"Российские тори" и общественно-политическая мысль западноевропейского Просвещения на рубеже XVIII-XIX веков Дорохова Надежда Евгеньевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. «Ментальный инструментарий» века Просвещения в представлениях братьев Воронцовых и их современников 30

1.1. Граф А,Р. Воронцов: вольтерьянец и моралист 30

1.2. Граф СР. Воронцов и «генеральные понятия» Ш. Монтескье 38

1.3. Адмирал П.В. Чичагов о свободе и рабстве 45

1.4. Между Пугачевым и Робеспьером: Великая французская революция в переписке графов Воронцовых 52

Глава 2. «Дух законов» и правительственная политика на рубеже XVIII-XIX вв. 77

2.1. Планы государственных преобразований в начале царствования Александра I в переписке А.Р. и СР. Воронцовых 77

2.2. «Дух законов» и «министерский деспотизм»; теория и практика 85

2.3. Итоги государственных преобразований первых лет царствования Александра І в оценке СР. Воронцова и его корреспондентов 96

Глава 3. «Российские тори» как социокультурный феномен: переписка графа СР. Воронцова и адмирала П.В. Чичагова 103

3.1 .Граф СР. Воронцов и адмирал П.В. Чичагов: личности и судьбы 103

3.2. Березипская катастрофа 124

3.3. «Российские тори»: англоманы или патриоты? 129

Заключение 137

Список использованной литературы и источников 144

Приложение 1 156

Приложение 2 162

• Граф А,Р. Воронцов: вольтерьянец и моралист
• Планы государственных преобразований в начале царствования Александра I в переписке А.Р. и СР. Воронцовых
• .Граф СР. Воронцов и адмирал П.В. Чичагов: личности и судьбы

Введение к работе

Рубеж XVIII-XIX веков отмечен в отечественной истории коренными изменениями во внешней и внутренней жизни империи, а также и российской общественной мысли. Для России это время явилось цивилизациониым перекрестком, местом встречи ранее закрытых друг для друга миров. Большое значение в это время приобрело для отечественной общественной мысли распространение ценностей и идеалов западноевропейского Просвещения наряду с непосредственными впечатлениями от грандиозного исторического «кораблекрушения» 1789-1799 гг, во Франции,

Одним из наиболее значимых социальных изменений для российского общества в этот период стала гражданская эмансипация дворянского сословия, законодательно заложенная Манифестом о даровании вольности дворянству от 18 февраля 1762 г. и закрепленная Жалованной грамотой дворянству от 21 апреля 1785 г. Процесс гражданского и политического раскрепощения российского общества от «государева тягла» начался с наиболее образованных представителей дворянства, получивших возможность доступа к миру западноевропейских представлений и ценностей. В эту захватывающую эпоху происходит эволюция картины мира, ментальных представлений и социального поведения дворян, связанная, прежде всего, с попытками самой власти вывести Россию из русла самодержавной патерналистской традиции на европейский путь. При этом ужасы пугачевского восстания и французской революции постоянно напоминают о реальной угрозе самому существованию империи и требуют незамедлительных мер по укреплению здания российской государственности.

Рубеж XVIII-XIX столетий стал узловым пунктом в изменениях российского общественного сознания, подводя, с одной стороны, итоги века Просвещения, а с другой стороны, открывая перспективу грядущего индивидуалистического века. По словам А.С. Лаппо-Данилевского, именно «... в XVIII веке завязывались тс узлы, которые приходилось распутывать или еще больше запутывать в настоящее время. От того, как мы будем понимать это время, зависит многое в настоящем и будущем... а между тем это время и остается почти неизвестным...»¹.

Вопрос о том, как понимали и воплощали ценности западноевропейского Просвещения в своей государственной деятельности и в личной судьбе наиболее проникнувшиеся европейским духом представители российского дворянства,

Цит. по // Черная Л.А., Сорокина М.Ю. Предисловие. / Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII- XVIII вв. М„ 1990. Сб.

рассматривается в настоящей работе на примере известных государственных деятелей России последней трети XVIII - начала XIX вв. графов А.Р. и СР. Воронцовых и близкого им круга. Принадлежа к высшим политическим кругам империи, братья Воронцовы в той или иной мере были причастны и к правительственной политике в царствование Екатерины II, и к реформам начала царствования Александра I, Тема настоящей работы посвящена, таким образом, особенностям западноевропейского влияния на отечественную ментальносте н политическую традицию в контексте процессов модернизации и реформирования российской социально-политической системы.

Проблема приобретает особую актуальность в наши дни, когда Россия вновь и вновь оказывается в ситуации исторического выбора между традиционными национальными и западными либеральными ценностями. Примечательно, что убежденный приверженец британской политической системы граф СР. Воронцов считал невозможным усвоение демократических идей в странах Востока и именно поэтому предсказывал в 1799 г, неудачный исход египетской кампании Бонапарта: «Никогда восточные головы не смогут склониться перед демократическими идеями наших современных философов и никогда не смогут попять так называемые права человека. Никогда магометане, тем более арабы, более фанатичные, чем другие, из-за пророка, родившегося, жившего и умершего среди них, не смогут слиться с нравами другого народа и другой веры»¹. Спустя более чем 200 лет после того, как были написаны процитированные строки, вопрос о применимости европейских либеральных ценностей в иных культурах с еще большей остротой встает в контексте ситуации в России и последних событий в мире. К примеру, X Всемирный Русский Народный Собор, состоявшийся в апреле 2006 г., в итоговой декларации основное внимание уделяет проблеме совместимости прав человека и традиционных православных ценностей, оценивая современные либеральные представления в известной мере как угрозу нормам и ценностям, исторически свойственным России ,

Научную значимость проблемы переводимости западноевропейского политического дискурса и таких его основополагающих понятий, как свобода и рабство, в российском историческом и культурном контексте подтверждает недавняя полемика вокруг проблем крепостного нрава и его отмены. Взгляды участников дискуссии зачастую оказались диаметрально противоположны; так, Б.Н. Миронов задается вопросом, являлось

¹ Архив князя Воронцова. М., 1876. Кн.Ш. С. 40.

² Декларация X Всемирного Русского Народного Собора о правах и достоинстве человека. / Томские
епархиальные ведомости. № 3(109). 2006 г. С. 4.

5 ли крепостное право рациональным институтом или бесспорным злом, а С.Н. Полторак рассматривает гуманные аспекты этого явления .

Несмотря на свою непреходящую актуальность, если не сказать злободневность, тема проникновения в русскую культуру и укоренения в пей западноевропейских общественно-политических понятий и ценностей в отечественной и зарубежной историографии разработана в весьма недостаточной степени. Между тем, попытки установить значение и природу западноевропейского влияния на российские нравы появляются еще со времен так называемой «дворянской историографии». Еще М.М. Щербатов критически относится к петровским преобразованиям и политике просвещенного абсолютизма Екатерины II, приведшей к «повреждению нравов». В то же время его убеждения в необходимости ограничения самодержавной власти в пользу родовитой аристократии имеют много общего с воззрениями просвещенных сторонников конституционного ограничения самодержавия².

Н.М. Карамзин, напротив, сетует на «многоглавую гидру аристократии» и на то, что стремление Петра I направить Россию по европейскому пути удалило дворянство от народа, усилив тем самым самодержавную власть. При этом автор «Записки о древней и новой России» считает исторической заслугой Екатерины II то, что в ее царствование произошли существенные изменения в общественном сознании, и в высших гражданским состояниях исчез «дух. рабства» .

СМ. Соловьев рассматривал этапы российской социально-политической истории с точки зрения становления и «взросления» российского государства, выделяя в отечественной истории такие этапы, как «возраст чувства» и «возраст мысли», а изменения в российском национальном самосознании выдающийся российский историк считал результатом национального выбора в пользу европейского пути развития . В.О. Ключевский, рассматривая вопрос о попытках правовой реформы и созыва Комиссии об Уложении в царствование Екатерины II, ставил вопрос неоднородности самого дворянского сословий к этому моменту и о противоречиях между старыми родами и «новыми», получившими дворянство за выслугу по Табели о рангах⁵.

Крепостное право и его отмена: История и современность. Материалы семинара, проведенного в Санкт-Петербурге 17.12.2005. СПб.,2005. Режим доступа//.

Щербатов М.М. О повреждении нравов в России князя Щербатова // О повреждении нравов в России и Путешествие А. Радищева. Факсимильное издание 1858 г. - М., 1983.

Карамзин Н.М. О древней и новой России. М., 2002. С. 393.

⁴ Соловьев СМ. Сочинения в восемнадцати книгах. Кн. XIV. М, 1994.

⁵ Ключевский В.О. О русской истории. М„ 1993. С. 532-533.

Близки этой концепции взгляды либерального историка А.А. Кизеветтера, который доказывал, что со второй четверти XVIII в. в России начался процесс раскрепощения общества от «государева тягла», причем сознательно поставить вопрос об этом могли только наиболее образованные представители дворянства, познакомившиеся с целым миром политических идей, под влиянием которых они начали критически всматриваться в окружающую их русскую жизнь и мечтать о коренном ее переустройстве согласно интересам своего сословия. Этот же автор, рассматривая взгляды М.М. Щербатова как проявление борьбы за общегражданские свободы, их утопичность видел в том, что они представляли собой попытку сделки между прошлым и будущим¹.

Исследуя общественные настроения в России на рубеже XVIII-XIX вв., А.Н. Пыпин характеризует состояние умов верхушки российского дворянства в указанный период как «отвлеченное вольтерьянство», мирящееся с самыми грубыми преданиями и нравами старой России. Исследователь противопоставляет «молодых друзей» Александра и «старых дельцов» екатерининской поры, D то же время Пыпин из этого ряда выделяет «просвещенных екатерининских старцев», прежде всего, А.Р. Воронцова, относя его по роду убеждений к свободомыслящим людям своего времени и отмечая, что он «считался вообще одним из самых дельных и знающих стариков: молодые друзья Александра просили его советов и замечаний»².

В.И. Семевский , давая характеристику политических взглядов Н.И. Панина, Д.И. Фонвизина и М.М. Щербатова, сравнивает их воззрения на преобразование российской политической системы с взглядами Н.С. Мордвинова, Н.Н. Новосильцева и А,Р, Воронцова. В целом Семевский рассматривает их воззрения в контексте борьбы дворянства за предоставление ему политических прав и свобод.

