Религиозно-политическая жизнь в Калининградской области во второй половине 1940-х - 1950-х годах Маслов Евгений Александрович

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. Общенациональные условия религиозно-политической жизни в Калининградской области 40

1. 1. Ретроспективные условия религиозно-политической жизни в Калининградской области: советский аспект 40

I. 2. Общая характеристика религиозно-политической жизни в СССР во второй половине 1940-х — 1950-х годах 59

I. 3. Религиозный аспект германского вопроса во внешней политике СССР первых послевоенных лет 90

Глава II. Региональные условия религиозно-политической жизни в Калининградской области 98

1. Ретроспективные условия религиозно-политической жизни в Калининградской области: прусско-германский аспект 98

2. Демографическое развитие Калининградской области как условие религиозно-политической жизни в регионе 110

3. Социокультурные процессы в Калининградской области как условие религиозно- политической жизни в регионе 129

Глава III. Население бывшей Восточной Пруссии в религиозно-политической жизни Калининградской области (1945 - 1948 годы) 145

1. Обстоятельства вовлечения германского населения Калининградской области в государственно-религиозную политику СССР 145

2. Уполномоченный Совета по делам религиозных культов и германские конфессиональные общины Калининградской области 154

3. Германское население и второстепенные участники религиозно-политической жизни в Калининградской области 176

Глава IV. Советские переселенцы Калининградской области в религиозно- политической жизни региона конца 1940-х - 1950-х годов 188

1. Православные верующие Калининградской области в религиозно-политической жизни региона (1947 - 1950-е годы) 188

2. Неправославное население Калининградской области в религиозно- политической жизни региона (1948 — 1950-е годы) 248

Заключение 290

Список источников и литературы 296

Принятые сокращения 312

• Ретроспективные условия религиозно-политической жизни в Калининградской области: советский аспект
• Ретроспективные условия религиозно-политической жизни в Калининградской области: прусско-германский аспект
• Обстоятельства вовлечения германского населения Калининградской области в государственно-религиозную политику СССР

Введение к работе

Постановка проблемы

Религия и политика образуют социальные подсистемы, имеющие тесную взаимосвязь. Во-первых, они связаны на общесистемном уровне, поскольку являются структурными элементами общества, с присущими им функциями и своей ролью в его эволюционном развитии. Во-вторых, религия и политика связаны напрямую. Сферы их социального пространства зачастую пересекаются - политический фактор воздействует на религиозную подсистему, а религиозный на политическую. Таким образом, возникает исторический феномен, который назовем религиозно-политической жизнью.

Даже беглый взгляд на перечень научных публикаций последнего времени позволяет прийти к выводу, что интерес современных специалистов к религиозно-политической жизни в СССР очень высок. С начала 1990-х гг. различным ее аспектам было посвящено нескольких десятков только крупных работ (монографий, диссертаций и тематических сборников)1.

Причины повышенного внимания ученых к этому историографическому направлению вполне очевидны. С одной стороны, налицо общественно-политическая его актуальность. Без обращения к недавнему прошлому трудно, например, понять, где лежат корни конфессионального фундаментализма, почему одни религиозные объединения утрачивают в наши дни социальное влияние и становятся на путь внутренних раздоров, а другие усиливают свой авторитет в обществе и успешно преодолевают былые расколы Требуют «объяснения историей» и многие иные злободневные вопросы современного развития России.

С другой стороны, значимость исследования религиозно-политической жизни в Советском Союзе имеет научный характер. Только с конца 1980-х гг. отечественные историки стали постепенно преодолевать стеснительные ограничения прошлых лет. Они ввели в оборот множество ценных источников из рассекреченных архивных фондов и из частных коллекций, обратились к заповедным ранее вопросам, перешли на корректный язык диалога с иностранными специалистами и попытались выйти за рамки истматовской методологии. Идеологическая ангажированность и публицистический запал работ периода поздней перестройки и ранней демократии с середины 1990-х годов все более уступает место взвешенным подходам.

Вместе с тем, уместно признать, что интересующее нас направление отечественной историографии находится еще на стадии начального освоения. К настоящему времени снят, лишь верхний пласт с документальных собраний центральных архивохранилищ. Материалы провинциальных архивов используются редко - либо в локальных работах региональных авторов, либо в качестве иллюстративных источников в обобщающих трудах. В общем, полноценная источниковедческая работа, только набирает ход. В новейшей литературе по истории религиозно-политической жизни в Советском Союзе сложился круг тем первостепенного внимания. Главным образом предметом исследований служат взаимоотношения между центральной партийно-государственной властью и Русской Православной Церковью (РПЦ) . Гораздо хуже освещены неправославные направления государственно-религиозной политики, вовлеченность политики в межконфессионалъные отношения, региональные аспекты взаимосвязи религии и политики.

Умаляет достоинства современной историографии методологическое ее несовершенство. К примеру, многие современные исследователи зачастую не утруждают себя прояснением смыслов используемых понятий. Между тем, сегодня просто отсутствует устоявшаяся понятийная конструкция для обозначения взаимосвязи религии и политики. Поэтому не всегда очевидно даже то, какие исторические явления исследуются ученым.

Обобщая сказанное, признаем, что сегодня существует широкий простор для дальнейшей разработки обозначенного выше направления в отечественной исторической науке. Весьма перспективным в этом отношении представляется изучение религиозно-политической жизни в Калининградской области.

Самый западный край страны представлял собой локальную территорию, по многим показателям отличавшуюся от соседей (Литвы и Польши). Поэтому отношения «регион - центр» на ее примере лучше видны. На калининградской земле состав участников религиозно-политических процессов был весьма разнообразным (верующие-русские и верующие-немцы, советские, партийные, комсомольские и другие общественно-политические структуры, атеисты, православные, католики, лютеране, баптисты, адвентисты, пятидесятники и прочие исповедальные группы), что позволяет эффективно применять компаративную методику. Понимание связимежду ними вызывает потребность в четком определении теоретической базы конкретно-исторического исследования. Специфика условий Калининградской области ставит вопрос о типичном и особенном в религиозно-политической жизни СССР, расширяет проблемно-тематическую перспективу историка и заставляет обращаться к социокультурной, демографической, внешнеполитической и другим сферам развития региона и страны.

Таким образом, материалы истории Калининградской области предоставляют хорошую возможность для многостороннего изучения взаимосвязи религии и политики (религиозно-политической жизни) в послевоенной истории Советского Союза на протяжении локального географического, политического, социально-демографического и социокультурного пространства.

Историография проблемы

Комплексный подход к исследованию религиозно-политической жизни в Калининградской области в научной литературе еще не использовался. Поэтому возможно говорить не об изученности данной проблемы в целом, а об историографии различных ее аспектов. Труды, использованные при подготовке диссертации, охарактеризуем в хронологической последовательности и разделим их на обобщающие и частные. Правда, деление это будет скорее условным, поскольку в полной мере обобщающих исследований, посвященных многостороннему анализу религиозно-политической жизни в СССР, насчитываются единицы.

Нормальное изучение вопросов взаимосвязи религии и политики в истории Советского Союза до заката эпохи перестройки по многим причинам было невозможным. Советские историки имели ограниченный доступ к архивным источникам и к работам иностранных авторов. Свобода оценок и выводов зачастую подменялась «осознанной необходимостью» служения идеологическим целям. Апологетический метод даже не скрывался, а возводился в принцип (партийность науки). Слабые попытки изменить догматизм методологии жестко пресекались. Если отдельные исследователи русского средневековья или некоторые ученые, занимавшиеся религиозно-политическими вопросами всеобщей истории, порою успешно преодолевали многочисленные табу - создавая видимость марксистской правоверности, то их коллеги, изучавшие советскую эпоху, простора для маневра не имели. Пребывая под жестким надзором партийных структур, они ставили во главу

угла задачи атеистической пропаганды. Даже совсем недавно в эпоху «застоя» и ранней «перестройки» .

Этот вывод прекрасно иллюстрируют «говорящие названия» публикаций советского времени: «Сектантская контрреволюция перед пролетарским судом», «Церковь на службе врагов народа», «Крах церковной контрреволюции», «Критика буржуазных фальсификаций политики КПСС и советского государства по отношению к религии и церкви» и т.п.4. При желании, кстати, можно проследить «колебания» тем и названий работ соответственно изменениям курса государственно-религиозной политики. Приведем один пример. Во второй половине 1940-х - начале 1950-х годов давление власти на РПЦ и другие конфессии страны ослабло. Главным религиозно-политическим врагом стал Ватикан. Поэтому, научно-исторические публикации по отечественной тематике практически не выходили. Их место заняли сочинения с весьма красноречивыми заголовками: «Ватикан - вдохновитель мракобесия и реакции», «Антинародная деятельность Ватикана и католических организаций», «Подрывная деятельность католической реакции в странах народной демократии», «Ватикан и католицизм на службе международной реакции» и пр.5.

Оценивая общее состояние советской историографии религиозно политической истории того времени, признаем, что ее научный позитив носит преимущественно фактографический характер. Некоторые из наблюдений советских историков приводятся в работе. Как правило, они принадлежат к внешнеполитическому и «сектантскому» аспектам взаимосвязи религии и политики в истории Советского Союза6.

