Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Источники. Литература 21-68
Характеристика источников 21-48
Обзор литературы 49-68
Глава 2. Французский лоск в семье русского дворянина 69-158
Культурная среда обитания дворянской семьи 70-93
Французская литература в частной жизни русского дворянина 93-125
Французское воспитание русских дворян 126-158
Глава 3. Французская мода в среде офицеров и чиновников 159-251
Подготовка к службе 159-186
Рецепция французской культуры офицером 186-225
Французская тема в коридорах российской власти 225-251
Заключение 252-257
Список использованных источников и литературы 258-273
- Культурная среда обитания дворянской семьи
- Французское воспитание русских дворян
- Рецепция французской культуры офицером
- Французская тема в коридорах российской власти
Культурная среда обитания дворянской семьи
Жизнь семьи проходит не в вакууме, очень многое в её поведенческих и бытовых нормах, в её отношении к явлениям внешнего мира, в том числе восприятие французской культуры, определялось культурной средой обитания. В свою очередь характер, эмоциональная атмосфера, культурные возможности этой среды в условиях России первой четверти XIX века зависели от геополитических условий - степени удаленности семейного "гнезда" от политических центров империи (столичность и провинциальность), от историко-культурных традиций региона её проживания, определялись обстоятельствами и интенсивностью диалога с носителями французской культуры - прежде всего, с природными французами. Соответственно, культурная среда обитания русской дворянской семьи будет рассмотрена в диссертации по указанным параметрам.
Деление дворян на столичных и провинциальных часто оказывается условным. Многие дворяне владели имениями в различных регионах империи и не были прикованы к определенному географическому месту. Как правило, дворянские семьи проводили зиму в столицах или губернских городах, а на лето уезжали в пригородные имения, в усадьбы.
Среда обитания дворянина оказывала значительное влияние на формирование его менталитета и modus vivendi. Она имела свои культурные законы, свой ритм жизни, свою этику повседневного общения, свои нормы общественного поведения. Жизнь дворянина в столице была подчинена ритму, который задавался функцией этого города. Несколько иным, специфичным он был в провинциальном городе и уж совсем другим в усадьбе. И это должно быть учтено при рассмотрении особенностей восприятия французской культуры русским дворянством.
С появлением Петербурга Россия стала двустоличной страной. Причем жизнь дворян в старой и новой столицах сильно различалась как в экономическом, так и в культурном отношениях. Петербург играл в империи внешнюю, репрезентативную роль. В течение XVIII в. вновь отстроенный город исполнял почти исключительно функцию "окна в Европу", он был безупречной европейского вида "витриной" для приезжающих иностранцев. И в этом качестве город помог России войти в число европейских держав. По быстроте и удобству сообщений новая столица оказалась ближе к европейским странам чем к большинству внутренних областей империи.
Но обособленность Петербурга в коммуникационном плане ограничивала сферу его влияния, в том числе культурного, на прилегающие провинции. А.П.Шевырев, исследовавший культурную среду столичного города, утверждает, что в начале XIX в. Петербург "обслуживал экономически и культурно лишь Новгородскую, Псковскую, Олонецкую, Эстляндскую и Выборгскую губернии"96.
Москва же с перенесением официальной столицы в Петербург не утратила своей функции внутреннего центра России. Этому способствовала сложившаяся уже к тому времени система коммуникаций, имевшая ярко выраженный центр.
Столичный характер Петербурга определялся его функцией резиденции императорского двора. А где живет монарх - там центр культурной жизни. И это привлекало прибывавших в страну европейских жителей. "Петербург,- сообщала своим соотечественникам французская актриса Л.Фюзиль в 1807 году,- великолепный город, и все в нем свидетельствует о богатстве; это местопребывание двора. В нем соединены все удо-вольствия" . В этом огромном городе житель постоянно встречал знаки присутствия власти и ее носителя, В границах прямоугольника, включавшего в себя Адмиралтейскую, Казанскую и Спасскую части, часто появлялись императорские и великокняжеские кареты, публика могла видеть монарха, прогуливающегося по Дворцовой набережной или в Летнем саду.