Исследователь российской истории XVIII В,А. Бильбасов дает такую характеристику взглядам СР. Воронцова: он противник любых насильственных переворотов и власти временщиков в ущерб интересам потомственного дворянства, франкофоб и сторонник англо-русской коалиции; упоминается и то, что уже в 1787 г. СР. Воронцов предсказал неизбежность жестокого потрясения во Франции⁴.

Изучению западноевропейского влияния на российскую общественную мысль посвящена работа А.С Лаппо-Данилевского, отмечающего избирательный механизм

¹ Клпеветтер А.А. Русское общество в восемнадцатом столетии. Ростов н/Д., 1904. С.25-26. Пыпин А.Н. Общественное движение в России времен Александра I. Пг„ 1916. Т.З. С. 12.

³ Семевский В.И. Вопросы о преобразовании государственного строя в России в XVIII и первой четверти
XIX. Очерк истории политических и общественных идей // Былое, 1906. № I.

⁴ Бильбасов В.А, Исторические монографии. СПб., 1901, Т, 2.

7 восприятия европейских правовых понятий¹. Исследуя русскую духовную культуру XVII-XVIII вв., А.С. Лаппо-Данилевский отмечает, что для этого времени характерно «выделение лица» из системы патриархальных отношений благодаря осознанию и усвоению таких понятий, как личные права, материальная и духовная свобода².

Попытку проследить процесс развития правового сознания в среде российского дворянства сделал С.А. Корф в своей работе, посвященной дворянскому сословному самоуправлению, показательно при этом, что отправной точкой исследования становится Манифест о вольности дворянства от 18 февраля 1762 г,', Н.П. Павлов-Сильванский исследует социальную природу российского дворянства, опираясь на понятия феодального права⁴.

М.В. Довпар-Запольский подчеркивал, что реформаторская деятельность «молодых друзей» страдала неопределенностью и отсутствием ясного начала, в то время как «сенатская партия» сочетала аристократические убеждения с практической деловитостью и не менее горячей приверженностью реформам , Указ о правах Сената от 8 сентября 1802 г. этот автор называет актом, на деле установившим его бесправие, и виновником этого положения считает именно Неофициальный комитет.

В исследовании представителя государственно-правовой школы А.Д, Градовского выделяется три «партии», участвовавшие в государственных преобразованиях начала ХІХв.: «аристократы», «молодежь», думавшая получить от царя «то, до чего другие народы дошли тяжким трудом»⁶, и, наконец, «канцелярия», то есть не слишком озабоченные собственно государственными интересами чиновники. Примечательно, что Градовский именует новые учреждения, возникшие в результате правительственных реформ начала XIX в., «французско-канцелярскими» . В исследовании, посвященном графу Н.С. Мордвинову, Градовский указывает на то, что «ключ» ко всем убеждениям Мордвинова заключался в «научных и политических идеях XVIII столетия, которые он воспринял в течение первой половины жизни и настойчиво проводил в течение второй» , отличаясь в своей последовательности от большинства просвещенных соотечественников,

¹ Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII-XVI1I вв. М„ 1990.

² Там же. С. 6.

³ Корф С.А. Дворянство и его сословное управление за столетие 1762-1855 годов. СПб., 1906.

⁴ Павлов-Сильванский Н.П. Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства. СПб., 1898.

⁵ Довнар-Запольский М.В. Зарождение министерств в России и Указ о правах Сената 8 сентября 1802 года.
М, б.г.

⁶ Градовский А.Д. Высшая администрация России XVIII столетня и генерал-прокуроры. // Собрание
сочинений. Т. 1. СПб, 1899. С. 280.

⁷ Там же. С. 289.

⁸ Градовский А.Д. Государственный человек прежнею времени (Граф Мордвинов). Б.м., б.г. С. 89.

8 любивших говорить по Тациту, Плутарху и Монтескье, но при этом испытывавших «раздвоение» между теоретическими взглядами и направлением воли.

Проблемы государственных преобразований па рубеже XVIH-XIX вв. рассматриваются в работах Н.К. Шильдера и А.Е. Преснякова, проявляющих большой интерес к психологической атмосфере этого времени, причем у Шильдера такой подход принимает полумистический оттенок'. По мнению А.Н. Преснякова, видевшего в императоре Александре питомца XVIII века с его утопиями гармоничного государства, устроенного на началах естественного права, дворянский конституционализм па рубеже веков «не шел дальше осторожного упорядочения деятельности верховной власти», остро помня о недавно пережитой пугачевщине . Носителей таких умеренно-конституционных воззрений А.Е. Пресняков, вслед за А. Чарторыйским, именует «российскими торпнмн», подчеркивая глубокий, по его мнению, консерватизм их политической программы, явившейся «плодом традиций XVIII века»'. Нельзя не отметить противоречивость подобной оценки, если понимать под «традициями XVIII века» идеи Просвещения, заложившие интеллектуальные основы французской революции.

В своем исследовании, посвященном деятельности комитета министров в царствование Александра I СМ. Середоиин утверждает, что к середине XVIII в. большая часть российского дворянства усвоила «западноевропейскую гражданственность», а в XIX в. перестало быть цельной корпорацией, так как в его среде образовался особый класс служилого бюрократического дворянства .

Попытку классифицировать и теоретически обобщить различные течения российской общественно-политической мысли делает один из первых русским историков-марксистов М.Н, Покровский, выделяя в своем труде такое течение, как «монаршизм» . По его мнению, это идейно-политическое движение дворянской оппозиции второй половины XVIII - первых лет XIX в., а его теоретик - князь М.М. Щербатов. Претензии «монаршистов» историк сводит к ограничению абсолютной власти императора при помощи Сената как «хранилища законов» и системы коллегий взамен министерств. В начале царствования Александра I «монаршисты» нашли удобный повод перейти от теории к практике, однако их идеи к этому времени стали чем-то устаревшим и даже смешным. Имеется в виду, прежде всего, записка СР. Воронцова к Александру о Сенате и

¹ Шильдер Н.К. Александр I. Его жівнь и царствование. СПб, 1897. Т. 1; Шшіьдер Н.К. Император Павел I.

СПб., 1901.

¹ Пресняков А.Е. Российские самодержцы. М., 1990. С. 157.

³ Там же. С. 152.

' Середоиин СМ. Исторический обзор деятельности комитета министров в царствование Александра

Первого (1802 года сентября 8 - 1825 года ноября 19). СПб., 1902.

^s Покровский М.Н. Очерк истории русской культуры. М., 1915. Ч. 2.

9 ироническое упоминание о ней А, Чарторыйского. Положительную программу «монаршистов» Покровский оценивает как «скудную», сводя ее лишь к защите «монаршистами» своих сословных привилегий. Такая точка зрения объясняется как исходными методологическими установками Покровского, так и отсутствием у него анализа источников, по которым можно было бы дать более полную характеристику течений российской политической мысли.

В послеоктябрьской историографии можно выделить две основные линии в изучении влияния западноевропейского Просвещения на воззрения и умонастроение верхов российского дворянства на рубеже XVIII-XIX вв.: во-первых, характерные для 30-50 годов взгляды на вольтерьянство как на безобидную фронду сторонников аристократической конституции, которые «охотно питались» внешне подходящими, но по духу очень от них далекими идеями западноевропейских конституционалистов, при этом воплощая в своих воззрениях буржуазную идеологию в силу «идеологических сдвигов», происшедших в российском общественном сознании с появлением «элемента капитализма». Такая схема излагается в обзоре И. Троицкого, посвященном фонду «Архива Воронцовых», хранящемся ныне в РГАДА¹. Этот источник интересует Троицкого прежде всего с точки зрения данных по социальной, экономической и культурно-бытовой истории XVIII века. Содержание опубликованных П.И, Бартеневым в «Архиве князя Воронцова» материалов, связанных, прежде всего с политической историей XVIII-XIX вв., Троицкий считает весьма односторонним, хотя и отмечает, что Бартенев как опытный и прилежный археограф извлекал из собрания наиболее интересные документы.

А. Преснов, давая характеристику завещания Н.И. Панина, написанного, по его мнению, Д.И. Фонвизиным, приходит к выводу, что к концу XVIII в. в России была подготовлена почва для появления конституционных идей². Н.С. Бак характеризует воззрения Д.А. Голицына, равно не принимавшего ни крайностей самодержавного деспотизма и крепостного права, ни ужасов французской революции, как «дворянско-либеральные»³. Термин «дворянский либерализм» использует П.С. Грацианский, причем «дворянский либерализм», по мнению автора, представляет собой, по приведенному им выражению Н.М. Дружинина⁴, «причудливое сочетание» либеральных и реакционных воззрений. Оппозиционные настроения таких государственных деятелей, как

¹ Троицкий И. Архив Воронцовых//Литературное наследство. 1933. №9-10. С. 397-420.

² Пресное А. Общественная мысль в России в конце XVIII века // Исторический журнал. 1938. № 9. С. 35-47.
Бак Н.С. Дмитрий Алексеевич Голицын // Исторические записки, 1948. № 26. С. 258-272.

⁴ Дружинин Н.М. Просвещенный абсолютизм в России // Избранные труды. Социально-экономическая история России, М„ 1987. С.244-263,

Д.А. Голицын или А.Р. Воронцов, Грацианский объясняет борьбой высшей бюрократии с произволом монарха¹.

Проблемам эволюции российского общественного сознания в период реформ Александра I посвящены монографии Н.В. Минаевой и М.М. Сафонова. Задача первой работы, по определению автора, заключается в том, чтобы проследить наличие отдельных элементов просветительской идеологии, называемой автором «буржуазной», и ее влияния на правительственную политику Александра І, а в умонастроениях дворянства выделяются три течения: «феодально-крепостническое», «дворянско-олигархическое», «просветительское», «дворянско-революционное» . Возникает вопрос, к какому течению отнести Воронцовых, возглавлявших, по утверждению Н.В. Минаевой, русское вольтерьянство, и одновременно стремившихся к закреплению за дворянской олигархией политических прав. При этом в их воззрениях несомненно присутствуют правовые понятия в духе Habeas corpus act, и в то же время «трезвый скепсис» в отношении к деятельности Негласного комитета. В своей работе автор обращается к материалам «Архива князя Воронцова» и к неизданным материалам воропцовского архива, а также к материалам «Архива графов Мордвиновых», что позволяет автору проанализировать политические взгляды верхов российского дворянства, разделявших в той или иной мере конституционные принципы.