Справедливости ради, надо отметить, что в параллельной по времени зарубежной историографии идеологический диктат тоже имел место. В деятельности таких известных научных центров, как Институт религии и демократии в Вашингтоне или Британский центр по изучению религии и коммунизма (Кестон-колледж) пропаганда западного понимания религиозной свободы играла ведущую роль. Разумеется, распространялась она на исследования, посвященные Советскому Союзу. Тем не менее, степень научной беспристрастности отдельных западных историков оставалась более высокой, чем советских авторов. Два исследования западных ученых, в целом объективных по своим подходам, использованы в работе для характеристики общенациональных и внешнеполитических условий религиозно 7 политической жизни в Калининградской области. Это труды немецкого историка-меннонита В.Заватски по истории евангелических церквей в Советском Союзе и историка-католика А.Венгера о взаимоотношениях Ватикана и советского руководства .

В период до начала 1990-х гг. религиозно-политические процессы в СССР, активно изучались русскими эмигрантами и диссидентами. Большинство из их числа, по понятным мотивам, было проникнуто духом антисоветизма, что негативно отражалось на содержании исследований8. Качество эмигрантско-диссидентской историографии, как и всех остальных работ того периода, не могло достигнуть высокого уровня еще по одной причине. В распоряжении ученых просто не имелось важнейших документов, находившихся на секретном хранении в государственных архивах СССР. Поэтому, им приходилось в основном опираться на живые свидетельства, материалы советской печати и прочие субъективные источники. К трудам историков эмигрантов и диссидентов автор настоящей работы несколько раз обращался. Как правило, для прояснения второстепенных моментов исследования.

Позитивный переворот в историографии религиозно-политической жизни в Советском Союзе наступил в 1991 - 1995 гг. после выхода сразу нескольких обобщающих трудов . В первую очередь среди них отметим монографии В.А.Алексеева, которые и сегодня впечатляют степенью охвата этапов и конфессиональных аспектов религиозно-политической жизни в СССР. В центре внимания этого автора находились ключевые вехи взаимоотношений государства и крупнейших религиозных объединений, а также антирелигиозная борьба. В первой половине 1990-х гг., вместе с публикацией ценнейших источников, выпустил две обобщающие работы М.И.Одинцов, где, преимущественно на материале политики советской власти относительно РПЦ, рассмотрел наиболее значимые эпизоды государственно-церковных взаимоотношений, обосновал их общую периодизацию и типологию государственно-религиозной политики. Попытку охарактеризовать деятельность антирелигиозной комиссии при ЦК ВКП (б) на примере сразу нескольких конфессий предпринял в публикации 1993 г. С.Н.Савельев. История РПЦ в XX столетии была темой учебного пособия церковного историка протоиерея Владислава Цыпина и фундаментальной монографии канадского профессора Дмитрия Поспеловского. Судьба РПЦ в них рассматривалась в неразрывной связи с политическими процессами, как в Советском Союзе, так и зарубежом. В 1993 - 1995 гг. вышли в свет первые обобщающие работы историков нового поколения М.Ю.Крапивина, А.Н.Кашеварова и М.В.Шкаровского. Основной темой их исследований стала политика советской власти по отношению к РГТЦ. Причем, если М.Ю.Крапивин и А.Н.Кашеваров изучали первые этапы государственно-церковных взаимоотношений (до 1941 и до 1945 гг. соответственно), то М.В.Шкаровский сосредоточил свое внимание на эпохах позднего сталинизма и «оттепели». Важнейшая черта всех указанных выше обобщающих трудов это ограниченный круг привлекавшихся источников. Архивная работа тогда, только набирала обороты, кстати - главным образом стараниями этих же историков, поэтому многие важные документы правительственных органов по религии и ряда других акторов религиозно-политической истории СССР оставались еще «под спудом».

Во второй половине 1990-х гг. и в начале текущего десятилетия научный интерес к рассматриваемой проблематике существенно повысился. Религиозно-политическая жизнь в СССР стала изучаться в тесной связи со многими другими областями новейшей отечественной истории. В некоторых работах более широкой тематики или хронологии появились специальные разделы по церковной политике советского государства10. Однако, преимущественно, они носили обзорный, а порой, поверхностный характер. Круг специалистов, которые занимались разработкой истории религии и политики в Советском Союзе на обобщающем уровне, за это время увеличился. Самым популярным предметом исследований по-прежнему оставались отношения между государством и РПЦ. На протяжении наиболее длительного периода они были изучены в масштабных трудах М.И.Одинцова и протоиерея Владислава Цыпина". Государственно-церковные отношения не являлись главной целью этих работ, тем не менее, были освещены на серьезном фактическом материале. Периоду довоенного времени посвятили новые свои монографии М.Ю.Крапивин и А.Н.Кашеваров . Близкую тематически работу опубликовала в 1998 г. И.Г.Васильева13. Источниковая база этих исследований, по сравнению с предшествующим этапом историографии, существенно увеличилась, благодаря введению в научный оборот многих ценных документов. Более основательно в них были исследованы внутрипартийная борьба по вопросу об отношении к религии и конфессиональным объединениям, состав и деятельность религиозно-политических

9 органов государства, положение РПЦ в годы гонений, позиции ее руководства, церковное сопротивление и пр.

В процессе завершения подготовки диссертации автор познакомился еще с двумя, только вышедшими из печати, обобщающими исследованиями по довоенному периоду религиозно-политической истории СССР. Это коллективный труд М.Ю. Крапивина, А.Я. Лейкина и А.Г. Далгатова по истории христианского сектантства в Советской России, а также источниковедческая монография С.Г. Петрова, посвященная документации Политбюро ЦК РКП (б) по религиозно-политическим вопросам14. Данные работы развивают историографическую тенденцию последних лет и наглядно демонстрируют качественные перемены в изучении интересующей нас проблематики. Так, в первом исследовании на солидном источниковом материале дается многосторонняя характеристика положения христианских сектантских групп и объединений в советской стране и политика власти по отношению к ним. Во втором, казалось бы узко специальной направленности, труде партийно-государственная политика первой половины 1920-х гг. раскрывается посредством фундаментального анализа массивного корпуса документов Политбюро ЦК РКП (б) и некоторых других органов власти. Эти работы помогли автору диссертации дополнить и отчасти скорректировать отдельные его наблюдения.

Государственно-церковные отношения и некоторые смежные сюжеты периода Второй мировой войны и первых послевоенных десятилетий во второй половине 1990-х стали темой монографий М.В.Шкаровского и Т.А.Чумаченко15. Первая из них по списку охваченных вопросов заметно превосходит вторую. М.В.Шкаровский дал обстоятельную характеристику историографии и разнообразным источникам исследования, предложил свою периодизацию государственно-религиозной политики - более дробную, чем у М.И.Одинцова. Выделяет работу этого историка стремление рассматривать проблему в широком историческом контексте - в сравнении с предшествующим периодом развития церковно-государственных отношений и в связи с «нерелигиозными» сферами развития СССР. Особое внимание он отводит внешнеполитическим факторам церковного курса советской власти. Одним из первых М.В.Шкаровский попытался систематически изложить историю церковного подполья. Вместе с тем, большое количество микропроблем, которые затрагивает исследователь, не всегда помогает ему найти убедительное им решение. По нашему

10 мнению М.В.Шкаровский умаляет воздействие внутриполитических обстоятельств на эволюцию взаимоотношений РПЦ и государства в послевоенное время. Иное свойство имеет монография Т.А.Чумаченко. В ней автор главным образом сосредоточена на деятельности ключевого творца государственно-религиозной политики в 1940-х - 1950-х гг. - Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Народных Комиссаров - Совете Министров СССР (СРПЦ) и его председателя Г.Г.Карпова. Пожалуй, обстоятельнее других историков Т.А.Чумаченко изучила фонд этого ведомства (№ 6991) в Государственном Архиве Российской Федерации (ГАРФ), что позволило ей на завидном источниковом материале показать многочисленные перипетии формирования государственного курса в отношении РПЦ. К работам двух вышеназванных авторов тематически близки статьи, диссертация и книга О.Ю.Васильевой16. Изученные ею вопросы посвящены различным сторонам церковно-государственных взаимоотношений 1940-х гг. Наиболее глубоко О.Ю.Васильева рассмотрела положение РПЦ в годы войны и борьбу сталинского руководства против Ватикана.

Последними среди известных нам обобщающих трудов религиозно-политического направления, вышедших во второй половине 1990-х годов, отметим монографию О.А.Лиценбергер по довоенному периоду взаимоотношений лютеран и советского государства , а также обзорную статью О.В.Курило по истории евангелическо-лютеранской церкви на территории советского Союза в 1918 - 1959 гг. . Содержание этих работ свидетельствует о том, что систематическое изучение политической судьбы лютеран в СССР находится еще в начальной стадии.

Характеристику частных исследований, использованных в диссертации, начнем со следующего наблюдения. С начала 1990-х гг. религиозно-политическое направление в новейшей истории нашей страны активно разрабатывается на региональном уровне. Взаимосвязь религии и политики сегодня изучена по материалам разных периодов истории XX столетия Украины, Казахстана, Мордовии, Калмыкии, Карелии, Сахалинской, Кемеровской, Ивановской, Новгородской областей и других регионов19. Особо ценными для нас были исследования по истории Южного Сахалина (С.П.Федорчук, Е.И.Савельевой и Н.В.Потаповой), поскольку они предоставили возможность сопоставления религиозно-политических процессов в Калининградской области и в типологически близком ей регионе на Дальнем Востоке СССР.

