Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Проблемы теории и историографии принудительных миграций в СССР 28-96
1.1. Историографический обзор проблемы 28-50
1.2. Понятийный аппарат в историографическом, информационно-политическом и методологическом контекстах 51-55
1.3. Теоретико-методологические основания исследования 55-82
Глава 2. Характер принудительных выселений с территории советского Дальнего Востока 1920-е гг 97-129
2.1. Особенности применения принудительных выселений в уголовно-репрессивной практике Советской России в 1920-е гг 97-106
2.2. Административные выдворения как способ «разгрузки» региона и борьбы с политической и уголовной преступностью 106-122
2.3. Специфика использования принудительного труда на Дальнем Востоке в 1920-е гг 122-126
Глава 3. Принудительная колонизация Дальнего Востока в 1930 - начале 1940-х гг 130-220
3.1. «Кулацкая ссылка» и спецпоселения в ДВК в 1930 -1941 гг 131-197
3.1.1. Переселение репрессированных крестьян внутри ДВК и их прибытие из других регионов страны 133-153
3.1.2. Трудовое использование и размещение спецпереселенцев в регионе 153-164
3.1.3. Динамика численности спецпереселенцев в ДВК и ее факторы 164-174
3.1.4. Хозяйственное бытовое обустройство и социальное обслуживание спецпоселенцев 174-197
3.2. «Лагерная колонизация» на Дальнем Востоке (1933-1940 гг.) 197-213
Глава 4. Политика пограничного режима и социальные «чистки» на Дальнем Востоке в преддверии Второй мировой войны 221-298
4.1. Паспортизация населения 1933-1934 гг. и ее миграционные последствия 226-239
4.2. «Корейский вопрос» и депортация корейцев 1937 г 239-255
4.3. Вытеснение китайцев с советского Дальнего Востока и депортация 1938 г 256-273
4.3.1. Проблемы китайской иммиграции и попытки вытеснения китайцев с территории российского Дальнего Востока 256-263
4.3.2. Массовые арестные операции и депортация китайцев (1938 г.) 263-272
4.4. Административные выселения из дальневосточного приграничья в 1930-е гг 272-287
4.5. Итоги и последствия «чистки» Дальнего Востока 287-291
Глава 5. Особенности принудительных миграций на Дальнем Востоке в период Великой Отечественной войны 299-329
5.1. «Кулацкая ссылка» в 1941-1945 гг 299-307
5.2. Война и судьба немецкого населения на Дальнем Востоке 307-319
5.3. Мобилизация спецпоселенцев на строительство железной дороги Комсомольск - Советская Гавань 320-327
Глава 6. Послевоенный этап принудительных миграций на Дальнем Востоке (1945-1950-е гг.) 330-403
6.1. Спецконтингент, «власовцы» 330-336
6.2. Этнические депортанты 336-359
6.3. «Указники» (крестьяне, выселенные из колхозов на основании Указа ЛВС СССР от 2 июня 1948г.) 359-366
6.4. Принудительные мигранты вне системы спецпоселений 366-378
6.5. Общая характеристика принудительных миграций послевоенного этапа 378-397
Заключение 404-412
Список источников и литературы 413-464
Приложения 465-497
- Особенности применения принудительных выселений в уголовно-репрессивной практике Советской России в 1920-е гг
- Трудовое использование и размещение спецпереселенцев в регионе
- Проблемы китайской иммиграции и попытки вытеснения китайцев с территории российского Дальнего Востока
- «Указники» (крестьяне, выселенные из колхозов на основании Указа ЛВС СССР от 2 июня 1948г.)
Введение к работе
Актуальность темы. ХХ век предстает перед нынешним поколением как век масштабных противоречий, в нем нашли место яркие социальные и технологические достижения, гуманитарные катастрофы, войны и революции. Власти разных стран для решения тех или иных политических задач использовали депортации как форму репрессивной политики, которая приобретала порой самые жестокие формы, особенно в период войн. Однако в истории найдется немного примеров, когда принудительные миграции имели бы столь же внушительный размах (и не только в военное, но и в мирное время), как в советском государстве 1930–1950-х гг.
Массовые депортации были неотъемлемой частью сталинизма. Они выступали орудием государственного террора в интересах укрепления сталинской диктатуры, служили инструментом широкомасштабной социальной инженерии «во имя светлого коммунистического будущего», меняли социальный, демографический, этнический облик целых регионов, выступали одним из звеньев в создании системы принудительного труда. Демографические, социальные, этнические, экономические, нравственно-психологические процессы, сопровождавшие сталинские принудительные миграции, были явлениями пролонгированного действия. Анализ их генезиса, сущности, исторических последствий рассматривается современным научным сообществом в качестве одной из важных теоретических задач, решение которой помогает приблизиться к пониманию глубинных факторов развития отечественной истории в советский период.
Актуальность этому научному направлению придает общее понимание сталинизма не как некоторого досадного отклонения от магистральной линии хода всемирной истории, а как ключевой темы для осмысления природы современного общества вообще, какова бы ни была его идеология.
Необходимым элементом изучения практик сталинского режима является их региональное прочтение. Политика принудительных миграций, имея общие цели и задачи, находила конкретное воплощение на определенных территориях страны, исходя из той роли, которую власть придавала их географической, геополитической, экономической значимости. Только детальный анализ насильственных миграций в каждом из регионов даст возможность для действительно глубокого их понимания в общегосударственном масштабе. Советский Дальний Восток имеет все основания быть включенным в такого рода региональный анализ. Специфика осуществлявшихся здесь депортаций выступает одним из индикаторов общего отношения власти к Дальнему Востоку, характера его включенности в общегосударственное политико-экономическое пространство. Анализ этого феномена служит одним из путей осмысления противоречий государственной политики на Дальнем Востоке, его влияния на общее развитие региона, хозяйственное и демографическое освоение, на характер структурирования местного социума.
Изучение поставленной проблемы имеет также общественно-политическую значимость. В последние годы констатируются тенденции к возрождению сталинизма в сознании общества. Эксперты связывают реставрацию этой идеологии с кризисом национальной идентичности в постсоветский период и стремлением части общества обеспечить ее путем возвращения к традициям авторитаризма. С другой стороны, среди этнических групп, переживших ужасы сталинских депортаций, живут утверждения о подспудном продолжении «культурного геноцида». Как показывает пример Кавказа, коллективные травмы прошлого в условиях современных политических кризисов и военных конфликтов легко активизируются и политизируются, что обычно благоприятствует разного рода экстремистам. Наличие подобных явлений ставит на повестку дня более глубокое изучение сталинских принудительных миграций, широкую популяризацию научных достижений по данной проблематике с тем, чтобы способствовать преодолению стереотипов советского идеологического и политического наследия.
Степень изученности темы. Подробный историографический анализ проблемы дан в первой главе диссертации Он показал, что тема сталинских депортаций привлекала внимание исследователей с середины ХХ в. (Н.А. Ивницкий, Р. Конквест, А. Некрич и др.), однако до конца 1980-х гг. возможности ученых были ограничены труднодоступностью источников и идеологическими «шорами». По-настоящему серьезное изучение проблемы как отечественными, так и зарубежными исследователями началось в 1990-е гг. с открытием российских архивных фондов и в связи с произошедшими коренными политическими изменениями. За два последних десятилетия накоплено значительное количество трудов, включающих публикации документов, статьи и фундаментальные монографии, кандидатские и докторские диссертации. В рамках общей проблематики сформировалось несколько направлений – по изучению «крестьянской ссылки» (С.А. Красильников, Л. Виола и др.), этнических депортаций (Н.Ф. Бугай, А.А. Герман, Т. Мартин и др.), послевоенной репатриации (А.А. Шевяков, В.А. Ионцев) и др., созданы обобщающие исследования (П.М. Полян, В.Н. Земсков). В значительной части трудов депортации изучаются в территориальных рамках конкретного региона выхода или вселения принудительных мигрантов – Украины, Поволжья, Крыма, Сибири, Казахстана, республик Коми, Калмыкии и др.
В целом историографический обзор приводит к выводу о высокой степени внимания со стороны научного сообщества к проблеме принудительных миграций в СССР, значительных достижениях в ее конкретно-историческом освещении и теоретическом осмыслении в масштабе всей страны и ряда ее регионов. Однако дальневосточный срез проблемы остается слабо изученным, что позволяет поставить его в центр предлагаемой диссертационной работы.
Объект исследования – массовые принудительные миграции на Дальнем Востоке СССР, осуществлявшиеся сталинским руководством в 1930–1950-е гг.; принудительные мигранты как особый социальный слой.
Предмет исследования – эволюция политики депортаций в регионе, генезис, факторы, формы принудительных миграций и связанные с ними процессы социального структурирования.
В работе поставлена цель исследовать массовые принудительные миграции на Дальнем Востоке как элемент репрессивной политики в полной совокупности форм, потоков и направлений за весь период их применения в советском государстве, проанализировать их региональные особенности, общие итоги и влияние, оказанное на социальное, демографическое и экономическое развитие региона.