В труде М.М. Сафонова большое внимание уделяется взглядам самого Александра I и на основании изучения его дневников делается заключение о том, что в молодые годы император был подвержен весьма радикальным настроениям. Воронцовы в этой ситуации предстают консерваторами, а их планы ограничения самодержавной власти через придание законодательной власти Сенату безнадежно устаревшими'¹. Подобный подход перекликается с представлением о «революции сверху» Н.Я. Эйдсльмана, по мнению которого императору, склонному к прогрессивным реформам, «некем» было их осуществлять⁴. СВ. Миронепко рассматривает проблему реформ в контексте борьбы различных политических сил, окружавших императорский трон .

В целом, исследования воззрений дворянской элиты в советский период отечественной историографии немногочисленны и носят, как правило, продиктованный официальной установкой характер, например, В.В. Мавродин рассматривает вопрос о

¹ Грацианский П.С. Политическая и правовая мысль России второй половины XVIII в. М., 1984.

² Минаева Н.В. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение России в начале
XIX века. Саратов, 1982.

³ Сафонов М.М. Проблема реформ в правительственной политике России па рубеже XVIII и XIX вв. Л.,
1988.

⁴ ЭЙдельман Н.Я. Революция сверху в России. М„ 1989.

⁵ Мироиенко СВ. Самодержавие и реформа. Политическая борьба в России в начале XIX века. М., 1989.

политической борьбе в России, основываясь на материалах устного народного творчества и анализе взглядов А.Н. Радищева на крестьянский вопрос¹. Б,С. Итенберг, говоря о влиянии идей западноевропейского Просвещения, находит это влияние поверхностным, в доказательство приводя записку А.Р. Воронцова к А.А. Безбородко о событиях французской революции и цитируя письмо Д.И. Фонвизина к Н.И. Панину о «шарлатанстве Дидсротов и Даламбертов»².

Как на пример принципиально иного подхода к теме можно указать па работу К.Е. Джеджулы, который утверждает, что содержание и дух русского вольтерьянства были укоренены в российской действительности³. Автор акцентирует внимание на оппозиционных настроениях А.Р. и СР. Воронцовых и их сестры Е.Р. Дашковой, придавая особое значение дружеским отношениям А.Р. Воронцова и А.Н. Радищева. Детальной характеристики взглядов Воронцовых К.Е. Джеджула не дает, ограничиваясь упоминанием о восхищении СР. Воронцова английской политической системой и о критике А.Р. Воронцовым фаворитизма и деспотизма.

Влиянию идей французского Просвещения на общественно-политическую мысль России второй половины XVIII посвящена работа В.И. Морякова, основное внимание уделяющего формированию взглядов А.Н. Радищева⁴.

Анализ литературы показывает, что большинство упомянутых авторов выделяет А.Р. и СР. Воронцовых из круга представителей дворянской просвещенной элиты конца XVIII - начала XIX вв. Однако оценки исследователей крайне противоречивы: Воронцовых причисляют то к вольтерьянцам, то к «сановной фронде», то к «екатерининским старцам», то к «аристократической оппозиции» (СБ. Окунь) . Последний автор, с другой стороны, подчеркивает, что Г.Р. Державин называл престарелого графа А.Р. Воронцова «атаманом» молодых друзей молодого императора Александра⁶. Если у Н,К. Шильдера СР. Воронцов представлен приверженцем старины , советский историк Е.С. Штсйнберг говорит об умеренно-либеральных воззрениях русского барина .

¹ Мавродин В.В. Классовая борьба н общественно-политическая борьба в России в XVIII веке. (1773-1790).
Курс лекций. Л., 1975.

² Итенберг Б.С. Россия и Великая французская революция. М., 1989.

³ Джеджула К.Е. Россия и Великая французская буржуазная революция конца XVIII века. Киев, 1972.

⁴ Моряков В.И. Русское просветительство второй половины XVIII века. Из истории общественно-
политической мысли России. М., 1994.

⁵ Окунь СБ. История СССР. (Лекции) Конец XVIII - начало XIX века. Л., 1974.

⁰ Окунь СБ. Очерки истории СССР. Конец XVIII - первая четверть XIX века. Л., 1956.

⁷ Шильдер Н.К. Александр I. Его жизнь и царствование. СПб., 1897. Т.1.

³ Штейнберг Е.С. СР. Воронцов и англо-русские отношения на рубеже XVIII -XIX веков // Исторический

журнал. 1943. №11-12 С. 27-48.

Ряд исследований, появившихся в последние годы, посвящен социокультурным и психологическим аспектам проблемы, и связанным с этим подходом вопросом о влиянии западноевропейской культуры на культуру российскую. ПС. Шкурииов рассматривает взгляды А.Н. Радищева с точки зрения философской антропологии, тесно связанной с идеями Просвещения . Е,Н. Марасипова для изучения психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века на материалах переписки использует метод контент-анализа и понятийной истории². Ю.М. Лотман, исследуя быт и традиции русского дворянства, рассматривает повседневную жизнь как своего рода текст, заключающий в себе определенную знаковую систему³. С.С. Минц в работе, созданной на основе источников мемуарного характера, основное внимание уделяет психологии российского дворянства, ставя вопрос о самоидентификации этой социальной группы⁴. Д.В. Тимофеев рассматривает вопрос о восприятии либеральных идей просвещенной российской элитой в начале XIX в. в социокультурном аспекте, выделяя как «формообразующие элементы» системы либеральных ценностей принципы индивидуальной свободы, равенства всех перед законом и права личности на безопасность и обладание собственностью⁵.

Традиционно большое значение в отечественной историографии придавалось вопросу об отношении российской просвещенной публики к французской революции. Так, Б.С. Итенберг приходит к выводу о том, что в целом негативное отношение русского дворянства к французской революции свидетельствует поверхностном характере влияния идей западноевропейского Просвещения на российское общественное мнение⁶. Одним из излюбленных сюжетов стал эпизод с графом Павлом Строгановым, чье «якобинство», как показали последние изыскания А.В. Чудинова, носило вполне случайный и к тому же очень кратковременный характер⁷.

Каждый из исследователей по-своему отвечает на вопрос, чем была для просвещенных русских аристократов французская революция - крушением или, напротив, экспериментальным воплощением идеалов XVIII века? В последнее время некоторые

¹ Шкурииов П.С. А.Н. Радищев. Философия человека. М., 1988.

² Марасипова Е.Н. Психология элиты русского дворянства последней трети XVIII века (по материалам
переписки). М., 1999.

Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб., 2001.

Минц С.С. Социальная психология российского дворянства последней трети XVIII - первой трети XIX века в освещении источников мемуарного характера. Автореф. дисс. ...канд. ист. наук. М., 1981.

⁵ Тимофеев Д.В. Восприятие либеральных идей просвещенной элитой России в первой четверти XIX века.
Автореф. дисс. ...канд. ист. наук. Челябинск, 2002.

⁶ Итенберг Б.С. Россия и Великая французская революция. М., 1989.

Чудинов А.В. «Русский якобинец» Павел Строганов. Легенда и действительность. // Новая и новейшая история,- 2001. - № 4. - С. - 42-70.

13 исследователи (например, Ф. Фгоре)¹, как подчеркивает Н.Ю. Плавинская, склонны говорить о революции как о результате принципиального разрыва с политическим дискурсом Просвещения². Рассматривая проблему разрыва и преемственности традиции Просвещения в восприятии французской революции ее российскими современниками, С.Я. Карп указывает на необходимость подхода к данному вопросу с учетом взаимодействия европейской и русской культур на рубеже веков³. Большой интерес с этой точки зрения, представляет, как показало исследование Р. Шартье, изучение интеллектуальных истоков революционных событий⁴.

В отдельный ряд следует выделить статьи и исследования, посвященные собственно графам Воронцовым и их окружению. Прежде всего, это скупые, но крайне содержательные комментарии самого П.И. Бартенева, опубликовавшего большинство документов Воронцовского архива . Биографические работы о Воронцовых созданы до 1917 г. А.И, Заозерским⁶, В.В. Огарковым⁷, Д.Д. Рябининым⁸. Из публикаций последних лет укажем на книгу Т,А. Родиной и очерк МЛ. Половипкиной и Е.А. Шляпниковой¹⁰, посвященные жизни С. Р. Воронцова, где рассматривается дипломатический аспект деятельности графа. Различные стороны жизни и деятельности представителей рода Воронцовых обсуждаются в ходе «Воропцовских чтений», ежегодно организуемых «Воронцовским обществом»". В чтениях принимают участие не только историки и архивисты, в частности, сотрудники РГАДА, но и сотрудники музея музыкальной культуры им. М.И. Глинки, Русского музея, а также потомки рода Воронцовых. Ряд выступлений неизменной участницы чтений старейшей сотрудницы РГАДА Н.П. Воскобойниковой посвящен истории вотчинных владений Воронцовых во Владимирской,

Воронежской и других губерниях . Председателем общества В.Н, Алексеевым в 2002 г.

Furct, Francois. Pcnser la Revolution franchise. Paris, 1978.

² Плавинская Н.Ю. «Дух законов» Монтескье и публицистика Великой французской революции 1789-1799
гг. // От старого порядка к революции. К 200-летию Великой французской революции. Межвузовский
сборник. Л., 19S8.-C. 145-155.

³ S.Karp, «Les recherches recenles (1990-2000) des relations culturclles franco-russes au XVIII^е siecle». Cromohs,
8 (2003): 1-15. Режим доступа // 2003/karp.html.

⁴ Шартье, P. Культурные истоки Французск революции. М., 2001.

⁵ Бартенев П.И. Роспись сорока книгам «Архива князя Воронцова». М., 1897.

⁰ Заозерский А.И. Александр Романович Воронцов. К истории быта и нравов XVIII в. // Исторические записки. 1947. №23. С. 105-136.

⁷ Огарков В.В. Воронцовы. Их жизнь и общественная деятельность. СПб., 1882.

⁸ Рябинин Д.Д. Граф СР. Воронцов // Русский архив. 1879. Кн.1. С. 59-82.

' Родина Т.А, Русский дипломат в Лондоне, (Дипломатическая деятельность СР. Воронцова) // Россия и

Европа. Дипломатия и культура. М„ 1995.

^|0Половинкина М.Л., Шляпникова Е.А. «Семен Романович Воронцов»// Вопросы истории. 2003. № 11.

" Воронцовы-два века в истории России. Труды Воронцовского общества. Петушки, 2004. Вып.9.

¹² Н.П. Воскобошшкова Н.П. Первые страницы жизни слобод Ворониовки и Александрова Добренского

уезда.//Воронцовы - два века в истории... С. 31-43.

опубликована книга, посвященная истории рода Воронцовых и Воронцовых-Дашковых¹.

