Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Традиции дворцовых переворотов в России и тираноборческие идеи первой четверти XIX в.
1. Тираноборческая модель в заговоре 11 марта 1801 г 28
2. Убийство Павла I и тираноборческая тема в русской литературе начала
, XIX в 44
3. Традиции дворцовых переворотов и декабристы 62
4. Тираноборческие идеи в «Московском заговоре» 1817 г 90
Глава II. Тираноборческие идеи и террористическая модель русской политической культуры первой четверти XIX в.
1. Формирование террористической модели в политической практике декабристов 119
2. Политические убийства в Европе 1819-1820 гг. и русское общество 130
3. Александр I и тайные общества 169
Глава III. Тираноборческие идеи в планах цареубийства
1. Вопрос о республике и цареубийстве на Петербургских совещаниях Коренной думы Союза благоденствия в 1820 г 180
2. «Обреченный отряд» 195
З.Тираноборцы и революционеры: П. Г. Каховский А. И. Якубович, А. М. Булатов и К. Ф. Рылеев. (К истории взаимоотношений) 223
4. Тираноборческая модель поведения А. С. Пушкина накануне встречи с Николаем 1 244
Заключение 263
Список источников и литературы 270
- Тираноборческая модель в заговоре 11 марта 1801 г
- Формирование террористической модели в политической практике декабристов
- Вопрос о республике и цареубийстве на Петербургских совещаниях Коренной думы Союза благоденствия в 1820 г
Введение к работе
Актуальность темы. Тираноборчество в отличие от терроризма, как явление политической культуры не характерно для современного этапа развития человечества. Распространение демократии изживает этот вид политической борьбы. Но на этапе формирования конституционных режимов тираноборческая традиция, зародившаяся во времена античности и средневековья, была вновь востребована. На всем протяжении истории русского освободительного движения, тираноборческие идеи не теряли своей актуальности, и зачастую революционеры использовали или фразеологию, или определенный способ действия, соотносимый с тираноборческой моделью. Особенно это характерно для террористического тезауруса. Террористы охотно применяют эту модель, оправдывая ей свои преступления и формируя к ним сочувственное отношение в обществе. В результате две по сути различные культурно-политические модели оказались тесно связанными. Между тем их разграничение может быть плодотворным как для уяснения истоков терроризма, так и для понимания сочувственного к нему отношения со стороны определенных слоев русского общества XIX — начала XX в.
Конечно, сегодняшний терроризм, во многом отличен от того, что мы называем террором в XIX в., однако эти явления взаимосвязаны и наблюдается некая преемственность развития, поэтому изучение современного терроризма невозможно без обращения к историческим примерам, одним из которых является традиция тираноборчества, актуализировавшаяся в первой четверти XIX в.
Степень изученности темы. Существование тираноборческих идей в русском обществе первой четверти XIX в. является настолько очевидным, что исследователи, отмечая их наличие в общественном сознании, никогда не ставили вопрос об их специальном изучении. Тираноборчество, как явление русской культуры, также никогда не становилось предметом особого исследования. К этой теме нередко обращались при работе над анализом различных художественных произведений, созданных в изучаемый период, или при изуче-
4 нии мировоззрения отдельных представителей общественного движения эпохи, в том числе и декабристов. При этом проблема реализации тираноборческих идей в политической практике вообще не рассматривалась. Никто также не пытался связывать с декабризмом и возникновение террористических идей в русской политической культуре.
В дореволюционной отечественной историографии сложились две концепции осмысления общественно-политической истории первой четверти XIX в. и движения декабристов, которые условно можно назвать «либеральной» и «революционной». Первая была создана усилиями Н. И. Тургенева1 и А. Н. Пыпина , рассматривая декабристов как либералов, они естественно не интересовались их тираноборческими и террористическими замыслами. Вторая концепция восходит к А. И. Герцену3. Он, высоко оценивая вклад декабристов в борьбу с самодержавием, в тоже время не одобрял идею террора, и поэтому в героях 14 декабря 1825 г. не желал видеть террористов.
Полный анализ тираноборческих и террористических идей не возможен без изучения цареубийственных планов декабристов, поэтому здесь нужно будет остановиться на историографии этой темы. Следует отметить, что проекты цареубийства до сих пор не стали предметом монографического изучения, но вопрос этот рассматривался как в общих работах по декабризму, так и в специальных статьях. Первым затронул его М. В. Довнар-Запольский, написавший на основании следственных дел декабристов, очерк о тайных обществах. В основном он приводил обширные цитаты из показаний декабристов или же пересказывал их, дополняя своими комментариями, но работа не лишена ценных наблюдений4.
В том же 1906-м году П. Е. Щеголев написал «историко-психологический этюд» о П. Г. Каховском. Очерк переиздавался несколько раз. В нем рассматри-
1 ТургеневН. И. Россия и русские. М., 2001.
2 Пыпии А. Н. Общественное движение в России при Александре I. СПб., 1908.
3 Герцен А. И. Собрание сочинений в 30-ти т. М., 1954-1965. Т. VII, XIII, XX.
4 Довнар-Запольский М. В. Тайное общество декабристов. Исторический очерк, напи
санный на основании следственного дела. М., 1906.
5 вается мировоззрение декабриста, личностные качества, его взаимоотношения с К. Ф. Рылеевым. Каховский был показан пламенным революционером, тираноборцем, Щеголев назвал его «Русский Брут». Отношения с Рылеевым слишком идеализировались и превозносилась способность Каховского убить царя5.
В 1920-е годы вышло большое количество работ о декабристах, что было связано со столетием восстания на Сенатской площади, отмечавшимся в 1925 г. Вопрос о цареубийстве обойти было нельзя, но далее констатации существования этих планов дело не шло. Невыполнимость цареубийственных замыслов объяснялась историками по-разному, но характерна точка зрения С. Я. Гессена: «Вопрос о цареубийстве был у декабристов самым больным местом. Очевидная практическая необходимость, сталкиваясь с сознанием этической недопустимости насилия, приводила к душевному, внутреннему конфликту. Романтические настроения разбивались о кровавую действительность»6.
В 1930 году появилась работа Н. М. Дружинина «семейство Чернышевых и декабристское движение», в которой рассматривалась история создания в кавалергардском полку Петербургской управы Южного общества и возникшие в ней планы покушения на императора и его семью. В 1933 году вышла монография того же автора «Декабрист Никита Муравьев». Планы цареубийства и отношение к ним Н. Муравьева изложены конспективно, и хотя ученый сделал много верных выводов и наблюдений, они нуждаются в развитии. В целом Н. М. Дружинин исходит из дворянской «природы» всех этих планов, как пережитков идей дворцового переворота и тираноубийства7.
В советской историографии и литературоведении долгое время изучение тираноборческих идей велось в рамках исследований гражданской поэзии. Г. А. Гуковский называл ее «гражданским или революционным романтизмом». Исследователь на широком примере показал влияние античной традиции на ос-
5 Щеголев П. Е. Петр Григорьевич Каховский. Историко-психологический этюд // Бы
лое. 1906.№ 1-2.
6 Гессеп С. Я. Декабристы перед судом истории (1825-1925). М.; Л., 1926. С. 13.
''Дружинин Н. М. Избранные труды: Революционное движение в России в XIX в. М.,
1985.
вободительную терминологию поэзии декабристов и их современников. Использование определенных слов-символов, вроде тиран или вольность, по его мнению, позволяло вызывать в сознании читателя весь ряд идей Французской революции8.
