина М., Постнов Ю. Революционер, комиссар, ученый // Ленинская гвардия Урала. Свердловск, 1967; Бакунин А.В. Борьба большевиков за индустриализацию Урала во второй пятилетке (1933-1937). Свердловск, 1968. советской историографии включается в статью наряду с другими этапами жизни человека. В данном случае можно говорить о ситуации накопления знаний, периоде экстенсивного изучения темы, когда основной задачей являлось восполнение тематических пробелов, в первую очередь это касается перестроечного периода. Характерным явлением для советского этапа в развитии исторической науки был выпуск сборников биографий представителей интеллигенции, партийной и советской элиты с целью восстановить личностный фактор в истории страны и края .

В годы перестройки произошли важные перемены в государственном и общественном строе России, ее экономике, официальной идеологии. К позитивным изменениям можно отнести то, что историки освободились от партийного диктата, от цензурных ограничений; стало возможным активнее пользоваться достижениями зарубежной историографии, появился доступ к ранее засекреченным материалам. Данные изменения создали предпосылки для существенных сдвигов в разработке проблемы политических репрессий на Урале в конце 1920-х - начале 1950-х гг. в работах современных исследователей.

На современном этапе развития исторической науки проходит большое количество конференций, посвященных как теме тоталитаризма в целом¹⁶, так и отдельным проблемам, в том числе и политическим репрессиям . В 2007 году в Москве и в Тюмени состоялись конференции по проблеме террора 1937 года, по итогам которых вышли научные сборники . ¹⁵ См.: Ленинская гвардия Урала. Свердловск, 1967; С Лениным в Сердце. Свердловск, 1980; Большевики- ленинцы. Свердловск, 1989; 1937-й на Урале. Свердловск, 1990. ¹⁶ См.: Тоталитаризм и личность. Пермь, 1994; Тоталитаризм и тоталитарное сознание. Томск, 2001. Вып.4.; Уроки советского тоталитаризма и проблемы новгородского гражданского общества. Великий Новгород, 2001. ¹⁷ См.: История репрессий на Урале в годы Советской власти. Екатеринбург, 1994; История репрессий на Урале: идеология, политика, практика. 1917-1980-е гг. Нижний Тагил, 1997; Политические репрессии в России. XX век. Сыктывкар, 2001; История политических репрессий и сопротивление несвободе в СССР. М., 2002. ¹⁸ См.: 1937 год: память и уроки. Тюмень, 2007; 1937 год и современность. Тезисы «Мемориала» / 1937-й. Статьи и документы. М., 2007.

Ежегодно проходят конференции, посвященные интеллигенции'⁹. Для данного исследования они представляют интерес в связи с тем, что одной из ведущих тем на протяжении длительного времени остается тема взаимоотношений интеллигенции и власти.

В современной историографии по сравнению с советской стало появляться больше работ проблемного характера. Кроме того, если советский период был представлен в основном статьями и тезисами, то на втором этапе начинают публиковаться первые обобщающие труды, которые представляют несомненную научную ценность. Значительно смещаются тематические приоритеты. Начинают активно публиковаться работы исследователей, занимающихся проблемой политических репрессий конца 1920-х — начала 1950-х гг. в регионах, в том числе на Урале²⁰.

Достижением современной историографии проблемы репрессий на Урале следует считать работы уральских историков А.В. Бакунина, В.М. Кириллова, А.С. Смыкалина²¹. В исследованиях А.В. Бакунина и А.С. Смыкалина рассматриваются, главным образом, теоретические вопросы ¹⁹ См.: Интеллигенция в политической истории XX века. Иваново, 1992; Интеллигенция в советском обществе: Межвуз. сб. науч. трудов. Кемерово, 1993; Дела и судьбы: Научно-техническая интеллигенция Урала в 20-30-е гг. Екатеринбург, 1993; Российская интеллигенция: XX век. Екатеринбург, 1994; Интеллигенция, общество, власть: опыт взаимоотношений (1917 - конец 1930-х гг.). Сб-к науч. трудов. Новосибирск, 1995; Интеллигенция и власть на пороге XXI века. В 2-х ч. Екатеринбург, 1996; Интеллигенция России в конце XX века: система духовных ценностей в исторической динамике. Екатеринбург, 1998; Интеллигенция России в XX веке и проблема выбора. Екатеринбург, 1999; В поисках истины. Интеллигенция в провинции в эпоху общественных потрясений. Пермь, 1999; Посреднические функции интеллигенции в формировании гражданского общества. Екатеринбург, 2000; Российская интеллигенция: критика исторического опыта. Екатеринбург, 2001; Из истории развития образования и культуры на Урале (сер. XIX — XX вв.): Межвуз. сб. науч. трудов. Екатеринбург, 2002; Толерантность и власть: судьбы российской интеллигенции. Пермь, 2002; Культура и интеллигенция России XX и. как исследовательская проблема: итоги и перспективы изучения. Екатеринбург, 2003; Интеллигенция России и Запада в XX-XXI вв.: выбор и реализация путей общественного развития. Екатеринбург, 2004; Культура Урала в XVI-XXI вв.: исторический опыт и современность: мат. докл. и сообщ. Всеросс. науч. конф., посвящ. 75-летию проф. В.Г. Чуфарова. В 2 кн. Екатеринбург, 2008. ²⁰ См.: Башкортостан: Краткая энциклопедия. Уфа, 1996; Урал в прошлом и настоящем. Екатеринбург, 1998. Ч.1.; Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 1998; Прикамье. Век XX. Пермь, 1999; Урал: век двадцатый. Люди. События. Жизнь. Очерки истории. Екатеринбург, 2000; Челябинск: Энциклопедия. / Сост. B.C. Боже, В.Л. Черноземцев. Челябинск, 2001; Екатеринбург. Энциклопедия. Екатеринбург, 2002; История Урала. Словарь-справочник. Екатеринбург, 2006; и др. ²¹ См.: Бакунин А.В. Репрессивная политика советского тоталитарного режима // История репрессий на Урале в годы Советской власти. Екатеринбург, 1994. С. 7-9; Он же. Эволюция и основные этапы советскою тоталитаризма // Тоталитаризм и личность. Пермь, 1994. С. 3-5; Он же. История советского тоталитаризма. В 2 кн. Екатеринбург, 1997; Он же. Основные этапы политических репрессий в СССР // История репрессий на Урале: идеология, политика, практика. 1917-1980-е гг. Нижний Тагил, 1997. С. 5-15; Кириллов В.М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала 1920-е - начало 1950-х гг. В 2-х ч. Нижний Тагил, 1996; Он же. Этапы репрессий //Жертвы репрессий. Нижний Тагил. 1920-80-е і оды. Екатеринбург, 1999. С. 81-100; Смыкалин А.С. Колонии и тюрьмы в Советской России. Екатеринбург, 1997. темы: понятие «репрессии», их причины, этапы и последствия, законодательная база репрессий, механизм их осуществления. Научная ценность монографии В.М. Кириллова заключается в том, что впервые на материалах отдельного региона, в данном случае Нижнетагильского, реконструируются события конца 1920-х — начала 1950-х гг., анализируется механизм осуществления репрессий, массовое сопротивлении жесткой государственной политике. Большой заслугой автора является составление карты ГУЛАГа. Теоретическим вопросам проблемы политических репрессий посвящены работы Р.Т. Москвиной"".

Отсутствие обобщающих работ до сих пор характерно для изучения проблемы репрессий в отношении интеллигенции. В этой связи хотелось бы выделить монографию B.C. Терехова, посвященную инженерно-техническим кадрам Урала, в которой подробно освещается механизм сталинских репрессий" . В уральской историографии проблемой репрессий против интеллигенции занимаются Г.С. Андрианова, Г.В. Гассельблат, Л.С. Герасименко, А.И. Делицой, М.Е. Главацкий, М.И. Кондрашева, Н.Н. Тагильцева, B.C. Терехов, Г.Н. Шапошников, И.С. Шилов и др.²⁴

См.: Москвина P.T. Репрессии как неотъемлемый элемент сталинской тоталитарной политической системы // История репрессий на Урале в годы Советской власти. Екатеринбург, 1994. С. 64-66; Она же. Роль судебных процессов над интеллигенцией в становлении советского тоталитаризма (конец 1920-х -начало 30-х гг.). // Российская интеллигенция: XX век. Екатеринбург, 1994. С. 99-101; Она же. Функции репрессий в тоталитарном политическом режиме // История репрессий на Урале: идеология, политика, практика. Нижний Тагил, 1997. С. 39-45; Она же. Тема репрессий 20-50-х гг. в массовом сознании россиян // Толерантность и власть: судьбы российской интеллигенции. Пермь, 2002. С. 289-291. ²³ См.: Терехов B.C. Рекруты великой идеи: Технические специалисты в период сталинской модернизации. Екатеринбург, 2003. ²⁴ См.: Андрианова Г.С. Судьба театральных деятелей Свердловска 30-х гг. // История репрессий на Урале в годы Советской власти. Екатеринбург, 1994. С. 3-5; Гассельблат Г.В. Уральская «Промпартия» // Там же. С. 20-22; Тагильцева Н.Н. Репрессии против членов краеведческих обществ Урала в конце 20-х — 30-е гг. // Там же. С. 95-97; Кондрашева М.И. Из истории политических репрессий специалистов в Свердловске в 30-е гг. // Российская интеллигенция: XX век. Екатеринбург, 1994. С. 66-67; Шапошников Г.Н. 30- годы в судьбах уральских связистов // Интеллигенция и власть на пороге XXI века. Екатеринбург, 1996. Т.2. С. 290-293; Терехов B.C. Политические репрессии инженерно-технической интеллигенции Урала в 1930-е гг. // История репрессий на Урале: идеология, политика, практика. Нижний Тагил, 1997. С. 164-176; Делицой А.И., Главацкий М.Е. Дело «Уральского инженерного центра» // Там же. С. 177-185; Делицой А.И. Инженерно- технические кадры и власть на Урале в конце 1919-1931 гг.: Проблема взаимоотношений: автореф. дне. ... канд. ист. наук. Екатеринбург, 1998; Герасименко Л.С. Репрессии и интеллигенция (по материалам Оренбургского края) // Политические репрессии в России. XX век. Сыктывкар, 2001. С. 174-176; Аврус А.И. Репрессивная политика большевиков в отношении университетской интеллигенции // Толерантность и власть: судьбы российской интеллигенции. Пермь, 2002. С. 6-8; Шилов И.С. Большой террор 1937-1938 гг. в отношении технических специалистов (на примере Пермского края) // 1937 год: память и уроки. Екатеринбург, 2007. С. 91-94; и др.

