Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Реконструкция дневника Половцова 1893-1909 гг. 31
А.А. Половцов (краткий биографический очерк) 31
Источниковедческие и археографические проблемы реконструкции дневника А А. Половцова (1893-1909 гг.) 36
Глава 2. Деятельность высшей бюрократии круга Половцова в 1893-1899 гг. 76
Отставка Н.А. Манасеина и приход к власти императора Николая II 85
Отставка А.К. Кривошеина 97
Назначение А.Б. Лобанова-Ростовского на пост министра иностранных дел 106
Последствия Ходынской трагедии 126
Студенческие беспорядки 1899 г. и Комиссия П.С. Ванновского 131
Глава 3. Деятельность высшей бюрократии круга Половцова в 1899-1906 гг. 147
Отставка И.Л. Горемыкина и назначение Д.С. Сипягина 147
Студенческие беспорядки 1901 г. 165
Убийство Д.С. Сипягина и выбор его преемника 184
Обсуждение проекта о создании Совета министров и реформирование Государственного совета 200
Заключение 216
Библиография 221
- Источниковедческие и археографические проблемы реконструкции дневника А А. Половцова (1893-1909 гг.)
- Отставка Н.А. Манасеина и приход к власти императора Николая II
- Назначение А.Б. Лобанова-Ростовского на пост министра иностранных дел
- Студенческие беспорядки 1901 г.
Введение к работе
Актуальность исследования. Великие реформы 1860–1870-х гг. способствовали чрезвычайному усилению роли чиновничьего аппарата в управлении Российской империей. Бюрократическая элита постепенно увеличивала свое влияние, проникая во все сферы государственной жизни, и в итоге превратилась чуть ли не в реальный центр силы – своего рода соправителя самодержавного монарха. Попытки Александра III изменить соотношение сил в свою пользу не привели к серьезным результатам. При Николае II элита еще больше вышла из-под контроля верховной власти. Поначалу ее представители рассчитывали усилить собственную влиятельность из-за неопытности молодого императора. В дальнейшем, когда ближе к рубежу веков Николай II выработал собственный стиль поведения с высшей бюрократией и стал гораздо более самостоятельным в принятии кадровых решений, правительственные чиновные круги стали предпринимать попытки сохранить свое прежнее влияние на определение политического курса.
Один из ярких представителей этой высшей бюрократии – член Государственного совета Александр Александрович Половцов – оставил уникальный по содержанию дневник. На страницах этого источника автор затрагивал широкий круг проблем. Он писал о политических событиях, ключевых фигурах той эпохи, детально пересказывал разговоры с ними, а также излагал сплетни и слухи, циркулировавшие в обществе. Диапазон освещенных в дневнике тем, обширность политических связей Половцова и его нахождение в непосредственной близости от эпицентра политических событий вкупе с большим количеством ценной информации, содержащейся в дневнике, позволили автору диссертации выделить такое понятие, как так называемый круг Половцова. Данное понятие использовано в настоящей диссертации для изучения процессов, протекавших в среде высшей бюрократии на рубеже XIX–XX веков.
Использованный подход – сужение объекта исследования до отдельного круга лиц из правительственных сфер, – с одной стороны, позволил диссертанту избежать построения чересчур абстрактных, не основанных на конкретном источниковом материале исторических конструкций и неуместных обобщений. С другой стороны, он способствовал максимальной персонализации описываемых событий. Автор рассматривает целый ряд отдельно взятых сюжетов, прежде чем предложить какое-то их концептуальное обобщение, выводящее на ту или иную характеристику высшей бюрократии. Вместе с тем объем и разнообразие использованных диссертантом источников, ранее не введенных в научный оборот, позволили автору избежать и сведения темы к комбинации тех или иных околобиографических сюжетов. Это позволило аргументировано сформулировать авторскую концепцию о формах бюрократического воздействия на самодержца и о приемах противодействия монарха такому давлению.
Настоящая диссертация посвящена деятельности представителей высшей бюрократии, принадлежавших к кругу Половцова. Автор сосредоточил внимание именно на том, что, как и почему становилось объектом обсуждения и пристального внимания чиновников, входивших в эту группу. Диссертант концентрируется на изучении блока вопросов, связанных с проблемами отставок и назначений ключевых политических фигур. Параллельно с рассмотрением этих событий анализируются проблемы взаимоотношений правительственной элиты и императора. При этом особое внимание уделяется тому, как представители круга Половцова воспринимали монарха, как менялось их отношение к самодержцу. Подобная постановка вопроса позволила автору проанализировать и другую проблему: каким образом информация, полученная отдельными чиновниками в правительственных верхах, транслировалась в общество и какие последствия имел такой ход событий для внутренней политики в целом и для репутации правительства и самодержца.
Таким образом, тема диссертации, основанная на недостаточно представленном в историографии источнике личного происхождения одного из лиц, входивших в высшую бюрократию, и представляющая крайне субъективную – составленную на основании критерия близости к автору данного источника – выборку представителей правительственных кругов, не является классическим биографическим исследованием.
Именно благодаря отходу от жестких рамок политической биографии у автора работы появилась возможность существенным образом расширить диапазон изучаемых проблем. Так, в диссертации, во-первых, анализируется роль неформальных коммуникаций в системе самодержавной власти и механизмах принятия правительственных решений. Во-вторых, разбираются взаимоотношения в среде правительственной элиты, оценивается ее самовосприятие. В-третьих, исследуются особенности восприятия представителями высшей бюрократии самодержца. Подобная проблемная оптика может быть экстраполирована и на другие вопросы, связанные с изучением высшей бюрократии рубежа XIX–XX веков и ее роли в формировании политического курса империи.
Предмет, объект и задачи исследования. Внутренняя политика самодержавия в конце XIX – начале XX века стала основным предметом исследования. Объектом диссертации явилась деятельность представителей высшей бюрократии круга Половцова. Автор рассматривает степень их влияния на кадровые перестановки в правительстве, взаимоотношения элиты и монарха, а уже с этой точки зрения – конкретные факты политической истории России изучаемого периода.
Недостаточное внимание в историографии к предмету и объекту исследования обусловило следующие исследовательские задачи:
Во-первых, реконструировать в хронологической последовательности неизданный дневник Половцова за 1893–1909 гг. как цельный исторический источник и оценить его значение.
Во-вторых, изучить деятельность представителей высшей бюрократии круга Половцова в первые годы правления Николая II, выявить и систематизировать основные проблемы, которые интересовали лиц, входивших в это сообщество, определить характерные для представителей высшей бюрократии приемы воздействия на самодержца.
В-третьих, проанализировать обострившийся на рубеже XIX–XX вв. кризис во взаимоотношениях монарха и правительственной элиты и проследить его развитие вплоть до складывания – после фундаментальных перемен в политической системе империи в 1905–1906 гг. – нового политического режима.
Методологической основой работы стали основные обязательные принципы создания исторического исследования – историзма, научной объективности и системности. На эти методологические основы опирались конкретные методы данного исследования – историко-сравнительный и проблемно-хронологический. Оба метода обеспечили широкие познавательные возможности для всестороннего изучения заявленных проблем.
Хронологические рамки работы определяются в соответствии с предметом и объектом исследования границами неизученного дневника Половцова (1893–1909 гг.). Таким образом, выбранный период позволяет сосредоточиться на тех из рассматривавшихся Половцовым вопросов, которым прежде в исторических исследованиях не уделялось должного внимания.
За исключением отдельных разделов обобщающего характера изложение ведется по хронологическому принципу. Внимание последовательно фокусируется на наиболее важных для представителей круга Половцова внутриполитических и внешнеполитических событиях. В каких-то из этих событий автор дневника сам принимал участие, о каких-то писал достаточно подробно. Хронологическая развертка темы осуществляется путем достраивания излагающихся в дневнике Половцова сюжетов с помощью данных других источников.