В соответствии с указанной целью определены следующие основные задачи диссертации.
1. Выявить региональную специфику генезиса массовых принудительных миграций, исходя из совокупного анализа исторических особенностей освоения Дальнего Востока, политико-экономических реалий начального периода его советизации и становления общей советской уголовно-репрессивной практики.
2. В поэтапной динамике проследить реализацию политики насильственных переселений на Дальнем Востоке, определив главные факторы воздействия на этот процесс.
3. Выделить и охарактеризовать потоки принудительных мигрантов в регионе по географической направленности и методам депортации, категорийному, социальному, демографическому, этническому, количественному составу.
4. Проанализировать особенности размещения различных категорий принудительных мигрантов на Дальнем Востоке, показать процесс создания и функционирования региональной ветви системы спецпоселений и других институтов принудительного удержания репрессированных групп в регионе (ссылка на поселение, высылка и др.).
5. Дать характеристику процессам обустройства и адаптации принудительных мигрантов в местах расселения, определить сферы и условия эксплуатации их труда.
6. Установить причины, масштабы, региональную географию принудительных выселений с Дальнего Востока, показать политическую сущность этих кампаний.
7. Проследить темпы и масштабы нисходящей и восходящей социальной динамики, характерные для различных категорий принудительных мигрантов на Дальнем Востоке.
8. Определить место принудительных мигрантов в социальной структуре на советском Дальнем Востоке, путем выявления его соотношения с другими группами в следующих подсистемах – пенитенциарной, трудовых ресурсах, общем составе населения.
Хронологические рамки исследования обусловлены развитием изучаемого феномена в течение 40 лет. Его присутствие в репрессивной практике советского государства отмечено уже в 1920-е гг. В наиболее развернутом виде массовые принудительные миграции предстают в 1930-х – первой половине 1950-х гг., конец 1950-х гг. стал периодом их заката. Однако следует отметить, что некоторые принудительные переселения (например, депортация корейцев и китайцев), проведенные на Дальнем Востоке в сталинскую эпоху, имели более глубокие исторические корни. В связи с этим в разделах, посвященных данному аспекту, имеются хронологические отступления в более ранний период.
Территориальные рамки исследования охватывают дальневосточный регион России. С одной стороны, пограничный и стратегически важный, а с другой – самый отдаленный к востоку от Москвы и слабозаселенный, но богатый сырьевыми ресурсами, он стал одним из полигонов реализации политики принудительных миграций и одним из немногих, где она проводилась, имея ярко выраженные противоположные векторы как по выселению местного «неблагонадежного населения», так и по вселению такового из других регионов страны. В 1920–1950-е гг. его административно-территориальное деление неоднократно изменялось, корректировались внутрирегиональные границы. В данной работе анализ рассмотренных процессов с учетом этих изменений адаптирован к современной административной структуре Дальнего Востока, включающей Приморский, Хабаровский и Камчатский края, Магаданскую, Сахалинскую, Амурскую и Еврейскую автономную области.
Методология и методика исследования. Представленная работа написана с позиции социальной истории. Её принципиальным достижением во второй половине ХХ – начале XXI в. стало выдвижение на первый план «обычного», «рядового» человека в обществе, что придало гуманистическое звучание всему научному направлению. Идея о самоценности человеческой жизни, приоритетности элементарных человеческих прав и условий реализации личности служит в современных исторических исследованиях моральной парадигмой, острота звучания которой многократно усиливается при изучении проблем, связанных с государственными репрессиями.
В диссертации автор использовала совокупность методологических подходов различного уровня. Важнейшую роль играли общие принципы научного познания (объективность, всесторонность, единство исторического и логического, неразрывность общего, особенного и отдельного, принцип взаимной обусловленности явлений и др.) и общенаучные методы исследования (анализ и синтез, индукция и дедукция, реконструкция, описание и измерение, восхождение от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному, структурный и функциональный анализ, и т.д.). Говоря об исторической объективности, мы исходим из современного философского понимания её относительности: в силу присущего историческим источникам субъективизма и в силу зависимости от текущего этапа научного знания. Автор стремилась достичь объективности, следуя сложившейся методологии, т.е. путем выявления совокупной источниковой базы в качестве эмпирической основы и применения выработанных методов внешней и внутренней критики и сопоставления источников.
Работа основывалась на многообразии подходов, принципов и методов исторического исследования. Одним из базовых является принцип историзма, руководствуясь которым, мы рассматривали принудительные миграции на Дальнем Востоке в их исторической обусловленности, последовательности, взаимосвязи и развитии. Важнейшим условием научного анализа для нас являлась хронологическая цельность изучаемого феномена, который был рассмотрен на всех стадиях существования – от возникновения через точки кульминаций и спадов до исчезновения. Данный принцип был применен не только в отношении обобщенно понимаемого процесса сталинских депортаций в рамках региона, но и отдельных его составляющих – «крестьянской ссылки», переселений репатриантов, этнических групп, «неблагонадежного» населения и т.д. Оптимальным для комплексного и всестороннего раскрытия поставленной темы мы считаем сочетание хронологического и проблемного подходов, аналитического и описательного планов исследования.
Использование специальных исторических методов (историко-генетического, историко-системного, историко-сравнительного, историко-типологического, факторного анализа и др.) обеспечило выявление и анализ узловых аспектов истории принудительных миграций на Дальнем Востоке СССР, их изучение в тесной связи с общей репрессивной политикой сталинского режима и в сравнении со спецификой ее реализации в других регионах страны. Историко-генетический метод нацеливал автора на анализ преемственности и динамики, поиск истоков и причинно-следственных связей процессов насильственных переселений.
Необходимость системного подхода определялась общепринятым положением о том, что системность является неотъемлемым свойством социумов и исторического процесса в целом. Этот подход предполагает рассмотрение конкретных явлений как сложную иерархичную целостность, являющуюся частью более крупной системы и состоящую из подсистем в их функциональной взаимосвязи. Данная методика применена автором в институциональном и социо-структурном плане. Депортации анализируются как элемент репрессивной политики государства и как совокупность потоков, направлений, форм и методов проведения. Другой феномен (система спецпоселений), являясь сегментом пенитенциарной сферы, представлял собой функциональное единство институтов расселения депортантов, надзора за ними и принудительного трудоиспользования, что требовало, с одной стороны, рассмотрения системы спецпоселений во взаимосвязи ее территориальных уровней, а с другой – включение в научный анализ таких аспектов как организация и дислокация спецпоселков, создание их инфраструктуры, правовой режим, трудовое использование, хозяйственно-бытовое обустройство мигрантов. Структурно-системный анализ как неотъемлемая часть системного подхода позволил определить место принудительных мигрантов в советском социуме и внутреннюю дифференциацию самой группы.
Историко-типологический метод использован нами в основном опосредованно – через выработанную в современной историографии классификацию и типологию сталинских принудительных миграций. Вместе с тем в представленной работе на базе дальневосточного материала внесены некоторые дополнения в указанные схемы, в частности выделены и описаны в качестве специфических типов депортаций – выселение семей «врагов народа» из режимных территорий и отправка на Колыму строителей атомных объектов, а как специфический тип расселения – колонпоселки при ИТЛ.
Помимо общенаучных и специальных исторических методов исследования в диссертации использованы подходы и методы смежных дисциплин. Подробная характеристика теоретико-методологической базы работы приведена в первой главе диссертации.
Источниковая база исследования. Диссертационная работа опирается на широкий круг опубликованных и введенных автором в научный оборот неопубликованных источников, отбор которых проводился, исходя из задач исследования.
I. При характеристике и анализе общего содержания, направлений и эволюции репрессивной (в том числе депортационной) политики мы использовали директивную документацию высших партийных и государственных органов – ЦК ВКП(б), СНК, ЦИК, ПВС и ГОКО СССР, ВЦИК, а также делопроизводственные материалы наркоматов/министерств (юстиции, иностранных дел и др.), Прокуратуры СССР, отраслевых ведомств (главным образом горнодобывающих, лесозаготовительных, строительных), причастных к реализации этой политики. Изучение данного аспекта на уровне Дальнего Востока потребовало привлечения документов региональных (Дальревкома, Дальбюро и Далькрайкома ВКП(б), Далькрайисполкома), краевых, областных и районных органов партийной и исполнительной власти – постановлений, решений, справок, инструкций, циркуляров, переписки с вышестоящими инстанциями.
Эта группа источников не отложилась единым комплексом в фондах ведомственной принадлежности, а разбросана по различным архивам и фондам, нередко отрывочна и разнотипна. Автором привлечены материалы, полученные в центральных (ГАРФ, РГАСПИ, РГАЭ) и местных государственных архивах всех краев и областей Дальнего Востока, за исключением Камчатского края и ЕАО (РГИА ДВ, ГАХК, ГАПК, ГААО, ГАСО, СЦДНИ, ГАМО, ЦХСД МО). В совокупности они раскрывают картину принятия решений о насильственных переселениях, освещают сущность «проблем» управления в данной сфере в общем политическом и социально-экономическом контексте на центральном и региональном уровнях. Эти документы отражают также межведомственные противоречия, степень давления и подчинения во взаимоотношениях Центра с Дальним Востоком, т.е. характер обстановки во властных структурах при выработке политических шагов и оперативных действий, связанных с конкретными депортационными кампаниями.