О.И. Васильева, К.И. Куликов, Г.В. Мерзлякова, И.А. Пашкова посвятили свои работы изучению репрессий против интеллигенции в национальных районах²⁵. Большинство современных историков пришло к выводу, что политика большевистского режима по отношению к интеллигенции уже с 1917 года носила дискриминационный характер.

Репрессии против руководящих кадров на Урале стали предметом специального рассмотрения в работах О.Ю. Винниченко, Н.Ы. Попова, А.В. Сушкова, А.В. Федорова, М.А. Фельдмана, В.В. Филатова, В.Н. Хаустова и др.²⁶ О репрессиях национальной номенклатуры говорится в работах Р.А. Давлетшина, С.Ф. Касимова, Г.В. Мерзляковой, С. Сажина"" . Исследователи считают, что потери коммунистов на Урале оказались более тяжелыми, чем по стране в целом. Авторы указывают на связь между репрессиями в местных органах власти и спадом в экономике Урала, который пришелся на 1937-1938 гг.

В работах B.C. Боже, М.В. Булавина, П.В. Каплина, В.В. Чевардина, В. Лавринова, СВ. Уткина и других авторов анализируется проблема репрессий против церкви и духовенства, поднимается вопрос о закрытии храмов и

См.: Васильева О.И. Репрессии против удмуртской интеллигенции и проблемы национального просвещения // История репрессий на Урале в годы Советской власти. Екатеринбург, 1994. С. 13-16; Мерзлякова Г.В. Репрессии в Удмуртии // Там же. С. 62-64; Пашкова И.Л. Историческая наука в национальных районах Урала // Там же. С. 72-74; Куликов К.И. Дело «СОФИИ». Ижевск, 1997. ²⁶ См.: Винниченко О.Ю. Южное Зауралье в панораме XX века // Ветер времен. Курган, 2003. С. 63-72; Он же. Номенклатура и репрессии 30-х гг. (на материалах местных Советов Урала) // История репрессий на Урале в годы Советской власти. Екатеринбург, 1994. С. 16-18; Попов Н.Н. Сталинские репрессии па Урале во второй половине 30-х гг. // Там же. С. 74-76; Корнилов Г.Е., Оболенская О.В. Репрессии против сельскохозяйственных кадров Среднего Урала во второй половине 30-х гг. // Там же. С. 114-115; Филатов В.В. К вопросу о репрессиях управленческих кадров Урала в годы коллективизации // Там же. С. 128-130; Фельдман М.А. Уральские организации ВКП (б) в 1938 - июне 1941 гг. // Там же. С. 131-132; Хаустов В.Н. Репрессии второй половины 30-х гг. // Гам же. С. 99-101; Федоров Л.В. «Их называли «врагами народа» // Политические репрессии в истории России. XX век. Сыктывкар, 2001. С. 33-36; Сушков Л.В. Май 1937: Трагедия секретаря Свердловского обкома // Урал индустриальный. Бакунинские чтения. В 2 тт. Екатеринбург, 2007. Т.2. С. 247-251; Камынин В.Д. Время Кабакова// Время Кабакова. Екатеринбург, 2008. С. 6-16; и др. ²⁷ См.: Сажин С. 1937-й в Удмуртии // Удмуртия: массовые репрессии 1930-1950 годов. М., Ижевск, 1993; Касимов С.Ф. Репрессии против национальных кадров Башкортостана (1918-1938 гг.) // История репрессий на Урале в годы Советской власти. Екатеринбург, 1994. С. 44-46; Мерзлякова Г.В. Репрессии в Удмуртии // Там же. С. 62-64; Башкортостан: Краткая энциклопедия. Уфа, 1996; Давлетшин Р.А. Монатов Шариф Ахметзянович // Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 1998. С. 322-323; История Башкортостана. 1917-1990-е годы: В 2-х тт. Уфа, 2004; История Удмуртии: XX век / Под ред. К.И. Куликова. Ижевск, 2005. других культовых учреждении . О гонениях на церковь в национальных районах Урала пишут И.Б. Гарифуллин, М.А. Сайдашева и другие авторы²⁹. Историки отмечают, что в современной историографии продолжает развиваться два направления в изучении проблемы репрессий в отношении церкви и священнослужителей — светское и церковное.

Слабоизученной в исторической литературе является проблема политических репрессий в военный и послевоенный периоды. В основном здесь можно говорить о репрессиях в отношении интеллигенции, прежде всего, вузовской и студенчества. Среди исследователей этой темы на общероссийском материале выделяются работы Е.Ю. Зубковой, В.Н. Парамонова, М.С. Петренко³⁰. На уральском материале из крупных исследователей, которые занимаются данной проблемой, можно назвать А.И. Прищепу. С его точки зрения, в ходе войны сталинский режим эволюционировал в сторону «консенсуального правления». Пошел процесс «разбалансировки» сталинского социализма, что и обусловило послевоенные чрезвычайные меры. По мнению А.И. Прищепы, накануне был «новый " См.: Булавин М.В. Закрытие церквей в Тагильском округе на рубеже 20-30-х гг. // История России первой четверти XX в.: Историография, источниковедение. Екатеринбург, 1996. С. 25-27; Он же. Массовые закрытия храмов на Среднем Урале на рубеже 1920-1930-х гг. // Известия Уральского государственного университета. 2007. № 49. Вып. 13. С. 171-180; Чевардин В.В. Тотальная борьба НКВД против религиозных общин Урала // История репрессий на Урале: идеология, политика, практика. Нижний Тагил, 1997. С. 136-144; Он же. Большой террор на Урале и дело объединенного церковно-политического центра // Жертвы репрессий. Нижний Тагил. 1920-80-е годы. Екатеринбург, 1999. С. 135-141; Боже B.C. Челябинское православное духовенство в 1917-1937 гг. // Челябинск неизвестный: Краевед, сб./ Сост. B.C. Боже. Челябинск, 2002. Вып.З. С. 359-402; Лавринов В., протоиерей. Екатеринбургская епархия. События. Люди. Храмы. Екатеринбург, 2002; Уткин С.В. Закрытие церквей в Пермской епархии в период с 1929 по 1941 гг. // История Православия на Урале: мат. церковно-ист. конф., посвящ. 120-летию Екатеринбургской епархии (г. Екатеринбург, 29-30 ноября 2005 г.). Екатеринбург, 2005. С. 288-291; Каплин П.В. Взаимоотношения русской православной церкви и государственной власти в СССР в 1927-1938 гг.: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Екатеринбург, 2006; Старикова Г.И. «...Без церквей, без кабаков, без тюрем...»? // Челябинск в прошлом и настоящем: мат. Ill науч. краевед, конф. / Сост. Н.А. Ваганова, Т.Ф. Берестова, Н.С. Рассказова. Челябинск, 2006. С. 170-173; Крутикова Г.А. Разрушение историко-культурного наследия Урала во второй половине 1920-х гг. //Урал индустриальный. Бакунинские чтения. В 2 тт. Екатеринбург, 2007. T.2. С. 135-140; Лобашев А. «Верою побеждали!..» Книга о духовном подвиге православных южноуральцев. Челябинск, 2007; и др. ~⁹ См.: Дорога к храму: История религиозных учреждений г. Уфы / Васильева О.В., Латыпова В.В. и др. Уфа, 1993; Сайдашева М.А. Репрессии против духовенства - один из факторов деформации национальной самобытности // История репрессий на Урале в годы Советской власти. Екатеринбург, 1994. С. 85-87; Гарифуллин И.Б. Репрессии против мусульманских священнослужителей Тюменского края // 1937 год: память и уроки. Тюмень, 2007. С. 16-20; и др. ³⁰ См.: Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность 1945-1953. М., 1999; Парамонов В.Н. Интеллигенция и власть в 1941-1945 гг. // Интеллигенция России в конце XX века: система духовных ценностей в исторической динамике. Екатеринбург, 1998. С. 68-71; Петренко М.С. Проблемы взаимоотношений интеллигенции и власти в начале 1950-х гг. (на материалах Зап. Сибири) // Там же. С. 121-123.

1937год» . О репрессиях в отношении вузовской интеллигенции и студенчества на уральском материале также говорится в работах В.В. Дубленных, В.А. Мазур, Н.Ф. Муравьевой ". Репрессии против художественной интеллигенции в послевоенный период на Урале освещаются в работах И.В. Сибирякова, В.В. Чевардина, Г.А. Янковской .