Поскольку изложение материала привязано преимущественно к событиям внутренней политики, отобранным в соответствии со степенью внимания, уделенного им автором дневника и его окружением, а не к биографии Половцова, то деление работы по главам соотнесено со значимыми вехами именно правительственной деятельности. Исследование захватывает последний год правления Александра III, затем автор обращается к начальному периоду царствования Николая II. Далее рассматриваются в основном наиболее значимые кадровые перестановки в правительстве и реакция на них представителей высшей бюрократии. Рубежом в исследовании стал 1899 года, а именно – назначение Д.С. Сипягина министром внутренних дел. Данное кадровое решение верховной власти имело особое значение, поскольку может быть воспринято как первое назначение нового императора, явившееся результатом исключительно его собственных размышлений и представлений о том, каким критериям должен соответствовать чиновник, занимающий этот пост. Данное решение вынашивалось императором в течение долгого времени и состоялось, несмотря на мощную оппозицию в среде бюрократии и на лоббирование других кандидатов ближайшими родственниками монарха. Затем автор разбирает ключевые события внутренней политики 1899–1906 гг., останавливаясь в том числе на выборе преемника Сипягину, а затем на отдельных сюжетах революционного периода, особенно важных для круга Половцова. Диссертант показывает, что верховная власть оказалась вынужденной все чаще прибегать к лавированию, обращаясь и к элементам модернизационной политической культуры. Последующий период, отраженный в дневнике достаточно фрагментарно, рассматривается преимущественно с точки зрения информационной ценности сведений, приводимых Половцовым, и возможности их интерпретации путем сопоставления с данными других источников.
Степень изученности проблемы. В силу специфики темы диссертации автор был вынужден проследить развитие ее историографии по двум основным направлениям. Во-первых, рассмотрено изучение деятельности непосредственно самого Половцова. Во-вторых, прослежена эволюция исследования высшей бюрократии Российской империи конца XIX – начала XX века.
Биография Половцова – государственного деятеля, мецената, главы Императорского Русского исторического общества, издателя, мемуариста и, наконец, влиятельного приближенного Александра III – до сих пор не подвергалась специальному комплексному изучению. В исторической науке разрабатывались лишь отдельные вопросы. Так, П.А. Зайончковский рассматривал период пребывания Половцова на посту государственного секретаря. Ученый подготовил текст дневника этого периода к публикации. Кроме того, вышло несколько работ о культурно-просветительской деятельности Половцова. Между тем его деловая активность так и не стала объектом отдельного анализа. Примечательно, что практически все авторы работ о Половцове находят его финансовые дела крайне неутешительными, но при этом оперируют одной и той же цитатой из мемуаров С.Ю. Витте. М.В. Друзин уделил внимание промышленной деятельности Половцова в Богословском горном округе в общей статье об уральских горнозаводчиках.
Вышло несколько биографических статей о Половцове. Так, сразу после его смерти в 1909 г. в ряде журналов были помещены краткие справки о его жизнедеятельности. В 1966 г. П.А. Зайончковский, публикуя дневник, подготовил достаточно подробный очерк о Половцове. Ученый вкратце охарактеризовал его взгляды и деятельность. В частности, в статье уделено особое внимание участию Половцова в работе Императорского Русского исторического общества. Кроме того, в очерке проанализирован дневник, но, как показывает автор диссертации, П.А. Зайончковский сконцентрировался на описании лишь опубликованного им дневника (1883–1892 гг.), что привело к некоторым неточностям в анализе наследия Половцова более позднего периода (1893–1909 гг.).
Новый виток интереса к биографии Половцова относится уже к постсоветскому времени. В 1993 г. появилась работа И.Г. Непеина. В справочнике Д.Н. Шилова была опубликована биографическая статья о Половцове. В 2006 г. в журнале «Наше наследие» вышла упоминавшаяся выше статья Г.Е. Прохоренко. Авторы этих работ пользовались преимущественно дневником, изданным П.А. Зайончковским. Также перечисленные авторы главным образом отталкивались от его же биографической статьи о Половцове. В 2008 г. в статье опять же биографического характера С.А. Никитин дал более подробную характеристику Половцову, но не привел каких-либо принципиально новых данных. По всей видимости, названный исследователь также анализировал преимущественно дневник 1883–1892 гг., поскольку в статье он ошибочно указал, что «дневник Половцова полностью расшифрован по подлиннику и издан заново».
История изучения высшей бюрократии Российской империи конца XIX – начала XX века выглядит более внушительной. Начало этой историографической линии было положено еще дореволюционными исследователями. Между тем в дореволюционной историографии тема поднималась нечасто либо изучалась односторонне. Такая ситуация была обусловлена прежде всего политической обстановкой в стране, наличием цензуры. Значительная часть работ данного периода содержит ярко выраженную негативную оценку бюрократии. Б. Брозоленко отмечал оторванность чиновников от жизни, связывал с ними «господство рутины и сухого формализма», «неоправданную централизацию власти и подавление всякой самодеятельности в обществе и возможности контроля со стороны». И. Ольшевский и Е.П. Карнович писали о формализме делопроизводства, волоките как характерных особенностях российской бюрократии.
Л.А. Тихомиров подробно рассмотрел функции и роль высшей бюрократии. По его мнению, одной из главных причин неустроенности государства стали реформы Александра II, которые наградили чиновничество чрезмерной властью. С 1861 г. высшая бюрократия все более узурпировала власть, что привело к нарушению принципа самодержавия в России. Б.Н. Чичерин также видел в бюрократии деструктивную силу. Он полагал, что «корень» «главного зла России» – царствовавшего повсеместно «безграничного произвола» – заключался в «бюрократическом управлении», которое «все более и более» захватывало «власть в свои руки». Необходимо было «вырвать монарха и развращающего влияния господствующей бюрократии».
П.Н. Семенов в работе «Самодержавие как государственный строй» отметил, что причиной нарушения функционирования самодержавного аппарата стали реформы Александра I, модифицировавшие бюрократическую систему. С учреждением министерств в 1802 г. верховная власть (император) была поставлена в положение «премьера» над бюрократией, утратив возможность лично следить за ходом конкретных дел. Это привело к «расхищению верховной власти» и к воспроизводству странной формы правления, извращенной олигархии, состоявшей из случайных, постоянно менявшихся лиц. Такие лица, по словам автора, прикрываясь верховной властью, «черпали» в ее санкции безответственность и тем самым компрометировали ее.
Таким образом, дореволюционные авторы давали в основном частные оценки отдельных сторон деятельности бюрократии. Кроме того, ими было сконструировано несколько моделей функционирования самодержавного государства. Но из-за ограниченной источниковой базой, а также общего – преимущественно публицистического – характера исследований ни одна из проблем изучения высшей бюрократии не получила в этих работах глубокого развития.
После 1917 г., в первые десятилетия советской власти, вопросы функционирования самодержавного государства, его институтов и высшей бюрократии не находились в поле зрения историков и исчерпывались общими рассуждениями о кризисе царизма. Если в каком-либо контексте и говорилось о чиновничестве, то исключительно штампами об антинародной сущности бюрократии.
Интерес к истории самодержавия в целом и к деятельности высшей бюрократии в частности заметно возрос во второй половине 1960-х гг. Как отметил Ю.Б. Соловьев, такой поворот произошел в связи с «полувековым юбилеем свержения царизма». Актуальной стала считаться проблема кризиса самодержавия, исследователи обратились к изучению причин упадка этого государственного строя. В 1968 г. первым изданием вышла монография Н.П. Ерошкина «История государственных учреждений дореволюционной России», в которой автор дал общую характеристику государственного аппарата царской России.
В 1970 г. была опубликована книга П.А. Зайончковского «Российское самодержавие в конце XIX столетия». В ней рассматривались деятельность высших государственных учреждений, функционирование местного аппарата управления, а также конкретные преобразования эпохи Александра III.