В этом же направлении вел свои исследования декабристской литературы и В. Г. Базанов. Он выделял особый тираноборческий характер многих произведений декабристов и связывал их с конкретными проявлениями политической идеологии тайных обществ, а также с планами цареубийства9.
В середине XX века в советской историографии стала господствовать «революционная» точка зрения на декабризм, крайним воплощением которой стали труды М. В. Нечкиной. Планы цареубийства были для нее доказательством политического радикализма декабристов, поэтому она их достаточно подробно освещала. В тоже время исследовательница полагала, что «цареубийство было лишь одним из средств достижения декабристами их целей, но отнюдь не самоцелью. Это был элемент их республиканского плана»10. Убийство царя, считала М. В. Нечкина, на всем протяжении истории тайных обществ было способом начала решительных революционных действий, способным дезорганизовать аппарат управления страной, и обеспечить путь к захвату власти, а истребление императорской семьи было бы залогом сохранения республики, отрезавшим путь к реставрации монархии, и предотвращало междоусобную войну.
Планы цареубийства в Южном обществе были рассмотрены в двух работах И. В. Пороха. В отличие от М. В. Нечкиной11 и С. М. Файерштейна12 он утверждал, что в этом тайном обществе не было разногласий по вопросу о царе-
ГуковскийГ. А. Пушкин и русские романтики. М., 1995. С. 152-153.
9 Базанов В. Г. Очерки декабристской литературы. Поэзия. М; Л., 1961.
10 Нечкина М. В. Движение декабристов. М., 1955. Т. II. С. 23.
11 Нечкина М. В. Кризис Южного общества декабристов // Историк-марксист. 1935.
№7.
12 Файерштейн С. М. Южное общество декабристов. Автореферат дисс. докт. истори
ческих наук. М., 1950.
7 убийстве, а наоборот — наблюдалось сближение тактических установок двух лидеров «южан» П. И. Пестеля и С. М. Муравьева-Апостола13.
Интересную классификацию цареубийственных замыслов предложила Н. В. Минаева в статье: «Разработка тактических приемов военной революции, — писала исследовательница, — связывалась декабристами с вопросом цареубийства. Расправа с царем рассматривалась ими в нескольких планах: прежде всего в плане тактическом, как «начало революционного действия». Затем цареубийство рассматривалось как условие, гарантирующее возможность установления народовластия, т. е. в плане основных программных принципов. И, наконец, в плане морально-политическом, как месть деспоту установившему реакционный режим внутри страны и выступающему как контрреволюционная сила на международной арене»14.
В соответствии с этой классификацией наиболее ранний проект цареубийства, предложенный М. Луниным, рассматривался как попытка к «началу революционного действия», а «Московский заговор» 1817 г. — в плане морально-политическом. Такое разделение является не оправданным, так как в каждом проекте, в каждом вызове на цареубийство мотивы поступков переплетались. И все три компонента предложенной классификации соединялись в каждом плане покушения.
Вопрос о М. С. Лунине и связанных с его именем планах цареубийства рассматривался в монографии С. Б. Окуня15. Автор подробно останавливался на предложении Лунина в 1816 г. «о совершении цареубийства на Царскосельской дороге с партиею в масках», и здесь он развивал выводы М. В. Нечкиной, при этом обогатив их своими наблюдениями. Вопрос о влиянии на Лунина тирано-
13 Порох И. В. Восстание Черниговского полка // Очерки из истории движения декаб
ристов. Сб. статей. М., 1954; Он же. О так называемом «кризисе» Южного Общества декаб
ристов // Ученые записки Саратовского государственного университета. Харьков, 1956. Т.
47.
14 Минаева Н. В. Отражение опыта европейских революций 20-х годов XIX в. в теории
и тактике декабристов // Ученые записки Московского государственного педагогического
института им В. И. Ленина. М., 1967. № 286. С. 62.
15 Окунь С. Б. Декабрист М. С. Лунин. Л., 1962.
8 борческих идей исследователя не интересовал. Так же и Н. Я. Эйдельман, написавший книгу об этом декабристе, был склонен связывать его план скорее с традицией дворцовых переворотов, чем с тираноборчеством16.
В работе И. В. Пороха «Деятельность декабристов в Москве» несколько страниц посвящено «Московскому заговору» 1817 г. Коротко описывая само совещание, исследователь делает вывод, что отрицательное отношение руководителей Союза Спасения и его актива к предложениям И. Якушкина, Н. Муравьева, Ф. Шаховского, а затем Артамона Муравьева объяснялось главным образом не тем, что сам акт цареубийства не соответствовал их взглядам, а тактическими соображениями17. При этом И. Порох не проанализировал мотивы покушений и элементы тираноборчества в них.
Многие советские исследователи видели в тираноборческих идеях проявление революционности движения декабристов. Понятия революционная борьба и тираноборчество сделались практически идентичными и не различались. Это характерно, к примеру, для статьи А. В. Архиповой о трагедии В. К. Кюхельбекера «Аргивяне»18, и особенно ярко эта тенденция прослеживается в работах В. А. Бочкарева, посвященных анализу драматических произведений русской литературы первой четверти XIX в. Исследователь отмечает тираноборческую направленность многих исторических трагедий того времени, и показывает, что тираноборчество, как явление культуры питалось различными истоками. В своих исследованиях Бочкарев определяет связь тираноборческих и революционных идей, а также ставит вопрос о том, как в литературе решалась проблема взаимодействия народа и тираноборцев-заговорщиков в революционной борьбе19.
16 Эйдельман Н. Я. Лунин. М, 1970.
17 Порох И. В. Деятельность декабристов в Москве (1816-1825 г.) // Декабристы в Мо
скве. Сб. статей М., 1963. С. 23-24.
18 Архипова А. В. О трагедии В. К. Кюхельбекера «Аргивяне» // Ученые записки Ле
нинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена. 1958. Т. 168.
Ч. 1.С. 59-90.
19 Бочкарев В. А. Русская историческая драматургия начала XIX в. (1800-1815) // Уче
ные записки Куйбышевского государственного педагогического института им.
С. Б. Окунь в статье-предисловии к сборнику вольной русской поэзии также отмечал, что в поэзии декабристов о тирании и личности тирана «явно сосуществуют две линии — одна, восходящая к Радищеву, вторая же характеризуется новыми принципами обрисовки тирана.... В декабристских выступлениях против тирании и деспотии, — писал ученый, — расправа с тираном — не отдаленное будущее, как это имело место у Радищева, а задача современного поколения борцов» .
В. Н. Орлов, в своей книге о «поэтах — радищевцах» неоднократно останавливался на вопросе о том, как в их поэтических произведениях отражено восприятие заговора 11 марта 1801 г. Исследователь наглядно показал, что «ра-дищевцы» одобряли цареубийство, оправдывали и восхваляли цареубийц, и их произведения были насыщены тираноборческим пафосом. При этом для создания определенного положительного образа героев переворота, использовалась античная символика, а заговорщики сравнивались с легендарными тираноборцами21. В. Н. Степанов изучив отклики на убийство Павла І в «вольной поэзии», пришел к выводу, что «вопреки сатирической традиции «подлые временщики и вельможи» в этих стихах не только не осуждаются, но и предстают как борцы за общее благополучие» .