II. Основную источниковую базу исследования составляют документы ОГПУ, НКВД, МВД и МГБ СССР, ГУЛАГа, т.е. органов, которые осуществляли депортации и надзор за принудительными мигрантами. Большой комплекс таких документов 1930–1960-х гг. хранится в ГАРФ в фондах НКВД–МВД СССР. Некоторые источники этого круга выявлены нами в региональных государственных и ведомственных архивах местного уровня – ГАХК, ГАПК, Архиве УВД Амурской области, Отделении спецфондов ИЦ УВД по Приморскому и Хабаровскому краям. Весь массив указанных документов можно разделить на несколько групп:
– Приказы, распоряжения, циркуляры ОГПУ, НКВД, МВД, ГУЛАГа, Прокуратуры СССР составляли нормативную основу реализации репрессивной политики непосредственно на местах.
– Наиболее информативно насыщенным для целей данной диссертационной работы является фонд Отдела спец(труд-)поселений (ОСП/ОТП ГУЛАГа). Особенно продуктивным было использование таких типов документов, как переписка между центральными и дальневосточными подразделениями данной структуры, отчеты, справки, обзоры, докладные и аналитические записки УНКВД и ОСП по краям и областям Дальнего Востока. Они позволили в динамике осветить все основные аспекты функционирования системы спецпоселений в регионе, в том числе организацию спецпоселков и их географическое расположение, развитие поселковой инфраструктуры, состав спецпоселенцев по ряду параметров, характер эксплуатации их труда, политические настроения и т.д.
– Особую группу составляют документы бывшего Приморского Управления НКВД. Это материалы о выселении из края «неблагонадежного» населения в 1939 г., которые в настоящее время в виде цельного комплекса находятся на временном хранении в Отделении спецфондов Отдела реабилитации и спецфондов ИЦ УВД по Приморскому краю. Они представлены в 12 томах, из них 10 – это предварительные и окончательные списки выселявшихся граждан, сгруппированные по городам и районам края, и два тома – переписка между центральными и местными органами НКВД. Списки являются полными и систематизированными по территориальному принципу, содержат стандартные биографические данные и компрометирующий материал по каждому выселенному, информацию о составе их семей, что позволяет не только сделать статистико-демографический анализ, но и выявить типичные и индивидуальные поведенческие характеристики жертв депортации, которые расценивались властью как опасные. Делопроизводственная переписка отражает логику принятия и реализацию директив, обобщающие итоги выселения, содержит разделы «о политических настроениях». В других архивных фондах какая-либо информация о данной кампании не выявлена.
– Как специфический тип источников необходимо выделить архивно-следственные дела лиц, репрессированных в период сталинского режима. Документы, относившиеся к ведению УФСБ по Приморскому краю и Сахалинской области, в 1990-е гг. были переданы из архива ФСБ в специально сформированные фонды Приморского краевого и Сахалинского областного государственных архивов. Автор диссертации получила доступ к некоторым из них, в том числе к делам «обычных» граждан и делам сотрудников НКВД, которые перед арестом сами являлись исполнителями государственного террора. Несмотря на то что многие материалы в период их составления были сфальсифицированы, они вполне поддаются внутренней научной критике и позволяют извлечь ценную информацию о ходе проведения конкретных репрессивных операций и судьбах пострадавших, что оказалось невозможным сделать, опираясь на иные источники (например, об массовых арестах и депортации китайцев).
– Документы, содержащие информацию о применении на Дальнем Востоке внесудебных репрессий в виде ссылки и высылки. Их выявление было весьма затруднительным и в итоге оказалось недостаточным для всестороннего раскрытия аспекта. Если во время проведения большинства массовых депортаций составлялась региональная и сводная отчетная документация, доступная современному исследователю, то ссылки и высылки в основном носили персональный характер и в суммарном итоге не имели четко очерченных хронологических рамок, вследствие чего соответствующие архивные данные не сконцентрированы. Кроме того, основная информация о внесудебных репрессиях хранится в архивах госбезопасности, доступ к которым ограничен. Полных сведений ни по стране в целом, ни по отдельным регионам исследователям пока найти не удалось, что заставляло нас пользоваться фрагментарными и косвенными сведениями и прибегать к гипотетическим суждениям.
III. Важное место в источниковой базе исследования занимают статистические источники разного типа.
– Общая статистика народонаселения – опубликованные и архивные материалы Всесоюзных (1923, 1926, 1937, 1939, 1959 гг.) и специальных переписей населения регионального уровня, а также дальневосточные статистические ежегодники, справочные книги и неопубликованные документы региональных структур статучета и ОВИРа. Они содержат ценные сведения о численности, гражданстве, демографическом и этническом составе населения Дальнего Востока, дают возможность составить динамические ряды по этим параметрам и соотнести их с аналогичными показателями по принудительным мигрантам. Следует отметить, что в межпереписные годы эта статистика далеко неполна.
Недостаточно данных об этнических группах в регионе, особенно корейцах и китайцах. Научным сообществом признано, что все официальные сведения о численности этих групп на Дальнем Востоке как в имперский период, так и в первой трети советского, являются заниженными. Более плотная статистика «восточников» характерна для 1920-х гг. – начала 1930-х гг. Тогда они попадали под статистическое обследование во время общих переписей населения (1923 и 1926 гг.) и в период специальных региональных переписей корейского населения Владивостокского округа (1929 г.) и населения Сахалина (1931 г.). Данные о них включались также в материалы КрайУНХУ. Однако с 1934 г. статистические сведения о национальных меньшинствах стали считаться секретными, и их сбор местными отделами народнохозяйственного учета категорически воспрещался. Вновь искомая информация появляется в засекреченной переписи 1937 г. но по ограниченному кругу параметров. Эта особенность источниковой ситуации стала причиной многих дискуссионных положений и лакун в историографии депортации корейцев и китайцев.
– Статистика, охватывавшая различные категории репрессированного населения. В секретной части переписей 1937 и 1939 гг. в масштабах всей страны, а также краев и областей содержится информация о «спецконтингентах», в которой совмещены сведения о поднадзорных группах и аппаратах силовых структур. Ценность «спецпереписей» заключается в том, что они позволяют определить степень «отягощённости» состава населения конкретных территорий пенитенциарным сектором, однако лишь в общих чертах.
Более детализированные материалы содержит статистика отделов спецпоселений общесоюзного и регионального уровня («специальная» статистика), которая «рассыпана» в общей документации подразделений ОСП, ГУЛАГа, НКВД (отчеты, справки, сводки, переписи). Распыленность этого вида информации потребовала длительной скрупулезной работы по ее сведению. Данное обстоятельство объясняет наличие в диссертации многочисленных статистических таблиц, составленных автором, необходимых для анализа материала и аргументации выводов. Другая проблема связана с недостаточной точностью и полнотой этого вида источников. Учет принудительных мигрантов и параметров их жизнедеятельности имел множество «провалов», особенно ощутимых при изучении первых лет крестьянской ссылки, административных выселений семей «врагов народа» и др. Не отличались скрупулезностью местные структуры надзора, поставлявшие первичные сведения в Центр, а некоторые статьи отчетности (например, о побегах) могли намеренно искажаться. Определенную путаницу для исследователя вносит двойная система учета спецпоселенцев – общего числа лиц, поставленных на учет ОСП, и числа лиц, реально находившихся в спецпоселках (т.е. за исключением бежавших или находившихся в заключении). Вместе с тем по периодам, когда исследуемый сегмент пенитенциарной системы функционировал как отлаженный механизм, в документах учета отложились ценные для историков систематизированные сведения.
В общей совокупности специальная статистика является неоценимым источником для изучения принудительных миграций. Несмотря на неточности и лакуны, она дает возможность выявить общую динамику и тенденции происходивших процессов. Анализ этих данных позволил определить масштабы различных кампаний принудительного вселения на Дальний Восток, состав миграционных потоков, их демографические характеристики, параметры трудового использования, место спецпоселенцев в общей структуре населения региона, а в ряде случаев на основе статистической динамики уточнить и хронологию процессов, которая не выявлялась в иных источниках (например, о прибытии в регион калмыков и немцев «выселенных по решению правительства», о переводе репатриантов на спецпоселение в Дальстрое и т.д.).