В самом же самом западном крае России с конца 1980-х годов было опубликовано несколько сочинений, в которых различные аспекты взаимосвязи религии и политики в его недавней истории затрагивались, но довольно кратко или в качестве второстепенного сюжета. Наиболее ранняя такая работа научного содержания принадлежит О.Г.Степановой. В тезисной форме она осветила борьбу православных общин области за легализацию с 1946 г. до середины 1990-х гг. . Годом позже была опубликована научно-популярная брошюра епископа Балтийского Пантелеймона об истории Православной Церкви на калининградской земле в послевоенное время21. Научная составляющая данной работы оказалась скромной, но серьезный просветительский эффект она безусловно имела. В 1998 г. обширную статью о «религиозной обстановке» в Калининградской области в 1947 - 1948 гг. написала М.А.Клемешева22. Тому же вопросу она же посвятила несколько строк в коллективной монографии «Очерки истории Восточной Пруссии» . Известный калининградский историк и наш уважаемый коллега по работе в университете свои исследования построила на архивных материалах и воспоминаниях лютеранского пастора Х.Линка. Она ввела в оборот многие новые документы, в общих чертах охарактеризовала деятельность советских чиновников в отношении германского духовенства и религиозных общин, попыталась дать оценку религиозно-политической ситуации в области первых послевоенных лет. К сожалению, статья и фрагмент из указанной монографии М.А.Клемешевой имеют узко региональную перспективу изучения, поэтому некоторые важные моменты, проясняющиеся в общенациональном контексте, либо выпали из поля зрения историка, либо трактуются поверхностно. Кроме того, обзорный стиль статьи оставляет большой простор для конкретизации упомянутых фактов и представления новых. Крайне лаконично об отношениях германских конфессиональных групп бывшей Восточной Пруссии и уполномоченного Совета по делам религиозных культов при Совете Народных Комиссаров - Совете Министров СССР (СРК) по Калининградской области упоминали немецкий исследователь Ф.Гаузэ, а также калининградский архивист и историк А.П.Бахтин24.Красноречивым показателем состояния изученности религиозно-политической жизни региона служат примеры негативного содержания. Многие современные исследователи и журналисты, а также верующие баптисты, католики и лютеране показывают собственную неосведомленность в том, что на территории Калининградской области сразу после войны официально действовали, а в середине 1947 г. были юридически зарегистрированы, германские религиозные общества. Так, О.В.Курило - один из ведущих специалистов по истории лютеранской церкви в СССР, полагает, будто бы, по окончании войны первая лютеранская община в стране была легализована, лишь в 1957 г. . Авторы обзорной работы о судьбе католицизма, протестантизма и армянской церкви в России заявляют о том, что католицизм в Калининградской области сохранял свои позиции, только до 1945 г. . Публицисты, издающиеся в Калининграде, пишут: Евангелическая церковь в бывшей Восточной Пруссии «насильственно погибла в 1945 г.», «первая в послевоенное время... лютеранская община в Калининграде была образована в 1989 г. и официально зарегистрирована в декабре 1991 г.»27. Незнание фактов послевоенной истории, а также заявления, вызванные публицистической слепотою, отличают и германскую литературу. Об этом можно судить по небольшой заметке из «Konigsberger Burgerbrief», в которой анонимный автор опровергает суждения католического историка о прекращении религиозной жизни в Кенигсберге, после прихода туда войск Красной Армии .

Отдельно коснемся еще одного историографического момента работы. При рассмотрении германского аспекта государственно-религиозной политики в СССР, выяснилось, что это тема почти не изучена - ни историками религиозно-политического направления, ни специалистами по истории внешней политики Советского Союза. Наиболее весомую помощь при анализе источников автору оказала монография А.М.Филитова о германском вопросе в советской внешней политике2 .

Остальные частные исследования, привлеченные при подготовке диссертации, относятся к разнородным и, как правило, вспомогательным ее сюжетам. В частности, использовалась философская, богословская, историко-методологическая, религиоведческая и политологическая литература , работы о религиозно-политической жизни на территории Восточной Пруссии31 и по многим другим

13 аспектам прошлого Калининградской земли , исследования о демографических процессах и по истории политической системы в СССР3"5, о репрессиях против конфессиональных организаций14, о проблеме Ватикана в государственно-религиозной политике СССР и по истории католической церкви35, по истории советской пропаганды, холодной войны и деятельности органов госбезопасности36 и прочим вопросам . Приходилось, также обращаться к справочным изданиям .

Подводя итог историографическому разделу, подчеркнем, что в обобщающих трудах основательнее всего исследованы взаимоотношения советского государства и РПЦ. Однако в них Калининградская область не стала сколько-нибудь заметным объектом внимания историков. В частных исследованиях кратко рассмотрены влияние политического фактора на религиозный быт немецкого населения бывшей Восточной Пруссии в 1946 - 1947 гг., а также борьба калининградских православных верующих за легализацию своей церковной жизни.

Предмет, цель, задачи и хронологические границы исследования

Предметом исследования выступает взаимосвязь религии и политики (религиозно-политическая жизнь) в истории Калининградской области. Его цель заключается в комплексном изучении религиозно-политической жизни в Калининградской области во второй половине 1940-х — 1950-х годах. Конкретными задачами исследования являются:

Характеристика важнейших условий религиозно-политической жизни в Калининградской области. К ним относятся ретроспективные условия, то есть «факторы прошлого», выделяемые посредством обращения к предыстории проблемы - к основным процессам и явлениям религиозно-политической жизни в СССР и на территории Восточной Пруссии до середины 1940-х годов. Наряду с этим, среди условий рассматриваются государственно-конфессиональные и межконфессиональные отношения на общенациональном уровне, религиозный аспект германского вопроса во внешней политике СССР, социально-демографическое и социокультурное развитие Калининградской области в 1945 - 1950-х годах.

Исследование деятельности и взаимоотношений основных участников религиозно-политической жизни в Калининградской области во второй половине 1940-х - 1950-х годах. Речь идет о государственно-политических и общественно 14 политических институтах, а также о социальных (в том числе конфессиональных) группах и отдельных верующих.

Определение формы взаимосвязи религии и политики в истории Калининградской области исследуемого периода, а также решение вопроса о типичности религиозно-политической жизни региона в общенациональном контексте.

Выбор хронологических границ исследования - вторая половина 1940-х -1950-е годы - объясняется следующими обстоятельствами. Это было время демографического, политического и хозяйственного становления региона. В целом данный период совпадал с этапом наиболее спокойных взаимоотношений между конфессиональными объединениями и государством за всю советскую эпоху, который продолжался с кратковременными перерывами с 1943 до 1958 гг.

Методология исследования

О методологическом кризисе в гуманитарных науках современной России написано в последние годы очень много и, порой, весьма нелицеприятно для отечественных ученых. В этой связи приведем мнение Е.Б.Шестопал, с которым трудно не согласиться: «После того, как марксизм перестал быть доминирующей теорией, выявить реальные методологические основания того или иного исследования бывает чрезвычайно непросто. Рефлексия в отношении методологии встречается редко, а те или иные взгляды проводятся с некоей стыдливостью»39. Попытаемся избежать подобных упреков и представить «реальные методологические основания» настоящей работы.

Начнем с самого понятия методологии. В философской и научной литературе оно трактуется разнообразно. В теоретико-познавательном, гносеологическом, эпистемологическом значении его справедливо истолковать как стратегию постижения истины, обусловленную какой-либо философско-мировоззренческой концепцией - большой теорией или, что не совсем точно для гуманитарных дисциплин, «парадигмой»41. Согласно сциентистской традиции, в принципе отвергающей эпистемологическую правомочность больших теорий, понятие методологии низводится до степени дисциплинарного познавательного инструментария - «теоретической концепции среднего уровня» или, даже, до совокупности приемов и средств (методов) исследования. Справедливо выделять еще одно значение методологии. В наиболее широком смысле оно объединяет три названных ее уровня - эпистемологический, дисциплинарно-методологический и частно-методологический. Именно в широком смысле методология понимается в настоящей работе. Изложим ее согласно каждому из указанных уровней.

Основной эпистемологической проблемой, безусловно, являются вопросы о возможности и путях научного познания. Ответ на них, думается, следует искать между крайностями полного релятивизма и сциентистской убежденности в способность чисто научного обретения абсолютной объективности. Научные истины возможны, но они относительны и в процессе накопления новых знаний требуют корректировки. Наиболее верным средством уяснения меры субъективного в его приобщении к миру объективных истин, на наш взгляд, служит изучение взаимодействия сознания субъекта и объекта науки (исследователя и предмета исследования).