В начале XIX века русский двор был одним из самых блестящих в Европе. Вместе с тем, его церемониал, формы общения с обществом, ритуалы были типичны для европейских монархических домов. Все они в той или иной степени воспроизводили стиль французского двора эпохи Людовика XIV. Зимний дворец притягивал к себе не только высших сановников и представителей знатных фамилий, но и культурную элиту. Встречи с монархом искали и удостаивались Г.Р.Державин, Д.И.Фонвизин, Н.М.Карамзин, В.А.Жуковский, П.А.Вяземский и А.С.Пушкин. Для воспитания наследников престола и великих князей приглашали лучших университетских профессоров, которые, как правило, относились к подобным поручениям с большой ответственностью.
Двор оказывал значительное и во многом решающее влияние на культуру "света" и в целом петербургского общества. Формы придворной жизни воспроизводились в столичных дворцах и в усадьбах знати. Это относилось и к сфере моды (например, прическа "a la Duroc" в подражание французскому послу в первые годы столетия), и к сфере общественного досуга (этикет бала в аристократическом особняке был копией бала при дворе), и к сфере частной жизни (с легкой руки Александра I стали модными ежедневные прогулки-моционы по определенному маршруту).
Сколком с придворного быта стали великосветские салоны, хозяйками которых чаще всего выступали придворные дамы. Салоны, или гостиные -явление достойное самостоятельного исследования. Благодаря романам Л.Н.Толстого, воспоминаниям современников сохранились описания наиболее известных и долговременных салонов. Эта тема привлекала и французских исследователей. Так, в 1905 году в журнале "La Revue Hebdomodaire" вышла статья Виктора Дю-Блэ "La societe russe.les salons de Petersbourg et de Moscou" ("Русское общество: салоны Петербурга и Москвы" - пер.с фр.яз. мой. Т.Ш.) На следующий год в журнале "Исторический Вестник" появился ее краткий аннотированный перевод98. Французский историк придавал салонам большое просветительское значение и считал, что благодаря им российское общество приобщалось к высоким образцам французской культуры. Среди наиболее известных он назвал столичные салоны Натальи Куракиной, В.Н.Головиной, Е.Р.Дашковой, З.А.Волконской и А.П.Голицыной.
Салон княгини Варвары Николаевны Головиной (1766-1821), урожденная княгиня Голицына, считался в Петербурге центром французской культуры. Его хозяйка много лет провела во Франции, приняла католицизм, ее обширный дом приютил представителей аристократических родов Франции, бежавших от революции в Россию. Среди них была принцесса Луиза де Тарант (1763-1814) (принцесса Тарентская, урожденная герцогиня де Ша-тийон) - бывшая статс-дама Марии-Антуанетты. Графиня Р.Эдлинг, урожденная Стурдза, в 1805 году записала в своем дневнике о посещении дома Головиной и общении с принцессой Тарентской: "Эта странная женщина имела что-то отталкивающее во внешности и манерах и тем не менее, ее душа испытывала самые глубокие страсти. Никогда раньше я не встречала такого твердого характера и ограниченного ума. Мне нравилось слушать ее долгие рассказы о старой Франции и Марии Антуанетте, которая всегда была её идолом. Принцесса Тарентская же любила вспоминать прошлое и утешать себя надеждой найти во мне в будущем католического прозелита подобного графине Головиной и многим другим из того же общества" (перевод с французского мой - Т.Ш.)99.