IV. Материалы прессы. Специфика темы исследования обусловила слабую ее отраженность в средствах массовой информации советского периода, где обнародование фактов о большинстве кампаний принудительных переселений было под строжайшим запретом. Тем не менее, некоторые акции и косвенные материалы о них все же освещались в газетах краевого уровня. В 1920 – начале 1930-х гг. много внимания в региональной печати уделялось проблеме взаимоотношений с восточными иммигрантами, в том числе их занятости в производстве, специфическим видам преступности и методам противодействия ей. В целом публикации прессы того периода позволяют ощутить общую политическую и экономическую обстановку, на фоне которой разворачивались принудительные миграции.
V. В диссертации использованы источники личного происхождения. Живую картину страданий жертв депортаций рисует мемуарная литература. Однако относительно событий на Дальнем Востоке она немногочисленна. Значительный интерес представляет автобиографическая повесть Р.Ф. Гаврилова, находившегося в 1930-е гг. вместе с семьей на спецпоселении в Хабаровском крае. Ряд воспоминаний бывших спецпоселенцев в формате небольших статей опубликован в «Книгах Памяти» (см. ниже) как дополнение к основному материалу. Такого же рода информация нами получена при личных контактах с людьми, которые либо сами были жертвами депортаций, либо являются их родственниками. Переписка и интервью с ними помогли раскрыть некоторые конкретные детали исследуемых событий, которые невозможно выявить в документальных материалах.
VI. Ценным подспорьем в работе явился значительный массив опубликованных документов, специализированный на проблематике принудительных миграций в СССР, куда частично вошли источники, охарактеризованные нами выше в группах I, II, III. С начала 1990-х гг. со снятием грифа секретности эти документы публиковались в журналах и отдельных сборниках, вводились в научные статьи (Ф.Н. Бугай, В.Н. Земсков, С.А. Красильников, В.А. Ауман и др.). Тогда же усилиями Ю.А. Полякова, В.В. Жиромской, И.Н. Киселева и др. был сделан информационный прорыв в отношении спецпереписей 1937 и 1939 гг. В настоящее время опубликованы их общие итоги, наработана методика использования в научных исследованиях.
В 2000-е гг. на базе фондов центральных архивов страны ведущие специалисты историки и архивисты издали несколько солидных многотомных сборников документов по истории политических репрессий, исправительно-трудовых лагерей и принудительных миграций, в том числе специальный том о сталинских депортациях (издательство Международного Фонда «Демократия»), а также 7-томное собрание документов «История сталинского Гулага» (издательство РОССПЭН), в котором один из томов посвящен спецпоселенцам.
Особый вид публикаций составляет «Книга Памяти жертв политических репрессий». Кроме своей основной мемориальной функции она является источником систематизированной информации о времени, месте и характере наказания, примененного государством к конкретным лицам, пострадавшим в годы сталинских репрессий. Несмотря на то что авторам-составителям не удалось собрать полных сведений о жертвах государственного террора в рамках обозначенных территорий, массовость приведенных сведений позволяет делать ориентировочные статистические построения и выявлять общие тенденции, а также анализировать конкретные индивидуальные случаи. Такие издания выпущены в Хабаровском крае, Амурской, Сахалинской и Магаданской областях, некоторые из томов посвящены спецпоселенцам и депортированным. В Приморском крае работа по подготовке «Книги Памяти» велась силами краевого отделения общества «Мемориал» с 1990-х гг. Тогда же началась публикация списка расстрелянных в газете «Утро России» (Владивосток). К сожалению, выпуском отдельного издания работа так и не завершилась. Но предварительная рукопись Мартиролога была любезно предоставлена нам для ознакомления бывшим председателем Приморского общества «Мемориал» И.П. Поповой.
В целом приведенная характеристика источниковой базы свидетельствует о ее широте, типологическом, ведомственном и уровневом разнообразии, что позволяет говорить о ее достаточной репрезентативности для исследования темы представленной диссертации. Вместе с тем обеспеченность источниками нельзя признать исчерпывающей, их накопление было затруднено фондовой распыленностью и фрагментарностью большого корпуса документов, наличием существенных пробелов в хронологии и номенклатуре дел, а также сохраняющейся частичной труднодоступностью для исследователей в связи со статусом секретности или во исполнение закона о сохранении личной тайны. Вследствие этого по ряду аспектов проблемы предложены гипотетические суждения, а некоторые аспекты остались за рамками исследования.
Научная новизна работы определяется следующим.
- Впервые в историографии проведено специальное комплексное исследование, посвященное сталинским принудительным миграциям на Дальнем Востоке как целостному явлению под углом зрения их репрессивной, мобилизационной и социоструктурирующей сущностей.
- На базе вновь выявленного архивно-документального материала подведены общие итоги т.н. «кулацкой ссылки» на Дальнем Востоке, уточнены масштабы и хронологические рамки ее формирования, показана дальнейшая динамика, в научный оборот впервые введены сведения о пребывании на Дальнем Востоке группы т.н. «кулаков особого назначения».
- В качестве специфических форм принудительных миграций, до сих пор не получивших освещения в научной литературе, автором выделены и проанализированы перевод заключенных в колонизационные поселки дальневосточных ИТЛ (БАМлага и Севвостлага) и выселение семей «врагов народа» из режимных территорий Дальнего Востока. Показана ошибочность имеющего место в историографии мнения, относящего колонизацию заключенных к спецпоселенчеству. На основе совокупного анализа косвенных данных, вызванного отсутствием полных источниковых материалов о выселении семей «врагов народа», предложена авторская гипотеза масштабов этой формы насильственных миграций.
- Дана детальная и обобщающая характеристика кампаний принудительного выселения с территории Дальнего Востока, тесно увязанная с анализом политики создания режимных зон и превентивной социальной «зачистки» региона. Осуществлена подробная документальная реконструкция ряда ранее не изучавшихся кампаний (паспортизация, депортация китайцев и др.). Генезис этнических депортаций с Дальнего Востока в авторской концепции рассматривается в тесной взаимосвязи с исторически сложившимися проблемами иммиграции в Россию корейского и китайского населения.
- Представлен систематизированный анализ послевоенного этапа сталинских депортаций на Дальнем Востоке, в результате чего достигнута полнота научного охвата предмета исследования. Выявлен максимальный уровень расширения системы спецпоселений в регионе. Новая архивная база, привлеченная автором, позволила дать подробную характеристику всех категорий принудительных мигрантов этого периода.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. В реализации массовых принудительных миграций Дальний Восток СССР имел специфическое положение, определявшееся наличием ярко выраженных противоположных векторов депортационных кампаний – как вселений, так и выселений. Эта противоречивость исходила из неоднозначности общего значения, которое придавала Дальнему Востоку власть на разных этапах советской истории. Выступая в роли форпоста страны на востоке, вызывавшей проведение соответствующей погранично-оборонительной политики, регион одновременно представлял собой источник слабоосвоенных природных ресурсов, востребованных на этапе форсированной индустриализации и повлекшей организацию его ускоренного заселения. Общую окраску решению этих разнонаправленных задач придавали репрессивные методы, ставшие главными в арсенале утвердившейся в 1930-е гг. сталинской диктатуры.
2. Политика принудительных миграций на Дальнем Востоке прошла ряд этапов. В 1920-е гг. при отсутствии массового применения этой формы репрессий шла апробация ее внесудебной практики и формирование некоторых черт, характерных для депортаций последующих этапов.
3. В 1930-е гг. регион был отнесен к районам «спецколонизации», что предопределило организацию здесь сети спецпоселений, куда ссылались репрессированные крестьяне из западных регионов страны и дальневосточных сел. Однако принудительные выселения этого десятилетия многократно преобладали над вселениями, что свидетельствовало о понимаемой властью приоритетности социальной «чистки» Дальнего Востока, обусловленной обострением геополитического фактора. Изгнание жителей проводилось по критериям политической, социальной и этнической «неблагонадежности». Попутно силовым методом были «ликвидированы» застарелые проблемы, связанные с иммиграцией корейцев и китайцев в Россию. «Чистки» наносили серьезный урон демографическому и трудовому потенциалу Дальнего Востока и отражали противоречивость миграционной политики, в которой сталкивались экономические, стратегические, политические и репрессивные мотивы.
4. Годы Великой Отечественной войны были периодом консервации принудительных миграций в регионе, за исключением кампании переселения из приграничья в глубинные районы Хабаровского края местного немецкого населения (3–4 тыс. чел.), завершившей социальную «чистку».
5. С окончанием Второй мировой войны и ликвидацией внешней угрозы насильственные выселения из региона почти прекратились, а масштаб вселений резко увеличился за счет новых категорий депортантов. В 1950-е гг. Дальний Восток вместе с рядом других регионов страны пережил период максимального подъема, а затем постепенного спада и ликвидации принудительных миграций как массового явления, что стало результатом общего кризиса репрессивной системы сталинского типа и либерализацией политического режима после смерти диктатора.