Эта позиция генетически и содержательно обусловлена развитием теоретико-познавательной проблематики в рамках нескольких направлений мировой философии XX века: русской религиозно-философской мысли (прежде всего, концепции всеединства), феноменологии, философской герменевтики и других. Объединяет большинство названных и далеко нетождественных антисциентистских теорий стремление возвыситься над противопоставлением познающего и познаваемого, которое базируется на метафизическом восприятии наиболее универсальных явлений (Абсолютного бытия и индивидуального человеческого Я). В центр эпистемологической перспективы, согласно данному подходу, ставится сознание исследователя в корреляции (Гуссерль, Мерло-Понти), «сопричастности» (Гадамер), «двуединстве» (Карсавин), «синтезе» (Флоренский) с исследуемым42. Путь постижения конкретного явления открывается рефлексией - самовопрошанием постигающего о качествах собственного сознания в начальный момент познавания. Дальнейшее его продолжение представляет, заимствую здесь некоторые понятия Карсавина, «взаимосопутствующее развитие» своего-познающего и чужого-познаваемого, по сути составляющее неатомизируемую чреду их взаимовлияний, лишь условно подразделяемую на микро- и макромоменты «двуединого» познания и самопознания43. Итогом этого развития должно быть обретение объективированных ответов на поставленные вопросы. Объективированных - вследствие их восхождения к качествам субъектов более высокого порядка (по Карсавину - высшиевидуальности, сопряженные с сознанием познающего индивида и с познаваемым субъектом: семья, социальная группа, народ, культура, человечество, космос, то есть бытие и Абсолют), тем полнее объективизируемщимся, чем последовательнее самопонимается и раскрывается вовне характер и степень интерактивных усилий познаваемого и познающего .

Применяя этот эпистемологический подход в конкретно-историческом исследовании нет нужды превращать познавание в тотальную рефлексию, плодить число свидетельств собственной субъективности или воздействий объекта познания на сознание познающего до пределов «дурной бесконечности». Вполне рационально ограничиться изначальным представлением тех качеств сознания исследователя, которые сильнее всего связаны с основными качествами познаваемого субъекта. Как они влияли друг на друга должно быть видно из текста работы. В нашем случае субъективность автора заключается главным образом в его отношении к религии. В частности, в том, что он является православным верующим, организационно принадлежащим к Московской Патриархии Русской Православной Церкви (МП РПЦ).

Согласимся с мнением В.В.Зеньковского - «Христианство отвергает лишь автономию разума» оно «не знает никакого «обязательного» для верующих мировоззрения, - мы свободны в том синтезе науки и философии, который называется «мировоззрением»... участие веры в познании должно ограничиваться лишь основными и принципиальными вопросами»45. Такого рода вопросами авторитетнейший русский мыслитель признает догматические начала христианства46. Богословско-догматические проблемы в работе целенаправленно не затрагиваются. Вместе с тем избежать связанных с ними суждений и оценок полностью невозможно. Они предопределяют два момента. Во-первых, религия в самом общем смысле трактуется в качестве явления присущего, в той либо иной форме и в той либо иной степени, сознанию любого человека. Во-вторых, полагаем невозможным «заключить в скобки» свою церковную принадлежность при рассмотрении исторических вопросов прямо или косвенно относящихся к жизни МП РПЦ. Соответствующие события изучаемой эпохи будут восприниматься глазами ее представителя. Такая точка зрения не является «программной тенденциозностью». Напротив, данный подход видится нам единственно корректным. Пропагандируемый некоторымирелигиоведами принцип «методологического нейтрализма», к тому же, соединенный с методом вживания, можно возвести в ранг категорического императива, но его практическое осуществление трудно представить47.

Остальные качества нашего сознания, находящиеся в тесной связи с предметом исследования (политическое, национальное, социокультурное) порождали гораздо меньший субъективизм в изучении проблемы. Заметим, однако, что отдельные оценки в работе вызваны консервативными убеждениями автора (в смысле неприятия нигилистического отношения к прошлому России) и гражданскими (государственно-российскими) позициями. При этом важной авторской установкой выступало стремление адекватно понять «другую индивидуальность» коммунистическую, либеральную, националистическую, немецкую, польскую, литовскую и пр.

Прейдем к дисциплинарному уровню методологии. Проблему настоящего исследования с успехом можно отнести к сфере ведения не только «традиционной» истории, но и двух сравнительно новых дисциплин - «религиоведения»48 и политической науки (политологии)49. Разумеется, «религию, взаимосвязанную с политикой» назовут достойным полем для экспериментов сторонники междисциплинарного подхода . Автор работы определяет ее в качестве монодисциплинарного, конкретно-исторического исследования, в котором используется «гибридизация сегментов» богословия, философии, социологии, демографии, географии, истории политических учений, прикладной политологии и некоторых других дисциплин. Ключевое дисциплинарно-методологическое значение в работе имеет понимание явлений религии и политики, а также взаимосвязи между ними.

Вне всяких сомнений, наиболее решительные изменения научного понимания политики произошли во второй половине XIX - XX в. Качественный рост исторических и этнографических знаний вызвал к жизни философско-политические концепции, в которых установилась более широкая, чем прежде, перспектива взгляда на сущность политики. Преобладавшие ранее государство-центристский и тесно с ним связанный институциональный подходы дополнились ее социальным видением. Высшей категорией для определения политики во многих популярнейших теориях, независимо от их конфликтно-контрольной или интегративно-управленческой ориентации, стала социальная власть, а не государство и/ или общество51. Небывало разнообразно к настоящему времени трактуется характер политики. По наблюдению А.А.Дегтярева существование нескольких социальных измерений и аналитических аспектов политики свидетельствует о ее многомерном характере. Прежде всего, политика выступает в единстве трех взаимосвязанных аспектов: во-первых, как сфера общественной жизни (структурный элемент общества); во-вторых, как вид социальной активности (форма человеческой деятельности и общественного поведения) и в третьих, как тип социальных отношений и связей52. Думается можно использовать и обобщенную трактовку характера политики. Это явление справедливо понимать в качестве развивающейся социальной подсистемы. Данный смысл будет предполагать и структурно-функциональное, и эволюционное, и социально-психическое, и социокультурное и возможные другие ее значения.

Упомянутый выше российский политолог отмечает еще один новый нюанс современного изучения политики. Во второй половине XX в. политические теоретики Запада постепенно отказались от использования субъектно-объектной дихотомии в исследовании политических активности и отношений. Место активного субъекта и пассивного объекта политики в таких работах занимает политический актор («действователь») или, по варианту французского конструктивиста П.Бурдье - агент политики . Показательным тому примером выступает фундаментальное оксфордское издание «Политическая наука: новые направления», которое редакторы провозгласили «летописью научных достижений, осуществляемых исследовательских программ и еще не реализованных замыслов»54. На более чем восьмистах страницах этого концептуально плюралистического труда, подготовленного 41 автором из Северной Америки, Европы и Австралии мы не встретим классических ранее понятий субъект и объект политики. Везде политические акторы. Логика нововведения, думается, прозрачна. В разных измерениях и политические институты, и политические индивиды, и прочие действующие силы политики способны быть как активным субъектом, так и объектом чьего-либо воздействия. В качестве рабочего инструмента примем, поэтому, понятие актор. Виды и подвиды «действователей» политики и религии попробуем определить при рассмотрении их взаимосвязи. Завершая краткий обзор содержания понятия политика, остановимся на таком его определении. Это подсистема общества, обусловленная развитием социальной власти.

В сравнении с такими общественными явлениями как идеология, культура, политика, экономика и т.п., феномену религия невозможно дать полностью адекватное научное понятие. Главное препятствие заключается в том, что исторически известные религии не обладают очевидным единством конституирующих их компонентов. Сущностные свойства, к примеру, бытовой магии, конфуцианства, оккультно-эзотерических учений и христианства будут различны, и, отчасти, несовместимы. Попытки обнаружить универсальное в религии вызывают серьезные методологические проблемы. Они реализуются двумя основными способами. Во-первых, вычленением из историко-этнографического материала генетически «исходной» или «очищенной» религии (М.Мюллер, Э.Тэйлор, Дж.Фрэзер и др.). Во-вторых, синтезированием, а чаще эклектическим соединением, гетерогенных признаков всевозможных религий по принципу максимального охвата наблюдаемых качеств объекта. Тот и другой путь, в строгом смысле, приводят не к универсальному пониманию религии, а к манифестации еще одной религиозной системы. Место адекватного научного понятия занимает новое «аугсбургское исповедание», провозглашенное ученым.

Все эти сложности откровенно признаются отдельными религиоведами. Преодолеваются они по-разному. Есть точка зрения, что следует вовсе отказаться от определения понятия религии . Нами принимается менее радикальный подход. Абстрактную религию можно использовать в качестве рабочего понятия, которое станет единственно методологическим инструментом, «чуждой миру» условностью, вводимой для соизмерения с нею реальных явлений. По сути, речь идет о методе конструирования идеальных типов М.Вебера успешно зарекомендовавшем себя в социологии, политологии и некоторых иных общественных науках56. Религия «вообще», таким образом, это сугубо теоретическая, предельно обобщенная модель, построенная на базе наиболее типичных свойств исторических религиозных систем. В данном смысле под религией будем понимать подсистему общества, основанную на вере в сверхъестественное и вызванной ею социальной практике. Особого уточнения требуют здесь два момента. Во-первых, категория сверхъестественное представляет собой еще один идеальный тип - отвлеченную совокупность объектов религиозной веры: Бога, богов, судьбы, духов, священного (сакрального) и мн. др. Сверхъестественное находится в антиномичной связи с обыденным или, воспользуемся популярным термином Э.Дюркгейма, профанным. Во-вторых, разграничение веры и соответствующей ей социальной практики носит исключительно аналитический характер. Оно отмечает ключевые аспекты исследования религии - статический и динамический. Первый предполагает изучение ее системных элементов (догматика, каноны, обрядность, морально-этические нормы, виды субъектов религии и пр.), второй - их функционирование, а также трансформацию системы в целом. Вне сознания исследователя эти качества религии не существуют самостоятельно.