Русские салоны начала XIX века Дю-Блэ считал хоть и превосходной, но всё же лишь "попыткой русских ввести у себя изящную жизнь". Между тем - как и что понимала под этим французская аристократия и тем, как изящную жизнь воспроизводила русская знать, по мнению автора, была большая дистанция. В салонных вечерах русских дворян он отмечал "много неопытности и более показной стороны, чем действительной утонченности
Вероятно, это, действительно, так. По крайней мере, хозяйки многих столичных салонов, например княгиня Головина, устраивали их, копируя знакомые им французские гостиные101. Об этом свидетельствует в своих воспоминаниях французская актриса Л.Фюзиль, которая сопровождала семьи Куракиных и Головиных во время их путешествия по Франции. Мемуаристка отмечала стремление тех и других находиться в "обществе артистов и литераторов. Их часто встречали на вечерах у госпожи Ле-Брен, Вижье и у художника Жерара" . Описание и история многих знаменитых французских салонов XVIII - начала XIX века даны в книге французской исследовательницы А.Мартен-Фюжье "Элегантная жизнь или Как возник "весь Париж". 1815-1848"103.
Французское воспитание русских дворян
Русский дворянин первой четверти XIX в. сталкивался с различными проявлениями французской культуры в повседневной жизни. Влияние французских идей в архитектуре, парковом строительстве, интерьере, моде создавали среду обитания дворянской семьи, которая характеризовалась определенными культурными установками. Чтение книг, общение с французами-эмигрантами, поездки за границу, посещение французских театров и постановка домашних спектаклей активизировали ее. Ребенок, с рождения включенный в этот "взрослый" мир, подсознательно впитывал проявления иностранной культуры, воспринимая их как часть родной естественной жизни. Однако в отличии от взрослых, у него был свой "детский" мир. И очень многое в нем определяли и формировали его родители и домашние учителя.
Передача личного опыта могла происходить в виде "домашних бесед". Так декабрист А.Е.Розен вспоминал, что до поступления в кадетский корпус, то есть когда ему было 14 лет (1815 г.), он уже имел некоторое представление о французской литературе и о европейском образовании. "После обеда, -писал Андрей Евгеньевич,- отец отдыхал с час, и, пока не засыпал, я должен был читать ему или газету, или из книги, большею частью из Вольтера. По вечерам, перед ужином, он слегка экзаменовал меня и рассказывал, как он шесть лет учился в Лейпцигском университете и кто были лучшие его профессоры и лучшие товарищи".
Впрочем число отцов, получивших систематическое образование, в первой четверти XIX в. было не так уж велико. Статистические данные, выведенные С.В.Мироненко из формулярных списков членов правительственного аппарата, показали, что большинство сановников (81,8%) получили домашнее образование. Учитывая, что речь идет об элите общества, можно предположить, что образование среднего или мелкого дворянина вряд ли было выше. Впрочем детям родители стремились дать образование лучшее чем имели сами.
Общеизвестно, что в изучаемое время в дворянских семьях, как в столичных так и в провинциальных, было принято приглашать для детей воспитателей. В первые годы жизни это были кормилицы, няни, бонны. Затем появлялись гувернеры.
Почти во всех воспоминаниях дворян второй половины XVIII - первой половины XIX в. есть упоминания о домашних воспитателях. Как правило, это были французы или немцы. Какова их роль в формировании культурного облика русского дворянина? Насколько им удавалось сделать из воспитанников "европейцев" и "влюбить" во Францию? Каковы были результаты такого воспитания? На эти вопросы предстоит ответить.
Французский гувернер - персона необыкновенная. Пожалуй, нет ни одного художественного произведения, описывающего быт русского дворянства второй половины XVIII - первой половины XIX вв., нет ни одного автобиографического текста, где бы не было фигуры француза-гувернера. Отличительной чертой этих описаний является обезличенность воспитателя. Французский гувернер в этих текстах подан как аксессуар, нечто привычное в укладе упорядоченной, замкнутой жизни. У него нет имени, нет характера. Он просто - "мсье", гувернер", "француз". Лишь в некоторых персональных текстах мы встречаем характеристику личности.
Конечно, французы-гувернеры не были профессиональными педагогами в современном понимании. Воспитателями часто устраивались люди, далекие от педагогики, иногда бежавшие в Россию от полиции. Такие учителя в лучшем случае могли научить воспитанников "болтать на жаргоне парижских улиц".