Существенным аспектом изучения данного периода отечественной истории является вопрос о влиянии западноевропейских идей, ценностей и образа жизни, в особенности, английских, на российских дворян. Исследованию культурных связей России и «Туманного Альбиона» посвящены труды Н.А. Ерофеева². Т.Л. Лабутина считает малоубедительными утверждения о всеобщей англомании, распространенной в царствование Екатерины Великой, признавая в то же время, что через просветительскую литературу, образование и коммерческие отношения в России с XVIII в. распространялась британская культура"¹.

Зарубежные историки и своих исследованиях, как правило, основное внимание уделяют развитию российского национального самосознания под влиянием западноевропейской культуры. Британский исследователь Э. Кросс рисует несколько, на наш взгляд, идеализированиую, если не сказать благостную, картину взаимоотношений СР. Воронцова и английского посла лорда Уитворта⁴. Этот автор прибегает к термину «вестернизация», обосновывая это высказанным в «Наказе» Екатерины II утверждением о том, что Россия есть европейская держава. Но, считает английский историк, путь от неуверенного, сомневающегося национального самосознания XVIII в. к самонадеянному и даже высокомерному национализму века девятнадцатого оказался тернистым и долгим⁵.

Д.С. Мирский в своем труде о социальной истории России большое значение придает появлению Жалованной грамоты дворянству как «эпохальному документу», ограничившему монархию, признав за группой лиц (дворянством) абсолютные и неотъемлемые права. По мнению этого автора, «конституционная реформа Сперанского» была рассчитана на трансформацию дворянства в соответствии с современными английскими представлениями, однако в результате этих реформ в России появилась чиновничья бюрократия на французский манер. Европейское самосознание российского высшего класса было неотделимо, как считает Мирский, от глубокого патриотизма, обусловленного тем, что Россия всегда была независима от европейских держав. Первой школой «европеизма» стали армия и флот, а первыми достижениями дворян - успехи в изучении математики и инженерного дела. В российском восприятии европейской

Алексеев В.Н. Графы Воронцовы и Воронцовы-Дашковы в истории России. М., 2002. ² Ерофеев Н.А. «Туманный Альбион». Англия и англичане глазами русских. 1825-1853 гг. М„ 1982. ⁵ Лабутина Т.Л. Была и Екатерина II англофилом? (К вопросу о вестернизацин политической элиты России). // Вопросы истории. 2003. № 9. С. 44-56.

⁴ Кросс Э. У Темзских берегов. Россияне в Британии в XVIII веке. СПб., 1996.

⁵ Cross, A. Anglo-Russica. Aspects of Cultural Relation between Great Britain and Russic in the Eighteen and Early
Nineteen Century. Oxford, 1993.

цивилизации Мирский выделяет несколько этапов: от утилитаристского подхода во времена Петра, когда Европа рассматривалась как источник высокоразвитой техники и экономики к этико-гумаиистичсскому. Франкмасонство, как считает историк, поначалу было школой всего, что было лучшего в российском дворянстве, выродившись впоследствии в фантастический мистицизм¹.

М. Раев, говоря о планах политических реформ в Российской империи, видит в традиционных политических и институциональных моделях «Московии», а именно, в патерналистском образе общественного и государственного устройства, при практическом отсутствии корпораций, основное препятствие па пути реформ . В своем труде о возникновении русской интеллигенции этот автор утверждает, что российский интеллектуал восемнадцатого столетия в своих заимствованиях был не только избирателен, но и усваивал «западные идеи» вне контекста их появления. Некритично усвоив западные ценности без учета их реальных истоков, российский интеллектуал был не способен внести в них коррективы, необходимые для их применения на российской почве.

Таким образов, М. Раев приходит к парадоксальному выводу: в восемнадцатом веке именно философия оказалась главным заимствованием, более всего повлиявшим на русскую элиту. Для дальнейшего продвижения на пути к Европе необходим был новый образ человека и новая концепция отношений между ним и его социальным и физическим окружением. Характеризуя восемнадцатый век, в отличие от предшествующей эпохи кланов, как время индивидуализма, Раев считает, что Россия XVIII в. сильно напоминает Центральную и Восточную Европу XV-XVI в., когда традиционное восприятие и образ человека подверглись изменениям, и большое значение приобрели ценность и достоинство личности. Широкое распространение приобретают представления о том, что воля и разум могут изменять социальную реальность, рациональные этические нормы (понятие общего блага). Подобная позиция привнесла такие динамические изменения в представления русской элиты о самой себе и в образ ее мыслей, что привела к столкновению с социально-экономическими и политическими силами, будь то крепостное право или самодержавие, создававшими препятствия для их проявления. Важнейшее значение придает М. Раев тому, как «интеллектуальная элита» понимала свою «культуртрегерскую» роли в культурном и экономическом прогрессе, поскольку в этом процессе большинство народа не могло принимать участия. Таким образом,

Mirsky, D.S. Russia. A Social History. London, 1931. ²Raeff,M. Plans for political Reform in Imperial Russia, 1730-1905. New Jersey, 1966.

16 просвещенный русский интеллектуал, усвоив как некий абсолют и теоретический проект западные идеи и представления, оказался в изоляции в равной мере от государства и от народа. Отметим, что историк в своих исследованиях использует в качестве источников для изучения документы, связанные с деятельностью М.И. Новикова, И.П. Пнина и А.Н. Радищева. Что касается представителей высшего дворянства, то, по мнению Раева, СР. Воронцов был «крестным отцом» (sponsor) Грамоты российскому народу, а его секретаря Н.М. Лонгинова историк называет умеренным консерватором и англофилом¹.

Дж. Фишер подчеркивает разницу между российским либерализмом, который он определяет как "have-not" (несуществующий, воображаемый, иллюзорный) и либерализмом развитых стран. По его мнению, этот воображаемый либерализм заставлял континентальное меньшинство тянуться за Британией, преодолевая культурное, политическое, экономическое и психологическое отставание, а ценности западного индивидуализма XVIII в. - частная собственность и главенство закона - в следующем веке стали основой формирования в России нового профессионального среднего класса из средних дворян-землевладельцев .

Большое внимание уделяется межкультурном контактам и проблемам переводимости на страницах французского периодического издания «Cahiers du monde russe et sovielique», публикующего работы зарубежных и отечественных исследователей и определяющего свою задачу как соединение социальной и интеллектуальной истории, изучающей российско-европейские связи через изучение личностей, групп и институтов . Так, Р.П. Бартлетт рассматривает вопрос о переселенческих колониях иностранцев во времена Екатерины и об отношении к этому Д. Дидро⁴.

Наконец, следует отметить такой малоизученный аспект общественной жизни России на рубеже XVIII- XIX веков, как вопрос о повсеместном участии высшей российской аристократии (в том числе обоих Воронцошх) в масонских обществах. К сожалению, образ франкмасонов, демонизированпый популярной политической прессой, препятствует научным исследованиям этой проблемы и порой способствует распространению заблуждений и грубых фактических ошибок. Например, в книге А.И, Серкова утверждается, что СР. Воронцов активно участвовал в заговоре по устранению

¹ Raeff, М. Origins of the Russian Intelligentsia. The Eighteen-Century Nobility. N.Y. 1966. ¹ Fisher G. Russian Liberalism. From Gentry to Intelligentsia. Massachusets, 1958.

³ Contacts intellectuels, reseaux, relations internationals Russie, France, Europe, XVIII^e-XX^e siecle. // Cahiers du
monde russe/ Autour du XVIII siecle/. 1982. Режим доступа: .

⁴ Bartlett R.P. Diderot and the foreign colonies of Catherine II // Cahiers du monde russe/ Autour du XVIII siecle/.
1982. Режим доступа: .

17 Петра III , в то время как граф, напротив, за отказ присоединиться к заговорщикам был даже подвергнут заключению . Чрезвычайно продуктивным, напротив, представляется подход Г.В. Вернадского к изучению масонского движения, приводящий этого автора к выводу о том, что именно тайные масонские общества привели к возникновению в России общественного мнения³.

В целом, следует признать, что и в отечественной, и в зарубежной историографии тема восприятия, усвоения и укоренения либеральных ценностей в среде российской дворянской элиты освещена крайне недостаточно, и ограничивается, как правило, оценкой политических воззрений отдельных ее представителей зачастую в весьма упрощенной и ведущей к анахронизму схеме «либерализм-консерватизм». В качестве примера такого упрощения можно рассматривать выводы П.В. Михайловой о том, что в конце восемнадцатого века либерализм в России стал влиятельной политической доктриной, которую правительство императрицы Екатерины использовало для упрочения верховной власти . К сожалению, такой абстрактно-идеологический подход ведет к крайней противоречивости в оценках воззрений высшего дворянства, когда братья Воронцовы предстают то западниками, крайними либералами и вольтерьянцами, то просвещенными консерваторами, аристократами, патриотами, то приверженцами крепостного права и старины.

Цель предпринятого исследовании заключается в том, чтобы проследить формирование и определить истоки особого типа ментальності! и социального поведения, свойственного кругу просвещенных российских дворян, разделявших сходные воззрения и ценности, рассмотрев примеры применения и переводимости европейского политического дискурса в российской политической практике и личной судьбе «российских тори».

Объект исследования в настоящем исследовании составляют ценности, взгляды и поведение двух представителей возвысившегося в елизаветинскую пору рода графов Воронцовых - братьев А.Р. и СР. Воронцовых, а также близкого к ним круга лиц. Графы А.Р. и СР. Воронцовы на рубеже веков постоянно оказывались в центре российских внутри- и внешнеполитических событий, а в начале царствования Александра I оба на некоторое время оказались в числе ключевых политических фигур. Воззрения Воронцовых и их окружения анализируются в данной работе с точки зрения

Серков Л.И. Русское масонство. 1731-2000: Энциклопедический словарь. М„ 2001.

² Архив князя Воронцова. М, 1876. Кн.8.

³ Вернадский Г.В. Русское масонство в царствование Екатерины II. СПб., 2001.

⁴ Михайлова Н,В. Либерализм в России на рубеже XVIII - XIX вв. Автореф. дисс.канд. ист. наук. М, 1998.