Обратимся к взаимосвязи религии и политики. Вряд ли необходимо особо доказывать, что научное постижение этой проблемы оправдано, лишь на имманентном и эмпирическом уровне. Сопричастность связи религии и политики миру трансцендентного будет уделом других областей познания - богословия, философии, искусства. В доступной науке перспективе религия и политика взаимосвязаны как системообразующие элементы общественного порядка и, кроме того, как генетически и сущностно родственные формы социальной деятельности (проявления духовной, в широком смысле этого понятия, жизни). Данное родство предоставляет возможность использовать единый принцип классификации акторов политики и религии на три самых общих, по нашему мнению, вида - институты, индивиды и социальные группы.

Если последние два вида в особых пояснениях не нуждаются, то содержание понятия институт вызывает определенные сложности. Западные политологи П. Ди Маджио и У.Пауэлл в этом отношении весьма остроумно заметили: «зачастую легче достичь согласия по поводу того, что не является таковым, чем договориться о том, что входит в это понятие»57. Самое же распространенное толкование института это правила или соглашения5 . В столь обширном значении понятие приобретает расплывчатые очертания, но дальнейшая его конкретизация потребует масштабного отступления и, даже, в успешном исполнении не будет безупречной. Иначе оно не вызывало бы к жизни новые и новые дефиниции. Уточним, однако, какие подвиды следует по нашему мнению различать в структуре институционального вида религиозно-политических акторов.

Во-первых, признаем справедливым деление религиозных и политических институтов на формальные (конституированные, общепризнанные) и неформальные (неофициальные, тайные и т.п.)- Во-вторых, те и другие условно разграничим на правовые (догмы, каноны, традиции, законы и законодательные системы, подзаконные акты, антиправовые соглашения, морально-этические и эстетические нормы и мн. др.) и организационные (политические, общественные, религиозные объединения и организации, а также их структурные элементы).

Отдельно остановимся на религиозных организациях. В научной литературе им предложено множество разнообразных вариантов типологии, которые преимущественно основаны на христианском материале и отличаются как исходными принципами, так и количеством классификационных разрядов59. Каждая из известных автору работы такого рода классификаций включает два относительно универсальных и противостоящих друг другу типа религиозных организаций: церковь и секта. Остальные типы либо производны от указанных (деноминация, культ, устойчивая секта, эклессия, межцерковные объединения и др.), либо характеризуют гетерогенные религиозные организации локального масштаба - мистические и тайные общества, синкретические культы, религиозно-политические и религиозно-этнические объединения и пр.

Введенная в научный оборот, благодаря протестантскому теологу Э.Трёльчу, дихотомия церковь - секта в настоящее время подвергается резкой критике как со стороны верующих-сектантов и поддерживающих свободу их совести либеральных публицистов, так и со стороны некоторых бывших профессиональных атеистов-историков60. Воспринимая обозначение секта в качестве оскорбительного, они предлагают заменить его на нейтральное, по их мнению, конфессия (с лат. -исповедание). Заметим, что необходимость соблюдения политико-идеологического политеса в данном случае приводит к уничтожению самой возможности какой-либо типологии религиозных организаций. По этой причине не станем отказываться от «неблагонадежных» названий и в конкретно-исторических разделах будем использовать понятия церковь и секта, правда, без наделения их панегирическим либо одиозным смыслом.

Типическими чертами церкви признаем универсализм (по меткому замечанию о. Павла Флоренского - Церковь вселенска, а секта партийна), консерватизм, массовость, толерантность в отношении общественно-политической среды и, даже, сращенность с нею - вплоть до поглощения светского мира61. Секту же с генетической точки зрения справедливо назвать побегом, выросшим из древа церкви. Превратившись в обособленный религиозный институт, она, тем не менее, не мыслима вне оппозиционной связи со своим сосуществующим прообразом. До тех пор, пока сама не трансформируется в церковь. Таким образом, типологически секта характеризуется в первую очередь как часть целого, противостоящая ему. Из этого вытекает вторая ее черта - сравнительно небольшой состав приверженцев. Отметим и еще одну важнейшую типическую черту сект - социально-политический нонконформизм62.

Вернемся к взаимосвязи религии и политики. Исторически они наиболее близки, синкретически слиты, в рамках традиционного общества. На протяжении Новейшего времени характер и степень их связи усложняются, поскольку качественно изменяются стадиальные условия. Осмелимся назвать XX в. переходной эпохой, в течение которой магистральная тенденция глобализации социального процесса проистекала в форме соразвития двух основных типов социальной организации - сакралъно-коммунитарного и секулярно-либертарианского, и трех типов власти - традиционного, легитимного и харизматического (здесь заимствуем классификацию М.Вебера, подразделявшего «социальное господство» на эти «чистые» типы)63.

Зависимо от указанных типологических показателей, а также, от пространственного и хронологического измерений, сопряженность религии и политики приобретает весьма разнообразную конфигурацию. Как нам представляется, двумя основными и наиболее типичными такими формами являются религиозная политика и политизированная религия. Предлагаются они в качестве идеальных типов и выделяются, зависимо от того, чем преимущественно служат религия и политика друг для друга - целью или средством. В частности, если в сопряженности данных явлений политика главным образом цель, то следует говорить о религиозной политике. Если религия служит по преимуществу целью в ее связи с политикой, то формой их взаимосвязи становится политизированная религия .

В заключение данного раздела обратимся к частно-методологическому уровню работы. Здесь, как кажется, не нужно подробно останавливаться на уяснении общих философско-научных методов, которые естественно присущи всякому полноценному процессу познания (анализ и синтез, индукция и дедукция, эвристика, интерпретация, определение, классификация, сравнение и пр.). Основное внимание посвятим общефилософскому методу, занимающему одно из ключевых мест среди инструментальных средств настоящего исследования. Он порожден диалектическим подходом и может быть назван как метод «диалектического восхождения по лествице постижения» (о. Павел Флоренский) или метод «замены предварительных понятий (смыслов) более адекватными» (Г.Г. Гадамер)65. Исторически его появление объясняется, осознанной не позднее античного времени, спецификой понимания как формы познавательного движения мысли. В начале XX в. особенность данной философской категории была наглядно выражена логической конструкцией герменевтического круга (В.Шлейермахер, В.Дильтей): для понимания целого (общего, типического и т.п.) требуется понять часть (особенное, случайное и т.п.), между тем, понимание части невозможно вне исходного представления о целом. Решением проблемы герменевтического круга, на наш взгляд, служит указанный выше метод. Его концепт заключается в развитии такой познавательной цепочки: от предварительного познавательного момента к уточненному, который превращается для последующего уточненного момента в предварительный и т.д.

В работе данный метод использован приложительно к познавательным моментам разного рода. Укажем, для примера, несколько ступеней «лествицы постижения» центральной проблемы работы. Отправной точкой выступает методологический познавательный момент, проясняющий содержание конкретно-исторического и, затем, проверяемый и корректируемый изучением фактических данных. Конкретно-историческая составляющая работы имеет два переплетенных ряда собственных познавательных моментов: микро- и макровопросы. Первый из них образован пониманием центральной проблемы в качестве познаваемого целого. Изучение ее частей предваряется общей постановкой проблемы, определением состояния историографии и источниковой базы исследования, его цели, задач и периодизации. Второй ряд возникает вследствие трактовки центральной проблемы как части конкретно-исторического вопроса высшего порядка, вплоть до самогоглобального предмета научно-гуманитарного познания - человечества в смысле «эволюционного и коэкзистенциального целого»66. Эти макровопросы выделяются, зависимо от трех главных измерений или их комбинаций.

Пространственная макроперспектива дает такую перевернутую пирамиду познавательных вопросов: регион - национальная общность - мировое целое; хронологическая: послевоенные годы - новейшее время - всевременное целое; качественная (проблемно-тематическая): взаимосвязь религии и политики - история религии и политическая история - социально-историческое целое. Примеры комбинаций измерений макровопросов возрастут многократно, но возможность рассмотреть даже упомянутые не более чем иллюзия. Полагаем достаточным обратиться к тем из них, которые, по априорному заключению автора, обладают наибольшей степенью сопряженности с центральной проблемой работы. В частности, с пространственной точки зрения к числу предварительно решаемых макровопросов отнесена обзорная характеристика религиозно-политической жизни в СССР (национальная общность). При этом для уточнения отдельных аспектов религиозной политики Советского Союза (германский вопрос и др.) допускаются экскурсы в международное пространство (мировое целое). Обращение к данному макровопросу помогает адекватному пониманию материалов истории Калининградской области на фоне общенациональной и всеобщей истории (вне контекста явление остается «вещью в себе»). В свою очередь, изучение соразвития религии и политики на примере недавнего прошлого российского региона Прибалтики дает основания уточнить предварительно высказанные наблюдения более глобального масштаба.