В 60-70-х гг. XX в. во время относительной деидеологизации отечественной исторической науки В. В. Пугачев23 и С. С. Ланда24 рассматривали широкий круг вопросов так или иначе связанных с развитием тираноборческих идей и планов цареубийства в политической мысли декабристов и А. С. Пушкина.
В. В. Куйбышева. 1959. Вып. 25; Он же. Русская историческая драматургия периода подготовки восстания декабристов. (1816-1825) // Ученые записки Куйбышевского государственного педагогического института им. В. В. Куйбышева. 1968. Вып. 56.
20 Окунь С. Б. Русское общественное движение и вольная поэзия // Вольная русская
поэзия второй половины XVIII — первой половины XIX в. Л., 1970. С. 22-23.
21 Орлов В. Н. Русские просветители 1790-1810-х гг. М., 1953.
22 Степанов В. П. Убийство Павла I и «вольная» поэзия // Литературное наследие де
кабристов. Л., 1975. С. 84.
23 Пугачев В. В. Эволюция общественно-политических взглядов Пушкина. Горький,
1967.
24 Ланда С. С. «Дух революционных преобразований...». Из истории оформления
идеологии и политической организации декабристов 1816-1825. М., 1975.
Следует специально отметить статью В. В. Пугачева, написанную им совместно с Е. Б. Бешенковским о Луи-Пьер Лувеле25. Авторы, изучив вопрос о том, какое отношение сформировалось в России к его покушению, пришли к выводу, что убийство герцога Беррийского, облик и идеи его убийцы оказали сильнейшее влияние на идеологию декабристов, внутреннюю и внешнюю политику России. Так же они высказали предположение, что идея истребления всей императорской фамилии, очевидно, восходит и к Лувелю.
Многое для понимания тираноборческих идей дают работы Ю. М. Лотмана. В своих исследованиях по истории русской культуры первой четверти XIX в он не раз обращался к этой теме. Исследователь полагал, что тираноборчество, как явление культуры и политики, на различных этапах общественного движения воспринималось по-разному. Так, по его мнению, «идея Радищева рисовала героическое тираноубийство в совершенно ином виде, чем тот, который оно приняло позже в сознании романтиков. Здесь акт этот мыслился как общенародный и исключал разделение граждан на активное меньшинство и пассивную массу». Казнь тирана венчала революцию, представляло собой ее вершину и общенародное действие. В сознании ближайших последователей А. Н. Радищева, а затем и декабристов тираноубийство уже «мыслилось как героико-индивидуалистический поступок, совершающийся на глазах пассивного народа, а иногда и вопреки его рабскому противодействию, ... до возникновения идеи военной революции оно было ее заменой; убийство тирана само по себе означало переворот и делало революцию излишней. В дальнейшем тираноубийство стало осмысляться как поступок героический, но чуждый народной этике. Поэтому покушение на императора хотя и должно было послужить сигналом к началу военной революции, но организационно выводилось за ее пределы. Оно поручалось группе обреченных, une cohorte perdue, связь кото-
Бешенковский Е. Б., Пугачев В. В. Луи-Пьер Лувель и движение декабристов // Le 14 decembre 1825 origine et hritage du mouvement des decembristes. Paris, 1980.
рых с революционной организацией должна была быть скрыта не только от народа, но и потомства»26.
Н. Я. Эйдельман, написавший увлекательную книгу о Павле I и последнем дворцовом перевороте 11 марта 1801 г., воссоздав картину заговора, не исследовал истоки идеологии заговорщиков, его интересовали другие вопросы: тактика, хронология событий, конституционные планы и др. Исследователь лишь отметил, что «субъективное представление «людей 11 марта» о своей исторической роли было, впрочем, много шире, нежели объективные результаты. Часто употреблялись формулы «тираноборчество», «освобождение от рабства», «подвиг Брута»...»27. В. М. Бокова, исследуя реакцию общественного мнения на переворот 11 марта, большое внимание уделила изучению конституционных ожиданий в обществе, попутно отметив, что участники заговора рассматривали себя как освободителей отечества от тирана .
В 90-х гг. XX в. в отечественной историографии движения декабристов начался отход от «революционной» концепции, ей противопоставлялся современный свободный от идеологических догм взгляд на проблему. Естественно, что исследователи не могли оставить без внимания и тему цареубийственных планов, которые всегда служили доказательством «революционности» декабристов. Так как нельзя было отрицать наличие этих замыслов, некоторые исследователи попытались представить их как очень незначительные, спонтанно возникавшие явления, не имевшие ни каких последствий и не характерные для движения в целом.
В этом отношении типичны взгляды В. М. Боковой. В статье «Апология декабризма» она справедливо отмечает, что приверженность декабристов «к идее цареубийства была значительно преувеличена следствием», но нельзя при-
Лотман. Ю. М. Из комментариев к «Путешествию из Петербурга в Москву» // Лот-ман Ю. М. О русской литературе. СПб., 1997. С. 241-242.
27 Эйдельман Н. Я. Грань веков // В борьбе за власть. Страницы политической истории
России XVIII века. М., 1988. С. 583.
28 Бокова В. М. Переворот 11 марта 1801 г. и русское общество // Вестник Московско
го университета. Серия 8. 1987. № 4. С. 45-46.
12 знать верным ее утверждение, что все вызовы декабристов на цареубийство были лишь «сделанные в запальчивости или в пьяной бахвальбе оговорки»29. В дальнейшем взгляды исследовательницы не изменились30.
И. Ф. Худушина в своем исследовании самосознания русского дворянства также полагала, что «не только общество не воспринимало радикальные планы, но и для самого декабристского движения радикализм был не характерным эпизодом, сознательно преувеличивавшимся в различное время в различных идеологических интересах»31.
В 1996 г. Е. Д. Беспаленок, в выступлении на научной конференции в Смоленске основное внимание уделил планам цареубийства, однако не привнес в исследование темы ничего нового. Приведя в своем докладе общеизвестные факты и опираясь на книгу А. А. Лебедева «Честь» , он утверждал, что идея цареубийства «не укладывается в систему нравственных идеалов декабристов»33.
В середине 1990-х гг. группа ученых в рецензии на книгу сочинений декабриста И. Д. Якушкина подготовленную И. В. Порохом совместно с В. И. Порохом наметила ряд перспективных направлений, по которым следует вести изучение плана Якушкина убить царя, высказанного им на московском совещании 1817 г. «Сам вызов, — определяли исследователи, — должен оцениваться не только в контексте политических идей и тактики Союза Спасения,
Бокова В. М. Апология декабризма // Континент. 1994. № 4 (82). С. 160-178.
30 Бокова В. М. «Больной скорее жив, чем мертв»: Заметки об отечественном декабри-
стоведении 1990-х гг. // 14 декабря 1825 года. Источники. Исследования. Историография.
Библиография. СПб.; Кишенев, 2001.Вып. IV. С. 510-519; Она же. Эпоха тайных обществ.
Русские общественные объединения первой трети XIX в. М., 2003.
31 Худушина И. Ф. Царь. Бог. Россия. Самосознание русского дворянства (конец XVIII
— первая четверть XIX в.). М., 1995. С. 97.
32 Лебедев А. А. Честь. М., 1989.
33 Беспаленок Е. Д. Декабристы и идея цареубийства (к вопросу о сущности декабриз
ма) // Общественная мысль и политические деятели России XIX и XX веков. Материалы на
учной конференции 16-17 апреля 1996 г. Смоленск, 1996. С. 45-47.