Проанализировав современную российскую литературу, можно сделать вывод, что наиболее часто тему репрессий на рубеже XX-XXI вв. рассматривают с точки зрения либеральной, неомарксистской и модернизационной концепций. Следует отметить, что среди исследователей нет расхождений по поводу понятия «репрессия». Под репрессиями понимаются карательные меры со стороны государственных органов, направленные на подавление, наказание кого-либо. Политические репрессии подразумевают различные меры принуждения, применяемые государством по политическим мотивам. В диссертации рассматриваются работы исследователей, посвященные изучению политических репрессий против руководящих работников (номенклатуры), интеллигенции и священнослужителей. Именно эти категории представляли наибольшую опасность для большевистской власти в политическом плане. Церковь вызывала опасения властей как проводник иной идеологии. В России, где большая часть населения была верующей, силу церковных институтов и их влияния на людей невозможно переоценить. Представители интеллигенции, являвшиеся по определению наиболее образованной, думающей частью общества, высказывали свое мнение по поводу проводимой властями политики. Часто их высказывания носили критический характер. Это не ³¹ См.: Прищепа А.И. Инакомыслие на Урале (сер. 1940-х-сер. 1980-х гг.). Сургут, 1998. С. 16-17, 19. ³² См.: Дубленных В.В. К истории репрессированного студенчества // История репрессий на Урале в годы Советской власти. Екатеринбург, 1994. С. 132-134; Мазур В.А. Аресты 1941 г. в Свердловском университете (по материалам музея истории уральского университета) // Там же. С. 50-52; Муравьева Ы.Ф. О некоторых изменениях в общественно-политической жизни, быте и культуре населения Урала в 1945-1955 гг. // Екатеринбург: вчера, сегодня, завтра. Тез. докл. и сообщ. науч. - практ. конф., посвящ. 275-летию Екатеринбурга. Екатеринбург, 1998. С. 148-151. ³³ См.: Чевардин В.В. Гулаговский рай // Книга памяти. Екатеринбург, 1994. С. 198-204; Сибиряков И.В. Художественная интеллигенция Южного Урала в первые послевоенные годы // Урал индустриальный. Бакунинские чтения. В 2 тт. Екатеринбург, 2007. T.2. С. 230-234; Янковская Г.А. «Деятель культуры» в системе советской официальной культуры 1940-х - начала 1950-х годов // В поисках истины. Интеллигенция в провинции в эпоху общественных потрясений. Пермь, 1999. С. 136-141. могло остаться незамеченным властью, которая воспринимала данные высказывания как оппозиционные. Политический характер репрессий против номенклатуры объясняется уже тем, что данная категория непосредственно находилась у власти, участвовала в реализации политики советского государства. Именно на руководящих работников была возложена ответственность за ход индустриализации и коллективизации. Кроме того, вокруг каждого крупного политического деятеля в тот период складывался круг верных ему людей, что не соответствовало сталинскому представлению об единовластии.

В исторической литературе можно встретить точку зрения, что политические репрессии проводились в СССР также против крестьян. По нашему мнению, эта категория пострадала в большей степени по экономическим мотивам, нежели по политическим. Об этом в частности говорит тот факт, что пик репрессий против крестьянства приходился на период проведения коллективизации, то есть конец 1920-х - начало 1930-х гг., в ходе которой крестьяне отстаивали прежде всего свои экономические интересы. Хотя нельзя не признать, что в годы сталинской модернизации экономика тесно переплеталась с политикой. Вместе с тем само по себе крестьянство, представляющее собой достаточно инертную, безграмотную массу, хорошо поддавалось влиянию со стороны органов пропаганды правящей партии.

Применительно к середине 1930-х гг. в отечественной и зарубежной литературе принято использовать понятие «террор». По нашему мнению, это вполне обоснованно, так как есть некоторые смысловые различия между терминами «репрессия» и «террор». Во-первых, террор подразумевает обязательное физическое насилие, вплоть до физического уничтожения, убийства по отношению к политическим противникам или иным гражданским лицам. В то время как репрессии не обязательно связаны с физическим уничтожением. Это может быть и тюремное заключение, и ссылка, и лишение прав, и помещение в психиатрическую лечебницу, и исключение из партии, и расстрел . Во-вторых, террор подразумевает распространение физического уничтожения на большие массы населения. В-третьих, террор предполагает собой политику устрашения людей со стороны правящего режима путем применения массовых репрессивных мер. Именно поэтому в качестве синонима террору середины 1930-х гг. в работах отечественных исследователей можно встретить сочетание «массовые репрессии».

Термин «большой террор» применительно к событиям середины 1930-х гг. впервые был введен в научный оборот английским историком, крупным исследователем истории СССР данного периода, Робертом Конквестом для обозначения периода массовых репрессий, когда карательные меры осуществлялись не против какой-то конкретной категории населения, а против всего населения в целом . Следует .отметить, что словосочетание, предложенное Р. Конквестом, не только понравилось отечественным историкам, но и превратилось в устойчивый термин, характеризующий события середины 1930-х гг. в СССР. Если еще в трудах начала перестроечного периода отечественные исследователи использовали более привычное для них сочетание «массовые репрессии», то в работах современных российских авторов эти понятия используются в равной степени. Надо сказать, что эти словосочетания в смысловом аспекте не противоречат друг другу, однако, эмоционально более выразительным является термин «террор».

Не совсем корректно использовать понятие террора применительно к рубежу 1920-х - 1930-х гг., поскольку террор подразумевает определенный масштаб и характер репрессий, которые в тот период еще не были достигнуты властью. То же самое можно сказать относительно военного и послевоенного периодов. Кроме того, в силу своих характеристик террор не может продолжаться на протяжении длительного времени, он вырастает из

См.: Бакунин А.В. Репрессии // Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 1998. С. 447. См.: Конквест Р. Большой террор / Пер. с англ. Л. Владимирова. В 2-х кн. Рига, 1991. Кн. 2. С. 11. репрессий и ими же заканчивается. Фактически, террор - это пик репрессивных мер, когда они приобретают наиболее жестокий характер, распространяясь не на отдельные категории населения, а на все население в целом, преследуя цель запугать и тем самым сломить, подчинить своей воле.

В исторической литературе существует две точки зрения по вопросу о хронологических рамках репрессий. Сторонники первой точки зрения определяют репрессии 1929-1953 гг. Представители второй точки зрения полагают, что репрессии продолжались на протяжении всего советского периода - 1917-1991 гг. Одним из представителей второй точки зрения был уральский историк А.В. Бакунин. По его мнению, репрессии являются неотъемлемым элементом советской системы, следовательно, они зарождаются и умирают вместе с ней. Периодизация репрессий у А.В. Бакунина полностью совпадает с периодизацией советского тоталитаризма: 1917—1928 гг. - становление советского тоталитаризма; 1929—1953 гг. — господство советского тоталитаризма. Именно в этот период, по мнению историка, репрессии приобретают массовый характер; 1954-1991 гг. — -> у- стагнация и крушение советского тоталитаризма .

Точку зрения А.В. Бакунина разделяют Ю.И. Стецовский, Р.Т. Москвина. По мнению Москвиной, можно выделить «варварский» и «цивилизованный» характер репрессий. При Сталине, когда миллионы людей работали и погибали в системе ГУЛАГа, «подсистема страха» носила варварский характер. В 60-е гг., когда людей увольняли с работы, высылали за границу, отправляли в психиатрические клиники, тюрьмы — «цивилизованный» ⁷.

Нельзя не согласиться, что репрессии являются неотъемлемым элементом тоталитарной системы. Однако, по нашему мнению, тоталитарным можно назвать только тот режим, который сложился и существовал в период нахождения у власти И.В. Сталина, поскольку именно ¹⁶ См.: Бакунин А.В. Репрессии // Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 1998. С. 447. ³⁷ См.: Москвина Р.Т. Репрессии как неотъемлемый элемент сталинской тоталитарной политической системы... С. 65. тогда черты тоталитаризма получили свое наиболее яркое воплощение на практике. Это не означает, что до конца 1920-х гг. и после смерти Сталина не было каких-либо признаков тоталитаризма, но целостность их одновременного существования была нарушена. Соответственно более правильным будет говорить не о советском, а о сталинском тоталитаризме.

О том, что репрессии являлись неотъемлемым элементом тоталитарной системы, обеспечивающим ее поддержание, говорится в первую очередь в работах представителей либерального направления в исторической науке (А.В. Бакунин, Р.Т. Москвина, В.М. Кириллов, А.С. Смыкалин, СИ. Быкова и др.), которые доминируют в современной историографии: «Массовые репрессии были запрограммированы отсутствием зрелых социально-экономических условий для перехода к новому строю. Они являлись фактором сохранения незаконной власти узурпаторов» . По мнению А.В. Бакунина и Р.Т. Москвиной, неизбежность репрессий связана с тем, что коммунизм основан на утопических идеях, при воплощении которых авторы вынуждены были лгать и обманывать народ: «Поднять такое общество на осуществление утопических целей и вместе с тем обезопасить и укрепить власть был призван не только могущественный политико-идеологический прессинг, но и особенно формирующийся репрессивный аппарат, система беззакония, насилия и террора сверху донизу»³⁹.

С точки зрения В.М. Кириллова, потребность в репрессиях была постоянной потому, что почти все интересы человека оказались враждебны реалиям социализма⁴ .

А.С. Смыкалин хотя и не акцентирует внимание на утопичности идеи социализма, тем не менее, согласен, что репрессии были нужны, чтобы сохранить и укрепить позиции социализма⁴¹.

Бакунин Л.В. Репрессивная политика советского тоталитарного режима... С. 7. ³⁹ Бакунин Л.В. История советского тоталитаризма... Кн. 2. С. 80; Москвина Р.Т. Функции репрессий в тоталитарном политическом режиме... С. 40. ⁴⁰ См.: Кириллов В.М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала 1920-е — начало 1950-х гг. ... Ч. 1.С. 219. ⁴¹ См.: Смыкалин А.С. Колонии и тюрьмы в Советской России... С. 24.