Согласно хронологическому измерению религиозно-политическая жизнь в Калининградской области послевоенных лет представляет собой фрагмент истории более обширного периода. Причем, и в ретроспективном и в перспективном направлениях. Специальное изучение перспективного периода (с 1960-х гг. до наших дней) способствует, конечно, лучшему пониманию проблемы (видны тенденции предшествующих лет, проясняется воздействие современных событий на восприятие исследователем познаваемого предмета и т.п.), но допустимо в форме небольших экскурсов по ходу рассмотрения главных сюжетов. Гораздо выше степень взаимосвязи центральной проблемы с ретроспективным отрезком хронологического макровопроса. Здесь уже речь идет не о последствиях, а о прямом влиянии исторического наследия. Оно составляло важнейшее условие религиозно-политической жизни в Калининградской области. Поэтому ретроспективным вопросам («российско-советскому» и «прусско-германскому») посвящены отдельные разделы первой и второй глав.

Соответственно качественному измерению центральная проблема исследования является частью социальной истории в широком ее смысле. Сопряженность религии и политики это взаимосвязь социальных подсистем в свою очередь связанных с другими подсистемами. Те среди них, которые по воздействию и обратному влиянию теснее всего сопряжены с религией и политикой, будут обособленно рассмотрены. Речь идет о демографической и социокультурной подсистемах.

В работе, также, использовано несколько специальных, преимущественно историко-социологических, методов. Самый распространенный из них - идеально-типическое моделирование, был описан выше. Остальные подобные методы либо очевидны без нарочитого упоминания (сбор данных источников и историографии, синхронный и типологический компаративный анализ и мн. др.), либо применяются эпизодически, а, поэтому, ограничимся их кратким обозначением. Речь идет об интервью, статистическом анализе (в изучении демографической и ведомственной статистики) и типологизации.

Источниковая база исследования

Корпус опубликованных источников по проблеме достаточно скромен, и в целом такого рода источники имели в работе второстепенное исследовательское значение по сравнению с архивными документами. Так, в процессе изучения общенациональных условий религиозно-политической жизни в Калининградской области использовались Конституция 1936 г. и «религиозные» постановления ЦК КПСС , документы по внешнеполитическим факторам религиозной политики в СССР (протоколы международных конференций и подготовительные материалы к ним, ведомственная переписка, отчеты и справки чиновников внешнеполитических органов власти, стенограммы приемов иностранных церковных деятелей и пр.)68, публикация записки Г.Г.Карпова о судьбоносной в государственно-церковных отношениях XX в. встрече И.В.Сталина ночью 4 сентября 1943 г. с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем) и некоторые другие источники . Социально-демографические условия рассматривались с привлечением данных переписей населения .

Исследование германского аспекта религиозно-политической истории Калининградской области во многих его моментах базировалось на мемуарной литературе . Наиболее ценные свидетельства принадлежат пастору лютеранской церкви Хуго Линку. Он являлся одной из ключевых фигур германских конфессиональных общин Калининграда первых послевоенных лет и оказался главным посредником в контактах между немцами и уполномоченным СРК. Воспоминания Х.Линка доносят до нас не только уникальные факты о церковной жизни немцев, отношением их с властями и советскими переселенцами в 1945 -начале 1948 гг., но и непростую психологическую атмосферу, которая установилась тогда в регионе. Как и любые другие мемуары, книга Линка не лишена субъективизма. Природа происхождения его, в общем-то, очевидна - тяжелые потрясения, пережитые самим пастором и всеми немцами бывшей Восточной Пруссии в последние годы пребывания на земле утраченной родины. Вместе с тем нельзя не учитывать, что воспоминания Х.Линка появились в печати в 1952 г. - в разгар холодной войны и в момент крайнего обострения «германской проблемы». Их антисоветский, скорее антирусский, тон был для того периода вполне логичен. Тем не менее, можно только сожалеть, что нам оказались недоступны воспоминания других конфессиональных лидеров немецких общин Калининградской области, о наличии которых упоминается в германской литературе72.

Большую роль в изучении многих вопросов проблемы сыграли материалы периодической печати — главным образом, публикации в центральном печатном органе областной партийной организации, в газете «Калининградская правда» . Почти все эти статьи сами по себе являются фактом антирелигиозной деятельности региональных властей. Кроме того, они существенно проясняют состав конфессиональных общин области в 1950-х гг., рассказывают о репрессиях против верующих, повествуют о конфликтах внутри сектантских общин и содержат иную информацию. Поскольку многие свидетельства газетных публикаций (в жанровом отношении бывших, главным образом, фельетонами) нельзя перепроверить по другим документам, некоторые обвинения их авторов в адрес верующих уместно воспринимать с поправкой на атеистический дух и нарочито «оскорбительный» стиль сочинений.

Своеобразным источником по проблеме стали научные, научно-популярные и справочные издания и работы конца 1940-х - 1950-х г. Обращение к ним позволило оценить взаимосвязь национально-конфессионального самосознания советских переселенцев Калининградской области и процесса их социокультурной адаптации на новой земле74. К источниковой базе работы относятся также разнородные документы, помещенные в сборниках публикаций калининградских историков и архивистов, которые регулярно выходят в последнее время75. Наряду с этими изданиями, серьезно обогатила корпус опубликованных источников книга «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев», подготовленная коллективом авторов во главе с Ю.В.Костяшовым и представляющая собой собрание воспоминаний старожилов Калининградской области о первых годах их пребывания на новой советской земле76. Несколько устных свидетельств, приведенных в книге, помогли нам уточнить, как воспринималось переселенцами этнокультурное и конфессиональное наследие бывшей Восточной Пруссии, а также, каким образом складывались их отношения с немцами.

Рассмотрим, теперь, самый ценный пласт источников - архивные документы. Состав акторов религиозно-политической истории Калининградской области в послевоенное время был обширным и разнородным. Ведущими из них являлись СРПЦ и СРК, управление - отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) - КПСС, уполномоченный СРК по Калининградской области, управление по гражданским делам Калининградской области, исполком Калининградского облсовета, рай- и горисполкомы Калининградской области, Калининградский обком, райкомы и горкомы ВКП (б) - КПСС Калининградской области, управление НКВД - МГБ - КГБ по Калининградской области, калининградское областное отделение Всесоюзного Общества по распространению политических и научных знаний (КО ВОРПНЗ), партийно-советская пресса, конфессиональные объединения и этнические группы. Архивное их наследие велико. Фонды перечисленных религиозно-политических акторов образованы в Российском Государственном Архиве социально-политической истории (РГАСПИ), ГАРФ, Государственном Архиве Калининградской области (ГАКО), Центре хранения и изучения документов новейшей истории Калининградской области (ЦХИДНИКО)77.

Предполагаемая значимость в разработке темы, а также объем архивных материалов обусловили методику обследования фондов различных учреждений. Большая их часть подвергалась целенаправленному изучению. Особо выделенные в ГАРФ дела по калининградскому региону и группе областей, где не было уполномоченных СРПЦ и СРК, а также фонд Уполномоченного СРК по Калининградской области в ГАКО исследовались фронтально . В отношении единиц хранения, потенциально содержащих сведения, пригодные лишь для сравнительного анализа, использовался выборочный просмотр79.

Большое количество документов пока еще нельзя ввести в научный оборот, т.к. доступ к ним ограничен федеральным законодательством и подзаконными нормативными актами. Например, для ученых сегодня наглухо затворены двери в архиве Калининградского областного управления МВД. По каким причинам начальник этого ведомственного учреждения отказывается давать любую информацию о собрании находящихся там документов остается, только предполагать. Определенным препятствием в доступе к архивным источникам стало для нас право российских граждан на охрану личной тайны. По договоренности с архивными служащими автор исследования взял на себя личную ответственность за обнародование сведений, содержащих тайну личной жизни.

В итоге проведенной работы собран достаточно крупный массив документов. Свыше половины из них либо впервые просматривались (к такому выводу приводят «чистые» листы использования единиц хранения), либо еще не задействованы в научных исследованиях. Хронологическая принадлежность обнаруженных источников, распределение их по архивам и фондообразователям неравномерны. Большая часть хранится в ГАРФ и ГАКО - в фондах СРПЦ, СРК, СДР и Уполномоченного СРК по Калининградской области. Материалы партийных архивов уступают им в количественном отношении. Особенно по периоду позднего сталинизма (1946 - 1952 гг.). Кстати, уже это обстоятельство свидетельствует о сосредоточении функций религиозной политики того времени преимущественно в правительственных учреждениях. В последующие годы возрастает значение КПСС в качестве субъекта происхождения интересующих нас документов.

Выявленные документы зачастую дублируются. Разумеется, информативная ценность выше у первых экземпляров. Некоторые из них сохранили рукописные пометки, содержащие, порой, уникальные известия. Приведем два примера. Только по визам на докладных записках из Калининградского облисполкома в СРПЦ, мы узнаем кто курировал в Совете область . Резолюция Заместителя Председателя СРК на отчете его подчиненного Г.Я.Врачева позволяет предположить существование не найденного в архивах письма Совета правительству о необходимости учреждения должности уполномоченного этого ведомства по Калининградской области81.

Видовая принадлежность собранных архивных источников весьма разнообразна. Законодательные документы представлены нормативно-правовыми актами правительства (СНК - СМ СССР, РСФСР), советских органов власти (Президиум ВС СССР, РСФСР, облисполком, рай- и горисполкомы Калининградской области), директивными решениями партии (ЦК ВКП (б) - КПСС, его Секретариата, Бюро по РСФСР, бюро областного, городских и районных комитетов партии), а также их проектами. К ним относятся обладавшие, главным образом, грифом «секретно» или «для служебного пользования», указы, постановления, распоряжения, решения и подготовительные варианты этих актов по вопросам регламентации деятельности религиозных обществ, порядка открытия молитвенных зданий, антирелигиозной и научно-атеистической пропаганды. В освещении религиозной политики это довольно беспристрастный и объективный вид документов, что демонстрируют формально-функциональные их свойства (четкая констатация политической воли властей, обязательность ее реализации и т.п.).