взаимодействия западноевропейской и русской культур, а также опыта непосредственного наблюдения двух политических моделей - французской республики и британской конституционной монархии, повлиявших на формирование государственно-правовых взглядов братьев Воронцовых и их последователей. Племянники канцлера М.И. Воронцова, активно участвовавшего в перевороте 1741 года, приведшем па трон Елизавету Петровну, принадлежат к наиболее ярким личностям российской истории второй половины XVIII -начала XIX вв. Старший - Александр Романович Воронцов (1741-1805 гг.) смолоду начал дипломатическую карьеру и в возрасте 20 лет исполнял обязанности российского посланника в Лондоне. В царствование императрицы Екатерины II А.Р. Воронцов был президентом Коммерц-коллегии и сенатором, а с приходом на трон Александра I занял пост государственного канцлера и возглавил Министерство иностранных дел до 1804 г. Его младший брат - Семен Романович Воронцов (1744-1832 гг.) начал свою карьеру со службы в Преображенском полку, участвовал в турецкой кампании 1768-1774 гг. и вышел в отставку в чине генерал-майора. С 1782 года он был направлен в Венецию, а в 1785 г. в Лондон в качестве российского посла, где провел на этом посту более двадцати лет, а затем остался в Англии в качестве частного лица до конца своих дней.

Вообще, вопрос об «англомании» обоих Воронцовых, бывших в разное время русскими посланниками в Лондоне, как нам представляется, требует пристального внимания со стороны исследователя. Только изучив эту сторону их воззрений и умонастроений, можно понять причины, по которым Воронцовы и их приверженцы отошли (или были отодвинуты) с политической сцепы, когда, казалось бы, пришло время долгожданных реформ. Нечто общее выделяет братьев Воронцовых и их единомышленников из их окружения, и это «нечто» выражается не только в общности взглядов и убеждений, по и в манере поведения, поступках и их мотивах, ставя Воронцовых и близких им по духу людей особняком па фоне пестрой картины современного им российского общества. Наиболее ярко эта общность проявилась в параллелях жизненного пути графа СР. Воронцова и его младшего друга адмирала П.В. Чичагова. Подобные параллели позволяют говорить о братьях Воронцовых и их окружении как об особом феномене русской дворянской культуры, возникшем на рубеже XVIII- XIX вв.

В свою очередь, предмет данного исследования - влияние западноевропейских либеральных понятий и ценностей эпохи Просвещении на взгляды, представления, поведение российской дворянской элиты на рубеже восемнадцатого и

19 девятнадцатого столетии - определяет основные задачи настоящей работы, которые заключаются в том, чтобы найти истоки определенного типа социального поведения и индивидуальных сценариев жизни его носителей.

Для этого необходимо, прежде всего, установить, каково было значение основных понятий, воплотившихся в политическом дискурсе западноевропейского Просвещения для формирования общественных убеждений «российских тори», как в их сознании преломился опыт знакомства с европейской, в частности, английской политической системой и английским образом жизни, каким образом европейские идеалы нашли воплощение в российской действительности или, напротив, оказались ею отторгнуты, либо при их «трансплантации» на российскую почву сами эти ценности претерпели некие метаморфозы,

Это становится возможным лишь при исследовании представлений, ценностей, мотивов поведения конкретных лиц, что требует, в свою очередь, установить природу И характер социальных, политических, правовых и нравственных воззрений персонажей исследования в зависимости от социально-исторического контекста, влияющего на их внутренний мир. С этой точки зрения, крайне важным является изучение распространения «ментального инструментария», иначе говоря, ключевых понятий и ценностей, эпохи Просвещения, их укоренения и обращения в социально-культурной среде российского дворянства, того, каким образом эти ценности нашли свое выражение в государственной деятельности братьев Воронцовых и их последователей, а также в индивидуальных сценариях поведения и судьбах.

Хронологические границы исследовании совпадают с началом государственной деятельности братьев Воронцовых в царствование Екатерины II и несколько выходят за рамки царствования Александра I, когда изучаемый круг лиц сошел с политической сцены или ушел в мир иной. Настоящая работа охватывает, таким образом, временной отрезок с 60-х годов XVIII по 30-е годы XIX вв.

Основным источником при написании настоящей работы стали богатейшие материалы фонда Воронцовых, хранящиеся в РГАДА¹, частью опубликованные в 40-томном «Архиве князя Воронцова», изданного в период с 1870 по 1890 г. на средства князя СМ. Воронцова². Подбор материалов и их публикацию готовил известный знаток истории России XVIII века, археограф и издатель «Русского архива» П.И. Бартенев. В издании, наряду с официальными документами, широко представлена дипломатическая, а

' Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 1261. Воронцовы. ² Архив князя Воронцова. М., 1870-1895. Кн.1-40.

20 также личная переписка представителей рода Воронцовых с известнейшими государственными деятелями и выдающимися личностями XVIII-XIX вв. Обращение к материалам «Архива князя Воронцова» позволяет исследователю погрузиться в мир идей и настроений, свойственных кругу высокопоставленного российского дворянства, близкого к императорскому трону и непосредственно участвовавшего в бурной политической и придворной жизни своего времени. Помимо официальной переписки, в том числе с особами императорского дома, в «Архиве» представлена обширная неофициальная взаимная переписка братьев Воронцовых, а также письма выдающихся мыслителей эпохи Просвещения - среди них Вольтер, барон Гримм, А.Н. Радищев. Среди корреспондентов братьев Воронцовых яркие личности эпохи - А.И. Вяземский, П.В. Завадовский, В.П. Кочубей, А.И. Морков, Н.Н. Новосильцев, П.П. Панин, Ф.В. Ростопчин, П.А. Строганов, П.В. Чичагов и другие.

Подобный характер источников, представляющих собой прямые высказывания личного характера (письма и автобиографические записки), дает возможность изнутри проанализировать образ мыслей, настроения, мотивы поведения этих представителей российской дворянской элиты, а также их иностранных корреспондентов. При этом, как указывает П.И. Бартенев в комментарии к публикации писем Воронцовых, «...в тот век письма имели значение нынешних газет», и были зачастую единственным средством информации¹. Будучи наряду с этим, средством межличностного общения и создания общественного (хотя и разделявшего весьма ограниченной группой лиц) мнения, письма из воропцовского архива являются одним из наиболее полных изданных источников личного, эпистолярного по большей части происхождения, относящихся к последней трети XVIII- началу XIX вв. К большой части материалов, опубликованных в «Архиве князя Воронцова», можно отнести наблюдение А.Г. Тартаковского, отмечающего, что в указанный период происходят перемены в понимании проблемы личности и ее достоинства, интерес к собственному душевному и умственному миру . При этом свою переписку и автобиографические записки ни Воронцовы, ни их корреспонденты публиковать не предполагали. Напротив, большая часть писем СР. Воронцова к адмиралу П.В. Чичагову была им по настоянию графа уничтожена, а значительная часть переписки СР. Воронцова во времена Павла I опубликована П.И. Бартеневым в двух вариантах: один вариант текста написан чернилами, другой лимонным соком. Добавим, что к вопросу о

Бумаги графа СР. Воронцова. // Архив князя Воронцова. М., 1876. Кн. 9., С. VII. ² Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика XVIII -первой половины XIX в.: От рукописи к книге. М., 1991. С. 69.

неприкосновенности как частной, так и дипломатической переписки граф СР. Воронцов относился крайне щепетильно, превыше всего дорожа своим «частным миром».

В ходе исследования возникла необходимость обращения к различным фондам РГЛДА (в частности, фонды Строгановых', Ермолова², материалы, касающиеся заключения П.В. Чичагова в Петропавловскую крепость", его переписка с императором Александром⁴). Использованы также материалы фонда Чичаговых из отдела рукописей РГБ, публикации различных материалов в «Русском архиве» и «Русской старине», источники мемуарного характера (воспоминания А. Чарторыйского, записки П.В. Чичагова).

Поскольку и братья Воронцовы, и их окружение в то или иное время занимали высокие государственные посты, п в частной переписке постоянно обсуждали проблемы российской внутренней и внешней политики, в ходе исследования появилась необходимость обращения к некоторым официальным источникам. Среди них -Манифест о вольности дворянству, Манифесты о Сенате и об учреждении министерств, опубликованные в Полном собрании законов Российской империи, а также отчеты Министерства внутренних дел за первые годы царствования Александра I, Проблематика работы, связанная с влиянием идеологии западноевропейского Просвещения, потребовала обращения к таким источникам, как произведения авторов, наиболее повлиявших на формирование воззрений российского дворянства в изучаемый период - Вольтера, Д. Дидро, Ш.-Л. Монтескье, Д. Локка, Ж.-Ж. Руссо, Э. Бёрка, а также к сочинениям современников графов Воронцовых - князя М.М. Щербатова, Н.М. Карамзина, графа Ж. де Мсстра.

«Архив князя Воронцова» является одним из источников, к которым наиболее часто прибегают историки XVIII- первой половины XIX вв., однако далеко не все его материалы введены в научный оборот, и, как правило, рассматриваются исключительно с точки зрения событийной внутри- и внешнеполитической истории указанного периода. В советской историографии наибольший интерес проявлялся к материалам, связанным с А.Н. Радищевым, а также с младшей сестрой Воронцовых - Е.Р. Дашковой. Широко известны и часто цитируются переведенные с французского письма Ф.В. Ростопчина СР. Воронцову, помещенные в «Русском архиве» . Необходимо отметить, что оригиналы большей части материалов «Архива» были написаны по-французски, и опубликованы П.И.

¹ РГАДА. Ф. 1278. Строгановы.

² Там же. Ф. 1406. Ермолов.

³ Там же. Ф. 7. Документы тайной экспедиции Сената.

⁴ Там же Ф. 5. Разряд V. Оп.1. Д. 207.

⁵ Архив князя Воронцова. М„ 1876. Кн. 8.

22 Бартеневым в «Архиве князя Воронцова» без перевода, в русском же переводе к настоящему времени опубликованы лишь незначительные фрагменты «Архива» (частично самим П.И. Бартеневым в «Русском Архиве»). Поэтому подготовка материала для данного исследования потребовала предварительной работы по переводу большинства материалов на русский язык.

Помимо обращения к материалам «Архива князя Воронцова», иным опубликованным источникам и данным архивов, большим подспорьем в сборе материалов послужила автору помощь председателя Воронцовского общества В.Н. Алексеева, предоставившего изданные материалы Воронцовских чтений и организовавшего поездку в имение графа А.Р. Воронцова Андреевское, где сохранилась усадьба и восстановлен храм в честь Св. Андрея Первозванного, в котором граф погребен. Старейшая сотрудница РГАДА, знаток фонда Воронцовых и непременная участница Воронцовских чтений Н.П. ВоскобоЙникова оказала автору большую помощь во время работы с фондами РГАДА Материалы, связанные с историей семьи Чичаговых, предоставила в пользование автора инокиня Людмила, заведующая мемориальной комнатой игуменьи Новодевичьего монастыря Серафимы (Чичаговой-Черной). В поиске информации о корреспонденте А.Р. Воронцова уроженце Женевы Ф.-П. Пикте, отсутствующей в отечественной справочной и специальной литературе, автору пришлось обратиться к швейцарскому историку, члену Женевского Генеалогического общества г-ну Люку ван Акепу, любезно выславшему материалы книги Ж.-Д. Кандо об истории семьи Пикте.