Будущего министра народного просвещения графа А.К.Разумовского воспитывал в 60-е годы XVIII в. целый штат домашних учителей. Один из них, профессор Геттингенского университета знаменитый историк А.Шлецер оставил воспоминания. Характерное отношение к французам того времени он выразил следующими словами: "...щедрые баре часто ошибались в тех людях, которые были им необходимы для достижения благородной их цели. Искали они этих людей почти постоянно между французами; того требовала тогдашняя мода. Их принимали по наружности, коль скоро она была прилична, не разбирая, чем они были на родине, лакеями-ли, мастеровыми или беглыми офицерами, непременно оставившими свою родину вследствие d une affaire de honneur" (скандальной истории - Т.Ш.). Видимо, культурная посредственность многих гувернеров отразилась в обезличенности их образа в воспоминаниях учеников.
Однако в конце XVIII в. уровень домашнего воспитания изменился. Аристократия стала разборчивее относиться к нанимаемым педагогам. Конечно, требования к ним зависели от финансовой состоятельности и культурного уровня семьи. Для петербургской аристократии, например, стало важным пригласить не просто учителя, но воспитателя с определенным политическим мировоззрением.
Сама Екатерина II подавала тому пример. Императрица выписала для наследника престола педагога гуманистических, республиканских убеждений - Ф.Ц.Лагарпа. Историк Н.К.Шильдер писал, что Лагарп был назначен в числе лиц, избранных состоять при Александре "с особым приказанием говорить с ним по-французски". Шильдер отметил, что когда Лагарп начал свои занятия с великим князем, то ученик не знал ни слова по-французски. Лагарп рисовал какой-нибудь предмет, великий князь писал под рисунком название предмета, а учитель подписывал это название по-французски. Через некоторое время Александр Павлович настолько овладел французским языком, что мог изучать серьезные науки.
Да и сама императрица рассуждала с внуком о правах человека, читала с ним французскую конституцию, разъясняла ему причины французской революции. По словам Шильдера Лагарпу она дала неограниченные полномочия в воспитании. Существует историческая легенда, согласно которой Екатерина II будто бы сказала: "Будьте якобинцем, республиканцем, чем угодно. Я вижу, что вы честный человек и этого мне довольно".
Главным предметом занятий Лагарпа с великим князем была история. Она преподавалась обширно. Ученик изучал древние и современные исторические сочинения на французском языке. Лагарп предлагал ученику свое видение вопроса о сути общества и государства. Эти уроки породили в великом князе благородные стремления, которые отразились на политическом курсе его правления.
Естественно, что придворные стремились подражать императрице. Глубокое влияние гувернера на ученика запечатлели биографические записи многих политических деятелей эпохи. Так, граф П.А.Строганов воспитывался французом Жильбером Роммом, который стал впоследствии одним из членов Конвента. Обучать французскому языку мальчика ему фактически не приходилось; он был для него почти родным. Общаясь с неговорящим по-русски учителем, Павел Строганов мог лишь совершенствовать языковые познания. Поэтому главной задачей гувернерства Ж.Ромм считал воспитание "человека". Вместе с воспитателем Павел Строганов ездил во Францию, жил в революционном Париже и даже посещал клуб якобинцев. Слух об этом дошел до Екатерины П. По ее распоряжению, боясь "революционной заразы" Александр Строганов вызвал сына на родину, а Жильбера Ромма пускать в Россию было запрещено . Детей вельможи Н.И.Салтыкова воспитывал родной брат Марата. Это был один уровень гувернеров - людей известных, специально приглашенных для императорской семьи и ее приближенных. Благодаря таким учителям пристрастие к французским политическим идеям распространилось и в среде русской аристократии.