Самая обширная группа источников - материалы делопроизводства. Отметим следующие ее подвиды. Во-первых, организационно-распорядительная документация. К ней относятся функционально-штатные положения, кадровые постановления, инструкции, циркуляры и приказы таких органов власти как правительство, СРПЦ и СРК, уполномоченный СРК по Калининградской области, калининградский исполком облсовета. Также сюда входят протоколы и стенограммы заседаний Святейшего Синода Русской Православной Церкви, инициативных групп религиозных обществ, обоих Советов по религиозным делам, их уполномоченных, областного, районных и городских исполнительных комитетов советов депутатов, партийных органов власти (бюро, коллегий, пленумов) Калининградской области.

Особую значимость в числе этой разновидности документов имеют устные директивы высшего руководства страны (Сталина, Ворошилова, Молотова, Маленкова, Жданова, Берии, Хрущева), данные председателям СРПЦ и СРК, а также их заместителям. Они, как правило, записывались стенографистами либо фиксировались в телефонограммах. Кроме того, уникальностью информации в организационно-распорядительном подвиде источников выделяются протоколы бюро калининградских обкома, райкомов и горкомов ВКП (б) - КПСС по вопросам персональных дел коммунистов. Множество таких дел посвящено проступкам членов партии, вызванных их религиозными убеждениями.

Во-вторых, это межведомственная и внутриведомственная переписка. Ее адресатами выступали: Президиумы ВС СССР и РСФСР; Управление Делами и Государственная Штатная Комиссия СНК - СМ СССР и РСФСР; НКИД - МИД, НКВД - НКГБ - МТБ - КГБ, ОМВД, МВД, Наркомторг, Наркомфин; управление МГБ - КГБ по Калининградской области; СРПЦ и СРК, их уполномоченные по Белорусской и Литовской ССР, Калининградской, Воронежской, Курской, Орловской, Саратовской областям; Управление информации (пропаганды и агитации) Советской Военной Администрации в Германии; Управление Отдела кадров, Управление - Отдел пропаганды и агитации, ЦК ВЛКСМ; Патриархия и Виленская епархия РПЦ; управления по гражданским делам г. Кенигсберга, Кенигсбергской и Калининградской областей; облисполком и его отделы, рай- и горисполкомы, областной, районные и городские комитеты партии и комсомола, хозяйственно-торговые, культурно-просветительские, общественные организации Калининградской области.

В третьих, это письма, заявления, обращения, жалобы и ходатайства частных лиц и религиозных обществ (включая немецкие) в советско-партийные и церковные инстанции.

В четвертых, это учетно-контрольная документация. К ней принадлежат: списки служителей культа и обслуживающего персонала церквей на получение хлебно-продуктовых карточек; анкеты, опросные листы, служебные и командировочные удостоверения; справки о регистрации духовенства и церковного актива; списки руководящих партийных, советских, хозяйственных работников, должностей, входящих в номенклатуру ЦК ВКП (б) - КПСС; статистические сводки СРПЦ и СРК, а также уполномоченного СРК по Калининградской области о количестве молитвенных зданий, служителей культа, зарегистрированных и подпольных религиозных обществ и групп верующих, ходатайств об открытии церквей; материалы единовременного учета религиозных объединений в 1960-1961 гг. и пр.

В пятых, отчеты должностных лиц и органов власти, причастных к формированию религиозной политики перед вышестоящими инстанциями. Видимо сюда по источниковым признакам примыкают «информации» о слухах и политических настроениях населения Калининградской области, которые фиксировались работниками госбезопасности и партийными чиновниками в обком ВКП(б)-КПСС.

В последнюю очередь упомянем самую малую по объему - плановую документацию (уполномоченного СРК по Калининградской области и других органов власти).

Сведения делопроизводственных источников играют неоценимую роль в изучении религиозно-политической истории Калининградской области. Они помогают вскрыть причины, механизмы подготовки и последствия принимавшихся решений, состав, иерархию акторов государственно-религиозной политики, а также взаимосвязь между ними. Львиная доля документов делопроизводства была закрыта для ученых вплоть до последнего времени. Функционально они рассчитаны на «внутреннее» пользование. Следовательно, степень достоверности их информации в целом нужно признать высокой. Исключение составляют планы, учет незарегистрированных религиозных объединений и некоторые иные документы.

В изучении социально-демографических условий религиозно-политического развития Калининградской области использовалась демографическая статистика. Ее текущие и сводные материалы отложились в фондах переселенческого, статистического отделов Калининградского облисполкома и уполномоченного ЦСУ Госплана СССР по Калининградской области. Этот вид источников отличает серьезная противоречивость, а иногда откровенная недостоверность содержащихся сведений. Только сопоставление имеющихся там цифр с данными всесоюзных переписей и некоторые логические допущения позволяют исследователю прийти к самым осторожным общим выводам.

В заключение характеристики архивных документов несколько слов следует сказать о языке цитирования источников. Автор не взялся изменять стиль и орфографию документов ради сохранения самого духа времени и облика тех людей, от которых они исходили. Адаптированные, допустим, к нормам современного языка тексты уполномоченного СРК А.И.Глазких или ходатаев, обращавшихся к нему с просьбами открыть молитвенное здание, могли бы исказить адекватное представление об уровне их образования, культуры и мышления.

Небольшим, но важным дополнением к материалам государственных архивов являются четыре неопубликованных интервью Х.И.Биктеева, А.И.Крикуна, Л.Е.Калацкого и В.К.Третьяковой82. Они принадлежат непосредственным участникам и свидетелям борьбы конфессиональных общин региона за право на легальную деятельность. Лишь благодаря беседе с Верой Кирилловной Третьяковой удалось узнать о существовании на территории области в 1950-х гг. общины православных христиан-катакомбников. Ряд примечательных, и, главное достоверных, фактов содержат другие интервью.

Оценивая общее состояние источниковой основы исследования, отметим, что в целом она позволяет решить поставленную проблему, хотя и могла бы оказаться более основательной. Например, в случае получения доступа к документальным коллекциям архивов управлений МВД и ФСБ по Калининградской области.

Структура работы

Структура основной части работы базируется на тематическом принципе. Первая и вторая главы посвящены решению первой задачи исследования. В них рассматриваются общенациональные и региональные условия религиозно-политической жизни в Калининградской области. В третьей и четвертой главах на примерах соответственно германских и советских конфессиональных групп исследуются деятельность и взаимоотношения религиозно-политических акторов в регионе. Изложение материала в разделах глав с небольшими отклонениями имеет хронологический порядок. Сноски и примечания помещены в конце каждого из разделов.

Ретроспективные условия религиозно-политической жизни в Калининградской области: советский аспект

Февральская и Октябрьская революции, ликвидация самодержавия, восстановление патриаршей системы управления РПЦ, отмена вероисповедальных и национальных ограничений, провозглашение «свободы совести» и ряд других событий 1917 года по своему совокупному влиянию на взаимосвязь религии и политики в нашей стране сопоставимы, разве что, с Крещением Руси и, в гораздо меньшей степени, с государственно-церковными преобразованиями Петра I. Характер религиозно-политической жизни в России после 1917-го, без всяких натяжек и преувеличений, позволяет оценить этот хронологический рубеж в качестве эпохальной вехи, положившей начало действительно Новейшему этапу истории. Во всяком случае, истории отечественной. На протяжении последующих десятилетий взаимосвязь религии и политики приняла небывалые дотоле формы, подверглась многократным и парадоксальным, на первый взгляд, изменениям. Попытаемся самым лаконичным образом осветить течение религиозно-политической жизни в Советской России, от указанной вехи до окончания Великой Отечественной войны. В центре нашего внимания будут явления и процессы, имевшие логическое продолжение в послевоенные годы и оказавшиеся, таким образом, «ретроспективной средой» религиозно-политической истории СССР во второй половине 1940-х - 1950-х г.

Критерием для внутренней периодизации отмеченного отрезка времени изберем состояние государственной политики по религиозному вопросу. Оно предопределяло прочие аспекты связи религии и политики - отношения церквей и сект к власти, конфессий друг с другом и с общественными структурами, верующих и атеистов и т.п. Среди известных нам такого рода периодизаций наиболее обосновано выглядят этапы государственно-религиозной политики, выделенные М.В.Шкаровским1. Петербургский историк подробно, насколько это возможно, учел самые существенные перемены религиозного курса советской власти и зафиксировал их в следующих хронологических рамках: 1917 - 1920, 1921 - 1928, 1929 - 1938, 1939 - 1943, 1943 - 1948 годы . Данные этапы положим в основу настоящего обзора.