Стали появляться исследования, авторы которых более обстоятельно изучали те или иные государственные учреждения, а также их личный состав. В этом ряду выделяется еще одна работа П.А. Зайончковского «Правительственный аппарат самодержавной России в XIX веке». В 1969 г. вышел труд С.Л. Эвенчик об одном из видных представителей высшей бюрократии изучаемого периода – К.П. Победоносцеве. В серии работ Ю.Б. Соловьева исследована тема взаимоотношений самодержавия и дворянства.
В 1984 г. был издан коллективный труд (Б.В. Ананьич, Р.Ш. Ганелин и др.) «Кризис самодержавия в России, 1895–1917 гг.» В этой работе отношения между высшей бюрократией и императором и в среде представителей бюрократии нередко упрощались до таких штампов, как, например, «разгул распутинщины» и «очевидный развал власти». Характерно преувеличение политической роли императрицы Александры Федоровны. Неоднократно говорится о «политике Александры Федоровны и Николая II», то есть императрица вводится в политическое пространство в качестве ведущего субъекта власти. Между тем определенным достижением работы по сравнению с предыдущей советской историографией является попытка выделить отдельные группировки в правительстве. В частности, авторы говорят об особой роли группы, сложившейся вокруг вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Изучению подвергнуты конкретные правительственные меры и деятельность отдельных политических деятелей, таких как Витте, И.Л. Горемыкина, В.К. Плеве. Также можно заметить отхождения от утвердившегося в советской историографии мнения, что за императора правило его окружение. Авторы изучали процесс влияния ряда политических фигур на императора, а также то, каким образом могло оказываться давление на персону монарха и лоббирование отдельных мер. Так, указывается, что Плеве попал на пост министра внутренних дел по рекомендации В.П. Мещерского. Тем не менее нельзя не заметить, что авторы несколько преувеличивали роль отдельных представителей высшей бюрократии в их отношениях с монархами. Например, они считали возможным отметить, что влияние М.Н. Каткова и К.П. Победоносцева на политику Александра III было столь велико, что в бюрократических кругах их «не без основания рассматривали» «как второе правительство, существовавшее рядом с законным».
В целом в советский период значительно расширился круг изучаемых источников по истории бюрократии, исследования приобрели конкретно-исторический характер. В то же время общие выводы этих исследований, обусловленные идеологизированностью гуманитарных наук, оставались прежними и сводились к констатации безликости русского чиновничества, выставлению бюрократии как слепого инструмента в руках самодержавия.
В постсоветский период тематика исследований высшей бюрократии значительно расширилась. Более представительной стала и источниковая база работ. Все это позволило существенным образом уточнить роль и место высшей бюрократии в системе управления Российской империи.
В 1996 г. Б.В. Ананьич, Р.Ш. Ганелин и В.М. Панеях опубликовали книгу «Власть и реформы. От самодержавной к советской России», ставшую переработанным и существенно расширенным в хронологическом отношении изданием упомянутого выше коллективного труда 1984 г. В данной работе авторы отказались от некоторой марксистской терминологии и особо радикальных выводов, но основной подход остался тем же. В частности, авторы указали, что реформаторство в России никогда не затрагивало самодержавных основ власти. Кроме того, в этой книге были сокращены некоторые разделы изучаемого периода.
В 1970–1980–е гг. роль вышей бюрократии в формировании аграрной политики на рубеже XIX–XX вв. подробно освещалась в работах М.С. Симоновой, самой обширной из которых стала монография «Кризис аграрной политики царизма накануне Первой русской революции». А.В. Ремнев изучал роль Комитета министров в системе органов власти Российской империи. В 2010 г. на основе его кандидатской диссертации была издана монография.
В 2010 г. вышла книга А.Ю. Полунова о Победоносцеве, подготовленная на основе докторской диссертации. В работе пересмотрена принятая в историографии концепция относительно влиянии Победоносцева на политику самодержавия. Признавая его роль в правительстве Александра III, автор утверждает, что невозможно говорить о Победоносцеве как о «неформальном премьер-министре». Более того, по мнению исследователя, влияние обер-прокурора Синода уменьшилось в последние годы правления Александра III и возрасло только с восшествием на престол Николая II.
В 1999 г. была опубликована совместная книга Б.В. Ананьича и Р.Ш. Ганелина «Сергей Юльевич Витте и его время». Исследователи представили Витте как одного из лидеров высших бюрократических кругов своего времени, проанализировали его взаимоотношения с другими фигурами государственного олимпа, проследили динамику расстановки сил в правительстве на рубеже XIX–XX веков. Почти одновременно, в 1998 г., вышла книга А.П. Корелина и С.А. Степанова о Витте, в которой подробно характеризуются программа преобразований этого политического деятеля, его отношения с П.А. Столыпиным и многие другие вопросы, значимые для оценки деятельности и властного ресурса высшей бюрократии. В том же году была издана монография В.Л. Степанова о Н.Х. Бунге. Исследователь считает, что реализация намеченной реформатором программы могла бы стать исторической альтернативой развития России.
В последнее десятилетие деятельность отдельных политических фигур нередко становилась темой кандидатских диссертаций.
Проблему взаимоотношений бюрократической элиты периода русско-японской войны изучал И.В. Лукоянов. В 2009 г. на русском языке вышла работа канадского историка Д. Схиммельпеннинка ван дер Ойе о политике самодержавного правительства в отношении Японии. Американский исследователь Питер Уолдрон предложил концепцию функционирования романовского режима на протяжении всего трехсотлетнего периода его истории.
Н. Элиас и позднее Р. Уортман продемонстрировали, как самодостаточным объектом исследования может стать двор суверена и придворное сообщество во всех своих социокультурных коммуникациях – как непременный элемент пространства власти, сложный социальный организм с системой иерархии, распределения ролей и символических ритуалов.
Новым направлением исследований стало изучение союзов, локальных сетей, коммуникаций представителей элиты. Одной из подобных коммуникационных институций стали салоны начала XX в., о которых были написаны сразу две заметные работы – книга М.М. Леонова о салоне В.П. Мещерского и более обобщающее исследование Д.И. Стогова. Леонов предпринял попытку разобраться в «дружеских» связях российской бюрократической элиты и исследовать салон Мещерского как площадку для контактов правительственных чиновников и представителей общественности. Темой работы Стогова стали правомонархические салоны и их взаимоотношения с властью самодержавной России.
Таким образом, за последние десятилетия в отечественной и зарубежной историографии была проведена значительная работа по изучению как деятельности высшей бюрократии в целом, так и ее отдельных представителей. Однако весь этот массив исследований так и остается неиспользованным для реконструкции подробной и обстоятельной биографии Половцова, его взглядов и общественно-политической деятельности. Причина подобного невнимания к указанному представителю высшей бюрократии заключается в том, что кроме дневников самого Половцова и отдельных кратких упоминаний в источниках личного происхождения, вышедших из круга его современников, практически не сохранилось других документов об этом деятеле. В то же время имеющиеся на сегодняшний день наработки в изучении высшей бюрократии имеют для настоящей диссертации главным образом рамочное значение. Они ценны именно своим проблемным диапазоном, но вместе с тем практически никак не затрагивают те сюжеты, которые рассматриваются в настоящей диссертации. Именно поэтому в ходе своего исследования автор диссертации не ссылается на работы предшественников. В тех случаях, когда диссертант разбирает проблемы, становившиеся ранее в той или иной мере объектом исследования, эти проблемы получают принципиально новую интерпретацию.
Поэтому данная диссертация, как предполагающая встраивание отдельных направлений деятельности Половцова в общий контекст политической истории России, так и анализирующая конкретные вопросы внутренней политики Российской империи с точки зрения деятельности высшей бюрократии, является следующим шагом в развитии обеих прослеженных историографических линий.
Источниковая база исследования. Диссертация написана на обширной источниковой базе, включающей в себя законодательные акты, делопроизводственную документацию, материалы личного происхождения и периодическую печать.