Но хотя придворная аристократия и стала разборчивее в выборе французов-учителей, это не исключало случаев когда приглашенные не оправдывали надежды родителей. Так Вигель, оценивая в зрелом возрасте гувернеров, живших в доме Салтыковых - супружескую пару Лоранов, называл их "просто интриганами и пройдохами, которые мало заботились о своем вос питаннике
Каков был социальный состав гувернеров в первой четверти XIX веке? Прежде всего это были эмигранты - те из них, кто был разорен французской революцией, кто не нашел в России знакомых, желающих их пригласить в свой дом, одним словом те, кому пришлось самим зарабатывать на жизнь. Примечательна в этом отношении фраза Ф.Ф.Вигеля: "Не было у нас для французов середины; ils devenaient outchitels ou grands seigneurs"(KTO не становился знатной особой, тот становился учителем - Т.Ш.).
Поначалу для занятия учительского места не нужны были особые заслуги. Так, в Петербурге достаточно было подать объявление в газету. В Москве можно было наведаться в "Охотный ряд" - трактир, являющийся чем-то вроде биржи учителей. Вследствие конкуренции, плата домашним учителям была мизерная. Французский историк Эмиль Оман (Haumant) утверждал, что при выборе учителя имели значение не столько его познания, сколько дворянская фамилия, титул или сан. Такова была дань светской моде и собственному тщеславию.
Что касается профессионального уровня гувернеров, то в воспоминаниях русских дворян можно найти примеры любого рода. Если нанятый учитель не владел педагогическими навыками, он становился кем-то вроде няньки при детях. Но и данный способ воспитания благотворно сказывался на знаниях французского языка. Позднее возник специальный термин "метод гувернера", когда для развития в ребенке языковых навыков достаточно было находиться с ним весь день и общаться.
Рецепция французской культуры офицером
Русское дворянство формировалось как служилое сословие. Именно через службу дворянин воспринимал себя частью сословия. "Табель о рангах" делила все виды службы на воинскую, статскую и придворную. Первая, в свою очередь делилась на сухопутную и морскую. Особо выделялась гвардия. Все чины были разделены на 14 классов, из которых первые пять составляли генералитет. Классы 6-8-й были штаб-офицерские, а 9-14-й -обер-офицерские.
"Табель о рангах" ставила военную службу в привилегированное положение. Это выражалось, в частности, в том, что все 14 классов воинской службы давали право на наследственное дворянство. В статской же службе такое право давалось лишь начиная с 8-го класса. Это значит, что самый низший обер-офицерский чин в военной службе уже давал потомственное дворянство, между тем как в статской для этого надо было дослужиться до коллежского асессора или надворного советника. Из этого положения проистекало различие между наследственными (так называемыми "столбовыми") дворянами и дворянами личными. К последним относились статские и придворные чины 14-9-го рангов. Личное дворянство давали также ордена (дворянин "по кресту") и академические звания.
Подобное положение способствовало тому, что военная служба считалась среди дворян "благородной", а светская долгое время признавалась "подьяческой". М.А.Фонвизин, отражая настроения своих сверстников, писал: "Все порядочные и образованные молодые люди, презирая гражданскую службу, шли в одну военную" . В коллегиях и губернских канцеляриях всегда было больше разночинцев, чем дворян. Последние традиционно гнушались гражданской службы. Исключение составляли лишь дипломатические посты.
Социокультурный облик русского дворянина на военной службе сильно различался в зависимости от того, где он служил: в официальной столице, Москве или в губернском городе; в элитных гвардейских частях или в весьма непопулярных поселенных полках (военных поселениях).
Петербург по праву считался столицей военной. Он возник как город-крепость, поэтому в нем изначально располагался значительный по численности военный гарнизон. В XIX в. оборонительные потребности города уменьшились, но несмотря на это число военных в Петербурге увеличивалось благодаря росту гвардейских частей.
Место, занимаемое военными в жизни Петербурга, подтверждается числом архитектурных сооружений военного назначения. В северной столице располагались Военные и Морские министерства, Главный штаб, штаб Гвардейского корпуса. В центральной части города находились казармы Преображенского, Павловского полков, Гвардейского экипажа, конногвардейцев и др. Помимо гвардии и органов военного управления в городе были военно-учебные заведения.