13 но в контексте «дуэльной культуры», античной символики, распространенного в конце XVIII — начале XIX в. культа самоубийства»34.
Однако некоторые современные исследователи полагают, что тираноборческие идеи и тираноборческая модель поведения принятая декабристами вызывала у многих их современников ироническую усмешку. В. А. Кошелев отметил, что К. Н. Батюшков «относился к идеалу «римлянина» иронически; «римлянин» бессмыслен в современной России» и «равнение на античную «однозначность» Никиты Муравьева вызывало у него соответствующее отношение35. М. В. Калашников в своем исследовании стилистических особенностей «Донесения Следственной комиссии», говорит о насмешливо-иронической интонации, примененной при его составлении Д. Н. Блудовым. Декабристы с их идеями цареубийства и ориентацией на использование тираноборческой символики были выставлены в комичном виде. Исследователь полагает, что подобное к ним отношение было вызвано процессом «разложения культа античности» в сознании Блудова и его современников36.
Во второй половине 1990-х годов появился интерес к изучению проблем истории терроризма в России. И как всегда бывает, исследователи обратились к истокам этого явления. В этом отношении характерен интерес к декабристам и в частности к их идеям цареубийства. В 1996 году была напечатана статья В. В. Пугачева, в которой автор высказал мнение, что А. С. Пушкин был «террористом в декабристском духе» .
Марголис Ю. Д., Марголис А. Д., Жуковская Т. Н. Рецензия: И. Д. Якушкин. Мемуары. Статьи, Документы. Изд. подготовлено В. И. Порохом и И. В. Порохом. Иркутск, 1993 // Отечественная история. 1995. № 6.
35 Кошелев В. А. К. Н. Батюшков и Муравьевы: к проблеме формирования «декабрист
ского» сознания // Новые безделки. Сб. статей к 60-летию В. Э. Вацуро. М., 1995-1996. С.
125-126.
36 Калашников М. В. Д. Н. Блудов — автор «Донесения Следственной комиссии по де
лу декабристов» (к вопросу об авторской стилистике) // Духовная сфера деятельности чело
века. Саратов, 2001. Вып. V. С. 96-113.
Пугачев В. В. Пушкинский замысел цареубийства весной 1820 г. и декабристы // Индивидуальный политический террор в России. XIX — начало XX в. М., 1996. С. 5-16; Оксман 10. Г., Пугачев В. В. Пушкин, декабристы и Чаадаев. Саратов, 1999. С. 171-181.
Еще в 1992 г. появилась статья М. П. Одесского и Д. М. Фельдмана «Поэтика террора», которая затем практически без изменений вошла в их книгу с одноименным названием38. В ней авторы исследовали средства выражения террористической идеи в русской и европейской культуре. Изучая семантику понятий используемых для описания и характеристики террора в различные исторические периоды, исследователи касаются и эпохи тайных обществ в России. Планы цареубийства у декабристов приводятся ими для доказательства того, что «реально они были именно «террористами», и мыслили в соответствующих терминах». М. Одесский и Д. Фельдман показали, какое огромное влияние оказали тираноборческие идеи на развитие терроризма, и хотя идея террора, в сущности, отрицалась традицией тираноборчества, террористы всегда охотно ее использовали.
Некоторые выводы М. П. Одесского и Д. М. Фельдмана оспорил в своих работах В. С. Парсамов. Он написал специальную статью-рецензию, посвященную разбору самых дискуссионных моментов книги «Поэтика террора»39, основные положения этой работы были включены в его монографию40. Несмотря на то, что в ней исследуется влияние либеральных французских идей на декабристов, автор уделил внимание и вопросу об идеях цареубийства. Анализируя развитие этих идей на всем протяжении истории тайных обществ, он показывает отличие замыслов, возникавших в ранних декабристских организациях от планов, появившихся в Южном и Северном обществах. В. С. Парсамов, таким образом, выделяет два этапа декабристского движения, характеризующихся заменой «идей римского тираноборства идеей европейских военных революций». Причем на втором этапе движения «замыслы цареубийства ... теряют семиоти-
Одесский М. П., Фельдман Д. М. «Поэтика террора» (А. Пушкин, Ф.Достоевский, Андрей Белый, Б. Савинков) // ОНС: общественные науки и современность. 1992. № 2; Они же. Поэтика террора и новая административная ментальность: очерки истории формирования. М., 1997.
39 Парсамов В. С. Семиотика террора (размышления над книгой М. П. Одесского и
Д. М. Фельдмана «Поэтика террора». М, 1997) // Освободительное движение в России. Сара
тов, 2001. Вып. 19.
40 Парсамов В. С. Декабристы и французский либерализм. М, 2001.
15 ческую привлекательность» и встает проблема выбора исполнителей, так как желающих вступить в «обреченный отряд» создаваемый с целью убийства царя и его семьи не было41.
Таким образом можно отметить, что исследователей, изучавших различные политические события первой четверти XIX в., тираноборческие и террористические идеи интересовали лишь в связи с другими проблемами отечественной истории этого периода и они никогда не становились предметом специального изучения.
Предметом исследования являются отражения тираноборческих и террористических идей в общественном сознании, политической культуре и практике России первой четверти XIX в.
Объект исследования — история дворцового переворота 11 марта 1801 г., тайные общества первой четверти XIX в., прежде всего, декабристские, планы цареубийства, и модели поведения русских тираноборцев.
Целью настоящей работы является изучение процесса генезиса и развития тираноборческих идей в русском обществе начала XIX в.
Для достижения поставленной цели необходимо решение следующих задач:
рассмотреть историю дворцового переворота 11 марта 1801 г. и выяснить, как использовалась заговорщиками тираноборческая модель;
определить каким образом тираноборческие идеи отразились в поэтических откликах на убийство Павла I;
проследить, как традиция дворцовых переворотов повлияла на движение декабристов, и как концепция заговора сочеталась в их сознании с идей ти-раноборчества;
показать, как происходило формирование террористической модели в политической культуре первой четверти XIX в., определить ее структуру и основные признаки, а также раскрыть, в чем ее отличие и сходство с тиранобор-
41 Там же. С. 217-218.
ческой. Причем главное внимание следует уделить движению декабристов и истории тайных обществ, так как именно в них происходило зарождение новой формы политической борьбы;
— изучить общественное мнение для того, чтобы проследить, как распро
странялись изучаемые модели;
— посмотреть, как распространение тираноборческих идей влияло на
правительство и императора Александра I;
исследовать возникавшие в тайных обществах планы цареубийства;
выявить те исторические и литературные образы, на которые опирались тираноборцы в России;
проанализировать произведения художественной и исторической литературы, в которых были отражены тираноборческие идеи, так как действия литературных персонажей очень часто становились примерами для подражания.
Источники. Изучение общественного сознания и общественно-политической мысли предполагает использование соответствующих источников. При исследовании проявлений тираноборческих идей мною были привлечены в основном источники личного происхождения: дневники, переписка, записки и мемуары, а также художественная литература, исторические сочинения, публицистика, печатные материалы русских журналов первой четверти XIX в. и следственные дела декабристов.