К законодательным актам относятся нормативные акты из Полного собрания законов Российской империи. В частности, автор обращался к некоторым документам, связанным с освещением крестьянского вопроса в 1893 г. Кроме того, законодательные материалы привлекались в разделах о реформировании Государственного совета и создании объединенного правительства.
Делопроизводственная документация в основном представлена материалами из официальной переписки. Сюда относятся докладные записки Н.К. Гирса, Н.П. Шишкина, А.Б. Лобанова-Ростовского императору, докладные записки Лобанова-Ростовского Гирсу, хранящиеся в Архиве внешней политики Российской империи.
Из материалов фонда В.Н. Ламздорфа использованы докладные записки императору, пресылаемые ему телеграммы из перлюстрации, а также некоторые другие документы. К последней группе, например, можно отнести вклейку Ламздорфа – приказ о назначении Н.П. Шишкина временно управляющим Министерством иностранных дел от 14 января 1895 г.
Также использовано письмо Д.С. Сипягина В.Н. Ламздорфу в связи с расследованием дела о покушении на жизнь министра народного просвещения Н.П. Боголепова от 18 февраля 1901 г. Документ имеет пометку «доверительно». В нем рассказывается о деятельности П. Карповича в Берлине, а также говорится о мерах, которые планировались для ареста сообщников террориста. В фондах Особого отдела Департамента полиции сохранилась выписка о Карповиче из перлюстрированной корреспонденции от 22 февраля 1901 г.
Самая объемная группа использованных в диссертации источников – это материалы личного происхождения – дневники, мемуары и письма – как самого Половцова, так и его современников.
Дневник Половцова 1893–1909 гг. хранится в Государственном архиве Российской Федерации. Подробная характеристика этого источника дана автором диссертации в первой главе. Также в работе использованы краткие заметки Половцова и опубликованные дневники более раннего периода (1883–1892 гг.). Отдельным блоком можно считать источники различного характера, которые были включены автором в текст дневника, записанные на его последних страницах, либо вклеенные в тетради дневника. Это письма из корреспонденции Александра III и К.П. Победоносцева, черновик записки Александру III об устройстве музея для рабочих, письмо императору о заседании Департамента экономии 6 декабря 1890 г., несколько писем из переписки Половцова с великим князем Владимиром Александровичем, письма Половцова к Николаю II, рескрипт Половцову по поводу пятидесятилетия службы 1901 г., записка Половцова по крестьянскому вопросу и другие документы.
В работе использовался дневник сотрудника Министерства иностранных дел (в 1900–1906 гг. – министра) В.Н. Ламздорфа за 1894–1896 гг. Достоинством источника можно считать тот факт, что, как правило, Ламздорф оставлял подробные ежедневные записи о своих разговорах с сотрудниками министерства, сыновьями Гирса, очень часто он вклеивал документы из периодической печати в дневник, а также переписывал от руки письма и записки министра иностранных дел, императора, послов, включал материалы из перлюстрации.
Еще одним важным источником является дневник А.Н. Куропаткина, военного министра в 1898–1904 гг. Отрывки из дневника публиковались в журнале «Красный архив» в 1922 г., недавно было подготовлено более полное издание, в которое включен дневник с 1902 по 1906 гг. Помимо этих публикаций, в диссертации использован и неизданный дневник, который хранится в Российском государственном военно-историческом архиве. В диссертации использованы те данные дневника, которые имеют отношение к внутриполитическим вопросам и кадровым перестановкам.
При анализе ряда проблем автор обращался к дневнику Николая II, в особенности за 1894–1896, 1899 и 1904 гг. Привлекались дневниковые записи и других членов Императорской фамилии. Сюда можно отнести дневники великого князя Константина Константиновича, великой княгини Ксении Александровны и великого князя Сергея Александровича.
При написании работы использовались мемуары Витте. Кроме того, ценная для диссертации информация содержится в воспоминаниях А.А. Мосолова, В.И. Гурко, В.Н. Коковцова, а также в мемуарах Н.А. Вельяминова.
Важными для диссертации источниками оказались материалы из личной корреспонденции императора. В частности, привлекалась переписка Николая II с вдовствующей императрицей Марией Федоровной, сестрой – великой княгиней Ксенией Александровной, великой княгиней Елизаветой Федоровной и великим князем Сергеем Александровичем.
Диссертант привлек материалы Канцелярии министра иностранных дел, хранящиеся в Архиве внешней политики Российской империи. В данном фонде содержатся материалы корреспонденции Н.К. Гирса и императора, а также письма А.Б. Лобанова-Ростовского Николаю II. Эти записки и письма скорее можно отнести к личной корреспонденции, а не к делопроизводственной документации.
Кроме того, важными для диссертации стали многие документы фонда Ламздорфа в ГА РФ, которые не вошли в публикацию дневника. Среди использованных материалов в основном письма и записки из корреспонденции министра иностранных дел Н.К. Гирса и Николая II, а также некоторые письма императрицы Марии Федоровны Гирсу.
Диссертант использовал переписку представителей высшей бюрократии. Среди материалов этой группы – письма В.П. Мещерского Д.С. Сипягину, В.Н. Ламздорфу, а также данные из корреспонденции К.П. Победоносцева. Полезная для диссертации информация содержится в докладах Сипягина Николаю II, заметках и черновых записях Победоносцева.
Автором диссертации привлекалась переписка Половцова с его родственником – чиновником Министерства внутренних дел А.В. Половцовым. Эта документация хранится в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки.
Отдельной группой источников являются материалы периодической печати. Использовались публикации из «Правительственного вестника», «Московский ведомостей», «Московского листка», «России», а также материалы социал-демократической газеты «Искра».
Научная новизна исследования. Работа представляет собой не только первую попытку комплексного изучения дневника Половцова, но и сосредотачивает внимание на большом количестве сюжетов, которые до настоящего момента либо вообще не освещались в историографии, либо изучались в общем виде. Ряд отдельных вопросов внутренней политики конца XIX – начала XX века благодаря данной работе был уточнен и дополнен либо получил новую интерпретацию.
Результатом исследования стала полная хронологическая реконструкция дневника Половцова 1893–1909 гг. Кроме того, было проанализировано его содержание в контексте основных проблем политической истории России той эпохи, а также взаимоотношений в среде высшей бюрократии.
Проведенное исследование позволяет показать роль высшей бюрократии и Половцова как одного из ее представителей в процессах, протекавших в правительственных кругах России в конце XIX – начале XX века. Благодаря введению в научный оборот новых фактов из неопубликованных источников личного происхождения из фондов Половцова, Ламздорфа в ГА РФ, фондов Сипягина, Победоносцева в РГИА, Канцелярии Министерства иностранных дел в АВПРИ появляется возможность дополнить имеющиеся на сегодняшний день в историографии сведения о взаимоотношениях внутри правительственных кругов, а также между этими кругами и самодержавной властью, о механизмах принятия и реализации решений высшей бюрократией. В результате складываются условия для уточнения и дополнения существующих историографических интерпретаций кризиса самодержавия.
Практическая значимость исследования. Материалы и выводы диссертации могут быть использованы для дальнейшего исследования внутренней политики Российской империи эпохи кризиса самодержавия, а также при создании обобщающих работ, связанных как с деятельностью отдельных представителей высшей бюрократии или императора Николая II, так и правящей элиты в целом, а кроме того, при разработке общих и специальных лекционных курсов и учебных программ.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка.
Источниковедческие и археографические проблемы реконструкции дневника А А. Половцова (1893-1909 гг.)
Имя Александра Александровича Половцова стало известно широкому кругу исследователей благодаря публикации его дневника ПА. Зайончковским. В 1960-е гг. ученый проделал колоссальную работу по анализу этого источника за 10 лет (1883-1892 гг.) Материалы дневника использовались в фундаментальных исследованиях, в которых рассматривается указанный период отечественной истории .