В.М. Кириллов считает, что в исторической литературе можно выделить две точки зрения на вопрос о месте репрессий в деле построения социализма: репрессии как отступление от ленинизма, деформация социализма под воздействием И.В. Сталина; репрессии как закономерный итог построения социализма в соответствии с доктриной марксизма-ленинизма. Бурные дискуссии по этому вопросу проходили на протяжении второй половины 1980-х — начала 1990-х гг. Применительно к рубежу XX-XXI вв. можно говорить о том, что большинство исследователей являются сторонниками второй точки зрения. В монографии «История советского тоталитаризма» А.В.Бакунин, сравнивая деятельность Ленина и Сталина, пришел к выводу, что ленинизм и сталинизм мало, чем отличались друг от друга, более того, первый породил второй. Исходя из этого, историк определяет метод репрессий, используемый Сталиным, как ленинский. Разница у Ленина со Сталиным, по мнению А.В. Бакунина, наблюдалась только в размерах и масштабах репрессий, а также в том, что Ленин к концу своей жизни отказался от утопического плана, а Сталин начал его осуществлять, «ввергнув страну в новую, теперь уже всесоюзную мясорубку»⁴².

Говоря о причинах репрессий, А.В. Бакунин призывал не переоценивать влияние исторических традиций и недостаток политической культуры в обществе, так как это может привести к оправданию тех сил, которые повинны в массовых репрессиях: «Нередко приходится читать, что в массовых репрессиях 30-х гг. не виноваты руководители правящей в СССР партии или карательных органов, невиновны непосредственные исполнители, а повинна только система, созданная в стране <...> Можно только поражаться абсурдности подобных выводов. Физически уничтожались десятки миллионов россиян и никто не виноват!»⁴³. ⁴² Бакунин А.В. История советского тоталитаризма... Кн. 1. С. 8. ⁴³ Там же. С. 80.

Либеральные историки рассматривают репрессии как ничем неоправданный геноцид против собственного народа. По их словам, «сталинским репрессиям, в какой бы связи они не проводились, нет оправдания»⁴⁴. Эти ученые полагают, что нельзя оправдать репрессии и лживой теорией обострения классовой борьбы в период развернутого строительства социализма, поскольку уничтожалась в ходе репрессий не оппозиция, а произвольно каждый пятый безотносительно к образу жизни. Они акцентируют внимание на непродуманности и авантюристичности многих планов большевистского руководства в период проведения индустриализации.

Большинство либеральных историков считает, что массовые репрессии второй половины 1930-х гг. были закономерным явлением, подготовленным всем предыдущим ходом событий: «Репрессии усиливаются после того, как режим сформировался, то есть террор 1937 года - это нормальное функционирование сложившегося режима» . Таким образом, можно говорить о том, что механизм развертывания репрессий ими связывается непосредственно с развитием политического режима.

Сторонники традиционной точки зрения полагают, что командно-административные методы были главным двигателем так называемого социалистического строительства: «Было бы неправильно утверждать, что эти методы не имеют никакого оправдания. История свидетельствует, что они позволили организовать и сплотить общество не только в чрезвычайных условиях военного времени, но и в процессе его последующей модернизации. Используя внеэкономическое принуждение и политическое насилие, сталинское тоталитарное государство добилось невиданного ускорения темпов социалистического развития. <.. .> Это имело исключительно важное значение для судеб народа» . Представители данного подхода избегают применять понятие «репрессии», заменяя его терминами «политическое ⁴⁴ Смыкалин А.С. Колонии и тюрьмы в Советской России... С. 24. ⁴⁵ Москвина P.T. Функции репрессий в тоталитарном политическом режиме... С. 40. ⁴⁶ Выбор пути. История России 1861-1938 гг. Екатеринбург, 1995. С. 522. насилие», «внеэкономическое принуждение», «командно-административные меры».

Ученые, придерживающиеся модернизационной интерпретации, считают, что репрессии являлись не следствием внутрипартийной борьбы и особых черт сталинского характера, и даже не следствием тоталитарной системы, а объективной составляющей процесса модернизации в российских условиях. Как и представители либеральной точки зрения, они полагают, что массовые репрессии были закономерным явлением. Однако если либеральные историки связывают это с укреплением тоталитарного режима, то сторонники теории модернизации - с нерешенностью задач модернизации. В.В. Алексеев пишет: «Поскольку русская революция начала XX века не решила модернизационных задач, то ее многочисленные жертвы в значительной степени оказались напрасными. Предстояла полоса новых острых социальных конфликтов, и они стали нарастать по ходу большевистской модернизации тридцатых годов, но не переросли во второе издание открытой гражданской войны, а обрели форму массовых репрессий, которые унесли дополнительные миллионы человеческих жизней»⁴⁷.

В.В. Алексеев признает, что модернизация «насаждалась сверху железной диктатурой, ее темпы форсировались в ущерб качеству и здоровью нации», что успехи были достигнуты слишком дорогой ценой. В то же время, исследователь считает, что при всей жестокости курс на ускоренную модернизацию страны объективно отвечал насущным интересам государства в ту эпоху. В.В. Алексеева поддерживает А.С. Сенявский: «Реальной исторической альтернативой «советскому тоталитаризму» была крестьянская Россия, обреченная на гибель в столкновении с индустриальной Европой»⁴⁸.

В.В. Алексеев напоминает читателям, что и в западных странах путь модернизации не был усыпан розами. В качестве примера исследователь приводит процесс огораживания в Англии в годы правления Генриха ⁴⁷ Алексеев В.В. Судьба России в XX веке // Судьба России: национальная идея и ее исторические модификации: докл. V Всеросс. конф., (г. Екатеринбург, 14-15 октября 2003 г.). Екатеринбург, 2003. С. 9. ⁴⁸ Сенявский Л.С. Проблемы модернизации России в XX веке: диалектика реформизма и революционности // Россия в XX веке: Реформы и революции. В 2-х тт. М.: Наука, Т.1. С. 63.

Тюдора. Разница, по мнению историка, заключается лишь в масштабах и скорости преобразований⁴⁹. А.В. Бакунин также сравнивал методы, использовавшиеся советским руководством, с теми, что использовались в средневековье, но пришел к выводу, что «сталинские каратели превзошли средневековых инквизиторов по средствам и методам истязания своих жертв»⁵⁰. Следует обратить внимание и на то, что в годы огораживания в Англии, в основном, пострадали крестьяне. Сталинским репрессиям подвергались не только крестьяне, но и рабочие, интеллигенция, духовенство, номенклатура. Именно это не позволяет, по нашему мнению, проводить сравнение между модернизацией в Англии и России, а точнее, сравнивать ту цену, которую заплатили эти страны за процесс перехода от аграрного общества к индустриальному.

Таким образом, в современной историографии к изучению истории политических репрессий на Урале подходят с разных позиций. Представители различных интерпретаций по-разному смотрят на причины репрессий, их масштаб, значение их использования как метода «социалистического строительства». Тем не менее, есть, по крайней мере, одно обстоятельство, которое объединяет современных ученых. На него указал уральский историк Н.Н. Попов. Рассуждая о последствиях репрессий в жизни общества, он пишет, что «"репрессированное сознание" части соотечественников остается серьезным препятствием на пути формирования свободного демократического общества в России»⁵¹.

Для написания диссертации автором привлекались зарубежные историографические источники. Работы зарубежных авторов начинают активно публиковаться на страницах отечественных изданий с конца 1980-х гг. Исследование проблемы репрессий началось на Западе задолго до того, как эта тема стала предметом пристального внимания в работах отечественных авторов. В зарубежной историографии данная тема была ⁴⁹ Алексеев В.В. Судьба России в XX веке... С. 6, 9. ⁵⁰ Бакунин А.В. История советского тоталитаризма... Кн. 2. С. 145." ⁵¹ Попов Н.Н. Сталинские репрессии на Урале во второй половине 30-х гг.... С. 76. поставлена и основательно разработана в трудах Р.Конквеста ". Вслед за Р. Конквестом тема репрессий освещается в работах Дж. Боффа, Н. Верта, М. Малиа и ряда других западных авторов . Нельзя не отметить, что западные исследователи, особенно Р. Конквест, оказали значительное влияние на изучение проблемы политических репрессий в отечественной литературе, отсюда то сходство, которое можно проследить между их концепциями и подходом к проблеме политических репрессий у российских историков. В первую очередь это касается представителей либерального направления в историографии темы.

В работах зарубежных авторов рассматриваются, главным образом, репрессии рубежа 1920-30-х гг. и «большой террор» середины 1930-х гг. Западные исследователи выделяют несколько этапов в сталинских репрессиях 20-30-х гг.: 1. рубеж 1920-30-х гг.; 2. 1936-1938 гг. Второй этап в работах зарубежных историков получил название «большой террор». Среди западных исследователей нет особых разногласий по вопросу о хронологических рамках большого террора. Так, например, Н. Верт, Дж. Хоскинг называют 1936-1938 гг.⁵⁴, М. Малиа - 1937-1939 гг.⁵⁵, Дж. Боффа и Р. Такер - 1937-1938 гг. Историки крайне негативно оценивают массовые репрессии и ту роль, которую сыграл в них Сталин: «Большой террор» - это «вершина сталинских преступлений и наиболее фантастическое из всех деяний сталинизма» . По их мнению, ничто не может оправдать тех

Конквесг Р. Большой террор. / Пер с англ. В 2 кн. Рига, 1991; Он же. Жатва скорби // Вопросы истории. 1990. №4. С. 83-100. ⁵³ Белади Л., Краус Т. Сталин. М., 1989; Авторханов А. Технология власти // Вопросы истории. 1991. № 11- 12; Коэн С. Бухарин: Политическая биография. 1888-1938.: Пер. с англ. 2-е изд. М., 1992; Боффа Дж. История Советского Союза / Пер. с итал. 2 изд., М., 1994; Верт Н. История советского государства 1900- 1991: Пер. с фр. 2-е изд. М., 1997; Он же. «Социально чуждые элементы» и циклы репрессий // Черная книга коммунизма: Преступления, террор, репрессии./ Пер. с фр. М., 2001. С. 175-187; Геллер М.Я., Некрич A.M. Утопия у власти. М., 2000; Малиа М. Советская трагедия: История социализма в России, 1917-1991: Пер. с англ. М., 2002; Такер Р. Сталин. История и личность: Путь к власти. 1879-1929; У власти. 1928-1941:Пер. с англ. М., 2006; Эпллбаум Э. ГУЛАГ. Паутина Большого террора. М., 2006; и др. ⁵⁴ См.: Верт Н. «Социально чуждые элементы» и циклы репрессий... С. 188; Хоскинг Дж. История Советского Союза. 1917-1991. С. 184. ⁵⁵ См.: Малиа М. Советская трагедия: История социализма в России... С. 252. ⁵⁶ См.: Боффа Дж. История Советского Союза... Т.1. С. 520; Такер Р. Сталин... С. 695. ⁵⁷ Малиа M. Советская трагедия: История социализма в России... С. 252. репрессий, которые проводились в нашей стране в конце 1920-х — начале 1950-х гг.