Уникальным источником по данной теме являются дневники и переписка. Созданные непосредственно в изучаемый период, они отражают именно то отношение к различным проявлениям тираноборческих идей, которое было в то время, и показывают, как эти идеи воспринимались и интерпретировались обществом. К сожалению не оставили нам подобных материалов «русские тираноборцы», т. е. те кто участвовал в заговоре 11 марта 1801 г. или вызывался на цареубийство во время существования тайных обществ. Поэтому имеющиеся в наличии источники дают представление только о том, как тираноборческие ак-
17 ты или другие им подобные действия оценивались обществом. Здесь в первую очередь следует отметить дневники Н. И. Тургенева42, одного из идеологов и руководителей тайных обществ декабристов. В них есть записи касающиеся покушений К. Занда и Л.-П. Лувеля, показывающие как отнеслось к ним русское общество и сам автор дневника. Такую же информацию могут предоставить дневники его братьев А. И. Тургенева43 и С. И. Тургенева44. Об общем настроении провинциального дворянства, испуганного этими европейскими убийствами и слухами о тайных обществах можно судить по дневниковым записям смоленской помещицы А. И. Колечицкой45.
Материалы переписки привлекались для решения следующих задач: исследование вопроса о влиянии политических убийств в Европе на русское общество, и при реконструкции настроений А. С. Пушкина накануне его встречи с императором Николаем І. В первом случае было использовано эпистолярное наследие П. А. Вяземского46, Н. М. Карамзина47, А. И. Тургенева48, И. И. Дмитриева49, во втором письма самого А. С. Пушкина50.
Важным источником для изучения данной темы являются записки, воспоминания и рассказы различных деятелей первой четверти XIX в. Этот вид источников отличается заметным своеобразием. Безусловно, в мемуарах сохранились такие сведения, которые отсутствуют в других документах. Они часто позволяют восполнить существенные проблемы нашего знания об эпохе. Но вместе с тем мемуары требуют к себе осторожного и критического подхода, по-
Архив братьев Тургеневых. Вып. 5. Дневники и письма Николая Ивановича Тургенева за 1816-1824 гг. Пг., 1921. Т. III.
43 Тургенев А. И. Политическая проза. М., 1989.
44 Тургенев С. И. Дневники. 29 сент. 1815 г. — 24 апреля 1820 г. Париж, Любек и др. //
РНБ РО Ф. 849. (А. Н. Шебунин). Д. 141.
45 Колечицкая А. И. Мои записки от 1820 года / (публ. Е. Э. Ляминой и
Е. Е. Пастернак) //Лица. Библиографический альманах. М.; СПб, 1995. Вып. 6.
46 Остафьевский архив князей Вяземских. СПб., 1899. Т. 1.
47 Письма Я. М. Карамзина к князю П. А. Вяземскому 1810-1826 гг. (Из Остафьевско-
го архива). СПб., 1897; Письма Я. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866.
48 Архив братьев Тургеневых. Вып. 6. Переписка А. И. Тургенева с кн.
П. А. Вяземским. 1814-1823 гг. Пг.: Изд. российской Академии наук, 1921. Т. I.
49 ИРЛИ РО (Пушкинский дом). Ф. 309. (Архив Тургеневых). Оп.1. Д. 124.
50 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. XIII. М.; Л., 1937.
18 скольку изложение событий в них ведется через призму личного восприятия автора, т. е. возможен определенный субъективизм в оценках тех или иных моментов. Не исключаются ошибки памяти, неточности, явное искажение фактов в угоду личным интересам и пристрастиям и т. п.
Первую группу мемуаров составляют записки, посвященные дворцовому перевороту 11 марта 1801 г. Большинство из них собрано в книге «Цареубийство 11 марта 1801 г.»51, изданной в 1907 г. За редким исключением воспоминания об этом заговоре принадлежат непосредственным свидетелям тех дней (А. Коцебу, Д. X. Ливен), а сами участники событий той ночи вообще не оставили мемуаров, исключая одного Л. Л. Беннигсена52. Большинство мемуаристов передавали информацию из вторых, а то и из третьих рук, но все-таки эти сведения в основе своей восходили к рассказам самих заговорщиков. Данные источники представляют несомненную ценность, так как позволяют не только восстановить картину переворота, но и изучить восприятие его обществом, а также определить, использовалась ли идея тираноборчества для оправдания цареубийства. Из наиболее важных в этом отношении следует отметить воспоминания Н. И. Греча53, В. Н. Головиной54, А. Ф. Воейкова55 и графини С. Шуазель-Гуфье56.
Другой корпус источников подобного типа представляют мемуары декабристов. Они дают самую разнообразную информацию по различным вопросам. Воспоминания деятелей тайных обществ являются незаменимым источником при изучении внутренней жизни этих организаций, составной частью которой были проекты цареубийства. Правда, декабристы в своих рассказах подчеркивали, что эти замыслы не главное в их намерениях, их планы не сводились к
51 Цареубийство 11 марта 1801 г. Записки участников и современников. СПб., 1907.
(Далее: Цареубийство).
52 Бешшгсеи Л. Л. Из записок // Цареубийство.
53 Греч Н. И. Записки о моей жизни. М., 1990.
54 Головина В. Н. Мемуары // История жизни благородной женщины. М., 1996.
55 Воейков А. Ф. Из записок // Исторический сборник Вольной русской типографии в
Лондоне А. И. Герцена и Н. Г. Огарева. Кн. II. 1861 г. М„ 1971.
56 Шуазель-Гуфье С. Исторические мемуары об императоре Александре I и его дворе
//Державный сфинкс. М., 1999.
убийству императора, поэтому эту сторону истории тайных обществ старались обходить стороной, а порой и просто замалчивать. Однако, все остальные вопросы, связанные с тактикой, идеологией, целями организаций очень подробно ими освещались, а так как планы цареубийства практически никогда не обсуждались отдельно от других тем, волнующих в то время декабристов, то неизбежно и им уделялось внимание в мемуарах. Цареубийственные замыслы по большей части были попытками реализации тираноборческих идей, поэтому для данной темы их изучение представляет первостепенное значение, они же показывают, в каком направлении развивались эти идеи. Кроме того, воспоминания декабристов являются уникальным источником для изучения вопроса о том, как воспринималась ими российская традиция дворцовых переворотов и примеры тираноборческих актов из истории европейских стран. Многие из мемуарных рассказов декабристов представляют собой исторические сочинения, посвященные как их эпохе, так и предшествующим событиям, поэтому по ним можно выяснить отношение общества и власти к самому движению, в том числе и к замышляемым ими планам, а также к различным европейским событиям.
В своей работе я постарался учесть весь комплекс мемуарных источников по истории движения декабристов, но, конечно же, не во всех присутствует нужная для данного исследования информация.
Одним из самых значимых повествований являются воспоминания И. Д. Якушкина. В них мемуарист подробно освещал «Московский заговор» 1817 г., где он вызывался совершить покушение на императора. Достоверность сведений проверяется показаниями на следствии самого Якушкина и других участников Московского совещания 1817 г., в тоже время воспоминания дополняют их. Якушкин очень много внимания уделяет своей роли в «заговоре», красочно описывая ход совещания и свое поведение на нем. У него четко выражена тенденция, представить свой вызов как благородный поступок. «В мемуарах, — как отметили М. П. Одесский и Д. М. Фельдман, — он всячески
20 подчеркивал именно тираноборческую установку»57, а свой способ цареубийства Якушкин называл «поединок на смерть обоих»58.
В записках С. П. Трубецкого есть данные, которые позволяют исследовать историю ранних декабристских организаций, помогают установить причину «Московского заговора» в 1817 г. и определить отношение декабристов к традиции дворцовых переворотов59.