Благодаря этим изданиям Половцов получил известность как одна из политических «акул» эпохи Александра III, деятельности же бывшего государственного секретаря в качестве обычного члена Государственного совета не уделялось особого внимания. Сложилось мнение, что все свои главные деяния Половцов совершил на посту государственного секретаря (1883-1892 гг.), а после утратил политическое влияние, стал больше времени уделять истории и искусству, часто болел и вообще достиг возраста, когда участие в закулисных интригах и активная государственная и общественная деятельность были ему не по силам. Отсюда делался вывод, что вся наиболее интересная информация содержится в дневниках именно за 1883-1892 гг. Подобный взгляд представляется не совсем верным. Без сомнения, время пребывания Половцова на посту государственного секретаря можно считать вершиной его карьеры как государственного деятеля. В 1883-1892 гг. он находился в эпицентре политической жизни империи: играл ведущую роль в обеспечении работы Государственного совета, имел доступ к императору. Но следует учитывать, что и в 1890-1900-е гг. Половцов продолжал внимательно следить за всем происходившим и тщательно фиксировать свои наблюдения и полученную информацию в дневнике. После отставки с должности государственного секретаря Половцов оставался одним из немногих членов Государственного совета, способных, как он сам признается в дневнике, «произносить речи» и «принимать участие в прениях»90. Половцов участвовал в работе Финансового комитета, в 1901-1905 гг. заседал в Департаменте законов. В 1905-1906 гг. он присутствовал на совещаниях по разработке учреждения Государственной думы и реорганизации Государственного совета. Широкое признание получила деятельность Половцова во главе Императорского русского исторического общества и издание им «Русского биографического словаря».
В Государственном архиве Российской Федерации фонд А.А. Половцова состоит из 74 единиц хранения и представлен разнообразными материалами (письма, записки, записные книжки, проекты речей). Самым обширным из них является его дневник с 1859 по 1909 г.91 Журналы (так автор называл свои дневники) за 1883-1892 гг., как уже говорилось, были опубликованы П.А. Зайончковским, а за 1894-1908 гг. частично печатались в «Красном архиве».
В полной мере документальное наследие А.А. Половцова и его разнообразная деятельность остаются неисследованными. Поэтому важной источниковедческой задачей становится анализ дневника Половцова с 1893 г., то есть с того места, на котором завершается издание П.А. Зайончковского, и до кончины автора в 1909 г. Журналы этого периода гораздо менее систематичны, чем за 1883-1892 гг. Нередко записи отрывочны, целыми месяцами Половцов ничего не фиксирует. Правда, иногда через некоторое время возвращается к пропущенным месяцам и делает заметки о происшедшем в форме воспоминаний. Часто записи за один и тот же год встречаются в нескольких тетрадях. Если же учесть, что опись фонда Половцова в ГА РФ не полностью соответствует его содержанию, а машинописные копии дневника частично датированы неверно, трудоемкость работы с этим источником становится очевидной. Например, если исследователя заинтересует информация за 1898 г., то он, просмотрев опись, решит воспользоваться делом № 50, тогда как на самом деле обширные записи за указанный год содержатся в деле № 44, крайние даты которого в соответствии с описью - 26 ноября 1892-1893 г. Подобный пример не единичен. Датировка некоторых разделов машинописных копий не соответствует действительности, поэтому есть вероятность использования историками информации, не относящейся к исследуемому ими периоду. Кроме того, часть дневника, вероятно, не сохранилась. Отсюда возникает еще одна задача - реконструировать дневник за 1893-1909 гг. как целостный документ с привлечением других материалов фонда Половцова (писем, речей, записок и др.).
Дневник Половцова эпохи Николая II - уникальный исторический источник, в котором содержится разнообразная информация: описываются политические интриги, приводятся меткие суждения об известных политических фигурах, даются яркие портреты представителей высшей бюрократии обоих - александровского и николаевского - царствований, фиксируются последние сплетни и слухи. Дневниковые записи выглядят взвешенными и продуманными. Это обстоятельство подтверждает предположение П.А. Зайончковского о том, что дневник, по-видимому, явился беловым вариантом сделанных ранее кратких заметок92.
Очевидно, что Половцов пишет для потомков, возможно, даже с расчетом на публикацию. Так, например, в записи от 22 мая 1901 г. говорится: «Самые подробности смерти императрицы (Марии Александровны. - ОТ) таковы, что я не могу не записать их, надеясь, что таким образом сохранится еще одно свидетельское о том показание» (Д. 53. Л. 5). Кроме того, автор делает уточнения о занимаемых должностях, родственных связях и иных деталях подобного рода, которые совершенно не обязательны в личном дневнике. Вот характерная с этой точки зрения запись: «Уезжаю из Петербурга вместе со старшим сыном; едем до станции Грязи, где я сворачиваю по Царицынской линии и еду до станции Поворино ... где меня ожидает младший сын - студент горного института» (1893 г. Д. 46. Л. 1). Маловероятно, чтобы уточнение статуса младшего сына автор дневника делал для себя. Даже своих родственников, в том числе внуков и детей, Половцов называет не уменьшительными именами, а официально -например, «графиня Бобринская» .
Дневник Половцова - это дневник именно государственного деятеля. Информации личного характера в нем практически нет, о семье встречаются лишь краткие упоминания. Например, 24 декабря 1908 г. автор записывает: «После смерти жены моей, последовавшей 9 июля 1908 г., я в августе месяце уехал во Францию и на короткое время в Англию ... »95. О смерти внучки96 - тоже всего несколько предложений 7. Личных переживаний совсем не встречается, Половцов предельно сдержан, хотя нередко возмущается поведением представителей высшего общества или действиями правительства. Обычно он не стесняется в выражениях: « ... предлагаю на первое время учредить ... коллегию Государственной] канцелярии. Все соглашаются со мной в необходимости такого учреждения, но никто не решается его создать. Нерешительность и вялость, свойственные бездарности!»98 Или: «Кабинет Горемыкина - сходбище ничтожных людей, которые ожидают событий, но не в состоянии ни их предвидеть, ни их направлять»99. О заседании общего собрания Государственного совета 23 февраля 1904 г. записано: « ... это не государственные] речи, а ребяческий лепет» .
Половцов подробно описывает свои встречи с политическими деятелями, дает им яркие, меткие характеристики и при этом практически ни о ком не отзывается одобрительно. На протяжении всех рассматриваемых 17 лет положительной оценки удостоились всего несколько человек, среди которых близкий друг Половцова А.Б. Лобанов-Ростовский и А.П. Извольский. Автор лично способствовал в 1895 г. назначению Лобанова на пост министра иностранных дел и при всяком упоминании его не скупится на похвалы: « ... по счастью, внешняя политика попала в руки моего приятеля князя Лобанова, который в один год поставил Россию в исключительное положение могущества и славы»; « ... то был последний мой разговор с этим превосходнейшим человеком»101 и т.д. О министре иностранных дел в 1906-1910 гг. Извольском Половцов пишет более сдержанно: « ... министром иностранных дел назначен Извольский, замечательный по уму и способностям, на место постыдного, бездарнейшего Ламздорфа, виновника наших политических бедствий» .
Критические же высказывания выглядят подчас весьма резкими. Например, об И.Н. Дурново: « ... что за пошлое подобострастное ничтожество, подкупающее тех, кто выше его, своим подобострастием и лакейством»103. Или: « ... министр иностранных дел Гире, гораздо более похожий на разлагающийся труп, чем на живого человека» ; «Коковцов, со свойственным ему павлиньим чванством, высказывает много общих мест и закругленных фраз, довольно бессодержательных»1 5; «председатель Департамента экономии Сольский, полуразвалившийся телесно и духовно, вместо чем играть роль умерителя не довольно обдуманных порывов Витте, раболепно ему повинуется»1 и т.д.