Тема и содержание настоящей работы требуют обращения к современной методологии исторического исследования, основанной на применении методов и понятий смежных дисциплин, в частности, культурной антропологии, семиотики, психологической и социальной лингвистики. Материал источника, представленный бумагами заметных политических деятелей, провоцирует исследователя на односторонний взгляд в аспекте чисто политической, событийной канвы, и, как правило, именно таков подход большинства исследователей, обращающихся к материалам «Архива князя Воронцова». Между тем, откровенная переписка Воронцовых с людьми, которых они считали своими друзьями, позволяет взглянуть па документы «Архива» не только с позиции тех или иных политических событий или их интеллектуальных истоков, ио и с точки зрения, если пользоваться популярным ныне определением, истории повседневности, иначе говоря, быта и нравов, а также личной психологии того или иного героя нашего исследования.

Б ходе подобного исследования, как подчеркивает Л.П. Репина, постоянно возникает необходимость ответить на ключевые вопросы: чем обусловливался выбор тех или иных решений героями исследования, каковы были их внутренние мотивы и как они соотносились с внешними факторами. Такая постановка вопросов неизбежно выталкивает историка из «уютного гнездышка» микроанализа в то исследовательское пространство, «где царит макроистория»¹. Таким образом, настоящая работа основана па сочетании интеллектуальной и персональной истории, иначе говоря, история идей в ней тесно связана с судьбами персонажей, а элементы мнкронсторнческого подхода иногда неожиданным образом приводят к макропсторпческнм проблемам.

Весьма плодотворным представляется при изучении межкультурных влияний и взаимодействий подход, предложенный западноевропейскими, прежде всего, французскими исследователями истории восемнадцатого века, основанный на изучении интеллектуальной истории и ее еннзи с социальным контекстом. Как замечает Д. Рош, исследование распространения определенного «ментального инструментария» (выражение, введенное М. Блоком) невозможно «без изучения обменов между личностями, группами, обществами, пространствами». «Ментальный инструментарий» Д. Рош понимает как средства, которыми располагают люди па определенном историческом этапе - от состояния языка до понятийного аппарата различных наук, от чувственных осповапий мысли и аффективных коммуникативных средств до систем восприятия и воссоздания реальности в сфере представлений .

Интерес историков к социокультурному аспекту исследований представляется тем более оправданным, что история XVIII века, по замечанию М. Фумароли, отличается тесной связью между политикой, дипломатией и культурой. Их жесткое разделение становится препятствием па пути к пониманию духа этого века, когда дипломатия проникает повсюду, и литераторы, музыканты, художники сознательно или невольно становятся катализатором дипломатических отношений и агентами культурного взаимодействия .

В то же время Д. Рош указывает на то, что исследовать культуру нельзя, не изучив предварительно социальную систему, в которой она развивается, не рассмотрев то целое, разные элементы которого изменяются, и не всегда в одном и том же темпе. При изучении

Репина Л.П. От «истории одной жизни» к «персональной истории». //История через личность: Историческая биография сегодня. М., 2005. С 74.

² Рош, Д. От социальной истории к истории культур: эпоха Просвещения. // История продолжается.
Изучение XVIII века на пороге XXI века. М., СПб-, 2000. 253-285.

³ Fumaroli, М. Quand Г Europe parlait Francais. Paris, 2001.

избранного нами момента российской истории весьма полезным оказывается рекомендуемый Д. Рошем подход, основанный на умении историка «...находить связи между структурами и обстоятельствами, между факторами пространственными и временными и таким образом постоянно держать в поле зрения не только развитие общества, по и переломы, нарушающие плавность этого развития»¹. При этом французский историк придает особое значение «точкам разрыва», внезапному или медленному разрушению глубинных структур под действием противоположных сил, или «моментам кораблекрушения» (выражение Ф. Броделя). Учитывая своеобразие исторического момента, когда особенно остро ощущается «пограничность» русской культуры в момент, когда Россия на рубеже веков осмысляет себя как часть европейской цивилизации, такой подход позволяет проследить различные явления и события с точки зрения одновременно происходящих процессов, принадлежащих разным историческим ритмам и даже цивилизациям.

Подобный подход позволяет избежать анахронизма в интерпретации текстов изучаемой эпохи, от которого предостерегает французский исследователь истории XVIII века Ж. Сгар, видя основную причину анахронизма в противоречии между быстрым восприятием текстов и медленной историей культуры ушедших эпох². Признавая, что анахронизм остается главной методологической проблемой истории, и в особенности -исследований XVIII века, Сгар напоминает, что не следует воспринимать людей этого века как своих современников под тем предлогом, что они волнуют нас так же, как если бы они действительно были таковыми. Таким образом, по мысли Ж. Сгара, «...подлинное знание начинается с уяснения различий: с чуткого восприятия смысла слов в их историческом контексте, с ощущения их своеобразия и отдаленного созвучия с другими тестами той эпохи. Конечно, мы вправе обращаться к произведениям XVIII века с нашими нынешними вопросами и с нашими проблемами, да и как обойтись без этого? Но следует помнить, что ответы они дадут лишь на проблемы прошлого и языком прошлого, что всякие ассоциации с сегодняшним днем, всякое ощущение злободневности рискует быть обманчивым»³.

При изучении российской социальной и интеллектуальной истории данного периода возникает необходимость исследования феноменов и личностей, чья идентичность оказалась на пересечении двух миров, причем необходимо учесть политический и дипломатический контекст этих взаимоотношений, реконструируя

¹ Рош, Д. От социальной истории ... С. 254.

² Сгар, Ж. Полвека с XVIII веком. // История продолжается... С.132-155.

³ Там же. С. 149.

25 конкретную канву этих связей и влияний в их европейском контексте, Ее представители идентифицировали себя с особым типом социального поведения, со своей системой культурных и сословных ценностей, ориентированной на опыт современных им европейских стран, прежде всего Англии. В то же время эти люди говорили, писали и думали ни на русском, ни на английском, но, как и большинство просвещенных европейцев, па французском языке, то есть, находясь в ситуации диглоссии, которую Б.А. Успенский определяет как сосуществование двух языковых систем в рамках одного языкового коллектива¹.

Таким образом, данная работа, направленная на исследование определенного социокультурного явления, опирается на анализ источника с точки зрения культурной антропологии и социальной психологин, используя при этом элементы лексического и семиотического анализа текстов. По словам Б.А. Успенского, «культурно-семиотический подход к истории предполагает апелляцию к внутренней точке зрения самих участі і икон исторического процесса: значимым признается то, что является значимым с их точки зрения», что позволяет создать «реконструкцию системы представлений», невозможную без изучения «языков культуры». Последнее тем более важно, что большая часть документов Воронцовского архива написана на французском языке - языке Европы эпохи Просвещения, и здесь возникает проблема не только перевода в «техническом» смысле, но проблема перевода «как универсальная научная задача», по выражению ІО.М. Лотмапа², и, в частности, понимаемого Б.А. Успенским в широком семиотическом смысле «двойного перевода» культурных кодов³. Имеется в виду такая ассимиляция и адаптация европейских культурных кодов и моделей, когда в результате их «трансплантации» на русскую почву возникает «новая реальность».

При этом главной задачей исследователя становится выяснение того, какое значение приобретали в российской действительности такие западноевропейские понятия, как «свобода», «рабство», «просвещение», «деспотизм», «равенство», «тирания». Весьма продуктивным в таком случае оказывается подход к изучению ментальных структур, предложенный В.М. Живовым, анализирующим историю русского права с лингво-семиотической точки зрения⁴. На семиотическую природу политического дискурса указывает и М.В.Ильин⁵. Весьма продуктивной представляется трехуровневая система

¹ Успенский Б. А. Краткий очерк истории русского литературного языка. (XI-XIX вв,). М-, 1994. С. 11.

² Лотман Ю.М Семиосфера. СПб., 2000. С. 386.

³ Россия и Запад в XVIII веке. Беседа с Б.А. Успенским.// История продолжается... С. 383.
' Живов В.М. Язык и культура в России XVIII века// Языки русской культуры. М., 1996.

⁵ Ильин М.В. Умножение идеологий или проблема «переводимости» политического сознания // Полис. Политические исследования. 1997. № 4. С. 78-87.

26 исследования исторического текста, предложенная Л.П. Репиной, то есть анализ ментального инструментария, определение средств и форм интеллектуального общении, установление взаимосвязей с социальным контекстом и культурным пространством¹.

При всей ценности культурно-антропологического подхода вес же не следует упускать из виду то обстоятельство, что интерес к культурным различиям рискует подменить собой анализ социально-экономических факторов, в чем в последнее время

упрекают американскую школу, в частности, метод «насыщенного описания» К. Гирца , Об этом предупреждает известный антрополог Адам Купер, утверждая, что многие антропологи создают все более идеалистическое видение культуры, как ансамбля идей, движимых символами, и, прежде всего, языками . Причины всего стали приписываться только царству идей, а ментальные структуры при таком подходе определяют поведение и историю. То же самое можно сказать о семиотическом и лингвистическом анализе текстов, когда социальные явления рассматриваются с точки зрения языковой картины мира и системы представлений их авторов. Нельзя не признать, что подобный культурно-антропологический подход, при всей его относительной новизне для отечественной историографии, например, в «Очерках русской культуры» ІО.М. Лотмана, представляется несколько односторонним, отодвигая на задний план анализ социальной составляющей исторического исследования.

В исследованиях подобного рода Д. Рош советует обратить внимание не столько на абстрактное бытование идеи в определенных сочинениях, сколько на ее воплощение в тех социальных слоях, а которых она может укореняться и распространяться, поскольку там ей находят практическое применение. Такой подход позволяет лучше оценить соотношение новшеств и архаизмов, дает возможность точнее датировать моменты радикального изменения картины мира и уловить, в каком темпе происходило усвоение новых идей, не «разводя» при этом принципы изучения интеллектуальной и материальной сфер⁴. Эта позиция не позволяет исследователю впасть в описательное повествование, но побуждает к анализу изучаемых текстов, не исключая моментов «понимания» и «вчувствования», также необходимых для такого рода исследования.