В воспоминаниях Н. И. Лорера есть любопытный эпизод, рассказанный ему Пестелем, о встрече последнего с П. А. Паленом. Он позволяет охарактеризовать отношение П. И. Пестеля к цареубийству и заговору И марта 1801 г. на раннем этапе движения60.
Н. В. Басаргин в своих записках приводит ценные наблюдения о жизни Тульчинской управы и влиянии на нее П. И. Пестеля после 1823 года, когда была поставлена задача, создать отряд цареубийц с целью «истребления» всей императорской семьи61.
С. Г. Волконский, касаясь вопроса о цареубийстве в своих записках, подчеркивает, что оно было не только частью программы Южного общества, но и средством укрепления общества наиболее радикальными и преданными делу людьми62.
Записки И. И. Горбачевского описывают историю присоединения Общества Соединённых славян к Южному обществу. Подробно Горбачевский останавливался на вопросе о цареубийстве, обсуждавшемся на собраниях «славян» с М. П. Бестужевым-Рюминым, так же он уделял внимание «набору» Бестужевым отряда цареубийц из членов Славянского общества. Описываемые И. И. Горбачевским сцены едва ли не дословно воспроизводят показания «славян» на следствии. Как отмечал С. С. Ланда, достоверность сообщений мемуа-
57 Одесский М. П., Фельдман Д. М. Поэтика террора. С. 108.
58 Якушкин И. Д. Записки, статьи, письма/Ред. С. Я. Штрайх. М., 1951. С. 18.
59 Трубецкой С. П. Материалы о жизни и революционной деятельности. Идеологиче
ские документы, воспоминания, письма, заметки. Иркутск, 1983. Т. I.
60 Лорер Н. И. Записки декабриста. Иркутск, 1984.
61 Басаргин Н. В. Воспоминания, рассказы, статьи. Иркутск, 1988.
62 Волконский С. Г. Записки. Иркутск, 1991.
21 риста приобретает ценность стенографической записи63. Но бросается в глаза субъективизм оценок декабриста: восхваление членов славянского общества сопровождалось критикой Сергея Муравьева-Апостола и М. П. Бестужева-Рюмина64.
Ценный материал по истории Северного общества в последние месяцы перед восстанием на Сенатской площади содержится в воспоминаниях братьев Бестужевых. Интересные сведения можно почерпнуть из этого источника о П. Г. Каховском и А. И. Якубовиче, а также связанных с их именем планах цареубийства65.
Важные сведения о восприятии декабристами истории дворцовых заговоров содержатся в воспоминаниях М. А. Фонвизина66, М. И. Муравьева-Апостола67, А. Ф. Бригена68, Д. И. Завалишина69, А. В. Поджио70. Ими были собраны и проанализированы устные рассказы об этих событиях, в которых отразилась их субъективная оценка этого явления российской истории.
Из источников другого плана следует отметить историко-публицистические сочинения М. С. Лунина. Так как они были написаны в конце 30-х годов XIX в., то использовать их для характеристики взглядов декабриста на раннем этапе движения следует очень осторожно, но сочинения Лунина это не только отражение жизни России 30-х годов, как она виделась из сибирской ссылки, но и ретроспективный взгляд на историю тайных обществ. И здесь он не может не затронуть вопрос о понимании декабристами понятия революция и не остановиться на отношении общества к цареубийству. Лунин отрицает наличие этих замыслов, но его сочинения предназначались для широко-
63 Ланда С. С. Дух революционных преобразований. С. 294.
64 Горбачевский И. И. Записки и письма / Изд. подготовлено Б. Е. Сыроечковским,
Л. А. Сокольским, И. В. Порохом. М., 1963.
65 Воспоминания Бестужевых / Ред. статья и ком. М. К. Азадовский. М; Л., 1951.
66 Фонвизин М. А. Сочинения и письма. Иркутск. 1982. Т. II.
67 Муравьев-Апостол М. И. Убийство Павла I // Мемуары декабристов: Южное обще
ство. М., 1982.
68 Бриген А. Ф. Происхождение Павла // Бриген А. Ф. Письма. Исторические сочине
ния. Иркутск, 1986.
69 ЗавалишинД. И. Записки декабриста. СПб., 1906.
70 Поджио А. В. Записки. Письма. Иркутск, 1989.
22 го распространения, и в них он не мог по-другому представлять тайное общество. Отсюда и противопоставление движения декабристов истории дворцовых переворотов, призванное показать миролюбивые намерения его товарищей71.
Другим сочинением подобного типа является книга Н. И. Тургенева «Россия и русские». Эта книга выросла из «оправдательных записок», посылаемых Тургеневым императору Николаю I, с целью реабилитировать себя и все движение декабристов, чтобы получить разрешение вернуться в Россию из вынужденной эмиграции. Отсюда и соответствующая тенденция всего этого произведения. Рассказывая об истории тайных обществ, автор принижал значение разговоров о цареубийстве, противопоставляя им реально свершенные убийства монархов в XVIII в., и показывал само тайное общество как незначительную группу единомышленников, собиравшихся вместе для обсуждения политических новостей. Но так как книга предназначалась для распространения за границей, то Тургенев представил восставших на Сенатской площади, как борцов за дело свободы, и невольно использовал тираноборческую модель описания поступка. В целом материалы его книги дают широкое представления об эпохе и являются ценнейшим источником для изучения идеологии декабри-
стов .
В периодической печати того времени, а особенно в журналах «Сын отечества» и «Вестник Европы», очень активно обсуждались известия о покушениях К. Занда и Л.-П. Лувеля. Журнальные статьи, посвященные этим событиям, также использовались в работе для изучения общественной реакции на них и для решения вопроса о том, как они повлияли на распространение тираноборческих идей.
В некоторых случаях для решения той или иной проблемы, связанной с восприятием и распространением тираноборчества в общественном сознании той эпохи привлекались художественные произведения, в основном стихотвор-
71 Лунин М, С. Письма из Сибири / Изд. подготовили И. А. Желвакова,
Н. Я. Эйделъман. М., 1988.
72 Тургенев Н. И. Россия и русские. М., 2001.
23 ные, так как именно в стихах чаще всего находили воплощение различные идеи тираноборческого содержания. Прежде всего, следует отметить так называемых поэтов — радищевцев73, в творчестве которых отражено отношение общества к дворцовому перевороту И марта 1801 г. Очень сильно тираноборчество повлияло на поэзию декабристов. Их творчество неразрывно связано со многими вопросами, обсуждавшимися в тайных обществах, одним из которых был вопрос о тирании и цареубийстве. Особенно это характерно для К. Ф. Рылеева74, В. К. Кюхельбекера , П. А. Катенина , а также поэтов близких к декабристам — П. А. Вяземского77 и А. С. Пушкина.
Основным источником по моей теме являются следственные документы по делу декабристов. Впервые они были изданы в 1925 году, и в настоящее время вышло в свет уже XX томов ценнейших материалов по истории движения декабристов. В осуществлении серийного издания документальных сбор-ников, получивших название «Восстание декабристов» , участвовали такие выдающиеся ученые, как М. Н. Покровский, Б. Е. Сыроечковский, Б. Л. Модзалевский, А. А. Сивере, Н. П. Чулков, Ю. Г. Оксман, М. В. Нечкина и ряд других специалистов. Ранее следственные дела были известны лишь небольшому кругу специалистов, имевших возможность изучать их непосредственно в архиве. Теперь же они стали доступны более широкой аудитории лиц, интересующихся историей тайных обществ.