Отставка Н.А. Манасеина и приход к власти императора Николая II
1 января 1894 Н.А. Манасеин получил отставку с поста министра юстиции. Эта отставка не стала большим сюрпризом для многих представителей высшей бюрократии. Половцов с сарказмом отмечал, что деятельность Манасеина на посту министра юстиции была настолько неуспешной, что Александр III только и «ожидал первого упоминания Манасеина о своей отставке, чтобы его уволить» Между тем он занимал данный пост целых восемь лет - с 1885 г. В первые годы управления Министерством юстиции Манасеин вызывал скорее положительные отзывы коллег. Половцов рассказывал, что при назначении на министерский пост Манасеин имел репутацию человека твердой воли, держал себя «умно и скромно»32 Между тем вторая половина его «правления» была гораздо менее успешной, по мнению современников. Богданович писала в 1890 году: о Манасеине ничего, «кроме дурного», «больше не слышно». За два года до этого Богданович рассказала историю о министре юстиции, которая, хотя и выглядит преувеличением, позволяет составить представление о позиции Манасеина. Как сообщает источник, во время посещения Харькова он вел себя настолько «бестактно», что «внушил к себе отвращение». Во время приема «чинов своего министерства» он якобы спросил одного чиновника о том, сколько у него долгов. Тот «так сконфузился, что отвечал: "15 тысяч"». Другому чиновнику Манасеин якобы заявил, что он стар и ему пора начинать думать об отставке. «С дерзостью» министр обратился еще и к старшему нотариусу. Все это произвело «тяжелое впечатление» .
Половцов утверждал, что Александр III совершенно не считался с мнением Манасеина. Со ссылкой на великого князя Михаила Николаевича Половцов сообщил, что задолго до оставления министром юстиции своего поста император присмотрел ему преемника - Н.В. Муравьева. В марте 1891 г. Манасеин, пытаясь протестовать против назначения сенатором генерала B. Д. Мартынова, отправил Александру III записку с просьбой не подписывать соответствующего указа «до выслушания его [Манасеина. О.Г.] объяснений», но император даже не удостоил своего министра ответом .
19 мая 1890 г. при обсуждении закона о земских учреждениях Манасеин, нарушая собственное обещание, не поддержал А.А. Абазу Половцов лично сделал ему выговор, заявляя, что «такое поведение для министра юстиции ... срам». 24 мая при обсуждении того же закона Манасеин играл «непростительную роль отмалчивания и пожертвования всем, что угодно, только бы его ... оставили в покое при месте и жалованье»330. Половцов неоднократно описывал подобные ситуации331. В общем, он получал со всех сторон «пощечины» и «щелчки»332.
В итоге Манасеин сам заговорил о своей отставке, которая и была принята. Но на одном из последних докладов он обратился к Александру III с просьбой о назначении М.В. Красовского сенатором. Причем Манасеин имел при себе проект соответствующего указа, который и был императором подписан. После ухода министра юстиции докладывался Витте, который, по-видимому, и отговорил Александра III от такого назначения, поскольку Манасеин вскоре получил следующую телеграмму: «назначением Красовского приостановиться. Александр». На следующем докладе император объявил Манасеину, что Красовского нельзя назначать сенатором, поскольку он имел «истории», а когда министр юстиции стал защищать последнего, то Александр рассердился и сказал: «Красовский - либерал. Все эти либералы получают казенное жалованье и бранят правительство... Пускай лишится жалованья. Вот посмотрим». Половцова, который был уверен в нерасположении к нему императора в последние годы царствования, в особенности из-за влияния Марии Федоровны, гораздо более интересовала другая причина неудавшегося назначения Красовского. Император обвинил Манасеина в том, что последний добивался этого назначения по просьбе Половцова, заметив, что это «его любимый протеже». Сам Половцов, по-видимому, не имевший к этим событиям никакого отношения, объяснил подобное нерасположение к своей персоне следующим образом: «Разумеется, все это результат наговоров таких дрянных людишек, как Дурново, раздосадованный моей речью по делу о неотчуждаемости крестьянской земли ... ». Историю эту о Красовском автор дневника пересказывает со слов самого Манасеина .
В 1894 г. здоровье императора Александра III серьезно ухудшилось. В январе он заболел пневмоний. Представители бюрократии круга Половцова размышляли о том, что неплохо было бы подыскать замену императору на время его болезни. Д.А. Андреев отмечает, что в этот период наследник частично заменял императора. 17, 20 и 24 января он читал доклады по Военному и Морском министерствам и Министерству внутренних дел334. Между тем некоторые представители чиновной элиты полагали, что необходимо было временно передать все бразды правления наследнику, другие даже обдумывали проекты создания особой комиссии, которая освободила бы императора от «бесчисленных бумаг». Как сообщает Половцов, вопрос о передаче власти «возбудили» братья Александра III. Но прежде чем представить это щекотливое дело на рассмотрение монарха, необходимо было обсудить все нюансы и подобрать исторические ссылки на подобные события в прошлом. Автор дневника упоминает о своем разговоре на эту тему с великим князем Владимиром Александровичем, о беседах с участием тех же лиц, В.К. Плеве, ЕА. Перетца, Д.М. Сольского и великих князей Михаила Николаевича и Алексея Александровича. Все упомянутые личности и Н.Х. Бунге даже собрались 17 января для обсуждения этого вопроса в негласном совещании. В ходе встречи Половцов привел пример осени 1844 г.: в то время как император Николай I был в отъезде, основные вопросы государственного управления решал наследник Александр Николаевич. Доклады утверждались следующим образом: «По соизволению Его Императорского Величества наследник цесаревич утвердить соизволил»335. Братья императора привели аналогичные случаи из истории.
Сольский «настаивал» на образовании комиссии для выполнения императорских обязанностей, но Половцов возразил, что «нет никакого основания оскорблять самолюбие молодого человека, который по нашим законам мог бы уже целые десять лет самодержавно ... царствовать». Сольский упорствовал, говоря, что огромное количество поступавших ежедневно бумаг могло «показаться обременительными для цесаревича». Половцов отвечал, что, напротив, «цесаревич будет очень доволен получением занятий, ныне для него весьма недостаточных». Сольский, «усматривая возможность таким путем понравиться», немедленно согласился. На Бунге была возложена обязанность собрать справки по этому вопросу, а великий князь Михаил Николаевич поручил переслать эти справки непосредственно наследнику, «вероятно, чтобы избегнуть для самого себя малейшего прикосновения к делу, представляющему малейшую щекотливость»336. По-видимому, данные события не получили дальнейшего развития из-за выздоровления императора.
Летом 1894 г. здоровье Александра III снова ухудшилось. Врачи констатировали хроническое заболевание почек. С сентября и до кончины 20 октября Александр III пребывал в Ливадии.
Вполне естественно, что после смерти Александра III молодой император и его невеста оказались в центре общественного внимания. Каждое слово, каждый взгляд становились предметами всеобщего обсуждения. Лица, которые могли сообщить какие-то новые подробности о жизни или характере новоиспеченного монарха, пользовались большой популярностью на светских раутах. 30 октября Половцов отметил в дневнике: «Продолжительный визит старикам Бобринским3 7. Передаем друг другу полученные известия о заре нового царствования, четвертого для нас»338. Первые впечатления от нового императора были весьма положительными. Многие представители высшего общества и правительственных кругов связывали большие надежды с «зарей нового царствования». Н.Х. Бунге считал, что «он [император. - О.Г.] положительно очень умен и в высшей степени сдержан в проявлении своих мыслей»339. П.А. Шувалов передавал, что император Вильгельм II непрестанно восхищался достоинствами «de son ami Nica» Богданович записала в дневнике 31 октября: «Общее мнение здесь, что первые шаги юного царя тактичны, безукоризненны»341. Александра Федоровна также первоначально понравилась при дворе: она «ослепила всех своей красотой, достоинством, вниманием, приветливостью. Восторг, очарование, надежды всеобщи. Дай Бог, чтобы неизбалованное исторической судьбой отечество нашло в личности ее залог гражданского успеха, мирного счастья». В другом месте обыкновенно чрезмерно критичный Половцов отметил, даже с некоторым удивлением: «Ничего дурного, неодобрительного для личностей молодого Государя и его невесты не слышим, напротив, он умен и сдержан, она мила решительно во всех отношениях» Витте также рассыпался в комплиментах юному монарху: «Когда император Николай II вступил на престол, то от него светлыми лучами исходил, если можно так выразиться, дух благожелательности; он сердечно и искренно желал России ... всем его подданным счастия и мирного жития . » Диссонансом звучит фраза графа С.Д. Шереметева: «Нынешний Государь - человек весьмабессердечный, неспособный к увлечению» По мнению Половцова, эта точка зрения не была вполне объективной. Богданович, без указания источника, записала негативную информацию об Александре Федоровне: царицу «не хвалят, находят, что у нее злое выражение лица и что смотрит она исподлобья» 5.