6. Проведенные на Дальнем Востоке массовые принудительные миграции по организационному признаку можно разделить на следующие типы: а) «классические депортации», имевшие характер «сквозных» кампаний или операций, проводившихся на контингентной основе в короткие сроки в жестком силовом режиме; б) «неклассические депортации», которые также были направлены на стигматизированные контингенты и в совокупности имели массовый характер, однако осуществлялись в индивидуальном порядке внесудебными инстанциями в рамках реализации режима запретных зон; в) перевод заключенных в колонизационные поселки; г) ссылка на поселение, ссылка и высылка в судебном или административном (квазисудебном) порядке; д) принудительное переселение на Колыму в условия строгой территориальной изоляции с мотивацией предотвращения утечки государственной тайны («особый контингент» строителей-атомщиков).
7. Принудительные миграции влияли на изменение структуры советского общества, являясь каналом насильственного нисходящего социального перемещения. На Дальнем Востоке особенно ярко это проявилось в 1930-е гг. в отношении выселенной части населения. В то же время слой размещенных в регионе депортантов был небольшим. Гораздо более многочисленной здесь стала другая подневольная группа – заключенные ИТЛ. В целом социальная структура дальневосточного населения в сталинский период, особенно в 1930-е гг., оказалась существенно «отягощенной» пенитенциарными и дискриминированными группами, составлявшими ее нижнюю ступень.
Практическая значимость исследования заключается в приращении и углублении научного знания в области отечественной истории сталинского периода. Результаты представленной диссертационной работы включены в качестве самостоятельных разделов в две фундаментальные коллективные монографии по истории Дальнего Востока России. В дальнейшем результаты исследования могут быть использованы в такого же рода изданиях, общих работах по общероссийской и региональной истории советского периода, при разработке лекционных курсов в вузах и преподавании гуманитарных дисциплин в средней школе.
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации отражены в индивидуальной монографии и серии статей, из них девять опубликованы в ведущих рецензируемых научных отечественных изданиях, рекомендованных ВАК РФ, две – в зарубежных. Результаты исследования были представлены в виде докладов и обсуждались на Ученом совете и годичных сессиях ИИАЭ ДВО РАН, научных конференциях, проходивших в Москве, Саратове, Владивостоке, Хабаровске, Благовещенске, Южно-Сахалинске, Мельбурне.
Структура диссертации включает введение, шесть глав, заключение, список использованных источников и литературы, приложения.
Особенности применения принудительных выселений в уголовно-репрессивной практике Советской России в 1920-е гг
К тому времени, когда последние белые войска покинули Дальний Восток, западные районы страны уже пережили ужасы Гражданской войны, военного коммунизма и перешли к нэпу. Была реформирована юридическая система, ликвидированы чрезвычайные внесудебные репрессивные органы, введены Уголовный кодекс и новое судоустройство. Потребовались и новые формы подавления враждебных большевикам сил. В феврале 1922 г. вместо ВЧК появилось Государственное политическое управление (ГПУ) при НКВД РСФСР, реорганизованное в ноябре 1923 г. в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) при СНК СССР. В регионах создавались его Полномочные представительства.
В первые годы своего существования советское государство сделало и первые шаги по применению принудительных миграций как репрессивной меры. Тогда они чаще проводились не на массовой (контингентной), а на индивидуальной основе. Юридической базой для этого стала разработка правовых норм о ссылке и высылке и применении их в отношении граждан Советской России и иностранцев. По Декрету СНК «О порядке высылки иностранцев из пределов РСФСР» (29 августа 1921 г.) удалению из страны подлежали иностранные граждане, «образ жизни, деятельность и поведение коих» признавались «несовместимыми с принципами и укладом жизни Рабоче-крестьянского государства». В юридической терминологии они получили определение «порочные иностранцы». Их высылку производили органы ВЧК на основании постановлений ВЧК или приговоров судебных органов. Порядок высылки определялся особой инструкцией, издававшейся по соглашению НКВД, НКЮ, ВЧК и НКИД. В декрете была также прописана статья о правах нахождения в стране лиц, оптировавших иностранное гражданство (жители России, оформившие гражданство лимитрофных государств, т.е. отделившихся от России в ходе революционных событий -Польши, Литвы, Латвии и Эстонии). Они обязаны бьши в определенный срок выехать из РСФСР, а при намерении остаться - оформить особое разрешение НКИД, в противном случае - подлежали принудительной высылке1.
В отношении граждан Советской России применялись высылка (удаление из данной местности с запрещением проживать в тех или иных местах или без такового запрещения) и ссылка (удаление из данной местности с обязательным поселением в иной местности). Оба вида наказания могли быть назначены либо судом, либо во внесудебном (административном) порядке. С.А. Красильников обращает внимание на то, что ссылать и высылать «антисоветские элементы» в советском государстве стали еще до того, как эта норма была разработана законодательно2.
Высылка по суду была введена в Уголовный кодекс РСФСР (1922 г.) статьей 49, по которой осужденных могли лишать права пребывания в определенной местности «в случае признания их по их преступной деятельности или по связи с преступной средой данной местности социально опасными». Исполнение возлагалось на милицию. Места высылки не органами власти не устанавливались, а избирались высылаемыми по их усмотрению, исключая район, в котором им запрещено было проживание3.
В том же году стали активно практиковать административную высылку. Современные исследования связывают ее введение с двумя главными факторами - борьбой с бандитизмом и уголовной преступностью, с одной стороны, и стремлением большевиков обезвредить своих идейных противников, с другой. Эти задачи в репрессивной политике рассматривались как наиболее важные, и основная ответственность за их выполнение возлагалась на органы госбезопасности.
Разгул политического и уголовного бандитизма был одной из наиболее серьезных проблем внутриполитической обстановки Советской России того времени. Поэтому, несмотря на провозглашение отхода от чрезвычайных внесудебных форм репрессий, решением от 9 марта 1922 г. (утвержденным ВЦИК) Политбюро ЦК РКП(б) предоставило ГПУ право непосредственной расправы в отношении лиц, уличенных в вооруженных ограблениях, уголовников-рецидивистов и лиц, пойманных с оружием на месте преступления. Органы безопасности наделялись также правом ссылать в Архангельск и заключать в местные концлагеря анархистов, левых эсеров и уголовников-рецидивистов4. 9 мая того же года Сталин получил из ГПУ докладную записку, в которой, учитывая невозможность постановки ряда дел в судебном порядке и одновременно необходимость избавиться «от наглых и вредных элементов», предлагалось внести дополнение в положение о ГПУ (от 6 февраля 1922 г.): предоставить права административной ссылки в определенные губернии или высылку из пределов РСФСР неблагонадежных русских и иностранных граждан на срок до двух лет за антисоветскую деятельность, причастность к шпионажу, бандитизм и контрреволюционную деятельность. Политбюро одобрило это предложение5.
Другое направление работы ОГПУ заключалось в установлении жесткого контроля над представителями бывших привилегированных слоев общества и небольшевистских политических сил. Эти категории населения брались на учет путем официальной регистрации или негласного надзора. Согласно инструкции от 9 августа 1923 г. они были разбиты на 13 основных групп, подлежавших специальной регистрации: правые эсеры, левые эсеры, меньшевики, анархисты, кадеты, народные социалисты, монархисты (с включением подгрупп бывших жандармов, полицейских и охранников), члены националистических партий, белые офицеры и офицеры старой армии, находившиеся на территории белых, антисоветские элементы, коммунисты, судившиеся при советской власти за уголовные и бытовые преступления, а также заподозренные в таковых преступлениях6.
Правовая норма административной высылки появилась с изданием Декрета ВЦИК от 10 августа 1922 г., дополненного постановлением ВЦИК от 16 октября т. г. Высылка применялась на срок от двух месяцев до трех лет к лицам, причастным к контрреволюционным выступлениям, деятелям оппозиционных партий и уголовникам-рецидивистам (позже ее распространили на контрабандистов, спекулянтов, скупщиков сырой платины). Устанавливалась три вида высылки: а) с воспрещением проживания в других определенных пунктах РСФСР, б) в определенные местности РСФСР, в) за границу. На месте высылки данных лиц могли заключать в лагерь принудительных работ на тот же срок. Практика административной высылки носила как единичный, так и групповой характер, но решение о ней для каждого лица принималось в индивидуальном порядке специально созданной Особой комиссией при НКВД под председательством наркома7. Известным ее примером стала высылка в августе - сентябре 1922 г. за границу и административная ссылка в отдаленные районы страны более 160 чел. русской интеллигенции - врачей, профессуры, юристов, литераторов, политических и религиозных деятелей, студентов (т.н. «философский пароход») . Еще более масштабной была «разгрузка» Москвы от спекулятивных элементов («борьба с накипью НЭПа»), проведенная ОГПУ в ноябре 1923 - январе 1924 г., когда из столицы в Печорский, Нарымский края, Вятку и на Урал были высланы 1,7 тыс. чел. и 2 тыс. арестовано. Аналогичная «очистка» Москвы от преступников и профессиональных нищих, выселенных на Соловки, состоялась в 1925 г.