Давно уже замечено, что следствие было, прежде всего, сосредоточено на обвинении декабристов в замысле цареубийства, и судебный процесс против декабристов велся, как процесс против «цареубийц». (IX, 10), поэтому планы цареубийства были основной темой для следователей. Несмотря на то, что дела
73 Поэты — радищевцы (А. X. Востоков, И. П. Пнин, И. М. Бори, В. В. Попугаев и дру
гие поэты Вольного общества словесности, наук и художеств). Л., 1979.
74 Рылеев К. Ф. Стихотворения. Статьи. Очерки. Докладные записки. Письма. М.,
1956.
75 Кюхельбекер В. К. Избранные произведения в двух томах. М.; Л., 1967. Т. 2.
76 Катенин П. А. Избранные произведения. М.; Л., 1965.
77 Вяземский П. А. Стихотворения. Л., 1986.
78 Восстание декабристов. Документы. М.; Л., 1925-2001. Т. I-XX. (Далее ссылки на
это издание даются в тексте с указанием соответствующих томов и страниц).
24 декабристов дают обширнейший материал для исследования этого вопроса, он так и не стал предметом пристального внимания историков декабризма. Между тем на десятках заседаний следственного комитета обсуждались многочисленные подробности не осуществившихся намерений; ответы на вопросные пункты полны рассказами о предполагавшихся покушениях; на бесконечных очных ставках одни декабристы утверждали, что хотели истребить только государя, другие же уличали их, что «не только государя, но и всю императорскую фамилию». Все это свидетельствует о том, что планы цареубийства занимали в жизни тайных обществ, в идеологии и тактике декабристов значительное место. Без изучения этих планов невозможно представить себе движение в целом и нельзя определить роль тираноборческих идей в развитии культуры и политической мысли русского общества начала XIX в.
Пользуясь следственными материалами, исследователь для того, чтобы установить истину, должен произвести сопоставление различных показаний декабристов по тому или иному вопросу. В разных показаниях могут приводиться одинаковые факты, но декабристы на следствии почти всегда говорили правду, особенно когда признавались в цареубийственных замыслах, или давали показания по этому поводу на других членов тайного общества — зачем оговаривать в таком страшном преступлении себя и товарищей. Другое дело, что декабристы хотели убедить следователей в незначительности, мимолетности этих замыслов, не имеющих, якобы, никакого отношения к реальности. Часто встречающиеся оправдания, причем довольно убедительные, также могут запутать исследователя.
Поэтому не нужно идти вслед за тем, в чем хочет убедить следователей дающий показания. Надо проводить тщательный анализ показания, сравнивая его с другими и, по возможности, реконструировать реальное событие. Иногда бывает полезным разложить ответ декабриста на тот или иной вопрос на несколько существенных смысловых элементов, потом отсечь все, кажущееся
25 субъективным, сопоставить с другими ответами и уже тогда можно восстановить подлинную картину происшествия.
В целом, имеющиеся в распоряжении источники позволяют провести исследование вопроса о развитии тираноборческих идей в русском обществе первой четверти XIX в., а также всей связанной с ними проблематики.
Хронологические рамки исследования охватывают период первой четверти XIX в. от дворцового переворота 11 марта 1801 г. до восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 г. В это время тираноборческие идеи становятся востребованными в целях обоснования права заговорщиков лишить императора жизни. Таким образом, понятия тираноборчество и заговор сосуществовали в одном политическом пространстве. В процессе зарождения тайных обществ, как политических объединений ставящих своей целью захват власти, концепции заговора и тираноборчество воспринимаются ими в неразрывной связи. В дальнейшем, отказываясь от тактики заговора, декабристы оставляют на вооружении тираноборческие идеи и переходят к формированию террористической модели политической борьбы. Нужно отметить, что тираноборческие идеи именно в это время используются в реальной практике политического действия. До 11 марта 1801 г. они существовали в русском обществе в виде отвлеченных понятий, а после 14 декабря 1825 г. постепенно исчезают.
Теоретико-методологическая основа исследования. Одним из основных принципов исследования является принцип историзма, который предполагает, прежде всего, системный анализ событий и фактов в контексте эпохи. Кроме того, признается необходимым следование принципам объективности и комплексности. Исторические факты должны рассматриваться не изолированно, а во взаимовлиянии, подвергаясь при этом обстоятельной критике. В своей работе я предполагаю использовать основные методы исторического исследования, такие как причинно-следственный, сравнительно-исторический и проблемно-хронологический. Плодотворным будет и применение антропологиче-
26 ского подхода при восстановлении конкретного поведения человека в той или иной ситуации.
Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые предпринята попытка, рассмотреть историю возникновения и развития тираноборческих и террористических идей в русской политической культуре первой четверти XIX в. В работе подробно рассматривается вопрос о том, какое влияние тираноборческая традиция оказала на процесс формирования террористической модели политического действия. На основании широкого круга источников показано, каким образом тираноборческая модель описания политического события использовалась в заговоре 11 марта 1801 г. и планах цареубийства, возникавших в декабристских тайных обществах. По-новому ставиться вопрос о влиянии традиции дворцовых переворотов и европейских политических убийств 1819-1820 гг. на декабристов. В диссертационном исследовании впервые проведен комплексный анализ тираноборческих и террористических идей, во многом определявших общественное сознание эпохи и политическую культуру декабризма. Впервые проведено исследования пушкинского замысла цареубийства в 1826 г. По-новому интерпретируются взаимоотношения Александра I и декабристов.
Тираноборческая модель в заговоре 11 марта 1801 г
Переворот 11 марта 1801 г. классическая модель дворцового заговора, которые совершались в России на всем протяжении XVIII в. Заговор был составлен высшими сановниками империи, был одобрен наследником престола и осуществлен силами гвардейских офицеров при поддержке двух лейб-гвардейских полков: Семеновского и Преображенского. Но в этот раз заговорщики для обоснования законности своих действий прибегли к авторитетной тираноборческой традиции. Причем, это подчеркивалось не только утверждением, что Павел I — тиран, деспот, нарушитель законов, но и само событие описывалось в рамках тираноборческой модели. Тираноборцами себя считали не только непосредственные исполнители покушения, но и все те кто, так или иначе, был к заговору причастен, вплоть до Александра I.
Определенная модель описания событий ночи 11 марта 1801 г. сложилась непосредственно после нее в основном усилиями самих заговорщиков. В последующем эта модель перекочевала практически без изменений во все тексты, дошедшие до нас, посвященные убийству Павла I. Они создавались в основном из рассказов самих заговорщиков, но по большей части на основе различного рода слухов. Как отмечал Н. Я. Эйдельман: «Из десяти мемуарных свидетельств о заговоре против Павла только два (записки Л. Л. Беннигсена и К. М. Полторацкого), принадлежат непосредственным участникам переворота. Большая же часть рассказов записана людьми, находившимися далеко от дворца, порою даже в других городах, но запомнившими рассказы очевидцев; немало и «свидетелей третьей степени», т. е. тех, кто зафиксировал рассказ лица, в свою очередь пересказывающего версию участника»1.