Р. Конквест считает, что террор в целом был характерен для большевиков, но, сравнивая террористические методы Ленина и Сталина, выделяет отличие террора 30-х гг. от террора первых лет советской власти: «Террор Ленина был продуктом войны и насилия, распада общества и администрации. Руководство, вынесенное на гребне волны, отчаянно боролось за то, чтобы выжить, за сохранение советской власти... Новый цикл террора был начат Сталиным намеренно и хладнокровно... в условиях мирных»⁵⁸.

Причины репрессий западные историки видят в необходимости построения и сохранения социализма, поэтому большой террор середины 1930-х гг., рассматривается ими как логически обоснованный самой природой зрелой социалистической системы. По мнению М. Малиа, источником «чисток» стала та травма, которую нанесла обществу первая пятилетка, и, в частности, та катастрофа, коей явилась коллективизация. Полученный результат выглядел пародией на ожидавшиеся материальные блага. Чтобы скрыть неудачу, надо было всеми средствами устрашения отучить людей судить и думать, и принудить их видеть несуществующее и доказать обратное очевидному. И потому существующую реальность надлежало отрицать путем создания новой культуры, или сюрреальности, а население затерроризировать и заставить признать эту культуру правдивым отображением нового социализма⁵⁹.

Несколько иную точку зрения по вопросу о закономерности террора можно встретить в работах Р. Конквеста: «Было бы неверно утверждать, что террор - неизбежное следствие, вытекающее из самой природы советского общества и коммунистической партии. Он ведь сам по себе был средством для насильственных изменений того же общества и той же партии. Но, тем не

Конквест Р. Большой террор... Кн. 2. С. 5.

См.: Малиа М. Советская трагедия: История социализма в России... С.267. менее, террор не мог быть развязан на ином фоне, чем характерный фон большевистского правления»⁶⁰. Таким образом, выводы западных историков по поводу необходимости использования репрессий в силу утопичности социализма совпадают с выводами большей части российских историков.

Вместе с тем в отличие от современных российских историков, большинство из которых считает лично Сталина повинным в репрессиях, среди западных исследователей есть те, кто считает повинной в репрессиях не одного Сталина, но и сложившуюся в стране систему. М. Малиа пишет: «...тотальный вождь - продукт тотальной системы. А в одиночку, без системы Сталин-человек никогда не сумел бы безнаказанно свершить дело столь абсурдное как сталинизм»⁶¹.

Как и в отечественной исторической науке, на Западе последнее время поднимается вопрос о значении репрессий как метода сталинской модернизации. М. Малиа отмечает, что, несмотря на неоправданно высокие затраты, жестокость и разбазаривание ресурсов, единственным реальным положительным результатом советского эксперимента стала индустриализация, которая обеспечила стране выживание во Второй мировой войне. Но при этом исследователь акцентирует внимание на том, что сами по себе темпы роста не единственное мерило успеха в экономике, следует учитывать и цену, заплаченную за сталинскую индустриализацию.

По мнению М. Малиа, неправильно было бы видеть в советском методе аналог первоначального накопления капитала путем разорения крестьян как то происходило в Англии на заре Нового времени, ибо никакого капитала при этом не накапливалось. В данном вопросе позиция исследователя расходится с мнением отечественных историков, придерживающихся модернизационной концепции. Более того, М. Малиа ставит под вопрос само название «модернизация» применительно к сталинской политике, называя ее крайней формой идеократической и партократической революции: «На

Конквест Р. Большой террор...Кн. 1. С. 9.

Малиа М. Советская трагедия: История социализма в России... С. 259, 266. короткой дистанции эта революция сделала возможным колоссальный взлет базовой индустрии, но отдельными ее последствиями стали искалеченные в структурном плане общество и экономика»⁶².

Сторонникам тоталитарной концепции в западной историографии противостоят представители ревизионизма. По их мнению, инициатором репрессий был не Сталин, а представители местной власти. Активное участие в проведении карательной политики принимали народные массы. Историки данного направления делают вывод о том, что сталинский террор не был запланированным. В последние годы позиция историков-ревизионистов нашла поддержку в работах отечественных авторов . Это привело к острым спорам на рубеже XX-XXI вв. в среде российских исследователей между сторонниками тоталитарного и ревизионистского направления в осмыслении советского прошлого .

Одним из принципов историографического анализа литературы является критическое осмысление того фактического материала, который используют исследователи. Это требование становится особенно необходимым, когда у разных авторов имеются расхождения по одному и тому же вопросу. Внести ясность в исследуемый вопрос историограф может, лишь опираясь на исторические источники. Весь комплекс, используемых в диссертационном исследовании исторических источников, можно разделить на законодательные, делопроизводственные, источники личного происхождения (мемуары, дневники, личная переписка) и периодическую печать.

Важность обращения к законодательным актам, которые включают в себя законы и подзаконные акты, связана с тем, что они являются одним из ⁶² Малиа М. Советская трагедия: История социализма в России... С. 239. ⁶³ См.: Тоталитаризм в Европе в XX веке. Из истории идеологий, движений, режимов и их преодоления. М., 1996; Жуков Ю.Н. Репрессии и Конституция 1936 г. // Вопросы истории. 2002. № 1. С. 3-26; Елисеев Л.В. Кто развязал «Большой террор»? О подлинных инициаторах, политических репрессий 1937-1938 годов // Наш современник. 2005. № 3. С. 171-250. ⁶¹ См.: Павлова И.В. Современные западные историки о сталинской России 30-х гг. // Отечественная история. 1998. № 5. С. 107-121; И снова об историках - «ревизионистах» (отклики на статью И.В. Павловой) // Отечественная история. 1999. № 3; Советское прошлое: поиски понимания. «Круглый стол» // Отечественная история. 2000. № 4. С. 90-120; № 5. С. 85-104. «приводных ремней», регулирующих отношения между властью и обществом, государством и гражданином, следовательно через их изучение есть возможность приблизиться к пониманию одной из ключевых проблем отечественной истории XX века — как именно осуществлялось взаимодействие общества и власти в качестве единой системы, насколько властью соблюдались правовые нормы, зафиксированные в законодательстве.

Делопроизводственные документы представляют собой самый многочисленный вид исторических источников, поскольку к ним относятся и нормативные документы, и протокольная документация, и деловая переписка, и информационные документы (сводки, сообщения), и отчетная документация. В диссертационном исследовании в основном использовались документы государственных учреждений и партаппарата. В советский период значительная часть делопроизводственных документов была засекречена, открытие архивов в годы перестройки, опубликование документов дало возможность с иных позиций взглянуть на ранее изученные вопросы. Значимость ранее засекреченных документов в том, что они содержат в себе ту информацию, которая не должна была фигурировать на страницах периодических изданий, а, следовательно, данная выборка в большей степени отражает реальную картину жизни страны, нежели законодательные акты. Среди делопроизводственных источников многие исследователи в отдельную категорию выделяют судебно-следственную документацию. Следует отметить, что достаточно сложно классифицировать данную группу, поскольку судебно-следственные материалы состоят из различных документов с неодинаковой внутренней структурой. При этом не вызывает сомнения тот факт, что судебно-следственная документация обладает значительным информационным потенциалом. В диссертационном исследовании были использованы опубликованные в сборниках законодательные и делопроизводственные материалы⁶⁵.

Большое внимание в работе было уделено анализу источников личного происхождения, таких как письма, дневники, мемуары⁶⁶. Их особенность заключается в том, что помимо информации о прошлом они несут в себе сведения о том, как события прошлого отражались в сознании людей. Без использования источников личного происхождения невозможно увидеть живой картины прошлого. Они позволяют представить исторические события в совершенно новой, порой неожиданной интерпретации.