В дальнейшем это направление работы репрессивных органов продолжало развиваться. В ноябре 1922 г. при начальнике СОУ ГПУ было создано Особое бюро по административной высылке антисоветской интеллигенции во главе с Я.С.Аграновым. Руководство ГПУ предлагало создать подобные бюро при всех своих полномочных представительствах и губернских отделов10. В разъяснении Президиума ВЦИК о применении административной высылки (8 декабря 1922 г.) говорилось, что меру пресечения в отношении высылаемого лица мог самостоятельно выбирать местный орган ГПУ, но право вынесения внесудебных приговоров принадлежало исключительно Коллегии ГПУ11. Нормы судебной и внесудебной высылки не были достаточно проработаны, нередко вносили путаницу в работу соответствующих инстанций и стали предметом межведомственной борьбы между НКВД РСФСР и ОГПУ с участием Наркомюста РСФСР за разграничение прав и полномочий12.
Трудовое использование и размещение спецпереселенцев в регионе
Трудовое использование репрессированных крестьян осуществлялось в соответствии с политикой «спецколонизации». Ко времени принятия Постановления СНК РСФСР от 18 августа 1930 г. (см. выше) практика распределения спецпереселенцев по предприятиям наркоматов была уже опробована. В ДВК в зону действия этой политики попали прежде всего золото- и лесодобывающие отрасли. Государство было высоко заинтересовано в их расширении, дававшем столь необходимую для индустриализации валюту. Однако из-за растущего острого дефицита рабочей силы в конце 1920-х - начале 1930-х гг. выполнение плана по экспорту на этих предприятиях «трещало по всем швам»71, что и предопределило направление туда высланных крестьян.
В марте - апреле 1930 г. ДКИК установил конкретные участки, на которые предполагалось вселить «внутрикраевых кулаков»: в Зейском округе - по р. Зеє в районах с. Дамбуки и приисков Зеязолота, устье р. Норы, по течению р. Селемджи до слияния с р. Норой у с. Стойба; в Николаевском-на Амуре округе - районы приисков ЦМЗ и участков Дальлеса, в том числе по течению р. Амгуни около с. Керби, и Верхне-Михайловский район. Власти подчеркивали, что вселение необходимо для колонизации заселяемых районов, снабжения приисков и лесоразработок постоянной местной рабочей силой, с развитием в них, в зависимости от почвенных возможностей, огородничества, животноводства, а по рекам - и рыболовства72.
Первой в ДВК спецпереселенцев получила золотодобывающая промышленность. 15 апреля 1930 г. ПБ приняло Постановление «О привлечении кулаков к работам по золоту на Дальнем Востоке», разрешив использовать их на золотых приисках региона, исключая районы Охотского края и Камчатки. 24 июня 1930 г. ОГПУ заключило договор с ЦМЗ о передаче выселяемых в ДВК крестьян золотодобывающим предприятиям в качестве постоянной рабочей силы73. На 22 августа 1930 г. в Сретенском, Зейском и Николаевском-на-Амуре округах таковых числилось 12 650 чел.74 В феврале 1931 г. ЦМЗ для выполнения программы года по добыче золота старательским способом запросило для ДВК еще 10 257 чел. (вместе с членами семей - 41 тыс.) и получило поддержку ВСНХ, НКЗ и СНК СССР75.
Если в 1930 г. Политбюро не разрешило использовать спецпоселенцев в районе Охотского побережья, то через год такую попытку сделал Совет Труда и Обороны, обязав постановлением №183/сс от 23 августа 1931 г. отправить с последним пароходным рейсом навигации в Нагаєво 500 чел., преимущественно одиноких, для работы на Колыме. Однако Г.Г. Ягода в письме от 27 августа просил это задание отменить по следующим причинам: «1. Проводившееся расселение кулачества закончено, и все кулаки на договорных началах переданы различным хозяйственным организациям и заняты на работах. 2. Постановлением директивных инстанций массовое выселение кулачества впредь производиться не должно и не будет. Кроме того, по имеющимся в ОГПУ данным, на приисках ЦМЗ на Колыме совершенно нет жилищ, продовольствие не завезено, и в случае посылки туда спецпереселенцев таковые обречены на вымирание» . Вплоть до середины 1940-х гг. спецпоселенцев в Дальстрое не было.
На втором этапе «раскулачивания» принудительных мигрантов стали направлять не только в золотодобывающую, но и в лесную промышленность Дальнего Востока. Масштабы этого процесса в довоенный период иллюстрируют следующие цифры (число спецпереселенцев, переданных предприятиям, по состоянию на первую половину года).
1931 г.: Цветметзолото - 11 904 чел. (2 429 семей), Дальлеспром - 1 530 (338), Транслеспром - 528 (203), всего - 13 962 чел. (2 970).
1934 г.: Амурзолото - 20 519 чел., Приморзолото - 6 724, Среднеамурлес - 10 151, лесной отдел Уссурийской железной дороги - 3 861, Дальдревтранс - 2 385, всего - 43 640 чел.
1941 г.: Амурзолото - 10 211 чел., Приморзолото - 9 857, Хабаровсклес - 6 524, всего - 26 592 чел.77
В случае необходимости спецпоселенцев переводили и в другие отрасли. Так, в 1940 г. на строительство нефтепровода с Сахалина на материк (стройка № 15), по решению правительства и на основании указания ГУЛАГа НКВД СССР № 27/7484 от 14 августа 1940 г. из трестов Хабаровсклес и Приморзолото было передано 647 чел.78 (см. прил. 4 - г).
В среднем 60-85% трудпоселенцев находилось в распоряжении золотодобывающих предприятий, 15-30% - лесозаготовительных и только 10-11% было привлечено в сельское хозяйство. В этом проявилась специфика дальневосточного региона, где сосланные крестьяне практически сразу же были «раскрестьянены». Во многих других местах (Сибирь, Северный край, Урал) производственная деятельность депортированных в начальный период спецссылки имела сельскохозяйственную или лесозаготовительную специализацию. В 1935 г. всего по стране в сельском хозяйстве их было занято 42,7%, в 1941 г. - 33,6%79. С годами они все чаще использовались в добывающей промышленности, строительстве и других отраслях. Как справедливо отметил С.А. Красильников, «сталинский режим превратил репрессированных крестьян в универсальную рабочую силу»80.
Развитие сельского хозяйства в спецпоселках Дальнего Востока тормозилось по ряду причин, главной из которых можно считать дефицит промышленной рабочей силы. Были и факторы организационного характера. Земельные органы не уделяли необходимого внимания подготовке земельного фонда. Особенно слабо спецпоселенческие хозяйства обеспечивались агро-, зоо- и ветобслуживанием и сельхозинвентарем .
Большие сложности создавала и природная среда. В докладной записке Сталину от 4 января 1932 г. Ягода писал: «...Специфические особенности мест расселения спецпереселенцев на Дальнем Востоке (тайга, сильная заболоченность) не дают достаточных стимулов для развития там сельского хозяйства. Сельскохозяйственное освоение на Дальнем Востоке в 1932 г. возможно как максимум в пределах до 1/10 га на семью спецпереселенцев. Весной 1932 г. они в основном должны-будут заняться работами по улучшению и подготовке земфондов (раскорчевка, осушка, обводнение и дорожные работы). Приступлено к заготовке лошадей и коров» .
В 1934 г. в спецпоселках ДВК работала 21 неуставная сельхозартель . С 1935 г. они привлекались к обязательным поставкам государству зерна, мяса, молока и др. продуктов по нормам единоличников этих районов. В 1938-1939 гг. артели переводились на устав колхозов в соответствии с постановлением СНК СССР от 9 сентября 1938 г.84 (см. также прил. 4-6).
В Хабаровском крае на заседании бюро крайкома ВКП(б) 20 мая 1939 г. решение о таком переводе было принято в отношении шести артелей - в пос. Экимчан (Селемджино-Буреинский район), Керби (Кербинский), Тулуян (Кур-Урмийский), на приисках «Майский» (Мазановский), «Сомнительный» (Ульчский), «Колчан» (Нижне-Амурский)85.
В Приморье на ходатайство о переводе Сидатунской сельхозартели на устав колхоза Уссурийский ОИК 2 ноября 1940 г. ответил отказом. Он предложил Иманскому Золотопродснабу (ЗПС) на землях артели организовать овоще-картофельный совхоз. Руководство Владлага НКВД не согласилось с этим, так как считало артель перспективным предприятием, которое обеспечивало овощами свои 43 семейных хозяйства и сдавало продукцию Иманскому ЗПС. Из урожая 1940 г. было сдано 200 т картофеля, 50 т капусты, 30 т огурцов, 12 т помидоров, 17-18 т свеклы и моркови, 4 т лука. Сами артельщики получили на трудодень по 5 р. 30 коп. деньгами и натурой - картофеля по 4 кг, зерновых - по 1 кг 170 гс. У некоторых за год было выработано по 500 трудодней. Однако при заключении нового договора на 1941 г. ЗПС намеревался снять со своего снабжения членов сельхозартели как не работавших непосредственно в золотопромышленности. В конце концов, решением Приморского крайисполкома № 214 от 15 марта 1941 г. артель перевели на устав. К этому времени ее общий земельный массив охватывал 320,52 га (пашня - 149 га, огороды - 11 га, сенокосы - 160 га).