Репина Л.П. Интеллектуальная история на рубеже XX- XXI веков // Новая и новейшая история. 2006, № ]. С. 12-22. ² Гирц, К. Интерпретация культур: пер. с англ. М., 2004.

Cuper, A, L'illusiondes cultures //Sciences humaines. 2001. N. 113. P. 42-45, ⁴ Рош, Д. Цит.соч.С. 273.

Таким образом, сосредоточив внимание на интеллектуальной истории, при анализе текстов требуется найти it изучаемых документах значимые повторы, имен в виду скрытые образные структуры, связанные с индивидуальными сценариями поведения героев исследования. С другой стороны, такой подход, а именно сочетание изучения ментальных структур с событийной политической составляющей, дает исследователю замечательную возможность вглядеться в картину одного из наиболее захватывающих периодов российской истории на грани XVIII и XIX веков, не впадая в соблазн анахронизма в погоне за «актуальностью». Если понимать историю как «открытость иному» по определению П. Риксра, следует с осторожностью относиться к таким понятиям, как «модернизация» или «новейшее время». Только перенесясь в прошлое как в «другое настоящее», историк может с помощью современного языка обозначить и сделать понятными уже не существующие институты и ситуации, и, самое главное, то, что история хочет объяснить и попять - людей минувшей эпохи¹.

В таком случае объектом исторического исследования становится не абстрактная, «развоплощенная», по выражению Л. Февра, история идей. Весьма правомерна с такой точки зрения постановка вопроса об объекте исторического исследования французским историком А. Бюргьером, который утверждает, что отныне «... историк знает, что объект его дисциплины не само по себе прошлое, но то, что, в следах, оставленных этим прошлым, может ответить на вопросы, которые задают себе люди нашего времени»².

Практическая значимость настоящего исследования состоит в обращении к проблеме «персводпмостп» политического сознании, то есть к тому, насколько оказываются применимы, «прозрачны» ключевые западноевропейские правовые понятия в контексте российского политического дискурса или, напротив, в российском культурном и историческом контексте смысл их изменяется. В этой ситуации обращение к истории усвоения основных западноевропейских правовых понятий представляется весьма существенным для прояснения вопроса «переводимости» либеральных ценностей на язык русской культуры.

Структура данной работы включает три главы. В первой главе на материалах «Архива князя Воронцова» рассматривается влияние культуры западноевропейского Просвещения на представителей российского просвещенного дворянства, или, говоря щире, интеллектуальные истоки изменений в общественном сознании изучаемой социальной группы. В этом разделе анализируются понятия, представления, ценности,

¹ Рикер П. История и истина. СПб., 2002. С. 47.

^г Buiguiere, A. L'antropologie historique. //L'hisLoire el le metier d'historien en France. Paris, 1995. P. 171-185.

28 иными словами, «ментальный инструментарий» века Просвещения в российском историческом контексте. В первых трех разделах анализируются воззрения братьев А.Р. и СР. Воронцовых и их младшего современника адмирала П.В. Чичагова и значение в их формировании таких ключевых понятий западноевропейского Просвещения, как «свобода», «рабство», «деспотизм» и т.п. Четвертая часть данного раздела посвящена тому, каким образом Великая французская революция повлияла на восприятие идей западноевропейского Просвещения. Значительная часть раздела посвящена документу из «Архива князя Воронцова», до сих пор не замеченному исследователями эпохи. Речь идет о письме гражданина Женевы Ф,-П. Пикте графу А.Р. Воронцову о французской революции. Личность автора, обстоятельства появления документа, и его содержание представляют большой интерес с точки зрения проблематики данной работы.

Во второй главе бумаги А.Р. и СР. Воронцовых рассматриваются с точки зрения планов их участия в правительственных реформах в первые годы царствования Александра I и их отношения к тому, в каком направлении пошли государственные преобразования. В первом разделе рассматриваются материалы «Архива князя Воронцова», в которых идет речь о планах государственных преобразования в первые годы царствования Александра I. Во втором разделе рассматривается вопрос о том, каким образом планы преобразований нашли воплощение на практике. В третьем разделе рассматриваются итоги преобразовательной деятельности с точки зрения их вдохновителей и поначалу деятельных участников - братьев Воронцовых и их единомышленников.

Третья глава посвящена социокультурному аспекту проблемы, основываясь, по большей части, па переписке СР. Воронцова и П.В. Чичагова, а также на данных «Архива адмирала Чичагова» и фонда Чичаговых в ОР РГБ. В первом разделе рассматриваются личности и судьбы обоих корреспондентов, имеющие много общего, Второй раздел посвящен переломному моменту биографии адмирала П.В. Чичагова - Березинскому сражению; в заключительном разделе делается попытка дать оценку англомании обоих корреспондентов как социокультурного феномена.

К работе прилагаются переводы с французского языка документов «Архива князя Воронцова», ранее не переводившихся на русский язык. Это «Записка графа Семена Романовича Воронцова о дворянстве» и письмо Ф.-П. Пикте к А.Р. Воронцову. В качестве комментария к предпринятому нами переводу хотелось бы привести слова исследователя XVIII века Пьера Рста : «...что ни говори, ученому всегда необходимо придумать и выстроить предмет изучения, превратить найденный текст в произведение, то есть

придать ему читабельную форму; да и вообще, чаще всего мы узнаем, что именно мы искали, лишь после того, как отыщем искомый предмет»¹. Сложность перевода с французского языка на русский заключается, как выяснилось в ходе работы над текстами «Архива князя Воронцова», именно в том, что французский в XVIII веке представляет собой сложившийся литературный язык с устоявшимися нормами, в то время как современный ему русский представляет крайне разнородную картину вновь создаваемого литературного языка. И здесь перед переводчиком встает проблема безэквивалентной лексики, точнее, отсутствия в русском языке XVIII века соответствующей французскому оригиналу лексики при переводе таких, например, понятий, как «classe», «corruption», и т.п. Использование при переводе этих выражений аналогов из современного нам русского языка ведут к неуместной «модернизации» русской речи деятелей XVIII-XIX вв, а архаизмы в духе Ломоносова или славянизмы а 1а Шишков, могут исказить эту речь вплоть до комического эффекта. Причина этого явления, помимо чисто языковых особенностей, как представляется, объясняется несоответствием «глубинной конъюнктуры», пользуясь выражением Ф. Броделя, и личностного времени героев нашего исследования. И особенно явно это несоответствие ощущается именно во время работы над переводами текстов источника на русский язык, заставляя буквально «вживаться» в переводимый текст и превращая сам перевод в самостоятельное исследование.

¹ Рета П. Исповедь исследователя XVIII века //История продолжается... С. 271.

Граф А,Р. Воронцов: вольтерьянец и моралист

Россия на грани XVIII и XIX вв. переживает переломный момент, связанный не только с изменениями собственно в России, но и с бурными событиями во Франции и Нвропе в целом. На пороге грядущего девятнадцатого столетия русский посол в Париже граф А.И. Морков охвачен поистине футурологическими соображениями. Под впечатлением испытаний воздушного шара Монгольфье Морков представляет картину из будущего: он прибывает из Версаля в подмосковное имение Воронцова в «воздушной коляске». При этом граф Морков как человек государственный задумывается о том, что появление возможности передвижения по воздуху должно коренным образом изменить весь порядок существования, принципы архитектуры и способы ведения войны. Судьба чуда техники восемнадцатого века, увы, плачевна: французские крестьяне камнями и палками уничтожают дьявольский аппарат, как только он приземляется в предместье Парижа1. В этом событии происходит встреча крестьянского мира и мира технического прогресса, сопровождаемая комментарием русского аристократа, написанным, конечно, по-французски. Можно сказать, что в данном случае европейский «культурный взрыв» отразился в зеркале франкоязычной русской дворянской культуры.

Важнейшим фактором в становлении национального самосознания стало влияние идей и настроений французского Просвещения, испытавшего, в свою очередь, значительное воздействие в духе английского позитивизма и конституционализма. Немаловажным оказалось и непосредственное знакомство с практическим воплощением этого духа - английской политической системой. Известный исследователь истории XVIII века Гуннар фон Прошвиц отмечает, применяя к данному явлению термин «лексический космополитизм», что английский парламентаризм и его словарные возможности оказали существенное влияние не только па французский, но и на общеевропейский словарь,. По его данным, многие деятели французской революции присвоили себе множество идей и слов из английской парламентской практики, например, «большинство» (majorite), «конституционный» (constitutionnel), «ответственность» (responsabilite) и т.д.2. Причем эти англицизмы, будучи изначально французского происхождения и приобретя политический смысл в Англии, получили затем европейское распространение благодаря опять-таки французскому - универсальному языку XVIII века. По замечанию Г. фон Прошвица, эти слова начинают играть цивилизационную роль в истории Европы. Не следует забывать, что труды Лейбница, Бэкона, Ньютона, Локка, Гоббса стали известны российским просвещенным дворянам также во французском переводе.

По утверждению французского историка Жана Сгара, в определенной мере именно распространение могучих идей свободы, счастья, природы, веротерпимости и т.д. стало наиболее яркой чертой Просвещения1. Для изучения такого обмена весьма ценными представляются принципы, сформулированные Д. Рошсм как три правила историка: во-первых, предпочтение отдается истории социальных групи (личностей, типичных для своей группы); во-вторых, историк не ограничивается описанием реальности, но изучает взаимозависимость реальных установлений и их изменений во времени; в-третьих, важно отказаться от анахронизмов, из чего вытекает необходимость описывать ментальный инструментарий и изучение условий для интсриоризации этого инструментария, т.е. его укоренения и обращения, исследуя структуры, лежащие в основе коллективного поведения и коллективных обычаев.

Здесь важно проследить связь индивидуальных сценариев поведения и коллективных представлений, что и делает сам Д.Рош, изучая поведение членов провинциальных академий и масонских лож XVIII века во Франции, и приходя к выводу, что члены провинциальных академий, распространяя идеи Просвещение, разрушили традиционную картину мира, однако само по себе ни академическое, ни масонское Просвещение не являлось протестпым, стремясь, в той или иной мере, к укреплению прежнего положения дел с помощью новых аргументов. Как заключает историк, «... философические идеи представляли собою явление маргинальное; их исповедовала только парижская и провинциальная интеллигенция, настроенная скорее вольтерьянски, чем материалистически, скорее умеренно, чем революционно», а в лоне академий вызревала политическая и культурная концепция абсолютной и просвещенной монархии, создатели которой на свой лад заботились об общественном благе и однородности элит; с другой стороны, в их речах можно расслышать также призывы к обновлению и к переменам» .