Период с ноября 1917 до конца 1920 г. весьма точно характеризуется распространенным эпитетом тех лет: Е.Ярославский - один из наиболее одиозных борцов на антирелигиозном фронте, в романтическом духе назвал конфессиональную политику большевиков времени военного коммунизма «штурм и натиск»3. Уже первыми декретами советской власти национализировались церковно-монастырские земли, учреждения образования, признавалась юридически неправомочной церковная регистрация брака, рождения и смерти4. Декретом от 20 января (2 февраля) 1918 «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» религиозные организации лишались права юридического лица, движимого и недвижимого имущества, запрещалось преподавание вероисповедальных дисциплин в государственных и общественных учебных заведениях5. Для реализации этого закона был создан VIII («ликвидационный) отдел Наркомюста во главе с П.А.Красиковым - первая специализированная государственная структура по контролю над церковью (существовал до конца 1924 г.). Ему надлежало ввести в правовое русло стихийную политику в отношении религиозных обществ, которая «по зову сердца» проводилась на местах партийными и советскими активистами, чекистами и прочими сынами Октября. «Ликвидационный отдел» не стал, конечно, защитником прав верующих и конфессиональных центров. Как и следовало ожидать, он включился в антирелигиозную борьбу и, вместе с другими государственными структурами, разрабатывал и воплощал на практике ее новые методы и средства.

Главный удар в течение рассматриваемого периода испытала РПЦ. Она воспринималась большевиками как исключительно реакционная политическая сила и опасный идеологический враг, имеющий большое влияние на массы. В основном против нее были направлены первые антирелигиозные акции центрального правительства и его местных органов. Только по декрету от 20 января у Русской Церкви отняли около шести тысяч храмов и монастырей6. По подсчетам, подготовленным православным Свято-Тихоновским Богословским институтом за 1918 - 1919 гг. было расстреляно 4000 священнослужителей и 2300 пострадало от других репрессий7. Среди мучеников, погибших за веру в этот период, находилось более 20-ти архиереев .

Ретроспективные условия религиозно-политической жизни в Калининградской области: прусско-германский аспект

С древнейших времен и по сей день, территория Калининградской области являлась порубежьем между различными народами, государствами и культурами. Эта особенность обусловила высокую роль миграций в местной истории. Так, на протяжении эпох древности и средневековья в пределах региона зафиксировано пребывание нескольких крупных этнолингвистических общностей.

Позднепалеолитическое и неолитическое население, чья культура была тесно связана с протофинно-угорскими древностями, начиная с конца III тысячелетия до Р.Х., испытала ассимиляцию пришлыми протоиндоевропейцами. На основе последнего этнического субстрата сформировалась западная группировка балтов - пруссы. В конце I тысячелетия до Р.Х. отдельные районы этих земель заселили племена, принадлежавшие к лужицкой и подклошевой археологическим культурам, которые польские автохтонисты (И.Костшевский и др.) и некоторые отечественные исследователи (В.В.Седов) признают праславянскими. С первых веков новой эры в Южной Прибалтике распространились многочисленные германские поселения, возведенные готами и гепидами (II в.), видивариями (V в.) и викингами (IX - XI вв.)1. В XIII столетии начался процесс миграции в прусскую землю немецкого населения. Результатом стало полное поглощение ими туземных племен к XVII в.

По меньшей мере, с начала крестоносной экспансии и до Новейшего времени миграционные процессы на территории области находились в тесной связи с религией и политикой. Главным образом, именно эта взаимосвязь придавала региону его неповторимый социальный облик.

Проиллюстрируем данный тезис несколькими фактами. Накануне крестоносной агрессии, то есть в конце XII - начале XIII в. прусское общество находилось на стадии политогенеза. Специфической чертой становления государственности у пруссов было сосредоточение социальной власти в руках духовной аристократии — жречества . Германское присутствие утвердилось в Южной Прибалтике стараниями духовно-рыцарского братства католической церкви Тевтонского (Немецкого) ордена и немецких крестьян, колонизировавших далекие земли под прикрытием военизированных миссионеров. Следовательно, германско-прусское противостояние можно квалифицировать в качестве религиозной войны. Правда, надо признать, что у этой войны существовали и другие веские основания. Например, стремление ордена обрести собственную территорию.

Форма правления, распространенная крестоносцами в их прибалтийских владениях, приобрела ярко выраженный теократический характер. До XVI в. организационная структура местных рыцарей, а также светская власть епископов (Кульмского, Замландского, Помезанского и Эрмландского) были стержнем местной политической системы.

Секуляризация ордена в 1525 г. и провозглашение лютеранства официальной конфессией светского герцогства Пруссия (первое лютеранское государство в мире) дали мощный толчок переселениям туда гонимых в католических странах протестантов. Этот миграционный поток активно поддерживался политикой религиозной толерантности прусских властителей в последующие столетия. Принципы веротерпимости обнаруживаются уже в политическом курсе основоположника герцогства Пруссия Альбрехта Гогенцоллерна (Бранденбург-Ансбахского). Бывший магистр Тевтонского ордена, вполне искренне и глубоко восприняв учение Лютера, защищал, между тем, от посяганий последнего свободу вероисповедания своих подданных3. Главенствовавшее лютеранство и, находившаяся заметно в приниженном положении, католическая церковь оставались, однако, юридически привилегированными конфессиями вплоть до заключения Вестфальского мира в 1648 г. . Согласно международно-правовым договорам, оформившим этот мир (соглашения по религиозным вопросам были подписаны в г. Оснабрюке), в германских землях устанавливалось равноправие католиков, лютеран и реформатов (приверженцев кальвинизма). Местные же правители лишались права устанавливать вероисповедальную принадлежность жителей подвластных им территорий. В наиболее допустимой мере религиозная толерантность впервые устанавливается в Европе Нового времени именно в Пруссии - королями Фридрихом II Великим (1740 1786) и Фридрихом Вильгельмом II (1786 - 1797)5.

Обстоятельства вовлечения германского населения Калининградской области в государственно-религиозную политику СССР

С момента покорения Красной Армией Восточной Пруссии (октябрь 1944 -май 1945) вплоть до окончания массовой высылки германского населения в зоны оккупации поверженного Рейха оно пребывало под властью политических органов молодой российской области и подчинялось советским законам .

Во время войны управление этой территорией осуществлялось системой военных комендатур. 10 мая 1945 г. функции контроля над местными жителями были возложены на Временное управление по гражданским делам при комендатуре Кенигсберга (с июля того же года - Временное гражданское управление при Военном совете Кенигсбергского Особого военного округа). После выхода Указа Президиума ВС СССР об образовании Кенигсбергской области (от 7 апреля 1946 г.) военные передали власть Управлению по гражданским делам Кенигсбергской/ Калининградской области при Совете Министров РСФСР. Статус и полномочия этого органа определялись Постановлением Совмина СССР «Об административном устройстве города Кенигсберга и прилегающего к нему района» (от 7 апреля 1946 г.). Конституционные советско-партийные структуры в области были сформированы, только весной-летом 1947 г.

Наиболее тяжелым временем для германского населения области оказался период со второй половины 1945 до весны 1947 г. Фильтрация нацистов и их сторонников, скудное пропитание, холод, болезни, бандитизм... В числе других кенигсбержцев страдало и духовенство. Среди евангелических служителей культа, по меньшей мере, семь человек умерло от голода. Сгинул в лагере пастор Анскол. Большую утрату лютеране понесли в феврале 1946 г. - при невыясненных обстоятельствах погибли авторитетнейшие пасторы - Л. Бекманн и Э.Мюллер . 26 января 1947 г. в Калининграде случайную смерть нашел молодой католический клирик Гросс. Проходя в темное время суток мимо военного караула, после оклика часового он бросился бежать, и был застрелен. Его смерть немецкие священники превратили в масштабную акцию молчаливого протеста .

Бытие на грани физического выживания, осознание национальной катастрофы, перманентное ожидание возмездия со стороны пострадавшего от фашистов народа, туманность международно-правового положения и некоторые другие обстоятельства оказали консолидирующее воздействие на германское население бывшей Восточной Пруссии.

Так, лютеране, оказавшись в новых политических условиях, успешно преодолели церковный раскол. Безусловным лидером всего евангелического духовенства, после гибели Бекманна и Мюллера, стал их соратник по Исповедной церкви Хуго Линк. Как отмечалось в предыдущей главе, он был заметной фигурой в религиозно политической жизни региона накануне и в годы войны. Германские религиозные объединения оказывали материальную помощь друг другу и нуждающимся землякам, опекали беспризорных немецких детей, распространяли почтовую корреспонденцию4. Лютеранское и католическое духовенство активно пользовалось правом «печалования» перед властями о нуждах соплеменников. Оно выступало транслятором и, в большой мере, источником политических ожиданий германских граждан. Основной такой надеждой, являвшейся серьезным фактором политического поведения немцев, было желание выехать в центральную Германию.

Консолидирующие тенденции проявились и в сугубо духовной сфере. Католики и лютеране, иногда еще и баптисты, использовали в культовых целях одни и те же храмы. Проводились совместные богослужения5. Х.Линк в беседах с советскими чиновниками не исключал возможности объединения лютеранской и католической церквей6. Его позиция не должна сильно удивлять, если вспомнить о теологическом модернизме того крыла протестантского духовенства, к которому принадлежал немецкий пастор. К тому же, подобные ожидания отвечали духу времени. В Европе определенной популярностью пользовалось движение за слияние или совместную работу двух церквей. Инициатива исходила от Ватикана, проводившего идею объединения через различные общественные организации. Одна из них - «Уна Санкта» успешно вербовала сторонников в Германии.