Экономическая мощность трудпоселенческих колхозов Хабаровского края (включая Амурскую область) в 1941 г. характеризовалась следующими показателями: посевная площадь зерновых - 698 га, овощей - 984 га, рогатого скота - 965, лошадей - 262, свиней - 541, птицы - 1 270, пчелоульев - 598, тракторов - 13, автомашин - 1, скотных дворов - 23, овощехранилищ -16, сельхозмашин - 7, электростанций - 1, кирпичных заводов - 1. В колхозе «Победа» Нижне-Амурской области на один трудодень получали овощей -200 г, рыбы - 160 г, сена - 3,2 г, наличными - 7 руб. 54 коп.86
Проблемы китайской иммиграции и попытки вытеснения китайцев с территории российского Дальнего Востока
Так же, как и в случае с корейцами, депортация китайцев 1938 г. в своем генезисе уходила корнями в долговременные проблемы их иммиграции в Россию, среди которых - высокие обороты миграции, её сезонность и плохая подконтрольность, значительные масштабы нелегального пребывания, специфические виды преступности (хунхузничество, хищнический сбор и вывоз биоресурсов, макосеяние, содержание опиумных и игорных притонов). На Дальнем Востоке наибольшая часть китайцев концентрировалась в Приморье, а внутри него -во Владивостоке130. Во всех крупных городах юга Дальнего Востока имелись плотно заселенные китайские кварталы, где процветала преступность и антисанитария. Многие китайцы не имели никаких документов. Предпринимавшиеся меры по регулированию и ужесточению контроля над китайской иммиграцией были малоуспешными, прежде всего, в связи с высокой зависимостью дальневосточной экономики от данного источника рабочей силы131. Плохая подконтрольность российским властям, закрытый характер китайских общин давали повод подозревать «восточников» и в том, что они используются в шпионаже против России. Эти подозрения усиливались накануне или в период войн и имели под собой основания, о чем свидетельствуют факты времен русско-японской и Первой мировой войн132.
Мало что изменилось и в советское время. Властные органы имели лишь приблизительные представления о масштабах иммиграции . В конце 1920-х гг. число незарегистрированных китайцев, по данным компетентных органов, составляло по Владивостокскому округу около 35%, Амурскому -55%, Зейскому - 40%. Нелегальный характер иммиграции в во многом являлся следствием высоких паспортных сборов, а также политики китайских властей, препятствовавших выезду рабочих в СССР134.
Перепись 1926 г. насчитывала в ДВК (без Забайкалья) 65 тыс. китайцев, в том числе во Владивостокском округе - 43 513 чел. (67% от суммарной численности), Амурском и Зейском - 11311 (17,4%), Хабаровском и Николаевском - 9 224 (14,2%), Сахалинском - 679 (1,1%), Камчатском - 212 чел. (0,3%)135. О распределении их по округам и областям в 1930-е гг. говорят лишь фрагментарные сведения. В Амурской области на 18 сентября 1933 г. числилось 4,9 тыс., в Сахалинской в 1931 г. - 1231 чел. , в Хабаровском округе на 1 января 1930 г. - 10 тыс., в г. Хабаровске на 1 марта 1930 г. - 4 043 чел.137 В Приморье в 1929 г. было учтено 42,3 тыс. китайцев, в 1932 г. - 32,6 тыс., в том числе во Владивостоке, - 16,6 и 14,0 тыс., в Никольске-Уссурийском - 3,8 и 1,9 тыс.138
Последние перед депортацией сведения содержатся в переписи 1937 г.: тогда в РСФСР находилось 38,5 тыс. китайцев, из них на Дальнем Востоке -24,6 тыс. , в том числе граждан Китая - 12 842 (в областях: Приморской -7 196, Уссурийской - 1 888, Хабаровской - 1 609, Амурской - 1 137, Нижне-Амурской - 471, Сахалинской - 240, Еврейской автономной - 240, Камчатской - 22 чел.140 Таким образом, в 1930-е гг. больше половины китайского населения в РСФСР продолжало концентрироваться в ДВК, однако явственно прослеживается его уменьшение, что явилось результатом целенаправленной государственной политики, направленной на прекращение их притока на советскую территорию, для чего использовались как косвенные методы воздействия, так и прямое принуждение.
Прежде всего, власти стали ограничивать предпринимателей и купцов, занимавших значительную долю в секторе средней и мелкой торговли региона. Среди принудительных мер воздействия была ликвидация в конце 1922 - начале 1923 гг. китайских национальных союзов, уличенных в антигосударственной деятельности, в городах Дальнего Востока России . В конце 1920-х гг. в связи с ухудшением взаимоотношений между ВКП(б) и Гоминьданом политика нажима на китайских предпринимателей усилилась, что проявлялось в виде налогового пресса, отказа в снабжении продуктами питания, закрытии магазинов, ликвидации контрабандных центров, банковок, арестах и выселении за границу . В результате китайский бизнес в основном был свернут. Отток иммигрантов усилился также из-за советско-китайского конфликта на КВЖД 1929 г., когда китайские и советские власти взаимно арестовывали и высылали граждан противоборствующей стороны143, да и сами иммигранты в массовом порядке стали выезжать на родину. Как выяснилось 18 августа 1929 г. на собрании китайских рабочих (свыше 600 чел.) во Владивостоке, главными причинами отъезда были слухи о мобилизации в Красную Армию или на принудительные работы, о том, что «китайцев по примеру русско-китайской войны будут топить в Амуре», а также проблемы продовольственного снабжения144.
Одновременно предпринимались меры борьбы с китайской преступностью, особенно - притоносодержательством и контрабандой. Однако действия государственных органов в этом направлении не были эффективны. Притоны содержались с помощью подставных лиц и после очередного разгрома их милицией, как правило, быстро восстанавливались. Только за первое полугодие 1931 г., по официальным сведениям, во Владивостоке открылись 70 картежных притонов и 125 опиекурилен. Основными клиентами этих заведений были рабочие Дальзавода и грузчики Совторгфлота145. Власти неизбежно приходили к выводу, что без ликвидации китайских кварталов победить это зло очень сложно146.
Более эффективной мерой по сдерживанию нелегальной иммиграции и связанными с ней негативных факторов была охрана границ, которой с конца 1920-х гг. государство стало уделять все большее внимание. Возрастали полномочия ОПТУ в выселении нелегалов. В 1930-1931 гг. с началом военных акций японской армии в Маньчжурии советские власти закрыли свои границы на Дальнем Востоке и запретили въезд иммигрантов. Все пересекавшие границу и не имевшие официальных приглашений, считались нарушителями границы или перебежчиками. Усиление погранохраны оказалось своевременной мерой не только в связи с незаконной иммиграцией, но и потому что в 1930-е гг. на дальневосточных рубежах страны участились случаи японского шпионажа, диверсий и провокаций. Частыми нарушителями границы были китайцы и корейцы. Политические и военные руководители края постоянно докладывали в Москву об активном использовании восточных иммигрантов разведотделом Квантунской армии.
Контролю над иммигрантами могла бы способствовать их регуляризация, т.е предоставление «бездокументным» иностранцам законного статуса. Необходимость этого была осознана советским руководством после проведения паспортизации, когда в ДВК было выявлено большое число китайцев, не имевших никаких документов. 15 июля 1935 г. НКВД СССР издал секретную инструкцию № 24518 «О порядке оформления гражданства китайцами, проживающими на территории Дальневосточного и Восточно-Сибирского краев». В ней предлагалось по договоренности НКИД и Китайского посольства провести силами китайских консульств в Хабаровске, Владивостоке, Благовещенске и Чите перерегистрацию китайцев, имевших право на китайское гражданство, но не выбравших нужных документов. С советской стороны в этих городах создавались специальные «тройки» с участием представителей НКИД. В конечном итоге требовалось подтвердить либо китайское, либо советское гражданство заявителей, выдать им паспорта и при необходимости - виды на жительство. В случае если китайские граждане выражали желание получить гражданство СССР, то это оформлялось в общем установленном порядке. На всю кампанию давался 6-месячный срок, по истечении которого китайцы, проживавшие в ДВК без национальных паспортов и видов на жительство, должны были привлекаться к ответственности и выдворяться из СССР.