Особо хотелось бы выделить такой исторический источник как книги памяти и мартирологи , которые благодаря деятельности историко-просветительского общества бывших узников сталинских лагерей и их потомков «Мемориал» вышли во многих городах России. Значимость данного источника заключается в том, что помимо списка жертв репрессий, в нем представлены краткие биографические справки о репрессированных,

См.: Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов / Под ред. А.Н. Яковлева. М., 1991; Инквизитор: сталинский прокурор Вышинский: Сб. матер, и док. М., 1992; Неизвестная Россия. XX век. М., 1992; Сосуд избранный: Сб. док. по истории Русской Православной церкви. СПб, 1994; Сталинское Политбюро в 30-е годы. М., 1995; Русская православная церковь в советское время (1917-1991): мат. и док. по истории отношений между государством и Церковью. / Сост. Г.Штриккер. М., 1995; Русская православная церковь и коммунистическое государство. 1917-1941. Док. и фотомат. М., 1996; Урал. XX век / Под ред. М.Е. Главацкого. Екатеринбург, 1997; Храмы Екатеринбурга. 20-30-х гг. XX в.: Свидетельства истории. Публ. док. Екатеринбург, 1998. Вып. 3; Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б)-ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике. 1917-1953 гг. М., 1999; История сталинского ГУЛАГА. Конец 1920-х- первая половина 1950-х гг. Собрание документов в 7 т. Т.1. Массовые репрессии в СССР/ Отв. ред. Н.Верт и др. М., 2004; Политические репрессии в Прикамье. 1918-1980 гг.: Сб. док. и мат. Пермь, 2004; Общество и власть. Российская провинция. 1917-1985: Док. и мат. (Пермский край, Свердловская, Челябинская области): в 6 т./ гл. ред.: академик РАН В.В. Алексеев; зам гл. ред. д.и.н. А.В. Сперанский. ⁶⁶ Завещание: Сборник / Сост. Ю.А. Дорохов, В.Н. Черных. Свердловск, 1989; Печуркина Р. Капли в океане горя // Уральский рабочий. 1988. 28 августа; Чигишев Ю. Память благодарную храня // Уральский рабочий. 1988. 3 сентября; Память: Скорбные страницы // Уральский рабочий. 1988. 22 сентября; Антропова А.А. Воспоминания // 37-й на Урале. Свердловск, 1990; Гвоздев B.C. Воспоминания // Там же; Горохов Р.В. Воспоминания // Там же; Ошивалов Н.С. Воспоминания // Там же; Шолохович Ф.А. Воспоминания // Там же; Цой В.Н. Воспоминания // 37-й на Урале; Скотт Дж. За Уралом: Американский рабочий в городе стали: Пер. с англ. М.; Свердловск, 1991; «Это было страшным событием». Воспоминания С.Г. Дурасова о 1938- 1940 гг. // Исторический архив. 1999. № 6. С. 69-84. ⁶⁷ См.: Книга памяти Удмуртской Республики: Справ, изд. Ижевск, 1993-1996. Т.1-8; Книга памяти: посвящается тагильчанам -жертвам репрессий. 1917-1980-х гг. Екатеринбург, 1994; Годы террора: Книга памяти жертв политических репрессий. Пермь, 1998; Книга памяти жертв политических репрессий. СПб, 1998; Мартиролог заключенных республики Коми: В 3-х частях. Сыктывкар, 1999; Мартиролог Башкортостана: В 2-х частях. Уфа, 1999; Книга жертв политических репрессий: Смоленский мартиролог: Т.4. Смоленск, 2004; и др. иногда документальные снимки, письма пострадавших и их родственников, воспоминания оставшихся в живых.

Определенный материал о положении дел в регионе извлечен из периодической печати конца 1920-х — 30-х гг., которая дает возможность проследить изменение идеологических установок правящей партии. Вместе с тем следует отметить, что пресса не столько «отражает» действительность, сколько активно ее формирует, определяя массовое сознание, общественные ценности, экономическое и социальное поведение. Это определяет достаточно осторожный подход к анализу периодической печати.

Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы. Все три главы разделены на параграфы по разным критериям, поскольку автор диссертационной работы исходил из конкретного комплекса историографических источников.

Изучение репрессий против партийных и советских руководителей на Урале в конце 1920-х — начале 1950-х гг. в литературе советского периода

Разработка проблемы сталинских репрессий против партийных и советских кадров по объективным обстоятельствам получила свое начало не в отечественной, а в зарубежной историографии. Однако вплоть до перестроечного периода отсутствовали научные контакты между отечественными и западными учеными. Это позволяет говорить о том, что проблема политических репрессий против номенклатуры на протяжении длительного времени рассматривалась отечественными историками в отрыве от опыта, наработанного по данной теме, западными коллегами.

В отечественной историографии основное внимание историков и советского, и современного этапов в развитии исторической науки сосредоточено на репрессиях середины 1930-х гг. на Урале. Поверхностно освещались и освещаются карательные меры государства в отношении руководящих работников на рубеже 1920-30-х гг. Что касается периода 1940-х — начала 1950-х гг., здесь следует сразу отметить тот факт, что послевоенная волна репрессий, зарождавшаяся в Центре и частично там себя проявившая, не успела в полной мере «докатиться» до периферии. На Урале можно говорить об отдельных карательных акциях в отношении представителей номенклатуры, но в целом о репрессивной политике 1940-50-х гг. на Урале речи не идет.

Вплоть до середины 1950-х гг. проблема репрессий против руководящих кадров в исторической литературе не затрагивалась как по идеологическим причинам, так и в связи с отсутствием источниковой базы. Небольшие сдвиги в направлении изучения судеб деятелей большевистской партии, пострадавших в годы сталинских репрессий, произошли после XX съезда КПСС после их реабилитации. Однако сразу надо сказать, что проблема репрессий рассматривалась поверхностно. Примером тому может являться освещение жизни и деятельности руководителя Уральского, в последующем Свердловского обкома партии Ивана Дмитриевича Кабакова. Первая биография И.Д. Кабакова была выпущена в 1965 г. свердловским журналистом В.Я. Романовым. В своей работе автор представляет нам образ пламенного большевика-ленинца, видного деятеля коммунистической партии, ратующего за быстрейшее проведение индустриализации: «Пуск, наладка и освоение новых заводов, начало строительства новых городов — все это было звеньями единой цепи борьбы за социализм. И Кабаков был на переднем крае этой борьбы» . По словам автора, Кабаков был на хорошем счету в Центре, в частности, с его мнением считались при решении вопросов об утверждении работника на ту или иную должность. При этом исследователь отмечал, что первый секретарь обкома выступал против административного насаждения колхозов: «Кабаков предупредил о суровой ответственности всякого, кто допустит малейшее насилие по отношению к крестьянину-бедняку и сердняку»69. Автор обращал внимание, что не раз Кабаков заступался за свои уральские кадры: «Когда на одном из заседаний бюро обкома возник вопрос о наложении взыскания на второго секретаря Очерского райкома партии Куприянова по поводу вздорных, надуманных обвинений, Иван Дмитириевич заявил: "Я решительно против. Куприянов — неподкупный человек, это — железный коммунист"»70.

Таким образом, в книге В.Я. Романова давалась положительная характеристика И.Д. Кабакова, можно даже сказать, что работа носила апологетический характер. Автор бегло отмечал, что и в деятельности обкома, и в работе Кабакова были ошибки и срывы, но не уточнял, какие именно, сглаживая это тем, что Иван Дмитриевич «употреблял всю свою энергию на быстрейшее исправление ошибок» . Подобного рода идеализация жертв репрессий во многом была обусловлена развернувшимся после XX съезда КПСС процессом реабилитации, в рамках которого ставилась цель восстановить честное имя коммуниста, необоснованно репрессированного в годы сталинских репрессий.

Книга В.Я. Романова отражает одну из характерных черт литературы того времени, а именно замалчивание темы репрессий. В начале работы этому сюжету была посвящена одна фраза: «Жизнь Кабакова трагически оборвалась в годы культа личности Сталина» . И буквально один абзац в конце: «Славная жизнь И.Д. Кабакова оборвалась, когда ему было всего 46 лет... Незадолго до своей трагической гибели Иван Дмитриевич говорил старшей дочери Вере Ивановне, проживавшей в Москве: "Если что случится — знай: твой отец-рабочий человек и верно служил делу Ленина"» .

Упоминание о руководящих кадрах Урала, репрессированных в 1930-е гг., встречается,в книге «Ленинская гвардия Урала», опубликованной в 1967 г. Как и в случае с Кабаковым, всем были даны положительные характеристики, показан их вклад в развитие региона. О репрессиях в лучшем случае говорилось в двух предложениях в конце биографического очерка, а точнее сказать в предпоследних предложениях, так как все статьи заканчиваются повтором заслуг того или иного руководителя региона. Из более чем 30 страниц, освещающих жизнь и деятельность начальника Уральского геологического управления Б.В. Дидковского, теме репрессий посвящено семь строчек: «Надвигался 1937 год. Год необоснованных репрессий и преследований. В январе 1937 года по ложному доносу Дидковский был арестован. Когда его уводили, Борис Владимирович старался успокоить жену: «Товарищи разберутся, и через три дня я вернусь». Но он не вернулся. В феврале 1938 года оборвалась жизнь этого замечательного человека» .

Постановка теоретических вопросов массовых репрессий в современной историографии

Качественные изменения в исследованиях, посвященных сталинским репрессиям, происходят в 1990-е гг. - начале XXI в. На данном этапе авторами была поставлена проблема советского тоталитаризма, которая активно обсуждалась в первой половине 1990-х гг. на страницах как общероссийских, так и уральских изданий. Разработка проблемы советского тоталитаризма привела к тому, что тема репрессий в отношении руководящих кадров из самостоятельной постепенно превратилась во вспомогательный частный сюжет проблемы советского тоталитаризма. В 1990-е гг. в Екатеринбурге и Перми были проведены конференции, на которых репрессии рассматривались именно в таком ключе .

На смену описательным работам советского этапа развития исторической науки приходят исследования проблемного характера. Это свидетельствует о большом количестве материала, накопленном по данной теме за предыдущий период, что в свою очередь обусловило появление в конце 1990-х - начале XXI в. обобщающих монографий по данной теме.

Одним из факторов, способствующих активному изучению проблемы сталинских репрессий в отношении руководящих кадров на Урале, стал активный выпуск в 1990-е гг. - начале XXI в. сборников исторических источников151. Документальные сборники разносторонне освещают тему репрессий, как в масштабах страны, так и в масштабах отдельных регионов. Они строго научны, снабжены вступительными статьями, указателями и комментариями. Вместе с тем следует отметить, что в последние годы доступ к историческим источникам для историков затруднен, что может отрицательно сказаться на дальнейшем изучении заявленной темы.