Версий же происшедшего было великое множество. Так А. Коцебу, находившейся в то время в Петербурге, вспоминал: «Из тысячи слухов, которые в то время ходили, многие были в прямом противоречии между собою; даже люди, которые лично присутствовали при том или другом эпизоде, рассказывали его различно» . Об этом же, правда, несколько утрированно писал Н. И. Греч: «Об обстоятельствах этого случая толки были разные. Часов в десять приехал старик барон Клодт,...и все бросились к нему с вопросом, как было дело. Он отравлен, — говорил один. — Его задушили, — возражал другой. «Я знаю подробности, — отвечал барон, — было и то и другое: он скушал чего-то за ужином и ночью почувствовал резь в животе, встал с постели и послал за лейб-медиком: «Bums war Palen da, bums war Zuboff da; eins, zwei, drei todt war todt»3. Но, несмотря на то, что мемуаристы пользовались разными и порой противоречивыми источниками, они создавали, в общем-то, похожие в основных чертах тексты, как с фактической стороны, так и с оценочной.
Этому парадоксу есть объяснение: из множества противоречивых слухов усилиями заговорщиков создавалась некая коллективная версия события, соответствующая определенной модели и строившаяся по одному образцу. По воспоминаниям князя Адама Чарторыйского: «Тотчас после совершения кровавого дела заговорщики предались бесстыдной, позорной, неприличной радости. Это было какое-то всеобщее опьянение не только в переносном, но и в прямом смысле, ибо дворцовые погреба были опустошены, и вино лилось рекою в то время, так пили за здоровье нового императора и главных «героев» заговора4. Во время этого разгула рождались многочисленные версии произошедшего: «В течение первых дней после события заговорщики открыто хвалились содеянным злодеянием, — писал А. Чарторыйский, — наперерыв выставляя свои заслуги в этом кровавом деле, выдвигаясь, друг перед другом на первый план»5. Это подтверждает и княгиня Ливен: «Не только никто из заговорщиков не таился в совершенном злодеянии, но всякий торопился изложить свою версию о происшедшем, и не прочь был даже в худшую сторону преувеличить свое личное соучастие в кровавом деле»6.
Формирование террористической модели в политической практике декабристов
До недавнего времени в отечественной историографии практически не уделялось внимания такому историческому явлению как терроризм. Лишь недавно стали появляться солидные научные работы, посвященные этому феномену. В основном исследователи обращались к изучению террора в русском освободительном движении второй половины XIX — начала XX в.1 Причем в науке до сих пор не существует единого определения самого понятия — терроризм. Нет единства мнений среди историков и по поводу времени возникновения данного явления. Одни находят проявление терроризма в любом политическом убийстве и начало его относят в античные времена, другие считают, что этот феномен свойственен только концу XX в.
Некоторые отечественные исследователи полагают, что правомерно говорить о бытовании в русском освободительном движении во второй половине XIX — начале XX в. особой формы терроризма, которая получила название индивидуальный террор. Это, по сути, своеобразная модификация такого исторического феномена как политическое убийство. Пожалуй, очевидно, что истоки его лежат в российской традиции дворцовых переворотов, сопровождавшихся смертью монарха. Рассматривая историю России, можно выделить период зарождения нового вида политической борьбы, который, с одной, стороны уже отличался от устоявшихся форм дворцовых заговоров, а с другой, еще не приобрел тех качеств, которые позволяли бы определить его как индивидуальный террор. Этот период — эпоха тайных обществ первой четверти XIX в. Именно в это время складывались те черты, которые предопределили характер исторического развития терроризма в России. Такого же мнения придерживаются и со-временные российские исследователи М. П. Одесский и Д. М. Фельдман , а также историки движения декабристов В. В. Пугачев3 и В. С. Парсамов4.
Поставив перед собой задачу «истребления» монарха, декабристы неизбежно должны были следовать авторитетным моделям, позволяющим наиболее эффективно и, что тоже важно, эффектно провести свою акцию и оправдать свои действия перед современниками и потомками. Наиболее подходящей для этого была террористическая модель. Следует отметить, что модель дворцового заговора уже исчерпала себя и была признана не удовлетворяющей основным целям переворота, так как планировалось не только устранение императора, но и смена политического устройства государства. Об этом красноречиво свидетельствует высказывание М. С. Лунина и Н. М. Муравьева: «В 1801 году заговор под руководством Александра лишает Павла престола и жизни, без пользы для России»5
В своей работе я не ставлю целью дать исчерпывающего определения феномену терроризма. В мою задачу входит научное описание террористической модели, существовавшей в конце XVIII — начале XIX в. в русской политической культуре. Очевидно, что в разные исторические отрезки данная модель приобретала различные модификации. На рубеже XVIII — XIX вв. она находилась в стадии формирования.
Вопрос о республике и цареубийстве на Петербургских совещаниях Коренной думы Союза благоденствия в 1820 г
Многие историки, исследователи движения декабристов считают, что на совещании Коренной Думы была представлена новая задача тайного общества: бороться за установление в России республики1. Но действительно ли это так? Первым, кто в этом усомнился, был С. Б. Окунь: «Единодушие, обнаруженное членами Союза благоденствия во время январского совещания Коренной Думы, не может не вызвать ряда недоуменных вопросов, — писал он. — Было ли это действительно результатом республиканских убеждений всех здесь присутствующих? Если согласиться с этим предположением, то, как это сочетать с тем обстоятельством, что ряд членов Союза, высказавшихся на заседании Коренной думы за республиканскую форму правления, в самом ближайшем будущем ока-запись сторонниками конституционной монархии?»
С. Н. Чернов так объяснял этот парадокс: «... решение, вокруг которого, казалось, легко объединились, при проведении в жизнь разбилось об упорную оппозицию, возникшую почти сейчас же вслед за принятым решением, оставшимся в настроении некоторых из его принявших, видимо, не долее принятого в 1817г. решения убить государя, ибо, как и то, у них было основано на, по-видимому, неожиданной комбинации настроений и обстоятельств» .
Все же наиболее основательны в решении подобных вопросов суждения С. Б. Окуня, В. В. Пугачева, С. С. Ланды. Исследователи подчеркивают абстрактную постановку вопроса на совещании, делая вывод о том, что признание республики отнюдь не свидетельствует о решительном и последовательном республиканизме декабристов — участников Петербургского совещания Коренной Думы, в том числе и П. И. Пестеля4. На самом же деле никакого решения о введении республиканской формы правления в России, как его понимают историки, на этом совещании принято не было.
21 ноября 1819 г. П. И. Пестель приехал в Санкт-Петербург. К этому времени относится перелом в его взглядах, с конституционно-монархических позиций он перешел на республиканские5. И, по всей видимости, в марте 1820 г. он добивается созыва совещания Коренной Думы Союза благоденствия, на котором должны были решить, какую же «сокровенную цель» все-таки преследует общество: конституционная монархия или республика. «Наконец, — свидетельствует Пестель, — в начале 1820 года было назначено здесь в Петербурге собрание Коренной Думы Союза благоденствия»(1У, 101). Этому собранию предшествовала активная подготовка. Об этом есть ряд показаний декабристов. Пестель не только сам хорошо подготовился к докладу, тщательно его продумав, но и подготовил других членов общества, разведав их настроения и мнения. Так, Павел Колошин показывает: «...говоренное Пестелем, давно им обдуманное и переговоренное с Трубецким, Тургеневым и Муравьевым, (как обыкновенно бывало), требовало ответа также обдуманного...» (XVIII, 161-162). Об этом же говорит и А. Ф. Бриген: «...ораторствовал один Пестель, поддерживаемый князем Долгоруким и Сергеем Муравьевым-Апостолом, заметно было, что сии господа уже заранее и давно к оному приготовились» (XIV, 436).