Назначение А.Б. Лобанова-Ростовского на пост министра иностранных дел
Зимой 1894—1895 гг. стремительно развивались события в Министерстве иностранных дел. Отзыв П.А. Шувалова с поста посла в Берлине, затем А.Б. Лобанова-Ростовского — из Вены и, наконец, важнейший вопрос - о могущем освободиться со дня на день посте министра иностранных дел), - эти перестановки оказались в фокусе внимания представителей общества и высшей бюрократии.
Николай Карлович Гире, министр иностранных дел Российской империи с 1882 года, не обладал крепким здоровьем. В 1894 году ему было семьдесят четыре года, и здоровье явно ухудшилось. Весь год он постоянно болел, у него наблюдались признаки удушья. Директор Канцелярии Министерства иностранных дел и по совместительству ближайший соратник Гирса В.Н. Ламздорф с сентября регулярно оставлял в дневнике записи приблизительно такого содержания: «Мой бедный министр явно слабеет. 4 декабря: «Министр горько жалуется на слабость и удушье. Говорит, что не может читать, ни даже ставить подпись на бумагах» Между тем Гире оставался на посту вплоть до своей смерти 14 января 1895 года. Назначенный управляющим министерством после его смерти Н.П. Шишкин воспринимался как «проходная» фигура даже его ближайшими «друзьями»: «Никто не допускает мысли, даже говоря с ним лично, что его временное управление Министерством будет продолжаться; еще менее вероятным кажется, чтобы он когда-нибудь был назначен на должность министра»403. Министр, считавшийся «постоянным» был назначен только 6 марта. Как так получилось, что этот пост пустовал в течение почти двух месяцев? Многие современники объясняли подобный ход событий неопытностью едва вступившего на престол молодого императора Николая II. Даже если в этом есть доля правды, единственная ли это причина? Какие факторы повлияли на назначение нового министра? В какой период началась подготовка кандидатов на этот пост? Большинство представителей высшего общества были в курсе болезненного состояния министра. Некоторые даже комментировали, что Гире больше походил «на разлагающийся труп, чем на живого человека»404. 3 сентября Ламздорф отметил в дневнике: «Министр нездоров, у него какая-то разновидность бронхита ... он снова ослаб,чувствует удушье, ноги отекли, жалуется на все на свете»405. 14 ноября 1894 г. во время венчания императора Николая II и Алисы Гессенской Гире стоял неподвижно, а затем его «унесли на кресле тотчас после того, как прошло шествие, так как он не имел сил ни войти в церковь, ни добраться на своих ногах до подъезда»406. Ожидания общества о скорой смене власти подтверждались и другими причинами. Во-первых, сам министр иностранных дел неоднократно заявлял о желании покинуть пост, но этого не делал (как утверждал А.А. Половцов) или делал это не очень настойчиво. Например, 3 ноября 1894 г. Половцов привел рассказ П.А. Шувалова о том, что Гире якобы намерен просить об отставке 13 ноября тот же источник сообщил информацию, полученную непосредственно от Гирса: он «при первом докладе» новому императору «уклончиво пролепетал что-то о своей отставке», но «будто бы Государь отвечал, что просит его не покидать... Так ли это?»40 Во-вторых, с декабря и до своей смерти 14 января 1895 г. Гире уже не вставал с кровати, но тем не менее оставался на своем посту, как язвительно отметил Половцов, упорствуя «в обладании министерской постели»41 В-третьих, судя по дневнику Ламздорфа, в этот «предсмертный» период в министерстве настал полный беспорядок: «У нас установился режим подлинной анархии»411, основную часть ответственной работы выполнял сам Ламздорф, нередко даже не видясь с Гирсом (общение осуществлялось в основном через посредство сыновей Гирса, Константина, Михаила и Николая). В-четвертых, сам император жаловался на министра, который пересылал ему всю получаемую корреспонденцию и с которым у него даже не было возможности переговорить о назначении нового посла в Берлин после отставки Шувалова, так как Гире лежал «недвижим» (со слов Победоносцева, 20 декабря)412. Все эти события провоцировали общество и представителей власти на обсуждение вопроса о будущем приемнике и порождали массу сплетен, не всегда соответствовавших действительности.
По сообщениям представителей бюрократической элиты выбор преемников Гирсу был достаточно ограниченным: Лобанов-Ростовский (в этот период занимал должность посла в Австро-Венгрии), товарищ Н.П. Шишкин (только в связи с занимаемой им должностью товарища министра иностранных дел), посол в Англии Е.Е. Сталь и Ламздорф. Некоторые представители высшего общества также называли кандидатуру посла в Турции А.И. Нелидова, но по отдельным сообщениям император отверг ее почти сразу: «Не может быть и речи». Ненадолго возник слух о назначении И.В. Делянова, что спровоцировало беспредельные «негодование и смех»413. Кандидатура Шишкина появилась, поскольку после смерти Гирса он был назначен управляющим министерством; но серьезным соперником в борьбе за вакантный пост он не считался. Витте характеризовал его как почтенного и прекрасного человека, но более, нежели недалекого, и «по наружности весьма не представительного». «Он из себя представлял такую личность, что ни у кого не могло явиться сомнения в том, что он будет управлять министерством самое короткое время», - добавил Витте 14. Не исключено, что кандидатура Сталя возникла после смерти Гирса как противовес Лобанову.
Представители власти разделилась на враждебные лагери, причем складывается впечатление, что выделились две активные группы: «за» и «против» Лобанова (их действия могли быть и согласованными, и нет). К «антилобановскому» лагерю прежде всего нужно отнести самого Гирса и его сыновей, императрицу Марию Федоровну, Ламздорфа, Шишкина. У Марии Федоровны существовала достаточно веская причина препятствовать назначению Лобанова - близость его к Половцову415. У императрицы издавна были плохие отношения с бывшим государственным секретарем Александра III. Как неоднократно упоминал Половцов, Мария Федоровна во всеуслышание заявляла, что «назначение Лобанова ... равносильно назначению Половцова»4 К лагерю противника можно отнести Половцова, великих князей Михаила Николаевича и Владимира Александровича, а также некоторых других лиц.
Почему же фигура Лобанова-Ростовского стала причиной «раздора» в верхах? Князь заслужил репутацию «либерала-западника», кроме того, о нем весьма неодобрительно отзывался император Александр III417. Многие современники характеризовали его как человека весьма заносчивого и самоуверенного. Например, Ламздорф отмечал «надменные повадки»41 Лобанова-Ростовского. СЮ. Витте писал, что князь был «весьма образованным, очень светским», «отлично владел языками, очень хорошо владел пером, знал превосходно внешнюю сторону дипломатической жизни», но имел ум «более блестящий, нежели серьезный». Витте уверял, что он «не имел привычки посвящать делу много времени»419. Скорее всего, последняя характеристика была дана князю вследствие нерасположения к нему Витте, одной из причин которого стало, по-видимому, нежелание Лобанова перейти поддержать министра финансов Половцов, несомненно, лучше знавший привычки князя , писал, что, получив министерское назначение, он «принялся за работу всеми нравственными и физическими силами ... вставал в 7 часов и, можно сказать, до 10 часов вечера не отходил от письменного стола ... » .