Наибольший интерес к проблеме репрессий в отношении руководящих кадров был отмечен в 1990-е гг., начиная с конца 1990-х — начала XXI в. наблюдается снижение интереса к данной теме.

Большое влияние на постановку и разработку проблем в отечественной литературе продолжает оказывать публикация в российских изданиях работ зарубежных авторов152. Тема репрессий в отношении партийной и советской номенклатуры на рубеже 1920-30-х гг., как в западной, так и в отечественной историографии, раскрывается в основном через анализ репрессий в отношении директоров предприятий: «При острейшей нехватке инженерно-технических кадров в период коренной реконструкции уральской промышленности было арестовано практически все инженерное руководство» . Репрессии в отношении других категорий управленцев фактически выпадают из поля зрения исследователей. В этой связи особую ценность представляет работа уральского историка В.В. Филатова154. По мнению исследователя, репрессии рубежа 1920-30-х гг., главным образом, коснулись работников областных и районных земельных управлений, председателей колхозов. С нашей точки зрения, подобного рода ситуация вполне объяснима в условиях проведения коллективизации, когда вина за перегибы возлагалась в первую очередь на низовые звенья руководящего аппарата: «За допущенные перегибы и искривления линии Партии и Правительства, выразившиеся в применении раскулачивания к середняцким хозяйствам, неправильное лишение права голоса, грубое отношение к гражданам при исполнении служебных обязанностей ... председателю] В. -Давыдовского сельсовета т. Спирину объявить строгий выговор и снять с занимаемой должности»155. По словам В.В. Филатова, в конце 20-х — начале 30-х гг. XX в. в областных учреждениях Урала чистки проводились постоянно, маскируясь под так называемые чистки государственных учреждений от классовых врагов: «Так, в 1929 г. из проверенных служащих в Уральском областном земельном управлении каждый третий был признан «чуждым элементом», а каждый десятый - «чуждым партии». В следующем году количество «вычищенных» увеличилось» \

Автор обращает внимание на то, что в начале 1930-х гг. широкое распространение получили репрессии, связанные с хлебозаготовительными кампаниями: «В Башкирии за 1929-1931 гг. по ст. 109-111 (судебные репрессии к должностным лицам) были привлечены к судебной ответственности свыше тысячи руководителей, большинство из них составили председатели и члены сельсоветов. В Троицком округе в 1930 г. 40 % председателей сельских советов было предано суду. Постановлением Уралобкома ВКП (б) в ноябре-декабре 1932 г. за так называемое противодействие хлебозаготовкам сняты с работы, исключены из партии и осуждены партийно-советские руководители четырех районов области» . В одной из работ, посвященных изучению истории Башкортостана, приводятся следующие данные: «...в 1929-1930 гг. проводилась вторая генеральная чистка. В ходе ее по БАССР было исключено из партии 1852 человек, или 12,2 % прошедших чистку» . Историки, занимающиеся изучением ситуации в Башкирии, указывают, что начало 1930-х годов в областной парторганизации прошло под флагом борьбы с «правым уклоном», то есть со сторонниками Н.И. Бухарина: «Это были умеренные большевики, которые желали сохранить нэп. К ним относились Х.К. Кушаев, М.Д. Халилов, К.А. Идельгужин и др. Все они впоследствии были репрессированы»15 .

В отличие от репрессий в отношении номенклатуры на рубеже 1920— 30-х гг., которые не получили существенного отражения в западной историографии, массовые репрессии 1930-х гг. имеют довольно богатую традицию в работах зарубежных исследователей. Как и на предыдущем этапе, одной из широко обсуждаемых в западной историографии проблем является вопрос о хронологических рамках массовых репрессий, о том, почему именно 1937 г. стал отправной точкой «большой чистки». Следует отметить, что каких-либо качественно новых выводов исследователи не делают. Вслед за Р. Конквестом историки считают, что Сталин не мог в первой половине 1930-х гг. не считаться с высшими партийными органами власти. В центре внимания западных исследователей, как и раньше, находится дело Рютина. Р. Такер отмечает, что Сталин, требуя казни Рютина, стремился преодолеть партийную традицию улаживать все внутрипартийные конфликты, не прибегая к помощи репрессивных органов, так как еще со времен Ленина это оружие большевики применяли только против членов иных партий160. Но ему это не удалось.

Теория заговора Р. Конквеста на данном этапе получает свое продолжение в работах Р. Такера: «Сталин внушил себе, что может стать жертвой разветвленного заговора, нити которого тянулись из определенных кругов недоброжелателей в партии»1 . Следует отметить, что, в отличие от Р. Конквеста и других авторов, Р. Такер полагает, что большую роль в рождении теории заговора сыграла смерть Надежды Аллилуевой, как сам факт смерти, подорвавший душевное состояние Сталина, так и его последствия. По словам Р. Такера, личность Кирова была выбрана неслучайно: «...насильственная смерть ни одного другого видного большевика не произвела бы такого ошеломляющего эффекта»162. Определенную роль сыграло и то, что на XVII съезде партии кандидатура Кирова получила больше голосов, нежели кандидатура Сталина. Р. Такер пишет: «Если раньше он подозревал, что в партии множество злоумышленников, то теперь он в этом утвердился ... Уверовав, что против него злоумышляют ... Сталин сам стал заговорщиком против них. Их заговор был воображаемым, его заговор - реальностью» . Среди отечественных исследователей существует точка зрения, что «очень сомнительно, чтобы делегаты, состав которых подбирался очень тщательно, смогли осуществить такой «заговор». Уж очень прочны в партии к тому времени были позиции Сталина»1 .

Историография проблемы репрессий против инженерно-технических кадров на Урале в конце 1920-х- 1930-е гг

В советской историографии на протяжении долгого периода борьба с представителями «буржуазной» интеллигенции рассматривалась как классовая борьба с контрреволюционными силами, ведущими вредительскую деятельность, направленную на срыв строительства социализма в СССР, свержение советской власти и реставрацию буржуазно-помещичьего строя: «Вредительством занималась наиболее квалифицированная часть буржуазных специалистов. Значительная часть старой технической интеллигенции им сочувствовала. Поэтому вредительство представляло чрезвычайно опасную форму сопротивления классовых врагов строительству социализма в нашей стране. ... Все вредительские группы питали бешеную классовую ненависть к делу социализма и к трудящимся нашей страны» . В качестве примера вредительской деятельности В.Н. Елисеева приводит сопротивление со стороны представителей старой технической интеллигенции решению вопроса о строительстве Магнитогорского завода387. Причины этого автор видит в тесной связи старых специалистов с бывшими владельцами угольных шахт и заводов юга России, а также в том, что значительная часть представителей старой технической интеллигенции находилась на службе Советского государства: «...сознательно стремились сорвать решение проблемы Урало-Кузбасса, так как видели в ней не просто опасного конкурента южным заводам, а залог успешного построения социализма в СССР, что опрокидывало их расчеты на реставрацию капитализма в нашей стране» .

При этом исследователи не забывали упомянуть о связи «буржуазных специалистов» с иностранными государствами: «Многочисленные вредительские организации отличались внутренней спайкой, тесной связью с бывшими собственниками, находившимися за границей, и работали по заданию разведок империалистических государств»3 .

Нельзя не согласиться с СЕ. Алексеевым и В.Д. Камыниным, что советские историки, положительно характеризуя вклад индустриализации в дело построения социализма, обходили в своих работах такие острые вопросы, как цена индустриализации, взаимосвязь индустриализации и террора390. В этой связи знаковой для периода 1960-х годов стала монография А.В. Бакунина «Борьба большевиков за индустриализацию Урала во второй пятилетке» . М.А. Фельдман совершенно верно указывает на то, что в данной работе дается достаточно сдержанная по тем временам оценка индустриализации ". Отмечая быстрые темпы индустриализации, А.В. Бакунин оговаривает, что построенные в годы первой пятилетки предприятия лишь частично были введены в эксплуатацию, процессы освоения техники и рост производительности труда шли медленно, итоги работы легкой промышленности в крае оказались более чем неудовлетворительными.

Первые упоминания о представителях интеллигенции, которые жили и творили в сталинский период, в отечественной историографии появляются в 1960-е — первой половине 1980-х гг. Однако писать об их судьбе в то время можно было предельно осторожно, не раскрывая в частности проблему репрессий. Обходили эту тему довольно оригинально. В 1984 году Р.И. Голуб цова опубликовала одну из первых статей по уральской историографии, посвященную деятельности одного из самых крупных представителей уральской исторической школы 1920-х гг. А.П.Таняева. Статья носит биографический характер. Вехи его жизни отражены следующим образом: «В 1934 году он был отозван ЦК партии в Москву для работы заместителем начальника Главлита СССР, где проработал до 1937 года. С 1956 года по возвращении в Москву Таняев вновь включается в научную и общественную работу...» 93. Целый период из жизни ученого читателю приходилось домысливать самостоятельно.

В работах советских историков, посвященных изучению национальной интеллигенции, по мнению О.И. Васильевой, господствовал взгляд на часть удмуртской интеллигенции 1917-1937 гг. как националистическую и контрреволюционную. Автор отмечает, что в советской историографии интеллигенция как самостоятельный объект изучения не рассматривалась, история интеллигенции была частью общих исследований по истории культуры Удмуртии394.