В светской жизни Москвы военные не играли столь значительной роли как в Петербурге. Во-первых, Москва не нуждалась в таком количестве военных в силу своего внутреннего расположения. Во-вторых, это связано с тем, что древняя столица не имела репрезентативных функций подобных Петербургу. Здесь не было императорского двора, а следовательно и элитных войск. Кроме того, хотя во второй столице и было немало полков и военно-учебные заведения, но почти все они находились далеко не в центре города. Своеобразным военным центром Москвы являлся район Лефортово. Поэтому москвичи были лишены военных зрелищ, которые составляли характерную примету петербургского быта.
Военная служба в провинции имела свои особенности. Постоянных военных здесь не было. В провинции трудно было рассчитывать на военную карьеру. Поэтому местные жители знакомились со столичным офицерством во время квартирования полков в разных губерниях и уездах. Правда, надо иметь в виду, что собирательный образ провинциального дворянства и провинциального офицерства не идентичен. Многие казанские дворяне записывали сыновей в гвардейские полки Петербурга. Так, в Семеновском полку служили казанцы П.И.Родионов, М.Н.Мусин-Пушкин, братья Вьюшковы.
В.Н.Козляков и А.А.Севастьянова, авторы статьи "Культурная среда провинциального города" отмечают, что среди расквартированных в губернских и уездных городах офицеров были и будущие декабристы.354 Встречи с ними запомнились многим провинциальным дворянам. В 1817-1818 г. будущий цензор и профессор Петербургского университета А.В.Никитенко служил бедным домашним учителем в Ельце. Он вспоминал, как его буквально перевернуло и отвлекло от мыслей о самоубийстве, знакомство с офицерами, открывшими юноше незнакомый им до того времени мир новой русской литературы. В памяти А.В.Никитенко навсегда сохранился эпизод встречи с поручиком К.Ф.Рылеевым, выписывавшим в книжной лавке уездного города сочинения французских просветителей. В Калуге в те же годы офицеры гвардейской дивизии, квартировавшие в городе, организовали литературное общество, труды которого были напечатаны в 1825 г. под названием "Калужские вечера".
Первая четверть XIX века принесла существенные перемены в армию. Во-первых, она была значительно увеличена. В 1805 году в полевых войсках числилось 340 тыс. человек, не считая 100 тыс. гарнизонных и 110 тыс. казаков различных формирований. В 1809 году в полевой армии уже насчитывалось 733 тыс. воинов, в 1815 году она достигла 924 тысячи. Во-вторых, в правление Александра I шло усиленное формирование новых частей. Армия Павла I состояла из 103 полков и 1 батальона пехоты (3 полка и 1 батальон гвардии, 13 полков гренадер, 68 мушкетеров, 19 егерских), 53 полка конницы и 8 артиллерийских полков. В 1805 году в вооруженных силах состояло: пехоты - 123 полка и 3 батальона, 53 полка конницы, 11 пехотных и 2 конных полка артиллерии, в 1815 году положено начало жандармерии - 7 полевых жандармских эскадронов. По возвращении из-за границы вооруженные силы в 1816 году составили 33 пехотных и 17 кавказских дивизий.
Элитарным считалось гвардейское офицерство. Оценивая значение этих родов войск, Наполеон в воспоминаниях писал, что гвардия - это не только элита армии, но и ее костяк: если сохранить гвардию, то вокруг нее можно собрать новую армию. Пока эта когорта сохраняет дисциплину и организованность, армия существует. Видимо поэтому императоры так заботились о гвардейских войсках. Шефство над тем или иным полком лейб-гвардейцев было наследственной привилегией мужчин императорского дома Романовых. Александр I числился шефом Семеновского полка. В начале XIX века состав гвардии был значительно увеличен. Егерский батальон в 1806 году был развернут в полк. В кампанию 1807 года права гвардии получил батальон Императорской милиции, который на следующий год стал именоваться лейб-гвардии Финляндский полк. В 1811 г. из состава Преображенского полка выделен лейб-гвардии Литовский, а в 1813 г., за отличие в Отечественную войну, к гвардии причислены Лейб-Гвардейский и Павловский гренадерский. С этого времени гвардия стала делиться на старую и молодую.