Планы государственных преобразований в начале царствования Александра I в переписке А.Р. и СР. Воронцовых

Кратковременное царствование императора Павла заставило русское дворянство остро почувствовать угрозу утраты приобретенных в течение минувшего века прав и привилегий, благодаря которым оно осознало себя как «народ в политическом смысле слова»1. Манифест молодого государя Александра I провозгласил намерение править «по законам и по сердцу в Бозе почивающей Августейшей Бабки Нашей Екатерины Великия»2. Государственные преобразования в первые годы царствования Александра І в отечественной историографии зачастую оценивались как результат влияния «идей века» на государя и окружавших его просвещенных молодых аристократов, названных В.О. Ключевским «великосветской молодежью»3. Советская историография интерпретировала реформы как попытки «верхов» привести государственное устройство в соответствие с требованиями развивавшихся в недрах крепостнической империи капиталистических отношений, при этом сами попытки реформ характеризовались как «либеральные мечтания».

Ныне распространенный концепт «модернизации» имеет много общего с этим взглядом, основываясь на той посылке, что все попытки реформ в России были обусловлены ее социально-экономическим отставанием от Европы и стремлением государства это отставание наверстать . Заметим, что основным фактором «отставания» России являлось, прежде всего, ее географическое положение и демографическая ситуация - крайне низкая плотность населения при громадной континентальной протяженности. В этих условиях основным ресурсом страны становилось ее по большей части крестьянское население.

Князь А.И. Вяземский, будучи губернатором в Нижнем Новгороде и столкнувшись со злоупотреблениями во время рекрутского набора, пишет графу А.Р. Воронцову в октябре 1796 г., что вопрос рекрутского набора считает третьим по значению в общем управлении империи, а отсутствие законности при его осуществлении ведет к безнаказанности и угнетению крестьян, «...этого несчастного сословия, которое тем не менее нас кормит, одевает, дает нам кров и защищает нас» . Недостаток людей иногда порождал весьма экстравагантные предложения, как, например, предложение Потемкина заселить Крым английскими каторжниками, или идею Н.П. Румянцева из-за недостатка в православных священниках сделать таковыми 20 тысяч киргизов .

Для анализа и оценки реформ первых лет царствования Александра I существенно важным представляется ответ на вопрос, какими виделись цели и методы преобразований людям, окружавшим императора в первые годы его царствования, прежде всего «молодым друзьям» императора, и почему в конце концов практически все они, кроме В.П. Кочубея, оказались не у дел. Существенным представляется вопрос о том, какое влияние их планы и проекты оказали на последующий ход событий. Будучи по возрасту на поколение старше «молодых друзей» Александра, графы Воронцовы, о чем свидетельствует их интенсивная переписка и контакты с «молодыми друзьями», оказались в первое время в центре событий, но затем были фактически отстранены и отошли от дел, как, впрочем, несколько позже и сами «молодые друзья».

Собственно слово «реформы» в материалах «Архива князя Воронцова», относящихся к началу царствования Александра I, встречается крайне редко, и речь идет, как правило, о реформе правосудия, например в письме СР. Воронцова старшему брату J, И дело не в том, что в русском языке это выражение еще не употреблялось, скорее всего, здесь следует говорить о том, как понимали идею государственных преобразований их инициаторы и их современники, и каковы были их подходы. В большинстве документов «Архива князя Воронцова» по указанному периоду речь идет о создании стройной системы российской государственности, о «порядке», о восстановлении традиций царствования Петра Великого и «духа законов» Екатерины II. Такие слова, как «нововведения» и «новаторы», появляются у СР. Воронцова исключительно в критическом контексте . СР. Воронцов с момента воцарения Александра I говорит прежде всего о двух мерах, долженствующих, по его мнению, способствовать укреплению российского государства: во внутренней политике это - придание Сенату законодательных полномочий, долженствующих исключить самодержавный и министерский произвол, во внешней - экономический и политический союз с Англией и отмена всяческих ограничений в коммерции двух стран.

.Граф СР. Воронцов и адмирал П.В. Чичагов: личности и судьбы

Изучение материалов «Архива князя Воронцова» позволяет говорить о братьях Воронцовых и круге их сторонников как об определенном социально-культурном феномене, объединявшем группу просвещенных дворян, входивших в состав государственной элиты России на рубеже XVIII - XIX вв. В данном разделе па материалах переписки графа СР. Воронцова и адмирала П.В. Чичагова рассматривается вопрос о том, каким образом непосредственное знакомство с британской социально-политической моделью и английским образом жизни определило известное сходство не только их воззрений, но и индивидуальных сценариев поведения, личной и политической биографии.

Английские симпатии графа СР. Воронцова, прожившего в Британии почти полвека, и окончившего там свои дни, стали для некоторых исследователей русской истории конца XVIII - первой трети XIX вв. общим местом, а в иных сенсационных и популярных изданиях письмо лорда Уитворта к СР. Воронцову от 11.08.1801 г. с выражением радости по поводу восшествия на престол Александра цитируется чуть ли не как доказательство причастности обоих дипломатов к заговору по устранению Павла Iі. Следует все же иметь в виду, что под упоминаемым в письме Уитворта радостным событием подразумевается не печальная кончина императора Павла, но воцарение молодого монарха2. Английский исследователь Энтони Кросс, напротив, в идиллической манере цитирует выражение Уитворта о том, что хороший русский должен быть хорошим англичанином и, соответственно, хороший англичанин - это хороший русский ,

Явление, получившее название «англомании», привлекает значительный интерес исследователей русской истории второй половины XVIII - первой трети XIX вв., когда этот феномен получил наибольшее распространение, доходя до стремления породниться с Англией семейными узами (Н.С Мордвинов, Н.А. Саблуков, М.М. Сперанский, П.В. Чичагов были женаты на англичанках, матерью поэта и литератора П.А. Вяземского была ирландка О Рейли). Няней будущего императора Александра I стала англичанка

Прасковья Ивановна Гесслер, а законоучителем и духовником юных великих князей -протоиерей Андрей Самборский, до того долгое время служивший священником русской посольской церкви в Лондоне. Этот батюшка был женат па англичанке, брил бороду, одевался и держался, как светский человек, говорил с английским акцентом и обучал будущего императора и его брата английскому языку . Была ли англомания обусловлена ситуацией в России и Европе или являлась в большей степени лишь данью моде? Эти вопросы поднимаются в работах как отечественных, так и зарубежных исследователей, например, Н.А. Ерофеева, Т.Л. Лабутиной, Э. Кросса. Как историки, так и культурологи обращают внимание прежде всего на социокультурный аспект англо-русских отношений, и такой подход представляется оправданным, однако не следует недооценивать внутри- и внешнеполитический контекст англо-русских отношений.

По-разному это явление освещается в русской художественной литературе. В заключительных главах «Войны и мира» Пьер Безухов, увлеченный общественной деятельностью, называет себя и своих единомышленников «джентльменами», а свою политическую программу видит как деятельность настоящих консерваторов, направленную на сохранение государства, основанного на независимости и правах российского дворянства: «Мы только для того, чтобы завтра Пугачев не пришел зарезать и моих и твоих детей и чтобы Аракчеев не послал меня в военное поселение, - мы только для этого беремся рука с рукой, с одной целью общего блага и общей безопасности»2.

Яркий литературный портрет англомана создает в «Дворянском гнезде» И.С. Тургенев в образе Ивана Лаврецкого. В его обличье карикатурно описываются типичные черты наружности, поведения, интересов «англомана», его «habitus», пользуясь термином мэтра социальной антропологии П. Бурдье. В отрочестве французский аббат влил в голову воспитанника всю премудрость «осьмнадцатого столетия». Проведя после ссоры с отцом несколько лет в Англии, Иван Петрович возвращается в Россию англоманом. «Коротко остриженные волосы, накрахмаленное жабо, ...кислое выражение лица, что-то резкое и вместе равнодушное в обращении, произношение сквозь зубы, деревянный внезапный хохот, отсутствие улыбки, исключительно политический и политико-экономический разговор, страсть к кровавым ростбифам и портвейну - все в нем так и веяло Великобританией; весь он казался пропитан ее духом. Но - чудное дело - превратившись в англомана, Иван Петрович стал в то же время патриотом, по крайней мере он называл себя патриотом, хотя Россию знал плохо, не придерживался ни одной русской привычки и

по-русски изъяснялся странно...». Не упустил Тургенев страсти «англомана» к преобразованиям: «Иван Петрович привез с собою несколько рукописных планов, касавшихся до устройства и улучшения государства; он очень недоволен был всем, что видел, - отсутствие системы в особенности возбуждало его желчь»1. Разительная перемена происходит с героем Тургенева после 1825 года - он отказывается от либеральных убеждений, а затем, внезапно ослепнув, превращается в домашнего тирана. И этот поворот биографии литературного героя в известной степени символизирует его отказ от идей Просвещения и впадение во тьму крепостничества и деспотии.

Похожие диссертации на "Российские тори" и общественно-политическая мысль западноевропейского Просвещения на рубеже XVIII-XIX веков

Борьба против иранской агрессии, турецких происков и усиление русской ориентации в Азербайджане на рубеже XVIII-XIX веков Бабаев Ариф Гафар оглы

Политика российского государства и церкви в отношении сектантов в XVIII-XIX веках Далецкая Вероника Юрьевна

Военно-инженерные учебные заведения России в XVIII-XIX векахСазонов Александр Иванович

Монгольская живопись на свитках XVIII-XIX веков : (Культурно-иконографическое исследование)Сергеева, Татьяна Викторовна

Политика российского правительства в отношении оренбургских казахов в XVIII-XIX векахАлимбаева Биганша Беркимбаевна

История частных коллекций французской книги в России XVIII - XIX веков и их роль в развитии русско-французских культурных связейМарихбейн Любовь Александровна

Становление внешней торговли России через азовские и черноморские порты в последней четверти XVIII - начале XIX векаПоспелова, Юлия Алексеевна

Конституционализм в России во второй половине XVIII - начале XIX веков Галиуллина Марина Валерьевна

История планировки и застройки Курска : конец XVIII - начало XIX вековМихайленко Татьяна Георгиевна

Старообрядчество Олонецкой губернии в конце XVIII - середине XIX века: численность, расселение и составРужинская Ирина Николаевна