Ситуация начинает меняться во второй половине 1980-х годов. Устранение многочисленных идеологических и политических препятствий для научной работы, появление новых подходов к историческому развитию страны, открытие архивов привели к настоящему исследовательскому буму в России. На страницах периодических изданий начинают публиковаться воспоминания очевидцев событий395, появляются призывы к восстановлению имен репрессированных в 1930-е гг. представителей интеллигенции . Вместе с тем основная часть работ продолжает представлять собой биографические очерки. Историки начинают поднимать такие вопросы, как причины репрессий против инженерно-технических кадров на рубеже 1920-30-х гг., какие категории интеллигенции в первую очередь пострадали от сталинских репрессий, проблема «вредительства». На изучение проблемы репрессий в отношении интеллигенции в отечественной историографии большое влияние в годы перестройки оказали зарубежные исследователи. Так, например, вслед за западными историками многие отечественные авторы поставили под сомнение вредительскую деятельность инженерно-технической интеллигенции. Достаточно резко по этому вопросу высказывался английский историк Р.Конквест, по мнению которого, понятие вредительство как оружие в политической борьбе вообще нелепо, само слово содержит намек на действия какого-то деревенского мужика или малограмотную личность, портящую машину: «...заговорщики, действующие с целью смены политического руководства средствами террора, вряд ли станут распылять свои силы или подвергаться дополнительному риску разоблачения ради местных или ничего не решающих действий такого типа. ... Но нелогичность обвинений не могла остановить Сталина» .

Историки о проблеме репрессий против церкви и духовенства на Урале на рубеже 1920-х— 1930-х гг

Одной из актуальных в современной отечественной историографии является проблема репрессий против церкви в советском государстве. Анализ исторической литературы позволяет говорить о том, что в наибольшей степени изучен сюжет гонений на церковь на Урале на рубеже 1920-30-х гг., особенно проблема закрытия культовых учреждений. В меньшей степени исследована тема репрессий 1930-х гг. Что касается 1940-х — начала 1950-х гг., здесь следует отметить, что на Урале ярко выраженных репрессий в отношении церкви не проводилось.

В советской историографии церковь рассматривалась подавляющим большинством исследователей в качестве враждебной советскому строю силы, а сами гонения на священнослужителей трактовались не иначе как борьба с врагами народа: «Религия и церковь всегда были глубоко враждебны интересам трудящихся и служили орудием в руках эксплуататорских классов для обмана и угнетения народа»540. Работа Д.Дягилева «Церковники и сектанты на службе контрреволюции», изданная в 1939 году, изобилует «сюжетами», призванными убедить читателя, что церковники это агенты вражеских разведок и участники контрреволюционных бандформирований. Так, например, автор следующим образом обосновывает необходимость уничтожения челябинского обновленческого архиепископа Михаила Вяткина: «Осенью 1937 года органами НКВД была раскрыта и ликвидирована в Златоустовском районе группа церковников, которая ставила своею целью подготовку вооруженного восстания, вела бешеную контрреволюционную агитацию среди верующих против мероприятий нашей партии и Советской власти. Характерно, что в числе участников этой контрреволюционной банды было несколько бывших попов, которые в свое время отказались от церковной деятельности. Видимо, честный труд попам-тунеядцам пришелся не по вкусу! Контрреволюционные задания эта группа получала от высшего духовного начальства — епископа Вяткина»541. Д. Дягилев подчеркивал, что раскрытая в Златоустовском районе группа является не единственной: «Такая же группа была раскрыта и в городе Шадринске ... Гнезда контрреволюции, возглавлявшиеся попами и сектантами, были раскрыты и уничтожены в ряде других районов Челябинской области, например, в Уфалее, Кургане и др. В Миасском и Каргапольском районах органами НКВД недавно вскрыты и ликвидированы две контрреволюционные группы духовенства, ставившие своей задачей объединение всех служителей церкви и всех недовольных Советской властью»542. Разветвленный характер заговора церковников против Советской власти автор показывает через связь контрреволюционных организаций Челябинска с церковниками г. Уфы под руководством Руфина, которого называет агентом японской разведки, а через них с мусульманским духовенством Башкирской АССР: «Хотя православные попы и последователи Корана - муллы и поклоняются разным богам, все же это не помешало им объединится. Ибо настоящий бог, которому служили и служат муллы и попы, раввины и сектантские проповедники — один — это капитал»543. Выступления населения в защиту храмов объясняются Д. Дягилевым следующим образом: «С. откровенно сознался, что он совсем не собирался просить об открытии церкви, так как она ему, собственно, и не нужна, подписал же он заявление после того, как его усиленно просили поп и члены церковной двадцатки, угостили водкой и дали «командировочные» на поездку в Челябинск»544.

На сегодняшний день оценки репрессий в отношении церкви кардинально поменялись, и большинство историков считают, что это была борьба двух идеологий: «официальной государственной идеологии, новой культуры, основанной на марксизме и насаждаемой сверху государством, и традиционной, «почвенной» культуры, основой которой является православие»5 .

Для исследователей данной проблемы открывается широкое поле изучения, поскольку, по словам А.Ю. Ватлина, «в СССР церковь оставалась единственным институтом, сохранившим свой протестныи потенциал на протяжении всего периода существования однопартийной диктатуры»546.

Первые работы по проблеме гонений на церковь и духовенство в конце 1920-х - начале 1950-х гг. уже не с позиций единственно возможной в СССР формационной концепции начинают появляться в годы перестройки. Особо хотелось бы выделить сборник статей «На пути к свободе совести»547, в котором помещены статьи как светских, так церковных авторов. Проблемы, поставленные в перестроечный период, до сих пор являются предметом исследований современных авторов: причины наступления на церковь на рубеже 1920—30-х гг., проблема закрытия культовых учреждений, репрессии против священнослужителей в 1930-е гг., причины потепления государственно-церковных отношений в 1940-е гг. и причины нового витка репрессий во второй половине 1940-х гг. Отличия между перестроечным периодом и периодом 1990-х гг. - начала XXI вв. заключается в ответах на эти вопросы. Во многом, соглашаясь с прежними позициями, современные исследователи предлагают новое видение проблем. Кроме того, в современных работах реже встречается противопоставление ленинской и сталинской политики в религиозном вопросе, что было характерно для перестроечного периода. Это было обусловлено тем, что во второй половине 1980-х гг. в условиях поиска новых концептуальных подходов в осмыслении советского прошлого историки связывали репрессии с именем Сталина, со становлением его культа личности, в то время как в 1990-е гг. большинство исследователей пришло к выводу о преемственности в политике Ленина и Сталина.

В годы перестройки изучение проблемы репрессий в отношении церкви и церковнослужителей происходило, главным образом, на общероссийском уровне. Среди крупных исследователей данной проблемы в перестроечный период можно назвать В.А. Алексеева и М.И. Одинцова . Ими были поставлены вопросы, которые в 1990-х гг. получат свое освещение на уральском материале. Прежде всего, это проблема закрытия храмов и репрессии в отношении священнослужителей. Большое внимание исследователи уделяли теме несоблюдения прав и игнорирование настроений верующих при закрытии культовых учреждений со стороны местных органов власти. В исследованиях В.А. Алексеева и В. Козлова был поставлен вопрос о роли «Союза воинствующих безбожников» в антирелигиозной политике советского государства 9. О сходстве процессов, протекавших в христианской и мусульманской среде, говорится в работах М.И. Одинцова550. В целом можно согласиться с точкой зрения М.Г. Нечаева, что первые работы носили ярко разоблачительный характер: «Цель была одна — рассказать о тех фактах и событиях, которые могли бы доказать репрессивный характер церковной политики большевиков»551.

Со второй половины 1980-х гг. можно говорить о начале развития двух направлений в изучении репрессий против церкви: светского и церковного. Светские и церковные авторы с разных позиций подходят к ответам на такие вопросы, как причины гонений на церковь на рубеже 1920-30-х гг., степень сопротивления населения творимому со стороны государства насилию над церковью. На сегодняшний день данные направления в изучении заявленной проблемы продолжают сохраняться и развиваться. Как и прежде, они отличаются друг от друга спектром рассматриваемых проблем, а также характером объяснения тех или иных вопросов. При этом следует отметить, что внутри каждого из направлений произошли существенные изменения. В работах церковных исследователей в последнее время приобретает популярность такой жанр как жития новомучеников. Основоположником данного жанра в отечественной историографии является иеромонах Дамаскин552. Его сочинения дали толчок к появлению местных краеведческих работ, написанных в том же ключе . Они содержат богатый фактологический материал, дающий подробное представление о жизни и деятельности представителей церкви, подробно освещают механизм репрессий против церковнослужителей, деятельность советской власти по закрытию храмов и других культовых зданий на Урале.

Похожие диссертации на Политические репрессии на Урале в конце 1920-х - начале 1950-х гг. в отечественной историографии

Политические партии в Восточной Сибири в феврале 1917 - середине 1918 гг. : Отечественная историография середины 1950-х - 1990-х гг.Хлыстов Евгений Афанасьевич

Восстановление экономики СССР, середина 1941 - середина 1950-х гг. : ИсториографияПянкевич Владимир Леонидович

Отечественная историография масштабов и форм репрессий и демографических потерь СССР в 1937-1945 годахКропачев, Сергей Александрович

Грамотность населения Урала в конце XIX в. : Источниковедческое исследование материалов Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г.Сафронов Алексей Анатольевич

Методика исторического анализа европейского костюма конца XIX - начала XX вв. по фотоматериалам Урала и СибириФефилова Людмила Юрьевна

Школа М. Н. Покровского и советская историческая наука, конец 1920-х - 1930-е гг.Артизов, Андрей Николаевич

Историческая интерпретация археологического источника в отечественной археологииСвешникова Ольга Сергеевна

Проблема предпосылок Великой Октябрьской социалистической революции в дискуссиях советских историков 1920 - начала 1930-х гг. Соколов Виктор Юрьевич

Социальный портрет коммунистов Урала начала 1920-х гг.: источниковедческое исследование материалов Всероссийской переписи членов РКП(б) 1922 г. Воробьев Сергей Викторович

Проблема ценностей в русской исторической и философской мысли : середина 1860-х годов - начало 1920-х годовГарафиев Ильшат Зуфарович