Французская тема в коридорах российской власти
В первой четверти XIX века французская культура становится фактором идентичности русской бюрократии. С одной стороны, через погруженность во французскую культуру чиновник-дворянин соотносил себя с европейским нобилитетом, с другой - декларированное отношение к французской культуре становится политической позицией. Все это стало возможным в силу особого склада бюрократической ментальносте в России исследуемого времени.
В начале XIX века статская служба (то есть государственная гражданская служба) у дворян считалась менее престижной чем военная. Как правило, в государственную канцелярию дворянин приходил после выхода в отставку с военной службы. Выявленный отечественными историками архивный материал показывает, что после получения российскими дворянами Манифеста о вольности, произошел приток отставных офицеров в ряды бюрократии. Причину того, исследователи, кроме моральных мотивов, видят в "надежде [мелкопоместных и беспоместных дворян] получить необходимые источники сущетвования в условиях хронической нищеты подавляющего большинства рядового дворянства" . Следовательно, большую часть дворян-чиновников составляли люди материально и, соответственно, морально зависимые от верховной власти. Отсюда этика человека-власти, культ верноподданности, соотнесение себя с государственными интересами. С точки зрения бюрократического идеала, служащий -это функция, лишенная личностных пристрастий, мнений, интересов.
При общих служебных установках, интересы различных ведомств сильно различались. Кроме того, на чиновной культуре сказывались и "горизонтальные" особенности чиновничества одного иерархического уровня. Так, значительно отличаются ментальные характеристики столичной и провинциальной бюрократии. К тому же функциональные и культурные особенности столичных городов России отразились на самоощущениях и культурных пристрастиях чиновников Москвы и Петербурга.
Петербург населяло служилое дворянство, а в Москве, как правило, жили не стремящиеся к политической карьере или фрондирующие представители образованного общества. Различия в позиции петербургских и московских дворян по отношению к верховной власти сказывались во многих вещах. Например в характере циркуляции информации. Интересным представляется наблюдение Д.К.Равинского о том, что в Москве каналом распространения общегородской, а также корпоративной информации была преимущественно сплетня. Петербург же жил главным образом слухами . Данное замечание является важным для понимания механизма формирования общественного мнения в центре и на периферии империи, в том числе по отношению к Франции и французской культуре.
Эта же особенность определяла степень восприимчивости местного общества к официальной идеологии. Так в Петербурге стремились как можно меньше выражать личного эмоционального отношения к событиям и лицам, избегать оценочных суждений. Столичным жителям важнее была информация сама по себе. Для чиновника она всегда имела практическое значение. Здесь не только в салонах, но и в гостиных дворах можно было узнать то, что обсуждается в "сферах", чем озабочено правительство, как настроен монарх. Под эту информацию перестраивалось или подстраивалось служилое дворянство Петербурга. Она определяла стиль внутрисемейного поведения верноподданного сановника. Любые изменения в официальном настроении становились катализатором аналогичных процессов в петербургских салонах.
Московское общество в этом отношении было ближе к провинциальному, нежели к столичному. Удаленность от "сфер" заставляла москвича обращать больше внимания на местную жизнь, а ограниченность информации (роль печати в Петербурге была выше чем в Москве), повышала его внимание к сплетне, то есть к обсуждению персон и событий. Московские фрондирующие дворяне в целом весьма скептично относились к идеологическим установкам правительства, не спешили следовать им дословно.
При всех отличиях между чиновниками двух столиц было много общего. Во-первых, общий уровень их образования был выше, чем у провинциальных. Тесная связь московских чиновников с Петербургом выражалась в значительном числе выходцев из знатных фамилий. Кроме того, используя широкие связи, московское чиновничество легко адаптировалось в петербургской среде, поэтому служило одним из основных источников пополнения петербургской аристократии.