Интересно, что, по-видимому, еще задолго до смерти Гирса Лобанов считал себя единственно возможным ему преемником. 20 ноября Половцов записал, что уезжая в Вену, князь опасался, «что будет скоро вызван для занятия места Гирса» После смерти министра иностранных дел Лобанов, вероятно, считал, что его шансы возросли еще больше: «Шишкин вчера виделся с князем Лобановым . У князя такой вид, будто он уже считает себя министром ... (21 января 1895 г.)424. Между тем он был далеко не единственным, кто придерживался такого мнения. Еще в феврале 1894 года политический агент в Бухаре П.М. Лессар высказал Куропаткину соображение, что «со смертью Гирса его заменит Лобанов-Ростовский» и считал такой исход событий «хорошим»425.
Студенческие беспорядки 1901 г.
В министерство Сипягина обострился студенческий вопрос. В начале 1901 года по стране прокатилась очередная волна беспорядков. Правительство отвечало репрессивными мерами в соответствии с «Временными правилами» об отдаче студентов в солдаты от 29 июля 1899 года. 14 февраля на приеме в Министерстве народного просвещения Боголепов, который считался в среде студенчества инициатором жесткой политической линии, был тяжело ранен в шею бывшим студентом московского и юрьевского университетов В.П. Карповичем. Результаты следствия подтвердили связь между применением «Временных правил» и недовольствами студентов. Сипягин писал «доверительно» министру внутреннмх дел Ламздорфу о том, что «применение к некоторым студентам» Киевского университета, уаствовавшим в беспорядках, этого положения вызвало, «по имеющимся ... указаниям, сильную агитацию среди русской молодежи, обучающейся за границей, а также среди эмиграции, в том числе в Берлине, где по этому поводу, в начале текущего февраля, состоялось несколько сборищ, на которых присутствующие агитировали в смысле необходимости протеста и принятия репрессивных мер против представителей русского правительства». Из числа «этих агитаторов особенно выделялся Карпович, который, под влиянием этих разговоров и, по-видимому, снабженный даже деньгами от местной русской революционной группы» отправился в Петербург, где 14 февраля и совершил «свое гнусное покушение»609.
Большинство современников было шокировано происшедшим. В день покушения император записал в дневнике: «Во время приема Муравьев приехал и сказал мне, что какой-то негодяй выстрелил из револьвера в Боголепова и ранил его серьезно в шею!» Витте писал о том, что это событие стало знаковым для современников - это было «первое анархическое покушение». Оно явилось «как бы предвестником всех тех событий», которые произошли с 1901 по 1905 годы. Витте «не мог не признать», что «все таки Боголепов действовал закономерно» и «был весьма порядочный, корректный и честный человек, но он держался крайне реакционных взглядов». Его «реакционные меры несомненно возбудили университет», но, по мнению Виттте, «его режим в 1901 году, хотя и ... реакционный, но закономерный и благородный». Половцов изложил позицию, почти во всем противоположную Витте, за исключением факта доброты и честности Боголепова. Половцов сухо сообщил известные ему факты611: «Накануне нашего приезда был ранен на просительском своем приеме министр народного просвещения Боголепов; «убийца - какой-то студент, исключенный из университета и по жеребью высланный на преступление берлинским анархистским кружком». После это информации он не упустил возможности в очередной раз отметить, что Боголепов -«ничтожная личность, добрый, честный школьный учитель, без малейших сколько-нибудь государственных взглядов, рутинный поклонник тех порядков или, скорее, беспорядков, кои установлены необдуманными мероприятиями упрямого графа Толстого и его вдохновителя, ловкого проходимца Каткова» .
Витте поехал к Боголепова сразу же после покушения. Он застал «у него» жену министра просвещения, весьма почтенную женщину (урожденную княжну Ливен)»,его товарища Зверева, «человека мелкого, но не дурного и крайнего реакционера». По настоянию Витте «из Берлина немедленно был выписан знаменитый хирург Бергман». Оказалось, что пуля прострелила шею, но после осмотра врач сообщил Витте «весьма успокоительные сведения». Сам император навестил Боголепова 22 февраля, о чем он записал в дневнике613. Тем не менее предсказания «знаменитого хирурга» не сбылись, и 2 марта Боголепов скончался. В тот же день великий князь Сергей Александрович писал Николаю II в телеграмме: «Уверен, что ты вполне разделяешь мою глубокую скорбь по поводу кончины Боголепова, одним честным и благородным человеком стало меньше»614.
Между тем студенческий вопрос обострился еще более. На 4 марта была запланирована масштабная демонстрация на Казанской площади. По сообщениям современников, о ней заранее было известно и полиции, и в обществе. Половцов отмечал. Что «уже в течение нескольких дней» перед демонстрацией «в целом городе ходили слухи о предстоящем сборище студентов с целью выразить свое неудовольствие о принятых в отношении их правительством мерах и, в особенности, о зачислении в солдаты тех из них, кои признаваемы были виновными» 4 марта перед Казанским собором собралось несколько тысяч человек. Демонстрация была разогнана конными отрядами, при этом часть ее направилась внутрь здания собора. Великий князь Сергей Александрович писал: « ... был Сергей Михайлович - ужасы рассказывает о кощунствах студентов в Казанском соборе» «Демонстранты действовали палками, железными прутьями и даже стреляли», - отмечал жандармский генерал А.И. Спиридович, «наряды применили «холодное оружие и нагайки». «Половцов так описал произошедшее: «Полиция ... дала заговорщикам собраться, а затем, окружив их с помощью казаков, сильно избила их нагайками и целые толпы арестовала, так что с трудом нашла для них помещение не только в тюрьмах, но и полковых манежах»617. Причем «сильно ушибленных и раненых оказалось довольно значительное число с обеих сторон»618. В итоге толпа была разогнана. По официальным данным было задержано 760 человек, почти половина из них - женщины; ранены 2 офицера, 20 полицейских, 4 казака и 32 демонстранта. Николай II в свойственной ему сдержанной манере назвал происшедшее «давно ожидавшейся крайне некрасивой демонстрацией» .
Эти события раскололи общество на сторонников и противников студентов. В оществе раздавались многочисленные возгласы в поддержку демонстрантов. Так, например, О.Л. Книппер писала А.П. Чехову из Петербурга: «Здесь страшные студенческие беспорядки, опять казаки, нагайки, убитые, раненые, озверелые, все, как быть должно ... Настроение в обществе ужасное» .
Не последнюю роль в событиях 4 марта сыграл князь Л.Д. Вяземский. Он стал знаковой фигурой по мнению многих. Член Государственного совета, он выступил на стороне демонстрантов, чем снискал себе полпулярность среди студентови одновременно вызвал насмешки и презрение коллег.
Николай II писал матери об этом инцинденте: «Я тебе ничего не посылаю про демонстрацию у Казанского собора, так как нового по сравнению с тем, что ты уже знала в день отъезда, нет. В газетах сегодняшних, то есть 7 марта, ты найдешь описание всего этого, а также других происшествий, которые случились в Москве и других городах раньше». Однако «одна подробность» могла быть неизвестна императрице: «Более чем странную роль» сыграл в этом деле их, как отметил Николай II, «друг Вяземский (бывший Уделов)». Он» находился около толпы и всячески мешал полиции исполнять ее дело, кричал на казаков и старался остановить их. Такое вмешательство в вовсе не касавшееся его дело очень скверный проступок». Император отметил, что поручил председателю Государственного совета Михаилу Николаевичу «разобрать подробно его дело». Единственное, что утешало Николая II во всей этой нелепой ситуации, это то, что «по крайней мере, все в этом случае возмущены поведением Вяземского» Мария Федоровна отвечала сыну 11 марта: «Все, что пишут, это гнусная роль, которую сыграл Вяземский, в это невозможно поверить». Особенно удивительным было его поведение, поскольку Вяземский -«генерал, князь и член правления империи». Императрица надеялась, что после проведения следствия правда «выйдет на поверхность», потому что Вяземский обманывал «с такой легкостью» .