В инструкции имелся пункт о «лицах, признанных общественно-опасными, дальнейшее пребывание которых на территории СССР нежелательно даже при наличии документов об их бесспорном китайском гражданстве». Таким людям предписывалось выдавать визы на выезд из СССР в Китай или Маньчжурию. При этом отмечалось: «Необходимо, однако, иметь в виду, что высылка вышеуказанных категорий китайских граждан не должна носить характера массового выселения или характера репрессии. (...) Каждый отдельный случай такой высылки должен согласовываться с уполномоченным НКИД и входит в силу только по постановлению ОСО при НКВД». По мнению краевых руководителей НКВД, использование этого пункта было особенно важно для завершения проводимого в это время «...оперативного нажима на китайские колонии в целях выявления консульских шпионских связей и разгрома базы консульства Маньчжоуго, перешедшего на массовое использование китайцев по линии шпионажа»147. Сведения о числе «легализованных» в это период китайцев не выявлены, но известно, что изъявивших желание на получение советского гражданства было немного. Так, президиум Приморского облисполкома 4 и 20 апреля, 26 декабря 1935 г., 7 октября и 3 декабря 1936 г., 3 апреля и 3 июня 1937 г. удовлетворил в общей сложности 446 таких ходатайств148.
«Указники» (крестьяне, выселенные из колхозов на основании Указа ЛВС СССР от 2 июня 1948г.)
Существенно отличалась по социальному составу, правовой основе и мотивации принудительного выселения от остальных групп спецпоселенцев послевоенного периода категория т.н. «указников», под которой понимались крестьяне, выселенные из сел на основании Указов ПВС от 21 февраля и 2 июня 1948 г. Появление этого контингента в структуре принудительных мигрантов было связано с тяжелой ситуацией, которую переживал аграрный сектор экономики. Во второй половине 1940-х гг. сельское хозяйство страны находилось в затяжном кризисе, с большим трудом оправляясь от последствий прошедшей войны. Но вместо поддержки деревни правительство лишь усиливало свой пресс в виде многочисленных налогов и натуральных поставок. В 1946 г. было ликвидировано государственное снабжение сельского населения хлебом, что вызвало большой миграционный отток из деревни. Заинтересованность крестьян в работе на общественном поле была весьма низкой, производительность труда падала, усилилось стремление выйти из колхозов114.
Все это в полной мере было характерно и для Дальнего Востока. В Хабаровском крае число дворов в колхозах, составлявшее в 1940 г. 34,4 тыс., в 1946 г. уменьшилась до 30,6 тыс., 1947 г. - до 26,9 тыс., а численность трудоспособных колхозников в 1941-1947 г. - с 80 тыс. до 57,8 тыс. чел. или на 40%. За время войны сократились посевные площади, упала средняя урожайность зерновых культур. Основная масса колхозников получала на трудодень менее 500 г хлеба, а около половины - менее 300 г, тогда как в 1940 г. свыше половины колхозов выдали на трудодень по 1-5 кг хлеба. Создавшееся положение порождало негативные настроения как рядовых членов, так и руководителей колхозов115. На Февральском Пленуме ЦК ВКП(б) 1947 г., проходившем в разгар продовольственного кризиса, прозвучал вывод о «расхищении общественных земель колхозов», «растаскивании колхозной собственности», «неправильном расходовании трудодней» в связи с «устаревшими, заниженными нормами выработки»116.
В этих условиях родилась идея о такой карательно-предупредительной мере, как выселение из мест проживания колхозников, плохо работавших в колхозах. По инициативе первого секретаря ЦК компартии Украины Н.С.Хрущева ПВС СССР и СМ СССР 21 февраля 1948 г. приняли соответственно Указ и Постановление «О выселении из Украинской СССР лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный и паразитический образ жизни». На основании этого только за полтора месяца в республике было осуждено к выселению более 2 тыс. чел.117 Их отправили в Карело-Финскую ССР и Тюменскую область . Таким образом, Указ ПВС от 21 февраля не коснулся Дальнего Востока ни в части приема, ни в части отправки таких мигрантов.
Однако 2 июня 1948 г. ПВС СССР принял еще один указ с почти аналогичным названием «О выселении в отдаленные районы страны лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни». Его действие распространялось на территории РСФСР, УССР, БССР (в УССР и БССР за исключением западных областей), Карело-Финской, Грузинской, Армянской, Азербайджанской, Узбекской, Таджикской, Туркменской, Казахской и Киргизской ССР. Согласно указу общим собраниям колхозников или сел и деревень предоставлялось право «...выносить общественные приговоры о выселении из села (деревни) лиц, которые упорно не желают трудиться, ведут антиобщественный образ жизни, подрывают трудовую дисциплину в сельском хозяйстве и своим пребыванием в селе угрожают благосостоянию колхозов, колхозников и их безопасности». Приговор принимался открытым голосованием простым большинством участников собрания, а затем утверждался райисполкомом, после чего принимал законную силу. «Указники» выселялись на 8 лет из края, области, республики в отдаленные местности, перечень которых устанавливал СМ СССР. По истечении 5 лет они могли возбудить ходатайство о возвращении119.
Следом за указом вышло Постановление СМ СССР № 1841-73сс от 3 июня 1948 г., которое установило порядок принятия решений и категории лиц, подпадавших под действие этой репрессии. Райисполкомы обязаны были в семидневный срок после вынесения общественного приговора проверить его и вынести решение об утверждении или отказе в утверждении. В течение этого срока органам МВД надлежало задерживать приговоренных и помещать их в КПЗ «в целях предупреждения возможных побегов и проявления мести» . В постановлении значился перечень мест и ведомств, куда направлялись выселяемые. К ним относились бассейны рек Оби, Енисея и Лены, предприятия Дальстроя, Главцветмета и ИТЛ МВД, а также предприятия горнорудной, лесной, угольной, рыбной промышленности, министерства речного флота и совхозы районов поселения . Это означало, что Дальний Восток попадал в число регионов, где не только из колхозов выселяли своих «указников», но и принимали таковых на спецпоселение из других краев и областей.
Следует отметить, что на Дальнем Востоке применение указа фиксируется документами только в пределах Хабаровского и Приморского краев. Интенсивность проведения собраний и численность колхозников, приговоренных к выселению, здесь были невелики. В отчетах с мест сообщалось, что большинство колхозников встретили указ положительно. Многие рассматривали его как «единственный метод для укрепления трудовой дисциплины в колхозах»122. Однако поддержка не была абсолютной. В Приморском крае около 10% колхозников воздержались или были против выселения123 («...Это не метод - выселять. Всех выселим, а работать в колхозе будет некому. Колхозники живут плохо, давно не видят хлеба, поэтому и не работают»; «...Когда колхозники голодают, то никто этого не видит, а теперь нас хотят принудить работать в колхозе»124).
Приговорам на выселение подвергались в основном три группы жителей села. Наиболее часто упоминаются лица, которые игнорировали работу в колхозе, но при этом имели крепкие личные хозяйства. Выступавшие на собраниях колхозники называли их «паразитами», «болячками на здоровом теле», «пиявками, впившимися в колхозное добро». Примером единодушного остракизма такого рода людей было собрание, проведенное в колхозе «Новый быт» (с. Романовка Шкотовского района), где на выселение была предложена кандидатура колхозника А.Ф. Шевченко. В выступлении председателя колхоза прозвучало, что Шевченко, «...за счет обмана, шантажа, спекуляции в прошлом, играя на трудностях войны, построил себе дом, купил три коровы, имеет свыше трех голов свинопоголовья, птицу и личный огород в 0,42 га. Формально числил их на двух дочерях и одном сыне, которые совершенно никакого отношения к нему не имеют, а живут отдельно...». В прениях выступило 8 чел., все они одобряли указ и ругали Шевченко. После вынесения приговора в момент ареста выселяемого в зале собрания колхозники устроили бурную овацию
На собрании в с. Оренбургском Бикинского района единогласно приняли приговор о выселении Игуменова, у которого «...в семье 5 трудоспособных, но никто из них и сам он в колхозе не работают. В личном хозяйстве имеют три коровы, молочную продукцию продают на базаре по рыночным ценам, план госпоставок по мясу и молоку не выполняют. На колхозной земле посадил 1,5 га огорода». Подобного рода обвинения прозвучали и в адрес многих других выселяемых .
Большое раздражение сельских жителей вызывали и новоселы, получавшие льготы и ссуды, но уклонявшиеся от работы. Например, в колхозе «Путь Ильича» Завитинского района переселенцу Сиямову выдали 9 тыс. руб. на благоустройство и 2 ц зерна. Но он «... систематически нарушал трудовую дисциплину, занимался рвачеством. Работая шофером, раскомплектовал колхозную автомашину и привел ее в полную негодность. (...) Будучи переведенным на работу трактористом, вывел из строя трактор, систематически не выполнял нормы выработки, чем срывал весенний сев. Впоследствии самовольно бросил работу и (...) бежал из колхоза... »127.
Третью группу «указников» составляли откровенные пьяницы и тунеядцы. В колхозе «Рассвет» Владивостокского сельского района к выселению был приговорен Макаров Г.А., в прошлом судимый, который систематически пьянствовал, в результате чего в 1948 г. выработал только 32 трудодня. Характерно, что за выселение голосовала и жена Макарова («...и даже перекрестилась, когда его повели для водворения в КПЗ»)128.