Благодаря статусу губернского города, Москва служила для честолюбивых провинциальных чиновников переходным этапом, где они приспосабливались к столичной службе, а затем продолжали карьеру в Петербурге, так как культура управления в этом городе была совершенно отличной от провинциальной.
Поскольку число желающих служить в Петербурге было всегда велико, то и кандидатов на служебные места было много. Поэтому кандидат должен был обладать какими-либо отличительными качествами в дополнение к информации в формулярном списке. Часто услугу оказывала рекомендация, хорошее знакомство в гостиной или марка учебного заведения. Однако и внешний вид претендента, его манеры, владение языками играли не последнюю роль.
М.А.Корф в биографическом исследовании, посвященном М.М.Сперанскому приводит характерный пример подобных этических отношений чиновничества. В феврале 1800 года место генерал-прокурора в Сенате получил П.Х.Обольянинов, человек известный необузданным нравом, надменностью, грубым отношением с людьми более низкого по сравнению с ним положения. Он вызывает в свой кабинет правителя канцелярии молодого М.М.Сперанского, против которого заранее предубежден. Эта встреча предопределяет дальнейшую политическую карьеру Михаила Михайловича.
"Сперанский,- пишет Корф,- много наслышался о грубом и запальчивом нраве своего начальника... Обольянинов, когда Сперанский вошел, сидел спиною к двери. Через минуту он оборотился и, так сказать, остолбенел. Вместо неуклюжего, раболепного, трепещущего подьячего, какого он, вероятно, думал увидеть, перед ним стоял молодой человек очень приличной наружности, в положении почтительном, но без всякого признака робости или замешательства и притом - что, кажется, всего его более поразило - не в обычном мундире, а во французском кафтане из серого гро-грана, в чулках и башмаках, в жабо и манжетах, в завитках и пудре, словом в самом изысканном наряде того времени... Сперанский угадал чем взять над этою грубою натурою. Обольянинов тотчас предложил ему стул и вообще обошелся с ним так вежливо, как только умел"442.
Французским костюмом, изысканными манерами безродный чиновник психологически преодолел социальную пропасть между собой и начальником. То же самое произойдет впоследствии, когда благодаря уму, обаянию, знанию французского языка, европейских литературных и научных произведений, Сперанский войдет в круг людей приближенных к особе императора. Такая служебная карьера была бы невозможна без обретения соответствующей культурной ауры, свойственной российской аристократии.
Служба не закрепляла дворянина к определенному географическому месту пожизненно. Сановники, чиновники, а также офицеры передвигались по стране в соответствии с волей императора, с изменением служебного положения или в связи с передислокацией армейской части. Несомненно такие перемены сказывались на быте, культурных пристрастиях, формах досуга членов его семьи, воспитании младшего поколения.
Внешне- и внутриполитические установки решительным образом сказывались на кадровой политике верховной власти. В свое время Н.М.Карамзин в "Записке о древней и новой России" (1811) заверял Александра I, что стране нужны не административные реформы, а чутье монарха, позволяющее найти нужных людей для управления империей . "Записка" была реакцией на министерскую реформу молодого монарха.
Она замышлялась императором и кругом приближенных к нему аристократов как создание административной машины, соответствующей новым условиям развития государства. Переход от коллегиальной системы управления к министерской был вызван желанием добиться личной ответственности от министра, наделенного огромными властными полномочиями в своем ведомстве. В этом отношении выбор лица на министерское кресло становился фактором, определяющим работу всего ведомства, состояния определенной области государственной жизни, социально-психологической атмосферы в его канцеляриях. Соответственно большое значение для государственной жизни приобрели личные качества, культурный и образовательный уровень высшей бюрократии. Назначения и смена министров сами по себе являются свидетельствами смены политического курса правительства.
